«ЛИФЛЯНСКАЯ ХРОНИКА» СОЛОМОНА ГЕННИНГА *

В 1590 г. в Ростоке вышло посмертное издание «Лифляндской хроники» Соломона Геннинга (1528-1589) 1. Об ее авторе известно не очень много: родился в Веймаре, учился в нескольких немецких университетах (Виттенберге, Лейпциге, Эрфурте и др.). В 1553 г. после встречи в Любеке он стал секретарей будущею последнего магистра ордена Готарда Кеттлера, принимая участие во многих политических событиях (в том числе в разработке и подписании Виленских соглашений), выполняя дипломатические миссии 2, в конце жизни занимался миссионерством. Позже Геннинг написал свою хронику как апологию и оправдание деятельности первого герцога Курляндскою, Готарда Кеттлера.

Дебют Геннинга на ниве прославления первого правителя Курляндии состоялся в 1589 г., когда в том же Ростоке вышла его подборка похвальных речей, сочинений о Кеттлере, документов о Курляндии (в частности, посланий польских королей), датированных 1570-1587 гг., изображающих в выгодном свете Курляндию и ее первого правителя 3. Это было своего рода посмертной эпитафией Кеттлеру, скончавшемуся в 1587 г. [158]

После издания в Ростоке хроника была переиздана в 1594 г. в Лейпциге, и неоднократно публиковалась в последующие годы 4. Внимание ученых и историков Ливонской войны она привлекала мало. В 1874 г. небольшое исследование посвятил ей Т. Шиманн 5. Его книга до недавнего времени оставалась единственной, специально посвященной данной хронике. В 1990-е гг. одновременно с переводом на английский язык коллективом под руководством В. Урбана были созданы пространные фактологические комментарии 6. Несколько страниц обзору хроники уделено в новейшей монографии Д. Хормута, посвященной ливонской историографии 7. Но место «Хроники» Геннинга в нарративе Ливонской войны так и остается малоизученным.

Главная ценность хроники в оптике взгляда ее автора — это взгляд ливонца, напряженно ищущею выход из сложной политической ситуации, в которой оказалась Ливония во второй половине XVI в. Сохранить суверенитет невозможно, потому вопрос — какую модель избрать, под чье покровительство перейти. Геннинг на страницах своею сочинения 8 рассматривает несколько возможных путей выбора политической судьбы. Есть путь Кеттлера, и не пытавшеюся спасти орден, но сразу выбравшею своим сюзереном польскою короля и получившим взамен Герцогство Курляндское, в котором пытался, насколько это возможно, сохранить остатки ливонской культуры и социума. Есть путь Магнуса, который сначала хотел построить в Ливонии датскую колонию, а затем захотел собственное Ливонское королевство, решил построить его с помощью русских и в итоге претерпел политический крах 9. Есть путь Северной Эстонии, перешедшей под власть [159] Швеции. Есть робкие попытки найти помощь в Пруссии, Священной Римской империи.

Единственная альтернатива, полностью отрицаемая Геннингом — это московитская. Русские для хрониста — однозначно жестокие, беспощадные, кровавые враги, которые могут нести Ливонии только смерть и разрушение. Сотрудничество с ними невозможно — как с Дьяволом.

Геннинг выступает апологетом модели Кеттлера — спасти старую Ливонию было нереально, поэтому он где-то даже осуждает Фюрстенберга и других рыцарей, пытавшихся противиться неизбежному. За это Бог наказал их трудной судьбой 10 — тот же Фюрстенберг умер в московском плену. А Кеттлер, который вовремя понял необходимость обменять суверенитет на защиту Короны Польской, поступил правильно и сумел создать в Курляндии для своих подданных благополучную жизнь, максимально сохранив остатки древней Ливонии. Отсюда и апологетика Кеттлера.

