ПЕРО ТАФУР

СТРАНСТВИЯ И ПУТЕШЕСТВИЯ

ANDANCAS E VIAJES

ПРЕДИСЛОВИЕ

Жизнь — не то, что прожито, а то, что вспомнилось, и как оно вспомнилось, чтоб рассказать.

Г. Гарсиа Маркес. Прожить, чтоб рассказать её

Книга «Странствий и путешествий» Перо Тафура — одно из интереснейших свидетельств XV в., грандиозностью охвата, яркостью красок, искренностью образов и обилием деталей напоминающее Гентский алтарь, оконченный братьями Яном и Хубертом ван Эйками в 1432 г. Их современник, молодой кастильский идальго, приближенный короля Хуана II, хотя и не слишком родовитый, но зато располагающий обширными денежными ресурсами, между 1436 и 1439 г. странствует по всему Средиземноморью и немецким землям. Вернувшись в Кастилию, он не сразу берется за перо: лишь около 1453-1454 гг. он пишет книгу о своих странствиях и путешествиях, посвятив ее великому командору ордена Калатрава. Автор — более любознательный, чем образованный, — описывает не только святыни и древности, но и рассказывает о повседневной жизни, излагает свои исторические представления и мысли о государственном устройстве. Уникальность этой книги в том, что в отличие от многих других современных ему путешественников, ехавших с определенной целью в определенное место и описывавших отдельные страны, Тафур рассказывает о большей части тогдашнего европейского и средиземноморского мира — итальянских и немецких землях, Нидерландах и Восточной Европе, византийских и турецких владениях, Египте и Палестине. Полностью за пределами книги остались только Франция и Англия; Кастилия, разумеется, не описывается специально, но постоянно присутствует в тексте в качестве сравнений. Особенностью книги являются подробные описания больших городов, некоторые сведения Тафура о Риме. Константинополе и городах Фландрии являются уникальными. Гость многочисленных государей, свидетель Ферраро-Флорентийского и Базельского соборов, наш путешественник дает меткие характеристики крупнейших политических деятелей XV в. и их окружения. «Странствия и путешествия» отражают точку зрения и представления среднего феодала своего времени, тех, кто остался в тени своих образованных современников — как деятелей «осени Средневековья», так и провозвестников Ренессанса.

ЖИЗНЬ И ЭПОХА

О жизни Перо Тафура известно немного. В его книге содержится множество данных, позволяющих воссоздать его человеческий облик, фактографические же штрихи немногочисленны и расплывчаты. Все известные документальные свидетельства относятся к последним годам его жизни; что же касается сведений, приводимых авторами XV-XVII вв., то они во многом не заслуживают доверия. [10]

Временем рождения Тафура можно считать 1405-1410 гг., так как уже в 1431-1432 гг. он принимал участие в военных действиях у Хаэна (с. 269) 1 и к 1436 г. являлся кавалером ордена Чешуи, главной награды тогдашнего короля Хуана II. Из текста (с. 1 и 20) следует, что Тафур был воспитан в Севилье, в доме Луиса де Гусмана, магистра ордена Калатрава (1404-1443). То, что практически вся его жизнь до начала путешествия прошла в Севилье, подтверждается рядом указаний в тексте «Странствий и путешествий». В сравнениях различных городов и сооружений с кастильскими Севилья фигурирует почти так же часто, как и остальные города вместе взятые: с ней сравниваются Мекка, Каффа, Бреслау, Падуя, Палермо (с. 108, 161, 278, 287 и 300 соотв.), а с Хиральдой, колокольней кафедрального собора, — пирамиды и колокольня св. Марка (с. 86 и 206). Тафур постоянно встречает знакомых и друзей из Севильи, и только оттуда (с. 20, 37, 134, 138, 234); показателен эпизод, когда, вернувшись в Венецию после путешествия по немецким землям, он просит торговца Карло Морозини отвезти в Севилью свой багаж на его наве (с. 291). Сам Тафур говорит о своем знакомстве с главным толмачом египетского султана так: «...узнав от меня, что я кастилец, родом из Севильи, он очень обрадовался, потому что он тоже был из Севильи...» (с. 78). Р. Рамирес де Арельяно, биограф Тафура, опираясь на мнение ряда авторов XV-XVI ее. и исходя из того, что родовое имение Тафура находилось в Кордове — родоначальником рода Тафуров был Перо Руис Тафур, сыгравший важную роль во взятии Кордовы в 1236 г., — и что там он провел последние годы своей жизни, считает, что Тафур родился в Кордове 2. Собственному утверждению путешественника Рамирес де Арельяно не верит: «Путешественник часто лгал, чтобы завоевать расположение людей, которым не стоило доверять, ибо они были вероотступниками» 3. В качестве примера он приводит встречу Тафура с венецианцем Никколо де Конти, которому Тафур сначала заявил, что он из Италии и «вырос при дворе короля Кипра», но затем открыл правду (с. 95). Рамирес де Арельяно считает, что египетскому толмачу Тафур тоже солгал, назвавшись севильцем, ибо тот был родом из Севильи 4. X. Вивес, напротив, полагает, что рассмотренные ситуации совершенно разные. В случае с Конти Тафур сначала обманывает венецианца, но в его намерения не входит обман читателя через пятнадцать лет после описываемых событий, и потому он тут же признается — и венецианцу, и читателю, — что солгал. Если бы Тафур солгал и толмачу, он обязательно дал бы понять это своему читателю. К тому же в разговоре с Конти Тафур не называет себя венецианцем а просто итальянцем: чтобы завоевать расположение толмача, он мог бы назваться кастильцем или даже севильцем — но не говорить, что он «родом из Севильи»; сам толмач говорит, что Тафур «и вправду из его нации, раз дети [толмача] так его любят» (с. 78). Показательны и слова, которые употребляет Тафур: «я сказал» — по отношению к Конти, «узнав от меня» — по отношению к толмачу. И чтобы было совсем ясно, добавляет: «И я не скрыл от него ничего из моей истории» 5.

Итак, начало жизни Тафура неразрывно связано с Севильей. Что представлял собой этот город и, шире, Кастилия в XV в.? Несколько слов о них важно сказать хотя бы потому, что родная страна Тафура — одна из немногих частей тогдашней Европы и Средиземноморья, которую он, по понятным причинам, не описывает.

Пятнадцатый век — эпоха, когда начинают явственно проступать черты привычного всем портрета «классической» Испании: Кастилия, центральное по положению и по значению государство Пиренейского полуострова, постепенно превращается в страну идальго. Идальго господствуют в мире идей и в земном мире; в этот время, как в никакую другую эпоху, рыцарская идея определяет образ мыслей и действий кастильской знати. После середины XIII в., и особенно после катастрофического поражения испанских мусульман и их североафриканских союзников в битве при Саладо в 1340 г., Гранадский эмират — осколок некогда занимавшего почти весь полуостров исламского государства аль-Андалус — старается [11] поддерживать исключительно мирные отношения с Кастилией. Происходящие с завидной регулярностью стычки и мелкие войны становятся лишь средством политической пропаганды и ареной Для демонстрации рыцарских доблестей. Важен уже не столько исход того или иного похода, которые обычно не изменяли status quo, сколько сам его факт; форма начинает затмевать содержание — процесс, известный по целому ряду культурных феноменов эпохи, например позднеготическому искусству. Тем не менее frontera — не просто «граница», скорее особое состояние соседства с врагом — оказывает весьма значительное воздействие на все кастильское общество, и тем более на находящуюся по соседству с маврами Севилью. Кровь и смерть здесь настоящие, они питают собой рыцарскую идеологию, и последняя активно влияет на жизнь.

Экономика Кастилии того времени была удачно охарактеризована как «процветающая и хрупкая». На протяжении столетия постоянно возрастает значение производства шерсти овец-мериносов, что позже сыграет роковую роль в судьбе Испании; пока же отрицательные стороны этого процесса еще не очень заметны, и торговля получает дополнительные стимулы. В XV в. Кастилия становится одной из крупнейших морских держав. Соперничество с Ганзой в торговле на Атлантическом берегу Франции приводит к затяжной войне (так называемой «корсарская война» 1419-1443 гг.), победа в которой приносит кастильцам монополию на торговлю в Ла-Рошели и Гаскони. Крупные торговые колонии кастильцев и бискайцев — страна басков входила в состав кастильского королевства, и через ее порты осуществлялась большая часть экспорта шерсти — процветают в Нанте, Руане и особенно в Брюгге, где в 1447 г. «испанская нация» получает права самоуправления. Заметно возрастает активность кастильцев в Средиземноморье, усиливаются связи Кастилии с Генуей, так что вовсе не приходится удивляться, что Тафур встречает кастильцев по всему миру. Кантабрийцы, также подданные кастильского короля, и генуэзцы контролируют торговый путь Италия — Картахена / Севилья — Фландрия. С торговлей связан небывалый рост таких центров, как Бургос и Севилья. Наряду с Вальядолидом, Сеговией и Толедо, Бургос был одним из крупнейших городов тогдашней Кастилии; своим расцветом он был обязан промежуточному положению между районами овцеводства и баскскими портами. Севилья же была крупнейшим центром средиземноморской торговли, в ней была крупная генуэзская колония, в тесных контактах с которой состоял Тафур (с. 6-7).

