ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЖОВАННИ ДА УДИНЕ

живописца

2.JPG (432700 bytes)

(Нани, Джованни из Удине (1487-1564) из семейства, имевшего также прозвище Рикаматори («вышивальщики»), сын портного Франческо Рекамадоре, живописец, архитектор, художник-декоратор, учился у живописца Джованни Мартини в Удине и короткое время у Джорджоне. При посредстве Бальдассаре Кастильоие переселился в Рим и поступил в боттегу Рафаэля, где обучался писать цветы и плоды у фламандца Джованни, которым, вероятно, был Иоганн Рейш. В 1516 г. написал орган и другие музыкальные инструменты для «Св. Цецилии» Рафаэля; работал для Рафаэля также в Ватиканских Лоджиях, на вилле Фарнезина и, по-видимому, в ванной комнате кардинала Бибиены; позднее — в вилле Мадама. Большое воздействие на его декоративные работы оказала древняя отделка интерьеров (гротески) терм Тита; им применялись кроме темперных фресок лепнина из изобретенного им состава стука (смесь мраморной пыли с травертиновой известью). От разгрома Рима в 1527 г. бежал в Удине, был затем вызван обратно в Рим папой Климентом VII, где получил должность хранителя папской печати и откуда ездил во Флоренцию для отделки интерьеров палаццо Медичи и капеллы Медичи в церкви Сан Лоренцо (работы не сохранились). После смерти папы Климента VII в 1530 г. переселился в Удине, где занимался главным образом архитектурной деятельностью, возглавив в 1552 г. все общественные сооружения города. В 1560 г. был вызван папой Пием IV в Рим для продолжения декоративных работ в Ватиканских Лоджиях и провел в нем последние годы жизни. Декоративные работы в Риме: отделка лоджий Рафаэля (1517-1519), потолка в апартаментах Борджиа (с 1521 г., совместно с Перино дель Вага), Зала Психеи виллы Фарнезина (1518), садовой лоджии виллы Мадама (1520-1526), верхнего этажа Ватиканских Лоджий (после 1560 г.). В Венеции отделка интерьеров палаццо у Сайта Мариа Формоза (1537-1539).

Архитектурные работы: колокольня церкви Сан Микеле в Сан Даниэле дель Фриуле; часовая башня, фонтан на площади и лестница перед фасадом замка в Удине. Рисунки хранятся в Уффици, венской Альбертине, Британском музее, Лувре и других собраниях)

В Удине, фриульском городе, некий гражданин по имени Джованни, из семейства Нани, был первым, занявшимся ремеслом вышивания, в чем за ним следовали его потомки, достигшие такого превосходства, что стали род этот называть не Нани, а Рикаматори (вышивальщиками). Оттуда происходил и Франческо, проводивший постоянно жизнь как почетный гражданин в охоте и тому подобных занятиях, у которого в 1494 году родился сын, нареченный именем Джованни. С самых малых лет он проявил такую склонность к рисованию, что приходилось дивиться, ибо, занимаясь вместе с отцом охотой и птицеловством, он все свободное время рисовал собак, зайцев, коз и вообще всякого рода животных и птиц, что только под руку попадалось, и делал это так, что всех приводил в изумление. Заметив эту склонность Франческо, отец отвез его в Венецию и отдал в обучение искусству рисования к Джорджоне из Кастельфранко, проживая у которого юноша так научился ценить творения Микеланджело и Рафаэля, что решил уехать в Рим во что бы то ни стало. И, получив рекомендательные письма от Доменико Гримано, ближайшего друга его [24] отца, к Бальдассаре Кастильоне, секретарю герцога мантуанского и ближайшему другу Рафаэля Урбинского, он туда и отправился, был там устроен этим самым Кастильоне в рафаэлевскую школу молодых людей, где начала искусства воспринял превосходно. И это было весьма важно потому, что если кто-либо усвоил дурную манеру с самого начала, то лишь в редких случаях он освобождается от нее без затруднений, научившись лучшей.

