Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

РУОТГЕР

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ БРУНО, АРХИЕПИСКОПА КЕЛЬНСКОГО

VITA BRUNONIS ARCHIEPISCOPI COLONIENSIS

33. Жизнь св. Бруно, архиепископа Кельнского. 928-965

(в 966 г.).

Предисловие автора биография.

Милостью Христа блаженному и в полном блеск премудрости светлейшему архиепископу Фолькмару 1 своему господину, последний из его слуг, Руотгер, желает славы вековечной! Вы, достопочтенный и святейший господин, возложили на меня тяжкое, но сладкое бремя, а именно, написать, как съумею, жизнь великодушного и вызывающего удивление архиепископа Бруно. Хотя он своими добродетелями заслужил славу, которой мое слабое перо не в состоянии описать по достоинству, но тем не менее для меня было величайшим наслаждением осмелиться говорить о жизни великого человека, ибо на то я получил от вас приказание. В начале своей жизни Бруно обнаружил такие качества души, что, казалось, он родился не для того, чтобы жить для себя, но был сотворен единственно для спасения и блага людей. Какое бесчисленное множество знаем мы его подвигов, заслуживающих вечного воспоминания! Но пусть читатель не ожидает, чтобы я, или кто другой, был в состоянии справиться с таким огромным материалом; если бы кто захотел на деле исполнить подобное предприятия во всем объеме и сообразно с истиною, то ему пришлось бы написать целые книги о каждом отдельном годе. Я думаю, что нужно было бы заняться многим и во многих местах, чтобы передать грядущим поколениям воспоминания о его деятельности или устно, или письменно, ибо его влияние не ограничивалось одною какою нибудь провинциею, или одним каким нибудь государством: куда бы он ни являлся, везде его кротость, труд и ревность направлялись на блого и успех человечества. Многие между нами могли бы представить о том громкое и красноречивое свидетельство, и если иные не обладают литературными дарованиями, то во многих местах науки и искусства, поддерживаемые учениками Бруно, служат ему живыми памятниками и достигли такого процветания, что те мужи могли бы не только рассказать о величайших и знаменитейших его деяниях, но и украсить свою речь. Как много знаем мы учеников этого великого человека, достигших звания епископа, как многие из них прославились примерным исполнением обязанностей своего духовного призвания! Все они пользовались особенным его доверием и могли бы прославить более [519] совершенно жизнь своего наставника великим памятником бытописания. Но, о мой высокий владико, кто же такой я, осмелившийся отвечать на твое желание?! Впрочем! я сделал свое дело, как умел, не питая особенного доверия к своим силам, но следуя беспрекословно чувству повиновения. И если для меня было невозможно достигнуть предназначенной цели, за то я старался почтить и оценить ваше приказание во всей его важности, и, позабыв недостаточность своих сил, погрузился в вас и оком и духом. Вследствие того я прибегаю к щедротам вашей милости, прося заместить отсутствие в моем труде лоска и ораторских украшений мыслью, что я пишу жизнь того мужа, которого вы любили несказанно за его добродетели. Всемогущий Бог да сохранит вас к нашему благу невредимым и благополучным на долгое время.

Жизнь архиепископа Бруно начинается.

1. Дело мудрого без сомнения состоит в том, чтобы знать, откуда происходят те дары, которыми мы наделены: но да не подумает кто нибудь, что они имеют свой источник в нас самих, или сообщены божеством по нашему праву и заслугам. Потому что на вопрос: что принадлежит нам по праву? мы должны отвечать: быть наказанными; но божеское милосердие действовало предвечно, чтобы доставить человекам благодать на благодать; и если человек приобрел что нибудь, то потому что Бог так восхотел, а не потому, что человек заслуживал того; «ибо, говорит апостол 2, что ты имеешь, чего бы не получил? а если получил, что же хвалишься, как будто не получил»? Но по необъяснимому предопределению божественной благодати, избранники божий наделен драгоценными и богатыми дарами этой благодати, но так, что они по ней заслуживают до известной степени то, чем они наделены; один наделен более, другой менее, но повсюду находится тот же дух, который действует во всех, сообщаясь каждому по мере его возможности. Только своего единородного сына наделил Бог не по мере своей воли, «ибо в нем, как говорит апостол 3, обитает вся полнота божества телесно»; своих же членов одаряет он по вместимости каждого; он дает им все для пользования, все, т. е. самого себя, ибо «Бог есть все во всем» 4. Эти различные величины и то разнообразное распределение даров составляют в высшей степени замечательный вопрос, как тот дом божий, [520] прекрасный в своей славе и богато разукрашенный, со временем явится, и о котором сказано: «Это твой святой храм, дивный в своей гармонии» 5.

2. Еще недавно многие могли смотреть на достопочтенного Кельнского епископа Бруно блаженной памяти, и мудрые узнавали легко, что прославляет этого мужа и ставит его выше братьев. Те, которые наслаждались его обществом и дружбой, не могли довольно надивиться его речам и деяниям. В нем соединялись два рода весьма различных качества: благородство происхождения, высокое звание, изумительное богатство познаний, которые обыкновенно делают человека заносчивым, вместе с такою кротостью сердца и смиренною внешностью, что можно было подумать: нет никого, кто был бы ниже его. Все, что служит расточительной и роскошной жизни, находилось в его распоряжении, но он тщательно и неуклонно старался об устранении всего того от себя. Одним был он для внешнего ока людей, другое находил в нем тот, кто искал его сердцем. Впрочем, я думаю, для назидания многих будет достаточно, если мы, при описании жизни Бруно, начнем прямо с его детских лет: уже и в них бедные и уничиженные найдут для себя утешение и отраду, а знатные и богатые — серьезный урок и предостережение. Его предки, как только помнят люди, принадлежали к благороднейшим мужам в народе 6; нет никого в его роде, который был бы обезглавлен или обесчещен; но Бруно превзошел всех, исключая преславных императоров и королей, приятностью нравов, славою в науках и искусствах, и другими всякого рода нравственными преимуществами. Он родился в то время, когда его отец, преславный король Гейнрих (I), смирил диких варваров (т. е. венгров), уничтожил опасности внутренней войны, начал с величайшим рвением дело восстановления государства из его развалин, и стал править ему преданным народом, с мечем правды в руках и в твердом счастливом мире. Таким [521] образом, время его рождения было само по себе предзнаменованием тех благ, того благоденствия и благословения, которые он впоследствии утвердил 7. Стремясь всею душею ко всему доброму, он желал прежде всего мира, как основы и опоры всякой добродетели, мира, который, как ему было известно, вызывает и обусловливает всякое благо, действительно, спокойные времена необходимы человеку для упражнения и укрепления себя в добродетели, чтобы он в минуту тревоги и борьбы мог обнаружить силу и твердость.

В гл. 3,автор изображает в самых сжатых чертах картину бедственного положения Германии при Гейнрихе I и его торжество над внутренними и внешними врагами к началу 30-х годов X столетия.

