ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДАНИЭЛЛО РИЧЧАРЕЛЛИ ИЗ ВОЛЬТЕРРЫ

живописца и скульптора

7.JPG (432700 bytes)

(Риччарелли Даниэле, прозванный Даниэле да Вольтерра (ок. 1509-1566 гг.), — живописец и скульптор, один из виднейших представителей римского маньеризма. В Риме сотрудничал с Перино дель Вага и сблизился с Микелаиджело, в письме которому описывает свою поездку в Каррару и Флоренцию в 1556-1559 гг. Затем снова в Риме (в письме Леонардо Буонарроти и Вазари описал последние дни Микеланджело). В 1562 г. был избран почетным гражданином Вольтерры. Последнее десятилетие жизни занимался преимущественно скульптурой.

Главные работы: «Правосудие» (фреска в пинакотеке Вольтерры); фриз в римском палаццо Массими алле Колонне (ок. 1540 г.); «Снятие со креста» в капелле Орсини римской церкви Тринита деи Монти (лучшая из живописных работ, выполненных по заказу 1541 г.); «Успение Богоматери», «Введение во храм» и «Избиение младенцев в Вифлееме» в капелле Ровере той же церкви (по заказу 1551 г.); «Евангелисты и ангелы» в капелле Распятия римской церкви Сан Марчелло аль Корсо (1541-1543); фриз в римском палаццо Фарнезе (ок. 1550 г.); «Иоанн Креститель в пустыне» в Капитолийском музее (ок. 1550 г., реплика в Мюнхене); «Давид и Голиаф» в Лувре (двухсторонняя доска, ок. 1555 г.); «Избиение младенцев» в Уффици (повторение фрески в Тринита деи Монти); лепнина в ватиканской Сала Реджа (фигуры атлантов, 1547-1548 гг.) и в палаццо Фарнезе (ок. 1550 г.); мраморные статуи апостолов Петра и Павла в римской церкви Сан Ньетро ин Монторио (1556); мраморный бюст Орацио Пиатези во флорентийской церкви Сан Наэтано (1557); бронзовый бюст Микеланджело (1564-1566) во флорентийском Доме Буонарроти (с участием Джованни да Болонья) и в Лувре — лучшая из скульптурных работ. Рисунки в Лондоне, Париже, Флоренции, Будапеште)

Смолоду научившись немного рисовать у Джованни Антонио Содомы, посетившего Вольтерру для выполнения некоторых работ, Даниелло после его отъезда сделал значительно большие и лучшие успехи под руководством Бальдассаре Перуцци, чем прежде, когда он состоял при Содоме 1. При всем этом, однако, он за это время многого, по правде говоря, и не достиг, и это потому, что, чем больше он старался и усердствовал, движимый великим желанием научиться, тем меньше повиновались ему и голова и руки. Недаром в первых вещах, исполненных им в Вольтерре, чувствуется величайшее, даже непомерное усилие, а отнюдь не начало хорошей и широкой манеры, отнюдь не обаяние, не непосредственность и не находчивость, столь рано наблюдавшиеся у многих природных живописцев, которые уже на самых первых порах обнаруживали легкость, смелость и признаки той или иной, но хорошей манеры. Более того, его ранние вещи, полные напряжения и написанные с огромной затратой терпения и времени, кажутся делом рук настоящего меланхолика. Перейдем, однако, к его произведениям, оставляя в стороне те из них, с которыми [144] считаться не приходится. В молодости своей он в Вольтерре расписал фреской светотенью фасад дома мессера Марио Маффеи, чем завоевал себе доброе имя и всеобщее доверие. Закончив эту работу и видя, что в этом городе он лишен соперничества, которое заставило бы его стремиться к достижению более высокой степени живописного качества, и что в нем нет ни античных, ни современных произведений, на которых он мог бы многому научиться, он решил во что бы то ни стало поехать в Рим, где, как он слышал, мало кто занимался живописью, за исключением Перино дель Ваги. Однако перед тем, как отправиться в путь, он подумал о том, чтобы взять с собой какую-нибудь законченную вещь, по которой можно было бы о нем судить. И вот, написав маслом на холсте Христа, бичуемого у столба, со многими другими фигурами и вложив в эту работу все усердие, на какое он был способен, используя при этом модели и портреты с натуры, он увез эту картину с собой. Прибыв в Рим, он вскоре через посредство друзей смог показать ее кардиналу Тривульци, которому она настолько понравилась, что он не только ее купил, но и крепко полюбил самого Даниелло и вскоре послал его на работу в свое деревенское поместье, в окрестностях Рима, которое он превратил в обширную резиденцию под названием Салоне и украсил фонтанами, лепниной и живописью и в котором как раз в это время Джанмария из Милана и другие художники отделывали некоторые помещения лепниной и гротесками. И вот Даниелло, воодушевляемый соперничеством и желая угодить этому синьору, от которого он мог ожидать для себя много чести и пользы, тотчас же по приезде туда выполнил в сотрудничестве с этими художниками разные росписи во многих комнатах и лоджиях, и в частности написал там множество гротесок с различными женскими фигурками. Но удачнее всех оказалась история Фаэтона, целиком написанная фреской, с большими фигурами в натуральную величину и с огромнейшим речным богом, отличнейшей фигурой, написанной самим Даниелло. Все эти росписи, на которые кардинал часто приезжал полюбоваться, привозя с собой то одного, то другого кардинала, послужили причиной тому, что Даниелло вступил со многими из них в дружеские и деловые связи 2.

