Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ГЕОРГ ФОН-ГЕЛЬБИНГ

РУССКИЕ ИЗБРАННИКИ И СЛУЧАЙНЫЕ ЛЮДИ В XVIII-М ВЕКЕ 1

RUSSISCHE GUENSTLINGE

XCIII. ВАСИЛЬЕВ.

Сознание, что никогда заведомо не погрешил, составляет величайшее, блаженнейшее и неувядающее успокоение государственного сановника.

Васильев был темного происхождения, но возмещал этот невольный недостаток такими способностями и познаниями, которые составили бы честь самому высокому рождению. Этот действительно великий человек был в течении 20 лет, рядом с кн. Вяземским, душею русских финансов, и как ни были они запутаны в царствование Екатерины II, умел находить средства к удовлетворению желаний государыни и к покрытию государственных потребностей, не удручая чрезмерно подданных. Он не мог, конечно, по ограниченности своего круга ведения, воспрепятствовать тому, что, помимо собственно финансового ведомства, вредило финансам вообще в придворной, военной и флотской организации. Васильев начал свою карьеру в канцелярии князя Вяземского. В школе этого прекрасного учителя, которого он, однако, превзошел, получил он такие сведения о силе и слабости Российской империи, каких до него не имел еще ни один министр финансов. Его добрый, благодетельный и твердый характер увеличивал еще цену его превосходных дарований.

Он умер в 1807 году. [2]

В то время Васильев был русский граф, действительный тайный советник, сенатор, финанс-министр, генерал-директор медицинской коллегии и кавалер орденов св. Александра Невского, св. Анны и св. Владимира 2-й степени.

Примеч. переводчика: Алексей Иванович Васильев, 1742-1807. П. С. З., № 17,609, 17,813, 18,396; Арх. Г. С., I, ч. 2, 108, 118, 496, 578; Бумаги Екатерины II (Сборник, XXVII, 73; XLII, 496); Финансов. документы (Сборник, XXVIII, 310, 377, 379); Государственная роспись при Екатерине II (Сборник, VI, 237); Письма Васильева (Соч. Державина, изд. Грота, V, 486, 511, 581, 614, 639, 655, 662, 666, 668, 674, 678, 690, 691, 695, 707, 712, 795, 849); Воронцев, X, 101, 188, 189; XIII, 406; XIV, 180, 487; XVIII, 475; Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 440; XXIX, 532); Храповицкий, 395, 411, 430, 431, 460; Державин, 731, 733, 745, 754, 777, 817; Болотов, IV, 685; Отзыв Завадовского (Архив, 1883, II, 165; Куприянов, Медицина при Екатерине II, 22; Соч. Державина, изд. Грота, IX. 627: Саитов, 25; Бантыш-К., Списки, 246, 336; Долгоруков, II, 221, 322; Карабанов-Долгоруков, 121, 199. — В. Б.

ХСІV. ДУБЯНСКИЙ.

Дубянский был простой монах. Его все уважали за большую честность; его же необыкновенная для подобных людей ученость помогла ему дослужиться до высшей духовной должности в государстве: он был духовник императрицы Екатерины II. Здесь он имел случай собрать большие богатства.

Он оставил сына 2 и дочь 3, которым, по собственному примеру, дал очень хорошее воспитание. В 1790-х годах сын был гвардейским капитаном с чином полковника, а дочь — фрейлиной императрицы Екатерины II.

Примеч. переводчика: Федор Яковлевич Дубянский, † 1771. Бумаги Екатерины II (Сборник, XLII, 413, 481); Шаховской, 68; Воронцов, I, 9, 19, 67; VIII, 123; Сведения о родителях Екатерины II (Осмнадц. век, 1, 44; Васильчиков, Семейство Разумовских (Осмнадц. век, II, 409, 417); Лонгинов, Пособники Екатерины II (Осмнадц. век, III, 344, 347); М. И. Семевский, 155; Карнович, Богатства частных людей, 292. — В. Б. [3]

ХСV. ЗОРИЧ.

Зорич, из дворянского рода, не пользовавшегося никаким значением, с юных лет отличался в военной службе и прибыл в Петербург гусарским маиором для приискания более выгодного места. У него было много наглости, его не страшили отказы в просьбах и он тотчас обратился к всемогущему Потемкину, думая чрез него составить себе карьеру. Потемкин исполнил его просьбу, но не на том блестящем пути, на котором Зорич искал улучшения своей судьбы.

В это именно время Потемкин был очень недоволен попыткой Завадовского, стремившегося сделаться самостоятельным, и искал человека, который мог бы занять его место при дворе. Он нашел его случайно в Зориче, который соединял в себе все необходимые для того качества и не мог быть ему опасен ни умом и характером, ни семейными связями. Потемкин сделал его своим адъютантом, подполковником и представил его в гусарской форме императрице. Он понравился. В тот же день он стал полковником и был назначен флигель-адъютантом императрицы.

