СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ВИПОН

ЖИЗНЬ ИМПЕРАТОРА КОНРАДА II

WIPONIS VITA CHUONRADI II. IMPERATORIS

48. Жизнь Конрада II, императора. 1024-1039 г.

(в 1048 г.).

Послание к королю Гейнриху (III), сыну императора Конрада (II).

Выпон, божиею милостью, пресвитер и служитель королевских слуг, славнейшему императору и королю Гейнриху Третьему, мудрому как в мире, так и на войне, обладателю земного шара.

Я счел нужным, государь император, описать славную жизнь и знаменитая деяния отца твоего императора Конрада; ибо не следует, чтобы светильник скрывался под спудом, а солнечный луч прятался в облаках, так точно не следует, чтобы достопамятная добродетель покрывалась ржавчиною забвения. Впрочем, как бы ни были прекрасны и блистательны подвиги его, но пред необыкновенным блеском твоих доблестей они, повидимому, тускнеют. Но если Бог позволит, я, смиренный слуга твой, постараюсь изложить царственные деяния обоих вас, какие совершены при моей жизни, и покажу в чем состоит между вами различие, а именно, каким образом один [720] из вас нанес ударь республике или римской империи, к ее же благу, а другой своею мудрости исцелил туже республику. Если я в своем описании скажу или больше, или меньше, или иначе, чем было на самом деле, в этом случае обвинение должно пасть не на пишущего, а на рассказывавших; потому что, подвергаясь очень часто недугам, я не мог неопустительно бывать в капелле ¹ государя моего Конрада. Но то, что я сам видел, или заимствовал от других, изложу пред вами, опираясь на истину, если вы пожелаете вкусить моих плодов. И так как некоторые достохвальные дела совершены тобою еще при жизни отца, то я решил поместить их между его деяниями; что же касается до того, что ты славно совершил уже по кончине отца, — то об этом я намерен рассказать отдельно ². Если бы кто нибудь из моих недоброжелателей заметил мне, что настоящей мой труд напрасен, когда уже другие писали о том же предмете, то (хотя я не видел ни одного сочинения об этом) отвечу: «Голос двух или трех свидетелей утверждает всякое свидетельство» ³. Вот почему и учение Христово, заключенное в евангелии, изложено не одним лишь, но четырьмя достоверными свидетелями. Я посвящаю тебе, верховный император, свой труд и раскрываю пред тобою деяния твоего отца с тем, чтобы всякий раз, как ты будешь предпринимать совершение какого нибуд знаменитого подвига, наперед мог видеть, как в зеркале, отцовские добродетели; и да процветет в тебе роскошно то, что ты наследовал от родительского корня, и — чем более ты превзошел всех своих предшественников в подвигах религиозных и мирских, тем дольше всех их, по милости Всемогущего Бога, удостоишься удержать свое царство и власть. Будь здоров!

Чтобы не пройти немым молчанием славу христаинской империи иувековечит имя тех, которые в этой жизни благоразумно управляли, передав потомкам, если те захотят подражать предкам, хороший образец для жизни — так как добрый пример укрепляет бодрость и силу — я счел удобным и приличным отпечатлеть письменно легко ускользающия из памяти дела минувших дней. Притом, часто случается, что слава предков производит в потомках хоть изумление и совестливость, если они и не уподобляются им, не смотря на изучение [721] их подвигов. Как добродетель облагораживает многих людей низкого происхождения, так порочность для многих и благородных служить к большему их унижению. Наконец, я считаю неприличным умалчивать о победах православных государей, и в тоже время провозглашать во всеуслышание о триумфах неверных тираннов. Было бы довольно неразумно писать и читать о деяниях какого нибудь Тарквиния Гордого, Тулла и Анка, отца Энея, свирепого Рутула, оставляя в совершенном забвении наших Карлов, и трех Оттонов, императора Гейнриха II, императора Конрада, отца славнейшего короля Гейнриха III, и самого короля Гейнриха, торжествующего во имя Христа. Должно опасаться, чтобы наши новейшие писатели, по своей лености, не потеряли значений в глазах Бога, ибо и ветхий завет, в котором тщательно и обильно изложены деяния отцов, оставил нам образец и вместе указал на необходимость хранения в сокровищнице памяти вновь совершающихся дел.

Затем автор цитирует важнейшие факты библейской истории, ссылается на мнения языческих мудрецов, и делает большое риторическое отступление о пользе истории, что в конце и резюмирует в нескольких словах.

И так, писать историю своего времени можно потому, что того не воспрещает ни одна религия; это одобряется рассудком, и наконец такой труд приносит пользу отечеству и назидает потомство. Прошедшее становится таким образом присущим нам, а что произойдет в будущем — то останется неизвестным. В этих видах, и я решился писать к общей пользе читателей, что доставит удовольствие и слушателям. Если в моих рассказах найдется что нибудь доброе, читатель увидит, чему он должен подражать; что же касается меня лично, то я считаю этот труд выгодным и для себя, потому именно, что, предавшись занятиям, я буду всостоянии, если Бог подкрепить мои силы, удалить от своего тела, изнуренного многочисленными болезнями, столь враждебную душе праздность. И так, вознамерившись говорить об общественных делах, я займусь преимущественно изложением деяний двух государей, т. е. императора Конрада (II) и сына его, короля Гейнриха (III), которому почти все лучшие люди усвоили прозвание: «Путь-Правды» (Lineam Iustitiae). Деяния отца, которые случились в мое время, и из которых одни я сам видел, а другие узнал чрез разговоры с разными лицами, я постараюсь изобразить живописными чертами для несведуших потомков. А славнейшие деяния сына, который, благодарение Богу, продолжает ныне царствовать, я не перестану записывать до тех пор, пока буду жив. Если же мне случится расстаться с этою жызнию раньше короля, и таким образом оставить труд неоконченным, — то умоляю своего продолжателя не стыдиться на положенном мною фундаменте воздвигнуть свои стены, не [722] пренебречь исправлением неровностей моего слога, и не завидовать положенному мною началу, если он не желает, чтобы другие, в свою очередь, завидовали ему. Кто начал, тот дошел уже до середины, и потому, если кому нибудь достанется мой труд уже начатый, он не должен оставаться неблагодарным к нему. Сказанное доселе составляет краткое предисловие: теперь я приступлю к деяниям Конрада, но наперед расскажу в немногих словах об избрании его, которое было весьма благополучно, а затем, чтобы придать своему повествованию больше вероятия, я считаю необходимым предварительно упомянуть об епископах и других князьях, составлявших в то время опору королевства.

__________________________

1. В лето от воплощения Господа 1024, император Гейнрих II, устроивши надлежащим образом дела государства, в то самое время, когда после продолжительного труда, начинал уже пожинать зрелый плод мира, с неприкосновенною властию, в здравом уме, был поражен телесным недугом, который до того усилился, что он окончил свою жизнь за три дня до июльских Ид (т. е. 13 июля). Тело его привезли для погребения из Саксонии на место, называемое Бабенберг (Бамберг), где его благочестивым усердием и ревностию было основано епископство и украшено всеми церковными принадлежностями. На посвящение нового епископа он исходатайствовал согласие апостолического владыки Бенедикта; а чтобы обеспечит его положение, подтвердил торжественно своею властью его привилегии. После кончины императора, государство, потеряв в нем отца, как будто опустело и на короткое время поколебалось. Добрым людям причинило то страх и заботу, а злые радовались, что империя била потрясена. Но, к счастию, божественное провидение вверило якорь церкви первосвятителям и правителям, каких только можно было желать в то время, чтобы привести отечество без треволнений в пристань спокойствия. Так как умерший император не оставил после себя сыновей, то каждый светский властитель, хотя бы он славился более силою, чем умом, старался сделаться первым, или, по крайней мере; вторым после первого. Поэтому все почти королевство подверглось раздорам, так что во многих местах распространились бы убийства, пожары и грабительства, если бы их не успели потушить энергические действия знаменитых мужей. Королева Кунигунда, вдова Гейнриха II, хотя и не обладала мужескими силами, однако, по совету своих братьев, Теодорика, епископа Метцского, и Гецило, герцога Баварии, по своим средствам поддерживала государство, и направляла весь свой ум и заботы на восстановление империи. [723]

При этом будет кстати здесь перечислить поимянно первосвятителей и светских князей, имевших в то время силу в государстве, и

Quorum cousiliis consucvit Francia reges ⁴

избирать …………..