Итак, Джованни, пробыв лишь самое короткое время в Венеции под руководством Джорджоне и увидев нежный, красивый и изящный почерк Рафаэля, решил, будучи юношей талантливым, овладеть этой манерой во что бы то ни стало. А так как его благим намерениям отвечали и талант его и руки, плоды его решения были таковы, что в самое короткое время он научился так хорошо рисовать и писать красками легко и изящно, что прекрасно удавалось ему воспроизводить вещи с натуры, говоря одним словом все, созданное природой: животных, ткани, инструменты, сосуды, пейзажи, постройки и зелень, в чем никто из молодых людей той же школы не мог превзойти его. Но больше всего он особенно любил рисовать всякого рода птиц, так что в короткое время составил целую книгу, столь прекрасную и разнообразную, что Рафаэль ею и развлекался, и восхищался. При Рафаэле проживал и некий фламандец по имени Джованни, превосходный мастер рисовать красиво плоды, листья и цветы, донельзя похожие на настоящие, в манере, впрочем, немного сухой и напряженной; у него Джованни из Удине научился рисовать их так же красиво, как рисовал учитель, и более того, в манере мягкой и сочной, которая в некоторых случаях, как об этом будет рассказано, удавалась ему превосходнейшим образом 1. Он научился также изображать пейзажи с разрушенными строениями, обломками древности, а также писать красками на холсте пейзажи и зелень в манере, применявшейся после того не только фламандцами, но и всеми итальянскими живописцами.

Итак, Рафаэль, весьма любивший талант Джованни, работая над деревянным образом святой Цецилии, что ныне в Болонье, поручил Джованни написать орган, который держит святая, воспроизведенный им с натуры столь отменно, что кажется рельефным, а также все музыкальные инструменты у ног святой и, что важнее всего, написанное им схоже с тем, что сделано Рафаэлем, настолько, что кажется, будто это одна рука 2.

Вскоре после этого во время производившихся у Сан Пьеро ин Винколи раскопок руин и остатков дворца Тита в целях нахождения статуй было [25] обнаружено несколько подземных помещений, сплошь покрытых и наполненных гротесками, мелкими фигурами и историями, с лепными украшениями низкого рельефа. Отправившийся посмотреть на них Рафаэль взял с собой Джованни, и оба были поражены свежестью, красотой и качеством этих работ. Причем особенно они были удивлены тем, что они сохранились столь долгое время; однако в этом не было ничего особенного, ибо до них не доходил и не касался их воздух, обычно с течением времени все разъедающий из-за переменчивости погоды. Гротески же эти (названные так потому, что были найдены в гротах) отличались таким рисунком, были так разнообразны, причудливы и прихотливы, причем упомянутые тонкие украшения из лепнины чередовались с полями, разнообразно расписанными историйками, такими красивыми и изящными, что запали они Джованни и в ум и в сердце и, увлекшись их изучением, он рисовал и воспроизводил их не раз и не два; а так как получались они и у него легко и изящно, ему оставалось лишь найти способ изготовления стука, на котором выполнялись гротески. И хотя над этим, как говорилось выше, ломали голову задолго до него многие и не нашли другого способа, кроме изготовления стука на огне из гипса, извести, греческой смолы, воска и толченого кирпича с прибавлением золота, они тем не менее так и не нашли настоящего способа изготовления стука, подобному найденному в этих древних гротах и помещениях 3. Но так как в это время выводились арки и задняя трибуна святого Петра на извести и пуццолане, как об этом рассказывалось в жизнеописании Браманте, и в ямы бросали и резную листву, и овы, и другие обломы, Джованни начал присматриваться к этому способу применения извести и пуццоланы, а затем испробовал, можно ли из них делать барельефные фигуры, причем убедился в том, что таким способом выходит все, за исключением наружной поверхности, которая получалась не такой тонкой и гладкой, как в старину, а также и не такой белой. По размышлении ему пришло в голову, что нужно примешивать к извести белого травертина вместо пуццоланы, то есть чего-либо белого, почему, испробовав и кое-что другое, он истолок куски травертина и нашел, что он для этого подходит, но все же работы получились серыми, а не белыми и шершавыми и зернистыми. В конце же концов он истолок куски самого белого мрамора, какие только мог найти, превратил в мелкий порошок, просеял его и смешал с известкой из белого травертина. И оказалось, что таким образом и получил без всякого сомнения настоящий древний стук со всеми желательными для него свойствами. [26]