....

Зорич, как уже сказано, пользовался этим благополучием только 11 месяцев. Человек нерассудительный, он думал, что может летать на своих крыльях. Но Потемкин заметил этот самостоятельный, смелый полет и прижал Зорича к земле. Незначительное разногласие, бывшее между Зоричем и князем, дало повод к удалению Зорича. Потемкин не был сердит на него, он не завидовал его чудовищным богатствам, он не боялся его быстро вознесшегося значения — он знал, что Зорич вообще был настолько ничтожен, что никоим образом не мог быть ему опасен; но он хотел показать, что нельзя безнаказанно даже думать ему противиться и хотел этим примером предостеречь от опасности всякого, кому пришла бы в голову такая мысль.

Князь представил императрице, что неприятно и даже унизительно для ее просвещенных намерений иметь близь себя человека столь ограниченных познаний, как Зорич, и предложил ей выбрать себе другого адъютанта, которым она будет более довольна. Так как императрица в это время не питала большой склонности к Зоричу, то и приняла предложение князя. Летом 1778 г. Зорич жил с императрицею и Потемкиным в Царском Селе. Однажды, [4] вечером, в июне, он был в своей комнате, когда получил приказание в ту же минуту удалиться от двора и отправиться в свои имения. Его как громом поразило. Как стрела, бросился он в комнату государыни, но ему запретили вход. Он просил о разрешении проститься, но и в этом ему было отказано. Он бросился к князю Потемкину, но князь настаивал, что он в этот же вечер должен отправиться в свое лифляндское имение и оттуда в Белоруссию, чтоб принять имения, купленные для него у Чарторижского. Возражения ничего не помогли. Он должен был уехать, оставив своих доверенных слуг, которые должны были потом привезти его вещи.

Он отправился тем путем, который был ему предписан. Поселился же он в Шилове, где устроился по княжески. Он имел все, что только деньги могут доставить приятного в жизни, даже свою театральную труппу. Но вскоре оказалось, что даже его громадных доходов недостаточно, чтоб поддерживать такой сибаритский образ жизни. Так как он не настолько владел собою, чтобы сократить свои расходы, то вскоре очутился в большом затруднении. В конце прошлого столетия все его имения были обременены долгами и почти все его драгоценности распроданы.

Зорич был настолько умен, что вскоре после своего удаления от двора униженно подчинился Потемкину и тем примирился с ним. Князь позволил даже Зоричу явиться к нему в 1787 году, когда князь, проездом в Херсон, был занят устройством театральных выдумок, которые должны были обмануть императрицу во время ее путешествия. Потемкин принял его весьма милостиво, и охотно был бы рад, если-б мог им вытеснить гордого и опасного Мамонова. Зорич был еще очень красив и уж совершенно беспритязателен. Императрица соблаговолила повидать его, обошлась с ним весьма милостиво и назначила его генерал-лейтенантом. Но этим все и кончилось. Потемкин, с некоторого времени появлявшийся при дворе только чрез большие промежутки, терял мало-помалу свое значение. Он заметил теперь это очень ясно, но не хотел поднимать никакого громкого скандала из-за дела, которое в сущности не слишком-то его и интересовало. Зорич уехал обратно в Шилов с тем же, с чем и приехал.

Этот чрезвычайно статный избранник принадлежал, как мы сейчас покажем, к числу тех немногих людей, у которых вовсе нет пороков, мало недостатков, есть некоторые таланты и много приятных качеств. Зорич не обладал проницательным умом, но он вовсе не был ограниченным человеком. Он не получил [5] образования и впоследствии, кроме французского языка, ничему не научился. Но он был чрезвычайно остроумен, обворожительно весел и был постоянно в добром расположении. Эти-то для общительности столь приятные свойства делали его, без всякого сомнения, самым любезным из всех избранников Екатерины. Сверх того, он был храбр, честен, великодушен, услужлив, без всякого притворства. Жаль, что такие хорошие свойства затемнялись часто невероятною суетностью, безграничным легкомыслием и неимоверною склонностью к расточительности.

