Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

СИМЕОН ОКОЛЬСКИЙ

ДНЕВНИК

DIARYUSZ TRANSAKCYI WOJENNEJ MIEDZY WOJSKIEM KORONNEM I ZAPOROSKIEM, W ROKU 1637 MIESIACA GRUDNIA

27) Отчаяние казаков.

Ничто не может так быстро привести человека к крайнему и непоправимому падению, как отчаяние; но если крестьянин [253] доведен до отчаяния, то ему угрожает полная погибель, так как с одной стороны он видит приготовленную за его преступления суровую и неизбежную кару, с другой — столь же неизбежную и жалкую смерть; поэтому он в отчаянии или прибегает к самоубийству, или ищет смерти, бросаясь туда, где видит неизбежную опасность. При виде нового, столь прочно устроенного сооружения, с высоты которого виден был каждый угол, закоулок и каждый отдельный человек в окопе, одни советовали бежать, другие пробиваться сквозь польское войско. Чернь прислала с заявлением, что все готовы сдаться, но старшина, видя это, прибегла к иной уловке: в ночь на 22 июля осажденные выслали к шанцу, стоявшему перед батареей, несколько казаков, будто бы для поимки языка, на самом же деле для того, чтобы разведать пароль. Те смело, под видом реестровых, подошли к выбранцам, разговорились с ними, узнали пароль и тотчас передали своим, а полчаса спустя, устроивши засаду, подошли к шанцам в количестве нескольких десятков. У них спросили пароль, они ответили; тогда казак, остававшийся с выбранцами, спросил, имеют ля они языка? отвечают, что есть и не один. Пока они переговаривались, другие напали сбоку на бедных выбранцев и вырезали у п. Соколовского несколько десятков неосторожной и слишком доверчивой пехоты, которая не обратила внимании на то, что на войне, в особенности такой как эта, необходимо уметь отличить своих; при помощи этой хитрости они рассчитывали разрушить батарею и блокгауз и сбросить пушки, для чего и проникли наверх, но шум вскоре привлек на место чуткое войско, так что казаки принуждены были прыгать с батареи и спасаться бегством раньше, чем их окружат. Все это произвело в лагере сильное волнение, и в эту ночь все войско оставалось под ружьем. Много казаков легло на том месте, так как они в количестве нескольких тысяч выбежали из окопа, полагая, что посланным удалось ворваться в лагерь, и не ожидая встретить войска готовым тотчас к отпору. Тревога эта продолжалась до самого утра, ибо трудно было так скоро водворить спокойствие. [254]

Но вот настал для казаков новый повод к отчаянию: слышно было, что народ с разных сторон идет к ним на помощь, и это не мало придавало им бодрости, как вдруг вместо подкреплений они получили известие, что Савва Киевлянин с несколькими сотнями человек разбит и сам взят в плен, о прочих же не было и слуха. Как не придти в отчаяние при таком положении дел: изволь сидеть в окопе, словно в клетке; тут уж не петь, а придется волком выть, но хуже всего то, что у них не стало хлеба и вообще запас провианта приходил к концу; неутешительно было трудиться день и ночь, а вместо пищи иметь лишь воду да немного конины. Видя это и сознавая, что всем придется погибнуть позорно, они начали более искренно просить помилованья; приходила к п. гетману послы от черни и другие от старшины, просили для себя старых, написанных у Курукова статей, прибавляя хотя не охотно: «А впрочем, как ваша воля». П. гетман, видя, что казаки доведены до крайности принятыми им мерами, дозволил вести переговоры, допускал к себе с просьбами, убеждал их довериться воле Е. К. М. и Речи Посполитой, доказывал, что это отвечает их собственным интересам, чтобы король назначал из шляхты комиссара и полковников для войска Запорожского. Делается же это исключительно с целью непрерывно поддерживать спокойствие среди войска, так как эти начальники будут охранять и защищать суды и вольности казацкие, а также удерживать их самих от бунтов. Но казаки продолжали тянуть все ту же песню и писали одно и то же к п. гетману; привожу здесь копию такого письма:

Ясновельможный милостивый п. гетман польный коронный, пан наш милостивый!

Как вначале В. М. изволил оказывать пан свою панскую милость, так и о продлении оной до конца униженно и покорно просим, т. е., чтобы нам остаться при давних правах, дарованных прежними блаженной памяти польскими королями. Возмутительно становится смотреть на такое пролитие христианской, а тем более неповинной крови, которую мы предпочли бы сохранить для [255] борьбы с врагами короны польской, чтобы, по крайней мере, со славою сложить друг подле друга свои головы. Видно, несчастной своей судьбе должны мы приписать то, что постиг нас столь тяжкий гнев Божий, а затем и В. М., пана н. м.; однако же мы хорошо знаем, что сколько бы ни нести войну, а придется мириться. Поэтому, как прежде мы ни мало не отказывались от великого милосердия В. М., так тем менее откажемся от него теперь; напротив, и вторично, и в десятый раз просим: смилуйся над нами, изволь сохранить нас как войско Запорожское для дальнейшей службы Е. К. М. и Речи Посполитой, а также и В. М., не вымогая от нас того, чего нет в обычае. Не изволь, вельможный наш м.п., доверять тем отступникам, которые отдельно от нас называют себя войском Запорожским, ибо если они изменили Богу и нам, своим товарищам, с которыми делили хлеб соль, то почему же не могли бы они изменить В. М. Пусть бы мы не несли дольше искупления за вышеупомянутый наш грех, и никакие враги не радовались бы этому; просим не столько за себя, сколько за неповинных людей: смилуйся м. п., изволил ты прежде оказывать свое панское милосердие, благоволи оказать его и до конца войску Запорожскому, как нижайшим и верным слугам Е. К. М. и В. М., нашего милостивого пана. Тогда мы, изведавши милость В. М., которой усердно поручаем себя, до конца жизни обязываемся молить Бога о благополучии В. М. и благодарить за нее покорнейшею и вернейшею военною службою, которой отдаемся со всем усердием.— Дан в таборе в субботу, июля (?) 1638 г. В. М., нашему милостивому пану, во всем нижайшие слуги и подножки: Дмитро Тимошевич Гуня, старший с войском Е. К. М. Запорожским.

В ответ на такое послание следовало снова взяться за саблю, но две причины удерживали руку как п. гетмана, так и бунтовщиков: во-первых, панские отряды, видя продолжение переговоров, начали уже расходиться из лагеря, между тем как мятежные казаки в исходе июля получили известие, что к ним идут свежие силы и провиант; во-вторых, главную причину войны составлял вопрос о том, будет ли применена к казакам вновь [256] постановленная о них конституция, или же оставлены им будут старые права. Поэтому гетман решил снарядить посольство в окоп для переговоров с ними и потребовал, чтобы в то же время известная часть старшины явилась в лагерь для беседы с ним самим. Послами к казакам назначены: ротмистр Коморовский, немецкий полковник Жолтовский и стражник Ловчицкий, которые довольно пространно толковали с ними, объясняя, что указанное постановление Речи Посполитой направлено к подтверждению их вольностей, к охранению их покоя как со стороны бунтовщиков, так и солдат и, наконец, открывает им путь ко всяческим милостям короля и Речи Посполитой. Но глухому не стоить рассказывать сказки. Их радовало, что войска уходят от п. гетмана, радовало, что вскоре должен прибыть Филоненко с подкреплением и припасами, радовала и благоприятные предсказания гадальщиц, но все эти надежды оказались обманчивы. Как увидим, Филоненко не много помог им; если же и уходила часть солдат, зато оставались такие, которые привычны были наступать, а не отступать; неправду также предсказали гадальщицы, ибо, когда нескольких из них поймал на другой стороне Днепра разъезд п. стражника коронного, то они сказали, что казакам грозить погибель; обыкновенно дьявольские наущения бывают лживы, а грех неминуемо вызывает кару.

28) Причина, побуждавшая казаков медлить.

Шила никогда не утаишь в мешке, и всякая измена, будь она хоть позолочена снаружи, в особенности такая, которая направлена против Бога и короля, всегда откроется. Мятежные казаки успели различными проволочками надолго отсрочить заключение мира, прикрывая неискренность притворною простотою до тех пор, пока не получили сведений о Филоненке, которого ожидали в непродолжительном времени, а потому на все убеждения, какими Его Милость склонял их к миру, так отвечали 2 августа через своих послов:

Ясновельможный и нам милостивый п. гетман, пан наш милостивый! [257]

К великому прискорбию и обременению нашему направлено то, чего В. М., наш м. п. и благодетель, изволит вымогать от нас, укоряя нас в вероломстве. Видит Бог, что мы с искреннею радостью и охотою готовы были бы принять и исполнить все то, что нам изволят предлагать послы В. М., если не ради себя, то ради всего того, что мы не только слышали, но видели и испытали сами на себе, над своим кровным имуществом, женами и детьми, что терпим и до настоящего времени. Полагаясь на милостивое обещание В. М., день ото дня ожидаем его выполнения; поэтому все мы, от самых старших до найменьших, пришли к соглашению, не требовать ничего сверх Куруковскях статей, но и не отступать от них. Итак, смилуйся, вельможный наш м. д., сохрани их в целости до будущего сейма, пока не возвратятся к нам наши послы от Е. К. М. Тогда мы готовы принять не только комиссара, но хотя бы его слугу и будем ему повиноваться, убедившись сами в воле Е. К. М.. сопротивляться которой мы недостойны и нисколько не желаем, напротив, стараемся и впредь будем стараться очистить себя от всяких подозрений. Теперь же в другой и в десятый раз униженно и покорно просим: не угнетай нас, В. М., наш м. п. и благодетель, тем, чего быть не может. Просим скорого ответа сегодня же; при этом со всем усердием поручаем себя милостивому усмотрению В. М. вместе с нашею покорною рыцарскою службою.— Дан в таборе на устье Старца, 2 августа 1638. В. М., нашего милостивого пана и благодетеля, во всем покорные и нижайшие слуги и подножки: Дмитро Тымошевич Гуня, старший с войском Е. К. М. Запорожским.

