СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЖАН ДЕ ЖУАНВИЛЬ

КНИГА БЛАГОЧЕСТИВЫХ РЕЧЕНИЙ

И ДОБРЫХ ДЕЯНИЙ НАШЕГО СВЯТОГО КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА

LE LIVRE DES SAINTES PAROLES ET DES BONS FAITS DE NOSTRE SAINT ROI LOUIS

§ 8. Несторианская утопия глазами католиков

История военных походов Чингис-хана разворачивалась в нескольких параллельных пространствах. Например, событийный ряд, сконструированный Ибн ал-Асиром, не имеет точек соприкосновения с видением тех же самых событий кочевниками-несторианами в войске Чингис-хана. Оба текста дошли до нас и соотносятся как «внешнее» и «внутреннее» описания. Они не исключают и не дополняют друг друга. Их безусловная ценность в другом: они характеризуют умонастроения разных этнических и религиозных групп, участвовавших в грандиозной битве народов. И для тех и для других Чингис-хан был некой эмблемой, символом, точкой кристаллизации собственных мифологем. Здесь нет достоверности в ее бытовом понимании, но есть достоверность высшего порядка.

Проблема в том, как используются эти тексты в современных научных построениях: как элементы при сборке некоего продукта под названием «прошлое» или как послания людей, лицом к лицу столкнувшихся с ужасом истории. Несторианское послание осталось неуслышанным.

Вечное Небо, которое покровительствовало Чингис-хану и возложило на него право управлять миром, в воображении несториан превратилось в небесного царя с великолепной свитой. Культ Тенгри в несторианских декорациях породил фантастическую феерию. В новой картине мира планы земных побед Чингис-хана составлялись на небесах. Истинной войной была небесная война. В противном случае все превращалось в банальный грабеж и вымогательство. Для внешнего наблюдателя, мусульманина Ибн ал-Асира, так оно и было (Обычно на этом настаивает проигравшая сторона, находя утешение и компенсацию в собственной историографической традиции, мало интересной остальному миру). У его соплеменников с неизбежностью возникал трудный вопрос: почему Аллах подверг таким ужасным испытаниям правоверную общину? Ответ Ибн ал-Асира таков: «Когда Аллах пожелает людям зла, то нет возможности отвратить это, нет у них помимо Него заступника» (Коран. 13, 12). Круг замкнулся. Каким бы ни был внешний вызов, взгляд участников драмы упирается в собственное идеальное отражение. Монголы выступают как слепое орудие судьбы, Ибн ал-Асир не проявляет к ним никакого интереса. [63]

Возможен ли в таком случае диалог между мусульманами и несторианами? Современные историки реконструируют внешний ход событий, полагая, что в этом и заключается смысл истории. Война Чингис-хана с мусульманским миром не сводима только к битвам людей, – сталкивались мифологемы. Средневековые описания этих событий, как правило, воспроизводят ту мифологему, что придает событиям смысл (В известной книге Б. Д. Грекова и А. Ю. Якубовского «Золотая Орда и ее падение» в качестве эпиграфа к первой части стоят слова Ибн ал-Асира: «Это было событие, искры которого разлетелись и зло которого простерлось на всех»). Если диалог понимать как совмещение мифологем, то, скорее всего, он невозможен. На практике это означает невозможность описать события одновременно глазами противоборствующих сторон. Ан-Насави называет Чингис-хана врагом Аллаха (ан-Насави. 36) и тем самым переводит реальное событие в разряд метафизического. Монголы не вели религиозных войн. Например, я не понимаю, зачем сегодня нужно сравнивать Чингис-хана с пророком Мухаммедом. Когда несториане облачают Тенгри в одеяния своего вероучения, то понятно, что они ищут свое место в имперской реальности, но что ищут исследователи, заявляя, что Чингис-хан был не только политическим, но и до некоторой степени религиозным инноватором ¹? Остается полшага, чтобы признать Чингис-хана демиургом.

Несторианскую легенду мы знаем благодаря Жану де Жуанвилю, в свою очередь услышавшему ее от послов короля Людовика IX. Иными словами, легенда прошла через несколько рук, была переведена и осмыслена в крестоносном ключе, что отчасти объясняет ее католический блеск и рыцарскую этикетность. В легенде говорится о битве Чингис-хана с христианским царем Индии. О такой же грандиозной битве сообщает и Марко Поло. В обоих повествованиях победу одерживает Чингис-хан. На этом сходство завершается.

Некий предводитель кочевого племени, подданный пресвитера Иоанна, перешел на службу к монголам. Вскоре с ним произошла удивительная история. Он поднялся на высокую гору и был восхищен на небо. Вертикальное перемещение вверх знаменует попадание в божественный мир. Там он видит короля, восседающего на золотом троне. По левую руку преклонил колена Георгий в рыцарском облачении.

У небесного короля уже была готова программа: «Отправишься отсюда к своему королю и скажешь ему, что ты узрел меня, Того, кто является Владыкой неба и земли; и скажешь ему, чтобы он возблагодарил меня за победу, которую я ему послал над пресвитером Иоанном и его народом. И еще передашь от меня, что я дарую ему могущество, дабы подчинить всю землю». При желании здесь можно увидеть интерпретацию монгольской легенды о Теб Тенгри, загадочной личности в истории возвышения Темучина. «И в то время появился [64] человек, о котором я слышал от надежных монголов, – сообщает Джувайни, – что в лютые холода, которые преобладают в тех краях, он обнаженным ходил по степи и горам, а потом возвращался и рассказывал: “Всевышний говорил со мной и сказал: “Я отдал все лицо земли Темучину и его детям и нарек его Чингис-ханом. Велите ему вершить правосудие так-то и так-то"» (Джувайни. I. 29).