Засим, так как Перино дель Вага, расписывавший в то время капеллу мессера Аньоло де'Массими в церкви Тринита, нуждался в молодом помощнике, Даниелло, мечтая продвинуться и польстившись на обещания Перино, пошел к нему под начало и помог ему в работе над капеллой, закончив некоторые ее части с большим старанием. А поскольку еще до разгрома Рима [145] Перино, как было сказано выше, успел написать на своде капеллы Распятия в церкви Сан Марчелло Сотворение Адама и Евы в натуральную величину и еще более крупных двух евангелистов, а именно св. Иоанна и св. Марка, но полностью их не закончил, ибо у св. Иоанна еще не хватало верхней половины, участники его бригады решили, после того как в Риме все успокоилось, добиться того, чтобы тот же Перино довел эту работу до конца. Но так как Перино был занят другим, он сделал к ней картоны и передал их Даниелло, который дописал незаконченного св. Иоанна и двух недостававших евангелистов, именно св. Луку и св. Матфея, а на середине свода написал двух путтов, держащих светильник, под аркой же оконной стены — двух летящих ангелов, которые, паря на распростертых крыльях, держат символы страстей Иисуса Христа, самую же арку богато украсил гротесками и очень красивыми обнаженными фигурами. В общем же он во всей этой работе показал себя с наилучшей стороны, хотя и потратил на нее очень много времени. А после этого, когда тот же Перино поручил ему целый фриз в зале дворца мессера Аньоло Массими с обильными лепными членениями и другими украшениями, в том числе историями о подвигах Фабия Максима, он так себя показал, что синьора Елена Орсиии, увидев эту работу и услышав множество похвальных отзывов о таланте Даниелло, поручила ему роспись своей капеллы в римской церкви Тринита, находящейся на том холме, где обитают монахи ордена св. Франциска ди Паоло. Даниелло же, приложив по сему случаю все свои усилия и заботы к тому, чтобы оставить после себя произведение редкостное, которое могло бы создать ему имя выдающегося живописца, не поскупился потратить на эту работу труды многих лет 3.

А так как синьорой капелле этой было присвоено название Животворящего Креста Господня, Даниелло и заимствовал содержание своей росписи из жития св. Елены. Так, изобразив на главном алтарном образе Иисуса Христа, которого снимают со креста Иосиф, Никодим и другие ученики, и лишившуюся чувств Деву Марию, которую поддерживают Магдалина и другие Марии, Даниелло уже в этом показал себя человеком незаурядным и обладающим большим вкусом. В самом деле, не говоря о композиции фигур, которая очень богата, особенно хороша фигура самого Христа, изображенная в великолепнейшем ракурсе, с ногами, выдвинутыми вперед, в то время как все остальное уходит вглубь. Не менее трудны, но и не менее удачны ракурсы тех фигур, которые, сняв тело Спасителя с гвоздей, держат его на полотенцах, [146] сами же стоят на стремянках, показывая в некоторых местах с большой грацией написанные куски обнаженного тела. Окружил же он этот образ великолепнейшим лепным обрамлением со всякой резьбой и с двумя фигурами, на головы которых опирается фронтон и которые одной рукой держат капитель, а другой как бы стараются поставить колонну так, чтобы она поддерживала эту капитель и упиралась на базу, расположенную под ней по отвесу, и все это сделано с невероятной тщательностью. В люнете над образом он написал фреской двух сивилл — самые лучшие фигуры в этом произведении, и между ними — окно, расположенное над образом по его оси и освещающее всю капеллу. Свод же капеллы разделен на четыре части при помощи причудливых, разнообразных и красивых членений, состоящих из лепнины и из гротесок, в обрамлении которых написаны четыре истории о св. Кресте и о св. Елене, матери Константина. В первой из них изображено, как накануне казни Спасителя сколачивают три креста, во второй — как св. Елена приказывает евреям показать ей местонахождение этих крестов, в третьей — как, после того как они отказались это сделать, она приказывает опустить в колодец того, кто об этом знал, а в четвертой — как этот же человек указывает то место, где были закопаны все три креста. Все четыре истории до невероятия прекрасны и выполнены с большим знанием. На боковых стенах написаны еще четыре истории, а именно по две на каждой стене, разделенные карнизами импостов, на которые опираются арки, поддерживающие крестовый свод названной капеллы. Одна из этих историй изображает, как св. Елена приказывает выкопать из ямы св. Крест и два других креста, а вторая — как крест, на котором был распят Спаситель, исцеляет больного. Внизу на правой стене названная святая узнает крест Христа по тому, что он воскрешает покойника, на которого его возложили. В изображение обнаженного тела этого мертвеца Даниелло вложил невероятные усилия, стремясь разобраться во всех мышцах и правильно передать весь человеческий состав, что ему также удалось в изображении тех, кто возлагает на него крест, и всех окружающих, пораженных при виде такого чуда, к тому же весьма искусно изображены странные носилки, покоящиеся в объятиях скелета, написанного с прекрасной выдумкой и большим старанием. В другой истории, с противоположной стороны, он написал императора Ираклия, который босиком, в одной рубашке принес св. Крест к воротам Рима, а вокруг него — поклоняющихся ему коленопреклоненных женщин, мужчин и детей, а также многих его баронов, не говоря о [147] стремянном, который держит его коня. Внизу же под каждой историей в качестве подножия написаны светотенью под мрамор по две очень красивые женщины, которые их как будто поддерживают. А под первой аркой с лицевой стороны он изобразил в натуральную величину две стоящие фигуры — св. Франциска ди Паоло, основателя ордена, справляющего службу в этой церкви, и св. Иеронима в кардинальском облачении. Обе фигуры очень хороши, как, впрочем, и все остальные в этой росписи, которую Даниелло осуществил за семь лет, потратив на нее неоценимое количество труда и знаний. Однако поскольку вообще живопись, создаваемая таким путем, везде отличается некоей жесткостью и затрудненностью, так и этому произведению недостает той очаровательной легкости, которая обычно доставляет много радости.