Очень этому обрадовавшись, он показал, что сделал, Рафаэлю, который в это время строил, как рассказывалось раньше, по заказу папы Льва X Лоджии папского дворца, и тот поручил Джованни отделку всех лепных сводов с прекраснейшими украшениями, окруженными гротесками, наподобие древних и с красивейшими и капризнейшими выдумками, изобилующими вещами самыми разнообразными и необыкновенными, какие только вообразить возможно 4. Выполнив все эти украшения средним и низким рельефом, он после этого перемежал их небольшими историями, пейзажами, листвой и разнообразной отделкой, где он постарался показать все доступное искусству в этом роде. И в этом он не только сравнился с древними, но, сколько можно судить по тому, что мы видели, превзошли их: ибо эти работы Джованни по красоте рисунка, по выдумке в фигурах и по краскам, выполнены ли они из стука или написаны, несравненно лучше древних работ, о которых можно судить по Колизею, или же по росписям в термах Диоклетиана и других местах. Да и где же еще можно увидеть написанных птиц, которые, так сказать, и по краскам, и по перьям, и всеми своими частями более похожи на живых и настоящих, чем те, которые находились в узорах и на столбах этих лоджий? И пород их там столько создано природой, одни такие и другие иные, и многие из них сидят на колосьях, метелках и ветках не только пшеницы, овса и проса, но и всех родов злаков, овощей и плодов, производившихся землей во все времена для нужд и пропитания птиц. Таковы же и рыбы и все водяные и морские чудища, выполненные Джованни там же, но, чтобы чего-нибудь не пропустить, наговорив слишком много, лучше об этом умолчать, не пытаясь одолеть невозможное. Но что сказать о разнообразных видах плодов и цветов, каких там бесконечное множество, всякого рода, качества и цвета, рожденных природой во всех частях света, во все времена года? А также и о разных музыкальных инструментах, изображенных там точь-в-точь как настоящие? А кто не знает, ведь дело это известное, как Джованни в торце этой лоджии, когда папа еще не решил, что следует изобразить на этой стене, написал балюстраду, продолжая настоящую, а над нею ковер, и кому, как я сказал, неизвестно, что, когда однажды папа спешил по делам в Бельведер, один из слуг, который не знал, в чем там дело, издали подбежал, чтобы приподнять написанный ковер, да в дураках и остался? В общем же, не в обиду будь сказано другим художникам, живопись эта в своем роде самая красивая, самая редкостная и самая превосходная из всех когда-либо открывавшихся глазу человека. И смею [27] утверждать, что именно по этой причине не только Рим, но и все другие части света переполнены ныне живописью подобного рода. Ибо помимо того, что Джованни был восстановителем и как бы изобретателем и стука, и прочих гротесков, сия прекраснейшая его работа стала образцом для всех, пожелавших работать в этом роде. И не говоря уже о молодых людях, помощниках Джованни, которых было в разные времена, можно сказать, бесчисленное множество, и другие научились этому у настоящего мастера и распространили свои работы повсеместно. После этого Джованни начал расписывать под этими лоджиями второй этаж, где украшения из стука и росписи стен и сводов этих вторых лоджий он выполнил в другом, отличном от прежнего, роде. Тем не менее и они получились исключительно красивыми благодаря прекрасно придуманным и по-разному разбитым перголам из тростника, обвитым виноградными лозами со спелыми гроздьями, жимолостью, жасмином, розами, и переполненным разного рода животными и птицами.

