СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Ц. ДЕ БРИДИА

ИСТОРИЯ ТАРТАР

HYSTORIA TARTARORUM

Часть третья

ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ

21. ЗАГАДОЧНЫЙ ИНСТРУМЕНТ «ЛЮДЕЙ СОЛНЦА» (НТ, § 13)

При знакомстве с сюжетом возникает как минимум три вопроса: 1) из какого источника заимствованы сведения о земле «шумящего солнца»; 2) с какой целью этот эпизод вводится в историю вымышленных походов Чингис-хана? И наконец, что означает шум восходящего солнца и почему его можно заглушить грохотом барабанов? Тема «шумящего солнца» разрабатывалась в первую очередь в арабо-персидской космографической традиции. Недоступный город на востоке мира, обитатели которого грохотом барабанов защищаются от шума солнца, упоминается в персидской космографии XIII в. (Чудеса мира. 434). Его название в персидских источниках — Джабалка. Средневековым китайцам также был известен этот легендарный город ²⁰¹. Однако наш сюжет заимствован из культурного фонда преданий и увлекательных историй, откуда черпал свое вдохновение великий персидский поэт Низами Гянджеви, когда создавал эпопею об Искандере (Низами Гянджеви, с. 499-502). Ситуация, в которую попадает Чингис-хан, построена на инверсии эпизода из легендарных приключений Искандера, описанных у Низами. Об этом свидетельствует структурный анализ текстов ²⁰². Существование параллельных восточных текстов, а также сохраненное в донесении брата Бенедикта монгольское название Нараирген определенно указывают на два обстоятельства: авторство сюжета не принадлежит францисканцам и, следовательно, в их донесениях зафиксирован перевод какого-то литературного восточного текста.

В настоящем исследовании мы ограничимся анализом частного вопроса о музыкальных инструментах «людей солнца». В первую очередь нас интересует участие и роль русских переводчиков как в передаче этого сюжета, так и других сообщений. Дело в том, что сообщения францисканцев отличаются. Брат Иоанн называет дополнительно какой-то странный инструмент (орган, в который бьют).

Адекватная передача терминов, обозначающих тот или иной предмет чужой материальной культуры, представляла известную трудность для средневековых переводчиков. Итак, [209] с помощью каких инструментов жители восточной земли побеждают шум солнца? Кажется, никого из исследователей не смутила фраза брата Иоанна об органах, в которые наряду с тимпанами бьют жители пещер, защищаясь от шума солнца; в версии перевода брата Бенедикта органы не упоминаются. Что следует понимать под органами! Буквальный смысл текста таков, что органы были ударными инструментами: Immo etiam tunc percutiebant in organis et timpanis, et in aliis instrumentis, ut illum sonitum non audirent ‘К тому же тогда они бьют в органы и тимпаны и другие инструменты, чтобы не слышать этот шум’ (LT, V. 16). Версия брата Бенедикта: Inde est etiam quod eo tempore tympana maxima et alia instrumenta percutiunt in cavernis montium ut sono tympanorum solis strepitum intercludant ‘Существует также [обычай] в это время бить в громаднейшие барабаны и другие инструменты в пещерах [внутри] гор, чтобы звуком барабанов оградиться от шума солнца’ (НТ, § 13-14).

Неясность пассажа брата Иоанна об органах как ударных инструментах побудила переводчиков прибегнуть к различным трактовкам. Некоторые считают, что на органах играют ²⁰³; по мнению других, в этот предмет бьют, но тогда этот инструмент уже не орган ²⁰⁴. На самом же деле проблема вполне разрешима; этот пассаж следует воспринимать буквально, потому что слово орган (услышанное братом Иоанном от русских переводчиков) в древнерусском языке означало ударный инструмент, скорее всего, военный барабан ²⁰⁵. Следовательно, organis и timpanis означают на двух языках, латинском и русском, один и тот же предмет — барабан. Как уже отмечено, в версии перевода брата Бенедикта, владевшего русским языком, слово organis отсутствует. Это показывает, что брат Бенедикт вполне различал названные термины. Ср. со сведениями об органах (барабанах) в русских источниках по словарю Срезневского: «Громко въ варганы бьють» (Мамаево побоище. 26); «Начаша сурны играти и в варганы и в накры бити» (Никон. лет. 6961 г.); «Многихъ Литовскихъ людей побиша, и знамены и варганы у нихъ поимаша» (Никон. лет. 7044 г.) ²⁰⁶. «Александр рече: ударите в бубны иже зовутца арганы, сии же таково три разныхъ писков имеють» (Александрия. 238 об. XVII в.-XV в.); «Изрлтене ... навыкоша от нихъ [египтян] играти же и ликовати и арганомъ мусикеиском [музыкальным] [210] услажатися» (Просв. Иос. 132. XVII в. ~ XVI в.); «Орган, сосуд гудебный, якобы труба, свирель и тимпан и гусли, и подобные им» (Алф., 158 об. XVII в.) ²⁰⁷. В списках текста Сербской Александрии встречается сочетание «тимпани и органи» ²⁰⁸.

Я полагаю, что латинское percutiebant in organis ‘бьют в органы’ имеет прямое литературное соответствие в древнерусском выражении «бити сребреныя арганы» из «Моления» Даниила Заточника: «Въструбимъ яко во златокованыя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити сребреныя арганы возвитие мудрости своеа» (ПЛДР. XII в., с. 388). Д. С. Лихачев переводит это предложение следующим образом: «<...> и заиграем в серебряные органы гордости своею мудростью». Неясно, почему слово бити переведено как заиграем. В древнерусских источниках имеется ряд других примеров, где трактовка выражения «бить в органы» наталкивалась на определенные трудности. В «Повести о Куликовской битве» есть следующий эпизод: «В святое воскресенье после заутрени начали многие ратные трубы трубить и органы многие бить» ²⁰⁹. Переводчики признаются, что им неясно, о каком музыкальном инструменте под названием орган идет речь ²¹⁰. Для того чтобы разъяснить этот туманный пассаж, следует обратиться к эпизоду из сербской Александрии, где говорится о музыкальных инструментах, и сравнить с тем, как понимали этот эпизод древнерусские переводчики. Согласно сербскому варианту, Александр окружает войско куманов огнями и приказывает бить в накарады и праскавицы («трубами же гласовними и накарадем и праскавицама щколо их повеле бити») ²¹¹. Накарада — ‘барабан’, персид. naqqare, заимствовано из тюрк. nakkare — ‘боевой барабан’; в тексте сербской Александрии встречается и термин анакарада — «барабан в форме котла», среднегреч. ανακαράζ, подтверждается с конца XIV в. ²¹². Марко Поло сообщает, что у монголов сигнал к началу боя подают ударом в накар (Марко Поло, с. 101). На Руси «Сербская Александрия» появилась в XV в., и вот как выглядит древнерусский перевод интересующего нас пассажа об ударных музыкальных инструментах: «Вострубити повеле в многы трубы съгласны, ударити повеле в варганы и праскавицами около их бити повеле» (Александрия, с. 14). Термин накарада переведен как «орган». Итак, в переводе Александр приказал бить в [211] органы. Следовательно, органы и есть боевые барабаны; ср. Александру как победителю достались «стяговы же вси Поровы и трубы великия, и органы, и кони вси оружныя» (Александрия, с. 37).

Интересующий нас отрывок (по древнерусскому списку XVII в.) переведен так: «В нощи же с воями пришедъ, огню много около ихъ наложите повеле и трубамъ многогласным ударити повеле и пушками бити около их повеле» («ночью с воинами пришел, и повелел огня много около них зажечь, и в трубы многогласные трубить, и из пушек стрелять») (ПЛДР. Вторая пол. XV века, с. 38-39). Для переводчика XVII в. названия инструментов представляли уже непреодолимую трудность, и он опустил их, заменив более понятным ему боем пушек. В «Хождении за три моря» Афанасия Никитина (1475 г.) при описании торжественного выезда султана используется термин накар, означающий «барабан». Триста слонов с башнями сопровождали тысяча коней в золотой сбруе и сто верблюдов с большими барабанами, и триста трубачей («да верьблюдов сто с нагарами, да трубников 300») (Афанасий Никитин, с. 13, 53). В летописном изводе «Хождения» переписчик заменил неизвестное ему слово накар на русское варган. Приведенных примеров достаточно, чтобы с уверенностью утверждать следующее: древнерусский переводчик, помогавший францисканцам, термином орган передал восточный термин, означающий барабан, что было затем переведено на латынь как тимпан. Участие русских переводчиков отмечено самими францисканцами, и рассмотренный эпизод не только подтверждает этот факт, но и позволяет увидеть, благодаря «говорящей ошибке», сам процесс перевода.

Вернемся к сведениям брата Иоанна. В XIII в. в Западной Европе было два вида маленьких органов, которые обозначались терминами позитив и портатив. Эти органы имели один ряд трубок, а механизм, который бы позволил открывать и закрывать регистры, не был еще изобретен. Играя на портативе, музыкант левой рукой давил на меха, а правой — на кнопки ²¹³. Эти инструменты не назывались органами, поэтому какая-либо путаница в терминах исключена.

Итак, обитатели земли Нараирген используют большие барабаны, грохотом которых заглушают шум восходящего солнца. Этот вывод находит подтверждение в параллельных [212] персидских известиях о легендарном юроде Джабалка, расположенном на востоке, на берегу моря. При восходе солнца вода в море начинает бурлить и от нее идет страшный рев. Жители изготовили барабаны и бьют в них в это время, дабы меньше слышать рев моря (Чудеса мира. 434). В поэме Низами Искандер, достигнув камфорного города на берегу моря на краю мира, побеждает шум солнца барабанным боем.

22. МАЛАЯ ИНДИЯ, ИЛИ ЭФИОПИЯ (НТ, § 17)

Параллельный пассаж у брата Иоанна звучит так: «Другого сына он также послал с войском против индийцев, который и покорил Малую Индию. Они [т. е. ее жители] являются черными сарраценами и называются эфиопами» (LT, V. 12).

Малая Индия, населенная эфиопами, легко покоряется монголам. Большинство исследователей склонны видеть в сведениях брага Иоанна отражение реальных событий, связанных с покорением Персии ²¹⁴. Но известно, что в Персии эфиопы не были главными обитателями страны. Осталось без объяснений и следующее обстоятельство. Связано оно с любопытным расхождением сведений брата Иоанна, именующего эфиопов сарацинами, и параллельным сообщением брата Бенедикта, где эфиопы названы язычниками. Вместе с тем в большинстве известных исторических свидетельств эфиопы описываются как приверженцы христианского вероисповедания. Таким образом, обе версии францисканцев далеки от исторической реальности и отражают вымышленный сюжет.