Небесный король предсказывает победу монголов над «императором Персии» (возможно, речь идет о султане Джалал ад-дине). Анализируя этот сюжет, Л. Фридман показал, что смысл легенды заключается в получении Чингис-ханом божественного мандата на завоевание мира, что нашло подтверждение в реальных военных успехах ². По наблюдению Л. Фридмана, интерес пророчества в том, что это не простое изложение мифа или фольклорный сюжет, а идеологическая легенда, связанная непосредственно с политическими событиями в Святой Земле.

Точно такая же имперская программа известна и Григору Акнерци. Повеления Бога Чиигис-хану передает золотокрылый орел. «Когда этот безобразный и злонравный народ узнал о том, что Господь повелел ему властвовать на земле, то, собрав войско, он пошел на персов и взял у них один город. Но персы, собрав силы, взяли этот город назад и отняли у них еще их собственный. Тогда татары, сделав воззвание по всем местам, где жили их племена, бросились на персов, победили их и овладели городом и всем их имуществом» (см. § 31). В Персии было много городов, а у монголов не было собственного города. Единственный город персов выступает как символ хорезмийской цивилизации, ибо речь идет об Ургенче. Создается впечатление, что в XIII в. на просторах Евразии не осталось историков, незнакомых в том или ином варианте с монгольской мифологемой Вечного Неба. Спорадические военные кампании монголов были частью космической войны во исполнение воли Неба.

Доминиканец Юлиан следующим образом перевел начальную формулу послания Угедея, адресованного венгерскому королю: Ego, Chayn, nuntius regis celestis, cui dedit potentiam super terram subicientes mini se exaltare et deprimere adversantes 'Я, Хан, посланец царя небесного, имеющий на земле власть возвышать покоряющихся мне и подавлять противящихся' (Юлиан. Послание о жизни Тартар. 4. 9).

Вернемся к несторианской легенде. Согласно высшей инструкции, предводитель может отобрать для битвы с «императором Персии» всего триста воинов. Против него же выступит триста тысяч воинов. Победа малого числа над великим и будет знаком воли Владыки неба и земли. Соотношение численности войск следует понимать так: триста верных всадников получат поддержку небесного воинства. Мириады невидимых помощников обрушатся на врага и принесут победу. Обычные сообщения средневековых хроник о 100 000 или [65] 500 000 армиях являются проекцией небесных битв на земные сражения. Стотысячные армии – это армии Бога.

Если речь идет о «божественном» послании, как в нашем случае, то небесное воинство останется незримым на земле. Если же послание будет перекодировано и превратится в историческое известие, то мы получим фантастические цифры как реальные. Обычно происходит совмещение тех и других текстов, и тогда свои воины не видят небесных помощников, а враги с ужасом их обнаруживают. Как вариант: свои видят одинокого всадника, громящего вражью силу. Отсюда самый известный ритуал: поединок двух всадников перед началом сражения, который обе стороны расценивали как божий суд.

В вялотекущих исследовательских спорах о численности средневековых армий, как правило, не учитывается божественная арифметика ³. Триста тысяч воинов «императора Персии» – число, достойное Владыки неба и земли. Арабский и христианский мир расценил монгольские победы как кару Бога, что и породило миф о несусветных полчищах Чингис-хана ⁴.

Несторианскому сюжету о небесном воинстве Чингис-хана соответствует персидский вариант, где Чингис-хан ожидает помощи от ангелов и дивов. В изложении Рашид ад-дина, Чингис-хан, поднявшись на холм (символ Мировой горы), обращается к космическим силам исламской мифологии. Когда такие тексты используют для иллюстрации харизматической роли монгольского лидера ⁵, возникает вопрос: какой картине мира они соответствуют – персидской или монгольской? Очевидно, что картина сшита из двух ментальных фрагментов и ключевая нагрузка приходится на мусульманский фрагмент. В этом и есть предмет исторической географии политического мифа. Поскольку миф конструируется персами-мусульманами, Чингис-хан с неизбежностью ищет поддержку у пери и дивов. Ментальная достоверность этого сообщения равна достоверности несторианской легенды, согласно которой Чингис-хану помог Владыка неба и земли.

«В то время когда Чингис-хан предпринял поход на владения Хитая и выступил на войну против Алтан-хана, он один, согласно своему обыкновению, поднялся на вершину холма, развязал пояс и набросил его на шею, развязал завязки кафтана [каба], встал на колени и сказал: “О господь извечный, ты знаешь и ведаешь, что ветром, [раздувшим] смуту, был Алтан-хан и начало распре положил он. Он безвинно умертвил Укин-Баркака и Хамбакай-каана, которых племена татар, захватив, отправили к нему, а те были старшими родичами отца моего и деда, я же домогаюсь их крови, лишь мстя [им]. Если ты считаешь, что мое мнение справедливо, ниспошли мне свыше в помощь силу и [божественное] вспоможение и повели, чтобы с высот ангелы и люди, пери и дивы стали моими помощниками и оказывали мне поддержку!" С полнейшим смирением он вознес это моление; затем сел на коня и выступил. Благодаря [своей] правоте и верному [66] намерению, он одержал победу над Алтан-ханом, который был столь могущественным и великим государем, многочисленности войска, обширности страны, неприступным крепостям которого нет предела, и его владения и его дети очутились во власти [Чингис-хана]!» (Рашид ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 263).