Следует список поиманный 12 архиепископов и епископов с прибавлением к каждому эпитетов: «добрый», «деятельный», «благочестивый», «смиренный» и т. д.; только при имени аугсбургского епископа Бруно сказано: «рассудителен и здравоумен, если бы не запятнал себя ненавистью к брату, (т. е. имп. Гейнриху II). Далее, германские князья, о которых, по словам автора, он не знает ничего, кроме их имен; итальянских пропускает, потому что они не участвовали в избрании и подчинились позже; не говорит и о бургундских, потому что Бургундия была окончательно присоединена к империи только при Гейнрих III; по той же причине, замечает автор, опущены им и князья Венгрии. Затем биограф приступает к делу, и с следующей главы говорит о самом ходе избрания Конрада II.

2. На рубеже владений Майнца и Вормса находится местность удобная и выгодная по своей обширности и ровности для помещения огромного числа людей, а острова (на Рейне), лежащие в стороне, весьма полезны для обсуждения секретных дел; впрочем о названии (Камба) и расположение этой местности я предоставляю говорить топографам, сам же возвращаюсь к начатому мною. И так, когда собрались все примасы и, так сказать, силы и внутренности государства, они расположились лагерем по сю и по ту сторону Рейна. Так как эта река отделяет Галлию от Германии, то со стороны Германии собрались туда саксы с своими соседями славянами, франки восточные, норики и аллеманы, со стороны же Галлии соединились франки, обитавшие на Рейне, рипуарии, и лотаринги ⁵. Дело шло о важном вопросе; избрание было сомнительно; находясь между страхом и надеждою, они успели наконец разведать обоюдные желания, и вступили в продолжительное совещание друг с другом. А совещаться было нужно не о маловажном деле, так что если бы оно не переварилось предварительно в пламенной груди, то привело бы государственный организм к совершенному расстройству. Выражусь по этому случаю общеупотребительными поговорками ⁶: «Нужно хорошо пережевывать пищу во рту, потому что проглоченная целиком причиняет вред»; или: «Лекарство нужно ставить пред главами, и тщательно заготовлять его». Таким образом, после [724] долгих совещаний о том, кому следует быть королем, когда одного устранял от выбора возраст, или чрезмерно незрелый, или слишком преклонный, другой не был известен никакою доблестью, а некорые успели уже обнаружить свою неспособность — князья решили из многих выбрать немногих, и из числа последних остановились только на двух; по тщательному обсуждении своего строгого выбора, верховные владыки дошли до единства во мнениях. Было в то время два Куно ⁷; один из них, как старший летами, назывался Куно старший, а другой — Куно младший; оба они происходили из знаменитейшего рода во Франции Тевтонской (то есть Франконии), родившись от двух братьев, из которых один был известен под именем Гецило, а другой Куно; эти же, в свою очередь, родились от Оттона, герцога франков, вместе с двумя другими — Бруно и Вильгельмом: первый из них сделался впоследствии папою апостольского престола римской церкви, под именем Григория (V), Вильгельм же, поставленный епископом Страсбургской церкви, возвысить ее удивительным образом. Оба эти Куно, быв, как я сказал, благороднейшими по мужеской линии, не менее славились своим происхождением и по женской линии. Мать младшего Куно, Матильда, родилась от дочери Бургундского короля Конрада; Аделаида же, мать Куно старшего, происходила из знаменитой фамилии в Лотарингии, и была сестрою графов Гергарда и Адальберта, которые, ведя постоянную борьбу с королями и герцогами, едва наконец примирились с свойственником своим, королем Конрадом; родители их, говорят, вели свое происхождение от древнего рода Троянских царей, и при блаженном Ремигие исповеднике (кон. V. в.) склонили свои выи под иго веры. Остальные чины (nobilitas) долго колебались в нерешительности, кому из этих двух Куно отдать предпочтение — старшему, или младшему; и хотя в тайных помыслах и душевном желании все почти были расположены в пользу Куно старшего, уважая в нем его мужество и справедливость, но в тоже время, принимая в соображение могущество младшего и опасаясь, что честолюбие может привести к разрыву, каждый старался всеми мирами скрыть свое мнение. Наконец, божественное провидение устроило так, что они сами договорились друг с другом, как только было то возможно в таком щекотливом вопросе, что тот, кого превознесете большинство собрания, без сопротивления уступит другому.

Считаю достойным привести ту речь, в которой Куно старший выказал свой ум, и говорил так не потому, чтобы сам он не надеялся сделаться королем, — он думал, что Бог то внушит сердцу [725] князей — но ему было желательно укрепить дух своего родственника, чтобы он не смущался в последнюю минуту. Все это он выразил в следующей превосходной речи: «Радость в счастии позволительна; она не нарушает солидности человека, напротив, она препятствует ему остаться неблагодарным за приобретенные блага; ибо как вредно малодушие в тяжелых обстоятельствах, и как оно влечет за собою еще большее зло, так приличная радость в счастьи приводит человека к большему добру; поэтому мало имеет цены тот плод приобретенного благополучия, который не питает нашу душу в ее стремлениях умеренным весельем. Я чувствую, что бодрость моего духа возрасла от радости при одной мысли, что в таком многочисленном собрании выбор остановился на нас двух с тем, чтобы одного возвысить в королевское достоинство. Впрочем, мы не должны думать, что своею знатностию или богатством мы превосходим своих ближних; точно также нам не следует гордиться пред ними, как будто мы своими речами или поступками совершили что нибудь достойное выпадающей на нашу долю чести. Предки наши доказывали свою славу более делами, чем словами; в обыкновенной жизни каждому следует довольствоваться равным с другими. Но каковы бы ни были причины, по которым нам отдают преимущество пред прочими, за это мы должны благодарить виновника всего, Господа. Нам должно подумать о том, чтобы родственная и домашняя распря не сделала нас недостойными той чести, которую мы получили, благодаря согласию посторонних, и вообще безрассудно было бы распорядиться чужою властию, как будто бы она была наша собственная. Во всяком избрании никто не должен произносить суждения о самом себе, а может судить лишь о другом. Если бы каждый позволял себе иметь о себе собственное мнение, то сколько бы у нас явилось, не говорю королей, а корольков? Не в нашей власти было из многих выбрать в это достоинство только двух. Желания, заботы, единодушие, словом, что только имели найлучшего в своей воле франки, лотаринги, саксы, норики, аллеманы — сосредоточилось около нас, как около ветвей одного корня, как потомков одной фамилии, и как неразрывных родственников; никому из них и в голову не приходило, чтобы такие многочисленные связи могли быть порваны враждою.

То, что природа связала, должно быть связано вместе;
Что началося родством, то в дружбу она обращает.