Положение становилось серьезным, так как они задумывали или с оружием в руках, соединившись с свежими силами, пробиться из окопа, или как-нибудь успешнее расправиться с коронным войском, или же по получении припасов соперничать с голодным войском, кто дольше продержится. Но если Бог карает людей, то самое разумное их решение будет для них гибельно; поэтому все, задуманное бунтовщиками, оказалось слабее паутины. При столь рачительном войске и предусмотрительном гетмане разве птица [258] пронесла бы в окоп запасы. Несчастный в своих замыслах казак, ты еще более несчастлив тем, что отклоняешь предложенную п. гетманом милость и приязнь.

29) Наступление на казацкий окоп.

Так как гетману не удалось кротостью преодолеть хлопского упорства, а между тем некоторые войска собирались уже уходить домой, то 4 августа п. гетман сделал генеральный приступ к окопу. Всю пехоту, как княжескую, так и войсковую, направили к валам, палили из пушек, кавалерия бросилась на валы. Реестровые казаки не ленились и вызванных на герц бунтовщиков отрезывали от окопа; другим, метко стрелявшим из окопа, избивали полки, ибо едва показывалась за привалком чуприна, быстрее остригали ее мушкетною пулею, нежели цирюльник ножницами. Мятежники прибегали к своим изменническим хитростям; так напр., выйдя из валов, они при наступлении хоругвей обращали к окопу свои ружья и стреляли в него, для того чтобы подступавшие солдаты принимали их за реестровых; но едва проходила хоругвь, как они снова охраняли свою позицию. Одни, стоя в окопе, другие, лежа под валами за бруствером, подстерегали тех, кто подойдет поближе, чтобы подстрелить или же стащить с коня и взять в плен; последнее было не трудно, так как они вырыли вокруг окопа множество круглых ям, о которые лошади часто спотыкались. По временам одолевали коронные хоругви, иногда казаки, как обыкновенно бывает в битве, причем обе стороны не остались без урона, так как битва продолжалась почти целые сутки. Впрочем, она принесла некоторую выгоду коронным войскам частью потому, что уже приближался Филоненко, главным же образом потому, что запас пороха истощался у казаков и сами они, усталые и измученные, были менее способны к вылазке для встречи и защиты Филоненка. Важную пользу принесла эта атака и тем, что реестровые казаки добыли прекрасных языков, проникли в окоп, рассмотрели шанцы и убедились, что не стоило и покушаться овладеть валами, ибо внутри построены блокгаузы и вода находится в [259] изобилии; поэтому дело не окончится взятием валов, но придется голодом вымаривать неприятеля. Эти валы и окопы обыкновенно наводят страх на осаждающих.

30) Прибытие Филоненка под окоп.

Все надежды справедливой войны возлагаются не на человеческие силы, а на Бога, но мятежная чернь, вероломно поднявшая преступную руку на своего короля и Речь Посполитую, возлагала надежды не на Бога, а на силы, какие ожидались с Филоненком, которого Острянин уже давно послал по селам; поэтому казакам вскоре пришлось гибнуть как животным. Получив точное известие, что Филоненко 6 августа должен подойти к окопу, они на радости встащили на верхние валы пушка, ядра и порох, крепко оберегая валы для того, чтобы войска могли безопасно двигаться у их подножья, осмотрели оружие, конные выкормили лошадей; все уже наготове и в ожидании, как вдруг слышат, что с противоположной стороны Днепра желанных гостей, числом до двух тысяч, шедших по тому берегу и по воде, встречает п. стражник с войском п. краковского воеводы, под начальством п. Бжозовского, пушечными и ружейными залпами. Солдаты от радости пляшут вокруг них, вместо руки подают им саблю, вместо пота льется кровь. Но так как человек не терпит от того, чего не видит, то заключенные в окопе, слыша этот шум, тешатся самыми приятными предположениями: они надеются, что идут большие силы и много провианта, что после их прихода удастся возвратить себе прежние вольности и казаки снова получать свободу и право выбора гетмана. Бедняга Филоненко живо оборачивался среди коронного войска, но дело его не ладилось, он терял много людей, разбрасывал провиант, потерял немало пороха, а лагерь казацкий все еще далеко. Поэтому, прекратив забаву, казаки поскорее взялись за весла, отчалили быстро и ловко и под прикрытием болот и островов, пользуясь извилинами днепровскими, ускользнули из рук отрядов п. воеводы краковского и п. Лаща и к полуночи прибыли под окоп. Теперь казаки собираются с силами и стараются ввести вновь прибывших; [260] одни выходят из окопа, другие помогают, стоя на валах, третьи стараются провести прибывших под прикрытием окопов, иные отвлекают войско п. гетмана. Но гетман, не взирая на это, среди темной ночи разместил и конницу, и пехоту и встретил выходивших на берег: свою легкую надворную милицию он пустил к Днепру и велел рубить саблями; после первого выстрела жолнеров, неприятель пришел в смущение; с ним смешались волохи и татары, подоспел сын п. гетмана, за ним хоругви п.п. Казановского, Гижицкого и Бориславского, и так провожали его от Днепра. Сам гетман с кн. Вишневецким и прочими хоругвями так преградил им путь, что ни беспрерывная стрельба, ни храбрость входивших, ни хитрости защищавшихся не могли им помочь. Одни умирали, преграждая вход, другие — стремясь войти. Ночью казаки прибегали к военным хитростям: они никого не оставили в воротах окопа для того, чтобы хоругви попадали там на готовые засады; затем часть казаков отодвинулась от окопа, и, когда хоругви подступали к Гуне, они обращали свои самопалы в ту же сторону, прикидываясь реестровыми, стреляющими в окоп, когда же хоругви миновали их, они направляли выстрелы в тыл последним и отступали к окопу. Наконец они стреляли улегшись, плашмя на земле вблизи валов со стороны поля, так, что приходилось разве рубить их саблями или же топтать лошадьми, в чем и не отказывали себе храбрые солдаты. Там доказывал свое мужество кн. Иеремия Вишневецкий, доказывали также люди из хоругвей кн. Владислава Доминика Острожского и канцлера. Не уступали им в храбрости и п. староста хмельницкий с хоругвью Е. К. М., хоругви обоих гетманов, кн. Александра Вишневецкого подольского воеводы Станислава Потоцкого, брацлавского воеводича, потомка славного патриота Стефана Потоцкого; хоругвь п. Станислава Потоцкого, который перед тем замещал гетмана, п. Павловского, п. Загоровского и другие, достойные вечной памяти вместе с храбрыми своими ротмистрами, так как не было ни одной хоругви, которая бы не отличилась мужественными подвигами при этом случае. Достойны вечной памяти: п. Мелецкий, который, видя опасность, [261] угрожавшую гетману из засады, придержал его поводья, отпущенные для большей стремительности в приступе, хотя это сопряжено было с опасностью для него самого; п. Ловчицкий, стражник войсковой, который ни на шаг не отступил перед надвигавшимся на него неприятелем; п. Жолтовский, который среди огня сохранил жизнь и славу; п. Николай Загорский, ротмистр королевской венгерской пехоты, состоящей при особе п. гетмана польного, которому поручено было стеречь в лагере 70 человек важнейших казацких пленников. Опасаясь, чтобы среди такой сечи лагерь не подвергся какой-либо опасности от пленных, и желая облегчить пехоте возможность успешнее оберегать его, он отделил на сторону нескольких пленных — Путивльца, Скидана и Савву, затем дал знак венграм — вырезать всех остальных, после чего соединил свою пехоту с пехотою п. Петра Потоцкого и храбро ударил на неприятеля. Достойны особого воспоминанья и многие другие, так как здесь Бог исключительным образом указывал коронному рыцарству способы подавить противный ему бунт и водворить мятежников в пределы, указанные конституциями Речи Посполитой. До двух часов по полуночи не прекращался огонь и не угасало богатырское одушевление храбрых коронных рыцарей; они подали стальное перо и свою кровь вместо чернил позднейшим писателям и историкам для того, чтобы эти последние не только на вечные времена сохранили для всеобщего сведения храбрые их подвиги, но и посвидетельствовали также, что они столь высокою отвагою еще более украсили сами свое высокое рождение.