Примеч. переводчика: Семен Гаврилович Зорич, † 1799. П. С. З., № 17,829, 17,893; Арх. Г. С., I, ч. І, 49, 63; ч. 2, 734; Бумаги Екатерины II (Сборник, XIII, 248; XXVII, 254, 263, 466); Спб. Ведомости за 1762, № 80; Письма Екатерины II («Русск. Ст.», 1875, XIV, 448; 1876, XVI, 446); Бумага Репнина (Сборник, XVI, 226); Воронцов, XIV, 446, 449; XXVII, 6; Храповицкий, 435, 501; кн. Щербатов, 678; Державин, 708, 719, 725, 730; Добрынин в «Русск. Стар.», IV, 118; Энгельгардт, 9, 24, 27, 29, 32; Гарновский в «Русск. Стар.», XV, 12; Masson, 106; Russie, 307, 308, 326, 327, 328, 377; Castera, II, 175, 224, 454; Барабанов, III, 42; Барсуков, Шкловские авантюристы (Кашпирев, II, 1); Bartold, Die geschichtliche Persoenlichkeiten in Cazanova’s Memoiren. Berlin, 1846, 324; Д., Зорич («Русск. Стар.», 1878, XXII, 329); Мещерский, С. Г. Зорич (Архив, 1879, II, 37); Корсаков, О С. Г. Зориче (Архив, 1879, II, 75); С. Г. Зорич («Русск. Стар.», 1873, VIII, 730); Вейдемейер, Двор, II, 174; Соч. Державина, изд. Грота, IX, 671; Бантыш-К., Словарь, II, 401; Долгоруков, II, 320; Карнович, Богатства частных людей, 322; Федоров, Стосемилетний старец Щегловский, Спб., 1844; Проза Пушкина (Библиогр. Зап., II, 138); Russica, II, 692. — В. Б.

ХСVІ. КОРСАКОВ.

Корсаков был дворянин, из очень хорошей русской фамилии, которая собственно называется Корсаков-Римский.

Он начал свою военную службу сержантом в конной гвардии; по рекомендации был переведен в кирасирский полк, и с отличием служил во время польских смут. Он был капитаном, когда Потемкин познакомился с ним. Корсаков понравился ему, и князь причислил его к тем двум лицам, из которых императрица должна была избрать одного (адъютанта) на место только что уволенного Зорича. Эти два были; Бергман, лифляндец, и Ронцов, побочный сын графа Воронцова, о которых мы, впрочем, ничего не [6] можем сказать. Оба они ничем не обращали на себя внимания, даже не будучи сравниваемы с Корсаковым. Рядом-же с ним они совершенно теряли, так как он обладал чрезвычайно изящной фигурой. Было и еще одно обстоятельство, обеспечивавшее за Корсаковым преимущество. О нем ходила молва, что он вовсе неопытен в интригах, словом совершенно (не бывал в свете). Было условлено, что все три кандидата (на звание флигель-адъютанта) будут показаны в ее приемной. Когда они явились, Потемкина еще не было. Императрица пришла, поговорила с каждым из присутствовавших и подошла, наконец, к Корсакову. Она дала ему букет, только что поднесенный ей, и поручила отнести этот букет князю Потемкину и сказать ему, что она желает говорить с ним. Корсаков исполнил приказание. Потемкин, как он говорил, чтобы наградить принесшего императорский подарок, сделал его своим адъютантом. Так, по крайней мере, рассказывали историю возвышения этого избранника.

Как-бы ни было, но несомненно, что день спустя после представления, в июне 1778 г., Корсаков сделан флигель-адъютантом .... Мало- помалу, но чрез очень короткие промежутки, он стал прапорщиком кавалергардов, что, насколько мы помним, давало ему чин генерал-маиора, кавалером ордена Белаго Орла и, наконец, генерал-адъютантом государыни.

....

....

По удалении из дворца, он оставался еще в Петербурге, так как серьезная болезнь не позволяла ему покинуть столицу. Ему часто должны были пускать кровь и прошло несколько недель прежде, чем он выздоровел. Но едва оправившись, он, подобно прочим придворным, явился однажды ко двору. Это поведение многие порицали, но, как нам думается, несправедливо. Почему-же он, не будучи еще в состоянии уехать, не мог явиться, подобно другим, для изъявления публично своего почтения государыне, которая была столь милостива к нему? Между тем, как это появление при дворе, так и другие его старания не произвели никакого впечатления, хотя ему очень хотелось занять свой прежний пост. Он надеялся на это, потому что его комнаты в императорском дворце, по другим причинам, оставались еще не занятыми; но он ошибся.

Когда он, наконец, убедился в этом, он отправился, насколько нам известно, не заграницу, а в Москву, где, по смерти графини [7] Брюс, завязал новую связь — с покойною уже (1808) супругою старого графа Строгонова 4, рожденною княгинею Трубецкою 5.

Он остался навсегда жить в Москве и, вероятно, еще и теперь живет там на доходы с своего большего состояния.

....