Знаменитый ученый и философ Насир ад-дин ат-Туси описывает резной изумруд хорезмшаха Текеша. На камне имелось изображение Сулаймана (библейского царя Соломона) на львином троне ⁶. Согласно преданию, перстень Сулаймана давал власть над животными, людьми и ангелами ⁷. В классической персидской литературе, начиная с «Шах-наме», особенно в фольклоре, пери становятся девами-волшебницами, способными обернуться любым животным; они перемещаются по воздуху. Живут в волшебной стране, локализуемой иногда около горы Каф. Пери – бесстрашные воины. В эпосе они наряду с дэвами, зверями и птицами входят в войска первых царей Ирана (Материалы П. В Башарина).

В несторианской легенде есть поразительный, на мой взгляд, момент. Из описания неясно, какой Бог сидит на золотом троне. Правда, он представился: «Я, Тот, кто является Владыкой неба и земли». Священники и монахи, верующие в этого Бога, совершают крещение. Очевидно, что небесный король есть Бог христиан-несториан. А где же тогда Тенгри? Функции Тенгри взял на себя небесный король, и теперь он покровительствует Чингис-хану. В этой функциональной размытости образа и заключается болевой момент. Тенгри вытеснен фигурой небесного короля, но замещение не прошло даром: небесный король озабочен успехами только Чингис-хана. Внешне ничего не изменилось, роковые перемены коснулись содержания образа. Несторианский Бог сохранил свой небесный трон и сверкающую свиту взамен на исполнение функций Тенгри. Монгольскую элиту, как известно, внешнее разнообразие чужого религиозного опыта не волновало. Вот как несторианские опыты отразились в практике дипломатических контактов с европейцами. Архиепископ Петр на вопрос о вероисповедании монголов «ответил, что они веруют в единого владыку мира, и когда отправили посольство к рутенам, поручили [сказать] такие слова: “Бог и сын его – на небе, Чиархан – на земле"» (Английские источники, с 152). Католическая Европа не поняла сути несторианской утопии. Никакого Бога на небе у монголов не было, поклонялись они Вечному Небу.

Не сразу с этой загадкой разобрались и армяне, приняв неизвестное войско за христиан и магов. «В 669 (1220) году, когда грузины еще гордились победой, одержанной над мусульманами, у которых они отторгли множество армянских гаваров, нежданно-негаданно появилось огромное множество войск в полном снаряжении и, пройдя быстрым ходом через Дербентские ворота, пришло в Агванк, чтобы оттуда проникнуть в Армению и Грузию. И все, что [67] встречалось им в пути, – людей, скот и вплоть до собак даже – они предавали мечу. Драгоценную одежду и иное имущество, за исключением лошадей, они ни во что не ставили. Быстро продвинувшись до Тифлиса, они повернули обратно, пришли в Агванк, к границам города Шамхор. И распространилась о них ложная молва, будто они – моги (Моги – зороастрийцы) и христиане по вере, [будто] творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный, и, принеся меру ячменя, они бросают ее перед крестом, [затем] оттуда все войско берет [корм] для лошадей своих, и [ячмень] не убавляется; а когда все кончают брать, там остается ровно столько же. Точно так же и с продовольствием для людей. И эта ложная молва заполнила страну. Поэтому население страны не стало укрепляться, а какой-то светский иерей, собрав прихожан своих, с крестами и хоругвями даже вышел навстречу им. И они предали их мечу – всех перебили» (Киракос Гандзакеци. 11). Стремительное вторжение на Кавказ было разведывательным рейдом двух отрядов под руководством Субутая и Джебе.

Обычно в качестве примера успешного отождествления Тенгри с высшими фигурами мировых религий приводят слова из донесения Иоанна де Плано Карпини: «Они верят в единого Бога, относительно которого считают, что он создатель всего видимого и невидимого, а также считают, что он настолько же является подателем благ в этом мире, сколь и наказаний, однако не почитают его ни молитвами, ни славословиями, ни каким-либо обрядом» (Liber Tartarorum, III. 2). Если эти сведения получены францисканцем от несторианского окружения хана (а так оно и есть), то мы уже понимаем, какие перемены произошли с этим Богом (Вот типичный пример, когда францисканец выглядит крайне продвинутым наблюдателем «Еще европейцы-путешественники XIII в отмечали творящую и умножающую силу Неба в традиционных представлениях монголов “Они веруют в единого Бога (т е тэнгри – Т. С.), которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений" (Плано Карпини)», см Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана М , 2006 С 296 Не мог средневековый католик писать о Тенгри как творце всего видимого и невидимого Иоанн де Плано Карпини пишет о христианском Боге, а не Вечном Небе монголов Замещение понятий ничем не мотивировано Ср Яковитский патриарх Михаил Сириец (XII в.), опираясь на какие-то ранние известия о тюрках, накопленные сирийской литературой, утверждает «Исповедуют они единого небесного бога, но без знания, потому что они этот видимый свод почитают богом. И ничего другого они понять не могут» (Михаил Сириец, с 48).).