Основным фактором политической жизни Кастилии была постоянная борьба короля с крупной знатью, ввергшая страну в состояние анархии. В руках пятнадцати родовых кланов сосредоточилась власть над огромными территориями и контроль над всеми крупными должностями в королевстве. Семейства Веласко, де ла Серда, Манрике, Энрикес господствовали в Старой Кастилии, Луна, Осорио и Пиментель — в Леоне и Галисии, Суньига — в Эстремадуре, Мендоса и де Толедо — в Новой Кастилии, Фахардо — в Мурсии, Гусман и Понсе де Леон — в Андалусии. В отличие от предыдущего столетия, когда происходило формирование круга высшего нобилитета, теперь занятие определенной должности не придавало знатности; напротив, знатность определяла занятие должностей. Король мог сохранять контроль над положением, лишь балансируя между враждующими униями, братствами и лигами грандов с помощью подкупа и террора. Ослаблению власти короля способствовал и субъективный фактор: Энрике III (пр. 1390-1406) вступил на престол в 11 лет, и уже в 27 лет скончался; его сын Хуан II (пр. 1406-1454), занявший престол в возрасте одного года, отличался к тому же крайней бесхарактерностью. Его полувековое правление характеризуется бесконечными войнами с двоюродными братьями, арагонскими инфантами Хуаном (1397-1479) и Энрике (1399-1445); недаром на страницах «Странствий и путешествий» подданные Арагонской короны — в первую очередь каталонцы — фигурируют как источник постоянной Угрозы. Королевская власть смогла избежать полного поражения в борьбе со знатью только благодаря Деятельности всесильного фаворита дона Альваро де Луна (ок. 1390-1453), коннетабля Кастилии и магистра ордена Сантьяго, фактически правившего страной между 1423 и 1453 гг.

1430-е годы, в которые произошло путешествие Тафура, были временем затишья между двумя войнами с арагонскими инфантами, временем, когда Альваро де Луна крепко держал бразды правления в своих руках. Относительная внутренняя стабильность королевства позволила предпринять ряд внешнеполитических акций. Осенью 1430 г. кастильцы начинают войну с маврами, в марте берут город Химена Де ла Фронтера и даже подходят к стенам Гранады. В январе 1432 г. новый эмир Юсуф IV (пр. 1431-1432) [12] заключает перемирие, но после его смерти в конце того же года эмиром становится давний враг кастильцев Мохаммед IX аль-Хайзари (пр. 1419-1427,1430-1431,1432-1445, 1448-1453) и военные действия продолжаются до 1439 г. Из «Странствий» мы узнаем, что Перо Тафур принимал участие в двух эпизодах этой войны — военных действиях у Хаэна (конец 1431 г. — начало 1432 г., с. 269) и неудачной экспедиции графа Ньебла у Гибралтара (август 1436 г., с. 3-5). На военные действия как на причину необходимости скорейшим образом вернуться на родину он ссылается во время путешествия (с. 122), хотя, судя но всему, на самом деле он вовсе не торопится в Кастилию, и многие из его патриотических заявлений адресованы скорее читателям, в первую очередь магистру и королю, нежели тем, с кем Тафур встречался на протяжении своего путешествия.

Вторая внешнеполитическая акция Кастилии, к которой Тафур имел непосредственное отношение, — отправление в 1433 г. посольства на Базельский Собор (1431-1449). В XIV — первой половине XV в. в результате «авиньонского пленения» и последовавшей за ним схизмы авторитет папства упал. На этом фоне активно развивалось соборное движение, связанное как с общим процессом осмысления христианских ценностей (например, «новое благочестие»), гак и, в частности, с возвратом церкви к более демократическому устройству. После собора в Констанце (1414-1418), покончившего со схизмой, было решено созывать соборы регулярно. В 1431 г. папа Мартин V (1417-1431) назначил очередной собор в Базеле, но отцы собрались уже после его смерти. Новый папа Евгений IV (1431-1447), видя в самом факте созыва собора угрозу своей власти и не веря в его эффективность в достижении поставленных целей — борьбе с гуситами, объединении с православными и др., — распустил его. Делегаты собора не подчинились, и в конце 1433 г. папа, оказавшись в трудной политической ситуации, был вынужден признать легитимность собора. Послы Хуана II, прибывшие примерно в этот момент, становятся активными участниками соборной деятельности — а отцами собора был принят целый ряд постановлений, серьезно менявших и упорядочивавших церковную жизнь, — и одновременно пытаются добиться примирения с папой. В 1437 г. папе удается склонить греков к приезду для заключения унии в Италию, а не в другие, предложенные собором города, и в сентябре 1437 г. папа снова распускает собор. В январе 1438 г. новый собор открывается в Ферраре, затем перебирается во Флоренцию, где в июле 1439 г. заключается печально знаменитая Флорентийская уния, полностью отвергнутая православным населением. Кастильские послы, так же как и представители Италии и Англии, оказываются среди тех, кто переходит в 1438 г. на сторону папы: на стороне радикально настроенной части собора остаются савойцы, швейцарцы и арагонцы, еще ряд стран, например Германия и Франция, занимают нейтральную позицию. Оставшиеся на соборе отцы низлагают папу Евгения IV и избирают нового — Феликса V (1439-1449). Только к 1449 г. Риму удается окончательно сломить сопротивление собора, вынудив его самораспуститься, а папу (официально — антипапу) отречься. В книге Тафура мы видим различные свидетельства острой околособорной борьбы, сведения о нюансах которой представляются весьма ценными. Показательно, что сам автор, находясь в дружеских отношениях с видными участниками посольства Хуана II — кардиналом де Сервантесом (с. 37, 234-235, 266-268) и епископом де Картахеной (с. 277), — проявляет безразличие, может быть показное, ко всем содержательным и политическим перипетиям этой борьбы. Не исключено, что он сознательно избегает высказывания «лишних» мнений и сообщения «ненужных» подробностей, боясь, что они будут истолкованы не совсем в его пользу. Некоторые исследователи связывают с этим ошибки в географии и хронологии описания его путешествия по Швейцарии и Рейнской Германии 6.

Тафур, по всей видимости, входил в окружение молодого короля, ибо к 25-30 годам он уже был кабальеро ордена Чешуи, учрежденного самим Хуаном II. Тафур упоминает в своем сочинении о рекомендательных [13] письмах короля, которые у него были (с. 69), что также говорит о его высоком положении. Степень его, конечно, не стоит преувеличивать; сам Тафур, при его особой склонности подчеркивать близость с высокими персонами, нигде не пишет о личном знакомстве с королем Кастилии, но только о том, что видел его (с. 276).

Путешествие было предпринято Тафуром исключительно по личному желанию. В качестве мотивации он сам приводит две причины. Первая — это необходимость упражняться в доблести и возвеличивать рыцарство (с. 1); как уже отмечалось выше, рыцарская этика была чрезвычайно развита в Кастилии. Второй причиной он называет знакомство «с тем, что наиболее выгодно для государства и его устройства» (с. 2); этот скорее ренессансный, чем средневековый довод также объясним в Кастилии с ее бурно развивавшейся в XV в. торговлей и городской жизнью. Только в следующем столетии эта идеология придет в конфликт с рыцарской и потерпит в Испании полное поражение, результатом чего станет фактический развал экономики страны. В рассматриваемый период эти взгляды на мир мирно сосуществовали, что в случае Тафура можно обозначить выражением «на людей посмотреть и себя показать». Путешественник осознавал и всегда подчеркивал заявленные цели и всегда отказывался от предложений, даже самых лестных. могущих отвлечь его от цели увидеть и познать как можно больше и одновременно оттягивающих его возвращение на родину. Хотя Тафур осматривает многочисленные святыни, паломничество не было целью его путешествия, даже декларативной. Тон описания святынь часто протокольный (ср. с. 61). на протяжении книги внимание к ним неуклонно уменьшается, из чего можно заключить, что Тафур воспринимал поклонение им как благочестивую, но скучную обязанность. Каких-либо торговых интересов или дипломатических поручений у Тафура также не было, те же из них, о которых он упоминает, возникали в процессе путешествия и имели для него сугубо второстепенное значение. Факт того, что молодой кастильский идальго отправился в свой grand tour «просто так», пожалуй, неординарен, но все же не необыкновенен. Дух авантюры был вполне присущ стране, начавшей столетие в 1402 г. с завоевания Канарских островов у берегов Африки и закончившей его поддержкой безумного проекта никому неведомого генуэзца (вспомним роль и влияние поданных Генуи в экономике Кастилии), в результате чего был открыт Новый Свет. В Кастилии были широко известны средневековые бестселлеры, повествовавшие об удивительных заморских странах и их чудесах, — повествование венецианца Марко Поло о путешествии в Китай, записанное в 1298 1299 гг., и французская компиляция о вымышленных путешествиях Иоанна Мандевилля, созданная между 1357 и 1371 гг.