«Если мы воспрепятствуем друг другу в достижении предлагаемой чести, иначе говоря, если станем спорить друг с другом, то можно ожидать, что народ покинет нас, и изберет себе кого нибудь третьего; чрез это мы только лишимся высших почестей, но — что хуже для нас самой смерти — потеряем всю добрую славу, и впадем в презрение, [726] как будто мы, не желая уступить друг другу первенство (что я считаю совершенно неприличным для кровных), не имели нисколько доблести, чтобы удержать за собою верховную власть. Мы стоим уже вблизи величайшей почести, и теперь дело в том, захотим-ли мы сами, чтобы она кому из нас двух досталась. А мне кажется, что если власть сосредоточится в одном из нас, то и другой некоторым образом сделается ее участником. Ибо, как от королей разливаются королевские почести и на их родственников, хотя эти последние сами и не короли, так и те, которые были призваны и предназначены к избранию в короли, хотя бы они и не достигли этого достоинства, все же не лишаются той чести, которая вытекает сама собою из их избрания в кандидаты, так-как и для того, чтобы быть кандидатом, нельзя не иметь заслуг.

«Кроме того, если чрез королей пользуются уважением и их родственники, если притом все желают, чтобы мы были согласны между собою, как все были согласны относительно нас, так что возвышение одного зависало от другого, то, кто может быть счастливее нас: один будет царствовать, а другой скажет себе, что царствующий получил свою власть от меня одного? Будем же осмотрительны, чтобы нам не пришлось предпочесть своему чужого, и неизвестного известному, и чтобы сегодняшний день, столь радостный и счастливый для нас, по случаю нашего избрания, не обратился в день продолжительного несчастия, если мы дурно воспользуемся тою благосклонностью, которою почтил нас народ. Возлюбленнейший из всех моих родственников! Чтобы с своей стороны не подать повода к чему нибудь подобному, я намерен высказать тебе прямо то, что я думаю относительно тебя. Как только я узнаю, что воля народная призывает тебя, и тебя желает иметь своим господином и королем, то не только не буду стараться каким нибудь злым умыслом устранить от тебя этого достоинства, но даже сам подам голос за тебя и притом тем с большею охотою пред другими, что рассчитываю на твою благодарность более других. Если же Бог обратит свое лицо на меня, то я не сомневаюсь в том, что ты заплатишь мне тем же».

На эти слова Куно младший отвечал, что он совершенно согласен с этим мнением, и даст клятву в верности государю, каклюбезному своему родственнику, если на его долю выпадет верховная власть. При этих словах, Куно старший, в виду многочисленных зрителей, наклонясь несколько к своему родственнику, поцеловал его; этот поцелуй показал, что они оба дают согласие в пользу друга, друга. Видя подобный знак дружелюбия, князья воссели, толпы же народа стояли вокруг:

Радостно каждому было помыслить, что время настало
Высказать ясно пред всеми, что в сердце таилось до тех пор. [727]

Когда народ обратился с просьбою к архиепископу Майнцскому, который первый должен был высказать свое мнение по поводу избрания, он от полноты сердца, громким голосом, объявил и избрал Конрада старшего своим государем и королем, правителем и защитником отечества. Мнение это приняли, без всякого прекословия, все архиепископы и остальные духовные чины. Младший Куно, после короткого совещания с лотарингами, поспешно вернулся от них и, с выражением особенного радушие, выразил свое согласие на избрание старшего Куно государем и королем; король же, подозвав его к себе движением руки, посадил рядом с собою. Вслед за тем, все области по одиночке стали повторять друг за другом тоже самое; раздались крики народа: все заодно с властями, изъявляли свое полное и единодушное согласие на избрание старшего Куно; настаивая на том, они, нимало не колеблясь, признавали его главою всех правящих, считая его мужем вполне достойным королевской власти и требуя, чтобы над ним совершен был как можно скорее обряд посвящения. Вышеупомянутая императрица Кунигунда радушно поднесла Куно королевские регалии, оставленные ей императором Гейнрихом, и, на сколько она могла по своему полу, поощряла его к принятию правления. Я вполне убежден, что это избрание не обошлось без участия небесных сил, потому что Куно был выбран из числа лиц, имевших одинаковую с ним силу, из числа таких же герцогов и маркграфов, как и он, без всякой зависти и раздора, хотя он никому не уступал своим происхождением, мужеством и добродетелями, но тем не менее, сравнительно с указанными выше лицами, в обществе он мало имел состояния и власти (parum beneficii et potestatis). Конечно, архиепископ Кельнский и герцог Фридерик, с некоторыми другими лотарингами, держа, как говорят, сторону младшего Куно, а более по внушению тайного врага мира — дьявола, разошлись недовольные избранием, но в скором времени и они начали заискивать милости у короля — кроме тех из них, которые умерли — и с благодарностью принимали от него все, чем он их ни почтил. Архиепископ же Пилегрин, как бы желая загладить свою виновность пред королем, просил у него позволения венчать на царство королеву в кельнской церкви. О ней я скажу после, а теперь возвращусь к королю. Действительно он был избран по соизволению божию и доказательством тому послужило все, что впоследствии он заслужил у людей. Был же он человеком великого смирения, предусмотрителен, правдив словом, крепок делом, без малейшей скупости, а щедростью превосходил всех королей; впрочем подробнее его характер я опишу после. Считаю нужным заметить только одно, что во всяком случае не могло обойтись без того, чтобы он не был избран властителем, и притом величайшим из всех, так как в нем [728] совмещались величайшие доблести. Если написано: «Смирение предшествуете славе», то и он по правде стал впереди всех славных мира сего, и к нему благоволила царица добродетелей. Поэтому было бы беззаконно, если бы кто нибудь захотел бороться на земле с тем, кому всемогущий Бог предопределил повелевать всеми.

3. После того, как выбор был кончен, король отправился в Майнц, где должен был принять святое помазание, и куда спешили все с величайшею быстротою. Все шли радуясь, клерики пели псалмы, пели и миряне, каждый по своему; я и не слыхивал, чтобы Бог в один день и в одном месте получил столько похвалы себе от людей. Если бы ожил сам Карл Великий и явился со скипетром в руке, то и тогда бы народ не выразил бы большего восторга, и не обрадовался бы столько возвращению того мужа, сколько он торжествовал прибытие нового короля. Наконец, король в Майнце; прием его совершался с подобающею честью; а затем он изготовился с смирением к своему посвящению, нетерпеливо ожидаемому всеми.

