О поход руссов против Берды. Соч. персидского Поэта Низамия.

— На Персидском языке и с введением на Латинском издано Франциском Ердманном, Профессором Казанского Университета. В Казани 1826 года.

Книги на восточных языках и в России начинают составлять значительную часть Библиографии. Отзыв и известность о сих изданиях во многих отношениях весьма важны. Но отколе могут заимствоваться сии сведения, как не от самых Ориенталистов? Из уважения к трудам их и многосложным занятиям я почел неизлишним предложить перевод Латинского введения к Персидскому Поэту.

В. Оболенский. [4]

Уже на Немецком языке описана жизнь великого Низамия Иосифом Гаммером, который первый показал нам содержание и достоинство его творений; при всем том не почитаю потерянным трудом изложить жизнь его из самого источника, то есть Девлемаго, и подробнее, нежели как она изложена была доселе.

Память Шейха великого Низамия, Бог да помилует его.

Он родился в Гендисе, коего счастливый климат прославлен ямбическим размером. Язык не может изобразить точно беспримерной обширности и превосходства Гения Шейха, и ученейшие критики тщетно стараются определить форму изящнейших его творений. Он прозывался Шейхом Низамедином; но собственное имя ему Мугамед Юсофоф сын, внук Мувейды. Он приобрел славу свою при Мотарзие. Наш Шейх есть брат Каваме Мотарвию; он почти первейший из поэтов, писал элегии художественно отличнейшие, как мы знаем по преданию и по числу их. Говорят, что Шейх в последнее время своей жизни уединился и жил с людьми низшего состояния, как он сам пишет: [5]

Я в бедности живу как роза свежая еще не развернувшаяся из чашечки своей.

Атабек Кизил Арслан искал дружества Шейха и послал пригласить его к себе Ему принесли ответ, что Шейх живет в уединении и не ищет знакомства ни с Султанами, ни с судиями. Атабек сам пришел испытать его. Шейх, узнав по гаданиям, что Атабек пришел к нему для искушения его и не слишком благосклонно на него смотрит, представил взорам его нечто из познания таинств Атабек видит, что вносят царский престол, украшенный бисерами: при ступенях его стоят сто тысяч рабов и воинов, вся царская свита молодецки опоясанная, стражи и родственники; и Шейх как Падишах сидел на сем троне. Падишах же, ослепленный блеском великолепия, униженно хотел лобызать стопы Шейха, и засвидетельствовать познание его в таинствах; но вдруг приметил на возкрилии ризы на жемчужине сидящего Ангела, который, поставив на средину столик, книгу, чернилы и перо, с благоговением целовал руку Шейха. После сего он не осмелился более испытывать его, но радовался дружеству Шейха, [6] который оставил для него только уголок в сердце своем, иногда посещал его, и был искренно привязан к Атабеку. По тому случаю Шейх пел так:

Скажу что трон его как земля высокая
Как небо выспр возникающее.

Шейх, коего Диван по образу Хамзе, состоит почти из двадцати тысяч стихов и содержит превосходные газелы, оды и искуственные стихи, был учеником Аиса Ферсиса Риганского. Когда он по просьбе Хозну и Ширин Кизиля Арслана написал повесть, то за сию книгу во владение жизненное получил в дар четырнадцать поместий. Шейх воспел эту щедрость в следующем стихе:

Он уважил мою славу и непорочность и заплатил мне десятеричною славою и благоволением.

Прежде Хамзе, еще в детстве своем, сочинил Шейх повесть Вишь и Рамина, под именем Султана Махмуда сына Малекшаха. Иные приписывают Низамию Арузию сию поэму; но вероятнее принадлежит она великому Низамию, потому что Низамий Арузий был современником Малекшаха; а что повеешь сия написана под именем Султана Махмуда, [7] это более сходствует со временем Шейха Низамия. Султан Махмуд был счастливый и мужеством знаменитый Падиша. В царствование Султана Сендшара восемь лет занимал он его место в Ираке и Аджербистане. Наконец он произвел возмущение, и Султан Сендшар пошел против него с войском, сразился на долине Реи и победил. На другой день в полдень он пришел с двумя всадниками в стан Сендшара и просил мира у дяди. Султан, сжалившись над племянником, велел приготовить ему палатку подле своей, и послал льду и плодов. Потом осыпал его дарами, украсил отличною короною и златошвейными одеждами. Вельможам и вождям Иракским в знак своего благоволения дал почетные одежды. На третий день Султан отправился в Хоразан, а Махмуд в Испагань. Это случилось в двадцатый день месяца Джомади Елавань пять сот двадцатого года. Прежде того выдал Султан за Султана Махмуда дочь свою Сет-Хатунь; а когда сия умерла, то вместо ее в следующий год выдал другую дочь Мег-Мемек Хатун, и отправил ее к нему с вызолоченными ложницами, в богатыми [8] домашними украшениями, Шейх великий Низами умер 576 года в царствование Султана Тоугула сына Арсланова, и гробница его находится в Гендисе. При жизни Шейха творения его ходили по рукам отдельно а по смерти приведены в пять книг и украшены именем Хомзе (пятикнижие).

Но послушаем и другие места, где упоминается о сем Низамии:

(На стр. V Л.) В Персидской рукописи есть слова:

Царь Менудшер, Светило Ширванской династии Султанов, весьма покровительствовал поэтам и столько уважал ученых отличных мужей, что со всех стран привлекаемые его дружбою и великолепием, великие поэты посвящали себя ему на службу.

В его время процветали в Ширване поэты Шейх великий Низамии Гендшанский, Абулола, Фелека, Шакани Ширванский, Жульфекарь Шахфурьи, знаменитый и усладительный Абу Сейд Абдула Бейджави. В летописях повествуется, что Цари Ширванские произошли от корня Барамы Жупини, Ардешири Бабекани.