Для Кастилии как пограничной страны не был чужд и страшен исламский мир. Помимо непосредственного контакта с местными мусульманами, большую роль в этом отношении сыграли для кастильского общества, по-видимому, два посольства на Восток, отправленные королем Энрике III в самом начале XV в. О первом из них, во главе которого находились Пайо Гомес де Сотомайор и Эрнан Санчес де Паласуэлос, известно мало, причем сведения противоречат друг другу. Известно, что послы встретились с османским султаном Беязидом I Йылдырымом (1389 -1402) и вместе с ним добрались до Анкары. Здесь они стали свидетелями катастрофического разгрома турок войсками Тимура и пленения султана 28 июля 1402 г. Тимур принял кастильских послов и отправил к Энрике III ответное посольство. После этого для получения сведений о загадочном и могущественном победителе турок было снаряжено второе кастильское посольство — Альфонсо Паэс де Санта-Мария, Гомес де Саласар и Руй Гонсалес де Клавихо, — которое в 1403-1406 гг. проделало огромный путь до столицы Тимура Самарканда и обратно. Сохранился интереснейший подробный дневник этого посольства, известный под названием «Посольство к Тамерлану» и по традиции приписываемый Гонсалесу де Клавихо; современные исследователи чаще склоняются к идее о соавторстве всех трёх посланников. Рассказы об этих посольствах были, безусловно, известны Тафуру; он был лично знаком с Альфонсо Фернандесом де Меса, участником первого посольства, и слушал его рассказы (с.165). Трудно сказать, читал ли Тафур дневник второго посольства, но некоторые эпизоды его книги, например легенда острове Кифира (с. 46), явно восходят к дневнику или устным рассказам послов. Знаменательно (если эти сведения верны), что уже во второй половине XV в. путешествие Тафура было не менее известным, чем посольства к Тимуру: дочь Тафура называли Таморлана, считая ее отца одним из послов 7. [14]

Лучший рассказ о путешествии Тафура — его собственная книга. Здесь отмечу, что общая продолжительность странствий Тафура составила два с половиной года — с ноября 1436 г. по май 1439 г. Время это было столь насыщенным событиями, что сам Тафур, возвращаясь в Венецию на Вознесение 1438 г., ровно через год после отплытия, пишет: «и в тот день и час исполнилось два года, как отправился я в Иерусалим» (с. 195).

Книга о странствиях, как уже говорилось, — не дневник, и написана она была примерно через 15 лет после возвращения на родину. Судить об этом можно лишь по косвенным свидетельствам из самого текста. М. Хименес де ла Эспада считал, что «Странствия» созданы после смерти короля Хуана II, последовавшей 20 июня 1454 г., опираясь, без сомнения, на следующую фразу: «... среди которых Альфонсо де Мата, личный оруженосец короля Дона Хуана, нашего господина (Да упокоит Господь его душу!)...» (с. 139) 8. X. Вивес замечает, что во всех остальных случаях (с. 2, 140, 150, 246, 273, 301) король упоминается как живой: конечно, Тафур не обязан был постоянно повторять, что король умер, но контекст предисловия или фразы «...по родству с нашим сеньором доном Хуаном, ее двоюродным братом» (с. 246) не были бы возможны после смерти короля; к тому же Тафур всегда отмечает, жив упоминаемый им человек или умер. Замечание «да упокоит Господь его душу!» Вивес объясняет двояко — как восклицание переписчика, узнавшего о смерти короля, или, что кажется более убедительным, как относящееся не к королю, а к Альфону де Мата. «Если бы удалось подтвердить, что он умер около 1454 года, то эта гипотеза могла бы превратиться в утверждение» 9. К тому же Тафур нигде не упоминает короля Энрике IV (1454-1479), что было бы очень странным, если бы книга писалась или оканчивалась в его правление. О времени, когда была начата книга, свидетельствуют упоминания падения Константинополя 29 мая 1453 г. (с. 151,173, 181), подавления восстания в Генте 28 июля 1453 г. (с. 258) и фраза об умершем 25 ноября 1453 г. кардинале де Сервантесе, что он «был замечательным человеком» (с. 234); Ф. Мерегалли добавляет, что Тафур ни разу не упоминает Альваро де Луна, что вряд ли было бы возможно до его низложения в апреле 1453 г. 10. Итак, практически с полной уверенностью можно говорить о том, что книга была написана — или полностью переписана, или составлена из ранее подготовленных фрагментов — между серединой 1453 г. и июнем 1454 г. 11

Почему же Тафур решил описать свои путешествия через столько лет и при этом в такие сжатые сроки? «Без сомнения, наряду с ностальгией по сильным ощущениям молодости, он был движим сильным впечатлением от падения Константинополя, того Константинополя, откуда он вел свое происхождение (с. 143). Тафур думал, что христиане могли и должны были сделать больше для защиты Константинополя (с. 168). Он с таким энтузиазмом вспоминал посещение двора герцога Бургундского в Брюсселе (с. 245-250). не в последнюю очередь потому, что этот герцог был одним из немногих христианских князей, готовых предпринять что-нибудь против турок», — пишет Ф. Мерегалли, упоминая замысел нового крестового похода, послуживший поводом для торжества в Лилле в 1454 г. 12. В таком контексте различные сведения, и в первую очередь подробные военные, собранные Тафуром, могли найти применение; автор мог намекать придворным Хуана II на свою пригодность, например в качестве дипломата. Недаром он не преувеличивает силы турок и отмечает много слабых сторон их военной организации (с. 184) 13. Думаю, что цель книги была более широкой — вообще напомнить о себе при дворе. Тафур в своей книге бескомпромиссно отстаивает права и привилегии знати; представляется логичным предположить, что при такой идеологической позиции он вряд ли мог находиться в отношениях с Альваро де Луна, может быть, принадлежал к стану его врагов. Падение Константинополя, совпавшее с падением [15] всесильного фаворита, могло показаться Тафуру хорошим моментом, чтобы напомнить о себе при дворе. В этом контексте становятся понятнее навязчивые упоминания и о близости и преданности королю, и о практической пользе знания мира, и о важности знати и ее ценностей для государства. Если же учитывать его благородный и незлопамятный характер — а он в своей книге практически нигде и ни о ком не говорит плохого, — окажется понятным, почему он решил вообще не вспоминать об Альваро Де Луна и воздержаться от прямого порицания того, кого он скорее всего имел в виду, говоря о «врагах всего благородного» (с. 2).

Que se hizo el rey don Juan?
Los Infantes de Aragon,
Que se hizieron?
Que fue de tanto galan?
Que fue de tanta invencion
como traxieron?

Pues aquel gran Condestable,
Maestre que conoscimos
tan privado,
no cumple que de el se hable,
sino solo que lo vimos
degollado.

Las justas у los torneos,
paramentos, bordaduras
у cimeras,
fueron sino devaneos?
Que fueron sino verduras
de las heras?

Где ныне король Дон Хуан?
Инфанты из Арагона
Куда пропали?
Где рыцарей гордый сан,
Умы, что во время оно
Так блистали?

А коннетабль со званьем
Магистра, что королем
Так прославлен?
Его обойдем молчаньем
И только скажем о нем.
Что обезглавлен.

Шитье, наряды, плюмажи.
Игры, турниры, забавы
Храбрецов —
Иль были только миражи?
Только зеленые травы
Средь лугов.

В приведенных фрагментах «Строф, составленных доном Хорхе Манрике на смерть магистра Сантьяго дона Родриго Манрике, своего отца» 14, как в капле воды отразился мир Перо Тафура, но уже как мир уходящий, даже ушедший, как мир, увиденный потомком издалека: их автор Хорхе Манрике (ок. 1440-1479), куртуазный кастильский поэт, оставшийся в памяти потомков как автор одного произведения, упомянутых выше «Строф», был на поколение младше Перо Тафура. Наверное, и путешественнику во время его достаточно долгой и спокойной старости нередко приходили на ум подобные мысли. О последнем периоде его жизни есть целый ряд документальных свидетельств, из которых можно заключить, что его книга не попала в свою «низменную» цель: автор не оказался нужным при дворе и доживал свой век в провинциальной Кордове.