Недаром сам Даниелло, признавая, каких трудов это ему стоило, и опасаясь того, что с ним и должно было случиться, то есть, что его за это осудят, сделал из озорства и как бы для самозащиты под ногами у этих двух святых две маленькие барельефные лепные истории, в которых ему захотелось показать, что хотя он, дружа с Микеланджело Буонарроти и с братом Бастиано дель Пьомбо (чьим творениям он всегда подражал и чьим заветам он всегда следовал) работал медленно и с усилием, но что тем не менее одного подражания этим мужам уже достаточно, чтобы защитить его от укусов завистников и злопыхателей, злая природа которых, даже если они сами этого не замечают, всегда по необходимости выступает наружу. И вот, говорю я, в одной из этих небольших историй ои изобразил группу сатиров, которые кладут на весы ноги, руки и прочие части фигуры, чтобы отобрать те из них, в которых правильный вес и которые отвечают своему назначению, передавая бракованные Микеланджело и брату Бастиано, тут же их обсуждающим. На другой изображен Микеланджело, смотрящий на себя в зеркало. Смысл же всего этого достаточно ясен. Наконец, по углам наружной люнеты он написал светотенью двух обнаженных ангелов того же высокого качества, как и другие фигуры этой росписи, которая, когда ее после столь долгого времени наконец открыли, была всячески расхвалена и признана работой, прекраснейшей и сложнейшей, а создатель ее — отличнейшим мастером.

После этой капеллы кардинал Алессандро Фарнезе в одной из комнат своего дворца, а именно в угловой, и под одним из роскошнейших потолков, сделанных в трех смежных залах по проекту мастера Антонио да Сангалло, Заказал ему великолепнейший живописный фриз с фигурными историями, по [148] одной на каждой стене, как-то: Триумф Бахуса, Охота и тому подобное, историями, которыми он всячески угодил этому кардиналу, поручившему ему, помимо всего этого, включить в этот фриз, где только молено, различные изображения единорога на коленях у девы, что служило эмблемой этого светлейшего семейства. Работы эти были таковы, что синьор этот, который всегда был другом людей выдающихся и талантливых, неизменно ему благоволил и сделал бы для него и больше, если бы Даниелло был не столь медлителен в работе. Однако Даниелло был в этом не виноват, ибо таково уж было свойство его натуры и его дарования, и он предпочитал делать мало, но хорошо, чем много и не так хорошо. И вот, помимо того расположения, которое питал к нему этот кардинал, также и синьор Аннибале Каро так заступался за него перед своими синьорами Фарнезе, что они всегда помогали Даниелло. Для «мадамы» же Маргариты Австрийской, дочери Карла V, в Навоне, во дворце Медичи, о кабинете которого уже говорилось в жизнеописании Индако, Даниелло в четырех пролетах написал четыре небольших истории о подвигах и прославленных деяниях названного императора Карла V, столь тщательно и столь добротно, что лучшего в таком же роде, пожалуй, и не сделаешь 4.