Вошел в окоп этот Филоненко, но с большим стыдом для себя, во-первых, потому, что потерял большую часть войска, так как пробился лишь с несколькими стами человек; во-вторых, и провианта, которого ожидали от него, едва достало на два дня; в третьих потому, что его услугу казаки окрестили предательством и его самого сперва публично наказали киями, а затем приковали цепью за шею. [262]

* * *

К этой главе в летописи Величка помещено следующее приложение, озаглавленное им: «З летописца козацкого» 88:

Вышеписанные розделы складаючи в сем диариуше, велебный отец Околский велми розминулся з правдою, чи то нарочне, чили таковую, неправды полную, имел у себе реляцию, бо що писал о Хвилоненку, же тилько з двомя тисячами прибранного войска козацкого плинул чолнами по Днепру на помочь до гетмана Гуне ку окопу, на Старцу бывшом, то есть неправда, понеже Хвилоненко полковник не в двох, но в пятох тисячах злишком знайдовался войска своего и провиянту мел приспособленного на два и на три месяце кроме достаточного запасу военного. Що теж написал Околский панегеричне о том, иж Хвилоненка войска короннии, на том боку реки Днепра зостававшии, пудили, то написал лож явную, бо хто видал тое, абы конно жолнер могл на воде лодками плывучого жолнера гонити и пудити; да и Хвилоненко был бы не смисленный вождь, еслибы, чуючи о войсках коронних конних, неведомо для чого мел под них чолнами подплывати; и овшем, Хвилоненко но за островами и затоками Днепровими так облиснул и ку окопу до войска главнешого прийшол, же войско коронное, по берегу на том боку Днепра розположенное, заледво и слышати о нем могло. Немало теды Хвилоненко от войск тогобочних коронних имеючи ущербку, в целости зо всем войском и провиянтами до гетмана Гуне приплынул до окопу добы нощной; леч потуга войск полских, около окопу на Старцу бывших, по ордынансу началнейшого вождя своего всеми силами на тое была усадилася, аби не впустити Хвилоненка з войском и провиянтом до окопу; но гетман Гуня з войском з окопу, а Хвилоненко з чолнов выйшовши скупилися и все провиянты зобравши, з великим препятием от поляков войшли до окопу. Препятие зась так тяжкое, прикрое, почавши от полночи, было от поляков козакам, же мусело там же на пляцу трупом пасти казаков 875 человека, а поляков 5,068 человека кроме ранних [263] и тих, котории, смертно пострелени будучи, на сторону копии отбегали и отпадали; бо латвейше было под зору на конних поляков пешим козакам з шанцов и трупов полских конских и человеческих стреляти и потрафляти, нежели поляком на козаков пеших стреляти и улучати; а хоча там были и пехоты полскии, еднак и им тож от казаков досталося, що и конници их, поневаж войско Запорожское так было в стреляню справное, що на еден голос стреляло и многих поляков во тме нощной разоряло и забияло; а дождавшися света и военний задор з обох сторон скончивши, гды казаки выберали свои трупы, тогди и лядских трупов обрели и изчислили квоту вышписанную, которие, за вистреблением з лядзкой стороны покоя, невозбранно от козаков уступлени, до лядзкого обозу забрании и похоронени.— Таковим моцним и горячим козацким трактаментом панове поляки велми опарившися, болше уже вперед таковой упорчиво и десперацкой отвазе своей дали покой и не смели на козаков близко натирати, леч и гетману своему и гетману козацкому, в окопе бившему, прилежне радили и советовали, аби обополний учинен был покой и загамовано нещадное крве христианской пролитие, що и собылося вскоре таковим порядком и действием, яко предлежащие сего диариуша (полние неправды и похлебства Околского) являют розделы.

31) Подчинение гордых казацких голов воле п. гетмана.

Когда обманчивая надежда накануне жестоко погнала бунтовщиков на острия копий, только тогда увидели они шаткость своего положения; поэтому, не ожидая больше новых подкреплений, они решились искренно покориться п. гетману и просить помилованья. Сперва они просили прислать кого-нибудь, с кем можно было бы обстоятельно потолковать в их коле. На это Е. М. ответил, что предписывает законы победитель и, если они желают милосердия, пусть лучшие из них сами придут к нему. Тяжело было слышать мятежным казакам, что придется им предстать пред [264] гетманом и там заключать договор; однако, поневоле склонившись на убеждения п.п. Петра Коморовского, Жолтовского, Ловчицкого и войскового судьи п. Стефана Хоментовского, послали Романа Пешту, но тот, приблизившись к гетманским палаткам, проникся таким страхом, что с ним случился припадок эпилепсии. Придя в себя и ободренный кроткою речью п. гетмана, Пешта сказал: «Видим, что сам Бог карает нас, прибегаем к твоему милосердию и просим, чтобы составлена была более мягкая конституция относительно казаков, или чтобы предложенная нам теперь не имела применения до тех пор, пока не возвратятся наши послы от Е. К. М.». Первое было невозможно, но на второе п. гетман изъявил согласие; не желая, однако, просто выпустить их из окопа в виду этого промедления, он потребовал, чтобы казаки выдали артиллерию, подтвердили присягою свое слово и чтобы старшим и гетманом у них на это время был никто иной, как сам п. гетман, а полковниками те, кого он назначить. Затем указал Корсунь как место, где они должны, примирившись с реестровыми, составить общую раду 9 сентября, выбрать послов и написать прошение к Е. К. М.. До возвращения послов должен быть составлен казацкий реестр, по возвращении же их казаки должны возвратить на Масловом Ставе пушки, булаву, бунчук, знамена и бубны, а принимать их будут комиссары и полковники по указанию Е. М.. Услышав это, казаки в большой радости упали к ногам гетмана, благодаря за благодеяния и прося быть их заступником и покровителем.

Таким образом усмирены мятежные казаки; когда п. гетман убеждал их принять конституцию, они сопротивлялись, но когда принудил силою, сказали: «Пусть будет по твоему приказу». Так хлоп, знай пана! В тот же день передана им форма присяги; сперва присягали реестровые, за ними осажденные, после всех чернь.

32) Присяга казаков и черни.

Присяга реестровых казаков:

Мы: Савва Иванович, Каленик Прокопович, Михайло Максимович, полковники войска Е. К. М. Запорожского, состоящего [265] при войске Е. К. М. коронном, сами от имени всего этого войска, присягаем Господу Богу в Тройце единому и всем святым нашим, что мы воле и приказу Е. К. М. тотчас по возвращении послов наших от Е. К. М. во всем повиноваться и ни в чем противиться не будем. Также и распоряжения ясновельможного Е. М. п. гетмана коронного, как старшего и благодетеля нашего, во всем будем обязаны исполнять; товарищам нашим реестровым, бывшим осажденными на Старце, ни в чем обиды и поношения не чинить, в случае надобности самим между собою оказывать друг другу правосудия, во всем в любви и согласии товарищеском жить. На все это правдиво присягаем; если же не правдиво, Боже, нас покарай на душах и телах наших в этой жизни и будущей.

Присяга казаков, осажденных на Старце.

Мы: Роман Пешта, Иван Боярин, Василь Сакун, полковники войска, осажденного на Старце, именем целого войска присягаем Господу Богу в Тройце единому и всем святым в том, что так как за проступок, учиненный против воли Е. К. М. и Речи Посполитой, ясновельможный Е. М. п. воевода брацлавский, гетман польный коронный, показавши милосердие, изволил милостиво простить и водворить мир на основе известных оговоренных условий, означенных и списанных в особой грамоте, то все эти пункты мы обязываемся выполнять добровольно; приказы Е. К.М., как скоро получим их, равно как приказы ясновельможного Е. М. п. гетмана польного коронного, старшего и благодетеля нашего, во всем исполнять будем и обязываемся. Тех, которые не были наравне с нами в реестре, но пришли к нам из помещичьих имений, удаляем от себя и впредь обещаем не принимать. Товарищам нашим, бывшим при войске Е. К М. коронном, как старшим так и младшим, никакой обиды или поношения ни словом, ни делом не должны причинять. На всем этом правдиво присягаем, если же не правдиво, пусть нас Бог покарает на душах и телах и в сей жизни, и в будущей. [266]

Присяга мятежной черни.