(Стр. I Р Л) в жизни поэта. [9]

Атабек Ильдегуз многое посвятил знаменитой Гимназии, построенной в городе Гамедан, ныне разрушенной. Смерть Атабека Ильдегуза относится к 863 году. Он погребен вместе с женою подле сей гимназии. Между поэтами, прославившимися при жизни его и детей его, из которых с особенным уважением должно упомянуть о Кизиль Арсияне, именуются следующие: Ациредин Аксикти, Мециредин Бильканго, Тагиредин Фарьяби, Шах Низами Гендшанский, Кавами Матореи и Юсуф, Бог да помилует их.

В жизни поэта.

Шегер прославлял Султана Сулейма Шала сына Малекшала, и в честь его написал Элегию, написал также повесть: Емир Намуд и Мегеста, которую некоторые приписывают Шейху великому Низамию Гендшанскому, Богу одному известна истина.

Чтобы открыть читателям содержание книги Низамия Намолекендера, в которой находится наше повествование о походе Руссов в Берду, не излишним почитаю привесть здесь слова Гаммера, дабы не повторять уже однажды сказанного. Воздав славу Богу и похвалу пророку после его вознесения на небо, Низами [10] говорит о причине побудившей написать его сию книгу. — После похвалы Назиредину, и исчисления совершенств Истории Александра, как завоевателя и пророка, прежде всего следует похвала весне и цветам, которая вместе с похвалою, словесности, с поводом к сочинению с четырех-частною славою Богу, пророку, Царю и визирям принадлежит к семи частям полного приступа ко всякому Персидскому сочинению.

Повествование начинается с детства Александра и с первых его уроков во всех науках. Первый его поход был не против Персов, но против Ефиопов, на набеги которых жаловались Египтяне. — Александр разбивает их и основывает Александрию. — Персидский поход, второй, занимает не более места как и Египетский. — Несколько страниц заняты известною баснею, будто Персидские послы, вместо всякого предложения, высыпали мешок пшена показали: так многочислены воинства Великого Царя, и будто Александр отвечал подобным знаком, давши курам поклевать пшено; также баснею о дани золотыми яйцами, и о переписке Александра с Дарием. — Наконец следует сражение, [11] после несчастного окончания которого Дарий злодейски убит двумя своими Полководцами, Манаром и Жанузиаром. Александр еще застает Дария при последнем дыхании, и несчастный Государь препоручает ему свое царство, казнь убийц и особливо свою дочь Рушенг (Роксолану). — Александр исполняет смысл сего завещания гибелью изменников и торжественным браком с Рушенг. — Описание сего брака представляет брачные обряды, кои обыкновенно занимают последнее место к поэме, а здесь они помещены в средине. — Александр живет в Истахре (Персеполе), посылает Рушенг в Грецию, а сам идет в Берда, коего райское небо давно уже было прославлено в Хозру и Ширине. — Сей город с прекрасными своими окресностями повиновался тогда скипетру Царицы Нушабе, знаменитой красотою и мудростию своею, а более наследницею Мегинбану, матерью Ширина. — Александр, желая под чужим именем приближиться к ней и видеть ее, является в виде своего посла; но Нушаба узнала его; и когда он еще отпирался, вдруг увидел свой портрет весьма похожий, который Нушабе умела доставить себе. Он [12] замолчал, и удивлялся мудрости Царицы, Александр приходит в столицу Кейхозрое, смотрит во всемирное зеркало, сделанное по его приказанию, из металлов, собирает потом военный совет, и предпринимает поход в Индию, а потом в Китай, где тогда был решен спор между Греческими и Китайскими живописцами в пользу первых.

На границах Азии, занимаясь завоеванием Китая, Александр узнает что Руссы войною напали на его столицу, Царицы Берда, и опустошили ее. — Вот историческая достопримечательность, что Персидский поэт шестого века Гегиры, а двенадцатого по Христианскому летосчислению, упоминает о Русских так обстоятельно и с такою важностью; ибо Персидскую, Египетскую. Армянскую, Индийскую и Китайскую войну Александр совершил в один поход, но против Руссов предпринимал два, и наконец взял в плен Царя их Кайтала. Так освобождена Нушабе и возвращена в свою землю. Александр разговаривает с Китайскими рабынями и при одном торжественном пиршестве, когда многие рассказывали о вещах необычайных, услышал он об живом источнике в [13] стране мрака, который охраняется пророком Шизером. Тотчас предпринят туда поход, которым, как последним, заключается вся История Александра. Но этот поход некончан, а совершен только в половину; ибо Александр, проникши в страну мрака на Север и не нашедши там живого источника, ибо Шизер не допустил его, возвращается опять в землю обитаемую и старается благодеяниями привязать к себе Королей, своих наместников. — Не буду теперь спорить об имени Русского Царя Кайтала, как угодно было Гаммеру произнесть его; но не могу умолчать что Гаммер не основательно говорит, будто Низамий остановлен был смертию или излишним негодованием и не довел до конца своего творения.

«Здесь оканчивается, как говорит рукопись, первая часть дел Александровых похвалою Назиредину; и поелику ни в одном из трех прекрасных экземпляров собрания романтических стихотворений Низамия, находящихся в Венской Императорско-Королевской библиотеке, в библиотеке у Графа Ржевуского, и Генской у Пробета, нет ничего кроме первой части, то вероятно Низами здесь [14] был остановлен или смертию, или не имел великой охоты продолжать начатую нить». Дело совсем иначе. В моем манускрипте, стр. (у. л. н.) вторая часть Искендери, Наме начинается в таком содержании: После похвалы Богу, пророку и творениям, он предполагает в себе данную силу написать сию книгу; потом, расточив все похвалы Царю Азедину, упоминает о своем совете, который давал Падишаху Абульфете, сыну Мазудия, о верховной власти; излагает разные мнения разным мужей о знаменитом прозвании Александра Дсулкарпёина, расказывает о любви своей к некоторой девице, о мудреце Арсшмендиш, о пленной жене, о бедняке сделавшемся богатым, о стечении и споре Греческих мудрецов с Гермесом о духовных тайнах, об Аристотеле и дружбе его с Платоном, о чудном кольце и пастухе Платона, о согласии мудрецов при дворе Искандера, о различных спорах, которые там происходили в мнениях о телесном свойстве души вселенной, кои предложены мудрецами Аристотелем, Валисом, Белинасом, Сократом, Ферфуриузом, Гермесом и Платоном, к коим Низамий присоединяет и свое заключение, что [15] верховный Творец Александра должен быть почитаем в пророке; — потом он говорит о книге, содержащей советы Аристотеля и Платона, о книге утешения, написанной Сократом для Александра, о царстве Александра под опекою матери, об исходе Александра из Дшина и прибытии его в землю златую, о возвращении его в Грецию, о последней воле Падишаха Искендера, о смерти его, о произвольном отречении от престола Искендерузия, сына Иекендерова, по слабости своей, о последней жизни Платона, Аристотеля, Гермеса, Валисия, Велиназия, Ферфуриоза и Сократа. — Низами прибавляет, что он хотя уже имеет шестьдесят три года и шесть месяцов, но не достиг еще конца своей жизни и предоставит другим описывать ее. Еще следует похвала Падишаху Азедину и заключение своего творения.