Когда же в 1547 году умер Перино дель Вага, не успев закончить отделку Королевской залы, которая, как уже говорилось, находится в папском дворце перед Сикстинской и Паолинской капеллами, то благодаря ходатайствам многих друзей и синьоров, и в частности Микеланджело Буонарроти, папа Павел III назначил на его место Даниелло, с тем же окладом, какой получал Перино, и с обязательством приступить к украшению стен, которые предстояло отделать лепниной со многими совершенно круглыми обнаженными фигурами над некоторыми из фронтонов. А так как в этой зале шесть больших дверей из мискио, по три с каждой стороны, а одна из стен остается сплошной, Даниелло сделал над каждой дверью из лепнины нечто вроде красивейшего табернакля, в каждом из которых он предполагал написать одного из королей, защищавших апостольскую церковь, а на стенах развернуть истории тех королей, которые своими подношениями или своими победами облагодетельствовали церковь. Всего получалось шесть историй и шесть ниш. После этих ниш, вернее табернаклей, Даниелло с помощью многих других завершил все остальные роскошнейшие лепные украшения, которые можно видеть в этой зале, одновременно работая над картонами ко всему тому, что он в этой зале предполагал отвести под живопись. Закончив картоны, он [149] приступил к одной из историй, но написал в ней не больше двух локтей, сделав двух королей для лепных табернаклей над дверьми, хотя и папа и кардинал Фарнезе его торопили. Но он, не думая о том, что смерть часто губит многие начинания, настолько затянул работу, что, когда в 1549 году умер папа, сделано было лишь то, о чем только что было сказано. А так как в этой зале, полной лесов и подмостьев, должен был заседать конклав, пришлось все это убрать и раскрыть работы. Когда же все их увидели, то лепнина получила, как она того и заслуживала, бесконечные похвалы, которых обе росписи ни в коей мере не удостоились, ибо казалось, что по качеству своему они никак не могут равняться с его работами в церкви Тринита и что сам он, при всех тех благах и почетных наградах, которыми он обеспечен, пошел скорее назад, чем вперед 5.

Но когда в 1550 году первосвященником был избран Юлий III, Даниелло пустил в ход своих друзей и все свои связи, чтобы получить тот же оклад и продолжать работу в этой зале, однако папа, не обращая на это внимания, пропускал все мимо ушей, более того, вызвав к себе Вазари, которого он держал у себя на службе до того, как сделался первосвященником и был еще спонтинским архиепископом, пользовался его услугами во всем, что касалось искусства рисунка. Тем не менее, когда Его Святейшество решил поставить фонтан в торцовой части бельведерской галереи и ему не понравился рисунок Микеланджело, на котором был изображен Моисей, высекающий воду из скалы, так как он считал, что выполнение такого замысла потребует слишком много времени, поскольку Микеланджело хотел осуществить его в мраморе, тогда, по совету Джорджо, утверждавшего, что к этому месту подойдет Клеопатра, божественная фигура, созданная греками 6, это и было, благодаря поддержке Микеланджело, поручено Даниелло, и ему было приказано создать в этом месте грот из лепнины, чтобы поставить в нем названную Клеопатру. И вот Даниелло взялся за это дело, однако, сколько его ни торопили, работал настолько медленно, что только успел закончить отделку этого помещения лепниной и живописью, многое же другое, о чем мечтал папа, который, видя, что работа затягивается больше, чем он думал, потерял к ней всякую охоту, так и не было закончено, оставаясь в том состоянии, в каком мы его видим ныне.

В одной из капелл церкви Сант Агостино Даниелло написал фреской с фигурами в натуральную величину св. Елену, разыскивающую св. Крест, а по [150] сторонам этой фрески, в двух нишах — св. Цецилию и св. Лучию, причем роспись рта была частично написана им самим, частично же по его рисункам состоявшей при нем молодежью, почему она и не достигла совершенства его других произведений 7.

В это же самое время синьора Лукреция делла Ровере заказала ему в церкви Тринита роспись капеллы, расположенной насупротив капеллы Елены Орсини, в которой он, расчленив свод лепными тягами, поручил Марко из Сиены и Пеллегрино из Болоньи написать на нем, по его картонам, истории из жития Девы Марии, испанцу же Биццера он поручил написать на одной из стен Рождество Богородицы, а своему ученику Джован Паоло Россетти из Вольтерры Сретение Иисуса Христа Симеоном — на другой стене, и ему же под верхними арками, еще две истории — Благовещение и Рождество Христово. Снаружи, по углам он написал две большие фигуры, а ниже на столбах — двух пророков. На стене против алтаря Даниелло собственноручно изобразил Богородицу, поднимающуюся по ступеням храма, а на главной стене — ее же, возносимую на небеса на крыльях прекраснейших ангелов в обличье младенцев, а внизу — двенадцать апостолов, взирающих на ее вознесение. А так как отведенное ему место не могло вместить столько фигур, ему пришлось, ввиду этого, прибегнуть к необычному решению: он построил все изображение на том, будто алтарь капеллы и есть сама гробница, и расставив апостолов так, что они стоят на том уровне, откуда поднимается алтарь. Такой прием некоторым понравился, но другим, составлявшим большую и лучшую часть зрителей, — нисколько. Однако хотя Даниелло и потрудился над этой росписью целых четырнадцать лет, она нисколько не лучше первой.