Если мы не разберемся, какой смысл вкладывали в термин «тенгри» монгольские ханы, их несторианское окружение и католические дипломаты, то не сможем ответить на вопрос: где проходила линия разграничения между государственными и религиозными ритуалами? Государственные ритуалы, связанные [68] с культом Вечного Неба, не имели никакого отношения к придворным этикетным ситуациям (типа ханского пира) и родовым традициям монголов. Так, в войлочных онгонах воплощалась жизненная сила рода и поклонялись им исключительно члены рода. Магические запреты, определяющие поведение в юрте, должны были равно соблюдать и монголы, и чужестранцы. Тогда как поклонение на юг Чингис-хану было выражением покорности со стороны послов и чужеземных правителей.

Вот, например, фрагмент из главы о богопочитании у монголов из книги брата Иоанна: «Они почитают солнце, луну, огонь и воду, а также землю, и поклоняются [им], принося им в жертву начатки еды и питья, причем [делая это] главным образом утром, прежде чем [начать] есть или даже пить» (Liber Tartarorum, III. 5) В восприятии францисканцев монгольские обряды почитания духов предков и высших космических сил (божественной земли – Этуген и божественного Неба – Тенгри) выглядели как языческие действия. Для христианской системы миросозерцания характерно рассматривать представителей иной религии как язычников. В Средневековье именно религия была основным критерием «инаковости» ⁸. На Лионском соборе 1245 г. русский архиепископ Петр отвечал на вопросы о монголах. «Об их религии, а также суеверии он сказал: “Каждое утро они воздевают руки к небу, обращаясь к Творцу. А когда едят, первый кусочек бросают в воздух; когда [же] пьют, часть [напитка] выливают на землю, – в [знак] почитания Творца. И они говорят, что в качестве вождя у них святой Иоанн Креститель. В новолуние они радуются и празднуют [его]"» (Английские источники, с. 125). Предположим, что Петр говорит о церемонии возлияния кумысом, однако утверждение о почитании Творца не то же самое, что обращение к Этуген или Тенгри. Брат Андре де Лонжюмо, «которого спросили о религии их, ответил, что они верят, что есть один бог, и имеют свои обряды, которые всеми должны соблюдаться под угрозой наказания» (Английские источники, с. 161). Обязательные обряды, о которых говорит брат Андре, не были связаны с идеей Бога. Речь идет, скорее всего, об очистительной магии.

В 1239 г. некий венгерский епископ имел возможность расспросить двух пленных монгольских лазутчиков: «Я спросил о вере их; и дабы быть кратким, скажу, что они ни во что не верят; однако же буквы у них иудейские, и начали они их учить, когда отправились на завоевание мира. Ибо они думают завоевать весь мир». Собеседниками епископа были образованные монголы, которые смогли начертать свои письмена. Они, несомненно, попытались разъяснить ему содержание центральноазиатского культа Неба – доктрины, согласно которой государь, избранник Тенгри, получил в удел управление всеми землями мира. «Я спросил, кто те, что учат их грамоте; они сказали, что это какие-то бедные люди, которые много постятся и носят длинные одежды и никому не причиняют [69] зла. И поскольку они сообщили о людях этих много подробностей, которые схожи с религиозными обрядами фарисеев и саддукеев, я полагаю, что они – фарисеи и саддукеи» (Английские источники, с. 174-176). Пленные лазутчики рассказывали об уйгурах-несторианах, чью письменность монголы заимствовали в 1204 г.

Наблюдения китайских дипломатов ближе к монгольской реальности, поскольку у самих китайцев также не было «религии» в христианском понимании этого явления. В отчете южносунского посла Чжао Хуна (1221 г.) сказано: «В первый день первой луны [они] непременно поклоняются Небу. <...> Всякий раз, когда [они] пьют вино, [они] прежде всего совершают возлияние. В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу [они] непременно упоминают Небо. Когда [они] слышат гром, то пугаются и смеют отправляться в поход. “Небо зовет!" – говорят они» (Мэн-да бэй-лу, с. 75, 79). Спустя десять лет другой южносунский посол, Пэн Да-я, писал: «В повседневных разговорах они непременно говорят: “Силой Вечного неба и покровительством счастья императора!". Когда они хотят сделать [какое-либо] дело, то говорят: “Небо учит так!". Когда же они уже сделали [какое-либо] дело, то говорят: “[Это] знает небо!". [У них] не бывает ни одного дела, которое бы не приписывалось бы небу. Так поступают все, без исключения, начиная с татарского правителя и кончая его народом» (Хэй-да ши-люе, с. 143).

На письме Гуюка папе Иннокентию IV в двух местах была оттиснута красная квадратная печать. Текст печати был вырезай уйгурскими буквами на монгольском языке: «Предвечного бога силою – всего великого улуса – великого хана повеление наше». В первой строке есть слово «тенгри»: mongke tngri-yin kucuntur. Известный востоковед А. П. Григорьев пишет: «Монголисты и синологи обычно предпочитают переводить это слово как “Небо" (обязательно с прописной буквы), имея в виду некую божественную силу, но только не Бога в христианском или мусульманском понимании. Отстаивая наш перевод, сошлемся на “Древнетюркский словарь", а также на то обстоятельство, что в более поздних грамотах чингизидов-мусульман слово “тенри" именно в этом контексте обозначает исключительно единого бога» ⁹. Последнее обстоятельство на самом деле означает, что мусульманам удалось вытеснить истинное содержание термина, ибо ни о каком сыне Аллаха (в формуле Сын Неба) и речи быть не может. Если уж мы оказываемся перед выбором между «религиозным» переводом и «политическим», то предпочтем последнее.