4. Около этого времени (т. е. в 931 или 932 г.), благородное королевское детище (т. е. Бруно) достигло почти 4 лет, и для первого обучения было вручено достопочтенному епископу Утрехтскому Бальдрику, который здравствует и по настоящее время (т. е. в 966 г.). В то время, когда Бруно, находясь в таких хороших руках, делал утешительные успехи, ярость норманнов, как бы смиренная его обаянием, притихла, и церкви и прочие здания, от которых едва виднелись печальные развалины, могли быть снова отстроены. Таким образом, ни одна эпоха его жизни не прошла без благословения и пользы для святой церкви. Ибо хотя и без его ведома и содействия, но тем не менее чрез него и его ради христианский народ, освобожденный от врагов, возносит теперь хвалы Богу. Изучив начатки грамматики, Бруно начал читать, под руководством своего наставника, произведения поэта Пруденция 8; мы слышали о том от него самого, как он часто любил то рассказывать для прославления Господа. Этот поэт кафолический и по вере, и по стремлениям, отличается любовью к истине и силою языка, приятен по форме и богат по содержанию; он исполнил сердце ребенка такою радостью, что этот не только усвоил себе слово-в-слово его произведения, но и постиг их глубокий смысл, так сказать, чистейший духовный нектар, которым они пропитаны. Впоследствии не легко было указать на какое нибудь ученое произведете римлян или греков, какого бы оно рода ни было, которое бы он не изучил при живости своего духа и неутомимости стремления. И ни громадность его богатств, ни громкие и беспокойные тревоги общественной жизни или какие нибудь другия препятствия не были в состоянии отвлечь Бруно от таких благородных занятий. Его ревностные помыслы и беспрерывные научные труды свидетельствовали о ясности его духа; действительно, духовная деятельность и серьезные работы обратились для [522] него в привычку, как о том сказано 9: «Уже и ребенок дает знать о ceбе своими занятиями, будет ли он благочестив и праведен». Как в отношении самого себя он не допускал, чтобы, распущенность и легкомыслие других ослабляли его ревность, или пустая беседа направляла его на худое, так и в отношении книг, изученный им, он не мог терпеть, чтобы в них делались перемены без смысла и толку, чтобы оне были произвольно исправляемы, и чтобы вообще с ними обращались легкомысленно; он думал, что ни в чем не должно быть небрежным, как сказал и Соломон: «Кто о малом небрежен, тот надает мало-по-малу».

5. Когда умер отец Бруно (т. е. король Гейнрих I), укрепив и умиротворив свое государство (2 июля 936 г.), управление перешло в руки Оттона (I), старшего сына, сильного благословением господним и помазанного елеем радости, по воле и согласию князей, в сто-восемьдесят-восьмой лустр (lustrum — период 5 лет), 63 индиктиона от рождества Господа нашего И. Христа 10; это был муж, которому Дух божий вложил дары истины и веры. Описать великие качества этого императора было бы слишком большою задачею, под тяжестью которой я мог бы пасть. Ибо слава его и хвала превысили бы силу красноречия самого Цицерона. Оттон вызвал своего брата Бруно, уже посвятившего себя Богу и в то время еще юному, для занятия почетного и ему подобавшего места, из уединенной школы ко двору, который можно сравнить с зеркалом: при нем, как в зеркале, все то, что свет оставляет без внимания, является чище и лучше от светоча науки, ибо туда со всех сторон стекаются все имеющие какое нибудь значение; преследуемые завистью и клеветою находят там верное убежище. Там сияют образцы мудрости, благочестия и правды, какие когда либо встречались на памяти людей. Те, которые прежде даже казались чрезвычайно учеными, при дворе Оттона покрывались стыдом и чувствовали необходимость начать учение с азбуки, и тем самым как бы говорили: «Наконец-то мы будем иметь дело с истиной». У кого несмело бьется сердце в груди, тот со страхом и трепетом держит себя в отдалении от этого верховного судилища науки. Сам Господь исполнил Бруно, этот свой сосуд, духом истины и разума. Но Бруно не довольствовался тем, чтобы собрать в сокровищницу своего сердца только то, что может быть легко приобретаемо; нет, он привлекал к себе издалека все, что вызывало изумление и казалось чудом; если какой нибудь историк, оратор, поэт и философ создавали что нового и великого, он исследовал то тщательно вместе с [523] знатоками того или другого языка; если кто нибудь, при помощи своего быстрого, ловкого и всеобъемлющего духа, выступал вперед, как учитель, Бруно со всем смирением спешыл сделаться его учеником.

6. Часто случаюсь ему сидеть между ученейшими знатоками греческих и римских древностей, когда они веля беседу о возвышенности философии и полной выработке отдельных вопросов, которые она обнимает; а Бруно являлся среди их ученых посредником, представляя спорящим сторонам примирительные мнения, вызывавши одобрение всех, кто присутствовал хотя он сам вовсе того не искал. Славу для него заменил голос собственной совести, и он переносил, не оскорбляясь, всякое противоречие себе и осуждающий отзыв. Все это часто замечал верный глаз Оттона, величайшего из земных королей, который в этом отношении никогда не ошибался; между тем как Оттон укрепил своею силою и мудростью внешнюю сторону государства, Бруно облекал с тем же великолепием и блеском его внутреннюю жизнь. И видел все это сам Господь Бог, который в своем милосердии блюдет за дарами, которыми наделяет; ибо иначе, как мог бы Бруно, при своем высоком положении, устранить от себя всякое высокомерие, если бы этот благочестивый муж не пользовался помощью самого Господа Бога.

7. Епископ Израил Скотигена, учитель Бруно, у которого по его собственному признанию он всего более научился, на вопрос о достоинствах Бруно отвечал, что он был по истине святым мужем. Вот достохвальный и справедливый отзыв учителя о своем ученике! Греки, которые были также его наставниками, приходили в изумление от ясности его ума; они рассказывали чудеса о его способностях своим согражданам, страсть которых в прежнее время была направлена только на то, «что они говорили или слушали что небудь новое.» 11

8. Как часто у него проходил весь день за приемом просьб угнетенных, за утешением опечаленных и помощью бедных; и вообще его деятельность повсюду была такова, что несчастные смотрели на него, как на свое прибежище. Оттого и происходило то, что даже и в часы досуга никто не бил так занят делом, как Бруно, и среди дел он никогда не оставался без досужной минуты. Он занимался работой до поздней ночи, и все, что имело какое нибудь достоинство, приказывал отмечать. Латинским языком Бруно не только владел в большом совершенстве, но даже мог исправлять его у других. Впрочем подобные замечания он не делал никогда сердито и ворча, напротив с веселою шуткою и приятным образом. После обеда, когда другие имеют обычай несколько отдыхать, он занимался ревностно чтением и размышлением. Утренние часы дня не дозволял [524] ничем нарушать, и не терял их на сон; любил читать с важностью и спокойствием те шутки и мимические игры, которые, будучи представляемы многими лицами в комедиях и трагедиях, возбуждают сильный смех: содержание их он ни во что не ставил, но ценил в них хороший и изящный язык. Его рабочая комната, если можно так выразиться, была назначена для прогулки: ибо хотя его дух всегда пребывал в покое и невозмутимом мире, но за то тело его нуждалось постоянно в движении. Повсюду, на походе и в палатке возил он с собою свою библиотеку, как кивот завета, и был снабжен источниками и средствами для своих работ: источники — в священном писании, средства — в языческих произведениях. Его можно было сравнить с тем хозяином, «который выносит из сокровищницы своей новое и старое» 12. Даже во время путешествия он не оставался без деятельности, и среди деловой тревоги и суеты людей умел быть в уединении.