Другую стену, которая оставалась в этой капелле еще не расписанной и на которой нужно было изобразить избиение младенцев, он, изготовив для нее картоны, целиком перепоручил своему ученику флорентинцу Микеле Альберти 8. Когда же монсиньор мессер Джованни делла Каза, флорентинец и человек ученейший (как это доказывают его изящные и ученые сочинения, как латинские, так и итальянские), начал писать трактат о живописи и захотел получить от профессионалов разъяснения некоторых тонкостей и частностей, он попросил Даниелло сделать для него со всей доступной ему тщательностью законченную глиняную модель фигуры Давида, а затем попросил его написать, то есть изобразить на картине, этого же Давида, действительно прекрасного, показав его со всех сторон, а именно спереди и сзади, из чего [151] получилось нечто весьма своеобразное. Картина эта находится ныне у мессера Аннибале Ручеллаи. Для того же мессера Джованни он написал мертвого Христа с Мариями, а на холсте, для отправки его во Францию — Энея, который, снимая одежды перед тем, как возлечь с Дидоной, и застигнутый Меркурием, явно произносит те слова, которые мы читаем в стихах Вергилия. Для него же он написал еще одну картину, тоже маслом, на которой он изобразил во весь рост великолепнейшего кающегося св. Иоанна, которым синьор этот всю свою жизнь очень дорожил; равным же образом и удивительно прекрасного св. Иеронима 9.

После того как умер Юлий III и первосвященником был избран Павел IV, кардинал ди Карпи стал добиваться от папы, чтобы Его Святейшество поручило Даниелло окончание вышеназванной Королевской залы, однако папа, не любивший живописи, отвечал, что гораздо лучше укреплять Рим, чем тратить деньги на живописание. И вот, распорядившись, чтобы приступили к сооружению портала замка по проекту своего архитектора Саллустио, сына Бальдассаре Перуцци, сиенца, папа решил поставить пять статуй, в четыре с половиной локтя каждая, в нишах этого портала, воздвигавшегося целиком из травертина и наподобие великолепной и роскошной триумфальной арки. Даниелло же получил заказ на статую архангела Михаила, так как остальные были поручены другим 10.

Между тем монтепульчанский кардинал, монсиньор Джованни Риччо решил построить капеллу в церкви Сан Пьеро а Монторио, как раз против той, что была сооружена Юлием III по проекту Джордже Вазари, и заказал Даниелло предусмотренные в этой капелле запрестольный образ, фресковые истории и мраморные статуи. Даниелло, совсем было уже решивший бросить живопись и заняться скульптурой, отправился в Каррару добывать мрамор как для св. Михаила, так и для статуй, которые ему предстояло сделать в капелле Монторио. Придравшись к этому случаю, он заехал во Флоренцию, чтобы посмотреть на город и на те произведения, которые Вазари создавал во дворце герцога Козимо, а также и на другие сокровища Флоренции, и был бесконечно обласкан многочисленными своими друзьями и, в частности, тем же Вазари, которому Буонарроти его рекомендовал в своих письмах. И вот, проживая себе во Флоренции и видя, насколько синьор герцог увлекается всеми искусствами рисунка, он исполнился желанием устроиться на службу к Его Светлейшему Превосходительству. Так оно и случилось, ибо он положил [152] на то много усилий, а синьор герцог отвечал тем, кто его рекомендовал, что пусть его представит Вазари. Так и было сделано. И когда он предложил услуги Его Превосходительству, тот ласково ему ответил, что очень охотно его принимает и с удовольствием увидит его на новом месте, однако лишь после того, как он выполнит те обязательства, которыми он связан в Риме 11.

Даниелло провел все это лето во Флоренции, где Джордже устроил его в доме своего ближайшего друга Симона Ботти. Там он за это время отлил почти что все мраморные фигуры Микеланджело, находящиеся в новой сакристии церкви Сан Лоренцо, а для фламандца Михаила Фуггера сделал прекраснейшую фигуру Леды 12. После чего, отправившись в Каррару и послав оттуда тот мрамор, который он собирался направить в Рим, он снова для этого вернулся во Флоренцию.