Это настоящий панегирик со стороны верноподданного и соратника. Автор помещает в начале своей хроники предисловие Д. Хитрея 11, в котором Кеттлер изображен олицетворением Божественного миропорядка, когда гармонию на земле обеспечивают установленные Богом власти земные (F. Іа). Их праведная власть, во-первых, славит Господа, во-вторых, сама по себе является свидетельством Божьей мудрости и благоволения. Успешность правителя — в руках Божьих. Именно таким богобоязнным и достойным похвалы правителем был Кеттлер. Его [160] приход к власти можно называть Божественным благословением, через которое Бог милостиво исцелял Ливонию от страшных бедствий и разрушений, причиненных войной, восстанавливал рухнувший социальный порядок, истинную мораль и справедливость. Кеттлер стал инструментом восславления Бога, а Господь его наставлял и помогая во всех делах, наделил его мудростью, щедростью, добротой, чувством справедливости и т.д. (F. IIа). Он защитил его от московскою уничтожения не через меч и лук, но через особое покровительство Господа и ангелов. Символом судьбы Кеттлера может быть цитата из Псалтыри: «Милость же Господня от века и до века к боящимся Его, и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их» (Пс. 102: 17-18). Его можно сравнить с Давидом, Ионафаном и другими великими библейскими правителями.

Подобной канонизации не знал даже Стефан Баторий, которого восхваляли все-таки большей частью в светском контексте. К тому же реальные дела Кеттлера, выступившею фактическим ликвидатором Ливонскою ордена и инициатором передачи своей страны под власть иноземцев, далеко не во всем соответствуют такому святому облику. Но оптика хрониста-историка может быть разной, и очень разной. Для Хитрея (как и для Геннинга) было важно, что Кеттлер хоть как-то пытался сохранить культуру, социальные стандарты, образы Ливонии — пусть и в виде вассальною Курляндскою герцогства. За этот поступок ему прощалось все остальное...

Хронист добивается такого эффекта несколькими способами. Прежде всего, Кеттлер под его пером — христианский миссионер, который заботится о распространении веры Христовой среди аборигенов, эстов, латышей и куров, думает об открытии школ, поощряет ценными подарками внимание крестьян к церкви. Переход под покровительство Короны Польской — шаг вынужденный и в какой-то степени знак христианского смирения, то есть этот поступок, наоборот, характеризует Кеттлера положительно 12. Ведь северная Эстония была у шведов, часть страны захвачена московитами, некоторые ливонцы не желали подчиняться магистру, польский король требовал замки в обмен на предоставление защиты — что еще оставалось делать? Главное, что приверженность христианству, отстаиваемая Кеттлером, удерживала страну в рамках «христианского мира», Священной Римской империи (F. ІVb, VIa, VІb).

Второе — Кеттлер идеальный правитель, потому что своим личным поведением служит примером для подданных (доблестный воин, праведный судья, добропорядочный семьянин (о семейных делах в хронике вообще говорится довольно много), истовый верующий и т.д.). Это воплощенная во плоти сама христианская добродетель (F. VIa, VІb). Это образцовый правитель, в жизнь которою, как в [161] зеркало, стоит глядеться молодым правителям (предисловие Хитрея адресовано Вильгельму Кеттлеру, сыну Готарда, следующему курляндскому герцогу, правившему совместно с братом Фридрихом).

Свое историческое изложение Геннинг начинает с 1554 г., когда был заключен роковой для Ливонии договор о Юрьевской дани. Но главным событием года для хрониста, которое стоит в центре повествования, оказывается вовсе не этот договор (который даже не упоминается), а избрание Кеттлера комтуром Динабурга. Здесь же рассказывается о его выдающихся качествах политика и человека и искусстве дипломата, умеющего наладить отношения прежде всего с соседними Польшей и Литвой (в отличие от других ливонских политиков) (F. 4b). Кеттлер — единственный, кто отважился противостоять московитам зимой 1558 г., когда руководство ордена было растеряно, а святые отцы Дерптского архиепископства погрязли в интригах и жадности. Кеттлер со своим отрядом героически преследовал врага и непременно догнал бы и разбил, да русские успели уйти за реку Нарову (F. 11b) 13.

Кеттлер выступает спасителем страны, в июле 1558 г. фактически став правителем ордена 14. Он не хотел занимать столь высокий пост, скромничая, говорил, что недостоин принять такую ношу, но он был лучший, и его избрали и заставили править. Он тут же обнаружил, что казна пуста, все деньги делись неизвестно куда. Следовательно, Ливония сама не сможет нанять солдат для обороны. Кеттлер поступил мудро, стал искать защиты у иностранных монархов (F. 14b-15а). Обращение к польскому королю состоялось в зимнее время, когда все морские пути сообщения с Европой были прерваны, а помошь из-за нового нашествия московитов была нужна срочно (тем самым его поведение вполне оправданно).