9. На божественной службе он был строг и ревностен; его молитва — коротка, но ясна. С тем, с кем вместе жил, он был приветлив и предупредителен, между тем как душа его была занята чем нибудь другим. Ничто не могло бы иначе сделать его столь любимым всеми и доставить ему возможность направить столь многих на добро. Если какой нибудь пастырь церкви или вообще хороший писатель того времени создал что нибудь великое в богословии, то всякий представлял ему труд, как единственному человеку, который мог дать ход ему и доставить поддержку; и никто не надеялся на самого себя и на свои силы, если не был уверен, что Бруно станет с ним рядом, как союзник в борьбе за божественную правду. Служитель божий имел во всяком деле удачу, что бы он ни начал; народную молву ни во что не ставил; для него было ясно не только то, что совершалось на глазах, но и отдаленное будущее. Так, однажды увидев своего брата, носившего имя отца (Гейнриха Баварского), и Куно 13, вступившего в родство с королевским домом, как они часто вели тайные разговоры, особенно во время службы, он пророчески сказал: «Какою злою враждою разрешится эта дружба, заключенная на погибель». И впоследствии события оправдали такие слова.

10. Управление отдельными монастырями было первою духовною обязанностью, возложенною на Бруно еще в его юности 14; на основании [525] надлежащих правил церкви он съумел побудить монахов, отчасти силою, отчасти с доброй воли, жить по правилам ордена. С согласия императора, Бруно дал местам, посвященным Богу, их древния льготы и права, не извлекая из того никаких выгод ни для себя, ни для приближенных, если только сами монахи, побуждаемые любовью, не приносили ему каких нибудь подарков. Так видим мы в Лорше 15, одаренном королевскими щедротами, право свободного выбора и многия другия благочестивые воспоминания, служащия памятником того великого мужа. Но между тем как он, если можно так выразиться, шел гигантскими шагами от одной добродетели к другой, и куда бы ни ступал, повсюду приводил в исполнение волю божию, в церкви божией поднялась буря раздора, которая, я полагаю, должна была таиться в сердца отдельных стражей, стоявших пред вратами божьего дома (953 г.). И случилось так, что некоторые единомышленники дьявола, побуждаемые духом зависти, возъимели намерение умертвить императора (т. е. Оттона I), в котором заключено спасение всего народа, и который служит светом земли. Почему их злое намерение не исполнилось, о том говорят евангелисты «Кто замышляет злое, тот боится света». По милости божией замыслы адского змея не удались, но злодеи распространяли яд свой мерзости по всем концам государства. Хотя это обстоятельство угрожало повести за собою падение законов и погибель народа от грабежа и убийств повсюду, но нигде зло не свирепствовало ужаснее, как в восточных странах. Там и князья, привыкшие к своеволию и хищничеству, и народ, жаждавший мятежа, все ждет взрыва внутренних междоусобий, чтобы обогатиться на счет других.

11. В то время (9 июля, 953) был отозван от земли и приобщен к бесплотным духам пастырь св. Кельнской церкви Винфрид, уже давно ослабевший телом, но всегда верно преданный императору и отчизне. Народ, лишенный своего вождя, не смотря на свое замешательство не принял никакого участия в восстании, и следуя внушениям дворянства, и всего духовенства, избрал в утешение себе Бруно, мужа испытанного, благородного и великодушного. Бруно, при всей своей юности отличался справедливым характеров и был, не смотря на свое высокое и блестящее положение, смиренномудр и добросердечен. В глубине премудрости, дарованной ему, он не стремился знать больше, сколько, необходимо, но заботился о том, чтобы знать и вместе с кротостью верить; при своих царских богатствах он был скуп на себя и щедр для друзей. При избрании его отличился в особенности епископ Готфрвд; впрочем трудно сказать, кто кого предупреждал при подаче голосов. Только одно то обстоятельство держало их между страхом и надеждою, что, сравнивая достоинство звания с громкою [526] славою избираемого, они могли опасаться предложить ему что небудь невполне достойное его высокого положения. И действительно, если есть во всей империи какой нибудь епископский престол могущественный и славный своим духовенством, народом, церквами и другими качествами, то это именно Кельнский престол, единственно достойный подобного пастыря.

12. Когда все сходили посмотреть еще не погребенное тело умершего блаженной памяти архиепископа и по обычаю выставленного для лицезрения, четыре лучших члена святой коллегии и четыре мирянина, все отличные и по нраву, и по образованию, были избраны в один голос и одну во Христе мысль, с тем чтобы они известили о всем случившемся при дворе и, сообщив о последовавшем за печальною потерею избрании, умоляли об избранной уже утехи осиротевшей паствы. И — благодарение Господу Богу — императорскому величеству была богоугодно воспринять на себя заботы соответственно времени и месту и немедленно отправить на защиту покинутого стада гостя, о котором умоляли с такою настойчивостью. Так наконец выступил Бруно из лагеря земной власти в скинию небесного властителя для борьбы с врагами духа силою науки и многоиспытанной добродетели — этими орудиями веры. Его новые спутники скоро узнали о нем, что он одобряет, и что его страшить. Бруно во всем обнаруживал приветливость и кротость, и хотя ничто не ускользало от его проницательности, но тем не менее он распрашивал в точности о своих будущих обязанностях и привычках жизни, которые ему надлежит принять. Держал себя с достоинством и вместе радушно; таким образом, он являлся пред толпами, стекавшимися отвсюду, важным, но в тоже время приветливым, и производил на всех удивительное впечатление.

13. Наконец все прибыли к святому престолу, который еще прежде времен был назначен этому благочестивому правителю, и Бог вручил ему этот престол во-время. Народ теснился отвсюду, н на улицах произошло страшное движение; из монастырей собралось духовенство; во множестве стекались монахини; все сословия, оба пола принимали участие в этой великой радости. Ликующая церковь в этот торжественный день отлучала от груди своего вскормленника, сосавшего ее сосцы до того времени; теперь он вырос в благодати и сам сделался духовною матерью, чтобы в любви воспроизвести потом детей для прославления Христа. Присутствовавшие в большом числе епископы и сенаты святого духовенства, при одобрении и восклицаниях собравшейся толпы, возвели в епископский престол мужа избранного Богом и людьми и все воздали хвалу Богу, воспевая и играя на органах и кимвалах; всякий по своему выражал свою радость.