Когда же он первый раз приехал из Рима во Флоренцию, он привез с собой, в качестве товарища, одного близкого ему юношу по имени Орацио Пьянетти, талантливого и очень ему (по той или иной причине) милого, который, не успев приехать во Флоренцию, там же и умер. Испытывая безграничное горе и досаду, Даниелло, горячо любивший этого молодого человека за его качества и не имея возможности как-либо иначе проявить свои добрые чувства, сделал, сейчас же после своего второго приезда во Флоренцию, его бюст из мрамора, отличнейшим образом передав его черты, скопированные им с его посмертной маски 13. Закончив этот бюст, он вместе с надгробной надписью поместил его в церковь Сан Микеле Бертольди, что на площади Антинори. В этом по-настоящему любовном поступке Даниелло показал себя человеком редкой доброты и другом своих друзей, не в пример тому, как это ныне обычно делается, ибо мало можно найти таких, которые ценили бы в дружбе что-либо, кроме собственной выгоды и собственных удобств.

После всего этого он, прежде чем вернуться в Рим, отправился к себе на родину, в Вольтерру, где он очень давно не бывал и где был всячески обласкан друзьями и родными, а так как его попросили оставить в своем городе что-нибудь на память о себе, он на маленькой мелкофигурной картине изобразил историю об избиении младенцев, в которой все признали отличнейшее произведение и которую он поставил в церковь Сан Пьеро. Засим, полагая, что уже никогда больше туда не вернется, он продал то немногое имущество, что у него там оставалось, своему племяннику Лионардо Риччарелли, который, находившись раньше при нем в Риме, отлично научился у него владеть лепниной [153] и который после отъезда своего дяди прослужил три года у Джорджо Ваэари, участвуя вместе со многими другими в работах, производившихся в это время в герцогском дворце 14.

Когда же Даниелло наконец вернулся в Рим и когда папа Павел IV собрался соскоблить Страшный суд Микеланджело из-за обнаженных фигур, которые, как он полагал, слишком уж бесстыдно казали свои срамные части, кардиналы и знатоки заявили, что слишком жалко уничтожать эту фреску, и нашли способ поручить Даниелло, чтобы он написал поверх этих фигур легкие ткани, которые прикрывали бы наготу, что он и закончил еще при Пие IV, переписав к тому же св. Екатерину и св. Власия, которые также казались недостаточно пристойными. За это время он начал статуи для капеллы названного кардинала монтепульчанского, а также фигуру св. Михаила для портала Замка, однако, так как мысль его все время переходила от одного решения к другому и ни на одном из них не могла остановиться, он отнюдь не соблюдал тех сроков, какие он мог и должен был соблюдать 15.

Между тем, когда после смерти французского короля Генриха, погибшего на турнире, в Италию и в Рим приехал синьор Руберто Строцци, королева Екатерина Медичи, ставшая регентшей этого королевства и пожелавшая достойно почтить память своего покойного супруга, поручила названному Руберто встретиться с Буонарроти и добиться от него осуществления ее желания. И вот, приехав в Рим, Руберто имел об этом долгую беседу с Микеланджело; последний, по старости лет не будучи в силах за это браться, посоветовал ему обратиться к Даниелло, которому он, мол, никогда по мере сил своих не откажет ни в помощи, ни в совете. Весьма считаясь с этим предложением, Строцци за него ухватился, и, после зрелого обсуждения всех возможностей, было решено, что Даниелло сделает бронзового коня из одного куска, высотой в двадцать пальм от головы до ног и около сорока в длину, а за сим водрузит на него также бронзовую статую короля Генриха в полном вооружении. И вот, сделав по совету и с благословения Микеланджело небольшую глиняную модель, очень понравившуюся синьору Руберто, обо всем отписали во Францию, и Руберто и Даниелло окончательно договорились о том, как проводить эту работу, о сроках, о цене и о всем прочем. И вот, принявшись с большим рвением за коня, он вылепил его из глины, ничем другим не занимаясь, согласно уговору. Засим, сделав форму, он собирался уже приступить к литью и, ввиду столь ответственной задачи, советовался со многими литейщиками о том, [154] какого придерживаться способа для получения хорошего отлива, как вдруг Пий IV, избранный первосвященником после смерти Павла, довел до сведения Даниелло, что он хочет, как о том уже говорилось в жизнеописании Сальвиати, чтобы работы в Королевской зале были закончены, и потому приказывает ему отложить всякое иное попечение в сторону 16. На что Даниелло ответил, что он, мол, очень занят и связан обязательством с королевой Франции, но что картоны для залы он сделает, поручив все дальнейшее своим помощникам, и что, помимо этого, сделает все, что от него зависит. Ответ этот папе не понравился, и он стал уже подумывать о том, не передать ли все это Сальвиати. Услыхав об этом, Даниелло заревновал и через кардинала ди Карпи и через Микеланджело добился того, что половина росписи этой залы была поручена ему, другая же половина, как мы уже говорили, — Сальвиати, хотя Даниелло и предпринимал все возможное, чтобы получить всю залу и чтобы таким образом спокойно себе работать без соперничества и вольготно. Однако, в конце концов, дело обернулось так, что Даниелло ничего там и не сделал, кроме того, что им было сделано гораздо раньше, Сальвиати же не закончил и то немногое, что было им начато, более того, даже и это было кое-кем злобно уничтожено.