Корсаков в сущности был более любезен, чем красив, но его внешние формы были так изящны и прелестны, что подобные редко встречаются. Этот внешний лоск скоро пропал и он, по внешнему виду, стал приятным развратником, на котором сказывались следы его неправильного образа жизни. Легкомыслие и добросердечие составляли главные черты его характера. Он обладал даром чрезвычайно приятной беседы, и правильным, хотя и не проницательным, умом; но он не имел ни малейших познаний. Об этом последнем обстоятельстве составился анекдот, который даже напечатан, но за верность которого мы, однако, не ручаемся. Рассказывают, будто Корсаков слышал, что прежде государственные сановники и знатнейшие придворные имели большие библиотеки, которые по штату уже полагались в дворцах, как вещь необходимая. Когда он получил в подарок от императрицы дворец Васильчикова, он позвал книгопродавца и заказал ему библиотеку для известной залы. На вопрос-же книгопродавца, сделал-ли Корсаков список книг, которые желал-бы иметь, и по какой науке должны быть выбраны книги, избранник отвечал:

— «Об этом я уж не забочусь — это ваше дело; внизу должны стоять большие книги и чем выше, тем меньшие, точно так, как у императрицы».

Примеч. переводчика: Иван Николаевич Римский-Корсаков. П. С. З., № 18508, 18595; Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 107, 109, III, 118, 126, 137, 148); Месяцеслов на 1786 год, 5; Финансов. документы (Сборник, XXVIII, 421); Переписка Екатерины II с Потемкиным («Русск. Ст.», 1876, XVII, 47, 584); Письма Безбородко (Сборник, XXIX, 531); Воронцов, XIV, 502; Любовные записочки (Архив, 1881, 111, 402); кн. Щербатов, 678; Castera, II, 224, 454; Энгельгардт, 10; Russie, 327, 328, 329, 337, 341, [8] 377; Добрынин, «Русск. Ст.», IV, 343; Masson, 106, 461; Записка Витберга («Русск. Ст.», 1872, V, 577); Карабанов, II, 497; V, 136; Костарев, Т. Г. Простаков («Русск. Стар.», 1873, VII, 581); Свидание Суворова с А. М. Римским-Корсаковым («Русск. Ст.», 1876, XV, 214); Herrmann, VII, 614; Карнович, Богатства частных людей, 328. См. также очерки Н. М. Колмакова: Дом и фамилия гр. Строгоновых («Русск Ст.», 1887 г., LIII, 575, LIV, 71. — В. Б.

XCVII. ИВАН СТРАХОВ.

Иван Страхов, русский, мещанского происхождения, был племянником одной камерфрау императрицы Екатерины II.

Он был мал ростом, уродлив лицом; его внешний вид был крайне неприятный. Однако, он полагал, что произвел на государыню, которая тогда только что удалила от двора избранника своего Корсакова, — впечатление, потому что императрица, случайно встретив его в Царском Селе, в своей гардеробной, заговорила с ним с свойственными ей любезностию и снисхождением. Страхов до того был прельщон собою, что о возможности стать избранником говорил даже с графом Паниным, в канцелярии которого он служил секретарем. Он сообщил свое открытие графу в то время, когда ехал с ним из Царского Села, где министр имел доклад у императрицы. Панин принял его за сумасшедшего и хотел отвлечь от этой безумной мечты. Однако, в действительности, Страхов не был настолько безумен, как предполагал Панин; по крайней мере, эта мечта составила его карьеру. Он стал чаще навещать своих родных и видал там императрицу, которая, по совершенно непонятной причине, вероятно, для развлечения, охотно беседовала с ним. Когда Екатерина однажды сказала ему, что он может просить у нее какой нибудь милости, Страхов бросился на колени и просил ее руки. Это было уже слишком. Императрица более не виделась с ним иначе, как публично, при дворе.

Между тем, этот случай составил его счастье. Он получил большие подарки деньгами и крестьянами и стал действительным статским советником, вице-губернатором Костромы и кавалером ордена св. Владимира.

Примеч. переводчика: Иван Варфоломеевич Страхов. Письма Страхова (Воронцов, XIV, 471); Russie, 330, 337, 338; Лорд Мальмсбюри о России (Архив, 1874, I, 1, 500; II, 145); Воронцов, XIV, 191; Соч. Державина, изд. Грота, VI, 195; Евгений, II. 180. — В. Б. [9]

XCVIII. АЛЕКСАНДР ЛАНСКОЙ.

Александр Ланской был сын русского дворянина очень хорошей фамилии.

Он был конногвардеец, когда генерал Толстой 6, в то уже время, когда Корсаков жил еще при дворе, рекомендовал его государыне в генерал-адъютанты. Хотя его внешний вид и его беседа понравились императрице, но особые обстоятельства побуждали ее тогда воздержаться от окончательного решения. Между тем, он получил 10 000 рублей для первоначального обзаведения. В то же время с разных сторон ему не то приказывали, не то дружески советовали обратиться к князю Потемкину. Князю очень понравился такой знак доверия и он тотчас же сделал его своим адъютантом. Ланской оставался шесть месяцев на этом месте.

Только на святой неделе 1780 г. императрица, занятая до тех пор важными делами и будучи больна, нашла время, когда молодой Ланской мог быть ей представлен. Она назначила его своим флигель-адъютантом и полковником.

....