На полях есть и сии слова.

Конец творения Шейха разумнейшего, и из красноречивых красноречивейшего, Низамия Гендшанского, с помощию и соизволением Бога, Бог да помилует его. — Благословение и спасение да будет на Мугамеде, печати пророков и над [16] законным и чистым его семейством во все века. Месяца Сефера в конце счастливого и победоносного года девять сот пятьдесят второго, старанием праха от ног Магометовых писаря Ширазского, коего грехи до простит Бог и да покроет погрешности.

О самом поход против Берда.

Следуют сведения, кои я о сем происшествии собрал из разных восточных писателей, сколько мне случалось их видеть.

1. По Сирийским летописям Григория Абумераджи, известнейшего под именем Бархебреи. (1226-1286).

В лето, когда начал царствовать (Мостакери) (335-744) вышли разные народы: Аланы, Славы и Лазги и опустошив всю землю до Адербиганом, взяли город Берду, убили в нем двадцать тысяч человек и ушли.

2. По летописи мослемской Абульфеда, родившегося в Дамаске в 672 году Гегиры, и в 1273 по Р. Х. В сие лето (332 Гегиры 943 Хр.) какой-то народ Руссов, отправясь из дому на кораблях по морю Каспийскому и по реке Куре, проникал до самого города Берда, взял [17] его, наполнил убийством и грабежами и наконец тем же путем возвратился назад.

3. По географическому Словарю Якуцея, родившегося в Гамате в 575 Гег. 1179 Хр.

Руссы, овладев Бердою, жестоко угнетали ее, пока Бог их прогнал и истребил.

4. По золотым лугам Мазудия (Абуль-Гасан Али-Бен-ел-Гисен) (в 10 веке Хр.).

a) Раике, по словам Мазудия нижеприведенным, признает сомнительным сей поход Руссов против Берды в 319 году Гегиры и 930 Христ., когда Абу-садж, посол Калифа Моктадера был разбит Карматитою Абутагфор.

Вот слова Мазудия.

Вошли Руссы в море Хазарское после 300 г. Я видел многих из них занимавшихся описанием морей, писателей и древних и новых, которые говорят, что залив Константинопольский (или море Евксинское) начинающееся от Азовского, соединяется с морем Хазарским: не знаю, говорят ли они сие как очевидцы, или только по догадке и заключению [18] Далее они думают, что Руссы и соседы их, приморские Хазары, вышли из Абоскуна, то есть с берега Горганского и напали на Табарестан и прочие страны. Чтоб узнать о сем достоверно, я не пропускал ни одного умного купца, ни одного мореплавателя, у которого бы при удобном случае о сем не спрашивал. Россы мне отвечали, что нет другого пути к Хазарскому морю, кроме того, отколь пришли корабли Русские. — Устрашенные их пришествием народы бежали в Арру, Адербиган и Баилакан на поле Берды, а прочие бежали в Двилан, Жиль и Таборестан. Ибо они никогда не видали чужестранного неприятеля, и как известно по преданию, и прежде никогда сего не случалось. Мы рассказываем сие дело как известное всем городам, народам и странам, о которых теперь упомянули; они не отрекнутся от сего, ибо это слишком гласно между ими. А случилось сие во дни Ибн-Абу-Садиса.

b) В достоверном и подлинном экземпляре сие подробнее описано.

По переводу Френа: В начале четвертого века Гегирм, (в 912 по Р. Х.) пришло около пяти сот кораблей, на каждом по сту человек, и вошли в рукав [19] Нита, который соединяется с рекою Хазарскою. — Там содержал Король Хазарский сильное войско для отражения всякого неприятеля, который мог бы прийти с того моря или от той земли, где один рукав Хазарского моря простирается до самого моря Азовского (Нитес). В сии стороны на зимовье пристают кочующие орды Гуссов, Турецкого народа. И поелику иногда замерзает вода, текущая из Хазарской реки в рукав Нитес, то Руссы переезжают чрез нее верхами. Хотя это и большая река, но она не ломается под ними, сделавшись от мороза крепкою как камень. Так переходят они в область Хазаров. Иногда выходит против них сам Король Хазарский; в случае если отряженные им войска слишком слабы и не могут отразить неприятелей, то Король их пересекает им переход по льду и удерживает от нападения на свою страну, а летом Туркам не возможно переходить реку.