Помня преступление разнузданного нашего мятежа, для того чтобы знало о нем и потомство и в предупреждение того, чтобы впредь не только мы, но и потомки наши не смели и думать о бунтах или восстаниях, исповедываем милосердие наияснейшего величества короля вашего, объявленное нам ясновельможным Е. М. п. воеводою брацлавским, гетманом польным коронным. Так как после первых комиссий, подписанных нашею кровью и скрепленных многократною присягою, мы отважились произвести восстание и подняли руку на короля и его войско, рассылали письма и силы наши в этих бунтах обращали против собственных панов, забывая благодеяние, вновь оказанное нам под Боровицею после недавнего поражения под Кумейками (где, благодаря отваге рыцарства, отобраны у нас клейноты, артиллерия и знамена и сложены к ногам Е. К. М.) благодеяния, которое не отвратило нашего упорства от нынешнего возмущения,— то теперь, после нового преступления нашего, усиленною покорностью испросивши помилование, мы готовы исполнять во всем волю Речи Посполитой, ясно выраженную в конституциях, равно как и особо объявленную нам волю ясновельможного Е. М. п. воеводы брацлавского, гетмана польного коронного; комиссара, назначенного от Е. К. М. и Речи Посполитой, готовы принять по выезде комиссии и по возвращении послов наших от Е. К. М., в чем все сполна присягаем. Принимая власть шести назначенных полковников, обещаем оказывать им все должное повиновение, над ними же признаем исключительно верховную власть ясновельможного п. гетмана, под охрану которого отдаемся все как верные и покорные подданные. Также с товарищами нашими реестровыми казаками, бывшими в то время в войске Е. К. М., обязываемся жить по-братски, прекративши всякую вражду и ни в чем не укорять друг друга. Артиллерия и все знаки войсковые должны оставаться на месте, обусловленном полковниками с согласия ясновельможного п. гетмана; при ней должны пребывать полковники безотлучно, во всем отдаваясь на [267] волю ясновельможного п. гетмана польного. Орудия, взятия у шляхты и у киевлян, будут нами немедленно возвращены; по возвращении же наших послов от Е. К. М. обещаем выдать назначенному для того комиссару нашу собственную артиллерию и все войсковые знаки с выражением покорности, как нижайшие подножки Е. К. М., в чем и присягаем. Убежденные в милосердии Е. К. М., надеемся, что он оставит нас при давних вольностях войска Запорожского и что жены и вдовы старинных казаков не потерпят никакого притеснения. Просим при том вельможного Е. М. и. воеводу брацлавского, гетмана польного коронного, поддержать своим заступничеством перед Е. К. М. ходатайство трехтемировских монахов в том смысле, чтобы назначенная комиссия оставила им их владения, а также чтобы п. гетман приказал возвратить монастырскую казну, предназначенную для хвалы Божьей и находящуюся ныне у полковника Ильяша. Просим покорно не запрещать нам, с дозволения старших, выходить в степи для звериной охоты и в реки для ловли рыбы, но никак не для бунтов или выхода в море. Итак, принимая оказанные нам милости, благодеяния и милосердие, обещаем полное подчинение, верность и преданность и в третий раз присягаем в том и на будущие времена для того, чтобы это обязательство наше ни для кого не было тайным.— Дано в лагере на устье Старца 7 августа 1638. С согласия войска Запорожского, с разрешения п.п. полковников, избранных на это время и по приказанию как старших, так и младших, подписываюсь Мартын Незнанский, на то время войсковой писарь рукою власною.

33) Окончите военного похода,

В следующий день, 8 августа, рыцарство отслушало в гетманской палатки обедню и благодарственное богослужение, ксендзы пропели «Те Deum», после чего пушкари и пехота дали несколько залпов холостыми зарядами из пушек и мушкетов; тоже сделали и казаки, осажденные на устье Старца, и так прошел день в большом веселье. Теперь казаки свободно расхаживали в лагере, [268] а рыцарство в их окопе, где хорошо рассмотрело и сообразило все их военные хитрости, засады, тайники и ловушки. Одни наводили, что невозможно было взять их в этом укреплении иначе, как только продолжительною осадою; это мнение разделял и п. гетман. Другие говорили: «Обратите внимание на то, как велико различие между солдатом, который от плуга и сохи берется за меч, и тем, который никогда не занимался ручным трудом; первые не только неутомимы в работах, но от тяжелого труда становятся способнее к еще более тяжкому, между тем как последние тотчас изнемогают».

9 августа мятежные казаки, возблагодаривши Бога, получили позволение разъезжаться по домам; двинулось и коронное войско в назначенные ему стоянки, а Е. М. п. гетман отбыл в Нежин, затем в Киев. Это заняло время до 24 августа, как вдруг дано знать, будто бы казаки начинают вновь собираться годною для восстания, что они не отдали в Каневе артиллерии, как было приказано, и собирали новую раду. В виду этого п. гетман послал к ним Трояна Голомбковского с такою инструкциею.

Инструкция благородному п. Трояну Голомбковскому от ясновельможного Е. М. п. гетмана польного коронного, генерала подольского, нежинского и пр. старосты, посылаемому в Чигрин на раду из новоизбранных полковников и запорожского братства, допущенного в милость Е. К. М.

1. Прежде всего приветствовать всех от моего имени, пожелать им доброго здоровья и милости короля, Речи Посполитой и нас вождей, о снискании которой они начади уже стараться.

2. Спросить, почему казаки, нарушая свое обязательство, скрепленное присягою, до сих пор не доставили в Канев, как было условлено, артиллерии, составляющей собственность войска Запорожского, а чужой не возвратили по принадлежности; ибо дело величайшей справедливости отдать то, что не свое, а тем самым снять с себя всякое подозрение.

3. Если единственная тому причина, как это правдоподобно, только та, что вследствие истощения и слабости своих лошадей [269] они не в состоянии были препроводить этой артиллерии, то я, будучи главою их, сам прилагаю старание и даю свой универсал в Черкасы и Медведовку на взятие подвод, которые как можно скорее доставили бы артиллериею в условное место для того, чтобы не расходились между людьми праздные слухи, подающие сомнение относительно их верности, правдивости и добросовестности, в чем так недавно присягали Е. К. М., и чтобы таким поведением и проволочками они снова не возбудили против себя какого-либо подозрения.

4. Полагаю, что рада эта собрана не для иных причин, как только для того, чтобы из своей среды избрать достойных послов, чего и сам я желаю, равно как и того, чтобы казаки как можно покорнее выполнили обязательства недавно принесенной присяги, по смыслу которой они обещали подчиниться воле Е. К. М. и Речи Посполитой и принять такое устройство, какое предпишет Речь Посполитая. Желаю также, чтобы они величайшею покорностью снискали себе новые милости короля и Речи Посполитой, и не сомневаюсь в успехе, для облегчения которого я дам грамоту их послам, ибо, по свидетельству св. писания, всяк унижающийся возвысится, а возносящийся низко падает.

5. Объявить им также, что ко мне доходят слухи о том что многие из подданных владельческих имений желают присвоить себе звание и вольности казацкие, что противно и прежним, и нынешним комиссиям, а тем более нынешней их присяге, по которой именно количество реестровых не может быть увеличено свыше того числа, какое будет установлено комиссарами Речи Посполитой, присланными от Е. К. М. Поэтому объявить им, чтобы они не вмешивались в то, что противоречит давним уставам, ибо казаки не должны пребывать во владельческих имениях, а только в королевских.

6. Объявивши все это на раде и выслушавши их объяснения, возвращайся ко мне.— Дан в Киеве 26 августа 1638 г.

Казаки дали ответ, что артиллерия послана и находится на пути к Каневу и только два самые большие орудия оставлены на [270] месте в Чигрине по недостатку лошадей. Раду собирали для того, чтобы условиться о времени, когда все могли бы съехаться для выслушания послов и защиты Запорожья, и назначили сроком для нее 9 сентября в Киеве. При этом послали Е. М. п. гетману свою петицию, на которую так отвечал им Е. М.

Ответ на пункты прошения, присланного мне через послов от п.п. полковников.

1. Я имею из Звенигородки донесение тамошнего п. подстаросты о том, что люди, которые в реестрах провентовых издавна числятся отбывающими замковые и городские повинности, причисляют себя к реестровым, хотя никогда не были казаками. Настоящим же реестровым, товарищам вашим, не должно быть причиняемо ни малейшей обиды, ни малейшего нарушения прав; п. подстароста не должен и думать об этом. Впрочем, я пошлю туда корсунского полковника для расследования дела на месте и за малейшую обиду, причиненную вашему товарищу, п. подстароста подвергнется ответственности.