К этой церемонии, в день рождества св. Марии (8 сент. 1024), явились архиепископ Майнцский ⁸ и весь клир, и при святом помазании архиепископ произнес следующего рода речь: «Всякая власть этого преходящего мира происходит из одного чистейшего источника; но нередко случается, что ручьи, берущие свое начало из одного и того же места, в иное время бывают мутными, а в иное — чистыми, хотя главный их источник одинаково во все времена остается невозмутимым и светлым. Точно таким же образом, на сколько человеку дозволено сравнивать творца и творение, мы можем сопоставить Бога, бессмертного царя, и земных властителей. В писании же сказано: «Всякая власть от Бога». Этот всемогущий царь царей, виновник и источник всякой славы, по своей милости поставляя властителей над всякою страною, ущедряет их благодатию, смотря потому, на сколько природа их подходить к чистой и светлой природе божества. Если же столь высокий сан выпадет на долю таких лиц, которые будут недостойно проходить свое звание и вапятнают его высокомерием, ненавистию, плотскими удовольствиями, корыстью, вспыльчивостию, гневом и жестокостию, то как им, так и их подданным, предстоят испить чашу неправды, если только они не очистят себя покаяниям. Да вознесет молитву к Господу вся церковь святых, и да будет услышана молитва ее о том, чтобы государь наш Конрад сохранил, на сколько то дано человеку, не запятнанным сан, который дарует ему Бог чистым нынешний день. Государь! К тебе и для тебя наша [729] речь. Господь, избравший тебя королем своего народа, сам восхотел предварительно подвергнуть тебя испытанию и потом вручить тебе власть: Он удостаивает наказания всякого, кого приемлет; ему бывает угодно сначала унизить того, кого Он положил возвысить. Так Бог унизил раба своего Авраама, и унизив прославил. Так допустил он рабу своему Давиду, которого впоследствии сделал знаменитейшим царем во Израиле, претерпеть гнев царя Саула, его преследование, зависть; по допущению божию, Давид должен был скрываться от Саула в пещере, спасаться бегством и оставить отечество. Счастлив тот человек, который перенесет испытание, потому что он будет увенчан. Не без причины Бог испытывал и тебя, соделав теперь плод испытания сладким. Он попустил тебя лишиться милости предшественника твоего императора Гейнриха, и опять получить ее с тем, чтобы чрез то ты научился миловать тех, которые теряют твою милость, чтобы ты мог переносить обиды и сумел в настоящую минуты быть милостивым к виновным пред тобою; воля божия восхотела оставить тебя несведущим в науке ⁹, чтобы ты, получив впоследствии небесное наставление, приобрел христианскую империю. Ты стал на высочайшую степень величия; ты — наместник Христов. А таковым лицем никто не может быть, как только тот, кто действительно подражаете Ему: на этом царском троне ты мысли о вечной славе. Велико счастие царствовать в мире, но несравненно больше быть увенчанным на небесах. В то время, как Бог потребует от тебя во многом отчета, он больше всего пожелает того, чтобы ты творил суд, правду и мир отечеству, всегда обращающему к тебе свои взоры, был защитником церкви и клира, заступником вдове и сироте: посредством этих и подобных тому благочестивых подвигов упрочится за тобою престол теперь и навсегда. А в эти минуты, государь, вся святая церковь вместе со мною просит у тебя милости за тех, которые некогда оказались виновными пред тобою и лишились твоего благоволения, оскорбив тебя. Между ними есть один человек, благородного происхождения, по имени Оттон. Как за него, так и за всех других мы просим твоей милости; будь к ним милосердным из любви к Господу, которого ради сегодня стал ты другим человеком и соделался причастником божества; да отпустится и тебе равномерно за твои прегрешения».

Расстроганный этою речью и подвигнутый к состраданию, король тяжело вздыхал и, чему с трудом можно верить, проливал слезы. После того, так как епископы и герцоги со всем народом настаивали на том же, он простил всех, кто чем либо был виновен [730] пред ним. Народ с благодарностью услышал о том, и все от радости проливали слезы, быв тронуты объявленными милостями короля:

Было б железное сердце того, кто не тронулся б, видя,
Как великая власть не помнит велик их проступков.

Конрад мог бы отмстить за все оскорбления в том случае, если бы он никогда не сделался королем, но приобретенное им могущество не оставляло места для мщения.

По окончании священнодействия и посвящения, совершенного самым торжественным образом, король вышел; и как читаем о царе Сауле, он, превышая всех головою, как бы преобразованный невиданным до того образом, с веселым лицом, сопровождаемый священною свитою, шел благородною поступью во внутренние покои. Оттуда с королевскою честию он отправился на обед, и первый день вступления на престол провел самым торжественным образом.

4. Не считаю нужным говорить о присяге, которую давали королю, потому что часто приходится слышать рассказы о том, как все епископы, герцоги и прочие князья, старшие и простые вассалы (milites primi, milites gregarii), и даже простые люди (ingenui), если имеют какое нибудь значение, присягают вообще королям; об одном впрочем упомяну: все присягали этому королю с большею, чем кому-либо, искренностью и охотою. Также точно нет нужды долго останавливаться на составе двора, кого король сделал майордомом (majorem domus), кого поставил главою постельничих, кого ловчим или кравчим, и т. д.; а скажу и об этом коротко: я не помню, и мне не случалось читать рассказов о составе двора кого либо из его предшественников, который был бы лучше и более блестящ. В этом отношении много было сделано советами и умом Аугсбургского епископа Бруно, Верннгария епископа Страсбургского, и Верингария вассала, которого король знал с давних пор, как человека, отличавшегося предусмотрительностию в советах, и неустрашимостию на войне. Кроме указанных нами лиц, славилась умом и советом его возлюбленная супруга Гизела. Отец ее был Гериманн, герцог Алеманнии, а мать Кербирга, дочь Конрада (III), короля Бургундии, которая происходила из фамилии Карла Великого. От того один из наших в своем сочинении, названном Тетралог ¹⁰, и впоследствии поднесенном королю Гейнриху III, когда он в Страсбурге праздновал день рождества Христова, поместил между прочим, следующие, стихи ¹¹:

Если напишешь четвертую линию после десятой,
То и получишь Гизелы родство и великого Карла. [731]

Но быв столь славною по своему происхождению, своей весьма красивой наружности, она нисколько не была заносчива; воспитанная в страхе божием, была она приветлива ко всякому, постоянно раздавала милостыню, и старалась делать то втайне, помня слово евангельское — не творить, добра пред человеками. Она была необыкновенно щедра (liberalis ingenii), искусна, любила добрую славу, но не похвалы, отличалась стыдливостию, терпеливо занималась женскими работами, презирая всякие пустые развлечения; а потому была охотница заниматься добрыми и полезными делами, обладала большими богатствами, и умела вести себя с особенным достоинством. Зависть некоторых личностей, которые часто любят коптить все, что над ними, послужила на нисколько дней препятствием к ее посвящению в королевы. Впрочем справедливо ли, или несправедливо, испытала она ту ненависть, это вопрос; но мужественный характер в женщине одержал наконец верх, и она, получив посвящение, по согласию и желанию князей сделалась необходимою спутницею короля. Сказав вкратце о королеве, обратимся теперь к прежнему предмету.

5. Приступая к более обширному описанию деяний пресланного короля Конрада, считаем нужным прежде всего сказать о том, что он совершил в самый день своего посвящения; конечно, все это может показаться безделицей, но оно представляет удивительное внутреннее значение. Так как общественная история (histroria publica) пишется для того, чтобы занимать читателя больше новостию предмета, чем фигуральными выражениям, то и я полагав, что в этом случае гораздо лучше изложить в целости самые события, нежели пускаться в толкование таинственного их значения. Во время самой процессии, при посвящении, явились к королю трое, каждый с жалобами: один из них был крестьянин (colonus), принадлежавший Майнцской церкви, другой — сирота, и еще какая-то вдова. Когда государь стал выслушивать причины их жалоб, то некоторые из князей напоминали ему, говоря, что это обстоятельство замедлит обряд его посвящения и помешает внимательно выслушать божественную службу; на это Конрад, как наместник Христов, по-христиански отвечал, обратив взоры свои на епископов: «Если мне вручается управление государством, и если человек с характером обязан никогда не откладывать до другого раза то, что может легко сделать на месте, то и мне кажется более справедливым сделать самое дело, нежели идти выслушивать от кого либо проповедь о том, что мне следует еще сделать. Я помню, как вы сами часто говаривали: оправдываются не слушатели, но творцы закона. Если же, как вы говорите, я должен поспешать к посвящению, то тем с большею заботливостью мне следует утверждать свои стопы в деле божием, тем ближе я подхожу к возложению на себя [732] тяжелого достоинства». Говоря так, он остановился на том месте; где в первый раз явились к нему несчастные, и

Став неподвижно, начал, творить им суд и расправу.