Корабли Русские, приплыв к Хазарским караулам, расставленным при устье реки, послали к Королю Хазарскому просить позволения, перейти чрез его землю, плыть по реке его в Хазарское море (также море Дисорчан и [20] Таборестанское), и как мы заметили, известное и другим Персидским странам; за что обязывались отдать ему половину добычи, которую возьмут у народов живущих при сем море. Получив позволение, они пустились в рукав, доплыли до втечения реки, плыли вверх, достигли до Хазарской реки и пустились вниз до города Итиля. Пройдя сей город достигли до самого устья и до впадения сей реки в Каспийское море. От впадения ее до города Итиля вода быстра. Потом рассыпались Русские корабли по сему морю, высадили свои толпы в Жилан, Дейлет, Табристан, Абоскун (берег Джоргана) в землю Наорту против Азербажана (так как от Ардебила, Азербенджанского города до моря только три дня пути); везде проливали Русские много крови, похитили жен и детей, разграбляли всякое имущество, делали набеги, рубили, и жгли. Тогда возопили устрашенные народы, живущие около сего моря, ибо с незапамятных времен они не видывали неприятеля, который бы нападал на них с моря, на котором плавали только купцы и рыбаки. Русские имели частые сражения с народом Жилана и Деилема и приморской страны Джорчана, с войском из [21] Берда, Аррана, Беилакана и Азербеиджана и с Генералом Ибн-Абу-е Садчь, дошли до приморской страны Наорты, принадлежащей Королевству Ширвану, известной под именем Бабекей (Баку?). Возвращаясь от своих набегов в приморские страны. Русские обыкновенно приставали к некоторым островам, в нескольких милях лежащих от Наорты. Королем Ширванским был тогда Али-бен-ель-Гензем. Жители вооружились и отправились на лодках и купеческих кораблях к сим островам. Но Русские ударили на них и тысячи Магометан были умерщвлены или потонули. Несколько месяцев жили Русские таким образом на сем море, и ни один народ окрест живущий ничего им не мог сделать. Все против них были в оружии и на страже; ибо это море кругом обселено народами.

Сделав сии опустошения и грабежи, Русские отправились к устью Хазарской реки, и отселе послали к Королю Хазарскому условленную часть сокровищ и добычи. Этот Король не имеет кораблей и подданные его в мореплавании не опытны. Иначе он мог бы причинить Магометанам великий вред и беспокойство. [22] Аларезии и живущие в земле Хазаров Магометане знали, что Русские сделали, и обратились к Королю Хазарскому. Позволь нам, говорили они, разделаться с этим народом. Они напали на земли наших братьев Магометан, пролили много крови их и ведут в плен их жен и детей. Королю нельзя было удержать их; но он послал к Русским сказать, что Магометане хотят напасть на них. Сии последние собрали войско и потянулись вдоль по реке чтобы найти неприятеля.

Ставши глаз на глаз, Русские сошли с своих кораблей и выстроились в боевой порядок против Магометан. К сим присоединилось множество Христиан, живущих в городе Ителе, так что их было пятнадцать тысяч человек, и все достаточно снабжены оружием и лошадьми. Три дня сряду продолжалось сражение, наконец послал Бог Магометанам победу над Русскими. Меч истребил их, и убитых и потопленных было бесчисленное множество. Около пяти тысяч убежали и переехали водою на границы Биртасов. Здесь оставили они свои корабли, и поселились на нолях. Но часть их была истреблена Биртасами, а другая [23] нашла, себе подобную участь в земле Магометанских Булгаров, куда они бежали. Убитых Магометанами на берегу реки Хазарской насчитано около тридцати тысяч. С того времени Русские не повторяли подобных вторжении.

5) По свидетельству Низамия, коего жизнь и время мы прежде описали, который в шести различных главах говорит о сем предмете.

a) Александр получает известие о поход Русских.

Александр сын Филика, покоривший почти всю землю, предпринимал многие походы, чтоб иметь обо всем точные сведения, и устроив все мудр, дать лучший вид Государству и почти пересоздать его, просветить свой народ, с правосудием доставить ему возможное счастие. Это и удалось ему тем более, что он дни и ночи размышлял о сем предмете, и приложил всевозможное тщание к исполнению своего намерения. Но среди сих великих занятий вдруг получает известие, что Русские из Алан-Варягов, на подобие града, вторглись, как море потопили всю окружную страну и с башнями, ниспровергли все, что им [24] сопротивлялось и как злодей опустошили всю туземлю; что убитым числа нет, и сделалась совершенная гибель; в анбарах прежде того преисполненных, равно как и в сокровищах не оставлено ни порошинки; злодеи унесли и одежды златошвейные и все драгоценные камни.

Осаждают Берду, отводят в плен Царицу Нушабе, не щадят целомудрия дев, истребляют огнем и мечем область ее. Низами прибавляет, что он почел бы лучшим, если б я находился при сем бедствии, не прибегать к защите, но отдаться на волю победителей, остаться в темнице с женою и детьми, доколе Бог, помощник, покровитель правосудия, накажет враждебного Шаха. Русские несколько лет попирали Румилию и всю Армению, так что все сокровища, к коим только открыт был путь, сколько могли, наподобие презренных людей отвсюду с жадностию влекли, как волки и львы все похищали и добычам их не было числа. Узнав о сем, Александр смутился страхом, наконец ободрился, воспылал гневом за обиду причиненную ему и друзьям его, клянется собою, что он не оставит в живых ни человека, ни из Биртазов, ни из Русских. Если б это [25] были Египтяне то он превратил бы их всех в Нил, и головы их потоптал бы слонами. Потом клянется собою, что он скорее станет называться собакою, нежели сыном Александра Филики, если долее станет переносить обиды от Русских, и не сокрушит до одного всех Биртазов; — что он снова построит Берду и сделает ее красивее прежней, не даст томиться долго в оковах Нушабе, и с великим терпением откажет себе во всем, пока не совершит своего намерения.

b) Александр возвращается в Кипчак.