Эпизод о монгольском походе в Малую Индию следует рассматривать как часть общей композиции, включающей описание Великой Индии, Земли псов и Буритебет. И композиция и ее отдельные фрагменты созданы в рамках «Романа о Чингис-хане», содержание которого отражает в первую очередь легендарные сюжеты восточных Александрий. Однако в настоящем исследовании мы рассмотрим только один вопрос — о литературном прототипе формулы «Малая Индия, именуемая Эфиопией». [213]

Даффина считает, что под Малой Индией в реальности скрывается Средняя Индия, которая в те времена означала Эфиопию и районы к западу от провинции Макран ²¹⁵ и к северу от Персидского залива ²¹⁶. Несмотря на бросающуюся в глаза легендарность этого сюжета, Даффина все же склонен видеть в нем отражение неких реальных событий. Он пишет: «Кажется, как бы то ни было, что текст намекает на кампанию, которую Тулуй, четвертый сын Чингис-хана, вел против восточного Ирана в 1220-1223 гг.» ²¹⁷. Тему «черных сарацинов» Даффина игнорирует. Комментарий Риша показывает, что ситуация не столь проста ²¹⁸, хотя и не вносит особой ясности, потому что Ришу не был известен текст «Истории Тартар».

Напомним географию похода второго войска: Малая Индия (Эфиопия), Великая Индия (царство пресвитера Иоанна), Земля псов и Буритебет (последнее название интерпретируется мною, как область «волков-псов»). Очевидно, что весь ряд топонимов относится к области легендарной географии.

На этом основании я полагаю, что вопрос нужно ставить следующим образом: где и когда возникла устойчивая литературная формула: «Индия, именуемая Эфиопией»? Существовало ли в Средние века сочинение, из которого могла быть заимствована эта формула? Да, такое сочинение существовало, в том числе и в древнерусском переводе с XI в. Речь идет о «Повести о Варлааме и Иоасафе», имевшей необычайно широкое хождение как на Востоке, так и на Западе ²¹⁹. Это история о царевиче и его наставнике, восходящая к легенде о Шакьямуни (Будде). Самый ранний из известных сегодня греческих списков повести относится к XI в. В леммах греческих рукописей XIII в. говорится о вывозе монахом Иоанном сочинения под названием «Варлаам и Иоасаф» «из внутренней страны эфиопийцев, которая называется страной индийцев» ²²⁰. В древнерусской редакции повесть имела следующее начало: «[К]нигы Варлам. Изображе[ние душеполезное...] ть из утреня[я Ефиопьскы]а страны, глаголемыя [Индийскы]а страны, въ святый град [принесено] Иоанномъ мнихомъ» ²²¹. И. Н. Лебедева, комментируя географическую часть выступления, пишет, что в греческом тексте повести произошло [214] смешение двух топонимов — Эфиопии и Индии; греческая космография не знала внутренней Эфиопии, но уже в «Географии» Птолемея есть разделение Индии на внутреннюю и внешнюю ²²². У христианских авторов внутренней Индией называлась Эфиопия и Южная Аравия, например у Космы Индикоплова в «Христианской топографии» (Косма Индикоплов. II, 30, 45; III, 65; XI, 3, 23-24). Путаницу между эфиопами и индийцами «в книгах греков» отмечает ал-Бируни (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах, с. 155). На карте Палестины Иеронима на берегах Красного моря напротив устья Инда изображены два участка, именуемые «Индия Египетская» и «Индия Эфиопская» ²²³. Заголовок «Повести о Варлааме и Иоасафе», где поясняется, что «внутренняя Эфиопская страна называется Индия», нашел отражение во многих сочинениях, в том числе и в «Романе о Чингис-хане». Таким образом, странная на первый взгляд фраза о Малой Индии, жители которой именуются эфиопами, находит свое объяснение. Этот географический образ — широко распространенное в Средние века литературное клише. Таким образом, становится очевидной легендарность монгольского похода в Малую Индию, т. е. Эфиопию.

23. ЧИНГИС-ХАН И ПРЕСВИТЕР ИОАНН (НТ, § 17)

Согласно донесению брата Иоанна, битва монголов с войском царя Великой Индии выглядела так: «Войско выступило против христиан, которые живут в Большой Индии. Прослышав об этом, царь этой земли, обыкновенно именуемый Иоанном Пресвитером, собрав войско, выступил против них и, сделав медные фигуры людей, посадил их в седла на коней, разведя внутри огонь, и поместил на каждую лошадь за медной фигурой человека с кузнечным мехом. После того как было приготовлено множество таких фигур и такого рода коней, они выступили против названных тартар на битву. Прибыв же к месту сражения, они выстроили в первом ряду этих коней одного рядом с другим, а мужи, которые находились сзади [фигур], клали нечто на огонь, находящийся в [215] указанных фигурах, и с силой раздували его мехами. В результате чего люди и лошади [монгалов] сгорали от греческого огня и воздух почернел от дыма. И затем они метали стрелы в тартар, от которых множество людей было ранено и убито. Таким образом они изгнали их в беспорядке из своих пределов, и мы никогда не слышали, чтобы [монгалы] впоследствии к ним возвращались» (LT, V. 12).

Легендарный поход монголов против Великой Индии относится к наиболее сложно сконструированным сюжетам «Романа о Чингис-хане». Инверсии подверглись заимствованные литературные темы, имперские мифы и некоторые военные символы. Вопрос, который не может не возникнуть при знакомстве с сюжетом, звучит следующим образом: как появилось описание легендарной битвы, в которой одна из армий Чингис-хана терпит поражение от царя Великой Индии. Все христианские дипломаты, побывавшие в империи монголов, настаивают на том, что результат был обратным: победу одержал Чингис-хан. Это вымышленное событие имело широкую известность среди восточных и общавшихся с ними западных христиан. Христианские источники отражают в данном случае монгольскую или имперскую версию события. Показательна «солидарность» монгольских и западных источников, утверждающих победу за Чингис-ханом. На этом фоне сведения о битве за Великую Индию, принесенные в Европу братом Иоанном и братом Бенедиктом, выглядят весьма неожиданно, что отмечено всеми исследователями. Однако отмеченные расхождения не дали повода для сомнений и размышлений ²²⁴. Царнке, известный своим капитальным исследованием истории легенды о пресвитере Иоанне, заявляет, что францисканская миссия принесла фальшивую версию исторических событий о вторжении монголов в Индию ²²⁵. Эта теория пользуется сегодня наибольшей популярностью. Такой подход к проблеме и не предусматривал анализа подробностей удивительной битвы и механизма действия странного оружия индийцев. Самый главный вопрос — кто «изобрел» это оружие, францисканцы или автор романа, — не затрагивается ни в одном исследовании. Варианты интерпретаций медных фигур — от огнестрельного оружия ²²⁶ до статуй Будды ²²⁷ — свидетельствуют скорее о фантазии современных авторов [216] (непроизвольно оказавшихся в игровом поле романа), нежели об истинном понимании ситуации. Кажется, только Пейнтер отметил необычный результат битвы и смену ролей главных участников события ²²⁸. Даже такой исследователь, как Беццола, владевший всей полнотой материала, ограничился следующей оценкой: францисканцы пытались спасти свои представления о пресвитере Иоанне, чья победа над монголами полностью соответствовала идеализированному представлению Запада о великом христианском правителе, царящем на краю света ²²⁹. Сразу же возникает вопрос, францисканцы сами сочинили эту историю и, следовательно, хотели ввести в заблуждение римскую курию, или им кто-то случайно поведал инвертированный вариант известной легенды (эта гипотеза принадлежит Рахевильцу ²³⁰). Гипотезу о случайном информаторе, равно как и предположение о том, что францисканцы были озабочены спасением своих представлений о легендарном христианском царе, следует отвергнуть, поскольку ни то, ни другое ровным счетом ничего не объясняет. Францисканцы были открыты к диалогу, получая сведения из самых разных источников в иноязычной среде. В итоге они привезли в Европу новую картину Монгольской империи, свободную от апокалиптических ожиданий их современников. У нас нет оснований считать брата Иоанна и брата Бенедикта пленниками стереотипов европейской культуры.

Что же на самом деле говорится в донесениях миссии о царстве пресвитера Иоанна? В них не только сообщается о сверхмогуществе царя Индии, его победе над монголами, удивительном оружии индийцев, но и о желании царя вновь сразиться с монголами. Каким бы ни было происхождение имперской версии, ее содержание выглядит вполне естественно (монголы — покорители мира), тогда как существование обратного варианта требует объяснения. И что самое любопытное, в имперских версиях ни тот, ни другой противник не используют загадочное оружие.

Замысел фантастического сражения, где на монголов обрушиваются струи летящего огня и они проигрывают, даже не успев вступить в бой, мог возникнуть только в мифологическом поле «Романа о Чингис-хане». Такого оружия, как медные фигуры, мечущие огонь на расстояние полета [217] стрелы, в Средние века не существовало. Эта история — авторский вымысел, согласно которому мощному натиску монгольских стрел противопоставлен «летающий огонь» индийцев. Появление медных фигур, усаженных на коней, с иронией обыгрывает излюбленную монгольскую хитрость, связанную с изготовлением войлочных фигур, вводивших противника в заблуждение.

В настоящей главе мы рассмотрим только одну тему, а именно результат легендарной битвы между войском Чингисхана и царем Индии пресвитером Иоанном. Об этом вымышленном событии рассказывают многие христианские авторы XIII в. И все как один говорят о победе Чингис-хана, тогда как в нашем сюжете монголы терпят сокрушительное поражение. Можно смело предположить, что последнее представляет инверсию имперской легенды, имевшей хождение среди восточных христиан. Л. Ольшки убедительно показал существование двух фаз в развитии легенды о пресвитере Иоанне — западной и азиатской ²³¹. По его мнению, новая тенденция получила толчок в середине XIII в. и была связана с политической мифологией Монгольской империи. Нас в данном случае интересует азиатский вариант легенды о пресвитере Иоанне.

Приведенные ниже примеры являются своего рода «первичным» текстом, использованным автором романа при создании собственного сюжета. В исторической энциклопедии Винцента из Бове ²³² ключевые моменты в описании битвы Чингис-хана с царем Давидом, сыном пресвитера Иоанна, аналогичны сведениям из донесения послов Людовика IX, несомненно, полученным из рук восточных христиан-несториан. Различие заключается только в эмоциональной оценке события, но результат совпадает: царь Великой Индии убит, а его подданные подчинились новому государю — монгольскому хану. Доминиканец Андре де Лонжюмо, вернувшись из Малой Азии, в донесении Лионскому собору 1245 г. утверждал, что нынешний монгольский хан — сын христианки, «ибо отец его, когда покорил себе всю Индию и того, кто называется пресвитером Иоанном (имя, которое дается всем царям Индии), убил, то взял в жены его дочь, а от нее родился тот царь, что ныне правит у тартар» (Английские источники, с. 161). [218]

В 1246 г. царь Малой Армении Хетум отправил своего брата парона Смбата Спарапета в Монголию, к Гуюк-хану. В письме, посланном из Самарканда, Смбат сообщает кипрскому королю Генриху Лузиньяну следующие сведения: «В Индии, где проповедовал и обращал благословенный апостол святой Фома, имеется еще некий христианский царь, который был осажден несколькими сарацинскими королями, своими соседями, начавшими против него жестокую и тяжелую войну, пока не пришли с этой стороны татары. Он подпал под их владычество и, присоединившись к их войскам, с такой яростью напал на сарацинов, что разбил врагов и захватил большую часть Индии» (Смбат Спарапет, с. XIX). Если брат Андре сообщает о победе монголов над пресвитером Иоанном, то, согласно сведениям Смбата, христианский царь Индии покорился монголам без битвы. Однако оба дипломата не сомневаются в военном успехе монголов.