Когда же впоследствии папа Лев пожелал расписать кордегардию копьеносцев на уровне названных лоджий, Джованни помимо украшений всего помещения в виде путтов, львов, папских гербов и гротесков отделал стены под пестрый камень разных пород и тому подобные древние инкрустации, применявшиеся римлянами в их термах, храмах и других местах, как это можно видеть в Ротонде и портике Сан Пьеро. В соседнем, менее обширном, помещении для прислуги Рафаэль Урбинский изобразил светотенью прекраснейшим образом апостолов, стоящих во весь рост в табернаклях, а Джованни на карнизе этого помещения изобразил с натуры множество разноцветных попугаев, принадлежащих в то время Его Святейшеству, а также бабуинов, мартышек вонючих и других диковинных животных. Однако работа эта была недолговечной, ибо папа Павел IV, располагая там свои закутки и комнатушки, уничтожил это помещение, лишив этот дворец произведения искусства в своем роде единственного, чего сей святой муж не сделал бы, если бы обладал вкусом в области искусства рисунка 5.

Джованни написал также картоны для шпалер и мебельных тканей, которые затем были вышиты золотом и шелком во Фландрии, изобразив там путтов, играющих с гирляндами, украшенными эмблемами папы Льва, а также разных животных с натуры, и ткани эти редчайшей работы находятся во дворце и ныне. Подобным же образом расписал он гротесками картоны для ковров, находящихся в первых залах консистории 6. [28]

В то время когда Джованни был занят этими работами, в конце Борго Нуово, близ площади Сан Пьеро, строился дворец мессера Джованбаттисты дель Аквила, где Джованни собственноручно отделал лепниной большую часть фасада, и работа эта была признана в своем роде единственной 7.

Он же расписал и отделал лепниной всю лоджию виллы, выстроенной кардиналом Джулио деи Медичи под Монте Марио, где животные, гротески, гирлянды и вся отделка прекрасны так, что кажется, будто Джованни решил победить и превзойти самого себя. И потому кардинал этот, весьма ценивший его талант, помимо многих бенефиций его родственникам, пожаловал ему лично каноникат во фриульской Чивитале, который Джованни позднее передал своему брату. Когда затем тот же кардинал поручил ему на той же вилле выполнить фонтан, где из мраморной слоновьей головы вода через хобот изливается в водоем, он во всем воспроизвел точь-в-точь храм Нептуна (здание, незадолго до того обнаруженное в древних развалинах близ Большого дворца, которое все было украшено произведениями природы, относящимися к морю), добавив превосходные и разнообразные украшения из стука; мало того, он намного превзошел искусство этого древнего здания, красиво и точно изображая животных, раковины и бесконечное множество других тому подобных вещей. А после этого он создал еще один фонтан, но на этот раз вроде лесного источника, в углублении заросшего кругом рва, где вода весьма искусно капает и бежит струями, стекая по губчатым камням и сталактитам, поистине будто на самом деле. А на вершине этой пещеры с губчатыми камнями он поместил большую львиную голову, увенчанную гирляндами из венериных волос и других искусно сплетенных там трав; трудно поверить, сколько изящества придавало все это дикому месту, все уголки которого были отменно прекрасными и приятными сверх всякого вероятия 8.

По окончании этой работы кардинал пожаловал Джованни орден святого Петра и отправил его во Флоренцию для отделки гротесками и лепниной одного из помещений палаццо Медичи, того, что на углу, где еще строитель его, Козимо Старший, устроил лоджию для удобства и собраний граждан по тогдашнему обычаю благороднейших семейств 9. И вот после того как лоджия эта была застроена по проекту Микеланджело, который превратил ее в помещение с двумя коленопреклоненными окнами, которые были первыми на наружных дворцовых фасадах в подобной манере и были забраны решетками, Джованни украсил весь свод лепниной и росписями, изобразив в тондо шесть [29] шаров, герб дома Медичи, поддерживаемый тремя рельефными путтами, с величайшим изяществом и пристойностью. Помимо же этого он изобразил там очень много красивых животных и красивые гербы разных лиц и синьоров, принадлежащих к этому славнейшему дому, вместе с несколькими полурельефными историями из стука. Все же оставшиеся поля он расписал белым и черным на манер камней так отменно, что лучшего и вообразить невозможно. Четыре арки под сводом, одна в двенадцать локтей и остальные по шесть, остались нерасписанными, и только много лет спустя, в 1535 году, восемнадцатилетний юноша Джорджо Вазари, находившийся тогда на службе у первого своего синьора герцога Алессандро деи Медичи, изобразил там истории с подвигами Юлия Цезаря, намекая на заказчика, вышеназванного кардинала Джулио.