Его имя появляется в различных кордовских документах по купле-продаже от 1460, 1469, 1476 15 и 1477 гг. В течение 1479 г. оно неоднократно фигурирует и в актах аюнтамьенто (городского совета), членом которого был Тафур. От 1490 г. сохранилось завещание его законной супруги Хуаны Ороско, из которого следует, что Перо Тафур умер до 1485 г. Скорее всего его смерть может быть отнесена к 1480 г., ибо в этом году его имя перестает появляться в городских актах. Известно, что у него был сын Хуан, также член аюнтамьенто в 1479 г. Он не упомянут в завещании, и можно предположить, что к тому времени он уже умер, не оставив потомства. Тафура пережили три его дочери: Мария была замужем за Луисом де Ангуло, [16] Майор — за Педро де Гонгора, а Элена, умершая около 1486 г., — за Педро де Меса. Майорат Тафура перешел к потомкам сестры Тафура Хуаны и ее мужа Фернандо Мехиа. То, что две из трех дочерей Тафура вышли замуж после смерти отца (а ему было не меньше 70 лет), говорит в пользу того, что Тафур женился на Хуане Ороско сравнительно поздно, а значит, она вряд ли была его первой женой. Этим может объясняться опущение имени Хуана Тафур в ее завещании — он мог быть не ее сыном. На роль его матери может претендовать Франсиска де Агуайо, которую называет женой Тафура А. де Моралес и Падилья. Интересно, что в завещании Хуаны Ороско упоминается некая Брианда Тафур, о степени родства которой с Перо Тафуром не говорится ни слова — в отличие от всех остальных упомянутых людей. Педро Тафур оставил ей 20 тыс. мараведи, на которые было куплено несколько домов, а Хуана Ороско оставляет ей в благодарность за некие «оказанные и оказываемые услуги» все движимое имущество (!), кроме «золота, серебра, наличных денег, моего платья из черной ткани и моего молитвенника». Р. Рамирес де Арельяно, опубликовавший завещание, предположил, что она могла быть незаконной дочерью Тафура 16. Не проливают ли свет на ее происхождение следующие слова из рассказа Тафура о его пребывании в Крыму: «Там я купил двух рабынь и одного раба, которые у меня сейчас в Кордове, и потомство их» (с. 162). Ведь generacion dellos может перевести и как «потомство от них».

ИДЕЯ И ПРАВДА КНИГИ

Я не продам за деньги мненья, / Без крайней нужды не солгу.

Н. А. Некрасов. Человек сороковых годов

Вопрос о достоверности книги Перо Тафура был главным, волновавшим ее исследователей. Но только в 1980-е гг. его стали рассматривать в контексте общего замысла книги, ее идейного и мировоззренческого содержания, а также жанровых особенностей. Книга Тафура, написанная через пятнадцать лет после путешествия, своеобразна по жанру. По сравнению с другими современными ей книгами путешествий, она отличается более сложной структурой. Построенная по дневниковому принципу, она не является дневником, и представленный в ней материал очевидно был подвергнут определенному отбору, обусловленному не только временной дистанцией, но и замыслом. Создание текста через пятнадцать лет после путешествия в сочетании с ярким авторским «я» позволило ряду исследователей говорить о «мемуарах» или, по крайней мере, чертах мемуарного жанра. В то же время ряд других черт сближает ее с получившим широчайше развитие именно в Испании жанром рыцарского романа («Амадис Галльский», известный с конца XV в., позже «Дон Кихот»). Тема странствующего рыцаря прямо заявлена в авторском предисловии; последнее представляет собой точное изложение основных идей автора, и, что удивительно, эти идеи действительно проводятся им на протяжении всего романа. Думаю, что подробный разбор тем книги, заявленных самим автором, станет лучшим способом осмысления ее построения.

«Рыцарское сословие... имело всегда наиболее прочный и наиболее надежный источник в доблести, ибо подобное занятие наиболее свойственно знатным, и именно в доблести главное и лучшее основание знати. Человек может называться знатным до тех пор, пока он следует обычаям своих предков, которые не избегали доблестных деяний, но, напротив, полагая доброе начало длинной череде подвигов, удостоились быть предводителями и повелителями многих [...] принимает участие — это посещать чужие земли, потому что из этого действительно может быть извлечен положительный результат, [17] близкий тому, что достигается подвигом; ведь идальго возвеличивают свои сердца через поверку трудами и трудностями там, где поначалу они никому не известны, как бы показывая своими поступками, кто были их предки, потому что лишь через их собственные деяния о них могут узнать чужеземные люди. Не в последнюю очередь и потому, что, если случится им вернуться после трудов странствий в провинцию, откуда они родом, они могли бы, зная различие способов управления и многообразие характеров, отличающее одни народы от других, познакомиться с тем, что наиболее выгодно для государства и его устройства, ибо в этом и состоит главная забота тех, кто не хочет прослыть врагами всего благородного».

Итак, цели автора четко делятся — по совпадению, лакуной в тексте — на два направления. Первое — «себя показать», рыцарское — рассматривает путешествие как поле проявления рыцарской доблести и сближает книгу с рыцарским романом. Второе — «на людей посмотреть» — имеет скорее бюргерский оттенок, в чем-то близкий ренессансному интересу к миру вообще и к его разумному устройству в частности. Проблема соотношения «средневекового» и «ренессансного» начала в произведении имеет свою литературу 17, здесь же представляется разумным ограничиться рассмотрением конкретных оттенков мировоззрения автора.

Уже в первых двух фразах книги Тафура содержится его credo: взаимосвязь знатности и доблести, причем первая должна постоянно подтверждаться второй. Путешествие Тафур считает одним из лучших для рыцаря способов такой «апробации», приводя немало примеров собственных «рыцарских подвигов».

Тафур предстает в книге как достаточно мужественный человек, способный преодолевать собственный страх, которого, кстати, он не стесняется. Не один раз попадая в морские бури и испытывая настоящий ужас — «усталый, рассерженный, меня тошнило и был я лишен всякой надменности» (с. 11), «насколько больше хотелось мне попасть в плен к туркам, чем пойти здесь ко дну!» (с. 125), «думал, что умру после всех мучений, которые мне пришлось претерпеть» (с. 126), — он, тем не менее, не отказывается путешествовать дальше. Отношение Тафура к опасностям путешествия в чем-то близко тому, которое сформулировал его современник, бургундский путешественник Бертрандона де ла Брокьер. Когда его отговаривали от продолжения самой опасной части пути («будь у Вас тысяча жизней — Вы их все потеряете»), он ответил: «Раз Бог хранил меня до Ларанда, вероятно, он сохранит меня и далее. В конце концов, я решился пройти свой путь или умереть» 18. Одной из самых опасных затей Тафура был визит в мечеть, который мог стоить ему жизни: тот же Бертрандон де ла Брокьер не решился на это. В целом Тафур конечно не безрассуден, благодаря чему, наверное, мы и читаем сегодня его книгу. Показательно в этом отношении его реакция на слова путешественника Николо де Конти об ужасах дороги в Индию: «И столько мне всяких вещей наговорил он, и заключил в конце, что не добраться мне туда иначе, чем летя по воздуху; и убедился я, что большая любовь и природная доброта заставили его дать мне совет, и так как то, что он говорил, казалось весьма правдоподобным, я изменил свое намерение» (с. 90).

Как настоящий странствующий рыцарь, он совершает подвиги благородства. Находясь в Слёйсе во Фландрии, он отказывается воспользоваться безвыходной ситуацией бедной вдовы, предложившей ему за Деньги любую из своих дочерей, и дает семейству деньги, достаточные, чтобы прожить год до окончания голода (с. 254-255). По дороге из Константинополя он заставляет капитана забрать несчастных христиан с турецкого берега, в результате чего даже получает ранение (186-187). Наконец, он борется с искушениями, а именно отклоняет любые возможности изменить своему королю, перейдя на чужую службу — на Кипре (с. 122) и в Трапезунде (с. 159,169). Также он избегает и денежных подарков: видимо, чтобы они не делали его слишком обязанным другим государям, например графу Урбино (с. 39-40) и императору Альбрехту II (с. 275). Напротив, он с удовольствием принимал экзотические подарки — «двух индийских котов, двух попугаев, камень бирюзы» (с. 117), «десять кусков камлота, и тонкие ткани, и одного леопарда» (с. 121), «два шатра» (с. 150) — и знаки орденов — Кипра (с. 122), Австрии, Чехии (с. 275) и Венгрии (с. 275,283). [18]

Тема знатности в книге тесно связана с темой доблести: «...показывая своими поступками, кто были их предки». В свете предполагаемых практических задач книги — напомнить о себе при дворе — доказательство собственной знатности приобретает особое значение, тем более что Тафур принадлежал далеко не к самому древнему и известному роду. Автор стремится не только доказать древность и знатность своего происхождения — согласно изложению, он является потомком ни много ни мало старшей линии византийского императорского дома — но и показать, что монархи и прочие сиятельные особы считают его за своего и общаются с ним на равных.

История предков Тафура представлена в книге следующим образом (с. 141-149). По приезде в Константинополь, путешественник объявляет императору Иоанну VIII Палеологу, что является потомком византийских императоров. По приказанию последнего производится изыскание, подтверждающее слова Тафура. Выяснилось, что один император стал притеснять знатных — как мы увидим дальше, это одна из ключевых тем книги, — а наследник заступился за них. Он отказался возглавить восстание объединившейся вокруг него знати, поручив это своему младшему брату. Тот сверг отца и восстановил попранные права знати, а наследник уехал в Испанию, где женился на королевской сестре, прославился военными подвигами и стал родоначальником многих знатных семейств, в том числе и Тафуров. Тафур отмечает, что после этого император стал относиться к нему «с большой любовью, как к человеку своей крови» (с. 149) и «было видно, что хочет он оказать мне все почести и милости» (с. 151). Путешественник даже упрекнул императора в том, что он не пользуется тем же гербом, что и он сам; император не стал возражать и сказал, что «покамест этот вопрос... не разрешен им и его народом» (с. 149). По мнению исследователя вопроса, рассказ Тафура не может быть чистой выдумкой и многое из сказанного в нем соответствует историческим реалиям 19. Думаю, что сам факт происхождения Тафура от какого-либо из весьма многочисленных императорских византийских родов вполне вероятен; история же с наследником, отстаивающим интересы знати, могла быть придумана самим Тафуром. Нельзя забывать и того, что Иоанн VIII, помимо личного расположения к Тафуру — об этом говорится слишком много и с такими подробностями, которые, на мой взгляд, не позволяют уличить автора во лжи, — был заинтересован в привлечении надежных боеспособных людей в свою столицу, и потому история в действительности могла быть «исследована» в угодном для гостя ключе.