Едва сделал он нисколько шагов вперед, как подходит к нему какой-то человек, с жалобою на то, что он совершенно безвинно изгнан из отечества; король, взяв его за руку, в виду всех притянул даже к своему креслу, и тут же поручил одному из своих князей тщательным образом исследовать причину его бедствия. Счастливо начало царствования того, кто больше спешил исполнять закон, чем короноваться……………

6. Не считаю слишком необходимым рассказывать о всех путешествиях короля, а равно и о том, в какие места он каждогодно отправлялся на праздники Рождества Христова и Пасхи; скажу, по своему обыкновенно, только о том, что случилось достопримечательного и особенно важного; если же я захотел бы говорить обо всем, то скорее обнаружился бы недостаток в моих силах, нежели в материале. Я прямо приступлю к тем замечательнейшим деяниям короля, которые представляют столько славы, что никто не пожалеет, если я умолчу о менее важных. В сопровождении своей свиты, король Конрад отправился в область рипуариев и прибыл в Ахенский дворец, где находился престол древних королей, в особенности Карла Великого, и древняя столица всего государства Восседая там, Конрад устроил во всем превосходный порядок; на народном собрании (publico placito) и на всеобщем соборе (generali concilio), он справедливо решил и церковные и светские дела. Слава Конрада вытекала из его добродетелей; с каждым днем он делался тверже в деле поддержания мира, и становился всеми любимие за свое добродушие, и почтеннее за свое управление. Хотя он и был безграмотен, но умел благоразумно управлять духовенством, наружно показывая ему любезность и щедрость, а втайне подчиняя его приличной дисциплине. Светских же вассалов (milites) он склонил на свою сторону главным образом тем, что ни у кого не отнял древния бенефиции их предков (antiqua benefxcia parentum) ¹². Кроме того, его вассалы не могли найти в целом мире никого, кто награждал бы их так часто дарами (donariis) и возбуждал бы тем к отважным предприятиям. Можно даже заподозрить рассказы о Конраде: так он был щедр, обходителен, тверд, неустрашим, приветлив ко всем добрым [733] людям, строг к худым, благосклонен к гражданам, жесток к врагам, неутомим в делах; на сколько он отличался неусыпною деятельностию во время своего замечательнейшего царствования, об этом можно судить потому, что весьма скоро никто уже не сомневался, что после времен Карла Великого едва ли кто занимал королевский престол столь достойным образом, как Конрад. Явилась даже пословица: У Конрада седло с стременами Карла (Sella Chuonradi habet ascensoria, Caroli). Намекая на эту пословицу, один из наших, (т. е. сам автор), в книжке, названной Gallinarium, в четвертой сатире, вставил стих такого рода:

Конрад король сидит в стременах великого Карла.

Такими добрыми качествами имя государя, или слава его распространилась по окрестным государствам и перешла моря: добрые дела Конрада, истекавшие из неисчерпаемого источника, становились все более и более общеизвестными. Возвратясь из страны рипуариев, он отправился в Саксонию (1025 г.), где, по желанию саксонцев, подтвердил своею властью их жестокие законы. Потом потребовал дань от варваров, сопредельных с Саксониею (т. е. славян), и собрав должное в казну, переехал оттуда в Баварию и в восточную Францию (т. е. Франконию) и прибыл в Аллеманию. На этом пути, заключая союзы и бдительно наблюдая за всем, он крепко сплотил свое государство.

В последующим главах, от 7 до 29, автор делает краткий обзор важнейших событий правления Конрада II, между 1026 г. н 1032 г. В этот период времени короли занимали итальянские дела, славянские, и в особенности дело о наследстве бургундском, завещанном его предшественнику Гейнриху II. В 1026 г. Конрад сделал поход в Италию и усмирил жителей Павии, которые ссылались на то, что короля, которому они присягали, нет более в живых. Конрад II отвечал им: «Если король умер, то королевство осталось», и заставил их подчиниться. На обратной дороге он принудил Рудольфа III, короля Бургундского, ссылавшегося на такие же доводи, признать его власть над собою. В Польше, Болеслав Храбрый получил от папы королевскую корону (1026 г.), но вскоре за ним умер, и потому Конрад, отложив подчинение его преемника Мизеко II (Мечислава), вторично отправился в Италию, и в 1027 г. короновался императорскою короною. Но восстание в Германии его пасынка, Эрнста Швабского, принудило Конрада возвратиться в Германию: Эрнст домогался для себя Бургундии. Борьба кончилась погибелью пасынка (1030 г.). Вскоре после того, умер Рудольф IIІ Бургундский (1032 г.), и, не смотря на договоры с ним, его племянник Одо, граф Шампани, овладел Бургундиею. Это обстоятельство обратило на себя все внимание Конрада II, и автор останавливается на нем несколько долее, как на самом важном событии правления Конрада II.

29. В лето господне 1032, скончался в мире Рудольф (III) король Бургундский, дядя императрицы Гизелы ¹³; граф его королевства [734] (т. е. Шампанский) и племянник. Одо, родом франк, вторгся в его владения, и захватил некоторые сильнейшие крепости или города как силою, так и хитростию. Впрочем он не осмеливался объявить себя королем, но не хотел и отказаться от престола. Рассказывали, как он часто говаривал, что никогда не хотел бы быть королем, но всегда предпочел бы оставаться советником короля. Таким образом, он завладел большею частью Бургундии, не смотря на то, что престол бургундский уже давно король Рудольф клятвенно отказал императору Конраду и сыну его королю Гейнриху ¹⁴. Но пока действовал так в Бургундии граф (consul) Одо, император Конрад оставался с войском в земле славянской, чем он был занять там, и как потом выгнал из Бургундии Одо, расскажу по порядку. Болеслав, герцог польский (Bolanorum), умирая, оставил двух сыновей — Мизеко и Оттона. Мизеко, преследуя своего брата, изгнал его в Русь (Ruzzia). Оттон, проживши там несколько времени в самом жалком положении, стал искать милости императора Конрада, чтобы при его ходатайстве и помощи возвратиться в отечество. Император благосклонно принял эту просьбу и составил следующий план для действия: сам он с войсками своими нападет на Мизеко с одной стороны, а с другой — его брат, Оттон. Мизеко не выдержал такого нападения, убежал в Богемию к герцогу Удальрику, бывшему в то время в немилости императора. Удальрик — с целию умилостивить его, решился выдать ему Мизеко; но цезарь отказался от такой постыдной сделки, говоря, что он не желает покупать врага у врага. Так Оттон возвратился в отечество, и император сделал его герцогом (польским). Но вскоре, за неосторожный образ действия, один из домашних тайно умертвил его. После этого Мизеко всеми силами старался угодить императрице Гизеле и вельможам — с целию снова приобрести благосклонность императора. Цезарь, по своему добродушию, простил, его и, разделив Польшу (provincial bolanorum) на три части, сделал Мизеко тетрархом; две же остальные части поручил двум другим. Так с уменьшением власти уменьшилось и безрассудство Мизеко. По смерти Мизеко, сын его Газмер и до сего времени ¹⁵ верно служит императору.