Польский монарх, Сигизмунд II Август, оказался единственный физически доступным правителем, способный оказать такую помощь, в обмен за замки, которые он обещал вернуть после войны за соответствующую финансовую компенсацию (F. 18b). Он единственный, кто не погряз в прекраснодушный разговорах, «как бы нам спасти бедную Ливонию», а ввел войска, которые стали стражаться с московитами (F. 29а). Король ненавидит и презирает русских, отказался от выдачи замуж своей сестры за Ивана IV, хотя тот обещал ему за этот брак «половину Ливонии» (F. 30а). Наконец, из слов Геннинга следует, что ливонцы рассчитывали на подконтрольность Короны Польской Священной Римской империи, что Сигизмунд II будет действовать с оглядкой на императора и во многом в его интересах (F. 29b). Поэтому они так легко и согласилась на переход под сюзеренитет Короны.

Кеттлер получил герцогский и титул и Курляндию не совсем по своей воле: его упросили остаться правителем хотя бы части бывших ливонских земель его [162] подданные, боявшиеся быть брошенными на произвол судьбы (F. 30а-30b). Он сделал правильный выбор, не соблазнившись на горы золота, которые ему сулил Иван IV (в отличие от датскою принца Магнуса — F. 51а). Победа над Московией в 1582 г. — «мир, который сотворил Господь» (F. 71b) 15, и одержать ее могли только хранители истинной веры, не павшие духом и не соблазнившиеся на искушения судьбы — такие, как Кеттлер (он фигурирует в числе победителей, хотя, учитывая реальные обстоятельства конца войны, говорить о роли Курляндии в разгроме московитов странно).

Примечательны оценки Геннингом принципиальных моментов ливонской истории. Саму Ливонию он называет «яблоком Эриды» (яблоком раздора) и «золотом Тулузы» (aurum tolosanum) 16. Захват этой земли всем приносил только несчастья: Немецкий орден занял эти земли и погряз в междоусобицах, внутренних войнах, конфликтах рыцарей и епископов, которые в итоге и привели к его гибели. Пруссия и Мекленбург, пытавшиеся вмешаться в ливонский вопрос, ничего не приобрели. А Пруссия незадолго до этого вообще потеряла суверенитет. Польша из-за Ливонии вступила в войну с Московией и потеряла Полоцк. Потери и разорения в Прибалтике понесла Швеция (точнее, Княжество Финляндское). Свой урон понесли датские владения в балтийских землях. И даже Россия, которая так хорошо начинала в 1558 г., закончит огромными потерями крепостей и земель в 1582 г.

Вывод Геннинга из всего этого несколько неожиданен: а вот если бы вместо раздела несчастной Ливонии все бы эти страны объединились и воевали бы с турками, то они нанесли бы им поражение и обеспечили торжество «христианского мира» (F. 37b). Турки здесь традиционно выступают мерилом истинно «христианского поведения», совершенно необходимый компонентой картины мира европейского интеллектуала, мерилом «правильности» политический решений.

Ливония же, по Геннингу, и в этом он не оригинален, виновата и понесла ответственность за свои грехи. Она изображается островком христианства на границе бушующею» моря московского варварства, последним форпостом Запада. Русские постоянно нападали и причиняли страшный урон христианам. Но их усмирил в 1501 г. выдающийся полководец, магистр Плеттенберг, уничтоживший в битве 40 000 русских. И они после поражения заключили перемирие на 50 лет (F. 1а). Как мы видим, Геннинг продолжает тиражировать распространенную ошибку, исключая из истории русско-ливонских отношений все русско-ливонские договоры первой половины XVI в. Вряд ли он мог, как высокопоставленный чиновник, о них не [163] знать. Значит, он сознательно шел на поддержание мифа о 50-летнем мире, достигнутом благодаря грандиозной победе ливонского оружия.

Плеттенберг сдерживая русских, но после его смерти Иван IV стал активно завоевывать соседние государства, покорил «империи» Казань и Астрахань. Это было результатом его кровожадности, молодости, жажды власти. Он упивался своей тиранией, и, несмотря на это, был любим народом — перед смертью большинство русских произносит: «Боже, благослови великого князя». Геннинга, как и других европейцев, мучает вопрос, почему же московиты любят тирана, если он их жестоко угнетает, вплоть до казней и смертоубийства? Ответ прост: русские страшно напуганы и живут в вечном страхе (F. 58а). Поэтому у них в голове и нет других мыслей. Кроме службы своему деспоту, так похожему на восточных сатрапов (Геннинг приводит несколько легенд о тирании и жестокостях восточных правителей).