14. С того времени Бруно всеми своими деяниями и помыслами [527] устремлялся на защиту и воздаяние почестей святой матери церкви: извне он искал защити, внутри — почестей; защиты — в мирских делах, почестей — в делах духовных. Прежде всего он любил дом божий, как место обиталища славы господней; часто и явно выражал он такое свое стремление, но было бы излишне о том распространяться, так как память о его великих делах свежа в народе, который никогда не перестанет говорить о нем, пока будет предан вере и истине. Впрочем мы тем не менее намерены сказать несколько об отдельных его деяниях, как то и было предпринято нами, для примера и поучения другим историкам. Но невозможно проследить за всею деятельностью такого мужа при ежедневном возрастании его добродетелей, и воздать должную хвалу за его великие заслуги, которые он накоплял повсюду, по примеру трудолюбивых пчел, своими добрыми делами и помощью бедным и утесненным, да разносится тем благоухание Христа. Мучимые жолчною завистью, люди невежественные в изящных искусствах и науках, старавшееся клеветою унизить его деяния, но не умевшие ни оценить их, ни воспрепятствовать им, приготовлял только себе смерть и вечное осуждение, как угрожал пророк 16 говоря: «Горе тем, которые называют зло добром и добро злом, которые делают из мрака свет, и из света мрак, и из сладкого сладкое, и из сладкого кислое». — «Кто последует мне, сказал Господь 17, тот не будет ходить во тьме. Но пророк вероятно не спешил своим приговором и едва ли бы осудил кого на основании своего собственного мнения. Участь доброго человека не нравится злому, и потому хорошие люди направляют свою жизнь не по праздным речам толпы, а в духе истины и по собственной совести.

15. Не за долго до вступления в епископскую должность этого мужа, воспитанного в законе божием, мятежные жители нашего государства, возбуждаемые дьявольским духом против Господа нашего Иисуса Христа, возъимели намерение овладеть Кельном, рассчитывая или склонить на свою сторону великодушный народ королевства Лотарингия, или навести страх беспрерывными вражескими вторжениями, к чему представляло удобство самое положение места. Но когда этот сын мира, великий страж церкви господней явился в город, те враги мира были поражены неописанною печалью и отчаялись привести свои планы в исполнение. Это и послужило источником всех поношений, клеветы, брани и разнообразной низкой лжи. Конечно вся такая клевета не могла поколебать пастыря, ни увлечь его, но рассчитывали ложью отвлечь от него сердце паствы. Великие и мудрые люди могут конечно возбуждать против себя и зависть, и злобу, но сами они не питают таких чувств. [528]

16. Около этого времени (авг. 953 г.) император и его войско осаждали богатый и могущественный город Майнц, наполнений врагами империи, где в прежнее время владычествовала обыкновенно религия во всей своей чистоте, и куда теперь стекалась вся мерзость раздора и злобы. Мнение князей и народа о характере архиепископа 18 расходилось: одни (т. е. князья) превозносили до небес его невинность, прославляли его добродетели, и утверждали, что все беспокойства, происходившие в разных местах и особенно в этой стране, были ему ненавистны, что он проклинал всякие партии и потому удалился от зрелища их борьбы, и что ему все равно, кому город противится, кому повинуются солдаты. Почти таково было мнение тех, которые, будучи сами замешаны в тот отвратительный заговор, хвастались содействием архиепископа, его советом и полным доверием, и защищали себя тем, что их дело не может быть худо, если на их стороне стоит такой человек. Другие же (т. е. народ), и это были почти все проникнутые божественною благодатью, полагали, что надобно чтить установления Богом власти, и со всею преданностью следовали за императором, защитником собственности, мстителем преступлений и подателем почестей. Также и все те, у которых дома осталось имущество, жены и дети, и которым любезен был мир, все они точно также иначе оценивали того мужа (т. е. архиепископа). Но мы предоставить Богу суд над этим, и от нашего отступления возвратимся к главному предмету.

17. Еще до окончательного принятия своего нового достоинства, новый страж и нареченный епископ города Кельна был приглашен на совет императором, знавшим его ум и красноречие. В совете голоса разделились: одни склонялись к одному мнению, другие к другому, и нельзя было сказать, кто одержит верх. Не раз можно было слышать, как те, которые находились в лагере императорском, хвалили храбрость противников и их дело ставили выше своего, так как сами они действовали по принуждению и с величайшей неохотою. Но и у самого неприятеля не было ни одного столь безумного человека, чтобы осмелиться порочить или унижать императорское величество, а потому они возвели вину всех раздоров и всякого зла на Гейнриха, брата императора, знаменитого герцога и маркграфа Баварии, бывшего ужасом всех варваров и народов тех стран, даже самих греков. Истина же состояла в том, что чем кто лучше себя держал и вернее выполнял клятву, данную императору и государству, тем с большею ненавистью они его преследовали. На эту-то ненависть и напал не медля со всем жаром Бруно, знаменитый и любимый [529] народом божиим вождь церкви; он не допускал двусмысленного чувства и двойного языка, чтобы было возможно скрывать желательное, и нежелательное обносить клеветами. Он не обманывал сам никого, но и другим не дозволял обманывать себя. Сначала он старался тронуть закоренелое сердце мятежников, не окажется ли между ними доступных святому убеждению и назиданию, и не пускал в ход крайних мерь, пока тщательным образом не разведает, куда стремится их безмерная дерзость в своих мечтах и предположениях.