30. В лето господне 1033, император Конрад с своим сыном королем Гейнрихом праздновал в городе Страсбурге день Рождества Христова. Оттуда, собравши войско, он явился в Бургундию, пройдя Солодар (Солотурн), и прибыл в Патернийский монастырь [735] (Петерливген). Там, в день очищения святой Марии (февр.2), он был избран в короли Бургундия как высшими, так и низшими членами, и в тот ее самый день коронован. Затем он осадил некоторые крепости, захваченные Одо; впрочем необыкновенная суровость тогдашней зимы много помешала ему. Один из наших (т. е. наш автор) написал сто стихов по поводу этих жестоких морозов и поднес их императору; в них рассказываются удивительные вещи, напр., если ноги лошади продавливали землю, нисколько растаявшую в течете дня, — это было в лагере под крепостью Мурат (н. Муртен) — то ночью они так примерзали к земле, что никаким образом, разве только с помощью топора и лома, можно было освободить их оттуда. А кто не мог и этого сделать, тот так и убивал своего примерзшего к земле коня, сдирал с него кожу выше колен, а остальное бросал, как есть, вмерзшим в землю. Люди тоже много страдали от этой стужи. И юноши, и старцы имели один вид, и днем и ночью украшаясь инеем; все были седы и бородаты, хотя там было много молодых и безбородых. Впрочем,

Это едва ли заставило цезаря снять ту осаду.

Оттуда, император перенес лагерь к Турику (н. Цюрих). Там многие из бургундцев, вдовствующая королева бургундская, граф Гуперт и другие, которые по проискам Одо, не могли явиться к императору в Бургундию, поспешили к нему чрез Италию и возвратились щедро одаренные за свою присягу на верность императору и его сыну королю Гейнриху.

31. В том же году (1033), император с войском пошел на графа Одо в Галлию франкскую, говоря: если Одо несправедливо овладел в Бургундии чужим, теперь он должен по правосудию божию потерять часть своего. Таким образом, в государстве короля франков, Гейнриха (I), но только в поместьях и бенефициях Одо, император произвел такие опустошения, что сам Одо по необходимости явился к нему просить пощады, обещая оставить Бургундию и удовлетворить его по требованию. Так возвратился император с честью для себя и с позором для Одо.

32. В лето господне 1034, император праздновал Святую Пасху в Баварию, в городе Регенсбурге. Летом того же года, так как Одо не обращал внимания на прежния свои обещания и продолжал владеть несправедливо захваченною им частью Бургундии, император Конрад быстро вторгся в Бургундию с отважными тевтонцами и итальянцами. С одной стороны тевтонцы, с другой архиепископ Миланский Гериберт и прочие итальянцы под предводительством графа Гуперта из Бургундии сошлись у реки Роны. А император, подойдя к Женеве, подчинил себе князя этой страны Герольда, [736] архиепископа Лионского и многих других. На возвратном пути он осадил крепость Мурат защищаемую самыми храбрыми вассалами Одо, овладел ею и взял в плен ее защитников. Прочие приверженцы Одо услышав о таком несчастии, бежали в страхе. Преследуя их, цезарь изгнал противников из государства, и, наконец, взяв заложников у князей Бургундии, возвратился чрез Алзацию (зарейнская Швабия) к императрице. Еще когда он шел в Бургундию, императрица провожала его до Базеля, а потом, вернувшись в Страсбург, ожидала там прибытия императора. В это время умерла в Вормсе — где и погребена, Матильда, дочь императора Конрада и императрицы Гизелы, девица необыкновенной красоты; она была обручена с Гейнрихом (I), королем франков.

33. В то время, как император занимался в Бургундии вышеупомянутыми делами, сын его Гейнрих король, хотя еще был в юношеских летах (17 лет от роду), не хуже отца распоряжался в Богемии и прочих землях славянских. Быстро покорил он и Удальрика, герцога Богемского, и других противников цезаря, число которых было очень велико; и таким образом встречая возвращающего отца, он доставил народам сугубую радость. Потом, собравши войско из саксонцев, император пошел на так называемых лутичей, которые были когда-то полухристианами, а теперь, благодаря беззаконному своему отступничеству, окончательно стали язычниками, и замечательным образом прекратил непримиримую вражду их с саксонцами. Между саксонцами и язычниками в то время происходили постоянные раздоры и набеги друг на друга. Цезарь, прибыв на место, стал разузнавать, чья сторона первая нарушила мир, который сохранялся столь долгое время. Язычники говорили, что саксонцы первые были виноваты, и что, если согласится цезарь, они готовы доказать то поединком. Саксонцы с своей стороны, хотя и несправедливо, старались однако опровергнуть язычников и уверить императора в противном. Император, по совещанию с своими князьями, довольно неосмотрительно позволил решить дело поединком. Тотчас вышли два борца; тот и другой был выбран своими. Христианин, полагаясь только на веру, которая «без правых дел мертва есть» и не размыслив внимательно о том, что Бог, который есть истина, все рассудит своим правым судом, что солнце его восходить одинаково над добрыми и злыми, а дождь ниспадает на праведных и неправедных, гордо вышел на битву. Язычник же противопоставил ему смело сознание справедливости своего дела, за которое дрался. И вот, христианин пал, сраженный язычником. После того язычники так ободрились и одушевились, что тотчас напали бы на христиан, если бы не было там императора. Император же построил крепость Вирбину (Вирбен) для защиты страны от их набегов. В ней он [737] поместил гарнизон, клятвою и императорским приказом обязав князей саксонии единодушно противиться язычникам, и затем возвратился во Францию (т. е. Франконию).

В следующем году (1035), язычники взяли эту крепость обманом и избили многих из наших, находившихся в ней. Это заставило императора снова отправиться с войском к реке Эльб. Язычники препятствовали переправе; но император тайно перевел часть войска через другой брод. Обративши врагов в бегство, и освободив берег, он вошел во внутренность страны, и до такой степени смирил их страшными опустошениями и пожарами, за исключением мест неудобных к завоеванию, что они с избытком заплатили императору Конраду дань, наложенную прежними императорами. Много трудов положил, как прежде, так и в то время император Конрад на славянское племя. Один из наших (т. е. наш автор) изложил в стихах перечень этих трудов и поднес императору. Там находится рассказ о том, как император, стоя по пояс в болоте, сражался сам и убеждал сражаться воинов, и как потом, победивши язычников, он жестоко умерщвлял их за одно их гнусное суеверие. Рассказывают, что когда-то эти язычники злодейски издевались над деревянным изображением распятого Господа нашего И. Христа: плевали на него, били по ланитам и наконец исторгли глаза и обрубили руки и ноги. Мстя за это, император порубил громаднейшее число пленных язычников, применяясь в казни к тому, как они рубили изображение Христово, и истреблял их смертию различного рода. В означенных стихах цезарь за это назван «мстителем за веру» и сравнен с римскими государями Титом и Веспасианом, которые в отмщение за Господа, проданного иудеями за 30 денариев, положили, за каждую монету по 30 иудеев. Возвратившись, император нашел в своем государстве некоторые беспорядки, и силою своей власти уничтожил их. В этом же году Адальберт, герцог Каринтии, потеряв расположение императора, был лишен своего достоинства и отправлен в ссылку.

В это же время (1035 г.) в Италии произошло великое и неслыханное в новейшие времена волнение, вследствие клятвенных заговоров (conjurationes) народа ¹⁶ против князей. Все вальвассоры (valvasores: [738] от val, городская стена, и vassus, вассал т. е. подданные горожане) и мелкие вассалы (gregarii milites) составили заговор против своих господ (dominos), все нисшие против высших, не желая ничего от них терпеть против своих желаний, без отмщения. Они говорили: «Если их император не хочет придти, то они сами добудут себе закон.» Когда известили о том императора, он, говорят, сказал: «Если только Италия алчет закона, то

С божией помощью, досыта я накормлю их законом»!