Там же возле этого помещения на низком полукоробовом своде Джованни выполнил несколько вещей из очень низкой лепнины, а также и несколько исключительно редкостных росписей, которые исполнены были смело и с удивительным мастерством и изобиловали страшными и прихотливыми выдумками и понравились даже флорентинским художникам того времени, хотя они и привыкли к своей выпученной манере и, будучи нерешительными, в своих работах писали все только с натуры; впрочем, они и не очень хвалили Джованни и, не наберясь, вероятно, достаточно духа, не решались и подражать ему.

Джованни воротился после этого в Рим, где лоджию Агостино Киджи, которую расписал и заканчивал Рафаэль, опоясал большими гирляндами кругом вокруг ребер и распалубок свода, изобразив там всякого рода плоды, цветы и листья всех времен года с таким искусством, что все там будто отделяется от стены и кажется живым и совсем естественным. И столько разнообразных плодов и злаков можно в этом произведении увидеть, что, не перечисляя их друг за другом, сказку только, что есть там все, что когда-либо в наших местах производила природа 10.

Скончался засим Рафаэль, утрата коего огорчила Джованни сильно, и не стало также и папы Льва, а так как в Риме ни для искусств рисунка, ни для других доблестей места более не было, Джованни провел много месяцев на вилле названного кардинала Медичи, занимаясь вещами малозначащими. А после прибытия в Рим папы Адриана он не делал ничего другого, кроме небольших стягов для замка, какие он дважды изготовлял заново при папе [30] Льве, вместе с большим знаменем на вершине последней башни. Еще четыре квадратные хоругви изготовил он после канонизации папой Адрианом блаженного Антонина, архиепископа флорентийского и св. Губерта, епископа одного из городов Фландрии 11. Одна из этих хоругвей с изображением названного св. Антонина была передана в церковь Сан Марко во Флоренции, где покоятся мощи святого, другую с названным св. Губертом водрузили в немецкой церкви в Риме Санта Мариа де’Анима, остальные же две были отосланы во Фландрию. Когда же верховным первосвященником стал Климент VII, Джованни, который имел уже с ним много дел, тотчас же возвратился из Удине, куда бежал от чумы, в Рим, где ему было заказано по случаю коронации папы украсить красиво и богато лестницу Сан Пьетро, а после этого было поручено вместе с Перино дель Вагой украсить несколькими картинами свод старой залы перед нижними помещениями между расписанными им лоджиями и покоями в башне Борджа. Джованни очень красиво разделил свод на части лепниной со многими гротесками и разнообразными животными, а Перино изобразил там повозки семи планет. Им оставалось расписать и стены той же залы, где когда-то Джотто, как пишет в его жизнеописании Платина, изобразил нескольких пап, убиенных за христианскую веру, почему помещение это и называлось когда-то залой мучеников. Но едва успели они покончить со сводом, как из-за злосчастного разгрома Рима работать далее стало невозможно, и потому Джованни, сильно пострадавший и лично и имуществом, снова возвратился в Удине, возымев намерение обосноваться там надолго. Вышло, однако, по-другому, ибо папа Климент по возвращении из Болоньи, где он короновал Карла V, вызвал Джованни в Рим, и после того как тот возобновил по его заказу стяги замка св. Ангела, он поручил ему расписать потолок большой главной капеллы св. Петра, той, где алтарь сего святого. 12 А в это время умер фра Мариано, ведавший папской печатью, и место его занял Бастьяно венецианец, весьма известный живописец, а Джованни было установлено от папского казначейства жалование в восемьдесят дукатов 13.