18. Во главе же этого заговора стоял родной сын самого императора, Лудолъф, статный и привлекательной наружности юноша; он был рожден не только для того, чтобы наследовать государства, каким оно было, но и придать ему новый блеск и могущество, если бы не доверился обольстителям и не пожелал бы лучше изменить, нежели наследовать. Жадный до власти и богатств, он не послушался отцовского совета, и случилось с ним по превосходному выражению Соломона, что наследство, к которому он сначала так спешил, в конце не было благословлено 19. Преславный, хотя еще будущий, но уже избранный епископ, огорченный неуважением к брату и предстоявшею погибелью племянника, отправился в лагерь, обеспечив себя потребованными на этот случай заложниками, и отведя его в сторону сказал ему, говорят, следующее: «Ты не знаешь, о юноша, ты, славою которого полнится земля, как мог бы ты быть полезен самому себе и всем своим, если бы по истине внял сердцем моим увещаниям. О ты, наша гордость и главное попечение своего преславного отца, какая нам останется надежда, если ты сам будешь уничтожать все наши желания и планы? Ты не хочешь уважить почтенных лет твоего отца, огорчаешь его, и такое огорчение не принесет тебе благословений. Или ты забыл отцовскую любовь, которою был окружен с самого детства? Поверь, что ты оскорбляешь Бога, когда не чтишь своего отца. Ты ничем не можешь извинять себя. Его душа болит о том, что ты предпринимаешь против государства, независимо от его воли. Ты устраиваешь свои дела сообща с своими врагами, вместо своих друзей, как то следовало бы; а они ищут в тебе не тебя, а своей выгоды; твоя выгода мало заботит их; у них все основано на словах, а не на истине дела. Смотри внимательно, куда они тебя ведут, чтоб им не удалось завести тебя. Как ты мог сделаться всеобщим бедствием, ты, радость и гордость своего отца, надежда и блаженство всей империи? О, перестань быть Авессаломом, чтоб сделаться Соломоном! Подумай только о том, кто тебя возвысил, кто обязал в отношении тебя князей империи? К чему все это сделал отец? Не для того-ли, чтобы ты отплатил ему неблагодарностью и сделался изменником? Безумны те, [530] которые хотели тебя обмануть. Берегись ежедневных жалоб, бойся вечно повторяющихся вздохов, трепещи при мысли об отцовских слезах. Меньше опечалит отца потерять все царство нежели тебя, для которого он сохранял это царство. Твое невинное сердце отравлено ядовитою лестью, а сердце отца разверзло пред тобою, и нет в нем лжи. Отец твой оплакивает сына, которого отвратила от него злоба развращенных людей, и будет безмерно обрадован твоим возвращением. Если он теперь и распален гневом на твоих обольстителей, то стоит ему возвратить тебя, своего любимца, и гнев его уляжется; он будет смотреть на все случившееся не как на преступление, но как на извинительное заблуждение, если только воротишься к отцу, ты, которого он любит больше самого себя».

19. Такими и подобными речами уговаривал Бруно, великодушный муж, заботясь о спасении прекрасного юноши; но Лудольф, как будто фурии разжигали его чувства на злое, не хотел сделать своего сердца доступным для таких убеждений, и едва мог спокойно выслушивать Бруно, чтоб не позволить себе дерзости. При его молодости, ему казалось трудным и опасным начать уговаривать своих сообщников, которые могли бы служить украшением и радостью империи, если бы не были пропитаны ядом злодейского мятежа. Конечно, для храброго и отличного юноши было лестно видеть себя окруженным подобными сообщниками, и он гордился таким превосходным выбором сотоварищей. Но пред всеми прочими раздражал Лудольфа, как жалом, Куно 20 некогда храбрый герцог, а ныне низкий грабитель; уже они, как сами говорили, делили между собою богатство и империю, но на деле их усилия оставались бесплодным трудом, потому что их мучила постоянная забота о личной безопасности. Кончили же они тем, что тот, кто, так сказать, имел уже все в своих руках, остался ни при чем, потому что захотел иметь больше. Между тем они боролись всеми средствами, и хитростью, и мечем, не знали покоя ни днем, ни ночью, обнаруживали друг к другу недоверие и подозрение, перепробовали все, не щадили никаких усилий, только бы добиться того, чтобы каким нибудь способом захватить в свои руки могущественнейшие города империи, имея уверенность, что тогда и остальное государство легко подчинится их власти. И чтобы не пропустить ни одного случая к обману или козням, они вступили в тайные переговоры с Арнольдом, весьма значительным человеком, которому была тогда вручена великая власть в Баварии, и дали ему огромная обещания, возбудили в нем старинную вражду, и довели наконец до того, что он сначала отложился от герцога Гейнриха (брата Оттона I), а за тем съумел увлечь к восстанию знаменитый город Регенсбург, а [531] за ним и всю Баварию. Такую силу успела получить зависть и злоба. В тоже самое время мятежники пригласили венгров, эту старую язву отечества, вторгнуться в государство, обуреваемое внутренними раздорами; таким образом думали они если не уничтожить, то уменьшить опасность, которая постоянно висела над их головою. Это внезапное и непредвиденное обстоятельство побудило императора, заключить известный договор и снять осаду (т. е. с Майнца), хотя он оплакивал более их стыд, нежели зло, сделанное ему; из лагеря он быстро поспешил на восток, сопровождаемый теми, кого он считал верным себе, с целью подать помощь тем странам; брата же своего Бруно, в виду такого опасного времени, он оставил на западе, как защитника и правителя, если я могу так выразиться, как старшего герцога, обратившись к нему с следующею речью: «Я не могу тебе высказать, любезный брат, как меня радует то обстоятельство, что мы были с тобою всегда одного и того же мнения, и наши голоса ни в чем не расходились: а что меня в моей печали утешает всего более, это то, что я вижу, как милосердием всемогущего Бога высший духовный чин примкнул тесно к императорским интересам. В тебе соединены пастырское достоинство и королевский авторитет, так что ты можешь воздать каждому свое, как того требует правосудие, и отразить и хитрость, и силу врага, ибо ты могуществен и правосуден вместе……… Постарайся же, если не поспешно, то прочно убедить всех своею известною мудростью, применяясь к обстоятельствам времени и места, воздержаться от раздоров и всеми средствами восстановит мир. Как ни далеко буду я отстоять от тебя телом, но твоя мудрость и здравомыслие будут меня радовать повсюду и составят мое счастие; твоя слава есть и моя слава, и моя — твоя. Я стремлюсь всеми средствами — и да будет это венцем наших желаний и радостей — показать и пред Богом и пред людьми, что я повсюду утверждал благоденствие, и, сколько мог, хотел жить в мире со всеми».

Затем обняв друг друга и поцеловав, они расстались не без слез; император пошел на восток, Бруно на запад.

21. Вскоре Бруно прибыл в Ахен (21 сент. 953 г.); туда он собрал князей империи, дал им различная наставления на всевозможные случаи и заклинал прежде всего не давать веры обольстителям и их тщетным обещаниям, не бояться их угроз и не ставить никаких обязательств выше своих клятв на верность императорскому величеству. В тоже время он обещал им быть самим вовремя готовым на восстановление нарушенного мира церкви и, если то будет нужно, не щадить собственной жизни. Оттуда он отправился в добром расположении духа в Кельн: там его ожидало введение в новое звание и епископское посвящение. И поднялась снова великая [532] радость и торжество в народе, когда пастырь божий, украшенный столою, появился пред собравшеюся толпою. И драгоценный нард распространял повсюду свой аромат; в церкви Бруно отверг свои уста и произнес речь. По закону, раздался звон, когда он вступил в святая святых; и всем, кто ему повиновался и следовал за ним, он служил примером и руководителем к спасению. Но что он совершил, как он учил, как был предан умиротворению божией церкви, все это было столько же удивительно для очевидцев, сколько трудно для того, кто желал бы описать. Его ежедневный деяния до того превосходят все совершенное его предшественниками, что деятельность его по сравнению с деятельностью других мужей кажется невероятною, в отношении расширения и восстановления храмов, перенесения мощей и останков святых в свою епархию, построения публичных и частных зданий, устройства домов и распорядка господней семьи. Познавая самого себя лучше, нежели кто либо из наставников, он умел направлять все изгибы своего сердца, все помыслы разума и душевные силы на высокие подвиги разума и добродетели. Так, в отношении богословия и богопочитания в строгом смысле, он, на основании дарованной ему мудрости и следуя каноническим и апостольским предписаниям, определил, чтобы все лица различных конгрегаций, находившихся в его округе, имели одно сердце и одну думу, чтобы все недостатки, как-то, излишняя роскошь в одежде, неравенство образа жизни и всякая изнеженность и отступления были искоренены духовным ножем истины, начатком всякой премудрости; и чтобы все обязанные к тому наистрожайше прилежали божественной службе но установленным правилам, и ни в чем другом не искали спасения.