Свое пребывание при дворе Ланской сделал замечательным лишь своею похвальною привязанностью к императрице и теми воздаяниями, которые он получил за это. Он никогда не занимался государственными делами, которые столько же были ему чужды, как и он им. Не смотря на то, он мог иметь часто случай сделаться важным лицом. В его время, в Россию приезжали Иосиф II, потом Фридрих Вильгельм, наследник Фридриха II, и, наконец, Густав II. Каждый из них охотно привлек бы его на свою сторону; но его поведение всегда было настолько сдержанно, что до него нельзя было и добраться. Он тщательно избегал придворных интриг, и можно сказать, что за время пребывания его при дворе бабам и сплетникам было мало или даже вовсе не было дела. Даже родня не имела к нему доступа, хотя государыня, по собственному побуждению, дала некоторым из них места при дворе. Короче, [10] Ланской не связывал себя ни с кем, жил только для своей службы и приносил себя в жертву своим обязанностям. Это спокойствие избранника никому не казалось опасным и было опасно для всех. Его значение в глазах императрицы, которую он никогда не покидал, было безгранично. Всякий сознавал, что Ланскому стоило сказать слово, чтоб свергнуть его и сам Потемкин чувствовал, что его политическое бытие зависит только от воли избранника.

К счастью для придворных, этот страшный человек жил не долго. Со времени появления при дворе он постоянно хворал. В начале он страдал лихорадкою. Стараниями врачей и заботливым уходом он поправился; но его здоровье не было крепким и иногда возвращались припадки болезни. Это была его вина ....

....

....

императрица .... пригласила знаменитого Вейкгарда 7, которого она давно уже, вследствие его славы, вызвала из Фульды в Петербург. Он повиновался неохотно, потому что Ланской однажды очень невежливо выпроводил его от себя. По приказанию императрицы, он отправился, однако, с ассессором Кельхеном 8 к больному. Как только он увидал больного, он тотчас же сказал императрице: сон умрет в этот же вечер». Вейкгард нашел, что у больного воспаление горла. Государыня не хотела этому верить и усумнилась в науке врачей. Она утверждала, что близкая смерть немыслима, так как больной опять мог говорить. Однако, Вейкгард был прав. Воспаление горла сделало свое дело. Ланской умер вечером, 25-го июня 1784 года, на 27 году 9.

Так как он ни с кем не был близок, то никто о нем и не пожалел, кроме человеколюбивой государыни, нежное сердце которой, всегда проникнутое чувством дружбы, было глубоко опечалено потерей человека, которого она привыкла ежедневно видеть в своем обществе и услуги которого умела ценить .... [11]

....

....

По смерти Ланского, императрица отправилась с его сестрою, г-жею Курселевою 10, в Петербург, а оттуда в Пеллу, маленький, недостроенный загородный дворец близь столицы; но в это лето она не возвращалась уже в Царское Село.

Мечтательное, юношеское желание Ланского быть погребенным в каком либо романтическом месте царскосельского сада было исполнено. Тело его похоронили в саду и обозначили место могилы простою, но дорогою мраморною урною, которая была видна еще в 1790-х годах. Тело оставлено было там до зимы. Безнравственные злодеи вынули тело из гроба, изуродовали его и старались осквернить память умершего позорными пасквилями, изобличающими, однако, в авторе большой ум. Императрица, справедливо возмущенная этим, приказала положить гроб в церковь близь лежащего городка Софии, пока не была выстроена маленькая, но красивая капелла, в которой его погребли и которую поэтому можно назвать мавзолеем избранника Ланского.

Великие милости, оказанные императрицей Ланскому при жизни и по смерти его, объясняются, без сомнения, его видимо неподдельною добротою сердца, его спокойною, никаким внешним впечатлением не тревожимою, жизнью и его нерушимо верною преданностью священной особе императрицы. Известно и подтверждено самою императрицею, что она никогда в жизнь свою не встречала примера такой верности. Впрочем, его существование было вредно для многих в Российской империи, ни для кого не было полезно и для большинства безразлично. У него не было ни познаний, ни дарований, которые заставляли бы сожалеть о нем, и еще вопрос — была-ли его верность императрице обдуманною добродетелью, естественным настроением или искусным обманом? Скрытое скряжничество лежало в основе его характера и было рычагом его действий, направленных лишь к тому, чтоб собрать несметные богатства, почетные должности и знаки милости.

Если-б Ланской жил дольше, он превзошел бы всех выскочек. Он умер на 27 году и был уже генерал-лейтенант, генерал-адъютант, действительный камергер, поручик кавалергардов, шеф Троицкого кирасирского полка и кавалер орденов [12] св. Александра Невского, Белаго Орла, св. Станислава, Северной Звезды и св. Анны.