В конце концов, после четырех лет, которые были ему на это отведены, Даниелло давно бы уже отлил вышеназванного коня, но вынужден был отложить это на долгие месяцы, поскольку синьор Руберто задерживал возложенную на него доставку железа, бронзы и прочих материалов. Когда же все это было наконец заготовлено, Даниелло зарыл форму, оказавшуюся огромной махиной, между двух печей в весьма подходящем для этого помещении, которое он занимал на Монтекавалло. Когда же расплавленная масса потекла через печные каналы, металл поначалу ложился очень хорошо, однако под конец его тяжесть пробила форму коня и вся масса пошла по другому пути, отчего Даниелло сразу же растерялся. Однако, обдумав все, что произошло, он все же нашел выход из этого столь трудного положения. Итак, за два месяца вторично отлив коня, он своим талантом одолел превратности судьбы, и бронзовая пленка этого коня (превышающего на одну шестую или даже больше размеры того, что стоит на Капитолии) получилась целиком и равномерно гладкой и тонкой, и удивительно только то, что столь огромная масса весит не больше двадцати тысяч фунтов. Однако таковы были огорчения и труды, затраченные на это Даниелло, который и без того был человеком хилым и [155] меланхоликом, что его вскоре одолело жесточайшее воспаление, оказавшееся для него роковым. А в довершение всего, вместо того чтобы радоваться, как ему, казалось бы, и надлежало, на редкость удавшемуся литью после бесконечных, преодоленных им трудностей, он, как видно, уже никогда больше ничему не радовался, какие бы удачи с ним ни случались, и не прошло много времени, как названное воспаление за два дня свело его в могилу четвертого апреля 1566 года. Однако, предвидя свою смерть, он заблаговременно и благочестивейшим образом исповедался и приобщился всех церковных таинств, а засим, составив завещание, распорядился, чтобы останки его были похоронены в новой церкви для картезианских монахов, построенной Пием IV около Терм, и чтобы там же над его усыпальницей стояла статуя ангела, которая в свое время была им начата для портала замка. И все это он поручил, назначив исполнителями своего завещания, флорентинца Микеле дельи Альберти и Феличано из Сан Вито, что в окрестностях Рима, оставив им для этого двести скудо. Оба они любовно и обстоятельно исполнили его последнюю волю, соорудив ему достойную гробницу в назначенном им месте. Им же завещал он все свои вещи, относящиеся к искусству, как-то: гипсовые формы, модели, рисунки и все прочие материалы и предметы, которыми он пользовался в работе, почему они предложили французскому послу в определенный срок полностью завершить работу над конем и фигурой сидящего на нем короля. И действительно, мы вправе от них ожидать любое крупное достижение, поскольку оба они в течение долгих лет работали под руководством и под наблюдением Даниелло 17.

Учениками Даниелло были также пистоец Бьяджо Кирильяно и Джовампаоло Россети из Вольтерры, человек весьма деятельный и прекрасно одаренный, который, давно удалившийся в Вольтерру, создавал и создает похвальнейшие произведения. С Даниелло же работал, и притом весьма успешно, Марко из Сиены, который, переехав в Неаполь, избрал этот город своей родиной и постоянно там живет и работает 18.

Его же питомцем был Джулио Маццони из Пьяченцы, который первоосновам своего искусства обучался у Джорджо Вазари, когда тот писал запрестольный образ для мессера Бьяджо Меи, посланный им в Лукку и поставленный в церковь Сан Пьетро Чиголи, и когда тот же Вазари в неаполитанском монастыре ордена Монтеоливето писал образ главного алтаря, выполняя крупную работу в трапезной, и расписывал ризницу и дверцы органа в епископстве, не [156] говоря о многих других образах и росписях. Этот же Джулио, научившись у Даниелло также и лепнине и сравнявшись в этом со своим учителем, собственноручно украсил все внутренние помещения дворца кардинала Каподиферро и создал там удивительные произведения, состоящие не только из лепнины, но и из историй, написанных фреской и маслом, за которые его, да и по заслугам, бесконечно хвалили. Он же сделал с натуры мраморный бюст Франческо дель Неро, причем настолько хорошо, что лучшего, думается мне, и не сделать. Вот почему можно надеяться, что ему еще предстоят большие успехи и что он достигнет в этих наших искусствах наивысшего и наилучшего доступного нам совершенства 19.