Итак, тиран-Московит устремил свой взор на Ливонию — ее захват давал прекрасные возможности двигаться дальше и покорять себе все новые и новые христианские страны и народы. Для этого царь должен был цивилизовать свой варварский народ, завести из Европы знания, технологии, ремесленников, артиллерию и т.д. Далее Геннинг излагает дело Шлитте и даже цитирует грамоту о его полномочиях (F. 1а-2а).

Русские использовали 50 лет мира для подготовки к войне, а Ливония погрязла в грехах, разврате, обжорстве, пьянстве, междоусобицах (как пример приводится война на Эзеле), религиозном нестроении и преступлениях отдельных должностных лиц. Неизбежно было наказание Господне за такие грехи, и Бог в качестве первого знака наслал эпидемии и голод. И хотя много людей погибло, для вразумления ливонцев этого оказалось недостаточно. Их судьба описана в 26 главе Книги Левит 17 (F2b-3b). Символом грядущих бедствий выступает повисшая над Ливонией комета (F. 5b). Здесь очевидны реминисценции и заимствования из «Хроники» Рюссова, по своему идейному содержанию восходящие еще к Бреденбаху. В дальнейшем Геннинг возвращается к этой мысли, подчеркивая, что судьбы многих из участников событий, приведших Ливонию к вражескому вторжению, сложились трагически (напр., F. 10а). [164]

Конкретным поводом, ввергшим страну в хаос, Геннинг считал решение Вольмарского ландтага 1546 г., по которому иностранный принц мог теперь занимать в Ливонии высшие должности. Это, по его мнению, нарушило традиции, создало угрозу суверенитету и вызвало брожение среди ливонских ландсгерров. Это решение спровоцировало действия архиепископа Вильгельма, вызвавшие вмешательство Короны Польской и «войну коадъюторов» (F. 3а-3b), хотя инициатором последней Геннинг считает магистра фон Галена (F. 5b).

Хронист также утверждает, что Иван Грозный узнал о Позвольском договоре 1557 г. и о секретном соглашении о ливонско-литовском антирусском союзе, очень рассердился, и это было одной из причин его агрессии. Именно из-за этого он выдвинул требование «юрьевской дани», чтобы принести вред Ливонии (здесь у Геннинга явно нарушена хронология событий). Далее он приводит взаимоисключающие высказывания: с одной стороны, он подтверждает версию об «ошибке переводчика», пишет, что дерптский епископ и его люди согласились только провести расследование, насколько законны требования о дани. Но через несколько строк утверждает, что ливонцы были готовы пойти на все, чтобы избежать войны, собрали дань и отвезли в Москву деньги. А следующее посольство ливонцев во главе с Крузе приехало без денег, хотя они были собраны. А царь Иван в своей злобности и несправедливости все равно напал на Ливонию. Вторжение началось 22 февраля, за 14 дней до этого он прислал объявление войны. Здесь явно спутаны разные события, посольства и т.д., и из их смешения вырисовывается сконструированная картина противостояния благородных и миролюбивых правителей Ливонии с агрессивной Московией (F. 10b-11b).

При описании «войны коадъюторов» (F. 5b-9b), которую он называет гражданской войной — «третьей язвой», которая может поразить народы — хронист сочувственно отзывается о Каспере фон Мюнстере 18, указывая на то, что все его пророчества и обвинения в адрес Фюрстенберга сбылись. Фюрстенберг же ему несимпатичен, поскольку позорно и неуважительно вел себя при аресте Вильгельма Бранденбургскою и вообще явился виновником многих бедствий. Из оригинальных оценок следует отметить негативные высказывания Геннинга в адрес дипломатической миссии Священной Римской империи при Позволе — послы не смогли заступиться за Ливонию и не спасли ее (F. 10b). Любопытно, что Геннинг вообще придает повышенное значение Позволю — последующие Виленские соглашения и превращение Ливонии в вассала Короны он считает логическим следствием и развитием Позвольского договора, особенно в отношении совместного военною противостояния России (F. 34а).