Ишак Александр Филикий, получив сие известие о вторжении Русских, не спал целую ночь, занятый разными думами о мщении, и совершении своего намерения; на другой день рано сел на ретивого Буцефала, и впереди войска, держа список войск, в который были внесены все силы Ховарезмиев, пошел к стране Жиеуне, прошел Вавилон, уже явно увидел знамена Русские, нигде не останавливался, ничего не ел, не спал и так спешил что почти наткнулся набашни Кипчакские. Здесь встретил он [26] дев столь прелестных, что лица и щеки их были белее солнца и луны, как огнь и вода блистали на поверхности воды, и самые ангелы едва ли моглиб выдержать пламень очей их, так он пожирал и привлекал. Непокрытое лице их показывало, что они не стыдятся ни братьев ни подруг своих. — Воины, привыкшие к восточной скромности, видя дев без покрова, закипели, воспылали любовию, но из страха к Шаху Александру никто не смел оставить рядов и провести время в приятных шутках и забавах. — Сам Шах Александр не видавший ничего лучшего, удивлялся ангельским лицам, как бы из чистого серебра вылитым; приметил жажду войска; а жаждали воины дев как воды; и задумался как утолить эту жажду. Александр, во всяком случае пекшийся о воинстве, думал и не без причины, что это были не женщины, а может быть мужчины; и целой день прошел в думе что ему делать; наконец позвал на совет Кипчакских вельможей, а они растаяв от ласки Царской, преклонили свои уши. — Наконец он в виде совета предложил, чтоб ангелы Кипчакские закрывали свои лица; ибо женщина, [27] показывающая незнакомому свое лицо, теряет всю важность и нарушает скромность. — Хотя бы она сама была каменная и медная, и каким бы именем не называлась, но недостойна называться женщиною. Выслушав подробно слова краснобая Шаха, они с великим почтением тотчас произнесли следующий приговор о его мнении: преданные на службу его, и соединенные с ним дружественным договором, они почитают не принадлежащим к их договору, то что не согласно с обычаями Кипчакскими. — Если соблазняется только взор его, то он соблазняется только взорами. Не грешит и тот, кто не смотрит на незнакомое лице, и тот кто посмотрит. Если Шах от природы столь слаб, что без похотения не может смотреть на лица других, то для чего он не отворачивается; а для дочерей их довольно твердою оградою служит и то, что они не пускают их в палатки к мужчинам. — Они запрещают простому народу носить покровы, а ему советуют закрываться. — Ибо человек, завесив лице свое покровом, не может радоваться ни Божиему свету дня, ни луны. — Впрочем они готовы принимать и исполнять, кроме [28] этого, все приказания, какие дает им владыка и господин вселенной. — Услышав сие, Шах не мог ничего говорить, он явно видел что совета его не уважают. Еще искал он средства, собрал ученых, ибо уверен был что глупо не покрывать лица, которое у всех почти все завешено локонами; — упорно стоял в том, что покров приличен и даже необходим для стыдливости; и рассудил за лучшее посреди пустыни воздвигнуть какой либо истукан. Намерение его все одобрили. Чтоб скорее приступить к делу, призвал художника и велел изваять из камня такую фигуру, которую бы он желал видеть в живых женщинах, думая что все, проходя мимо, будут подражать примеру ее. Но случилось совсем иначе. Ибо ваятель по окончании работы жаловался ему, что этот народ с грубым и каменным сердцем смотрел на статую с великою радостию, но не слушается приказания и не покрывает лица из скромности и почтения. При том они стали думать что этот камень, которому они воздают божескую честь явился в пустыне, и все приходили ему поклоняться и приносить жертва. [29]

c) Руссы узнают о приходе Александра.

Александр, видя что не исправит красавиц, разбил статую, оставил это место, продолжал далее свой путь, и где проходил, везде дарил, дабы содержать мир и тишину с союзниками, и доставить себе отдых. Наконец ночью приходит на равнину у вод лежащую, и на мягкой мураве Царь вместе с войском насладился умеренным отдыхом после трудного похода: развил свои ряды, как павлин развивает хвост и поставил свои лагери против Русских. Русские, получив известие, что пришел Александр Царь Румильский с своими воинами, двинули страшное войско, выше всякого воображения! Когда на конях то кажется горою, мужественное, мечами блистающее, бесчисленное, как змея извивается, как лютый лев бросается. — Александр, будучи не в состоянии противопоставить им равносильное воинство, надеялся на двести слонов одетых в железные латы, которые с яростию топчат и везде проливают кровь и на воинов наводят ужас и грозят гибелию. Русский вождь, видя такое [30] положение, соединил семь когорт в одну, назначал каждому свое место и ободрял к мужественному нападению. Войско Биртазов, Аланов и Хазаров со всадниками двинулось как море, как гора, и от морского берега до земли Кипчакской покрыла землю мечами и латами. Трудно было перечесть сие войско, но видевшие говорят, что оного было более девяти сот тысяч. Тайными путями и обходами они приближались уже на две фарасанги к рядам Шаха. — Вождь Русский хвалился, что не убоится такого войска, которое только валяет людей. — Прекрасные его воины, неопытные в битвах; сжались в кучу, представляли слитое богатство; блеск их превосходил всякую молву. Жемчуг и золото блистали на зеркальном воинстве. Они презирали негу, если надлежало итти ночью, переночевавши, подкрепляли силы свои утренним питьем, стараясь сами наносить только вред, предоставляли женщинам вино и лакомства. — На них не блистали произведения Греческие и Китайские; их одежды были пурпоровые и желтые пестрые. Китайцам бог открыл особенные роды тканей, и сими дарами они пользовались когда хотели. Низамий [31] говорит об этом с такою сладостью, как бы у него, в сладком сне, слюнки текли изо рта. — Не было человека во всем войске, говорит он, который бы не носил золотой короны, и жемчугов каких и в море не найдешь; если б ты мог завладеть рудниками сего народа, тогда предписывай законы всему свету, займи трон Шаха и в какое хочет время года строй новую Империю. — Далее он говорит, что кони Русские бегают по горам, и одни кони часто составляют войско; — что дворец Русский наполнен перлами и богатствами и вместо копий и шлемов блестит рубинами и драгоценными каменьями; что все их убранства состоят в золоте и камнях, и самые попоны не бывают без бисеров; шляпы на них блестят золотом; и с плеч опускается пышный хитон; они отдыхают на коврах, шитых золотом, шелковых или на пушистых мехах; в руке их не увидишь копья, ни в колчанах стрел; все напрыскано амброю, гордятся ожерельями, и в ушах носят серги искусно смыкающиеся. — Но с головы до ног, нося царское убранство, они не поспешны в походах и не грозны сильною рукою. — Александр с [32] своим войском ногами потоптал, сколько мог, эту слабую стеснившуюся толпу. — Оружие его поражало их, как стекло, оставляя следы ударов. — Воины его везде носили смерть и ужас, и достойно гордясь своим мужеством и деятельностию, обещали еще отличнейшие подвиги. Руссы видя столь сильное войско, и не смотря на свое превосходное число, чувствуя свою слабость, пришли в немалое смятение. К тому же Александра окружали вельможи и герои, коим следует исчисление т. е. Кедархан из Джина, Курхан из Хотина, Дис из Мадаина, Валид из Емена, Дуали из Андисаца и Генди из Рея, все от крови древних Царей, Царьюнд из Жилана, Илалбек из страны Хаваранской. — К нему стеклись бесчисленные отряды конницы из Харазана, Ирака, Греции, Африки, Египта и Сирии. — Все это разогнало сомнения Александра, и развеселило его сердце. — Он полагался на храбрость своего войска, которое не привыкло к хитрости и опустошениям, не мечами было сильно, и не во множестве оружия полагало крепость свою, но, действуя грозными копьями, непокрытою грудью встречало неприятельские мечи. — Сам Александр обещает [33] без крайней опасности отразить силу силою. Поэт замечает, что Руссы, соединяющие жадность волков с лаем псов, хитры как лисицы, более стараются успевать сею хитростию. — Александр не потерпит сего, но чтобы наказать их низкий образ мыслей и коварные поступки, превратит все их войско в кровавые реки. Таким образом они целую ночь были спокойны, и с той и с другой стороны с горестными предчувствиями и с одинакою готовностию ожидали восходящего солнца.