Монгольский Тенгри остался непонятым и непризнанным в христианском мире. Об этом свидетельствуют глубокие сомнения Киракоса Гандзакеци, служившего переводчиком у монголов: «У них нет богослужения, они не поклоняются [никому], но божье имя упоминают часто, при любом случае. И мы не знаем, воссылают ли они хвалу Богу сущему или призывают другое божество, [70] да и они тоже не знают. Но обычно они рассказывают вот что: государь их – родственник бога, взявшего себе в удел небо и отдавшего землю хакану. <...> Язык их дик и непонятен нам, ибо бога они называют Тангри» (Киракос Гандзакеци. 32). Сакральный язык христианской культуры непереводим на сакральный язык монгольских имперских мифов.

На исходе XIII столетия два христианских автора, близко знакомых с жизнью монголов, описывали их верования как языческие. Доминиканец Давид из Эшби написал сочинение о монголах для очередного Лионского собора в 1274 г. Он охарактеризовал верования монголов следующим образом: «У них нет никаких определенных установлений о том, как поклоняться Богу. И они не придерживаются никакого из [существующих] законов на этой земле: ни иудейского, ни саррацинского, ни христианского. Да и неизвестно, чтобы они почитали каких-либо идолов, кроме тех, которые у них были ранее; но они придерживаются естественного разума и имеют правила и установления» ¹⁰. Сходным образом высказывался Стефан Орбелиани, митрополит Сюнийский: «Народ стрелков, т. е. мугал, называемых простолюдинами татар – народ без Бога и религии, но соблюдавший естественные законы» (Стефан Орбелиани, с. 31).

Датский подданный Эверт Исбрант Идее совершил поездку из России в Китай в 1692-1695 гг. Религия бурят поразила его воображение: «Их богослужение состоит единственно в том, что они несколько раз в году, с преклонением головы воздают некоторые почести дохлым козлам и овцам, которые прикреплены перед их жилищами. То же самое делают они, обращаясь к солнцу и луне, склоняясь на колени с протянутыми руками и не произнося при этом ни слова. О другом богослужении не знают они ничего, да и не хотят знать» ¹¹.

В 1769 г. академик П. С. Паллас, описывая религиозную жизнь калмыков, попал в любопытное затруднение, которое показывает, насколько, как правило, были далеки от истинного положения вещей представления европейцев о верованиях нехристианских народов: «Но кроме сих бурханов веруют ли калмыки в высочайшее вечное существо, или начальные действия толкуют по Эпикурову мнению; того не мог я точно изведать: однако из вышеописанного можно понять, что они держаться Эпикурова мнения» ¹².

Жан де Жуанвиль. История короля Людовика Святого

§ 479. Установив порядок и обустроив их, он (Чингис-хан) им сказал: «Сеньоры, наш самый сильный враг пресвитер Иоанн. И я приказываю всем вам приготовиться завтра напасть на него; и если случится так, что он нас победит (от чего сохрани Господь!), пусть каждый поступает наилучшим для себя образом. А если победим мы, приказываю, чтобы преследование длилось три дня и три ночи и чтобы никто не дерзнул протянуть руку к какой-нибудь добыче, но все только убивали бы людей; ибо после того, как мы одержим победу, я поделю добычу между вами столь хорошо и справедливо, что будет удовлетворен каждый». С этим все согласились. [71]

§ 480. На следующий день они напали на своих врагов и, как угодно было Господу, одолели их. Всех, кто был в доспехах, они перебили; а тех, кого нашли в церковном облачении, священников и монахов, оставили в живых. Все остальные народы земли пресвитера Иоанна, не участвующие в этом сражении, подчинились им.

§ 481. Князь одного из этих народов исчез на три месяца, и о нем ничего не было известно. Когда он возвратился, то не испытывал ни голода, ни жажды и думал, что отлучился всего навсего на один вечер. И поведал он вот что: он поднялся на превысокую гору и наверху встретил множество красивейших людей, каких никогда не видел, в прекрасных одеждах и украшениях; и на вершинах увидел он короля, красивее других, богаче всех наряженного и украшенного, восседавшего на золотом троне.

§ 482. Справа от него сидели шестеро королей, увенчанных коронами, украшенными множеством драгоценных каменьев, и столько же слева. После него, по правую руку, стояла коленопреклоненная королева, которая просила и молила его промыслить о своем народе. По левую – стоял на коленях очень красивый молодой человек с двумя крыльями, сиявшими подобно солнцу; и вокруг короля было великое множество прекрасных крылатых людей.

§ 483. Король подозвал этого князя и сказал ему: «Это ты прибыл из войска татар?». И тот ответил: «Да, сир, это я». – «Отправишься отсюда к своему королю и скажешь ему, что ты узрел меня, Того, кто является Владыкой неба и земли; и скажешь ему, чтобы он возблагодарил меня за победу, которую я ему послал над пресвитером Иоанном и его народом. И еще передашь от меня, что я дарую ему могущество, дабы подчинить всю землю». – «Сир, – ответил князь, – как он поверит мне?».