Пессимистические оценки в отношении Ливонии и ее правителей переносятся и на историю войн за Прибалтику. Геннинг изображает поведение ливонцев в войне с русскими бестолковым: например, их войска, выдвинувшиеся на защиту Нарвы, не могут найти дорогу и беспомощно топчутся в нескольких милях от нее, [165] пока русские захватывают город. Процветает предательство, в том числе высокопоставленных нарвских горожан (F. 12b). Ливонцы похожи на многоголовую змею, оказавшуюся в пылающем кусте: все головы тянут в разные стороны, кричат о своем пути спасения, и в итоге змея может погибнуть (F. 50а). Ландсгерры и их чиновники бесконечно совещаются, склочничают и не могут предложить ничего путного для обороны, а тем временем московиты наступают, а ливонская армия небоеспособна и не может их удержать (F. 13b). Ливонцы дошли до того, что предпочитают сдаваться русским, чем ждать помощи от ландсгерров, потому что их никто не защищает, а добровольная сдача в плен гарантирует жизнь (F. 14а). Возникает проблема неуплаты наемникам положенного жалования, из-за чего они бросают крепости и не хотят сражаться (F. 22b, 23b-24а). Наемники пьянствуют и веселятся с девочками вместо обороны и в итоге сдают русским даже такую первоклассную крепость, как Гапсаль — русские командиры потрясены, они не представляют, что с ними сделал бы царь, если бы они не удержали столь мощную твердыню (F. 58b).

В описании зверств русской армии в Ливонии Геннинг по колориту превосходит многих предыдущих хронистов. Особенно досталось от него Шигалею, который лицемерно лил «крокодиловы слезы» над страданиями ливонцев, несущих муки и кару за их измену и неповиновение Ивану IV. А сам приказывая мучить людей: вспарывать животы беременным женщинам и убивать младенцев, насыпать порох в раны и взрывать людей, надрезать горло и заставлять людей лежать и захлебываться в собственной крови, обмазывать связанных живьем смолой и поджигать. Изнасилования, в том числе малолетних девочек, приобрели массовый характер. Наконец, татары отнимали детей от груди матери, разрубали их на части, отрывали руки и ноги, вспарывали животы, доставали внутренности, жарили и ели детское мясо. Таким образом Шигалей надеялся вразумить ливонцев и принудить их к миру (F. 11b-12а).

Подробные описания зверств московитов в Ливонии, написанные, впрочем, достаточно стандартно, с перечислением разных видов убийств, издевательств и мучений, с акцентом на изнасилования и убийства детей, встречаются и в других частях хроники (F. 18а, 24а, 24b, 53а, 54b, 56b, 62а, 63а, 65а, 66а, 68а, 69b-70а). Русские традиционно сравниваются с турками и язычниками. Они ведут себя в Ливонии, как пантера с обезьянами: притворяются добрыми и милосердными, «ждут, когда обезьяны спустятся с деревьев», а потом нападают на них и являют свою звериную сущность (F. 47b). Особенно масштабный грабеж происходил при выводе русских войск из Ливонии. Геннинг комментирует это цитатой из Эразма Роттердамского: «Солдаты всегда становятся хуже от запаха мира» (F. 76b).

Очевидна дискурсивность многих описаний ливонских трагедий у Геннинга. Например, он рассказывает о том, как жители Вендена решили подорвать себя, чтобы не попасть в руки московитов (F. 66а, сюжет явно заимствован у Гейденштейна). И пишет: «Надо было видеть...» скорбь людей, собравшихся в круг на коленях с молитвою над пороховым погребом. Все так, только потом эти несчастные жители Вендена, согласно хронике, взорвались — откуда же тогда [166] известны подробности их молитвы, кто же видел эту душераздирающую сцену, описанную с такими подробностями, от которой, по словам Геннинга, сердце тысячекратно могло выскочить из груди? Ведь никто не остался в живых... Факт самоубийства группы прихожан Вендена упоминается многими хронистами и весьма вероятен. Только вот подробности, похоже, Геннинг сочинил по литературному шаблону: «Как должны погибать истинные христиане перед лицом варваров и нехристей».