Продолжим примеры, рисующие картину прямо противоположную той, что изображена в «Романе о Чингис-хане». Найти примеры, подтверждающие картину, которая изложена в «Романе о Чингис-хане», невозможно по той причине, что они не существуют. О покорении Чингис-ханом царства пресвитера Иоанна рассказывают брат Вильгельм де Рубрук ²³³, и вслед за ним Роджер Бэкон (Английские источники, с. 216-217). Французский рыцарь Жуанвиль, со слов путешествовавших на Восток послов Людовика IX, и Марко Поло излагают близкие по содержанию известия о битве Чингисхана с христианским царем Индии. В обоих повествованиях победу одерживает Чингис-хан. Так, согласно сведениям Жуанвиля, монголы «напали на своих врагов и, как угодно было Господу, одолели их. Всех, кто был в доспехах, они перебили; а тех, кого нашли в церковном облачении, священников и монахов, оставили в живых. Все остальные народы земли пресвитера Иоанна, не участвующие в этом сражении, подчинились им. Князь одного из этих народов исчез на три месяца, и о нем ничего не было известно. Когда он возвратился, то не испытывал ни голода, ни жажды, и думал, что отлучился всего-навсего на один вечер. И поведал он вот что: он поднялся на превысокую гору и наверху встретил множество красивейших людей, каких никогда не видел, в [219] прекрасных одеждах и украшениях; и на вершинах увидел он короля, красивее других, богаче всех наряженного и украшенного, восседавшего на золотом троне. <...> Король подозвал этого князя и сказал ему: “Это ты прибыл из войска татар?” И тот ответил: “Да, сир, это я”. “Отправишься отсюда к своему королю и скажешь ему, что ты узрел меня, того, кто является владыкой неба и земли; и скажешь ему, чтобы он возблагодарил меня за победу, которую я ему послал над пресвитером Иоанном и его народом. И еще передашь от меня, что я дарую ему могущество, дабы подчинить всю землю”» (Жуанвиль. § 480-483).

Анализируя этот сюжет, Фридман показал, что смысл легенды заключается в получении Чингис-ханом божественного мандата на завоевание мира, что подтверждается дальнейшими реальными военными успехами ²³⁴. Для нашего исследования важно наблюдение Фридмана, по мнению которого, интерес пророчества в том, что это не простое изложение мифа или фольклорный сюжет, а идеологическая легенда, связанная непосредственное политическими событиями в Святой земле. Дело в том, что ряд обстоятельств позволяет предположить, что «Роман о Чингис-хане» был создан в среде сирийцев-несториан, которые таким образом отреагировали на имперские мифы, придав им инвертированный характер.

В рассказе Марко Поло военный спор Чингис-хана с пресвитером Иоанном, «о чьем великом могуществе говорит весь свет», описан как грандиозное сражение. «Злее той схватки не было видано», но победа в конечном счете досталась Чингис-хану. Перед битвой христиане-звездочеты гадают с помощью разломанной пополам палки об исходе столкновения и предсказывают победу монгольскому предводителю ²³⁵. Согласно же донесениям францисканской миссии 1245 г., битву выигрывает царь Индии, пресвитер Иоанн. Противостояние этих сведений всем прочим известиям бросается в глаза; остается лишь объяснить их происхождение. Кнефелькамп считает, что Иоанн де Плано Карпини соединил известный рассказ о царе Великой Индии с легендарной историей об Александре, который использовал раскаленные медные фигуры против боевых слонов Пора. Далее он пишет: «В противоположность мнению других авторов, в этом случае, [220] пресвитер Иоанн разбивает монголов и обращает их в бегство. Таким образом продолжается жизнь мифа о непобежденном христианском царе на Востоке» ²³⁶. Как видим, эта концепция пользуется популярностью у немецких исследователей. Однако она не позволяет ответить на вопрос, почему же другие латинские авторы не пожелали «продлить жизнь мифа»? По мнению Шмидер, брат Иоанн на Востоке услышал монгольскую версию легенды о пресвитере Иоанне и затем отождествил его с персонажем из европейской традиции. Но это отождествление, считает Шмидер, не имело силы, поскольку другие путешественники приняли этого царя за побежденного противника Чингис-хана ²³⁷. Как видим, ни одно из этих объяснений ни на шаг не приближает нас к пониманию проблемы.

Вернемся к средневековым известиям. Ни о каких военных хитростях индийцев ни Жуанвиль, ни Марко Поло не сообщают, хотя дают развернутые описания битвы. Все это выглядит настолько поразительно, особенно если вспомнить, что в своих легендарных посланиях пресвитер Иоанн рисуется могущественным царем царей. Этот парадокс отмечает Марко Поло, поскольку вынужден объяснить своим читателям, почему христианский царь проиграл язычнику Чингис-хану. Очевидно, что брату Вильгельму, Жуанвилю и Марко Поло известна официальная монгольская легенда, прославляющая подвиги Чингис-хана. Образ непобедимого воителя сложился в рамках имперского культа этой личности. О божественном предсказании в пользу предводителя монголов в поединке с пресвитером Иоанном сообщает Марко Поло. В сюжете же, изложенном папскими посланниками, соперники меняются местами. Из сравнения имперской легенды с версией, записанной францисканцами, с очевидностью следует, что последняя представляет собой текст с зеркально перевернутым содержанием: монголы сталкиваются с неслыханной военной хитростью индийцев и проигрывают. Собственно для этого и понадобилось автору романа снабдить индийцев фантастическим оружием. Простая инверсия легенды выдавала бы заурядный замысел и лишала бы игру глубины. Другое дело, когда армия божественного Чингис-хана испытывает на себе силу немыслимого оружия. В середине XIII в. в Центральной Азии невозможно было найти место для самостоятельного и [221] могущественного царства пресвитера Иоанна ²³⁸. Все было подчинено власти монголов. Тем удивительнее содержание сюжета, в котором этот царь побеждает войско монголов и грозит им новыми поражениями. Мифической географии походов армий Чингис-хана соответствуют мифические события. Этот вымышленный эпизод лишний раз подчеркивает, что в ставке хана Гуюка францисканцам удалось разыскать необычный источник сведений.

Можно не сомневаться, что для автора романа миф о царе Великой Индии всего лишь занимательный рассказ, старый материал, из которого он кроит новую историю. В обретении этим царем неслыханного оружия скрыта ирония по отношению к самой легенде. Для современного исследователя встает трудный вопрос о «наивности» средневековой европейской элиты, отправлявшей дипломатических посланников в мнимое царство пресвитера Иоанна, и «утонченности» восточных авторов, которые инициировали подобные литературные утопии ²³⁹. Проблему можно сформулировать более корректно. Легенда о пресвитере Иоанне входила в фонд литературных несторианских мифов. Соответственно, у восточных христиан не было причин заниматься поисками этого царства. Но как только миф о пресвитере Иоанне попал в руки западных христиан, он моментально обрел реальные контуры. Автор романа не одинок в своем ироничном отношении к легендарному пресвитеру Иоанну. Пандехово пророческое сказание 1259 г., предрекающее гибель многим народам — куманам, русским, венграм — от татарского меча, завершается ироничным напоминанием о легендарном могуществе пресвитера Иоанна (Пандехово сказание, с. 165).

24. ПОКОРЕНИЕ БУРИТЕБЕТА (НТ, § 19)

24.1. В латинских средневековых источниках этноним Буритебет (Burithebet) встречается только в отчетах францисканской миссии 1245 г. Если Земля псов, бесспорно, является вымышленной областью на маршруте второго войска монголов, то примыкающий к ней Буритебет, согласно общепринятому мнению, представляет вполне реальный топоним ²⁴⁰, [222] тем более что брат Иоанн, судя по его словам, встречал жителей Буритебета. Большинство исследователей не склонно видеть в фантастических сведениях из донесений францисканской миссии 1245 г. продуманную композицию. И хотя связь между событиями (поражением монголов в Земле псов и их победой над Буритебетом) не столь очевидна, она существует.

В сюжете представлены некоторые этнографические подробности, характеризующие обычаи и внешний облик обитателей этой земли, а описание битвы отсутствует. Обратимся к переводу в изложении брата Иоанна: «По пути назад это войско, то есть войско монгалов, пришло в землю Буритебет, которую войной одолело. Они язычники и у них есть достойный удивления, даже, скорее, сожаления, обычай: когда чей-нибудь отец покидает сей бренный мир, то, как нам достоверно утверждали, собирают всех его родственников, которые его съедают. Бороды у них нет. К тому же, как мы видели, они носят с собой некий железный предмет, которым они постоянно выщипывают бороду, если в ней вырастает волосок. К тому же они очень безобразны. Оттуда это войско вернулось в свою землю» (LT, V. 14). В сюжете совмещены два временных плана, что порождает загадку. С одной стороны, говорится о легендарном походе, а с другой — брат Иоанн своим замечанием о том, что он видел этих людей, придает сюжету характер достоверности. Вопрос о том, кого францисканец принимает за жителей Буритебета, трудноразрешим. Этнографических сведений недостаточно для отождествления обитателей Буритебета с каким-то реальным азиатским племенем. В то же время существование в Азии обычая выщипывать бороду сомнений не вызывает ²⁴¹. Приемлемой, но недоказуемой была бы следующая гипотеза: францисканцы, встретившись с представителями какого-то азиатского народа ²⁴², приняли их за легендарный народ из Буритебета.

В версии перевода брата Бенедикта сохранились важные подробности: жители Буритебета уподобляются диким волкам, что подчеркивается в самом названии земли: Burith dicitur lupus — «Бури(т) означает ‘волк’». Это обстоятельство позволило Даффина утверждать, что речь идет о некоей реальной области под названием «Тибет волков», которую он [223] локализует в районе озера Куку-нор на северо-востоке Тибета ²⁴³. Даффина не приводит каких-либо доказательств в пользу своей гипотезы. Анализ топонима в отрыве от легендарного контекста и не мог дать иного результата. Очевидно, что подобный подход к проблеме не вносит ясности. Даффина воспринимает сведения францисканцев как историческое свидетельство, тогда как перед нами эпизод из восточного литературного сочинения. Буритебет является вымышленной страной. Автора «Романа о Чингис-хане» занимает тема псевдогеографии монгольских походов, а выбор соперников, с которыми он заставляет сталкиваться монголов, отличается особенно каверзным характером.