d) Сражение Александра с Царем Русским.

Уже мало по малу удалялась темная ночь, и пред отшествием своим пересчитывала на небе все звездочки, загоняя их в стойла; уже земля приподнимает шелковый покров, и заря, препоясанная мечем, вынимает из ножен блестящую сталь, и вызывает блистательнейшее солнце; и вот оно разгоняет туманы, разливает кругом огненное величественное море; вдруг открылись взору два войска как два кровавых моря. Густыми рядами спешат они на побоище, поднимают мечи и знамена, поношами [34] медными помрачая ясное солнце, ступают по сыпучему песку. Воинство Александра, коего полчища выступали как гора за горою, было так расположено: на правом крыле стояли полчища Дуали Кермана и Ирана, на левом разливались ряды Кара Хана и Фагфури. Отдельный отряд составляли стрелки из собственных рабов, грозивших многим жестокою смертию. Средину составляли слоны, покрытые чугунною бронею, впереди которых стояли пылкие юноши, жаждущие крови. — С противной стороны поле красных Руссов. — На правой стороне их Хазары, на левой Биртазы громогласные, на крыльях Аланы, а в средине сами Руссы, дышущие мщением и ненавистию, на которые Александр готов был отвечать своим превосходством. — Когда войска сошлись, и крылья развились, то земля приподнялась как небо. — Индейцы бесчисленные сделали нападения, и закипел вождь Руссов. — Звук тимпанов и сапелей проник сердце земли, и был знаком к кровопролитию; ржание коней, топот скотов и воинов идущих наполнили воздуха. — Стрелы отражались от медного щита как две птички, кои ищут места на одной [35] трости; земля превратилась в лес копий, кровь омыла лица врагов и на их серьгах играла. В волчьем покрове рыкали львы, погромными телами дрогнули как ослы; копья источили из утесов реки крови, а над копьями росли рощи стрел. — Крокодилы мечами превращали все в потоки кровавые, из жил огромного тела пускали кровь и обагренную землю наполнили лихорадочными судорогами. Руссы с шумом устремляли рьяных коней, а Греки везде ставили знамена для возжения войны, так что не можно было ни зверю по земле пробежать, ни птице по воздуху пролететь. — Вдруг от Русских выходит на поле сражения Лев Биртаз в шлеме, и смелых вызывает на единоборство, и на ристалище в самохвальстве говорит, что он один берет на себя защитить честь Биртазов, сковать тигров на высотах гор, и пожрать крокодилов на берегах речных; что он смел как лев, а не лисица откормленная спелыми гроздами, и что в бою он не уступит онагру; — всякая кровь ему рюмка вина, и всякая кожа — одежда; что стрела пущенная рукою сильного пройдет на пролет. Чтобы не [36] сказать лжи, вот вам одна! — кричит он! Сказав сие, пустил в толпу Китайцев и Греков, и разом двух на землю простер. — Желая с помощию Божиею вступить в страшный бой, и воспламенясь гневом на оружие Биртаза, один храбрейший юноша, по имени Генда, Царского происхождения выходит на средину. Сей герой, Индийским мечем уже многих обезглавивший, выходит как упоенный слон против хищного волка. Уже несколько раз верною рукою они поражали друг друга, и окриленные яростию едва касались ногами земли. Князь Генди напрягшись, наконец пронзил плечо Биртаза и тем же махом острея, поверг к ногам голову его. — За ним выкатил на сражение еще Русс, яростный лев; долго сражались и наносили друг другу раны, наконец он должен был уступить Князю Генди. — Руссы выходили один за другим и все напрасно. — Генди до самого полдня, когда солнце стояло над морем, посылал в ад души Руссов, так что никто уже не смел выходит против него. — Генди возвратился в лагерь с ног до чресл обагренный кровию. Царь, видя его, осыпал похвалами и ласками и дал ему [37] подарок достойный подвигов его — халат. — Войска в боевом порядке сходились все ближе. — Уже загоралась заря другого дня и земля одевалась в сафирный покров. — Оба войска, как страшное огненное море, из сокровенных пучин извлекли луки и в другой раз начали сражение. — Земля в самой груди дрогнула от опустошительного смятения, небо вырвалось из запоров, и солнце из задвижек. — Вдруг от неподвижных рядов стремится неукротимый всадник; от маковки шишака до пяты горящий пламенем, сильный и искусный действовать всяким оружием. Как упоенный слон на поле брани на всех наводит страх, как жестокий лев быстротою упреждающий течение Нила, он алкал крови храбрых мужей. — Солнце только что взошло и против его вышел черт Русской с похвальбою, что в руке его как у пирующего не вино — а крови бокал; сел на лошадь, махнул медною булавою, и от быстрой и верной руки его река крови оросила землю. Всадники Туранские устремились против него как гора, из которой он камни отрывал; они обманулись в своей надежде, и покрытых железными [38] латами и мечами, многих из них он побил мгновенно, и с рассвета до утренней молитвы один удерживал поле. За ним другой Русс, с румяными ланитами, и с голубыми глазами, желая испытать счастья на воине, как елань вступил в сражение в Румилийцами, и у многих исторг душу из тела. — Сколько ни трудились, никто с равною опытностию не мог выдержать сражения; он распространял гибель между Греками