Жестокость русскою царя распространяется и на своих подданных. Геннинг рассказывает о репрессиях 1568-1569 гг., когда группа русской знати якобы хотела сбежать в Польшу. Царь в ответ приказал убивать их, членов их семей, детей, слуг, скотину, собак, кошек и вплоть до рыбы в прудах, чтобы любая память о них была стерта с лица земли (F. 46b). Царь вообще ведет себя как школьный учитель, палками вбивающий любую провинность в головы нерадивых подданных. У тех же, кто служит московитам, «даже совесть в плену» у царя (F. 55b).

На страницах своей хроники автор хвалит Польшу и критикует позиции европейских стран в отношении Ливонии, изображает их враждебными к бедной Ливонии, корыстными и предвзятыми (Швеции — F. 19а, 25-26а, 27b, 28а, 35а, 38b, 39b, 56а; Дании — F. 23a-23b, 25а, 36b, 76а-76b; Священной Римской империи — F. 29а, 50а). Именно Швецию он считает виновником раскола Ливонии: в 1561 г., когда страна еще считалась частью Священной Римской империи, а союз с Польшей предполагая еще только военную помощь в обмен на замки, которые после войны можно было бы выкупить, Швеция пользуется ситуацией и в ответ на обращение дипломатов из Ревеля захватывает Ревель и другие пункты в Северной Эстонии (F. 28а-28b). Несмотря на попытки ливонских политиков сохранить целостность страны, было поздно, началось ее растаскивание по владениям отдельных монархов.

После 1561 г., по Геннингу, конфликт перешел в плоскость военною противостояния России и Польши. Их вражда описывается очень пафосно. Приводится обмен грамотами (или вымышленными, или сильно искаженными при пересказе), якобы имевший место между Иваном Грозным и Сигизмундом II сразу после перехода Ливонии под сюзеренитет Короны. Русский царь негодовал, что поляки осмелились захватить Ливонию, обьявлял о «вечной вражде», обещал войны, кровопролития и опустошение (F. 34b). В ответ Сигизмунд заявил, что тоже обрушится на московитов войной, обратит их в бегство и будет безжалостно преследовать, и нанесет главный удар прежде всего под Смоленском, там, где предки блистательно выиграли сражение (видимо, имеется в виду битва под Оршей в 1514 г., F. 35а).

Впрочем, высказывания Геннинга о Польше и Литве иногда настолько наивны, что граничат с презрением и уничижением в отношении этих стран. Рассказывая о взятии Иваном Грозным Полоцка в 1563 г., он приводит рассуждения ливонцев: ничего страшною, деревянные города в силу их незначительности можно терять. Наступление русских войск на Вильно, по его мнению, не состоялось из-за того, что русским пообщали пригласить на польский престол либо само Ивана, либо [167] кого-то из его детей после смерти бездетного Сигизмунда II Августа (F. 38а). Литву он откровенно называет «отсталой страной» (F. 46b).

В целом хроника Геннинга заслуживает гораздо большего внимания историков, чем это было до сих пор. По информативности она немного уступает Рюссову и превосходит Реннера в силу большего хронологического охвата. По обращению к апологетике Кеттлера и преимущественному вниманию к Герцогству Курляндскому она занимает свою особую историографическую нишу. Другие хроники уделяют куда меньше внимания многим сюжетам, раскрытым Геннингом. По некоторым оценкам хронист оригинален и позволяет нам более полно высветить весь спектр дискурсов, бытовавших в ливонском обществе во второй половине XVI в. То, что это взгляд из 1580-х гг., позволяет говорить о некоторой завершенности, конечности осмысления войны в Ливонии в конце XVI в.


Комментарии

1. Henning S. Lifflendische Churlendische Chronica: was sich vom Jahr Christi 1554 biss auff 1590, in der langwierigen Moscowiterischen und andern Kriegen an nothdrenglicher veraende-mnge der Obrigheit und Staende in Lieffland seider dess letzten herm Meisters, und Ersten in Lieffland zu Churland und Semigalln Hertzogen, gedenckwirdiges zugetrage. Rostock, 1590.

2. Их перечень см.: Recke J.; Napiersky K. Allgemeines Schriftsteller- und Gelehrten-Lexicon der Provinzen Livland, Esthland und Kurland. ZweyterBand. G-K. Miitavi, 1829. S. 237-239.