Остается открытым вопрос о том, можно ли трактовать Буритебет как ‘Тибет волков’. Скорее всего, случайное созвучие Бури с тюркским buri — ‘волк’ позволило автору романа по ассоциации соединить в одном сюжете название Буритебет и «волчий» обычай. За внешней правдоподобностью повествования скрыт вымышленный эпизод. И цель вымысла приобретает ясные контуры только в мифологическом поле романа, чье действие разворачивается на пересечении достоверных и легендарных тем. В Буритебете монгольское войско побеждает людей, чьи обычаи приравнивают их к волкам. Для монголов же волк был весьма значимым символом воинских и мужских достоинств. В известном смысле, перед нами картина соперничества истинных волков (монголов) с их инвертированным отражением (для первых пищей служит живая кровь, для вторых — мертвая). Престижность эпического сравнения монгольского воина с волком-псом, поедающим в смертном бою плоть поверженного противника, не вызывает сомнений ²⁴⁴. Им противостоят люди-волки, пожирающие мертвую плоть. В таком случае становится ясным сомнительный характер этой победы. Инвертированный характер преобразований сюжета отразился и на внешнем облике обитателей Буритебета, которые отличаются как от монголов, имевших бороды, так и от волосатых яджуджей из поэмы Низами (по словам Низами, яджужды, подобно волкам, поедают своих умерших). Отсутствие бород и ужасный обычай создают портрет противника, которого и не стоило бы побеждать. [224]

24.2. Буритебет. Анализ лексемы. Топоним Буритебет был предметом исследований известных авторов. По мнению Риша, Burithabet, собственно, и есть Тибет ²⁴⁵. Он считает, что этот же топоним в форме Бури-Туббэт фигурирует и у Рашид ад-Дина. Относительно земли Буритебет в донесении брата Бенедикта утверждается, что слово burith означает ‘волк’ и что оно подходит для характеристики обитателей этой земли, которые, словно дикие волки, поедают умерших отцов. Это сообщение не находит параллели у брата Иоанна. Принято считать, что в данном случае buri(th) действительно означает тюркское ‘волк’. Первым эту мысль высказал Пейнтер ²⁴⁶. Шинор подтвердил в целом правильность этой идентификации ²⁴⁷. Однако, по его мнению, имеющееся в виду слово всегда имело в первом слоге ö, т. e. böru, böri, а латинская транскрипция burith могла бы передавать *burit. Шинор полагает, что мы имеем дело с народной этимологией (опущенной или неизвестной брату Иоанну), которая исходила от человека, знающего тюркский язык. По его мнению, это типичная уничижительная этимология, сходная с тем, как этноним ‘тартары’ возводили к Тартару (бездне). Конечный -ih Шинор объясняет лишь недоразумением, проникшим в письменную форму этой этимологии. Что же касается разделения «Буритебет» на Бурит/ебет, которое является вопиющей бессмысленностью, вместо Бури/тебет, которое прекрасно выражает смысл, то Шинор относит эту ошибку на счет брата Ц. де Бридиа либо переписчика XV в. В итоге, пишет Шинор, тюркское böri, ставшее в латинском тексте bori, превращается в buri ²⁴⁸. Выводы Шинора полностью приняты Даффина ²⁴⁹.

И Пейнтер, и Шинор сосредоточили свое внимание на первой части термина Буритебет, которая, бесспорно, означает «волк». Вторая же часть термина (тебет) ими не анализируется — видимо, по той причине, что речь однозначно идет о Тибете. Я полагаю, что указанные авторы, повторяя вслед за братом Бенедиктом этимологию слова buri(th), не замечают ироничную игру смыслами и игнорируют легендарный контекст. Вызывает также некоторые сомнения и предположение Шинора об уничижительном характере этимологии слова buri. Мы не знаем ни одного средневекового [225] восточного источника, в котором образ волка имел бы отрицательную коннотацию.

24.3. Буритебет и Töböd-üd noxod «Сокровенного сказания». Зададимся вопросом, не является ли слово «Буритебет» литературной фикцией, построенной на соединении двух тюркских слов: böri — ‘волк’ и töbet — ‘кобель’ (‘волк-кобель’) ²⁵⁰. Иными словами, не означает ли в нашем случае «Буритебет» ‘[землю] волков-псов’? При этом двойственный характер названия Буритебет создает иллюзию реальности, к чему, видимо, и стремился неизвестный автор.

По мнению А. М. Щербака, «значение тöбэт, приведенное в словаре В. В. Радлова (тöбöт — ‘порода больших собак’, ‘овчарка’, РСл. III, 1272), больше нигде не отмечено и в современных языках отсутствует, поэтому трудно говорить о каких-либо моментах семантического преобразования рассматриваемого слова». Щербак указывает и другие примеры: казах, тöбэт, кирг. дöбöт, уйг. тöбäт — и замечает, что «этимологическое объяснение слова тöбэт на тюркской почве затруднено» ²⁵¹. Обратим внимание на то, что в «Сокровенном сказании», монгольском памятнике XIII в., фигурирует аналогичное выражение Töböd-üd noxod в следующем контексте: «<...> singtalun mene metü yekin eyin dongqodumu kö’üt ayuju setkil-iyen alqasa’ujai naran singgegüece urgugu-da gürtele dayyin irgen bül mani Töböd-üd noqod-iyan tukircu ile’esü dayyin irgen-i ba tenggeri qajar-a gücü nemekdejü altan mönggü a’urasun tabar irgen organ cimada abcirasuqai ali irgen ke’e’esü ene höröne Baqtat <...>» ²⁵². Первые военачальники Чингис-хана сравнивают себя (согласно переводу Козина) с тибетскими псами: «<...> ведь у нас — всюду враг от заката солнца и до восхода его. Натравил бы ты лучше нас, тибетских псов своих, натравил бы на вражеский народ» (Сокровенное сказание. § 260).

Ф. В. Кливс в своем переводе оставляет оригинальный термин Töböd-üd, а в примечании указывает, что речь, возможно, идет о «тибетских псах» ²⁵³. Авторы английского ²⁵⁴, французского ²⁵⁵ и немецкого ²⁵⁶ переводов также считают, что речь идет о «тибетских псах», а самый удивительный перевод издан в Калмыкии ²⁵⁷. Странность сравнения монгольских алхумчинов с тибетскими псами, хоть и вызывала сомнения, [226] однако отсутствие параллельного примера закрывало путь для иных трактовок. Видимо, следует согласиться с точкой зрения У. Онона, что выражение Töböd-üd noxod означает пастушьих псов, но никак не «тибетских» псов ²⁵⁸. С учетом сведений из словаря В. В. Радлова (тöбöт ‘порода больших собак’), появляются дополнительные основания отказаться от «тибетских» псов. И, наконец, привлечение латинского известия, отражающего восточный текст, о земле Burithebet («волков-псов») позволяет внести полную ясность в формулу Töböd-üd noxod. Если принять töböd в значении ‘волк-кобель’ ²⁵⁹, то перевод будет выглядеть следующим образом: «Натравил бы ты лучше нас, волков твоих, псов твоих, на вражеский народ». Подобная трактовка представляется более приемлемой, нежели сравнение доблестных монгольских мужей с «тибетскими псами». Существует обоснованная точка зрения, что роды «волка» и «собаки» — самые распространенные у монголоязычных народов ²⁶⁰. Если все же согласиться с общепринятым переводом, то остается неясным характер престижного сравнения, в котором обозначен чужой этноним.

Итак, перед нами две письменные фиксации эпической формулы сравнения кочевого воина с волком-псом. Таким образом, легендарный контекст, в котором фигурирует Буритебет, имеет и лингвистическое соответствие (лат. [Buri]thebet = тюрк. Töböd — ‘кобель’). Неизвестный автор «Романа о Чингис-хане», описывая легендарный поход монголов в Буритебет, использовал смысловую игру омонимов Töböd и Tebet ²⁶¹.

Немаловажно и следующее обстоятельство: в родословном древе Чингис-хана первопредок Буртэ-Чино (Серый Волк) — фольклорное олицетворение «народа волков», имеющего древнюю традицию управления и наведения порядка в беспокойном мире кочевников ²⁶². Значимое для монгольской военной элиты сравнение с волками-псами представлено в романе с обратным смыслом. Таким образом, на карте легендарного маршрута монгольского войска появляется область Буритебет — земля ‘волков-псов’, которая столь же реальна, как и предшествующая ей Земля псов. [227]

25. МНИМЫЙ ПОХОД ДЖУЧИ (НТ, § 20)

25.1. Постановка проблемы. Картина событий, нарисованная в § 20 «Истории Тартар», представляет одну из самых интригующих загадок донесения брата Бенедикта. На мой взгляд, эти сведения являются вставкой в описание фантастических походов трех армий Чингис-хана и их можно рассматривать как «реальный комментарий» к событиям легендарного северного похода. Сообщение о битве на Калке принадлежит русским переводчикам (или переводчикам на русский). Таким образом, значимое для русских событие вписывается в грандиозную картину вымышленных походов Чингис-хана. Эта гипотеза нуждается в обосновании. Сначала рассмотрим материалы.

В «Романе о Чингис-хане» третье войско, исполняя приказ о покорении мира, должно направиться в северные пределы, а возвращаясь, видимо, случайно попадает в некую пустыню, где сталкивается с половиннотелыми людьми. Однако оба донесения настаивают на том, что это войско сначало пошло на запад и возглавил поход старший сын Чингис-хана — Джучи. В версии перевода брата Иоанна это событие выглядит так: «После краткого отдыха он разделил свои войска. Одного из своих сыновей, по имени Тоссук, которого также называли каном, то есть императором ²⁶³, он послал с войском против команов, которых он победил в большой битве. И после победы он вернулся в свою землю» (LT, V. 11). Итак, согласно версии перевода брата Иоанна, Джучи (Tossuc) ²⁶⁴ вернулся после победы над команами в свою землю; поход на север в области самоедов, быченогих и питающихся паром в донесении брата Иоанна связан с военной кампанией Бату против Булгарии и Великой Венгрии (LT, V. 29-30). Это обстоятельство означает, что брат Иоанн более свободно использовал сюжеты романа для описания [228] истории имперских походов. И в любом случае Джучи к северному странствию к фантастическим народам отношения не имеет. По крайней мере, так понимает ситуацию сам брат Иоанн.

На первый взгляд, версия перевода брата Бенедикта дает более ясную картину: «Итак, когда Чингис стал именоваться каном и год отдыхал без войн, он в это время распределил три войска [идти воевать] в три части света, чтобы они покорили всех людей, которые живут на земле. Одно он отправил со своим сыном Тоссуком, который тоже именовался каном, против команов, которые обитают над Азами в западной стороне, а второе с другим сыном — против Великой Индии на юго-восток» (НТ, § 11). Далее следует описание военных экспедиций Чингис-хана и второго войска (НТ, § 12-19). И, наконец, повествование возвращается к походу Джучи, которое неожиданным образом предстает как широкое нашествие на туркмен, бисерминов, кангитов и команов. На обратном пути это войско захватывает земли Великой Венгрии, соприкасающиеся с северным океаном, и вступает в неосвоенные области мира, где, к своему удивлению, встречает питающихся паром, самоедов, быченогих (укорколонов) и одноногих (унипедов). Не совсем ясно, почему возвращающееся войско вдруг попадает к фантастическим народам. Ришар, рассматривая вопрос о походе Джучи с учетом обоих францисканских версий, ограничивается констатацией удивительного характера этого маршрута ²⁶⁵.