И приготовясь, в следующем году (1036) Конрад вступил в Италию с войском. Между тем князья Италии, зная, что не вполне созревший заговор может погубить заговорщиков, вступили в переговоры с младшими вассалами и старались наперед прекратить это новое зло убеждениями и увещаниями, а когда это не удалось, прибегли к силе; но народ (minores) одним натиском своей невероятной громады победил их в начале сражения. При этом погиб недостойно своего сана епископ г. Асти, прочие же обратились в бегство и в смятении с прискорбием ждали прихода императора.

35. В лето господне 1036, король Гейнрих, сын императора, взял в супружество Кунегильду, дочь английского короля Канута (Chnuto), и сделал ее королевою после торжественного бракосочетания. В том же году, как сказано, император Конрад с своим сыном королем Гейнрихом пошел с войском в Италию, и в Вероне праздновал Рождество Христово, в 1037- году от воплощения господня. Оттуда он отправился в Милан и был великолепно встречен архиепископом Герибертом в церкви св. Амвросия. В этот самый день, не знаю по чьему наущению, народ миланский, едва не произвел опасного восстания, требуя от императора ответа, желает-ли он принять под свое покровительство их заговор (conjuratio, т. е. коммюну). Вследствие того император предписал, чтобы все собрались на сейм (generale colloquium) в Павию. Когда это было исполнено, император, не смотря на все сопротивление, издал свой закон. Некто граф Гуго и многие другие итальянцы, на этом же самом сейме (placitum), обвиняли архиепископа Миланского в различных оскорблениях. Император, призвав архиепископа, приказал ему удовлетворить всех недовольных. Но так как архиепископ не соглашался, то император понял, что именно по его наущению и произошел тот заговор в Италии, и немедленно схватив его, удержал сначала при себе, а потом отдал под надзор Попо, патриарху Аквилейскому и Куно, герцогу Каринтии. Они вели его за императором до города Плацентины (н. Пиаченца). В одну ночь [739] некто из друзей архиепископа подменил его собою, легши на его постель, и в добавок спрятался, закрывшись одеялом, чтобы таким образом обмануть стражей. Архиепископ же достал у кого-то коня и убежал; в Милане очень обрадовались его возвращению, а он никогда не упускал случая вредить императору. Император же, разрушив все неприязненные ему крепости, уничтожил те беззаконные заговоры в Италии изданием справедливых законов. Св. Пасху праздновал он в Равенне. В том же году в Италии обвинены были пред императором три епископа: Верчельский, Кремонский и Пладентинский. Схватив их, император сослал виновных в ссылку. Без суда осуждать пастырей Христовых, — это не понравилось многим. Говорили некоторые мне, что благочестивейший наш король Гейнрих, сын императора, глубоко уважая в нем отца, тайно осуждал предубеждения цезаря против архиепископа Миланского и тех трех епископов. И совершенно справедливо; потому что, с одной стороны и звание пастыря не может быть почитаемо, если над его лицом произнесен судебный приговор, но с другой — пастырям должно оказывать глубокое уважение до такого приговора. В том же году, вышеупомянутый граф Одо из Франции делал нападения на области, принадлежавшие императору. Гоцело, герцог Лотарингский, и его сын Готфрид, граф Гергард и войско (militia) епископа города Метца, вступив с ним в битву, во время бегства убили Одо, и знамя его, принесенное цезарю в Италию, уверило его в смерти врага. В это же время император стеснил миланцев, и так как не мог взять города, по его древним укреплениям и многочисленности жителей, то опустошил огнем и мечем его окрестности.

36. В то же время император осаждал близь Милана одну из крепостей св. Амвросия, по имени Курбит ¹⁷. Там произошло нечто такое, что многие сочли за чудо. В св. господню Пятидесятницу, перед 3 часом, вдруг, из совершенно ясного неба, стали вырываться такие ужасные молнии и с таким ужасным громом, что в крепости погибла значительная часть людей и лошадей. Некоторые от таких ужасов впали в умоисступление, и только спустя несколько месяцев, пришли в себя. А те, которые были вне крепости (пришедшие с императором), говорили, будто они, ничего подобного не видали и не слыхали. В это время император отдал архиепископство Миланское Амвросию, тамошнему канонику; впрочем этот подарок мало принес ему пользы. Миланские граждане раззоряли все, чем владел Амвросий в их территории, и оказывали полный почет своему архиепископу Гериберту, до самой его кончины, впрочем, сохраняя все уважение к королю Гейнриху, о чем, если то будет угодно Богу, я расскажу после [740] подробнее в истории его деяний. В тоже время папа вышел на встречу императору до Кремоны, и будучи принят им и отпущен с честию, возвратился в Рим. Распустивши войско по областям, сам император ушел в прохладные горные места для отдохновения, потому что лето тогда было очень знойное.

37. В том же году (1037), собравши войско и перейдя По, император пришел в город Парму. Там он праздновал Рождество Христово, пред началом 1038 года от воплощения господня. В самый день Рождества Господня произошла сильная распря между тевтонцами и гражданами Пармы; при этом был убит один добрый муж Конрад, повар императора, и другие. Войско, раздраженное этим, с огнем и мечем напало на граждан; после пожара, император повелел разрушить большую часть стен, с тою целию, чтобы эти развалины внушили и другим городам убеждение, что их мятежи не останутся безнаказанными. Затем император, перейдя Аппенины, пришел в Апулию, а императрица прибыла для молитвы в Рим и оттуда возвратилась к императору. Дойдя до пределов своего государства, император установил законы и правду в Тройе беневентинской, Kaпуе и других городах Апулии, одним словом своим прекратил раздоры между чужеземными норманнами и туземцами, и счастливо уничтожив все беспорядки, возникшие в государстве, возвратился в Равенну. Потом, устроив гарнизоны и укреплений против миланцев, которые еще продолжали мятежи, и расположив все дела согласно своей воле, он вознамерился повидать отечество. В это время, вследствие чрезвычайного зноя, в войске открылась моровая язва, не щадившая ни возраста, ни лиц. Июля 18 дня 1038 года, жертвою язвы пала еще в цвете лет королева Кунегильда, супруга короля Гейнриха. Она оставила только одну дочь, которую отец в последствии обручил Христу, посвятив в аббатиссы. Гериманн, сын императрицы, герцог аллеманнов, юноша с хорошими способностями, отважный на войне, умер пораженный тою же язвою, на руках искуснейших медиков, 28 июля; это была великая потеря для империи. В этом и в следующем месяце погибло от заразы очень много войска. Прекрасное нежное тело королевы, набальзамированное, отвезено в сопровождении короля и императрицы в Германию и погребено в Лимбургском склепе. Относительно герцога, было приказано отвезти его в аллеманский город Констанц; но по случаю страшного зноя, его похоронили в Триденте.

38. В том же году умер Стефан, король венгерский, оставив государство своему племяннику Петру. Император возвратившись в Баварию, укреплял больное войско советом и медицинскою помощию. Когда таким образом над всем государством простерся безоблачный мир, он пошел осенью того же года в Бургундию. Там он созвал на сейм всех князей государства, и Бургундию первую [741] заставил отведать давно забытых и едва ли не уничтоженных законов. По прошествии трех дней сейма, в четвертый день император по просьбе и с одобрения князей и всего народа, передал управление Бургундиею своему сыну королю Гейнриху, и заставил снова присягнуть ему. Епископы с прочими князьями отвели его в церковь св. Стефана, которая была капеллою царя Солодура (откуда г. Солотурн), и славославили там Бога в божественных гимнах и кантах; а народ восклицал, говоря, что мир родит мир, если король с цезарем будут править. На возвратном пути император прошел чрез Базель, восточную Францию (т. е. Франконию), Саксонию и Фризию,

Мир везде утверждая и суд творя, по закону.