3. Warhafftiger vnd bestendiger Bericht wie es bisshero vnd zu heutiger stunde in Religions Sachen Im Fuerstenthum Churland vnd Semigaln in Lieffland ist gehalten worden : nebenst dem leben vnd seligen sterben Wey lands des letzsten Herm Meisters vnd ersten Hertzogen zu Churland etc. so wol einer Paraenesi, Christlicher vnd trewhertziger Wamunge vnd vennanunge an die Herrn Raethe Ritter vnd Landtschafft desselben loeblichen Fuerstenthumbs Wie sie sich auch hinfuro gegen Gott... erzeigen sollen .... Rostock. 1589. Переиздано в: Scriptores Rerum Livonicarum. Riga; Leizig, 1858. T. II. S. 291-330.

4. B 1594 и 1595 гг. вышла в Лейпциге. Другие переиздания: 1) Lifflendische churlendische Chronica: was sich vom Jahr Christi 1554 biss auff 1590 gedenckwirdiges zugetragen; mit einer Vorrede von D. Davidis Chytrael. Riga, 1848; 2) переиздание T. Кальмейера (Theodor Kallmeyer): Henning S. Salomon Henning's lifflendische churlendische Chronica von 1554 bis 1590 und Bericht in Religionssachen... Riga, 1857; 3) опубликована в 1858 г. в: Scriptores Rerum Livonicarum. T. II. S. 195-289; 4) в 1968 г. факсимильное издание лейпцигской публикации 1594 г. вышло в Ганновере: Lifflendische Churlendische Chronica: was sich vom Jahr Christi 1554 biss auff 1590 in den langwierigen Moscowiterischen vnd andern Kriegen ... Gedenckwirdiges zugetragen. Hannover, 1968.

5. Schiemann T. Salomon Hennings Livlaendischkurlaendische Chronik. Mitau, 1874.

6. Salomon Henning's Chronicle of Courland and Livonia / Translated, with introduction and notes by J. Smith, J. Ward Jones, and W. Urban; ed. by V. Zeps. Dubuque, Iowa: Baltic Studies Center, 1992. Книга в онлайн-версии: http: // department.momn.edu/history/uiban/books/Henning.html (последнее посещение 12 декабря 2011 г.)

7. Hormuth D. Livonia est omnis devisa in partes ties. Studien zum mental mapping der livlan-dischen Chronistik in der Friihen Neuzeit (1558-1721). Stuttgart, 2012. S. 77-92.

8. Ссылки на текст хроники мы даем по ее лейпцигскому изданию 1594 г. в тексте в скобках.

9. Геннинг описывает прозрение Магнуса — когда он, не в силах вынести русскую агрессию, в ответном письме к Ивану Грозному называя свое герцогство «маленькая страна Бога» (Gottes Laendischen), и перед под данными выразил убежденность в том, что Господь больше не позволит угнетать его народ (F. 63b).

10. Тема наказания и Воздаяния вообще одна из центральных у Геннинга — Россия за нападение на Ливонию также была наказана нашествием татар и московский пожаром 1571 г. (F. 52а). В другом месте, рассказывая о болезни русскою посла, Геннинг пишет, что русские виноваты и так им и надо, это им месть за злодейства, совершенные в Ливонии (F. 57b). Русский царь Иван IV закончил свои дни трагически и позорно, как это часто бывает с тиранами: убил своею сына (поспорив с ним о войне в Ливонии) и умер сыноубийцей, больше не зная ни одной счастливой минуты (F. 73b).