Мнимый поход Джучи против команов появился в процессе перевода романа, и связан со стремлением русских переводчиков припомнить некоторые события собственной истории. Поскольку диалог между францисканцами и русскими священниками происходит в процессе перевода иноязычного текста, то совершенно естественным образом в перевод вставляются новые, поясняющие сведения. Однако в этом не стоит видеть ошибку. Ассоциативная связь, позволившая переводчикам увязать в один узел битву на Калке и поход к северным пределам мира, не случайна. Эта же самая ассоциация лежит в основе замысла автора романа, превратившего стремительную разведывательную экспедицию Джебе и Субедея (через Дербент, земли аланов, кыпчаков и [229] столкновение на Калке) в разведывательный поход к диким обитателям севера. И последнее наблюдение: если две другие армии монголов сразу попадают в мифические пространства, то, видимо, и с третьей должно было произойти нечто подобное. Следовательно, в исходном тексте северный поход не связывался с именем Джучи.

25.2. Поход Джучи. В обоих донесениях северный поход начинается с покорения земли команов и возглавляет его старший сын Чингис-хана, Джучи. И если сам по себе факт покорения монголами Дешт-и Кипчака не вызывает сомнений, то участие в этом деле Джучи необъяснимо с исторической точки зрения (ведь он умер за много лет до начала западных экспедиций). Скорее всего, в этом эпизоде нашел отражение тот факт, что в 1224 г. при разделе Чингис-ханом владений между сыновьями Джучи получил земли «до дальних пределов Саксина и Булгар, и так далеко в этом направлении, куда только проникло копыто монгольских лошадей» (Джувейни). Эти территории принадлежали потомкам Джучи, которые продолжили завоевания в западном и северном направлениях. Пока можно предположить, что имя Джучи в сюжете появилось благодаря «осведомленности» русских переводчиков, чье несомненное влияние проявилось в отождествлении фантастических северных народов с самоедами и паросцитами. Что же касается построения сюжетов, когда реальное событие словно соскальзывает в плоскость легенды, то оно характерно для всего романа.

Если довериться версии перевода брата Бенедикта, то получается следующая картина. Грандиозный поход третьего войска, начавшись с покорения земли туркмен, бисерменов и кангитов, завершился рейдом по северным границам мира. Единственный результат этого странствия заключается в том, что монголы узнают истинные названия фантастических народов. Версия брата Бенедикта сохранила два монгольских термина: укорколоны (быченогие) и нохойтеримы (песьелицые). План создания мировой империи оборачивается мнимыми открытиями. Автор романа конструирует мифические миры, хорошо известные из персидских космографий, приспосабливая их к монгольскому имперскому менталитету. В списки победных реляций он добавляет два ранее [230] неслыханных удивительных племени. Подробнее о правилах этой игры мы поговорим в другом исследовании, посвященном загадкам «Романа о Чингис-хане». Пока же остановимся на вопросе о мотивации игры. Что могло дать импульс к созданию такого рода конструкций? В поисках ответа обратим внимание на то, как в официальных источниках представлен размах походов во времена правления Угедея, наследовавшего империю Чингис-хана: «После него [Чингис-хана] Угедей-каан, совместно со своим братом Тулуй-ханом, захватил полностью страну Хитай. Совместно с племянниками по брату они захватили области келаров [венгров], башкиров, булар, Дешт-и Кипчак, урусов [русских], черкесов и асов [осетин] до крайнего севера, а с южной стороны — до пределов Хабеша [Абиссинии]. Точно так же они захватили область Сулангэ [Корею]. <...> И до настоящего времени по-прежнему из года в год и изо дня в день уруг и потомки Чингиз-хана подчиняют себе области, находящиеся в районах их владений. Подобные великие деяния удавались и удаются [им] благодаря влиянию счастья Чингиз-хана и его уруга» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С. 67-68).

Согласимся, что Рашид ад-Дин рисует захватывающую картину завоеваний. Победная экспансия вскрытом виде намекает на то, что монгольским ханам удалось превзойти в своих стремлениях легендарного Искандера. Подобные формулы официальных историографов ²⁶⁶ (о покорении земель мира от крайнего севера до пределов юга) не могли не оказать влияния на рождение сюжета о походах монголов в три части света, где также фигурируют северные и южные границы мира и упоминаются черные эфиопы, однако с той существенной разницей, что в романе размах походов доводится до абсолютного предела. Гипербола превращается в инвективу.

25.3. Исследователи в игровом поле романа. Большинство исследователей в описании походов Джучи-хана видят отражение реальных событий, хотя и указывают на некоторую путаницу в изложении брата Иоанна ²⁶⁷. Обратимся к этой проблеме еще раз и рассмотрим ее в контексте параллельных персидских, арабских и грузинских известий. Согласно версии брата Иоанна, Чингис-хан послал войско Джучи против команов; Джучи, победив команов, вернулся в свою землю. [231] Сравним эти сведения с повествованием о Джучи-хане в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина: «<...> Джучи-хан по приказу Чингис-хана постоянно находился в походах и завоевал и покорил много областей и городов. [... Еще] раньше Чингисхан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингис-хан, крайне рассердившись, сказал: “Я его казню”» (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 78-79). В другом месте уже о сыне Джучи, Бату-хане, сообщается: «Так как Джучи уклонился от выполнения ранее вышедшего постановления Чингис-хана отправиться ему с войском и захватить все северные области, как то: Ибир ²⁶⁸-Сибир, Булар, Дашт-и Кипчак, Башгурд, Рус и Черкес до Дербента Хазарского, который монголы называют Тимур-кахалка, и включить их в свои владения, то, когда Угедей-каан воссел на царство, он повелел Бату [это сделать] таким же порядком. <...> Все собрались вокруг Бату и занялись завоеванием северных стран» (Рашид ад-Дин. Т. II. С. 71-72).

Об этом же самом распоряжении Угедея Бату-хану сообщается и в донесении брата Бенедикта (НТ, § 27). Итак, согласно официальной истории, Джучи-хан с команами не воевал. Становится ясным, что «путаница», отмеченная исследователями в изложении брата Иоанна, заключается в том, что часть походов времени Бату приписывается Джучи. То же самое отмечает и Пейнтер, однако это не помешало ему выдвинуть слишком смелую и ничем, кроме текста в НТ, не подтвержденную гипотезу: «Военные экспедиции Джучи, Субедея и Джебе предстают как неразрывные части двойного охвата, осуществленного по приказанию Чингиз-хана и под верховным командованием Джучи. Эти гигантские клещи должны были сомкнуться у берегов Волги» ²⁶⁹.

В романе многолетняя легендарная экспедиция Джучи — не что иное, как сублимированный итог монгольских завоеваний в северо-западном направлении. Однако это предположение проблему до конца не решает. Ни Джучи-хан, ни его сын Бату в битве на Калке не участвовали. На заднем плане исследуемого сюжета угадывается какое-то яркое событие, всколыхнувшее всю Евразию. Масштаб этого события [232] должен был поразить воображение современников. И такой факт существует. Косвенное указание на него содержится в разбираемом эпизоде «Истории Тартар». Согласно этим сведениям, Джучи, исполняя волю отца, во-первых, покорил бисерминов, затем — кангитов, наконец вторгся в Команию; команы хоть и объединились с русскими князьями, но были разбиты на реке Калке. Далее говорится о возвращении монголов в свою землю северным путем.

Покорение туркмен, мусульман Хорезма и кангитов (канглы) относится к военной кампании против государства хорезмшаха, которую возглавлял сам Чингис-хан. Поход против кипчаков, завершившийся битвой на Калке, возглавлял полководец Субедей. О каких-то самостоятельных заслугах Джучи не может быть и речи. Даффина справедливо отмечает роль Субедея в этой кампании, однако далее он выдвигает неприемлемую идею. По мнению Даффина, именно брат Иоанн отнес этот поход к деяниям Джучи ²⁷⁰. Брат Иоанн, равно как и брат Бенедикт, не занимались сочинением монгольской истории, а лишь зафиксировали то, что им сообщалось.

Вероятнее всего, в «Романе о Чингис-хане» отразились слухи о разведывательных походах, два из которых были поразительны по своим масштабам. Однако память об этих событиях послужила лишь первоначальным импульсом для рассматриваемого сюжета, и далее в романе они описываются через призму легенды. Хорошо известна монгольская стратегия высылки отрядов, иногда совершавших длительные далекие походы по тылам противника ²⁷¹. Такой разведкой явился поход Джебе-нойона и Субедей-бахатура через Иран и Кавказ в южнорусские степи, завершившийся битвой на Калке, и поход дзалаира Бала-нойона на Пенджаб, в труднодоступные горные области на севере Индии в 1222 г. ²⁷². О первом вторжении в Иран пишет сирийский автор XIII в. Абу-л-Фарадж бар-Эбрей в своей «Всеобщей истории»: «В том же году не только от франков [крестоносцев], которые вышли с запада, пришла опасность для тайайе [арабов]. Она шла больше от татар [tataraje], которые стремительно прошли с востока и дошли вплоть до Хамадана, Азербайджана и Арана; по всей Персии распространился ужас» (Сирийские источники, с. 75). [233]

Естественно, что таким отрядам часто приходилось вступать в бой. То, что тибетские, персидские и древнерусские летописи называют монгольским нашествием, было на самом деле походами разведывательных отрядов. В изложении Рашид ад-Дина события выглядели так: согласно приказу Чингиз-хана войско Субедея двинулось на запад, они «взяли много городов персидского Ирака; учинив убийства и грабежи, они пошли оттуда в область Грузии и Тифлис. Грузины собрались в большом количестве и вышли на войну. Джебе послал против них Субедея с войском, а сам с пятью тысячами бахадуров сел в засаду. Субедей нарочно бежал, и грузины пустились его преследовать. [Тогда] Джебе вышел из засады, зайдя с фланга, и всех уничтожил. Обычный прием их [монголов] в большинстве сражений был таков. Оттуда он повернул назад и вышел через Тимур-Кахалга [Железные Ворота]. Жители Дербента поднесли [монголам] провиант и подчинились. [Монголы] прошли оттуда, направившись в страну русов. В пути они повсеместно чинили избиения и грабежи. Они с Чингиз-ханом постановили, что покончат эти дела в течение трех лет, [а в действительности] в два с половиной года пришли к удовлетворительному концу» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 1. С. 194-195).