39. В лето от воплощения господня 1039, когда император Конрад увидел в своем сыне Гейнрихе опору королевства и твердую надежду империи, и заметил, что все в государстве устраивается по его желанию, он праздновал священнейший день св. Пятидесятницы в Утрехте городе Фризийском; но выходя к столу с сыном и императрицею, украшенный короною, он почувствовал небольшую боль. Однако ж, чтобы не омрачать радости такого дня, он скрыл свою болезнь. На следующий день, почувствовав сильный припадок, он велел императрице с сыном королем выйти из спальни к обеду; тогда он увидел, что приближается его конец. Будучи при жизни всегда бодр, в деле тверд и распорядителен, он и при кончине обнаружил не меньшую веру. Призвав епископов, он попросил их принести тело и кровь господню и св. крест с мощами святых. Очистив себя горькими слезами искреннего покаяния и усердною молитвою, приняв св. таин и получив отпущение грехов, он простился с императрицею и сыном королем Гейнрихом, и перешел в вечную жизнь, 4 июня, в понедельник, 7 индикта. Внутренности императора погребены в Утрехте, и король украсил место погребения дарами и поместьями. Самое же тело императрица и сын ея, король, закрыто и сохранно доставили в Кельн, провезли по всем монастырям этого города и по монастырям Майнца и Вормса, т. е. по тем, которые находились в этих городах. Его сопровождал весь народ, вознося молитвы и раздавая милостыню за спасение его души. В 30-й день после кончины тело было погребено в городе Шпейере, которому оказываю свое расположение и сам император, и после его сын. Вот какую благодать Бог послал императору Конраду! Я не видал и не слыхал, чтобы над непогребенным еще телом какого нибудь императора пролито было столько слез народных, вознеслось столько молитв и рассыпано столько благотворений. Я слыхал рассказы епископа Лозаннского Гейнриха и прочих бургундов, провожавших тело [742] от смертного одра до гробницы, что сын цезаря Гейнрих при всех входах в церкви и у места погребения поддерживал на своих плечах тело отца с глубоким благоговениеми оказывал умершему нетолько сыновнее почтение, но и святой страх раба пред своим господином.

Вот все, что я мог вкратце написать о деяниях императора Конрада; и если что oн упустил, того, значит, я не слыхал. Если же о чем нибудь сказано короче, чем того требовал размер событий, то, уверяю, при этом я имел в виду выгоды читателя ¹⁸.

Капеллан Випон.

Vita Chuonradi II іmperatoris

Випон (Wipo, capellanus) жил и писал в первой половине XI века; он был родом бургунд и получил отличное по тому времени классическое образование. По смерти Гейнриха II, его преемник Кондар II взял Випона в свою капеллу, (т. е. канцелярию) и потому он был неотлучно при дворе императора. Он был в большой дружбе с сыном императора Гейнрихом III и ему посвящал многочисленные свои литературные произведения. В приведенном выше его сочинении попадают часто ссылки на различные сочинения Випона, автора которых он называет «один из наших». Но все они потеряны за исключением трех: Proverbia, Tetragolus и Vita Chuonradi imprratoris. Proverbia есть собрание 100 пословиц с рифмованными изречениями мудрости, которые он поднес 11 летнему Гейнриху при его короновании в 1028 г. В этих поговорках конец стиха рифмует с своею срединою; вот их обрасчик:

Incipit inventum, referens proverbial centum,
Pax Heinrico, Dei amico.

_______________________

Decet regem discere legem.
Audiat rex, quod praecipit lex.
Legem servare, hoc est regnare и т. д.

T. e. «Начинается сборник, содержащий 100 пословиц — Мир Гейнриху, божьему другу. — Королю следует изучать законы. — Пусть король внемлет, чему учит закон. — Охранять закон значит царствовать и т. д.

Tetralogus — род программы царствования, поднесенной тому же Гейприху III в стихах; названо так по 4 действующим лицам: Поэт, Муза, Закон и Милосердие. Но самое важное произведение Випона есть «Жизнь Конрада II», как написанное очевидцем, за исключением немногого, слышанного им от епископа Лозаннского. Обещанная же им жизнь Гейнриха III или не дошла до нас, или быть может и не была начата автором. — Издания; Pertz, Monum. XI, 247-254. — Переводы: Ж. Конрада II перев. на нем. Buсhbolея, Franef. а. М. 1319. — Критика: Peru, Wipo's Lebon und Schriften, помещ. в Abhandlung. d. Berl. Acad. 1851.

Комментарии

1. Под придворною капеллою того времени должно разуметь не домашнюю церковь, но скорее то, что мы ныне называем Собственною Канцеляриею. Наш Автор именно и служил в такой канцелярии.

2. Автор никогда не исполнил своего намерения.

3. Второзак. 19, 15.

4. «Которых советом привыкла Франция королей» избирать. Автор цитирует стих какого-то древнего поэта, когда под Франциею разумели вообще землю франков.

5. Автор употребляет, отчасти древнюю номенклатуру географии, как напр., норики, вместо каринтийцы, рипуарские франки, вместо того, чтобы сказать: брабантцы, жители Фландрии.

6. Автор славился уменьем составлять рифмованные поговорки, provarbia; см. о том ниже, в примечании к этой статье.

7. Chuono, onis, лат. форма имени Конрад. Оба эти Конрада были двоюродные братья. Их дед Оттон, герцога Каринтии, родился от Конрада герцога Лотарингии, женатого на дочери Оттона В., Лиудгарде. См. о нем выше, у Росвиты, на стр. 490.

8. Арибон, родом из Каринтии, «муж благородного происхождения и большого ума, говорит автор в своем списке духовных князей (гл. 1), да королевских же советов полезный».

9. Как видно из последующих слов биографа (гл. 6), Конрад II был просто безграмотен.

10. Этот «один из наших» был сам автор. См. ниже примечание.

11. Ст. 159 и 160.

12. Это было одно из замечательнейших распоряжений Конрада II, которое утвердило наследственность ленов в Германии, как Кьерсийский калитулярий Карла II Лысого, еще в IX веке сделал тоже самое во Франции (см. о том выше, ст. 13, на стр. 208). Текст закона Конрада помещен в Monum. Germ. Leg. II, стр. 38 и 39.

13. Гизела была дочь Герберги, родной сестры Рудольфа III; она была в первый раз замужем за Гериманном, герцогом Швабским, и имела от него сына Эрнста, а вторично за императором Конрадом II.

14. Гейнрих III был коронован еще при жизни отца, в1028 году.

15. В 1050 г., он оказался непокорным, из чего следует, что автор писал до того времени.

16. До XI века, как мы видели постоянно, все составители хроник употребляют слово populus, народ, в смысле одного феодального сословия, а что мы разумеем под этим словом, называют plebs. Нынешний раз автор под словом народ разумет массу городского населения, и действительно это был первый случай восстания итальянских городов против баронов, а потому автор и прибавляет, что это было modernis temporibus inaudita confusio, т. е. неслыханное в новейшее время волнение. Таким образом, наш автор, сам того не сознавая, отметил под 1085 г. появление первых признаков средневековой коммюны, назвав ее conjuratio, клятва, что в Галлии называлось communia, приобщение; откуда и самое название факта.

17. Corbetha, на запад от Милана.