Главы 22, 23, 24 в 25 состоят из общих мест в похвалу Бруно, где автор ограничивается одним только очерком характера архиепископа, на котором лежали и церковные и светские обязанности, как правителя Лотарингии.

26. Наконец, смиренный почитатель Христа и горячий ревнитель о новых дарах благодати, Бруно, служитель божий, украшенный по своему епископскому чину папским и апостольским благословением, совокупно с теми, которые обязаны были ненарушимо соблюдать учение, переданное от апостола Петра, и которые должны быть соединены в чистоте кафолической веры и истинном исповедании и неизменной истине учения, отправил соборное послание святому папе Агапиту чрез Гадамара, уважаемого аббата Фульдского монастыря; из этого послания явствовало, чем был воодушевлен Бруно, и с какою целью послал Бог пастыря, избранного самими овцами. И Бруно был признан сотоварищем и собратом апостолов, учителем и распространителем повелений господних. Затем посланный радостно возвратился и [533] принес благочестивому пастырю, на которого, по выражении писания, благодатью господней был пролит елей радости на случай печали, паллиум славы для поддержания в горести. Дух божий исполнил этого превосходного мужа и опиравшаяся более на чудесную, нежели на видимою силу благодати, чтобы возбудить в его душе надежду духовною радостью, и чтобы он не был опечален предстоявшими ему трудами и заботами. «Ибо печальному сердцу никакая внешняя радость не в помощь» 21. Таково изречение мудрости.

27. Таким образом, посланный, как мы начали уже о том говорит, возвращаясь из Рима, спешил доставить радостное известие в Кельн; он нес с собою врученное ему папою святое облачение, служащее знаком сладости ига господня, легкости бремени и вместе униженного служения того, кто воздевает его на себя, как изрек сам Господь: «Кто хочет быть великим между вами, тот пусть будет слугою вам». Вместе с тем посланный доставил останки собственных мощей св. мученика Панталеона и принес дарованное папою в его апостолическом всемогуществе разрешение, по которому служитель божий, в противность обычаю, мог носить паллиум, когда хотел. Таким образом исполнились все желания Бруно, а по своей добродетели и премудрости он казался возвышенным до соучастия в деятельности верховного епископа, и почти до разделения с ним его почестей. Жители города спешили на встречу посланному; отвсюду стремились ликующия толпы; все собрались в предместии города на том всесвятом месте, где стояла церковь того уважаемого святого, до того времени забытая всеми и близкая к падению. Там были сначала положены те драгоценные подарки, а после отданы на сохранение в надлежащия места.

28. Впоследствии Бруно переместил в это место, тихое и удаленное от шума житейских треволнений, братский монастырь, чтобы там служить прилежно и ревностно, по закону строгой дисциплины, воздавая хвалу Господу; аббатом монастыря был сделан некто Христиан, отличавшийся в деле любви исполнения заповедей господних, как то надлежало членам этого ордена. При его посвящении Бруно произнес одно из своих правил для управлений западными странами: «Постарайся быть тем, что выражает твое имя, чтобы не пасть до состояния язычников. Остановиться значить сделать шаг назад; пусть человек идет вперед от одной добродетели к другой».

Глава 29-я и начало 30-й наполнены общими местами о любви Бруно к созерцательной жизни.

30. ……. Еще и теперь живет много людей, слышавших его [534] речи; как часто видали его в тишине с надорванным сердцем и смиренно преклоненным духом! И всякий видел, что легче ему удивляться, нежели подражать. Обыкновенно он жил с величайшего простотою, как пустынник; и — удивительное дело — он умел среди веселых пиршеств, оставаясь сам веселым, быть вместе и воздержным. Тонкие и мягкие одежды, в которых Бруно взрос, и которые носил до зрелого возраста, он устранил от себя еще в королевском дворце; посреди разодетой прислуги и войнов блестевших золотом, он ходил в платье простолюдина и в крестьянской овчине. Всякая роскошь, всякое удобство были изгнаны из его покоев. Почти никогда он не посещал бани, как многие берут ее для сохранения белизны кожи: и это тем более удивительно, что он, можно сказать, с пеленок был приучен к величайшей чистоте и королевскому блеску. Так действовал он, сообразно обстоятельствам времени и места, то всенародно, то тайно, чтобы избежать славы людской и вместе быть своею жизнью образцем для подчиненных. На многих оказывает влияние назидание, но еще более пример. Со скромными и смиренными людьми никто не был смиреннее, но и никто не был так резок с недобрыми и заносчивыми людьми. Это последнее обстоятельство наводило большой страх и на своих и на посторонних; всякий, до кого доходила молва о его величии, в естественном порядке, сначала боялся его, а потом приобретал его расположение.

В 31 и 32 главах автор, говорит об усердии, с которым Бруно собирал отвсюду мощи и различные святыни, перечисляя при этом главнейшие из них.

33. Вместе с тем, этот верный и благоразумный служитель божий, во многих местах своей епархии, строил церкви, монастыри в другия здания на служение Господу и в честь его святых, одни с самого основания, другия он расширял, если они были уже прежде основаны, а многия восстановлял, если они пришли в упадок. Потом он устроил монастырскую братию, о которой имел особенную заботу, и которая должна была служить в этом доме божием по всем правилам отшельнической жизни; Бруно подумал щедро обо всем, чтобы они не терпели никакого недостатка в своем содержании. Памятники такой спасительной деятельности и такого усердия стоят на вечные времена там, где они были основаны, так что воспоминание о столь великом муже, во славу и хвалу Иисусу Христу, сохранится на веки, невозмутимое течением времени. Такие же понятия распространял он и у чуждых народов, а в странах врученных его попечениям он утверждал эти понятия или своим примером и личным влиянием, или чрез посредство других лиц, которых характер и качества он считал годными для такой цели, или наконец силою убеждения. Но он не желал, чтобы кто нибудь из его людей был чрезмерно [535] обременен работой, а другой дозволил бы себе предаться лености, ибо он думал, как выражался в этом случае сам, что боязливое стадо должно держать подальше от пропасти, или как сказал апостол: «Кто не хочет работать, тот не должен и есть». Нет возможности привести в подробностях все, что им было совершено доброго, и что он так душевно любил. Многочисленность материала всегда подавит того, кто предпримет что нибудь подобное, и утомленный своею задачею всякий отступится от труда, прежде нежели доведет его до конца. Мы можем удивляться тому, как он был велик и неподражаем в проповедывании слова господня, в искусстве прений, в твердости веры, но мы не в состоянии того изобразить; с какою законченностью речи и с какою истинно христианскою ученостью говорил он о Господе и Спасителе, так что надобно было признать его исполненным божеской премудрости, которою все сотворено, и никто, слушая его и правильно поникая, не испытывал сомнения в сердце. И чтобы не оставить без внимания ничего относящегося к богопочитанию и молитве, он проницательно изучал все относящееся ко Христу, были ли в черте или за чертою его стада люди, которые в своей уединенной жизни старались поодиночке выдержать борьбу с дьяволом. С такими людьми он обращался с наибольшим уважением, подкреплял их назиданиями и христианскими утешениями, отводя им в монастырях и при церквях кельи или на одного, или на двух; кроме беседы и лицезрения он не дозволял им ничего другого общего. Все, что относилось к их одежде и прочему содержанию, необходимому для нашей немощи, забота о всем этом была возложена на доверенные лица из его управления, и сверх того он раздавал им особенно в праздник апостолов, приличные подарки. Так управлял Бруно, по апостольскому предписание, заботливо и премудро, не только пред Богом, но и пред людьми, так что лица всех состояний и обоего пола, когда они искали Бога, могли от него получать подкрепление и наставлений, в качестве его учеников.