и Китайцами. — Наконец один герой царского происхождения, не на проворство лошади и не на остроту меча полагающийся, в броне шафранного цвета и в железном шишаке, как черт упоенный, неся в руке копье с медным концом, вскричал Русскому: Низложу тебя, когда тебе угодно, я Царьюндь из Мазендерана, и твердо решился для позорища вступить с тобою в дьявольское сражение. Русс посмотрев на него и на его образину, объятый страхом понял, что не выдержит сражения с таким человеком, как вихорь закрутился в быстрое бегство, но враг его настигает, и он истерзанный ранами приходит к своим, кои хотя помогли ему, но видя жестокие удары черта, вместе [39] с израненым обратились в бегство. — Русское войско не хотело далее стоять в бездействии, и Царь их Кинталь двинулся на поле, но после нескольких стычек, которые продолжались до ночи, принужден был уступить рядам Князя Гиланского; после чего сей Князь в радостном восторге возвратился к своим, и получил от Александра награду достойную своей храбрости. — На следующий день снова вступают в жестокую битву, в которой часто побеждали Румилийцы, а между Аланами отличился храбростию некто Ферище. — Далее описываются и другие сражения до ночи продолжавшиеся, на коих приобрели себе славу своим мужеством Армянин Шерце, убивший и Ферища Дуали; его, покрытого ранами и кровию Александр вывел из сражения, и отдал врачам для лечения, и Русс Чударев. — На рассвете четвертого дня онагры опять выходят на сражение. Чударев и Генди вступают в бой! первый убит. — Потом Русс Черт (на Русском языке Рустал). — коего имя по храбрости его, между Русскими вошло в пословицу, оказал знаменитые подвиги и убил Генди. — Смертию его опечаленный Шах, как серьга [40] свалившаяся из уха девы, ободряет своих к сражению, на котором некоторые, нанеся великое поражение Русским остались победителями. — Сражение сие продолжалось до ночи, когда уже солнце скрылось за крепом гор и глава светлого дня погрузилась в глубокий сон. — Ночь же была самая мрачная, луна казалась как адское привидение, все пути покрылись мраком, тем крепче был сон, и казалось, на свете не оставалось ни человека. — В следующий день всадник Аланский оказал чудеса мужества; вооруженный только булавою вдруг убил семьдесят человек, потряс в основании Ельборс и погасил светочи многих Греков, Иранов и воинов востока. — Так дерутся с переменным счастием до ночи. — В шестой день из средины Руссов как адский демон и ангел смерти в человеческом образе распространяет всюду гибель; на следующий день тоже. — Шах, бывший доселе зрителем сего побоища, наконец созвал совет и произнес сии слова. — От оружия сего дьявола, облитого сталью, и в человеческом виде по нечеловеческого происхождения, которому подобного [41] никогда не раждалось, и который может укротить весь свет своею силою, по мнению его едва ли кто спасется. — Между тем ободривши своих к новому сражению, выстроил войско, на правом крыле у него стояли Греки, и союзники, на левом Китайцы. Сам стоял в средине как великий лев; с противной стороны Аланы, Биртазы и Руссы волновались как неукротимые кони, и казалось вызывали страшный суд. Ржание ослов и лошадей, звук труб и тимпанов проникали до самых небес. Потом описывается сражение жесточайшее из всех, на котором Руссы великими чудесами храбрости своей приводят Александра в страх. Чтоб не погибло совершенно войско его, и чтоб не лишиться престола своего, он не скрывает сего от астролога, но, надеясь скоро освободиться от сего затруднения, говорит, что он решился твердо стоять в намерении своем! Астролог похвалил его решительность, и советовал не удаляться от поля сражения, и с счастием своим испытать шесть сот сражений! Завоеватель света, по извещению утробогадателя, подвергается многим опасностям, но наконец своею волею и дыханием [42] преодолеет все препятствия, и отведет врага своего пленным, Шах узнав от вещателя, будущую судьбу, принес великую благодарность Великому и преблагому Богу, и познав свое Божественное послание, вывел себе на сражение превосходного коня, подаренного ему от Шаха Китайского, и как мужественный лев вступил в кровавый бой. Он сетями стеснил врага доселе страшного, и челюсти так сжал, что он вертелся как серна в когтях пантеры, и пленного бросил в темницу. Шах на высокой колеснице с торжеством возвращаясь в свой стан такую возбудил радость, что земля и небо подвинулись. Когда узнали о сем Руссы, то Царь их растаял как воск, и Греческий Шагиншах предался величайшей радости, и наградил своих воинов богатыми дарами. Развеселив сердце свое вином, и вспомнив о пленниках, велел привесть в собрание немого пленника, и пришел огромный как гора, но при величии Шаха смирился, и не имея переводчика воплями и стоном он привел сердце Шаха в такое сострадание, что сей велел снять с него оковы. Упившись вина, коего ему подносили, он постыдно валялся у ног Шаха, который [43] хотя при случай и любил лесть, но этой дерзости сильно удивлялся; некоторые из вельмож извиняли сие как грубое обыкновение, другие как рабское чувство согретое вином.

e) Второе сражение Александра с Руссами.