Человеком был Даниелло порядочным и добрым и настолько поглощенным своим искусством, что в остальном никогда о своей жизни особенно и не заботился, и был он человеком меланхоличным и весьма уединенным. Умер он лет пятидесяти семи. Его портрет я попросил у тех из его учеников, которые сделали его из гипса, и когда я в прошлом году был в Риме, они мне это обещали, однако, сколько я им после этого ни писал запросов и посланий, они так и не пожелали этого сделать, показав, сколь мала была их любовь к покойному своему учителю. Однако я решил не обращать внимание на их неблагодарность и, так как Даниелло был моим другом, поместил настоящий портрет, который хотя и мало похож, пусть извинят как мою настойчивость, так и недостаток внимания и привязанности, проявленный его учениками Микеле дельи Альберти и Феличано из Сан Вито.


Комментарии

1. Риччарелли не был учеником ни Содомы, пи Перуцци.

2. Ни одна из упомянутых Вазари работ не сохранилась.

3. Работы Риччарелли и Перино дель Вага в капелле Массими церкви Тринита не сохранились (см. также биографию Перино дель Вага в т. IV «Жизнеописаний»). Работы в Сан Марчелло существуют (производились в 1543 г.), так же как и фриз в палаццо Массими алле Колонне; из работ в капелле Орсини церкви Тринита аль Монте остались только росписи потолка и «Снятие со креста», выполненное в 1541 г.

4. Работы в палаццо Фарнезе сохранились, фрески в палаццо Медичи (позднее Памфили) на Пьяцца Навона погибли.

5. В Королевском зале (Сала Реджа) Риччарелли работал с перерывами в 1551, 1552, 1555 и 1559-1561 гг. Ему принадлежит там сохранившаяся лепнина свода и в нишах над дверями. Одним из его помощников был Джулио Маццони (см. прим. 19).

6. Речь идет не о «Клеопатре», а о «Спящей Ариадне», находящейся теперь в Ватиканских музеях.

7. Фрески в Сант Агостино не сохранились.

8. Существующие фрески в третьей капелле справа церкви Тринита аль Монте выполнялись в 1553 г.; Марко из Сиены и Марко Пино, долго работавший в Неаполе, — сотрудники Перино дель Вага в Сала Паолина замка св. Ангела (см. его биографию); Пеллегрино из Болоньи — Пеллегрино Тибальди, о котором см. ниже биографию Приматиччо; работы Джован Паоло Россетти (умер в 1586 г.) сохранились в Вольтерре («Снятие со креста» —в пинакотеке и «Непорочное зачатие» — в соборе); об испанце Бизерре и Микеле Альберти другие сведения отсутствуют.

9. Глиняный «Давид» не сохранился; картина, написанная на этот же сюжет, находится теперь в Лувре; «Мертвый Христос с Мариями» идентифицируется с одной из работ в мадридском Прадо, «Эней» — с картиной, хранящейся в частном собрании в Швеции, а «Св. Иоанн» — с находящимся в мюнхенской Старой пинакотеке; «Св. Иероним» не сохранился.

10. «Архангел Михаил» не сохранился; о работах Саллустио Перуцци см. ниже биографию Микеланджело.

11. В капелле Риччо сохранились следующие работы Риччарелли: алтарный образ «Крещение» и статуи апостолов Петра и Павла, выполненные совместно с миланским скульптором Леонардо Сормани. Во Флоренции Риччарелли был в 1557 г.

12. Названные работы не сохранились,

13. Бюст Пьянетти находится во флорентийской церкви Сан Гаэтано.

14. «Избиение младенцев» находится теперь в Уффици; лепщик Леонардо Риччарелли работал в Сиене и Вольтерре (в 1570 г. был в Англии).

15. Риччарелли начал реставрацию «Страшного суда» в 1564 г. (постановление об этом было вынесено 21 января 1564 г.). После его смерти работу закапчивал Джироламо да Фано.

16. Французский король Генрих II (муж Екатерины Медичи) был убит на турнире в июле 1559 г., папа Пий IV был избран в декабре того же года. О работах Риччарелли в Сала Реджа см. прим. 5.

17. Отливка происходила в 1565 г. Работа была затем отправлена во Францию и использована для памятника Людовику XIII, который был разрушен в 1793 г. (статуя на Капитолии — Марк Аврелий). Могила Риччарелли, похороненного в церкви Санта Мариа дельи Анджели, не сохранилась; о Микеле и Феличано другие сведения отсутствуют.

18. Бьяджо Бетти из Кутильяно (близ Пистойи) — живописец, лепщик и миниатюрист (умер в 1615 г.), работал в Пистойе и Риме (в церкви Сан Сильвестро); о Марко из Сиены и о Джован Паоло Россетти из Вольтерры см. прим. 8.

19. Джулио Маццони (1525 — ок. 1618 гг.) работал с Вазари во Флоренции в 1543 г. и в Неаполе в 1544 г. Об описанных работах см. также автобиографию Вазари. Бюст Франческо дель Неро находится в римской церкви Санта Мариа сопра Минерва (реплика — в Берлине).