§ 484. «Скажешь ему, дабы он поверил тебе, что знак моей воли таков: ты пойдешь сражаться с императором Персии всего с тремя сотнями людей из твоего народа; и чтобы ваш великий король уверовал, что в моей власти сделать все, я дарую тебе силу победить персидского императора, который будет сражаться против тебя более чем с тремястами тысячами воинов. Прежде чем отправиться на битву, ты попросишь вашего короля дать тебе священников и монахов, захваченных им в битве; и в то, что они тебе скажут, ты и весь твой народ крепко уверуйте».

§ 485. «Сир, – ответил князь, – я не смогу отсюда выбраться, если ты не прикажешь меня проводить». И король повернулся к великому множеству рыцарей, вооруженных так хорошо, что и взгляда от них не отвести, и подозвав одного, сказал: «Георгий, поди сюда». Тот подошел и преклонил колени. И король сказал ему: «Встань и доставь этого человека в его шатер целым и невредимым». И рыцарь на восходе солнца исполнил это.

§ 486. Едва завидев князя, его люди и все войско выказали столь великую радость, что и не передать. Он попросил священников у великого короля, и тот их ему дал; и сей князь со всем своим народом столь благочестиво приняли их наставления, что все крестились. После этого он отделил 300 воинов и велел их исповедовать и подготовить к бою и отправился сражаться с императором Персии, и победил его и изгнал из королевства; тот, бежав, добрался до Иерусалимского королевства; и это был тот самый император, который разбил наших людей и взял в плен графа Готье де Бриена, как вы услышите позднее. [72]

§ 487. Народ этого христианского князя был столь многочислен, что в их лагере насчитывалось, как рассказывали нам послы короля, 800 часовен на повозках. Их образ жизни был таков, что они совсем не ели хлеба, а питались мясом и молоком. Наилучшее мясо у них конина, они вымачивают ее в рассоле, а затем высушивают так, что ее можно резать, как черный хлеб. Лучшим и самым крепким напитком у них является молоко кобылиц, приготовленное с травами. Великому королю татар подарили коня, нагруженного мукой, которого привели из края, что в трех месяцах пути; и он отдал муку послам нашего короля.

§ 488. У них много христиан, кои держатся греческой веры, это те, о которых мы рассказали, и другие. Их они посылают на сарацин, когда собираются воевать с ними; а сарацин отправляют на христиан, если воюют с христианами. С ними на битву идут все женщины, не имеющие детей; им они платят так же, как и мужчинам, в соответствии с их силон. И послы короля рассказали, что наемники, мужчины и женщины, вместе едят в жилищах знатных людей, которым они служат, и мужчины, согласно закону, установленному для них их первым королем, не осмеливаются никоим образом коснуться женщин.

§ 489. Всех животных, которые подыхают в их войске, они съедают. Женщины, имеющие детей, ухаживают за животными, стерегут их и готовят мясо тем, кто идет в бой. Воины кладут сырое мясо у себя меж седлом и чепраком, и когда кровь из него вытечет, едят его совсем сырым. Все, что они не могут доесть, бросают в кожаный мешок, а когда чувствуют голод, то открывают его и всегда съедают сперва самое старое мясо. Я видел такой мешок у одного из людей персидского императора, который сторожил нас в плену; и когда он открывал его, мы зажимали себе носы, от чего не могли удержаться из-за зловония, исходившего из мешка (Жан де Жуанвиль. § 479-489).

К теме небесных битв мы вернемся в сюжете «Магическая революция» (§ 13). Как правило, в исследованиях эта тема не имеет научного статуса, что на практике оборачивается искажением средневековой картины мира и привнесением излишней рациональности в поведение средневекового человека. Ведь до сих пор неясно, что могло заставить кочевников под знаменами Чингис-хана отправиться на завоевание стран, куда нужно было двигаться годы. Сведения Жана де Жуанвиля о кочевниках-христианах рисуют два культурных ландшафта: реальный, со всеми тонкостями кочевого быта, и идеальный, который формирует мотивацию и притязания. Сопричастность рядового кочевника к вращению колеса Судьбы находила реализацию в мифологеме небесных битв. Монгольский порыв в чем-то был сходен с религиозным порывом.

В связи с этим приведу два примера. Первый взят из «Истории Армении» Киракоса Гандзакеци (+1271). Он записал рассказ святого мужа Иованнеса.

Был я, – говорит он, – на реке Иордан, молился на местах, где крещен был господь и святой Иоанн Креститель. Пришли ко мне трое мужчин из мусульман и попросили меня крестить их святым крещением. Но я оттягивал несколько дней – авось они получат [крещение] от кого-либо другого, ибо видел, что это варвары, и считал, что они лицемерят. [73]

[Тогда] тот, кто был старшим среди них, рассказал мне: «Мы из Зангиана, из персидского города, и по верованию мугри (Мугри – мусульманский законовед, чтец и толкователь Корана). Построили мы высокий прекрасный минарет, приготовили все, что нужно для его освящения. И поднялся я на самый верх купола, чтобы согласно верованию мусульманскому подать презренный голос свой. И вот увидел я, как на востоке разверзлись небеса и все осветилось нескончаемым светом Грозный и дивный царь восседал там на троне славы, а вокруг него – сонмы ангелов, благословляющих его невыразимо [прекрасными] голосами. Приходили покланяться ему все племена христианские – каждое в сопровождении предводителя своей веры, явно украшенного славой. И когда они поклонялись [грозному царю], тот принимал приветствие их. Под конец пришло какое-то другое племя, обладающее еще большей славой, чем первые, а предводители их были просто изумительны. И когда они подошли и поклонились царю, он вместе с престолом своим двинулся им навстречу и облобызал их вместе с их предводителями, воздал им больше почестей, чем всем остальным народам.