2. Что касается роменской волости, я получил донесение от п. подкомория и п. подстаросты роменского о том, что в то время как мы еще находились в лагере друг против друга, в этих имениях собралась, было, кучка бездельников, которых разгромили слуги п. подкомория коронного и, кажется, нескольких казнили. Но и другие, уже после дарованного им помилования удалившись от вас, снова взбунтовали некоторых крестьян, напали на фольварок п. подкомория и совершенно разграбили его, забрали все товары, убили слугу наместника и совершили много других насилий, вероятно, в надежде на вашу помощь. Когда же пришли туда немцы, по моему приказу, для собирания назначенного им провианта, они окопались над Сулою, где легко были бы взяты немцами, если бы эти последние получили от меня приказ уничтожить их. Расследуйте же теперь, где скрываются эти бездельники и кто среди них достоин наказания. Припомните, что во время предыдущих переписей вы сами настаивали, чтобы никто из роменцев не был внесен в реестр на том основании, что только ближайшие к [271] Днепру должны быть казаками для того, чтобы скорее можно было удовлетворять потребностям службы королю и Речи Посполитой; ибо в случае нападения татар местные люди пострадали бы раньше, чем явилась бы помощь из Ромна. Следовательно, они несправедливо домогаются этого, а вы также неосновательно берете их под свое покровительство: ибо как в нашем шляхетском сословии пользуется вольностями и прерогативами шляхетскими только тот, кто и кровь за них проливал и долго служил на свой собственный счет Е. К. М. и отчизне, так и вы рассудите сами, справедливо ли и прилично ли будет приобщать к вашему сословию и рыцарским вольностям, за которые и вы, и предки ваши несли свои головы, каких-то пастухов, которые и вас самих многократно приводили в немилость короля и Речи Посполитой. Если соберутся несколько десятков или несколько сот бродяг, где-нибудь разорят и пограбят, никто не скажет, что это сделали крестьяне, напротив, укажут на казаков, так как и вы по временам пристаете к ним и тем самым раздражаете против себя сердце Е. К. М. и Речи Посполитой. К тому же вы, по силе вашей присяги, обязаны не ходатайствовать за тех, которых выделили из своей среды, так как все ни в каком случае не могут остаться казаками. Но если бы даже это было возможно, то не такими мерами должно стремиться к снисканию от Е. К. М. такой милости, чтобы пользоваться равными с вами вольностями, нужно идти тем же путем, каким шли ваши предки и своею кровью, и имуществом заслужить их от короля и Речи Посполитой. В приднепровских городах потому и учреждены более численные полки, что роменцы не зачислены в казацкий реестр.

3. Замечая, что между вами существует некоторое обоюдное недоверие, что при самом начале примирения вы уже подозреваете и остерегаетесь друг друга, я желаю и прошу вас приехать ко мне в Киев, взявши с собой по несколько десятков человек от каждого полка для того, чтобы я мог обо всем переговорить с вами и лично привести вас к единению. Поэтому я желаю также, чтобы [272] и та рада, которую вы назначили для выбора послов, происходила в моем присутствии, как вашего старшего; это послужит к поднятию вашего значения и почета и опровергнет всякое неблагоприятное мнение о вас.

4. Так как я состою попечителем над вами и вашими имениями, то желаю для вас от Е. К, М. отмены всего того, к чему привели вас неблаговидные поступки первых изменников и расширения ваших вольностей, между прочим и возврата сел, принадлежавших трехтемировскому монастырю, которые королевским привилеем отданы п. стражнику коронному. Но в виду того, что еще раньше п. стражник, основываясь на королевской декларации, расходовал свои деньги на посев, прошу и предупреждаю вас, чтобы вы в этом случае выказали покорность Е. К. М. и не препятствовали сбору этого посева, пока не получите через своих послов обстоятельной резолюции обо всем от Е. К. М.; для того же, чтобы она состоялась в желательном и благоприятном для вас смысле, я с своей стороны буду усердно ходатайствовать перед Е. К. М.

5. Что касается письма и жалобы вашей на слуг п. стражника коронного, я тотчас посылаю ему письмо с горячею просьбою о запрещении своим слугам причинять вам малейшие обиды; когда вы явитесь ко мне, я получу уже ответ от стражника, который и сообщу вам. Однако же, почти одновременно с вашим письмом был у меня слуга п. стражника, который утверждал, что там нет ни одного из слуг стражниковых, и, действительно, лучше будет указать поименно тех, кто там буянит; тогда пан стражник окажет вам должную справедливость.

34) Рада казацкая в Киеве, избрание послов к Е. К. М.

Пункты, обусловленные на нашей общей раде в Киеве 9 сентября 1638 г.

1. Послами к Е. К. М. избраны: Роман Половец, Богдан Хмельницкий, Иван Боярин и Ян Волченко; инструкции [273] же для них и наши просьбы, обращенные через них к Е. К. М., предварительно должны быть представлены на рассмотрение и милостивое утверждение Е. М. гетмана.

2. Для того, чтобы гарнизоны не выходили на Запорожье впредь до дальнейшего распоряжения Е. К. М., мы назначили из своей среды товарища, по имени Андрея Муху, придавши ему от каждого полка по десятку лучших людей, с которыми он должен стоять в избранном им месте и никого не пропускать. Нужен только приказ от п. гетмана, нашего милостивого пана, чтобы кременчугские жители оказывали им помощь и повиновение.

3. Что касается артиллерии, то она должна оставаться в Каневе, при ней не должно быть лишних людей, кроме необходимого количества пушкарей, да гармашей около двадцати человек, а всем прочим прикажем тотчас же разойтись по домам. Для оставленных покорно просим назначить содержание, так как им нечем жить в Киеве.

4. Относительно тех, которые помимо нашего ведома собрались около Гадяча, мы решили послать каневского полковника Ивана Боярина и с ним по 10 человек от каждого полка; уполномочиваем его, отыскавши зачинщика бунта и измены, казнить его смертью, остальных привести к должному повиновению и приказать им разойтись. Просим, чтобы Е. М. п. гетман, наш милостивый пан и благодетель, изволил послать с этим полковником и своего слугу, и подтвердить все это своим панским универсалом.

5. Мы постановили, чтобы как мы, старшины, так и войско, состоящее под нашим начальством, все и повсюду жили в братской любви и чтобы под страхом смерти никто не смел ни в чем укорять друг друга. Мы должны оберегать священное правосудие, ни в чем не уклоняясь от принесенной нами присяги — во всем обращаться к ясновельможному п. гетману и благодетелю нашему и все дела представлять на его рассмотрение как нашего старшего.

6. Люди, бывшие раньше в каком-либо полку и теперь не должны переходить к другому полковнику, но отдавать своему обычные повинности и должное послушание и подлежать его суду. [274] Никто из полковников не должен, ни распоряжаться казаками, ему не подведомственными, ни судить их.

Левко Иванович Бубновский, Роман Пешта, Каленик Прокопович, Михайло Максимович, Василь Сакун, Иван Боярин, полковники со всем войском Е. К. М. Запорожским.

Копия письма от казаков к Е. К. М.

Мы, нижайшие подножки величества В. К. М., пана нашего милостиваго.

Как те из нас, которые, сохраняя верность подданства нашего, пребывали добропорядочно на службе Вашей Королевской Милости, пана нашего милостивого, вместе с войском В. К. М. коронным, с ясновельможным Е. М. п. воеводою брацлавским, гетманом польным коронным, и так будем поступать и впредь, не допуская воспламенить себя никакою дурною искрою; так и мы, которые, следуя примеру и подущаниям некоторых подстрекателей, совершили было грех отступничества от наияснейшего величества В. К. М., пана нашего милостивого и целой Речи Посполитой,— теперь, когда уже Господь Бог написал кровью свой приговор на телах тех, кто побуждал нас ко злу, других загнал в чужие края, не желая терпеть неблагодарных в отечестве, или путем пленения предал в милосердые руки В. К. М., и когда мы кровавыми слезами вымолили у ясновельможного п. гетмана ту милость, что оставлены в живых, припадаем к ногам В. К. М. с покорным и слезным прошением, при посредстве послов наших, избранных в полной раде, в согласии и единении товарищеском в Киеве, при особе ясновельможного Е. М. п. гетмана польного коронного, которого признаем своим старшим, благодетелем и заступником перед В. К. М. Мы, пребывавшие в верности, просим особой милости В. К. М., а мы, сознающие свою вину, совершенную вследствие обмана наших старшин, просим об отпущении грехов наших и о подтверждении дарованного нам п. гетманом милосердия, за что готовы исполнять немедленно все повеления В. К. М. и Речи Посполитой, лишь бы [275] ясновельможный п. гетман передал нам соответственный приказ. Обязавши себя присягою верности сперва Богу, затем В. К. М., останемся верными ей до смерти, чтобы не быть клятвопреступниками, но такими подданными наияснейшего величества, как изволит приказать В. К. М. и постановит, или уже постановила Речь Посполитая. Нижайшим нашим письмом повторяем присягу нашу подчиниться ее распоряжению и налагаем на себя заклятие: пусть та самая сабля войск В. К. М., которая обильно оросила кровью наши поля, снесет головы наши, если мы когда-либо воспротивимся воле В. К. М. Теперь же с покорным и искренним сердцем взываем к милосердию В. К. М., чтобы В. К. М., как государь сострадательный, изволил взглянуть на нас милостивым оком и милостиво принять нижайшие просьбы, которые мы представляем через своих послов. Мы же обязываемся до смерти сохранять верность, подтвержденную настоящею присягою, будем молить Бога о счастливом царствовании В. К. М. и охотно проливать нашу кровь в борьбе с неприятелем коронным на славу В. К. М. и целой Речи Посполитой.

Копия инструкции, данной послам казацким к Е. К. М.

Прежде всего, с сердечным сокрушением униженно и покорно просим Е. К. М., пана нашего милостивого, простить и предать забвению, по своей королевской милости, совершенный нами грех восстания против королевского величества и вновь принять нас по-прежнему в свою высокую милость, как верных своих подданных и нижайших подножков.