34. Относительно монахинь, которые посвятили себя на служение Богу в монастыре св. Марии, и духовных переведенных им в церковь св. апостола Андрея, многие выражались с сильным сомнением; но это были люди, которым не доставало ума, чтобы хорошо постигнуть чистые намерения Бруно во всех его предприятиях. Если бы такие люди подумали, что Богом избран не человек для места, но место для человека, и что Богу повиновение приятнее жертв, тогда бы они уразумели, что овцы должны быть послушны гласу своего пастыря, и что Богу более угодно то, что делается из повиновения, а не из доброй воли. «Ибо, говорит апостол Иаков 22, где зависть и сварливость, там [536] неустройство и все худое». Таким образом, Бруно действует на блого тех самых, которые того не признают. И если он изгнал из государства, как язву добрых людей, нескольких негодных развратителей отечества, где они не хотели жить спокойно и смирно, то и в этом случай он действовал на пользу их: ибо чем более злой человек грешит, тем более тяжкое и суровое наказание ожидает его впоследствии.

Каким же образом добрые люди будут наслаждаться спокойствием, если никто не восстанет против ярости злых? Конечно Бог, в своем великом милосердии и терпение, еще щадить их, если доставляешь им возможность слушать в отсутствии разказы о мире и цветущем состоянии отечества, чего они не хотели видеть, живя на родине: счастливы они, если могли познать свое спасение на чужбине и стремиться к царству, из которого не будут изгнаны, и где все миролюбивые живут в радости, как божии дети. Таким образом Бруно, благодаря божескому милосердию, не обнаруживал ни ненависти, ни злобы, чтобы преследовать подобных людей, и оказывал милость и пощаду несчастным, не зная жестокости и суровости; как добрый пастырь и истинный вождь божьего народа, он искал везде пользы и спасения всех. С особенным вниманием наблюдал он за тем, чтобы те, которых он сам поучал и вел божественными путями, не были совращены с настоящей дороги и ввержены злыми людьми в заблуждение. Но он был так далек от жестокости, что часто сам горько оплакивал тех, кого он должен был жестоко наказать за их проступки; с веселыми Бруно был весел, с печальными печален; если он и наказывал, то тем желал предать сатане на погибель одну плоть, чтобы спасти душу в день суда.

В последующих 10 главах, от 35 до 45, автор делает сначала отступление по поводу войны Оттона I с венграми, и затем рассказывает коротко отдельные события истории того временя, в которых Бруно принимал прямое или косвенное участие, а именно: примирение Лудольфа с отцом, замещение епископского престола в Трире, возвращение изгнанного Веронского епископа Ратгера в свою епархию, восстановление спокойствия в Лотарингии и отражении норманнов, коронование сына Оттона І, Оттона II (26 мая 964 г.), и защита последних Карловингов во Франции против дома Капетингов. Бруно принял под свое покровительство Лотаря, сына своей сестры 23, против притязаний детей Гуго Великого, и отправился летом 965 года в Компьен, где и захворал.

45. Около праздника св. мученика Гереона и его сопричастников, Бруно почувствовал сильный припадок, и присутствовавшие епископы, герцоги, графы и все другие были поражены глубокою скорбью, видя, как была близка кончина столь любимого ими человека. Придя [537] понемногу в себя, больной старался по своему обыкновенно движением руки рассеять всеобщее смущение и остановить вздохи и слезы; потом, подозвав к себе старейших и достойнейших внимать его речам, он произнес следующее: «Не огорчайтесь, любезные дети, моею болезнью и приближающеюся смертью; это, по божескому приговору, доля всех смертных; и не может быть дозволено роптать на то, что неизбежно определено Богом. За печалью скоро следует радость. Я отхожу не в новом, но в преображенном виде туда, где я увижусь с лучшими людьми, нежели каких я видел здесь». Больше он не мог говорить, и оставался молча лежать. Но вскоре, еще до смерканья, он отправил вместе с братиею вечернюю службу, и поздно ночью молитву: он поручал себя Господу Богу и заступничеству святых, как бы собираясь в дорогу, но с большею горячностью, нежели обыкновенно; и наконец он напутствовал себя тою пищею, которая никогда не пройдет, святым и единственным залогом нашего спасений; затем Бруно благословил епископов, самого себя и всех присутствовавших. После того он ждал смертного часа с спокойствием сердца, направив свой дух ко Христу. В полночь он сделал большое усилие, чтобы подозвать своего племянника, епископа Теодерика, и воскликнуть: «Помолись, о владыко», и среди хвалебных гимнов в честь Бога, молитвословия и рыдании присутствовавших, Бруно испустил свой дух (1 октября, 965 г.). То, что в нем не могло умереть, возвратилось к Творцу; а бездыханное тело, по его распоряжению, спутники его положили в гроб и понесли в метрополию его епархии, Кельн, куда и прибыли в восьмой день. И многие из несших его клятвенно уверяли, что они на таком длинном переходе и при такой тяжести не испытали ни малейшей усталости или обременения. Где бы они ни шли, куда бы они ни приходили, каких стран и народов ни касались, везде по своим силам они прославляли великие заслуги этого мужа пред государством, пред императором, пред королями, князьями и пред всем народом.

В 46 в 47 главах автор говорит о погребении Бруно в монастыре св. Панталеона, подле Кельна, и описывает в общих местах печаль его паствы; в заключение биография приводится духовное завещание скончавшегося архиепископа.

48. Вот духовное завещание нашего достославного во Христе господина и архиепископа Бруно: да будет на нем благословение.