Едва занялась заря, и миру указала ночь, голова земли лучами солнца возбужденного от глубокого сна еще наполнена была грустным трепетанием, и соловей пел унылые песни; Шах приподнял голову полную забот, очистил свое сердце от всякого страха и Богу Преблагому великому принес благодарность за спасение. — Потом, сам препоясавшись, поставил на долине войско подобное волнующемуся морю, построил его фалангою, крепчайшею оградою войны, оружиями щетинящеюся. — С прошивной стороны Руссы по своему обыкновению устроили свое войско. Кипя жестокою ненавистию те и другие столько пролили крови, что лошади по самое седло дымились в крови. — Сам Александр, как неистовый лев, сверкая геройским мечем, в железной броне, подобно Нилу устремляясь туда и сюда, везде разносил погибель [44] и смерть и злонамеренных обращал в бегство. — В сем бегстве пленил Русского Князя и взял в добычу много серебра, золота, сахару, рубинов и жемчугу. — Видя в руках сии драгоценности, он слез с коня и пред богом в благодарности повергся в прах ниц, показуя тем, что победа дается от Бога, а сам он рожденный из персти, признает только слабость свою. — Видя землю освобожденную от врага, он установил торжественные празднества. — Потом громко просит виночерпия Низамия, дать ему бокал искрометного вина, чтобы язык его не иссох и голос в устах не умер.

f) Искандер освобождает Нушабе.

Установив спокойствие, Александр велел собрать бесчисленные добычи, отнятые у Руссов, Биртазов и у других, внесть их в общую опись, и всему назначает свое место. — Золота, серебра, жемчугов, одежд шитых золотом, и не столь дорогих, мехов бобровых, собольих, горностаевых, байбаковых пепловидных, красных лисиц, волчьих, и еще не подкованных лошадей было столь много, что такого множества и [45] вообразить не можно. — Александр не знавший сам истинной цены сим мехам, узнает о них от одного из своих Полководцев, и в величайшей радости как весенняя туча щедро разделил их между своими воинами, и велел привесть немых пленных. — Они простерлись перед ним; он осмотрел их с ног до головы снабдил потребною пищею, и, наскучив их коленопреклонением, отпустил их. Потом перешел в дом и в упоении призвал к себе Руссов, снял с них оковы, и забыв прежнюю вражду, осыпал дарами. Также пригласил к себе Нушабе, принял ее великолепно, и давши ей богатейшие дары вместо приданого, выдал в супружество Дуалию, возвратив безопасность городу Берда. — Наконец возвратив Русскому Царю гривну и корону, отпустил его, и тот, как данник возвратясь в свое отечество, наслаждался радостным миром. — Александр же в совершенной праздности предался удовольствиям жизни.

* * *

По сим свидетельствам я почитаю вероятным, что или Русские в начале десятого века действительно предпринимали поход против Берды, чего по [46] недостатку доказательств в точности доселе объяснить было не можно; и что может быть и не объяснится; или восточные писатели, облекши мраком другие события сего времени, описали своим особенным образом подвиги Руссов. — Всякий со вниманием прочитавши Мазудия, который не слегка и не мимоходом пишет о сих происшествиях, согласится, что он исполнен нелепостей и самых грубых басен; всякий признается, что Низамий выдумал многое, хотя и не все из своего плодовитого воображения; ибо в басне всегда есть несколько истины. Чтобы выйти из такого мрака развернем самые Русские летописи. — Основываясь на словах и свидетельстве Почтенного Круга, я не нахожу ни у Греческих ни у Русских писателей ни одного слова о сем походе, и без всякого сомнения этот поход невероятен. Я бы, сказал другое суждение, если б не противоречил сему — Нестор, незнакомый с восточными писателями. — Нельзя думать, чтоб он оставил без внимания сей поход, говоря так много о происшествиях, случившихся не далеко от Берды. — По свидетельству его, в чем согласны и Греческие писатели, Руссы из рода Варягов [47] на десяти тысячах кораблей предприняли поход разбойничий против Константинополя, где тогда царствовал Роман, и на западном и восточном берегу Понта, как пишет Кедрань, пока не были разбиты, совершили ужаснейшие злодеяния; наконец храбрейший Греческий Полководец, Патриций Фока, победил их, большею частию истребил и принудил к постыднейшему отступлению. — Игорь, чтобы отмстить за сие бесчестие, собрал большие силы, протрубил второй поход, и заключил союз с Романом на известных условиях.

Известно, какое невежество показывают восточные писатели, говоря о землях за востоком лежащих и об Истории их, и как они, исключая самовидцев, изменяют все понятия, коими некоторые из них хвалятся, и смешивают все в одну нестройную беспорядочную кучу. Особливо должно сказать сие об России, стране в те времена почти неизвестной. Может быть они слышали что нибудь о походе Руссов против Константинополя, как говорят о нем наши летописцы, воспользовались сим, и описали на свой образец. — Между Полководцами Греческими, в царствование [48] Романа, по Историкам Византийским, был один, который особенно привел Руссов в крайность и почти истребил, по имени Бардос. Не зная Истории Византийской, может быть они переменили сие тмя в название города, как места, которое неприятелям стоило великого труда, и служило им гибелью. Назначив сие место центром сражения, оставалось сказать, что прочие страны опустошены огнем и мечем. Мазуди, не сказав о годе, в котором случился сей поход, как преданный Магометанской вере, кажется по этому и не считал других достойными того, чтобы говорить об них, приписал победу Магометанам. Низамий же, который был ученее Мазудия, хотя говорит о приморских странах, но о флоте молчит, называет победителем Александра знаменитого, т. е. Великого, и с такою подробностию описывает сражение, как будто сам при нем находился, называет по именам всех Полководцев и героев с той и другой стороны, и говорит о втором походе. Но хотя он почерпнул из преданий, или из книг исторических и географических достовернейшее известие, однако в рассуждении Берды, впал в [49] одну погрешность с прочими, и вместо Романа, если только он слышал об нем, вздумал представить Александра Великого, может быть одного Государя им известного, коему они приписывают все великие деяния Греков; и потому более он решился в поэме своей воспеть жизнь и геройские подвиги Александра. От этого проистекло и прочее, но sapienti sat! вот моя догадка и только догадка. В примечаниях буду говорить подробнее.