Но так как мы за этот проступок лишены некоторых прав и вольностей наших, дарованных блаженной памяти польскими королями, то желаем вновь заслужить их своею кровью и готовы жертвовать жизнью и до последнего издыхания стоять за славу Е. К. М. и целой Речи Посполитой. Поэтому послы наши припадут к ногам Е. К. М. с покорною просьбою оставить нам эти вольности, т. е. наши земли и имущества, не включая сюда прежних вольностей, т. е. права иметь собственную выборную [276] старшину, как было поныне, так как теперь, по воле Е. К. М. и Речи Посполитой, учреждены иные порядки, а именно: комиссар и прочие начальники, которым мы обязываемся оказывать повиновение, будут назначаемы прямо от Е. К. М.

Униженно и покорно просим и умоляем Е. К. М. оказать свою высокую милость вдовам, мужья которых погибли на службе Е. К. М. и Речи Посполитой под начальством коронных вождей для того, чтобы оберегать их жизнь и спокойствие; пусть они на основании этих услуг и теперь, и до конца жизни остаются под милостивым покровительством Е. К. М.

Трехтемиров был дарован нам для содержания инвалидов блаженной памяти польскими королями и при нем несколько сел для прокормления раненных и увечных товарищей наших. Теперь эти села, пожалованные п. Лащу вследствие ошибочных о них справок, покорно просим по-прежнему милостиво утвердить за нами, так как это убежище для наших калек и изувеченных на службе Е. К. М.

Покорно и униженно просим и умоляем Е. К М. и Речь Посполитую оказать нам величайшую милость, вновь наделить жалованьем, какое мы раньше получали по милости Е. К. М. и утратили за свой проступок. Мы же с своей стороны, желая загладить свою вину, обязываемся при всех, могущих представиться случаях, до последнего издыхания стоять грудью против каждого неприятеля за честь Е. К. М. и Речи Посполитой.

Наши послы будут просить Е. К. М., чтобы уничтожены были «кадуки» 89 на казачьих имуществах, выпрошенные разными лицами. [277]

Заключительная комиссия с казаками, состоявшаяся дня 4 декабря на Масловом Ставе.

Николай из Потока Потоцкий, воевода брацлавский, гетман польный коронный, генерал подольский, каменецкий, летичевский, нежинский и пр. староста, Николай из Фульштына Гербурт, кастелян каменецкий, скальский, Самуил Лащ Тучанский, стражник коронный, каневский и овруцкий старосты, Станислав из Потока Потоцкий, воеводич брацлавский, Петр из Потока Потоцкий, воеводич брацлавский, Максимилиян Бжозовский, подстолий киевский, Людвиг Олизар, Илия Четвертинский, Ян Жолтовский, Юрий Ловчицкий, Роман Загоровский, Викентий Пшерембский, Стефан на Чарне Чарнецкий, Ян Сковецкий, Яков Шемберг — комиссары, посланные от руки Е. К. М., чтобы исполнить постановление Речи Посполитой над войском Запорожским, утвержденное недавно минувшим сеймом, передаем будущим временам отчет о нашей деятельности.

Дело завершилось в благополучное правление наияснейшего Владислава IV, царствующего над нами, при котором отчизна наша не только одерживала победы над внешними врагами, но счастливо и успешно устранила внутренние неурядицы среди собственных подданных, благодаря распорядительности ясновельможного п. Станислава на Конецполе Конецпольского, великого коронного гетмана и доблести п. гетмана польного коронного. Мятежные казаки, ныне верные и покорные воины Е. К. М., были подстрекаемы изменниками отчизне, (из которых одни погибли уже в войне, другие под мечом правосудия, иные на кольях поплатились за свою измену и вопреки присяге, уклоняясь от обязанностей своего подданства, неоднократно изливали яд на свое отечество; в особенности после недавнего поражения под Кумейками и последней присяги, после помилованья, полученного от п. гетмана польного под Боровицею, после того как Речь Посполитая установила для них на сейме тот порядок, какой теперь уничтожен, они вновь восстали против этого постановления и против войска [278] коронного. Вскоре, однако, благодаря храбрости и мужеству п. гетмана польного, они были осаждены на устье Старца и там, измученные голодом, истощенные огромною потерею в людях, принуждены были отречься от своих подстрекателей, обязались присягою во всем признать над собою волю Е. К. М. и сеймовых постановлений и выполнять их как в главнейших, так и в самых мелких пунктах. Теперь они покорно принимают заслуженное ярмо на свои шеи от нас, усердных Е. К. М. и верных слуг отечеству, жертвовавших ему жизнью и имуществом, ни в чем не противясь воле Е. К. М. и постановлению Речи Посполитой, согласно принятой на устье Старца присяге. Прежде всего на место старшего они охотно приняли комиссара Е. К. М. п. Петра Коморовского, верного слугу короля Е. М. и человека для них приятного; так как он еще раньше назначен был старшим, то казаки, при составлении реестра, в его особе принесли присягу на верность и покорность Е. К. М. и Речи Посполитой, которую единогласно подтвердили и теперь. Пушки и все прочее военное оружие они сложили к ногам нашим. Затем, удовлетворяя пунктам ординации Речи Посполитой, п. комиссар произнес присягу, какая требовалась по смыслу конституции, после чего тотчас принял из рук наших в свое распоряжение артиллерию и инсигнии, сложенные у наших ног. Для того, чтобы все привести в надлежащий порядок, назначены были полковники: черкасский п. Ян Гижицкий, переяславский п. Станислав Олдаковский, каневский п. Амвросий Секержинский, корсунский п. Кирик Чиж, белоцерковский п. Станислав Калевский, чигринский п. Ян Закжевский. Согласно требованию конституции избраны были эти лица из родовитой шляхты, опытные в военном деле, вполне пригодные к этой службе в интересах Речи Посполитой; для того же, чтобы каждый из них с большим усердием выполнял принятые обязанности, каждым отдельно произнесена присяга, составленная для этого случая: «Присягаю Господу Богу триединому в том, что в этой должности буду верным и усердным слугою Е. К. М. и Речи Посполитой, покорным Е. К. М. п.п. гетманам и п. комиссару, отдаваясь в [279] распоряжение Речи Посполитой во всем, что может относиться к славе Е. К. М. и ко благу Речи Посполитой. В чем да поможет мне Бог и его святая мука». Затем, согласно предписанию, было провозглашено избрание п. комиссара и полковников. После того назначено жалованье, по 600 злотых ежегодно, двум ассаулам войсковым: Левку Бубновскому и Ильяшу Караимовичу, которые во все время восстания не только не присоединились к нему, но, напротив, и другим подавали добрый пример полным сохранением верности и подданства Е. К. М.. Затем избраны шесть ассаулов по полкам: в Черкасском Каленик Прокопович, в Переяславском Лесько Мокиевский, в Каневском Яков Андриянович, в Корсунском Иван Нестеренко Бут, в Белоцерковском Матвий Коробченко, в Чигринском Роман Пешта,— все с годичным жалованьем в 250 злотых. Затем избраны сотники в полках: в Черкасском: Григорий Себастьянович, Ючук Савич, Мартын Грыцькович, Онысько Заяц, Богуш Барабаш, Прокоп Лазенко, Данило Городченя, Моисей Опара, Богдан Топичка, Себастьян Богуславский; в Переяславском: Михайло Ворона, Федько Лютай, Грыцько Ворона, Михайло Залеский, Захарий Юхотынский Перехрист, Михайло Куша, Северин Мокиевский, Мисько Паскевич, Остап Лисович; в Каневском: Иван Иванович Боярин, Андрей Лагода, Лукаш Крыштофович, Петро Маркович, Матвей Кожушенко, Данило Дробыстенко, Андрей Гунько, Илько Бут, Яцко Костенко, Федор Дукаренко; в Корсунском: Михайло Манилович, Максим Мастеренко, Павел Гайдученко, Иван Ющенко, Андрушко Балаксиенко, Николай Вояновский, Яцко Якубенко, Сашко Дымидович, Богдан Щысковский, Миско Иванишенко; в Белоцерковском: Яцко Клиша, Яцына Лютренко, Яцко Сверченко, Сахно Керычник, Гыма Данило, Стефан Семченко, Савка Москаленко, Матвей Половский, Гаврило Гроленко, Тышко Клиша. В Чигринском: Богдан Хмельницкий, Федор Якубович, Дорош Кучкович, Павел Смитка, Стефан Якимович, Василь Мацкевич, Грыцько Нужный, Андрей Муха, Федор Якубович Весьня, Семен Василенко; каждому из них положено годичного [280] жалованья по 200 злотых. Затем избраны их помощники, называемые ватаманами, которые должны были находиться при каждом сотнике во всех полках. В Черкасском: Гаврило Ганус, Андрей Ласота, Дмитро Трохимович, Ярмось Золотоновский, Мисько Петрович, Грынеч Сухад, Семен Пулвика, Олихвир Дзиоболда, Иван Лобаченко; в Переяславском: Иван Гладкий, Михайло Болдко, Иван Зборовский, Ядко Руманица, Лонецкий, Миско Батоячий, Михайло Янойко, Гаврило Калущенко, Негойд с Берчан; в Каневском: Щербиненко, Тарас Онофриевич, Гаврило Грудына, Яцко Борисенко, Олекса Грышыкович, Андрей Станкевич, Игнат Тычина, Матвей Глуд, Борис Оношенко; в Корсунском: Лесько Гайдзевич, Семен Москаль, Прочык Униченко, Яцко Голубицкий, Нестор Костенко, Яхно старый Лавинский, Михайло Скиба, Федько Брасуленко, Федор Шолуда, Кузьма Череваненко; в Белоцерковском: Миско Оледоха, Грицько Куриненко, Данило Писаренко, Иван Селиван, Стецько Гурченко, Иван Голенник, Харько Народенко, Васько Путивлец, Иван Кривда, Васько Блябла; в Чигринском: Онысько Бут, Костык Занкевич, Васько Гайдук, Конрад Бартул, Николай Потерацкий, Трохим Боровицкий, Бузан Кизарченко, Яцко Тараненко, Стасько Медведовский, старый Иванищовский. Каждому из них назначено годичного жалованья по 60 злотых, во уважение других расходов на артиллерию и содержание п. комиссара. Последний, вопреки распоряжению Речи Посполитой, никоим образом не может поместиться в Трехтемирове с артиллериею и несколькими десятками человек, так как место это было опустошено и совершенно истреблено пожаром, ибо там был главный приют мятежников и там они упорнее всего защищались во время последнего восстания. Принимая во внимание, что п. комиссару с его людьми трудно зимовать, сидя на пустынном пожарище, назначена для них временная квартира в Корсуне впредь до указания от Е. К. М. и Речи Посполитой или, еще скорее, от п. кастеляна краковского. Следующий пункт ординации, гласящий, чтобы оседлости казацкие, наследственно им принадлежащие, отмежевать на вечные времена, на этот раз ни в каком [281] случае не может быть приведен в исполнение не в силу какой-либо посторонней причины, но единственно потому, что зимою вследствие выпавших снегов трудно распознать граничные знаки, как то: копцы, речки, дороги, болота, а потому трудно производить раздел имений. Что же касается данного нам предписания расследовать в трехтемировских грунтах, что и у кого отнято, и возвратить потерпевшим, то п. стражник коронный предъявил нам привилей Е. К. М., данный ему на это имение, как на конфискованное у изменников, в силу которого он состоит уже владельцем этого имения; нам пришлось прекратить розыск, отложив дело впредь до дальнейшего распоряжения Е. К. М. При исполнении этого поручения мы не щадили ни труда, ни здоровья, ни средств для услуги Е. К. М. и Речи Посполитой; также точно и на будущее время охотно посвятим имущество и кровь нашу на служение Е. К. М. и Речи Посполитой.— Дан на Масловом Ставе, 4 декабря 1638 г.