И пока я, удивленный и ошарашенный, стоял в изумлении, поднялся ко мне наверх вот он, старший мой сын, и говорит: «Что ты мешкаешь, ведь тебя ждет весь народ?!». Но глянул он на восток и увидел то же видение и остановился, очумелый. Позже, когда мы очень задержались, толпа возмутилась за промедление, и поднялся наверх к нам вот этот – младший мой сын – и стал выговаривать нам за задержку. И так как видение к его приходу уже исчезло, мы рассказали ему о причине нашего промедления и о видении. И тут же мы вознамерились с той высоты провозгласить Христа истинным Богом и самих себя – христианами (Киракос Гандзакеци. 54).

Последнее племя, явившееся пред лице небесного царя, надо полагать, было мусульманским.

В XVI в. хорезмийский сказитель Утемиш-хаджи поведал историю, в которой, на взгляд непосвященных, Берке, хан Золотой Орды, в одиночку вышел сражаться с войском своего двоюродного брата, иль-хана Хулагу. У Берке было маленькое войско, а у Хулагу огромное (соотношение войск примерно такое же, как и в несторианской легенде). Но Берке имел преимущество – он был истинным мусульманином. Его мнимая беззащитность означает присутствие невероятной силы: невидимого небесного воинства. Вот что из этого вышло.

Со стороны Ширвана появилось огромное облако пыли. Сообщили хану, что появилось облако пыли, [поднятое войском] врага, и нет [ему] ни конца, ни края. Те беки опять начали трусить. [Тогда] хан сказал: «Я поднимусь на этот бугор, а вы стойте и смотрите отсюда и увидите могущество Господа Всевышнего. Если враг придет и будет меня одолевать, то вы отсюда же и бегите». И они согласились и стояли.

Хан поднялся на вершину холма. Немного спустя с той стороны появилось [вражеское] войско. Волна за волною, полк за полком подходило оно. Как только подходили они, так тут же начинали принимать против него боевой порядок. Выстроили [74] несколько боевых линий. [Когда] подтянулись последние полки, то разглядеть края их войска стало невозможно. Тогда хазрат хан трижды хлестнул нагайкой н погнал коня в карьер на врага. Не успел он еще с бугра ворваться [в расположение врага, как] могуществом Господа Всевышнего [боевые порядки] войска его перемешались и [враг] обратился в бегство Увидев это, войско [Берке-] хана ринулось следом за ханом. Преследовали несколько дней, убили тех, кому суждено было быть убитым, кому нет – тех полонили, и вернулись Завладели всеми конями их, всем их снаряжением.

У тех, угодивших в плен, спрашивали: «Почему [же] бросились вы бежать от одного [лишь] человека на том бугре?». Они отвечали: «По обеим сторонам от того человека, что находился на бугре, стояли два громадных войска. Сколько ни всматривались [мы, так и] не смогли разглядеть ни конца тех двух войск, ни края. Потому-то мы и построились вдали. Когда тот человек на холме помчался на нас, ринулись [на нас] и те два громадных войска. Почудилось нам, будто рухнули на нас земля и небо. Потому-то вот не устояли мы и бросились бежать». Это чудо хазрат хана известно среди народа (Утемиш-хаджи, с. 98)

Так выглядит событие в мусульманской фольклорной литературе. Это пример конструирования идеального прошлого в интересах группы дальних потомков Джучи-хана, а именно Иш-султана, пожелавшего выяснить, кто и после кого становился ханом. Призыв к извлечению из этого источника ценной информации звучит удручающе бессмысленно. Перед нами другая реальность, а вовсе не таинственный текст, в котором смешаны «полезные» и «бесполезные» вещи. У мифологической и рациональной картины мира разные задачи, их насильственный брак породит лишь монстров.

Что касается причин и событийного ряда войны между Берке и Хулагу, то они не остались без внимания современников (Григор Акнерци, с. 30-33; Марко Поло, с. 228-232; Рашид ад-дин. Т. III. С. 58-60). В частности, Киракос Гандзакеци так понимал суть разногласий, приведших к войне:

Великий Хулагу беспощадно и безжалостно истребил всех находившихся при нем и равных ему по происхождению знатных и славных правителей из рода Батыя и Беркая: Гула, Балахая, Тутхара, Мегана, сына Гула, Гатахана и многих других вместе с их войском – были уничтожены мечом и стар и млад, так как они находились при нем и вмешивались в дела государства. И лишь некоторые из них, и то с большим трудом, спаслись, одни, без жен, детей и имущества, убежали к Беркаю и другим своим родичам.