Ланской сделал императрицу наследницею своих богатств, но государыня имела великодушие предоставить наследство его ближайшим родственникам 11. Она оставила себе только картинную галлерею, неоцененное для знатока собрание медалей, библиотеку, в которой было много залежалого товара, все серебро и на 400 000 рублей имений. Все это она купила у наследников на чистые деньги. У него были прекрасные имения в лучших провинциях империи. Его дом 12 — лучший в Петербурге.

Таким образом, Ланской, по милости императрицы и против своей воли, лишь по смерти своей стал благодетелем своих родных, для которых он при жизни ничего не сделал. Что он не раздавал своим родным важных должностей, к чему они быть может не имели и способностей, или не обогащал их на счет казны — было бы очень похвально, еслиб эта воздержность исходила из патриотизма; но было дурно, что он из своих собственных богатств не улучшал их положения, и доказывало, что он не способен к состраданию. Его сестер 13 императрица назначила фрейлинами; брат 14 достиг только подполковника. Он был им и в 1790-х годах. Эта родня не видела от него никакой выгоды для себя, кроме того, что могла обедать за столом 30-ти, который сервировался для него от двора и за который он никогда не садился. Семь племянников Ланского, в том числе весьма достойные люди, могли добиться лишь весьма незначительных мест в армии.

.... Природа дала Ланскому прелестный вид и стройный стан. Его красота не передана на прекрасном изображении 15 в эрмитаже. Он представлен в красной и черной шитой серебром артиллерийской форме. Адъютанты императрицы имели [13] право носить все формы, без различия, за исключением лишь морской. Вероятно, Ланской находил, что артиллерийский мундир идет к нему более других. Изображение поясное. Избранник изображен с генерал-адъютантской палочкой 16 в руках, стоящим у стола, на котором поставлен бюст императрицы и лежат рисунки.

Примеч. переводчика: Александр Дмитриевич Ланской, 1758-1784. Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 218, 223, 224, 244, 252, 256, 282, 299, 300, 316, 317, 319, 322; XXVII, 185, 270, 331; XLII, 418); Финансов. документы (Сборник, ХХVIII, 265, 313, 330); Переписка Екатерины II с Потемкиным («Русск. Ст.», 1876, XVI, 46, 52); Письмо к матери Ланского («Русск. Ст.», 1879, XXVI, 151); Письма Безбородко («Русск. Ст.», 1873, VIII, 732, 887; Сборник, XXVI, 281, 413); Записки путешествия Екатерины II, Воронцов, XIII, 17, 68, 114, 163; XXI, 245, 283; Храповицкий, 3, 10, 275, 625; кн. Щербатов, «Русск. Стар.», 111, 678; Энгельгардт, 38, 49, 52; Castera, II, 242, 273, 297, 454; Russie, 341, 354, 355, 377; Masson, 107, 294; Пикар, «Русск. Стар.», XXII, 55; Карабанов, IV, 391, 392; V, 137; Лорд Мальмсбюри о России (Архив, 1874, II, 179, 352, 778, 841, 1,031); Dohm, Русский двор (Россия, 1879, III, 89); Александров, После кончины Ланского (Архив, 1880, II, 151); Бантыш-К., Словарь, II, 264; Списки, 324; М. И. Семевский, 102; Карнович, Богатства частных людей, 167, 332; Соч. Державина, изд. Грота, IX, 689; Herrmann, VII, 625. — В. Б.

ХСІХ. АЛЕКСАНДР ЕРМОЛОВ.

По смерти адъютанта Ланского, .... княгиня Дашкова (весьма желала приблизить ко двору одного из близких ей лиц); от ее ума и познаний можно было ожидать, что она предложит весьма даровитого человека. Так и случилось. Соискателем на звание флигель-адъютанта был ее сын 17, юноша, подававший большие надежды, обучавшийся в Англии под надзором своей матери. Полковник князь Дашков 18 обладал, действительно, многими любезными свойствами для общества и по внешнему виду был весьма представителен. Он даже понравился императрице. Но этого было [14] недостаточно. Князь Потемкин, зная беспокойный характер матери и опасаясь ее влияния, отстранил его.

....