* * *

Последняя глава в дневнике Окольского озаглавлена: «Список вельможных панов, убитых и раненных в войне с казаками, также их челяди и лошадей, с 8 мая но 7 августа 1638 года».— Список этот содержит имена офицеров и товарищей, убитых и раненных в каждой хоругви конного кварцяного (т. е. служившего на государственном жалованьи) войска и общие цифры убитых и раненных челядинцев и лошадей. Впрочем список Окольского далеко не полный; он собрал сведения только о 22 конных кварцяных хоругвях; о 5 хоругвях кварцяных, также о драгунах, пехоте и всех войсках, служивших на частном жаловании панов, он не мог собрать сведений и ограничивается общим замечанием, что потери их были очень чувствительны. Полагая, что каталог, записанный Окольским представляет мало, исторического интереса, мы ограничиваемся лишь приведением общей цифры потерь, понесенных 22 хоругвями; в них было убито: [282] офицеров 6, товарищей 77, челяди 146, лошадей 254; ранено более или менее опасно: офицеров 14, товарищей 149, челяди 150, лошадей 273.

* * *

В летописи Самуила Величка к переводу дневника Окольского составителем летописи прибавлено приложение, заключающее оценку самого дневника и несколько новых данных о биографии упомянутых в нем лиц; мы считаем не безынтересным привести текст этого дополнения, составленного Величком 90:

«Увидивши и вычитавши, чительнику ласкавый! тот Окольского диариуш, з печатного польского на словянский язык переведеный, увиделем в нем много непотребных панегеричных речей и несправный перевод неискусного переводчика; для чого намерилем был и перевод тот лучше исправити и панегеричные выкинути речи. Лечь, розсмотревшися, абым тым не укривдил чительника, ничого не дерзнулем в оном переменити, разве мало що на месцах приличных приложилем з летописца козацкого».

Дочитавши теж конца того «Диариуша», позналем з него и неблагополучный конец войны з поляки Остряниновой: понеже войско Запорозкое, в своих желаниях милости Божои не удостоившася, волностей стародавних через оружие свое у поляков не возмогши одойскати, мусело престати на трактате, на усти речки Старца у окопов козацких через гетмана польного з козаками учиненном, а остатною комисиею Декабря 4-го на Масловом Ставу потверженом подлуг воле и указу короля Владислава четвертого и всей речипосполитой. От того теды часу через десять лет, аже до щасливой войны з поляки Богдана Хмельницкого, вместо гетманов козацких началствовали в Украине малоросийской над козаками реестровыми комисаре лядские и поковники, яко при концу сегож Диариуша показуется; а был первый комисар Петр Коморовский и шесть полковников учинено, именно: черкаского, переяславского, каневского, корсунского, белоцерковского и чегринского. [283]

Жалосним сердцем и тое тут докладаю, же поляки всему злу и кровопролитию людзкому будучи початком и виною (яко прежних лет, так и сего года 1638 ониж через вирутного и шалевого товарища своего Геродовского подвигнули на гнев против себе и войну войско Запорозкое) на казаков бедных и простосердечних вины складають и нестатечными их и ребеллизантами называют. Не хотят в себе досмотрети того, что заздростию сатанинскою сами обуздание суще, многим градам и провинциям, около себе будучим, цесарским, поморским и иным, нанесли войною своею многие бедства и разорения. Но и тим завистных своих сердец не уконтентовавши, наложилися были вольный з древних веков народ православный и шляхетный козакоросийский, по обоих сторонах реки Днепра жительствующий, в подданское себе ярмо вложити и вечного подданства правом обложити, православие святое на унею обернути, а ко римскому привести заблуждению; для чего сами на себе кшталт ребелезантский вземши и жадных прежних королевских, войску Запорозкому на всякие волности и свободы за многие рыцарские прислуги наданых и привилеями угвержденых, мандатов и приказов не слухаючи и легце их важачи, чрез многие лета самоволне, бесправне и усиловне войско Запорозкое в ввесь народ малоросийский нехристиакским и безчеловечным способом аж до войны кумейской и остряниновой обтяжали, разоряли, обиждали и збытковалися. А по сконченю войны, несчасливом войску Запорозкому, и по завартых з козаками у Маслового Ставу помысльных им, полякам, пактах, целком уже славу, честь и заслуги войска запорозкого изпразнили были и уничтожили, а народ малоросийский, посполитый и шляхетный, себе поработили и незносными бедствии обложили. Що зоставало через десять лет, аж до благополучной з ними ж, поляками, войны от Бога посланного гетмана Богдана Хмельницкого, через которую тое невольницкое ярмо лядзкое з шыи козацкой и малоросийской звержено и уставы их лядские на утемежене малоросиянов составление, тогди ж шаблею козацкою и крымскою зосталы оттяты и уничтожени. [284]

Полезнейше было бы им, поляком, гды бы гордость и заздрость душей древнюю отринувши, мандатом королевским чинили досыть и, не нарушаючи древних войска Запорозкого и народу малоросийского прав и волностей, привилеями королевскими утверждених, заховали народ в своей доброй протекцией и ласце, сами не утесняли и иним утесняти и обиждати не допускали, а обидимыхь гдыбы праведным судом и сатисфакциею уконтентовали, войско зась Запорозкое любовью и приязнию улагодили, обидчиков теж и ругателей людзких, яко то предписаного шаленого Геродовского и иних, ему в шаленстве подобных, гдыбы належите скарали, то и всего войска Запорозкого и народу малоросийского взаемной ку собе по прежнему дознавали бы приязни и повольности. Уваж же чительнику! яко тое их, поляков, злобство и неразсмотрение, желая безчесной хлюбы своей, через скончание войны остряниновой, ие долго время (бо только до войны Хмельницкого) мало що вскуравши и утешившися, на килко десять тысяч з обох сторон, войска своего лядзкого и нашего козацкого, натуральным правом власной брате своей, через военное отстрадали оружие.