Описания благосклонности монархов представляют собой один из самых прелестных топосов книги, на них Тафур не жалеет ни места, ни красноречия. Эти встречи занимают в книге огромное место, и возникает ощущение, чуть ли не все императоры, короли, герцоги, графы и султаны почитали за честь принять его, хотя при ближайшем подсчете выясняется, что общения его удостоило всего около десятка коронованных особ. Судя по тому, что пишет о себе Тафур, он был приятным и обаятельным человеком, так что государи относились к нему с искренней симпатией. Он все время подчеркивает, что был принят «очень хорошо» (с. 159, 220), «как родной сын» (с. 126), «как будто бы я там родился» (с. 141, 242), «с большой благодарностью» (с. 220), «по-свойски» (с. 39,71,221), «человечно» (с. 70), «радостно» (с. 71), «с честью» (с. 69). Знаком высшего расположения для Тафура были предложения беседы с глазу на глаз, вводящиеся через «и тут он отвел меня в сторону» (с. 38-39,71). Близость к монаршим особам подчеркивают и «дерзости», которые позволял себе Тафур. Это и упомянутые рекомендации Иоанну VIII по поводу его герба (с. 149), и упрек трапезундскому императору Иоанну IV в том, что он женат на мусульманке («Вам дали ее, чтобы она обратила Вас в мавра, судя по тому, что Вы добиваетесь ее благосклонности, и как мало Вы в этом преуспели»; с. 160), и отказ принять серебряный кубок с золотыми монетами от императора Альбрехта II («Если бы случилось так, что не было бы у меня денег, я не только принял бы подарок, но и сам попросил бы о нем, зная великую щедрость императора; <...> и епископ Бургоса веселился вместе со мною, сколько мог, что ответил я так императору; и даже потом, в Кастилии рассказал он об этом королю Дону Хуану в моем присутствии»; с. 277-278).

Развитием темы знатности и связанных с ней доблести и добродетели является мысль о непосредственном влиянии их на жизнь общества и государства. В отличие от высказанных выше идей, она проводится не через прямые указания, а через сопоставление соответствующих сюжетов, как правило объединенных [19] описаниями городов. Последние занимают едва ли не большую часть книги, исследование их источников и структуры литературоведами показало, что они представляют собой не просто случайные заметки-воспоминания, но в той или иной мере следуют устоявшимся риторическим схемам и используются для проведения определенных идей 20. С точки зрения анализа мировоззрения Тафура особенно интересно действие принципа текстуальной корреляции, согласно которому то, что написано ниже, интерпретируется как объяснение написанного выше 21. Прочтение описаний под этим углом зрения объясняет многое в том, что именно он «заметил» и «вспомнил» и почему.

Тафур старается провести через описания городов идеи о том, что общество, основанное на связанных со знатью принципах добродетели, добивается больших успехов, в то время как «аморальные» государства быстро терпят крах. Отмечу, что, стараясь видеть (= вспоминать) то, что эти мысли подтверждает, он не умалчивает и о том, что могло бы их опровергнуть. В этом смысле живая стихия воспоминания всегда увлекает Тафура, и мы часто видим, как он, отвлекшись на какой-нибудь особенно интересный ему сюжет, потом вдруг словно одергивает себя и продолжает «серьезное» повествование.

Примером добродетельного общества предстает у Тафура Генуя (с. 12-13). Народ здесь трудолюбивый, скромный и «мало склонный к порокам», он «приобрел своим трудолюбием и мудростью много городов, поселков и замков на суше и много островов на море», а «их каракки — лучшие в мире». Добродетель генуэзцев даже подчеркивается трудностями, с которыми они сталкиваются: город «на суровой горе над морем», земля «очень бедна всяким продовольствием», в море «рыба мелкая, да и той очень мало». Как следствие всего этого выглядит факт обладания генуэзцами великой святыней — св. Граалем (см. также с. 295).

Описанное яркими красками процветание Венеции (с. 195-217) Тафур связывает во многом с разумной организацией управления и городской жизни — об этой теме речь пойдет ниже, — однако и здесь проводится идея взаимосвязи процветания с добродетельностью и знатностью. Восхищение Тафура вызывает местность венецианских купцов в выплатах по векселям (с. 20,217), а также строгость законов в сочетании с их мудрым употреблением — история с конфискацией имущества Тафура и последующим его возвращением (с. 197-198). Такие «добродетельные» вставки постоянно перемежаются с описаниями богатств Венеции, создавая у читателя подсознательное ощущение их неразрывной взаимосвязи. В частности, история о роли венецианцев в примирении папы и императора (с. 200-201) вводится и как простое объяснение церемонии обручения дожа с морем, и одновременно как указание на то, что великолепие церемоний заслужено миротворческой деятельностью. Наконец, в рассказе о доже всплывает и главная идея Тафура — оказывается, Дожи избираются из «идальго по происхождению» (с. 208).

В ряде описаний городов проводится, напротив, идея морального упадка и различных связанных с ним напастей. Роскошь и богатство в Брюгге (с. 250-254) сочетаются с распущенностью нравов, и как Результат этого — подавление восстания горожан против герцога («...видел я вокруг Брюгге, оттуда до Слёйса, и вокруг Слёйса много высоких столбов с насаженными на них человеческими головами»; с. 253) и голод с эпидемиями («Это был самый страшный голод, который я когда-либо видел, и вслед за ним пришла столь большая чума, что города оставались без людей»; с. 255). Еще грустнее рассказанная Тафуром история Пизы, которая за нападение на папу и продажу Иерусалима (с. 294) стала «позором человечества» (с. 295). Идея упадка пронизывает и два самых пространных описания в книге — Константинополя и Рима, на которых стоит остановиться подробнее.

Описание Константинополя (с. 137-153 и 169-185) разделено в книге на две части. Первая посвящена в основном пребыванию путешественника при дворе и исследованию его происхождения (см. выше), Вторая, отделенная от первой поездкой Тафура по Черному морю в Крым, — самому городу. Обе части, при ближайшем рассмотрении, оказываются связанными единством композиционного замысла. Выше уже говорилось, что, согласно изложенной версии, Тафуры являются потомками старшего сына императора, Сказавшегося воевать с отцом — пусть даже за правое дело; византийские же императоры оказываются [20] потомками его младшего брата, не побоявшегося свергнуть своего отца. Не случайно Тафур, всегда отстаивающий права знати, говорит здесь об отрицательном результате: «Нигде идальго не пользуются такой свободой, как в Греции, и нигде так не притесняют вилланов, словно бы они были рабами идальго; а в наши дни и те, и другие страдают под великим игом, ибо царствуют над ними враги веры, то есть турки, за грехи христиан» (с. 144). Благое дело было совершено несправедливым путем — и отсюда упадок города, который становится лейтмотивом второй части описания.

Идея деградации Константинополя и неизбежности его гибели — напомню, что книга была написана сразу после падения Константинополя, — проводится Тафуром через элементы следующей логической цепочки: внешняя разруха — еще больший моральный упадок — за грехи Бог отступает от хранимого им святого града. Описаний внешних примет упадка много: несмотря на великолепные стены (с. 179), город слабо заселен и испытывает острый недостаток в воинах (с. 149), некогда роскошный императорский дворец (с. 180) постепенно приходит в запустение, двор императора, хотя и сохранил все церемонии, больше напоминает двор «епископа без кольца», т.е. епископа без епархии и доходов (с. 181). «Хорошо одетых людей нет, все больше унылые и бедные, в чем виден упадок, но не настолько, насколько это могло бы быть заметно, ибо люди они очень испорченные и погрязшие в грехах». На греховность горожан указывает и легенда о купальне, куда приводили подозреваемых в прелюбодеянии женщин (с. 178), и изобилие слепых и безруких на улицах, ибо в Константинополе не казнят, а ослепляют или отрубают руку (с. 182-183), и сплетни о преступной связи императрицы и ее брата (с. 159). В Константинополе есть великие святыни, в первую очередь реликвии Св. Софии (с. 137,171-172); больше всего потрясла Тафура икона Одигитрии из небольшого храма Богоматери близ Св. Софии, которая весила не менее 300 кг и которую во время вторничного крестного хода с легкостью поднимал человек («И за все то время, что я был в Константинополе, не упустил я ни одного дня, чтобы побывать там, ибо действительно это — великое чудо»; с. 174-175). Тафур приводит и легенду об ангеле-хранителе Св. Софии (с. 179-180), небесном заступнике за весь город. Однако своим безнравственным поведением жители оскорбляют святыню; самый яркий пример — гибель Влахернской церкви, ставшей прибежищем содомитов (с. 176), от удара молнии, действительно имевшая место в 1434 г. Путешественник видит в городе много примет грядущей гибели. «Имеют они обычай, когда умирает кто-нибудь, не открывать весь тот год дверь в доме без необходимости. Они продолжительно завывают, как бы плача, и это все время творится по всему городу, так что уже задолго предвозвестили они несчастье, которое на них свалилось» (с. 181-182). Гибель Греции предсказал сам Константин, статуя которого, как считает Тафур, указывает пальцем на ее источник, т.е. на землю турок (с. 173-174). «Теперь можно сказать, — пишет Тафур с горькой иронией, намекая на изложенную им легенду о страже Св. Софии, — что тот мальчик вернулся, а Ангел оставил свою защиту, ведь все захвачено и разграблено» (с. 180).