А так как в Риме большая часть работ, производившихся папами, приостановилась до установления полного там спокойствия, Его Святейшество направил Джованни со многими посулами во Флоренцию для работ в Новой сакристии Сан Лоренцо, украшенной превосходнейшими скульптурами Микеланджело 14. Джованни приложил руку к куполу с квадратными углублениями, постепенно уменьшающимися в направлении к средней точке: вместе с много [31] численными помощниками он превосходно украсил его очень красивой листвой, розетками и другим орнаментом, лепным и позолоченным. Однако в одном соображения ему не хватило: на плоскостях ребер свода и на обрамлениях квадратов листва, птицы, маски и фигуры были им написаны на цветном фоне так, что из-за большого расстояния их снизу и не рассмотришь, если же он написал бы их красками, то их и так было бы видно и вся работа выглядела бы веселей и богаче.

Когда же работы оставалось не более, чем на две недели, пришла весть о смерти папы Климента, и Джованни впал в полное отчаяние, ибо от этого папы в особенности за эти работы он ожидал вознаграждения щедрого. Понял он тогда, впрочем слишком поздно, как ненадежны упования, возлагаемые на великих мира сего, и как обманываются те, кто ждет долгой жизни князей, и возвратился он в Рим. Там он мог бы получить и заказы и доходы на службе и у кардинала Ипполито Медичи и у нового папы Павла III; однако решил он вернуться на родину, в Удине. Осуществив это решение, он поселился в родном городе вместе со своим братом, которому передал каноникат с намерением никогда больше не браться за кисть. Однако это намерение осуществить ему не удалось: он женился, и, когда пошли дети, пришлось ему приняться за работу, к чему побудило его естественное чувство, заставляющее воспитывать детей и заботиться об их благосостоянии 15. И потому написал он по просьбе отца кавалера Джованфранческо Спилимбергского в одной из зал фриз с гирляндами, путтами, плодами и другими выдумками, после чего украсил красивой лепниной и росписями капеллу Санта Мариа в Чивитале, а каноникам собора того же города изготовил два прекраснейших стяга, а для братства св. Марии, что в замке в Удине, он богато расписал хоругвь Богоматерью с младенцем на руках и изящнейшим ангелом, подающим ей замок, расположенный на холме посредине города. В Венеции он во дворце патриарха аквилейского Гримани отделал один из покоев прекраснейшими росписями и лепниной; там же находятся и несколько историй работы Франческо Сальвиати.

В конце концов, в 1550 году отправился Джованни в Рим на святейший юбилей пешком и в бедном одеянии паломника вместе с простым народом и пребывал там много дней, не опознанный никем. Однако в один прекрасный день узнал его на пути к Сан Паоло Джорджо Вазари, направлявшийся туда в повозке вместе с ближайшим другом своим Биндо Альтовити. Сначала Джованни никак не хотел признаться, что это был он, но затем пришлось ему [32] открыться, и он рассказал, что весьма нуждается в ходатайстве перед папой относительно содержания, которое ему было назначено хранителем печати и которое не хочет ему выплачивать фра Гульельмо, генуэзский скульптор, занявший после смерти фра Бастьяно его место 16. Джорджо поговорил об ртом с папой, вследствие чего содержание начали выплачивать, а затем он же исходатайствовал передачу канониката в Удине сыну Джованни.

Но так как упомянутый фра Гульельмо снова начал ставить палки в колеса, Джованни после вступления на престол папы Пия отправился из Удине во Флоренцию ко двору Его Превосходительства с тем, чтобы при помощи Вазари добиться у названного папы благосклонности и покровительства. По прибытии его во Флоренцию Джорджо представил Его Светлейшему Превосходительству, вместе с которым он совершил поездку в Сиену, а оттуда и в Рим, куда направилась и синьора герцогиня Леонора, и так он был осыпан милостями, что не только получил все, чего добивался, но и был устроен на службу к папе с хорошим жалованием, получив заказ завершить последнюю лоджию, ту, что над той, где он работал по заказу папы Льва 17. А когда он ее закончил, тот же папа поручил ему переписать упомянутую первую лоджию. Поручение это было непродуманным и ошибочным, ибо переписать посуху значило погубить все мастерские мазки кисти Джованни поры его расцвета, погубить первоначальную свежесть и смелость, за которые работа и была признана редкостной 18.