«Бруно, служитель Христов — своим сыновьям, служащим Господу в Кельне. Дабы мысли мои и желания относительно разделения моего имущества, дарованного мне божеским милосердием, получили вашим приговором силу и могли опираться на ваше свидетельство, я счел за лучшее изложить все письменно на случай, если Богу не будет угодно, чтоб я мог дожить до устного объяснения с вами. А потому [538] разведайте все под руководством наших братьев Теодерика и Винфрида и позаботьтесь о всем с божиею помощью тщательно и справедливо. Все церковные богатства, составленные из нашего имущества — а все это хранится у Эвицо, казначея церкви св. Петра, за исключением вещей не возвращенных служителями — сложите в присутствии Поло, настоятеля и распорядителя нашей церкви, по тщательном осмотре, пред алтарем св. Петра, чтобы убедить всех в том, что церковь не имела ни малейшего ущерба; а золотые сосуды и другие ценным вещи посвятить на вечное употребление церквам Богоматери Марии и св. Петра. Золотую чашу, печать и греческую вазу, которые я имею у себя, назначаю св. Панталеону; сверх того подсвечники, употребляемые мною ежедневно, серебрянный всадник, подарок архиепископа Майнцского, десять лучших паллиумов, десять лучших серебрянных сосудов, и сто фунтов на окончание монастыря, триста на расширение церкви, самый большой занавес, три налоя, три ковра, столько же наволок, и сверх того всех наших кобылиц, исключая тех, которые были при церкви еще до меня; из деревень же, приобретенных мною для церкви, Лангалон (н. Лангель, близь Бонна) на Рейне, Веребетти, Гейнгелон, Лидрон, Вишем, омываемый Маасом; сверх того, дом нашего родственника епископа г. Метца и деревню Гавинга. На содержание монахов отпустить третью часть сбора плодов нынешнего года, назначенная для нашего употребления. По близости монастыря, на удобном месте, устроить по совещанию с аббатом богадельню для старцев: на это я отдаю свою собственность в Туице (н. Deutz, против Кельна), Лересфельде в Саксонии и прежния владения боннского графа Гевегарда на Мозеле. А чтобы наш господин и приемник утвердил распоряжение, уступаю ему в распоряжение Руотинг, который я приобрел для церкви. Молельню, подобную той, которую мы устроили блаженному Привату у алтаря св. Мартина в восточной части церкви, устроить и Григорию Великому, там где лежит его тело. На устройство ее назначается сто фунтов. Золотые чаши, двадцать фунтов, занавес, два налоя и две наволоки завещаем нашей братии св. Петра; на алтарь св. Гереона большие кружки, два паллиума и большой ковер; братии же 12 фунтов, налой и две наволоки. Для окончания алтаря св. Северина 4 фунта; братии 8 фунтов, налой и две наволоки. Св. Куниберту 2 чаши, обоим Эвальдам три паллиума; братии два сосуда, 8 фунтов, налой, две наволоки, один ковер. Св. Андрею 30 фунтов, четыре паллиума, столько же сосудов, два подсвечника; братии 6 фунтов. Св. мученику Эльфию и св. Исповеднику Мартину столько же, и сверх того имение Солагре, пожертвованное нами церкви добровольно. Алтарю св. Марии два лучших сосуда; на окончание монастыря 10 фунтов, занавес, две наволоки; алтарю св. Цецилии три фунта, занавес, два подсвечника, два сосуда, ковер, две наволоки; на окончание монастыря 50 фунтов; [539] братству того монастыря 10 фунтов и налой. Святым действенницам два сосуда, два подсвечника, два паллиума, занавес, ковер, две наволоки; монахиням 10 фунтов; св. Виктору и братии столько же; на постройку монастыря в Сосацие (н. Сест) сто фунтов, на алтарь шесть сосудов, столько же риз, ковер побольше, две наволока, и по одной из моих верхних и нижних риз; сверх того одно имение, которое подарил Водило, и другое, которое приобрел для нас наш господин Попо в Рихельдинкгузене и в Арвите.

Монах Руотгер.

Vita s. Brunonis, archiep. Coloniensis. 1-48 гл. У Pertz, Monum. XV, 154-275 стр.


Pоутгер (Ruotgerus или Rotgherus), монах бенедиктинского ордена в кельнском монастыре св. Панталеона, жил в одно время с Бруно и писал биографию этого архиепископа год спустя после его смерти, в 966 году. Этот труд служит весьма важным дополнением хроник Лиутдранда, Видукинда и Титмара, по роле, которую играл в эпоху Оттона В. его брат Бруно. Он служил ему нравственною опорою в то смутное время, когда одной материальной силы было недостаточно для общественной реформы, и наш биограф, не смотря на всю риторическую форму своих выражений, достаточно указывает на заслуги, которые оказал Бруно веку Оттона Великого. Издания: Pertz, Monum. Germ., IV, 257-275. Переводы: Нем. Jasmund (Berl. 1851) в Geschichtschr. d. d. Vorzeit. Liet 14. Исследования: Pielor, Erzbischof Bruno І von Koln. Arnsberg. 1851.


Комментарии

1. Фолькмар наследовал Бруно, после его смерти, в 966, а сам умер в 967 году.

2. I к Кориф. 4, 7.

3. К Колосо., 2, 9.

4. I к Кориф. 15, 28.

5. Псал. 64, 5, 6.

6. Наш автор не останавливается на родословной Бруно и только напоминает своим современникам то, что им было известно. Вот родословная, связывающая Бруно с фамилиею Карла В. и его знаменитого соперника Видукинда, герцога саксов:

7. Судя по этим словам автора. Бруно родился около 928 года.

8. Христианский поэт конца IV века, родом из Испании.

9. Притчи Соломона, 20. 11.

10. Эти два определения времени обнимают собою года от 935 до 940 и от 930 до 934.

11. Деян. Апост. 17. 21.

12. Матф. 13, 52.

13. Куно или Конрад Красный, граф в округе Вормса, Шпейера и долины Наэ (Nahe), был назначен, по воле Оттона I, преемником умершего герцога Лотарнгии Оттона, в 944 г.; он был женат на Лиутгарде, дочери Отгона I; см. о нем вышеу Росвиты, на стр. 490.

14. В памятниках, имя Бруно, как архикапеллана, встречается в первый раз в940 г.

15. На правом берегу Рейна, и св. от Вормса.

16. Исаия, 5, 20.

17. Иоан. 8, 12.

18. Архиепископ Майнцский Фридрих убежал в то время в Брейзах; он был на стороне лиги князей, восставших против Оттона I, в числе которых находился и родной сын императора, Лудольф.

19. Притч. Солом. 20, 21.

20. См. о нем, выше, стр. 624, примеч. 2.

21. Притч. Солом. 14. 10.

22. Посл. Иаков. 3. 16.

23. Герберга, дочь Гейнриха I, была за Лудовиком IV Заморским, кор. Франции.

(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том II. СПб. 1864

© текст - Стасюлевич М. М. 1864
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Станкевич К. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001