Узнав об этом, Беркай собрал бесчисленное и несметное войско, чтобы прийти отомстить Хулагу за кровь сородичей своих. А великий Хулагу тоже собрал огромное войско и разделил его на три части, одну [рать] поручил своему сыну Абага-хану, к нему же направил и правителя Аргуна и послал их в Хорасан на помощь Алгу с этой стороны; другую рать он собрал у Аланских ворот и, взяв с собой остальное войско, двинулся и вступил [на территорию] далеко за Дербентскими воротами, ибо туда есть лишь два пути: через аланов и через Дербент. И, разорив части улуса [75] Джучи, дошел до великой и бездонной реки Теркн Этиль, куда впадает множество рек и которая течет, разлившись подобно морю, и впадает в Каспийское море.

Против него вышел Беркай с мощной ратью. И у великой реки имело место побоище. Много было павших с обеих сторон, но особенно много было их со стороны Хулагу, ибо они мерзли от сильного снега и мороза, и множество людей утонуло в реке. Тогда Хулагу повернул обратно, пошел и вышел далеко за пределы Дербентских ворот. <...> И так воевали они друг с другом в течение пяти лет, начав в 710 (1261) году и до 715 (1266) года армянского летосчисления, собирая ежегодно войско и сталкиваясь друг с другом в зимнюю пору, ибо летом они [воевать] не могли из-за жары и разлива рек (Киракос Гандзакеци. 65).

Комментарии

1. По мнению А. М. Хазанова, тюркские каганы никогда не апеллировали к Небесному Мандату на управление всем миром, довольствуясь санкцией Неба на управление собственным народом и царством. И далее: «Чингис-хан, вполне возможно, был не только политическим, но и до некоторой степени религиозным инноватором. Во время его правления, а также в период правления его первых наследников концепция Небесной Божественности, столь характерная для религий тюркоязычных кочевников, а также для алтайских народов в целом, получила дальнейшее развитие в результате их политических достижений и знакомства с различными религиями оседлых народов как монотеистическими, такими, как христианство и ислам, так и религиями Китая», см.: Хазанов А. М. Мухаммед и Чингис-хан в сравнении: роль религиозного фактора в создании мировых империй // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 387. Возникает вопрос: не является ли нынешняя трактовка монгольских притязаний на управление миром как религиозных, неосознанной данью христианской религии, рамки которой и задают парадигму исследования А. М. Хазанова? На мой взгляд, монгольские ханы не интересовались доктринами мировых религий по двум причинам: 1) знакомство с догматами не увеличило бы реальную власть хана; 2) для ханов и их ближайшего окружения не была секретом взаимная нетерпимость адептов мировых религий.

2. Friedman L. J. Joinville's Tartar Visionary // Medium Aevum 27/1. 1958. P. 1-7.

3. Ср.: Кощеев В. Б. Еще раз о численности монгольского войска в 1237 году // ВИ. № 10. 1993. С. 131-135; Вернадский Г. В. История России: Монголы и Русь. Тверь; М., 2000. С. 57; Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. М., 1967. С. 75.

4. В. Б. Кощеев и И. Н. Данилевский принимают численность монгольских войск Бату, указанную в донесении доминиканца Юлиана за чистую монету (см.: Кощеев В. Б. Еще раз о численности монгольского войска в 1237 году // ВИ. 1993. № 10. С. 131-135; Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.). М., 2001. С. 147). На самом деле, называемое братом Юлианом число: «240 000 рабов не их закона и 135 000 отборнейших воинов их закона в строю», восходит к донесению епископа Акры Жака де Витри, писавшего в 1221 г. о победе «царя Давида» (сына или внука пресвитера Иоанна) над мусульманами.

5. Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. М., 2006. С. 314.

6. Михалевич Г. П. Насир ад-дин Туси о резном изумруде хорезмшаха Те-кеша // Иранская мифология. М., 1969. С. 32-34.

7. Гимадеев Р. А. О восточных параллелях сказке о кольце Поликрата // История и филология древнего и средневекового Востока. М., 1987. С. 101-110.

8. Лучицкая С. И. Мусульманские идолы // Другие средние века. К 75-летию А. Я. Гуревича. М., СПб., 2000. С. 219-236.

9. Григорьев А. П. Монгольская дипломатика XIII-XIV вв.: Чингизидские жалованные грамоты. Л., 1978. С. 18-19.

10. Bruner C. David d'Ashby auteur meconnu des Faits des Tariares // Romania. Revue trimestrielle. Paris, 1958. T. LXXIX. (313. 1). См. также: Borghezio С. Un episodio delle relazioni tra la Santa Sede e i Mongoli (1274) // Istituto di Studi Romani. Atti del IV congresso nazionale di Studi Romani. Roma, 1938. Vol. I. P. 319-331; Roberg B. Die Tartaren auf dem 2. Konzil von Lyon 1274 / / Annuarium historiae conciliorum. Internationale Zeitschrift fuer Konziliengeschichtsforschung. Paderbom 5. 1973. S. 241-302; Sinor D. Le Mongol vu par l'Occident, dans 1274 // Annee chamiere Mutations et continuite. Paris, 1978 (Colloques internationaux C. N. R. S. n° 588). P. 55-72.

11. Цит. по: Алексеев, с. 523.

12. Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства / Пер. с нем. Ф. Томанский. СПб., 1773-1788. Ч. I. С. 501.