Закончил это дело Джованни семидесяти лет от роду и тогда же завершил он и жизненный свой путь, отдав душу Богу в 1564 году в том самом славнейшем городе, где прожил много лет, проявил большое превосходство и приобрел широкую известность. Постоянно, а в особенности в последние свои годы, Джованни питал страх перед Богом и был добрым христианином и в юности своей никаких прихотей себе не позволял, кроме охоты и птицеловства. В молодости обычно отправлялся он в праздничные дни со слугой на охоту, удаляясь иногда за город миль за десять от Рима; а так как из лука и самострела стрелял он превосходно, он редко возвращался домой, не нагрузив слуги дикими гусями, голубями, утками и другой дичью, водившейся в тамошних болотах. Как утверждают многие, Джованни был изобретателем быка, написанного на холсте, за которым хоронятся, дабы стрелять из лука, оставаясь невидимым для дичи, а для ловли птиц и охоты он всегда держал при себе собак, которых сам и выращивал. [33]

Джованни, заслуживший восхваление наряду с художниками самыми выдающимися, пожелал быть погребенным в Ротонде, рядом с учителем своим Рафаэлем Урбинским, дабы и после смерти оставаться неразлучным с тем, с которым всегда вместе пребывала душа его при жизни. А так как и тот и другой, как говорилось об этом, были христианами отменнейшими, то надо полагать, что и в вечном блаженстве они пребывают вместе.


Комментарии

1. Книга с изображениями птиц не сохранилась; бенедиктский монах-фламандец Иоганн Рейш жил в Риме в 1508 г.

2. Об образе св. Цецилии см. биографию Рафаэля в т. III «Жизнеописаний»; сотрудничество Рафаэля и Джованни да Удиие подтверждается и другими источниками.

3. О гротесках см. «Вступление к трем искусствам» в т. I «Жизнеописаний».

4. Джованни да Удине работал в Ватиканских Лоджиях в 1517 и 1519 гг.

5. Все описанные работы уничтожены.

6. Картоны, так же как и ковры, не сохранились.

7. Работы в палаццо Аквила не сохранились (см. также биографию Рафаэля).

8. Речь идет о вилле Мадама (см. биографию Джулио Романо в т. IV «Жизнеописаний»), где в Большом зале (лоджии) сохранилась отделка сводов и стен Джованни да Удине; сохранился и фонтан со слоном, выполненный в 1526 г. «Большой дворец» — палаццо Франджипани, где производились археологические раскопки.

9. Джованни да Удине провел во Флоренции два года (1532-1534), работы в палаццо Медичи не сохранились.

10. Сохранившиеся работы на вилле Фарнезина были выполнены Джованни да Удине в 1518 г., то есть до поездки во Флоренцию.

11. Названные работы не сохранились. Антонио и Бепно (а не Уберто, епископ мейсенский) были канонизованы в 1522 г.

12. Климент VII был избран папой в 1523 г.; работы в башне Борджиа и упомянутом Вазари зале существуют (см. также биографию Перино дель Вага в т. IV «Жизнеописаний»); работы для замка св. Ангела и собора св. Петра не сохранились.

13. О фра Мариано Фатти см. биографию Себастьяно дель Пьомбо в т. IV «Жизнеописаний».

14. Работы в Сан Лоренцо не сохранились. О скульптурах Микеланджело см. ниже его биографию.

15. Джованни женился в 1535 г. на Костанце ди Бартоломео де Беккариис; из двенадцати их детей лишь один (Мичелло) занимался живописью.

16. Из всех перечисленных работ сохранился фриз в Спилимберго (1555) и отделка двух залов палаццо Гримани (1539-1540); см. также биографию Сальвиати.

17. О Гульельмо делла Порта, умершем в 1577 г., см. биографию Леоне Леони.

18. Верхний ярус Ватиканских Лоджий был расписан в 1560 г.