Александр Ермолов, русский дворянин из хорошей, но не имевшей большего значения, фамилии, был унтер-офицером Семеновского гвардейского полка, когда князь Потемкин (в феврале 1785 г.) назначил его, 22-х-летнего юношу, своим адъютантом и представил его императрице во время праздника .... Немного спустя он стал флигель-адъютантом императрицы ... Ермолов, имевший более общеполезные и либеральные принципы, чем Ланской, держался совсем другой системы. Он помогал всем, насколько мог, отчасти из своих средств, отчасти своим влиянием, и не отпускал от себя никого, к какому-бы состоянию проситель ни принадлежал, без удовлетворения, если был убежден, что он того достоин. Но он при этом не злоупотреблял своим благоволением, так как его богатства были ничто в сравнении с тем, что имели другие избранники. Императрица могла положиться на его рекомендацию, так как он обладал знаниями и имел способность оценивать людей, и не покровительствовал недостойным. Для своих родных он был благодетелем, но разумным. Одному 19 из них, весьма дельному человеку, он добыл от императрицы в подарок 50 000 руб.; другому 20 сам подарил 300 крестьян и дал пенсию в 1,500 рублей. Он принимал участие в государственных делах, если мог полагать, что его вмешательство поможет добру и помешает злу. Благороднейшею его добродетелью была искренность. Она делает несчастными всех своих поклонников и ценителей; то же она сделала и с Ермоловым. Ермолов полагал, что благоволения к нему государыни дают ему право указывать императрице на небрежения и злоупотребления князя Потемкина в государственном управлении. Он делал это с свойственною ему правдивостью и имел удовольствие заметить, что его представления производили чувствительное впечатление на ум и сердце государыни. Чтобы не иметь, однако, в глазах императрицы, вида клеветника, он подтвердил свои обвинения примером, который во всяком случае был весьма невыгоден для славы князя. Бывшему [15] крымскому хану 21 была обеспечена, при занятии Крыма, значительная пенсия. Князь Потемкин, как генерал-губернатор Тавриды, должен был заботиться об уплате условленной суммы. Он, однако, так мало беспокоился об этом, что бывший хан несколько уже лет ничего не получал, Хан жаловался, но ничего не добился. Тогда он обратился к Ермолову, участие которого к судьбам несчастных ему очень хвалили. Ермолов принял жалобу и познакомил императрицу с незаконными действиями Потемкина. Государыня сделала князю справедливые упреки по этому поводу, не указав, однако, ему источника своих сведений. Потемкин скоро отгадал изменника и ожидал только случая, чтобы отомстить. Случай скоро представился. Однажды, за картами, Потемкин наговорил грубостей дяде Ермолова, генералу Левашову. Генерал пожаловался племяннику, племянник императрице, и императрица опять обратилась к Потемкину с упреками .... .... .... Должно полагать, что Ермолов сам желал этой перемены. В день восшествия на престол 1786 года — большой праздник в Петергофе — он проявил необыкновенную веселость и стал относиться к князю Потемкину с оскорбительным высокомерием. То и другое противоречье его характеру и возбуждало крайнее удивление. Это поведение было последним напряжением его силы; Потемкин прижал его к земле. Он испросил от императрицы определенного решения, которое тотчас-же и последовало. Ермолов часто уже говорил императрице, что он предвидит кратковременность его избранничества, по примеру своих предшественников, и в этом случае он желал-бы только получить разрешение отправиться путешествовать. Императрица вспомнила теперь о таком его желании. В последний вечер июня, когда Потемкин испрашивал категорического решения императрицы, она послала генерал-адъютанта к Ермолову и дала ему разрешение отправиться заграницу на три года. Он с радостью принял это предложение, через несколько-же часов оставил двор и отправился в Петербург, откуда вскоре выехал заграницу с своим родственником, полковником Левашевым.

Граф Безбородко получил приказание выдать ему рекомендательные письма во все русские посольства в Германии и Италии. Ермолов поехал чрез Варшаву и Вену в Италию, везде вел себя с похвальною скромностью, которой все удивлялись в то время, [16] когда он был в милости, и приобрел обширные познания. По возвращении, он поехал в Москву, сборище всех придворных недовольных и на половину или вполне впавших в немилость. Но всюду, где он ни появлялся, его также ценили, как и на берегах Невы, и он вполне это заслуживал.

Когда Ермолов покинул двор, он был не более, как генерал-майор и кавалер обоих польских орденов.

....

....

Ермолов был очень умен и хотя не очень сообразителен, все же у него нельзя отрицать некоторой сметки. При появлении при дворе, он, кроме знания французского языка, был почти невежда. Свободное от дел время он посвятил на приобретение научных и политических познаний. Заграницей он просветил свой ум вполне. Высокая честность и откровенность, презирающая всякое сопротивление, были основными чертами его характера. Можно полагать, что оба эти качества, соединенные с расположением духа всегда мрачным, часто граничившим с ипохондрией, делали его неспособным быть придворным, .... По отзыву всех знавших Ермолова, его рост и бюст были превосходны и пропорциональны, и лицо его, исключая большой белизны и негрового носа, было очень красиво.