Мы можем предположить, что два разведывательных похода, в которых Чингис-хан лично не участвовал, превращаются в романе в походы армий, посланных против «команов» и «Индии». О том, какое впечатление произвел поход Джебе-нойона и Субедей-бахатура на современников имеется свидетельство ан-Насави, секретаря султана Джалал ад-Дина: «[Люди] стали свидетелями таких бедствий, о каких не слыхали в древние века, во времена исчезнувших государств. Слыхано ли, чтобы [какая-то] орда выступила из мест восхода солнца, прошла по земле вплоть до Баб ал-Абваба, ²⁷³ а оттуда перебралась в Страну кыпчаков, совершила на ее племена яростный набег и орудовала мечами наудачу? Не успевала она ступить на какую-нибудь землю, как разоряла ее, а захватив какой-нибудь город, разрушала его. Затем, после такого кругового похода, она возвратилась к своему повелителю через Хорезм невредимой и с добычей, погубив при этом пашни страны и приплод скота и [234] поставив ее население под острия мечей. И все это менее чем за два года! Поистине, “земля при надлежит Аллаху: Он дает ее в наследие, кому пожелает из Своих рабов” ²⁷⁴» (ан-Насави. 20).

Слухи об этом событии отразились и в сочинении Фомы Сплитского. Особенно любопытно звучит его фраза о длительном пребывании монголов в северных странах. Так воспринималась западными авторами «пауза» между первым появлением монголов (битва на Калке в 1223 г.) и последующим вторжением в Восточную Европу в 1239-1241 гг.: «Тому уже было много лет, как слух об этом народе и ужас перед ним распространились по всему свету. Они прошли от восточных стран до границ рутенов, разоряя земли, которые они пересекали. Но благодаря сильному сопротивлению рутенов они не смогли продвинуться дальше; действительно, у них было множество сражений с народами рутенов и много крови было пролито с той и другой стороны, но они были далеко отогнаны рутенами. Поэтому, свернув в сторону, они с боями прошли по всем северным землям и оставались там двадцать лет, если не дольше. А потом, пополнив свои воинские соединения прежде всего за счет племен куманов и многих других покоренных ими народов, они снова повернули против рутенов» (Фома Сплитский. XXXVI).

А вот как отразилось это событие в грузинской летописи «Картлис цховреба»: Субедей и Джебе, отправленные в погоню за хорезмшахом, «прошли Туран, Джеон, Хорасан, Ирак, Адарбадаган и достигли Гандзы. И никто не противостоял [им]. Кто бы где ни явился — побеждали всех. [... достигнув Грузии, монголы] повернули обратно и содеяли нечто дивное: пошли по дороге Дарубандской [Дербендский путь], и потому как не смогли противостоять им ни ширваншах, ни дарубандцы, прошли врата Дарубандские и вступили в Кивчакию и навязали [здешнему населению] бой, и во многих местах бились с ними кивчаки, но повсюду одолел и татары и так с боями удалились. И, как я уже говорил, без доспехов ²⁷⁵ [235] и на некованых лошадях, проделав подобный путь, пройдя Кивчакию и обогнув море Дарубандское, достигли Каракурума и предстали пред царем своим Чингиз-каеном. И поступили они столь необычно — прошли все пути-дороги, выйдя из Каракурума, и без роздыха да на некованых лошадях вновь в него же вернулись» (Хронограф, с. 119-120).

Отмеченная грузинским анонимом реальная подробность — отсутствие подков у монгольских лошадей — обыгрывается в романе в эпизоде с магнитной горой, внушившей ужас монголам тем, что она притянула подковы их лошадей (см. коммент. 20). Теперь не остается почти никаких сомнений, что именно этот поход нашел отражение в маршруте третьего войска, где также названы битвы с туркменами, бисерминами (хорезмийцами), кипчаками, сражение на Калке и возвращение в свою землю северным путем (который приводит их к удивительным народам). И реальный и легендарный походы представлены в источниках не нашествиями, а многолетними экспедициями, которые завершаются возвращением монголов в центр империи. Большинство сюжетов романа балансируют на грани реальности и вымысла, что и мешало их распознаванию. Техника создания этого сюжета заключалась в сопряжении известного события со сведениями из легендарной географии Азии. Именно поэтому дальнейший маршрут третьего войска словно соскальзывает в мифологическую плоскость: монголы устремляются к северным границам мира и достигают областей, населенных быченогими и песьелицыми людьми. Автор романа создает псевдоисторию монгольских завоеваний, перенося основное действие к границам вымышленной империи.

26. БИТВА ПРИ КАЛКЕ (НТ, § 20)

26.1. Сведения о битве при Калке имеются только в донесении брата Бенедикта. Брат Бенедикт в какой-то мере владел русским языком и не допускал тех ошибок и пропусков при переводе и фиксации сведений, какие [236] встречаются у брата Иоанна ²⁷⁶. Скорее всего, брат Бенедикт как переводчик миссии обладал большим количеством «вторичной» информации. Благодаря его открытости и несомненным лингвистическим способностям сохранилось уникальное сообщение о битве при Калке. У нас нет оснований сомневаться в утверждении францисканца, что сведения получены им от участников этой битвы. Дело в том, что его собеседники кроме Калки знают название второй речки — Кониуззу. Помнить такую подробность мог только участник события, хорошо знавший эту местность. Видимо, речь идет о половцах, поскольку в сообщении дается правильное объяснение тюрко-монгольского названия coniuxzu — «овечья вода». Подобное название является тривиальным; для кочевника любой водный источник, около которого он пасет своих овец, является «овечьей водой» ²⁷⁷. Другие имена этого параграфа также имеют тюркскую огласовку (Тоссук-кан; Куспкас, т. е. Комания). Считается, что битва на Калке произошла 31 мая 1223 г. С момента события до его фиксации в донесении брата Бенедикта прошло двадцать три года. Выглядит сообщение следующим образом: «А команы, объединившись со всеми русскими [князьями], бились с тартарами между двумя ручейками — название одного из них Калк, а другого Кониуззу (Coniuxzu), то есть „вода овец”, ведь кони по-тартарски означает на латыни oves (овцы), а уззу — aqua (вода), и они были разгромлены тартарами. Крови с обеих сторон было пролито до самых конских уздечек, как передавали те, кто участвовал в сражении» (НТ, § 20). Д. Шинор разделяет мнение Пейнтера, что uzzu отражает общемонгольское usu(n) — ‘вода’, а тюркское qoy означает «овца» ²⁷⁸. Монг. qoni — ‘овца’; ср. xön < xoin < xoyin < xonin в современных ойратских диалектах ²⁷⁹; в «Сокровенном сказании» (§ 222) упоминается «овечий пастух Дегай» — Degei qonici. [237]

Выражение «крови с обеих сторон было пролито до самых конских уздечек» А. Оннерфорс ²⁸⁰ сопоставляет с образом из Откровения (Откр. 14, 19-20): «И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий». Кажется более приемлемым сравнение с формулой, отмеченной А. С. Орловым в древнерусских воинских повестях: «Кровь лилась по удолиям, как река, и обагрила оружие» ²⁸¹.

26.2. Большинство исследователей летописной статьи 1224 г. о битве при Калке в Ипатьевской летописи согласны с двумя обстоятельствами: первоначальная запись рассказа была сделана очевидцем, сама же статья имела в дальнейшем сложную литературную историю ²⁸². Река Калка в русском известии является важным ориентиром для рассказчика. Нас же в данном случае интересует один частный вопрос: в каких еще источниках сохранилось название этой реки?

В сочинении Ибн ал-Асира (ум. 1233) подробно описывается совместный поход русских и кипчаков против монголов в глубь кипчакских степей на двенадцать дней пути и битва, длившаяся несколько дней, но о местности, где происходило столкновение, ничего не сообщается (Сборник материалов. Т. 1. С. 27). В «Хронике Ливонии» Генриха Латвийского также говорится о первом столкновении половцев и русских с монголами, однако никаких упоминаний о месте битвы нет: «Двадцать четвертый год посвящения епископа Альберта [1222 г.]. В тот год в земле вальвов ²⁸³ язычников были татары. Вальвов некоторые называют партами ²⁸⁴. Они не едят хлеба, а питаются сырым мясом своего скота. И бились с ними татары, и победили их, и истребляли всех мечом, а иные бежали к русским, прося помощи. И прошел по всей Руссии призыв биться с татарами, и выступили короли со всей Руссии против татар, но не хватило у них сил для битвы, и бежали они пред врагами. И пал великий король Мстислав из Киева с сорока тысячами воинов, что были при нем. Другой же король, Мстислав Галицкий, спасся бегством. Из остальных [238] королей пало в этой битве около пятидесяти. И гнались за ними татары шесть дней и перебили у них более ста тысяч человек (а точное число их знает один Бог), прочие же бежали. Тогда король смоленский, король полоцкий и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой заключен был ранее» (Генрих Латвийский. XXVI. 1) ²⁸⁵. Сведения о битве при Калке отразились в ряде западноевропейских хроник, но без указания географии похода ²⁸⁶.

26.3. Преследуемый монгольским разведывательным отрядом под командованием Субедея и Джебе половецкий хан Котян обратился за помощью к русским через своего зятя, галицкого князя Мстислава Мстиславовича. Объединенные русские и половецкие полки встретились с монголами у Днепра. Затем двенадцать дней следовали за ложно отступающим противником в глубь причерноморских степей. В изложении Рашид ад-Дина этот поход выглядел так: монголы «напали на страну урусов [Русь] и на находящихся там кипчаков. К этому времени те уже заручились помощью и собрали многочисленное войско. Когда монголы увидели их превосходство, они стали отступать. Кипчаки и урусы, полагая, что они отступили в страхе, преследовали монголов на расстоянии двенадцати дней пути. Внезапно монгольское войско обернулось назад и ударило по ним, и прежде чем они собрались вместе, успело перебить [множество] народу. Они сражались в течение одной недели, в конце концов кипчаки и урусы обратились в бегство. Монголы пустились их преследовать и разрушали города, пока не обезлюдили большинство их местностей» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С. 299). Ср. с сообщением Галицко-Волынской летописи о битве на реке Калке: «Дошла до стана весть, что пришли татары посмотреть на русские ладьи; услышав об этом, Даниил Романович погнался, вскочив на коня, посмотреть на невиданную рать; и бывшие с ним конники и многие другие князья поскакали посмотреть на нее. Татары ушли. <...> Все князья, Мстислав, и другой Мстислав, Черниговский, перешли через реку Днепр, к ним перешли и другие князья, и все они пошли в половецкую степь. Они перешли Днепр во вторник, и встретили татары русские полки. Русские стрелки победили их, и гнали далеко в степь, [239] избивая, и захватили их скот, и со стадами ушли, так что все воины обогатились скотом. Оттуда они шли восемь дней до реки Калки. Встретили их татарские сторожевые отряды. <...> Татары отъехали; около самой реки Калки встретились татары с русскими и половецкими полками. <...> Когда татары обратились в бегство, Даниил избивал их со своим полком, и Олег Курский крепко бился с ними, но новые полки сразились с нами. За грехи наши побеждены были русские полки» (ПЛДР. XIII в., с. 259-261). Обращает внимание следующая подробность: Рашид ад-Дин, Ибн ал-Асир (Сборник материалов. Т. I. С. 27) и брат Иоанн ²⁸⁷ говорят о мнимом отступлении монголов на десять-двенадцать дней пути; примерно о таком же количестве дней сообщается и в Галицко-Волынской летописи.