Показуется тое з записок кратких летописных козацких и из диариуша Околского, же Остранин, под Жолнином от ляхов напуженый будучи, покинул войско козацкое, а вхопивши оден бунчук, з малою дружиною переплыл там под Жолнином Сулу и удался в державу Московскую, но болше разумети на Дон, понеже Донци были ему знаеми и дружни, для прежде бывших их з им, Остранином, на поле и на море военных промыслов.

Гуня з Хвилоненком, почавши на Старцу у окопе козацком чинити трактат з гетманом полным, чинил и о собе (абы не был от козаков гетману выдан головою як под Лубнями Путивлец) тайный промысл, через которий бы свое в целости могл заховати здоровье; и для того еще перед трактатом, добрых молодцов козаков и других своих килконадцать з Хвилоненком на свою мысль подмовивши, велел имь теж скрыто и неведомо наготовити еден дубас, зо всем, яко належить до походу и из харчевым припасом. Сему убо бывшу и козакам подмовленым у дубаса уже готовым сущим, а переночевавши, трактату з [285] гетманом полным и козаками заключитися меющу, он, Гуня, тои нощи из Хвилоненком, отодравши от древца корогв королевскую и взявши булаву (бо оруже на перед уже было до дубаса повыношено) вышел з окопу, будто досмотруючися розставленных от себе козацких караулов, а приспевши до чолна наготованого и в оной зо всею дружиною своею всевши, отплынул на низ, куды ему было надобно и унесл свою молодецкую голову от караня лядзкого, прийти на него мевшаго.

Богдан Хмельницкий во время войны Остраниновой был козаком значным реестровым, а по оконченю оной на Старцу, выбран от войска Запорозкого на комисии албо раде киевской в поселство з другим товариством значным до короля Владислава четвертого и речипосполитой з инструкциею, ему данною, благаючи милость королевскую и речипосполитой за выступок войска Запорожского и просячи прежней милости и призрения на войско и на весь народ малоросийский. А повернувши он, Хмельницкий з того посельства, не иншу отправу и милость от короля и речипосполитой привезл войску Запорожскому, тилько такую, якои ляхом хотелося и якая остатною комисиею на Масловом Ставу декабря 4 через Потоцкого, гетмана полного, и иних товарищей (яко при концу диариуша Окольского ясно показуется) з крайнею войску Запорозкому и всему народу малоросийскому нуждою и бедствием, зостала потвержена и закреплена; где при постановленю вместо гетмана козацкого комиссари полевого, полковников, сотников, асаулов, порутчиков, еже есть атаманов, (яко тоже опевает диариуш) учинен и Хмельницкий сотникои чегринским.

* * *

После поражения Павлюка под Кумейками сейм, собравшийся в Варшаве в начале 1638 года, постановил переформировать казачество и лишить его всех льгот и вольностей, вытекавших из статей Куруковского договора; на сейме была постановлена новая «ординация войска Запорожского», вызвавшая вооруженный протест под начальством Острянина; из многочисленных, [286] приведенных Окольским документов, относящихся к переговорам казаков с польным гетманом, Николаем Потоцким, ясно, что весь политический интерес этого столкновения заключался в том, чтобы заставить казаков подчиниться сеймовой «ординации». Вследствие победы, которую одержали поляки над казаками, осажденными на Старце, последние принуждены были подчиниться сеймовому постановлению. Мы приводим перевод этого постановления, обусловливавшего новую фазу отношений польского правительства к казакам 91.

Ординация войска Запорожского реестрового, состоящего на службе Речи Посполитой.

Хотя единственное Наше желание в деле управления государством состоит в том, чтобы оказывать постоянно Наше королевское благоволение верным Нашим подданным, но своеволие казацкое оказалось столь разнузданным, что для его усмирения пришлось двинуть войска Речи Посполитой и вести с ними войну; так как, по воле Господа, распорядителя всех военных действий, они были поражены и разгромлены и Речь Посполитая спасена от опасности, то Мы уничтожаем на вечные времена все льготы, доходы, право на самосуд и на выбор старшин, которыми они пользовались в награду за услуги, оказанные Нашим предкам, и которых ныне лишаются вследствие своего бунта; Мы постановляем, чтобы все те, которым судьба сохранила жизнь, были обращены в хлопов. Но так как многие реестровые, которых Речь Посполитая признает на своей службе только в количестве 6,000, оказались покорными Нам и Речи Посполитой, то Мы, по приговору нынешнего сейма, постановляем следующее устройство этого войска. Должности «старшего» впредь никогда не будет занимать лицо из их среды, но старшего комиссара Мы будем назначать на каждом сейме по рекомендации гетманов, избирая [287] для того лицо из шляхетского сословия, опытное в военном деле. Комиссар обязан будет управлять всем казацким войском, предупреждать его бунты, оказывать правосудие обиженным и, по приказу коронного гетмана, являться с войском в означенные срок и место, смотря по нуждам Речи Посполитой. Он должен принести присягу по следующей форме: «Я (имя рек) присягаю Господу Богу триединому, что, приняв должность, буду служить верно и преданно моему королю, его величеству Владиславу IV, его наследникам, королям польским и Речи Посполитой, своеволие казацкое буду, по мере возможности, укрощать, бунты их заблаговременно предупреждать и своевременно извещать об них коронного гетмана, оказывать правосудие лицам, обиженных казаками, их же самих ни в чем обижать не стану; во всем буду соблюдать нынешнее постановление и подчиняться гетманским приказам. Клянусь в этом именем Господа Бога».— Комиссару должны подчиняться ассаулы, полковники, сотники и все войско, и все они вместе с комиссаром должны повиноваться коронному гетману. Ассаулы и полковники должны также назначаться из шляхтичей, опытных в военном деле и известных непоколебимою верностью. Сотники и атаманы будут избираться из казаков, заслуженных Нам и Речи Посполитой и изведанных в военном деле. Резиденция комиссара будет в Трехтемирове, как в центральном пункте; полковники должны жить в своих полках и не выезжать из них без разрешения коронного гетмана. Полки с их полковниками должны по очереди выступать в Запорожье для защиты той области и для затруднения татарам переправы через Днепр. Они должны препятствовать собранию своевольных скопищ на островах и речках и не дозволять им отправляться в морские походы. Кроме очередного отряда ни один казак не должен без паспорта, выданного от комиссара, ходить в Запорожье; если ослушник будет арестован губернатором, пребывающие в Кодаке, то должен быть казнен смертью. Когда польское войско, находящееся на Украине, выступит в поход, комиссар должен тотчас выступать с двумя полками и, расположившись у [288] Черного Шляха, перехватывать татарские разъезды; в более опасных случаях он должен собрать все войско и отправиться туда, куда прикажет гетман. Мы обеспечиваем, что казаки, находящиеся в службе Речи Посполитой, не будут терпеть никаких притеснений от украинских старост и подстарост; казаки с своей стороны не должны вмешиваться в дела, к ним не относящиеся, особенно же не должны причинять ущерба Нашим доходам; комиссары и полковники должны строго наблюдать за этим и, если бы они небрежно исполняли эту обязанность, то коронный гетман должен подвергнуть их ответственности. Тяжбы, вознишие между мещанами наших городов и реестровыми казаками, будут судиться смешанным судом, состоящим из подстаросты и полковника. Мы назначаем комиссию от имени Нашего и Речи Посполитой, которая определит на вечные времена места казацкой оседлости для того, чтобы ежегодно не происходило перемещений, приносящих вред Речи Посполитой и ущерб Нашим доходам. Реестровые казаки не должны испытывать никаких притеснений ни личных, ни имущественных. Мещане городов Наших, в силу существующих законов, не должны записываться в казаки ни сами, ни их сыновья и не должны выдавать дочерей замуж за казаков под опасением конфискации имущества. Постановляем также, чтобы казаки не селились в более отдаленных украинных городах и не приобретали в них собственности, ограничиваясь Черкасами, Чигрином, Корсунем и другими пограничными городами, где присутствие их необходимо для защиты края от татар, чтобы таким образом устранились поводы для скопищ и бунтов. Мы назначаем также сеймовую комиссию для рассмотрения дела о землях Трехтемировских, и если окажется, что казаки отняли насильно у кого-либо эти земли, то комиссия должна будет возвратить их прежним владельцам; по этому делу составлена, впрочем, более подробная инструкция и передана в королевский архив.


Комментарии

88. Летопись Величка, т. IV, стр. 262-264.

89. Если оставалось недвижимое имущество после смерти владельца, не оставившего наследников, или если это имущество было конфисковано за преступление владельца, то оно поступало в казну; правительство раздавало такие имущества лицам, которые по заслугам ила протекции могли воспользоваться от него наградою, о новом владельце говорилось, что он получил имение «jure caduco», а сам способ перехода имения обыкновенно назывался «кадуком».

90. Летопись Величка, т. IV, стр. 290-294.

91. Перевод составлен по тексту, помещенному в Volumina legume, т. III, стр. 440.

(пер. К. Мельника)
Текст воспроизведен по изданию: Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. II (первая половина XVII ст.). Киев. 1896

© текст - Мельник К. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Андреев-Попович И. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001