Показательно, что, призывая к отвоеванию города у турок, Тафур очень положительно отзывается о последних, почти что оправдывая их успехи их высокими человеческими качествами. Не один раз он отмечает их замечательную репутацию: «всё, что говорят турки, считается истиной» (с. 73); «турки — благородные люди, в которых много правды, <...> когда в тех краях говорят о достоинствах, называют не кого-нибудь еще, а именно турок» (с. 156). Тафур уверен, что, «встреться они с западными людьми, не смогли бы они сопротивляться, не потому, что сами по себе они плохи, но не хватает им многого, нужного на войне» (с. 184). Таким образом, военные успехи этих людей, у которых даже «лошади мелкие и тощие» (с. 153), он связывает исключительно с их личными качествами. Наблюдая вместе с деспотом Константином Драгашем, — которому суждено стать последним византийским императором и погибнуть при штурме города турками, — как под городской стеной проходит турецкое войско, Тафур замечает: «Мне хотелось бы, хотя и было у нас мало людей, чтобы заставил он [турецкий султан] нас помериться с ним силами, но приятно было наблюдать, не подвергая себя опасности и ратному труду, как движется он со столь великим войском. Дай Бог, чтобы не сделался он соседом людям нашей земли, ибо нет там ни убежища, ни корабля, ни крепости, умей лишь только сражаться!» (с. 184-185). Он считает, что турки не решались штурмовать Константинополь лишь из боязни разозлить западных христиан. «Но когда я вижу равнодушие, которые проявили после падения Константинополя христианские государи и народы, кажется мне, что напрасны были эти опасения [турок]. Не стоит сомневаться, что, если с Божьего попущения [21] дерзнут они на большее, то достигнут всего, что затеют, судя по тем мерам, которые христианский мир противопоставил столь великому оскорблению» (с. 167-168). Нет ли в этих словах намека на то, что и первый Рим, погрязший в грехах, может разделить судьбу второго?

Действительно, лейтмотивом описания Рима — самого обширного в книге — также является идея Упадка. По мнению Софии Каррисо, с выводами которой могу согласиться только частично, это описание — наиболее продуманное во всей книге, построенное по всем правилам риторики и не имеющее ничего случайного («...даже троекратное повторение легенды о разрушении языческих древностей указывает на неуверенность того, кто без особой подготовки пытался втиснуть свой текст в рамки школьных канонов» 22). Оно было предметом подробных фактологических и текстологических исследований; результаты первых использованы в комментарии к тексту, а что касается вторых, то, не анализируя текст так же подробно, как предыдущий, остановимся лишь на главном. Идейным ключом Каррисо считает тексты под статуями знатного («идальго») и простолюдина («виллана»), которые составляют эпилог текста описания. Виллан спрашивает: «Если наш отец Адам, мать — Ева, почему же мы не ровня благородным?» «Все пороками вырождаются и становятся простецами, добродетель же возносит, а нравы облагораживают», — отвечает идальго (с. 36). Непосредственно перед эпилогом содержится обличение пороков римлян (с. 34-35), и следовательно, согласно используемому Каррисо принципу текстуальной корреляции, история с надписями служит объяснением причин, послуживших падению нравов римлян. Всему этому фрагменту добавляется весомость путем ссылки на авторитет античного автора (Саллюстия), которые у Тафура очень редки. Исследователь заключает, что здесь зашифрована следующая идея: «Глубокий упадок Рима вызван в первую очередь нарушением закона, покровительствовавшего идальго» 23 Мэссидж статуй можно перефразировать следующим образом: «Все люди имеют знатность как основополагающий принцип, ибо Адам и Ева были созданы по образу и подобию Божию, но свобода воли приводит к тому, что лишь некоторые придерживаются первоначальной добродетели, и здесь источник появления знати».

* * *

Остановимся коротко на второй части предисловия Тафура, в которой идет речь о том, чтобы, «зная Различие способов управления и многообразие характеров, <…> познакомиться с тем, что наиболее выгодно для государства и его устройства» (с. 2). Это не просто заявление, но действительный интерес Та-Фура, который с исчерпывающими подробностями описывает систему управления государств и городов, Устройство их торговли и быта, интересные технические изобретения и управленческие находки. Эта сторона книги часто дает исследователям повод говорить о Ренессансе и о противоречиях — а как же без них? — между рыцарской и бюргерской идеологией 24. Наступление новой эпохи пытливого изучения видимо явленного мира в книге действительно чувствуется, но способ выражения этого внимания остается еще совершенно средневековым. В меньшей степени это относится к достаточно стройным рассуждениям о системах правления, где Тафур в полной мере выступает апологетом олигархического устройства — во Флоренции (с, 292-296), Генуе (с. 11-14). Венеции (с. 198-217). В описании же бытовых мелочей автор полностью отдается средневековому принципу «нанизывания чудес». «Бюргерские» интересы Тафура, который был горожанином и прожил, судя по всему, почти всю свою жизнь в городе — по крайней мере, ни в книге, ни в документах нет никаких указаний на то, чтобы Тафур жил в своем загородном имении или что таковое у него вообще имелось, — вполне объяснимы. Наличие широкого круга городской идальгии — характерная черта позднего кастильского Средневековья с его сильно развитыми торговыми отношениями [22] и городами. Городская жизнь Европы, «качество которой Тафур по мере своих поездок все больше и больше ценит» 25, предстает перед нами во всех подробностях; особое восхищение путешественника вызывает рейнская Германия и Нидерланды. Он отмечает все, что так или иначе «выгодно для государства и его устройства»: университет в Лувене (с. 260) и разведение лебедей в Хертогенбосе (с. 244), прекрасно организованный двор герцога Бургундского в Брюсселе и тамошняя ратуша — «дом закона, где у них совет, лучший, какой я когда-либо видел» (с. 247-248), функционирование соборной башни с часами в качестве пожарной каланчи в Страсбурге (с. 237). Думаю, нет смысла продолжать этот список; из приведенных примеров видно, что взгляд Тафура на все «полезное» совершенно средневековый. Автору не интересно и не нужно классифицировать и упорядочивать эти сведения; они разбросаны по всей книге, как цветные фигурки на фресках Амброджо Лоренцетти в Палаццо Публико в Сьене или Беноццо Гоццоли в капелле Медичи-Риккарди во Флоренции, и скорее воспринимаются как прекрасные чудеса, а не как части разумно устроенного Творцом Космоса.

И в «рыцарской», и в «буржуазной» ипостаси Тафур выступает как человек, ищущий идеальное общество. Общество, где «благородство крови соответствовало бы моральному благородству» 26, где знать управляла бы не только по праву наследования, но и по праву своих способностей, умения сделать жизнь удобной и красивой без ущерба для веры и нравственности.

* * *

Итогом рассуждений о достоверности книги Тафура могут стать мысли профессора Франко Мерегалли из его статьи «Мемуары Перо Тафура». Он отмечает, что почти все исследователи пренебрегают «временной и, следовательно, экзистенциальной дистанцией» между странствиями и «Странствиями». «Войдем в положение Тафура: кабальеро из славного, но уже весьма провинциального города, доверяет бумаге годы своих странствий, бывшие годами его молодости, уже довольно давно прошедшими: ему было под пятьдесят, и вовсе не казалось неуместным вспоминать, в весьма сдержанной форме, о встречах с некоторыми женщинами. Кажется, особое предпочтение он отдавал немкам» 27. Эпоха путешествий воспринималась им как героическая эпоха его жизни, и всё то, что происходило в 1430-е гг., например, в Италии, было «когда я был там» «estando уо alii», т.е. «в те времена, в которые я путешествовал по тем землям», не важно, несколькими годами раньше или позже. Именно поэтому он пишет о событиях, произошедших раньше его путешествия, — например, об истории графа Карманьолы (1432 г., с. 213) и капитана Обиццино д'Альцато (1435 г., с. 14) — как о современных 28. «Говоря о чужеземных городах, он, естественно, сравнивал их с городами, виденными позже, что придает больший вес общему впечатлению от каждого из них». Когда Тафур пишет об удовольствии, с каким он, не замечая трудностей пути, слушал рассказы венецианца Николо де Конти о царстве пресвитера Иоанна (с. 111), то «именно это удовольствие хочет он выразить, рассказывая о тех днях». «Требовать от него точного и документированного повествования, как от профессора XIX или XX века, ежедневно посещающего научные библиотеки, просто глупо. Тафур — человек, прекрасно умеющий наслаждаться самыми разными вещами, например жизнью венецианцев и жизнью турок, и в этом он вызывает восхищение, если сравнить его с идеологизированным человеком XX в. Он достоверен, но он не был монстром, обращающим заботу о правдивости себе во вред» 29. [23]

ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО ПУТЕШЕСТВИЯ

Для удобства ориентации в тексте прилагаю таблицу с географической и хронологической схемой путешествия Перо Тафура. Поскольку текст не является дневником, хронология может быть установлена лишь приблизительно; точные даты отмечены специально. Схема опирается на данные X. Вивеса и X. А. Очоа 30.