В жизнеописании Субедея в династийной китайской хронике «Юань-ши» (цз. 121) представлено не только описание битвы при Калке, но названия двух рек. «<...> Когда достиг земель кипчаков, то сошелся с их предводителями Юйлицзи и Татахаром. Войска кипчаков были сосредоточены у реки Буцзу. [Субетей] бросил свои войска в атаку, их [кипчаков] войско рассеялось и бежало. Стрелой был поражен сын Юйлицзи, он бежал и укрылся в лесу. Его раб пришел и донес об его местонахождении, и его схватили. Оставшееся войско и народ сдались. После этого захватили их территорию. После этого дошли до реки Алицзи [Калки] и сошлись со старшими и младшими русскими Мичисылаво [Мстиславовичами]. С первого боя покорили их. Разбили асов и возвратились» ²⁸⁸. Очевидно, единственным ориентиром при описании военных действий в причерноморских степях могли быть только реки, [240] что и подтверждают два известия, одно из которых сохранилось в донесении брата Бенедикта, другое — в «Истории династии Юань». Ни в одном из средневековых западных и восточных источников о битве при Калке, кроме донесения брата Бенедикта, не сообщается о такой подробности, как название второй реки ²⁸⁹.

27. БАСКАРТ, ИЛИ ВЕЛИКАЯ ВЕНГРИЯ (НТ, § 20)

27.1. О Венгрии Великой и Малой. Сведения о монгольском вторжении в Великую Венгрию в донесении брата Иоанна отнесены ко времени завершения похода в Западную Европу: «Вернувшись оттуда, они пришли в землю мордванов, являющихся язычниками, и в войне их победили. Продвигаясь оттуда вперед против билеров, то есть Великой Болгарии, они и ее разрушили полностью. Продвигаясь оттуда вперед на север, теперь против баскартов, то есть Великой Венгрии, они покорили также и их» (LT, V. 29). Что означает в данном случае название «Великая Венгрия» и насколько правомерно ее сопоставление с землей баскартов?

Первое загадочное сообщение о покорении монголами Великой Венгрии сохранилось в хронике Матфея Парижского и отражает известие посольства исмаилитов, прибывшего с Ближнего Востока. «В эти дни [1238 г.] посланы были к королю франков официальные послы от сарацин, представлявшие в первую очередь Горного старца ²⁹⁰, сообщившие и изложившие самым достоверным образом, что с северных гор устремилось некое племя чудовищных людей, и на людей-то не похожих вовсе, и захватило обширные и плодородные земли Востока, опустошило Великую Венгрию и разослало повсюду наводящие страх посольства, везущие угрожающие послания» (Английские источники, с. 111). В восточной географической номенклатуре не могло быть представления о «Великой Венгрии», следовательно, это название попало в хронику Матфея Парижского из западного источника. Известно, что в 1237 г. брат Юлиан направил письмо папскому легату [241] Сальвио де Сальви, где, в частности, сообщает: «Когда, в силу возложенного на меня послушания, я должен был отправиться в Великую Венгрию вместе с братьями, данными мне в спутники, и мы, желая совершить порученное нам путешествие, достигли отдаленных пределов Руссии, то нам удалось получить истинные свидетельства того, что все Баскарты, а ведь именно так называются венгры-язычники, а также Булгары и множество других царств разгромлены тартарами» ²⁹¹.

В географическом разделе энциклопедии «О свойствах вещей» Бартоломея Английского (1250) говорится о двух Венгриях, Великой и Малой, а земля Баскарт не упоминается. «О Паннонии, также и Унгарией называемой. Паннония — это провинция Европы, которая, некогда занятая гуннами, от этого народа в просторечии названа Унгарией. И она, по Орозию, двойная, то есть Великая и Малая. Ибо Великая находится в верхней Скифии, расположенной за Меотийскими озерами, откуда гунны в [поисках] мест охоты впервые вышли и, идя через широчайшие просторы болот и земель по следам оленей и [прочих] зверей, нашли наконец землю Паннонии» (Английские источники, с. 84) ²⁹². В хронике венгерского анонима, нотария короля Белы, сообщается: «Скифия означает огромную землю, называемую Дентумогер, ²⁹³ границы которой идут на восток от северной части до Черного моря, за ней находится река Танаис, с большими болотами, где очень много соболей [...]. Скифы — древние народы и имели власть на востоке, как мы сказали выше. Первым королем Скифии был Магог, сын Яфета, и этот народ по имени короля Магога был назван Могер, из потомков этого короля происходил известнейший и властительнейший король Аттила, который в 451 г. по воплощении Господа, выйдя из земли скифской, с [242] огромной силой пришел на землю Паннонии и, обратив в бегство римлян, захватил власть <...>. Теперь нужно еще сказать, почему народ, вышедший из скифской земли, называют Хунгар. Назвали их Хунгар [от названия] крепости Хунгу, потому что после покорения славян, VII главных лиц, прибыв в Паннонию, на этом месте задержались дольше. Поэтому все окружающие народы называли Алмуша, сына Утека, вождем Хунгарии и его воинов называли хунгарами ²⁹⁴» (Хроника, с. 173-174). В источниках, передающих венгерские мифы о прародине, не было места для земли Баскарт.

Понятие «Великой Венгрии» было актуально и для путешественников XIII в. Приведем свидетельство брата Вильгельма де Рубрука о его странствии из орды Бату ко двору великого хана: «<...> на второй день после Воздвижения Святого Креста мы двинулись в путь верхом, причем у нас троих были две вьючных лошади, и мы ехали верхом постоянно на восток до самого праздника Всех святых. И по всей той земле и еще дальше обитали кангле [канглы], некая родня команам. На север от нас была Великая Булгария, а на юг — вышеозначенное Каспийское море.<...> После того как мы отъехали на двенадцать дневных [переходов] от Этилии [Волги], мы прибыли к большой реке, которая называется Ягак [Яик] и течет с севера из земли Паскатур ²⁹⁵, впадая в вышеозначенное море. Говор паскатур и [говор] венгров один и тот же; и они являются пастухами, не имея никакого города; и они граничат с запада с Великой Булгарией. От этой земли на восток в упомянутом северном направлении больше нет ни одного города. Так что Великая Булгария — это последняя область, где есть город. Из этой области Паскатур некогда вышли хуны, которые впоследствии [стали называться] хунгарами [венграми]; поэтому эта [область] является Великой Хунгарией. И Исидор говорит ²⁹⁶, что они переправились на несущих гибель конях через ущелья Кавказа сквозь затворы, [построенные] Александром [и] удерживавшие дикие народы, так что им платили дань [все] до самого Египта. Они опустошили также все земли до самой Франции, так что у них была большая сила, чем до сих пор у тартар. С ними некогда сражались блаки [влахи], и булгары, и вандалы. Именно из той Великой Булгарии пришли те булгары, которые живут за Дунаем [243] поблизости от Константинополя. А вблизи [народа] паскатур живут илак ²⁹⁷, (что есть то же самое, что [и] блак, но тартары не умеют произносить [звук] “б”); от них пришли те, которые живут в земле Ассана [царя Асеня]. И действительно, оба [народа] называют илак — и этих, и тех. Язык русских и поляков, и богемцев, и славян тот же самый, что и язык вандалов, у них всех шла борьба с хунами, а теперь по большей части — с тартарами; Бог призвал их (народ ничтожный и племя неразумное) из самых отдаленных областей согласно тому, что говорит Господь ²⁹⁸: “[Они возмутили меня тем, кто не есть Бог, и раздражили своими суетами; и] Я возмущу их (то есть не соблюдающих Его закон) тем, что не есть народ, и раздражу их племенем неразумным!” Это исполняется буквально над всеми народами, не соблюдающими закона Божия. То, что я сказал о земле Паскатур, я знаю через братьев-проповедников, которые ранее ездили туда до нашествия тартар. А с тех пор они были покорены соседними булгарами-сарраценами [т. е. мусульманами], причем многие из них были обращены в сарраценство. Прочее [об истории вышеозначенных земель] можно узнать из летописей, так как известно, что области, [находящиеся] подле Константинополя, которые лишь с недавнего времени называются Булгария, Блакия, Склавония [т. е. Славинии византийских источников] были некогда областями греков, [а] Хунгария была Паннонией» (Вильгельм де Рубрук. XX. 7 — XXI. 1-5). Брат Роджер Бэкон пересказывает сведения брата Вильгельма следующим образом: «Из этой Булгарии берет начало Этилия [Волга] <...>. За ней, на восток, находится Паскатир, она же — Великая Венгрия, из которой вышли гунны, позднее [называемые] хунгры, ныне они называются хунгарами; они, взяв с собой булгар и другие народы, взломали, как говорит Исидор, ворота Александра. И уплачивалась им дань [странами] вплоть до Египта, и разорили они все земли до самой Франции; следовательно, обладали они большим могуществом, чем до сих пор тартары; и большая часть их осела в земле, ныне называемой Венгрией, [расположенной] за Богемией и Австрией, которая сейчас латинянами [называется] Венгерским королевством» [244] (Английские источники, с. 215-216; см. также описание Великой Венгрии у брата Рихарда (4.1-5).

Ал-Гарнати, арабский путешественник XII в., сообщает: «Я поехал к [народу] башкирд, обитающему в сорока днях пути выше страны славян, мимо языческих народностей, разновидностям которых нет числа <...> И вот прибыл я в страну Ункурийа [Венгрия], а там народность, которую называют башкирд [венгры], она первая из тех, что вышли из страны тюрок и вступили в страну франков, и они [венгры] храбры, и нет им числа. И страна их, которая известна под названием Ункурийа, состоит из 78 городов» (ал-Гарнати, с. 38) ²⁹⁹.

27.2. Баскарт, или Великая Венгрия ³⁰⁰. Название Bascart следует связывать с самоназванием башкир bašqort. Несмотря на многочисленные попытки дать этимологию данного этнонима (с конца XIX в.), приходится констатировать, что и сегодня существует несколько мнений на сей счет. Наиболее распространенными в литературе и имеющими хотя бы некоторые основания можно считать следующие версии (обстоятельный критический обзор источников и всех или почти всех гипотез, имевшихся к 1980-м годам, см. в статье Гарипова ³⁰¹):

а) из тюрк. *baš ‘голова’ и *kurt ‘волк’ > *baš-kurt — букв.: ‘главный волк, волк-вожак’ (толкование, известное еще В. Н. Татищеву, системно было впервые аргументировано у Филоненко ³⁰²). Это предположение согласуется с данными о важной роли, которую играл волк в «тотемистических» воззрениях тюркских народов, с башкирскими легендами о том, что первых мусульманских миссионеров привел на территорию Башкирии волк и т. д. ³⁰³. Однако ее безусловно слабым местом является то обстоятельство, что тюрк. *kurt в большинстве языков имеет значение ‘червь, личинка, насекомое’, значение же ‘волк’ известно только в огузских языках: турецком (откуда попало и в караимский) и азербайджанском ³⁰⁴.