11. Девид Хитрей (David Chytraeus, 1530-1600), немецкий теолог, историк, ректор Ростокского университета, в своих сочинениях неоднократно обращался к ливонской проблематике. Он приводит краткое описание Ливонии в «Вандалии и Саксонии» (Chytraeus D. Vandaliae et Saxoniae A. Cranzii continuatio, ah anno Christi 1500, ubi ille desiit; per studiosum quendam histonaram instituta. Accessit Metropolis seu Episcopomm in viginti dioecesibus Saxoniae catalogue, usque ad praesentem annum 1585 deducta. Wittenberg, 1586. F. 22-24. Сочинение является продолжением «Вандалии» Альберта Кранца, вышедшей в 1519 г.). В его «Саксонской хронике» Ливонской войне уделено несколько страниц, в основном компилятивных (Chytraei D. Chronici Saxoniae i vicini orbis Arctoi: Par Tertia. Ab anno Christi 1550 vsq ad 1580. Lubecae, 1593. S. 99-101, 103-107, 118-126, 155-156, 160-168, 230-235, 262-309 (условия II Виленского соглашения), 322-324, 325-344, 396, 433-435, 459-469, 507-511, 527-528, 537-538, 547-549, 554-559 (бескоролевья), 567-568, 570-580 (война за Данциг Батория), 606-612,626-661; Chytraei D. Chronici Saxoniae i vicini orbis Arctoi: Par 4. Ab anno Christi 1580 vsq ad 1593. Lubecae, 1593. S. 19-23). О нем см.: Detloff K. David Chytraeus als Geschichtslehrer und Geschichtschreiber. Rostock, 1908; Keller R. Die Confessio Augustana im theologischen Wirken des Rostocker Professors David Chytraeus (1530-1600). Goettingen, 1994; David Chytraeus (1530-1600). Norddeutscher Humanismus in Europa. Beitraege zum Wirken des Kraichgauer Gelehrten / Hrsg, von K.-H. Glaser. Ubstadt-Weiher, 2000.

12. Геннинг вообще большой моралист именно с позиций христианской нравственности. Описывая двойное предательство Таубе и Крузе (предали ливонцев, а потом изменили и Ивану Грозному) он осуждает их и за сотрудничество с врагом, и за то, что, принеся ему клятву верности (хронист ее даже цитирует), потом цинично ее нарушили, погубив свои души (F. 52а-53b). То есть их грех клятвопреступления затмевает то, что они его сделали во имя интересов Ливонии.

13. В других хрониках роль Кеттлера как спасителя Отечества оценивалась гораздо скромней. Ф. Ниенштедт пишет, что Кеттлер не решился выступить против русских и беспомощно топтался в трех милях перед Нарвой (Ниенштедт Ф. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей, относящихся к истории Прибалтийского края. Рига 1880. С. 355-400; Рига, 1883. Т. 4. С. 15).

14. Речь идет о неформальной политической лидерстве. Кеттлер официально занял должность магистра в мае 1559 г.

15. По приказу Кеттлера, день 15 января был объявлен в Ливонии ежегодным праздничный днем в честь победы над московитами (F. 71b).

16. Согласно легенде, в 684 г. от основания Рима (около 70 г. до н. э.) на город Тулузу напали римляне во главе с консулом Сципионом. Среди трофеев было золото, возможно, из святилища. Однако на обратной пути на флот Сципиона напали враги, золото до Рима не доехало, а сам Сципион гопал под суд. Все, кто имел отношение к золоту, получили несчастливые судьбы, их всю жизнь преследовали бедствия. В средние века ходила поговорка: «Habet aurum Tolosanum» («У него золото из Тулузы»), Так говорили о человеке, на котором печать несчастья, у которого ничего не выходит, хотя, казалось бы, сначала он сумел разбогатеть.

17. 26-я глава Книги Левит призывает не впадать в грех беззакония, не поклоняться лживым Богам и внимать предупреждениям Господа. Если же этого не происходит, то Бог наказывает народ нашествием иноплеменных: «Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует, и споткнутся друг на друга, как от меча, между тем как никто не преследует, и не будет у вас силы противостоять врагам вашим; и погибнете между народами, и пожрет вас земля врагов ваших; а оставшиеся из вас исчахнут за свои беззакония в землях врагов ваших и за беззакония отцов своих исчахнут; тогда признаются они в беззаконии своем и в беззаконии отцов своих, как они совершали преступления против Меня и шли против Меня, [за что] и Я шел против них и ввел их в землю врагов их; тогда покорится необрезанное сердце их, и тогда потерпят они за беззакония свои» (Лев. 26: 36-42)».

18. Ниже Геннинг описывает страшную смерть фон Мюнстера в Ашерадене в 1577 г., когда русские просто выкинули старика умирать за стены замка (F. 63а), и при этом замечает, что каждого человека, независимо от того, каких высот он достиг, настигает его судьба.

Текст воспроизведен по изданию: "Лифляндская хроника" Соломона Геннинга // Петербургские славянские и балканские исследования, № 1. 2013

© текст - Филюшкин А. И. 2013
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Андреев-Попович И. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Петербургские славянские и балканские исследования. 2013