 

Пункт

Государство

Месяц

Дата

Сан Лукар

Кадис

Кастилия

Ноябрь 1436 г.

 

Арсила

Танжер

Марокко

Декабрь 1436 г.

Сеута

Португалия

 

Малага

Гранада

Картахена

Кастилия

Ницца

Прованс

Савона

Генуя

Портовенере

Специя

Леричи

Пьетрасанта

Генуя

25.12

Январь 1437 г.

прибл. до 10.01

Ливорно

Пиза

Флоренция

Флоренция

   

Болонья

Папское государство

Феррара

Франколино

Феррара

Венеция

Венеция

Февраль 1437 г.

 

Рим

Папское государство

Февраль-апрель 1437 г.

до 14.02 — после 31.03

Витербо

Нарни

Тернии

Сполето

Перуджа

Ассизи

апрель 1437 г.

 

Губбио

Урбино

Римини

Римини

Равенна

Папское государство

Венеция

Паренцо

Зара

Рагуза

Венеция

Апрель-май 1437 г.

Ок. 9.04-9.05

Май 1437 г.

[26]

Валона

Неаполь / Турция

Корфу

Модон

Корон

Кандия

Венеция

Родос

Кастеллоризо

Орден госпитальеров

Баффа

Кипр

Июнь 1437 г.

 

Яффа

Рамла

Иерусалим

Вифлеем

Магдала

Иерихон

Египет

 

Бейрут

Ливан

Июль 1437 г.

Фамагуста

Никосия

Баффа

Кипр

Дамиетта

Каир

Синай

Розетта

Александрия

Дамиетта

Египет

Июль-октябрь 1437 г.

Август 1437 г.

Октябрь 1437 г.

Баффа

Никосия

Кирения

Кипр

 

Кастелоризо

Орден госпитальеров

Родос

Октябрь-ноябрь 1437 г.

28.10 — ок. 8.11

Хиос

Генуя

Ноябрь 1437 г.

Ок. 9.11 — Ок. 23.11

Фоджа-Веккья

До 21.11

Галлиполи

Турция

 

Ираклия

Силимврия

Византия

Константинополь

 

Ноябрь-декабрь 1437 г.

С 26.11

Адрианополь

Турция

Декабрь 1437 г.

После 5.12

Синоп

Кастамону / Генуя

 

Трапезунд

Трапезунд

Каффа

Генуя

Декабрь 1437 г. — январь 1438 г.

Тана

Генуя / Венеция

Январь 1438 г.

Солхат

Большая Орда

Трапезунд

Трапезунд

Константинополь

Византия

Февраль-март 1438 г.

Никодемия

Турция

Март 1438 г.

Силимврия

Ираклия

Византия

Апрель 1438 г.

Галлиполи

Турция

Митилена

Византия / Генуя

Негропонт

Венеция

Андрос

Архипелаг

14.04

Кандия

Корфу

Модон

Корон

Венеция

Апрель 1438 г.

 

Валона

Неаполь / Турция

Май 1438 г.

 

Рагуза

Венеция

Анкона

Папское государство

Сплит

Паренцо

Венеция

Венеция

Май-июнь 1438 г.

С 22.05

Кьоджа

Июнь 1438 г.

 

Франколино

Феррара

Феррара

Ок. 5.06 — ок. 25.06 [27]

Парма

Пьяченца

Милана

Июнь 1438 г.

 

Милан

 

Июль 1438 г.

 

Люцерн

Баден

Швейцария

Июль 1438 г.

 

Базель

Базель

   

Страсбург

Майнц

Франкфурт

Кобленц

Кёльн

имперские города

Август 1438 г.

 

Клеве

Клеве

   

Неймеген

Хелдерн

   

Хертогенбос

Мехелен

     

Брюссель

Брюгге

Аррас

Гент

Антверпен

Лёвен Хертогенбос

Бургундия

Сентябрь 1438 г.

 

Неймеген

Хелдерн

   

Кёльн

имперские города

   

Майнц

   

замок Лёвештайн

Бавария-Пфальц

Октябрь 1438 г.

Ок. 5.10 — ок. 15.10

Страсбург

Базель

     

Шаффхаузен

Констанц

Ульм

Нёрдлинген

Нюрнберг

имперские города

Ноябрь 1438 г.

С 22.11

Эгер

Прага

Богемия

   

Бреслау

 

Ноябрь-декабрь 1438 г.

 

Вена

Австрия

Декабрь 1438 г. — январь 1439 г.

 

Буда

Венгрия

Декабрь 1438 г.

 

Винер-Нойштадт

Австрия

   

Тревизо

Падуя

Венеция

Январь 1439 г.

 

Феррара

Феррара

 

С 19.01

Венеция

Венеция

Январь-март 1439 г.

 

Виченца

Верона

Венеция

Венеция

   

Флоренция

Пиза

Фиренцуола

Флоренция

Февраль 1439 г.

 

Болонья

Папское государство

   

Феррара

Феррара

   

Равенна

Папское государство

   

Римини

Римини

   

Пезаро

Фано

 

Март 1439 г.

 

Анкона

Папское государство

   

Бриндизи

Неаполь

  [28]

Мессина

Патти

Липари

Палермо

Монреале

Трапани

Агридженто

Сиракузы

Катания

Сицилия (Арагон)

Апрель 1439 г.

 

Кальяри

Сардиния / Арагон

   

ГЕОГРАФИЯ ПЕРО ТАФУРА

РУКОПИСЬ и ПУБЛИКАЦИИ

Существование сочинения о странствиях Перо Тафура никогда не было тайной, его упоминают и цитируют в своих трудах испанские авторы XVI-XVIII вв. 31. Однако лишь в 1874 г. в «Коллекции редкостных и забавных испанских книг» появилось издание «Странствий и путешествий Перо Тафура по всему свету», подготовленное академиком Маркосом Хименесом де ла Эспадой (1831-1898) по единственной известной рукописной копии.

Эта копия в 91 1/2 л. датируется (по почерку) началом XVIII в. и находится сейчас в университетской библиотеке Саламанки (MS 1985). Происходит она из библиотеки Colegio Mayor de San Bartolome de Cuenca в Саламанке, а в XIX и первой половине XX в. хранилась в книжном собрании при королевском дворце в Мадриде (Biblioteca patrimonial, затем Biblioteca Real, затем Biblioteca de Palacio). M. Хименес де ла Эспада считает ее заслуживающей доверия, ибо она сохраняет особенности старокастильского языка, нерегулярную орфографию и пунктуацию XV в. Уверенность в ее точности дает и тот факт, что фрагмент, опубликованный в 1586 г. в книге А. де Моралеса, полностью — кроме одной буквы — совпадает с текстом рукописи 32. Слова или строки, не сохранившиеся в первоначальном манускрипте, обозначены в ней отточиями. Похоже, что исходный текст был написан в два столбца, что в нем недоставало верхней трети первого листа (таким образом, утрачено название сочинения и часть предисловия), а первые строки второго листа невозможно было прочитать. Утрачена и заключительная часть рукописи.

Издание 1874 г., ставшее основой для всех дальнейших публикаций, -двухтомное. Хименес де ла Эспада привел орфографию и пунктуацию в соответствие с языковыми нормами середины XV в., исправил очевидные ошибки переписчика, восполнил некоторые пробелы рукописной копии; в целом публикация была осуществлена на высоком для своего времени уровне. Текст был сопровожден объемными приложениями, не лишенными существенных недостатков: географический указатель неполон, комментарий крайне выборочен, биографический указатель (скорее, словарь), напротив, огромен, что делает невозможным быстрое обнаружение необходимых сведений. В 1926 г. выходит полный перевод книги Тафура на английский язык, подготовленный Малькольмом Леттсом. Вступительная статья не идет дальше пересказа сведений из издания 1874 г., зато примечания носят самостоятельный характер и содержат много интересных фактов и библиографических указаний. Перевод удовлетворителен, хотя М. Леттсу не всегда удается избежать соблазна упрощения неясных или спорных мест. Испанское переиздание 1934 г. не внесло в изучение текста ничего нового.