б) из тюрк. *baška ‘другой, особый, отдельный’ и *ordu ‘стан, орда, войско’ — реконструкция архетипа *bašk-ordu базируется на возможности чтения ъ как редуцированного гласного в имени половецкого хана Башкордъ, зятя [245] Черниговского князя Святослава Владимировича, упомянутого в русской летописи под 1159 г. ³⁰⁵

Важно, что среди названий башкирских родов нет этникона Башкорт, — оно, по-видимому, с самого начала применялось для обозначения того племенного военно-политического союза, вокруг которого шло объединение разных тюркских родов, составивших в конечном счете башкирский народ. В этом плане заслуживает внимания гипотеза Н. В. Бикбулатова, согласно которой этноним Bašqort восходит к личному имени предводителя этого союза (случай достаточно заурядный в тюркской этнонимии — ср.: турки-османы, ногаи, узбеки, — этнонимы восходят к личным именам), которого он считает возможным видеть в подчиненном хазарскому кагану военачальнике по имени Башгирд, кочевавшему с подчиненными ему 2000 всадников «между хазарами и кимаками», по сообщению Гардизи; личные имена тюркских военачальников типа Baškort / Bašgird упоминаются и в других источниках (см., в частности, выше) ³⁰⁶. Поскольку данное личное имя могло иметь и огузское происхождение, снимается вышеупомянутое возражение против этимологии *baš-kort ‘волк-вожак’, — тем более, что, по сообщению аль-Балхи, народ bšžrd «разделяется на два племени: одно племя живет на самой границе Гуззии» ³⁰⁷.

По-видимому, сложение ядра формировавшегося башкирского племенного союза происходило в VIII-IX вв. в степях к востоку от Волги, в северном Прикаспии и Приаралье. Уже у авторов X века (Ибн Фадлан) принадлежность языка народа bašqrd к тюркским не вызывала сомнений, а в словаре Махмуда Кашгарского (XI в.) башкиры отнесены к числу двадцати основных тюркских «родов» ³⁰⁸. В XIII в. предки башкир, называвшие, очевидно, себя этим именем, уже безусловно обитали на территории современной Башкирии и соседних районов, к востоку от Волжской Булгарии ³⁰⁹.

Аттестация страны Bascart как «Великой Венгрии» в донесениях францисканцев восходит, с одной стороны, по-видимому, к старой восточной литературной традиции: в работах арабских и персидских географов и путешественников начиная уже с X века названия мадьяр ((‘al-)mžyr(-jja) у Ибн Руста ок. 912) и башкир (bašyrd / bašqrd у Ибн Фадлана ок. 922) [246] употребляются для обозначения одного и того же народа: у ал-Масуди (ок. 943 г.) и bžyrd и (‘al-)mžyr(-jja) означает венгров, у ал-Балхи (ок. 943 г.) bšžrd / bšžrt означает и венгров и башкир, равно как и у Йакута (нач. XIII в.) — bašgrd / bašgard и т. д. ³¹⁰. В качестве иллюстрации всего, здесь изложенного, можно привести пассаж из Йакута: «Bašyrd — š без следующей гласной и y (е), а некоторые говорят bašžrd с джимом, а некоторые — bašqrd c кяфом» ³¹¹.

Весь этот комплекс причин, по-видимому, и привел к тому, что в арабско-персидской географической литературе этнонимы *bašqort — самоназвание башкир и *mažar (праформа современного венг. [med’er], орфографически magyar) — самоназвание венгров-мадьяр — практически могли рассматриваться как варианты одной формы *b(a)sžyr(t). На самом деле эти два этнонима никак друг с другом не связаны и имеют совершенно различное происхождение: о названии башкир см. выше, а самоназвание венгров magyar<*mažar (равно как и древневенгерское племенное название megyer<*mežer) восходит к композиту *manc-ar / *теnc-er, первый элемент которого имеет по крайней мере праугорское происхождение — ср. манс. (юж.) mänci, (сев.) manci ‘манси’ (самоназвание), хант. (вост.) mant’, (сев.) maš ‘мось’ (название фратрии обских угров) ³¹², а второй, скорее всего, восходит к тюркскому корню *är — ‘муж, мужчина’.

Важнейшее значение имеет при анализе этого запутанного вопроса то обстоятельство, что монгольские авторы «Сокровенного сказания», в отличие от арабских географов, хорошо знавшие и предков башкир (badžigit), и венгров (kerel, madžarat), но вряд ли принимавшие во внимание арабско-персидскую литературно-научную традицию, отличали эти два народа друг от друга, а также от тех «венгров», которые в XIII в. еще жили на правобережье Средней Волги (см. ниже): последних «Сокровенное сказание» именует madžar(at), а дунайских венгров — kerel (от венг. kiraly — ‘король’); писавшие позднее персоязычные авторы Ала ад-Дин Джувейни и Рашид ад-Дин вновь возвращаются к традиционной путанице, называя и дунайских венгров, и башкир словом klar (< монг. kerel) ³¹³. С другой стороны, соотнесение страны Bascart с «Великой Венгрией» в донесениях францисканцев, точнее [247] появление сообщений о Hungaria Magna в Поволжско-Приуральском регионе вообще, следует связывать с тенденцией средневековых ученых искать прародину всех народов, в особенности тех, о которых известно, что они относительно поздно появились в Европе, как, например, венгры на Востоке. Данная тенденция нашла свое подкрепление в реальном наличии в Среднем Поволжье Великой Булгарии, соответствующей Дунайской Болгарии, а также в сообщении венгерского доминиканца брата Юлиана о том, что в 20-е годы XIII в. он во время своего путешествия в Волжскую Булгарию встретил в одном из городов на правобережье Средней Волги язычников, говоривших по-венгерски ³¹⁴. Принципиальное значение, однако, имеет тот факт, что брат Юлиан не связывал Hungaria Magna с землями башкир — о них в его сообщении нет никаких упоминаний ³¹⁵, а брат Юлиан специально путешествовал на Восток в поисках соплеменников, так как в старовенгерской хронике «Gesta Hungarorum» истоки венгров связывались со страной Ungaria Maior / Ungaria Magna, находившейся далее на восток, чем более ранние прародины венгров — Levedia и Etelköz, которые с достаточной степенью надежности можно локализовать в степях от Волги до Днестра ³¹⁶. Не исключено, что сообщение брата Юлиана было известно брату Бенедикту и повлияло на географию его донесения. Брат Вильгельм де Рубрук к восточным «соответствиям» европейских Болгарии и Венгрии добавил соответствие Валахии, сравнив название тюркского племени с территории современной Башкирии illac с восточно-европейским Blac — ‘валах’: «Illac quod idem est quod Blac» (см. подробный критический анализ вопроса о Великой Венгрии и гипотезу об истоках ее в литературно-научной традиции в работе И. Переньи ³¹⁷, критику спекуляций по поводу Великой Венгрии — страны башкир, в том числе и в предыдущих изданиях книги брата Иоанна (в основном вслед за Переньи), см. статью Р. Г. Кузеева и Т. М. Гарипова ³¹⁸.

Таким образом, проблема Великой Венгрии являет собой скорее предмет историографического и текстологического исследования и должна рассматриваться отдельно от [248] проблемы прародины венгров и былого присутствия протовенгерских групп в Приуралье и Поволжье. Упомянутое выше сообщение брата Юлиана о говорящих по-венгерски язычниках, встреченных им в одном из городов Волжской Булгарии (на правом, западном берегу Волги) находит отклик в материалах русских исторических источников и других документов XV-XVI вв., касающихся районов правобережья Средней Волги и Приказанья, в которых упоминается этноним мочары / можары — рядом с мордвой, черемисами, башкирами, бесермянами. Данный этноним как будто невыводим из самоназвания татар-мишарей misar и из названия летописной Мещеры, но может рассматриваться как отражение правенгерского *mažar(см. выше) и является, таким образом, свидетельством о пребывании на данной территории если не прямых потомков Юлиановых «венгров», то по крайней мере людей, еще сохранявших древнее венгерское самоназвание; ³¹⁹ см. также выше о madžar(at) в «Сокровенном сказании».

С другой стороны, имеется целый пласт племенных названий у башкир, которые, без сомнения, имеют общее происхождение с племенными названиями венгров (точнее — с названиями племен того очевидно разноязычного союза, возглавляемого венгерским вождем Арпадом, который в конце IX века «завоевал родину» венгров в Паннонии): башк. jurmatп — венг. gyarmat (< ? тюрк. *jor-mati ‘неутомимый’), башк. jänäj — венг. jenö, башк. julaman — венг. gyula (< ? тюрк. *jula ‘свет’), башк. kese — венг. keszi (< ? тюрк. *keseg ‘остатки’), более сомнительна параллель башк. пäyтäп — венг. nyek (ср. венг. nyek ‘изгородь, плетень’ < прауг. *nеkз — ‘связывать, соединять’ ³²⁰, а не ‘защита’, как у Дь. Немета ³²¹). Нельзя не заметить, что из приведенных пяти названий три имеют, скорее всего тюркскую этимологию, и только одно — угорскую (при этом сравнение венг. nyek и башк. пäyтäп представляется далеко не безупречным). Учитывая то обстоятельство, что ни в культуре, ни в антропологическом типе, ни в языке башкир нет никаких реальных следов венгерского (или угорского) влияния, а значимость тюркского компонента в генезисе венгерского языка и народа не подлежит сомнению, эти данные могут быть интерпретированы как свидетельства участия в сложении башкир и венгров одних и тех же, [249] преимущественно — тюркских, родоплеменных групп, что, впрочем, вполне естественно: оба этих народа формировались как союзы кочевых племен примерно в одно и то же время (во второй половине II тыс. н. э.) на близких территориях (венгры — между Волгой и Днепром, башкиры — между Приаральем и Уралом).

Затронутый здесь комплекс традиционных заблуждений и сомнительных гипотез по поводу древних башкирско-венгерских связей должен рассматриваться отдельно от данных археологии, свидетельствующих о специфических параллелях в погребальном обряде и металлическом инвентаре древневенгерских памятников эпохи завоевания родины и памятников кушнаренковской археологической культуры VI — первой половины IX вв. н. э., распространенной в бассейне реки Белой, верховьях реки Урал и нижнем Прикамье ³²². Своим происхождением эти памятники связаны, по-видимому, с лесостепной зоной юга и юго-запада Западной Сибири (саргатская археологическая культура), где, по всей вероятности, находилась прародина угров и где в конце II — в первой половине I тыс. до н. э. произошло выделение протовенгров из праугорской общности. Данные археологии позволяют как будто рассматривать территорию кушнаренковской археологической культуры как район обитания предков венгров на пути с угорской прародины к Levedia (Подонье) и Etelköz (междуречье Днепра и Днестра). Юлиановы венгры, madžarat «Сокровенного сказания», мочары / можары русских источников (см. выше) могут, таким образом, считаться остатками протовенгерских племен, обитавших на территории Нижнего Прикамья и Предуралья в VI-IX вв. н. э. Что касается формы pascatur у брата Вильгельма де Рубрука, то она представляет собой, видимо, аномальное отражение самоназвания башкир — bašqort ³²³.