В 1982 г. профессором Франсиско Лопесом Эстрадой было осуществлено третье издание книги Тафура. Оно включило в себя полное факсимильное воспроизведение издания 1874 г., а также не совсем полный библиографический обзор, новые указатели и перепечатку подробного исследования монсеньора X. Вивеса о книге (1938). Ф. Лопес Эстрада подчеркивал, что «книга содержит достоинства — в том, что касается литературного жанра, к которому она относится, — достаточные для того, чтобы считать ее одним из лучших европейских произведений своего времени», и сетовал на невнимание к ней ученых и [29] читающей публики 33. К счастью, публикация 1982 г. получила широкий отклик и стала началом глубокого и систематического изучения сочинения Перо Тафура. До конца столетия — в 1986 и 1995 гг. — она выдержала еще две перепечатки. Предпринимаемое мной издание не является публикацией рукописного оригинала, и потому вносимые изменения сведены к минимуму. Старокастильский текст воспроизводится по изданию 1874 / 1982 гг. без каких-либо морфологических или синтаксических дополнений и исправлений. Отточиями в угловых скобках обозначены лакуны в манускрипте, а также фрагменты, вставленные издателем, М. А. Хименесом де ла Эспадой. Для удобства читателя заново произведена разбивка на абзацы. Сохранена нумерация страниц издания 1874 / 1982 гг. — поскольку по ним приводятся цитаты и ссылки во всей существующей литературе.

* * *

Благодарю за многообразную помощь в осуществлении исследования Карлоса Масиеля (Мехико), Аделу Эскрибано и Хосе Симона (Барселона), Педро Баденаса и Хосе Антонио Очоа (Мадрид), Аниту Ваннер (Цюрих), Алексея Михайловича Лидова и Дмитрия Евгеньевича Афиногенова (Москва). Низкий поклон покойной Ольге Игоревне Варьяш, без поддержки которой эта работа не состоялась бы. Сердечно признателен за советы и помощь в работе над книгой Наталье Абрамовне Барской, а также Галине Александровне Поповой, Наталье Анатольевне Вагановой, Светлане Владимировне Близнюк и Михаилу Юрьевичу Медведеву; особо — Виталию Егоровичу Сусленкову, в частности, за подбор иллюстраций. Выражаю искреннюю благодарность также всем остальным друзьям и коллегам — за их моральную, интеллектуальную и иную поддержку в течение того десятилетия, что готовилась эта книга.


Комментарии

1. Здесь и далее ссылки на книгу Тафура даются без указания автора прямо в тексте. Номера страниц даются по изданию М. Хименеса де ла Эспады: Tafur P. Andancas е viajes de Pero Tafur рог diversas partes del mundo avidos (1435-1439). Ed. M. Jimenez de la Espada. Madrid. 1874.

2. Ramirez de Arellano R. Estudios biograficos: Pero Tafur // Boletfn de la Real Academia de la Historia, 41 (1902). P. 274.

3. Ibid. P. 275.

4. Ibid. P. 274-275.

5. Vives J. Andancas e viajes de un hidalgo espanol (Pero Tafur. 1436-1439), con una description de Roma // Tafur P. Andanqas e viajes de un hidalgo espanol (1436-1439). Ed. F. Lopez Estrada. Barcelona, 1982. P. 9-10.

6. Ф. Мерегалли считает, например, что Тафур специально не описывает свое посещение Женевы. Ее название всплывает случайно, при перечислении крупных ярмарок, которые видел Тафур (с. 260). Дело в том. что, путешествуя в Женеву, он должен был проезжать Рипай, где жил в добровольном уединении Савойский герцог Амедей VIII (1383-1451): очевидно, что Тафур не уклонился бы (и, скорее всего, не уклонился) от встречи с еще одной венценосной особой. Этот герцог был активным сторонником Собора, и именно он в октябре 1439 г. был избран папой Феликсом V. К 1453-1454 гг. когда писалась книга, этот конфликт был разрешен: папа Николай V (1447-1455) простил Феликса V и его сторонников. Ф. Мерегалли полагает, что Тафур не знал об этих переменах и предпочел умолчать о встречах, которые могли его явным образом компрометировать (Meregalli F. I. as memorias de Pero Tafur // Dicenda. Cuadernos de Filologia Hispanica. 6 (1987). P. 302-304).

7. Ramirez de Arellano R Op. cit. P. 247

8. Vives J. Op. cit. P. 20.

9. Ibid. P. 21-22.

10. Meregalli F. Op. cit. P. 299.

11. Bee termini post quos, приводимые выше, относятся ко второй половине книги. Первая могла бы быть начата и раньше, но вряд ли до падения Альваро де Луна, поскольку его имя скорее всего стояло бы в предисловии. Поскольку фаворит был казнен в июне 1453 г., кажется логичным считать, что книга вряд ли была начата задолго до этого. Характер изложения в книге, с явным стремлением к полноте и обширности описаний в начале и постепенным сокращением и схематизацией их к концу — в пользу сосредоточении на ярких жизненных эпизодах, — свидетельствует, как мне кажется, о заметном утомлении к концу работы над текстом и, следовательно, о том, что он создавался без значительных перерывов, вероятно за достаточно короткое время. Впрочем, предисловие могло быть переписано в самом конце.

12. Meregalli F. Op. cit. P. 301.

13. Ibid. P. 301.

14. Manrique J. Poesia. [S. 1]. 1994. P. 113, 115. Пер. И. Тыняновой: Европейские поэты Возрождения. М... 1974. С. 533-S3S.

15. Любопытная деталь. В 1476 г. крестьяне деревни Фуэнте Овехуна восстают против великого командора ордена Калатрава Фернандо де Гусмана (сюжет прославленной в России пьесы Лопе де Веги «Фуэнте Овехуна») — того самого, кому посвящены «Странствия и путешествия», — и Тафур оказывается одним из чиновников, посланных Кордовой привести деревню под власть города. Все сведения, касающиеся последнего периода жизни Тафура, опубликованы Р. Рамиресом де Арельяно (Ramirez de Arellano Op. cit. P. 282-293).

16. Ibid. Р. 289-290.

17. Rubio Tovar J. Libros espanoles de viajes medievales. Madrid, 1986. P. 91-92. Beltrrin R. Tres itineraries sobre el «Tratado de las Andanqas e viajes de Pero Tafur» // Monteolivete, 2 (1985). P. 32-33. Carrizo Rueda S.M. Hacia una poetica de los relatos de viajes: a propbsito de Pero Tafur // Incipit, 14 (1994). P. 138.

18. La Brocquiere В de, Voyage d'Outremer de Bertraudon de la Brocquiere. Ed. Legrand d'Aussy. Paris, [s. a].

19. Ochoa Anadon J. A. Pero Tafur: un hidalgo castellano emparentado con el emperador bizantino. Problemas de heraldica // Erytheia, 6.2 (1985). P. 285.

20. Eberenz R. Ruy Gonzalez de Clavijo et Pero Tafur: l'image de la ville // fitudes de lettres (Lausanne), 3 (1992). P. 29-51. Pirez Priego M. A. Estudio literario de los libros de viajes medievales // Epos, 1 (1984). Carrizo Rueda S. M. Hacia una poetica de los relates de Vlajes: a proposito de Pero Tafur // Incipit, 14 (1994). P. 103-144. См. также: Масиель Санчес Л. К. Города в западноевропейских книгах путешествий первой половины XV века // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2002. N' 2. С. 67-82.

21. Carrizo Rueda S. М. Op. cit. P. 131.

22. Ibid. Р. 130.

23. Ibid. Р. 131

24. Х. Рубьо называет «Странствия» — книгой кабальеро. (Rubio Tovar J. Libros espanoles de viajes medievales. Madrid. 1986. P. 91-92), P. Бельтран склоняется к мысли о преобладании «буржуазного. (Beltran R. Tres itineraries sobre el «Tratado de las Andanqas ё viajes» de Pero Tafur // Monteolivete. 2 (1985). P. 32-33). С. Каррисо считает, что напряжение «поддерживается, не склоняясь ни в ту ни в другую сторону, на протяжении всей книги как одно из многочисленных проявлении ее не приводимом к биному знаменателю сложности; ведь речь идет о произведении, пронизанном полифонией, доходящей порой до неразрешимых противоречий» (Carrizo Rueda S. М. Op. cit. P. 138).

25. Eberenz R. Op. cit. P. 40

26. Ibid. P. 139.

27. Mercgalli F. Op. cit. P. 300.

28. Ibid. P. 299-300.

29. Ibid. P. 300.

30. Vives J, Op. cit. P. 27-57; Ochoa Anadort J. A. Le voyage de Pero Tafur par les cotes greques. II. L'Egee de l'est // Buzantio kai Latinoi sto Anatoliko Aigaio. Ciou. 1991.

31. Амбросио де Моралес и Гонсало Арготе де Молина называют книгу «Itinerarios». См. Meregalli F. Op. cit. P. 298.

32. Ibid. P. 298.

33. Lopez Estrada F. Presentacion bibliografica // Tafur P. Andancas e viajes de un hidalgo espanol (1436-1439). Barcelona. 1982. P. IX.

(пер. М. К. Масиель Санчес)
Текст воспроизведен по изданию: Перо Тафур. Странствия и путешествия. М. Индрик. 2006

© текст - Масиель Санчес М. К. 2006
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Николаева Е. В. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 2006