Примеч. переводчика: Александр Петрович Ермолов. 1754-1836. П. С. З. № 17606; Арх. Г. С. I, ч. 2, 444, 536; Бумаги Екатерины II (Сборник XXVII, 372); Месяцеслов на 1786 год, 6; Письма Екатерины II («Русск. Ст.», 1871, III, 476); Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 378; XXIX, 641); Воронцов, IX, 71, 110; XIIІ, 82, 111, 455; Щербатов, «Русск. Ст.», III. 678; Зиновьев, 409; Castera, II, 300, 305, 312; Энгельгардт, 64; Segur, I, 362, 418, 420; II, 318; Державин, 577; Записки гр. Комаровского (Осмнадц. век, I, 322); Барабанов, «Русск. Стар.», V, 138; Отзыв Завадовского (Архив, 1883, II, 127); Сочннен. Державина, изд. Грота, V, 503; IX, 666. Herrmann, VI, 630, 634, 635, 639; Карнович, Богатства частных людей, 331. — В. Б. [17]

C. АЛЕКСАНДР МАМОНОВ.

Александр Мамонов, происходивший из старой дворянской русской фамилии, которая называлась, собственно говоря, Дмитриев-Мамонов, был капитан-поручиком гвардии, когда пал его предшественник Ермолов.

Как все до сих пор адъютанты императрицы избирались князем Потемкиным, так и Мамонов был им представлен императрице на другой день после отъезда Ермолова. Известно, что он послал его, как своего адъютанта, к императрице с нарисованной фигурой, причем государыня и князь заранее условились, что критика рисунка будет означать оценку его подателя. Екатерина, отдавая листок бумаги, приказала Мамонову сказать князю: «рисунок хорош, но колорит дурен». Хотя этот приговор был и не в пользу Мамонова, императрица все таки назначила его полковником и своим флигель-адъютантом.

Ему было тогда только 24 года, но он тотчас-же проявил такое стремление, которое позволяло уже догадываться о его будущем высокомерном поведении. Но прежде, чем предпринять что либо, он так умно укрепился во мнении императрицы, что стал необходимейшим человеком в обществе государыни. Вскоре посыпались знаки милости. В сентябре он был уже прапорщик кавалергардов и генерал-маиор. В октябре польский король прислал ему разом оба свои ордена (один орден св. Станислава не принимал уже ни один знатный русский). Мамонов отказался носить их и просил короля дозволить ему сохранить у себя эти ордена и надеть лишь после получения русского ордена. Затем он пошел к наследнику и попросил у него орден св. Анны, который он и надел, богато усыпанный бриллиантами, в день св. Екатерины. Только после этого он надел и польские ордена.

С января 1787 года началось знаменитое путешествие императрицы. Мамонов сопровождал ее ....

.... (Один из художников написал портреты Екатерины II и Мамонова) в дорожных костюмах 22. В пути он постоянно сидел [18] в карете императрицы, в числе шести лиц, причем другие постоянно менялись. Когда путешественники прибыли в Смоленск, он схватил обыкновенную болезнь — горловую. Императрица была так любезна, что оставалась в Смоленске со всем обществом шесть дней — обстоятельство, стоившее ежедневно 4 000 дукатов, вследствие одной заготовки лошадей, не считая других громадных издержек. Сверх того, это путешествие было для него так удачно, что во время его он получил, между прочим, два полка и камергерские ключи.

В это-же время Мамонов начал принимать участие в политических переговорах. И могло-ли быть иначе? Ежедневно и ежечасно он видел посланников Австрии, Франции, Англии, из которых каждый хотел перетащить его на свою сторону и сообщить верные сведения о двух остальных. В его присутствии императрица и князь всегда говорили о политике. Наконец, во время этого путешествия, с русской императрицей свиделись, ради политических целей, германский император и польский король. Мамонов постоянно присутствовал, когда Екатерина II разговаривала с Иосифом II; он был единственный свидетель беседы своей повелительницы с Станиславом-Августом. Сверх того, императрица оказывала ему честь, сообщая многие секретные сведения, чтобы, как она говорила, преподать ему науку, которая, быть может, понадобится ему в будущем. Так как Мамонов был умен, то выказал при обучении большую понятливость и скоро приобрел обширные политические сведения. Он сам теперь начал вставлять слово при обсуждении внутренних и внешних дел, давать советы, которым нередко следовали. Таким образом, он приобрел значение и стал опасен самому князю Потемкину. Уж он пытался было несколько раз свергнуть избранника, но все эти попытки не произвели никакого действия. Конечно, князь скоро достиг-бы своей цели, еслибы постоянно оставался в Петербурге; Мамонов часто открывал свою слабую сторону и поразить его было не трудно. Так, например, [19] в 1788 году, он вошел в связь с графиней Скавронской 23, племянницей Потемкина, и эта связь становилась уже известной. Но как только ему показали знаки неудовольствия, он тотчас-же прервал эту связь и вел себя так умно, что значение его было еще больше, чем когда либо.

В первые шесть месяцев 1789 года, которые были и последними месяцами нахождения его в милости, его кредит более всего поднялся и он даже мог стать вице-канцлером. И он, конечно, стал-бы им, не смотря на сопротивление отсутствовавшего князя Потемкина, еслибы только графу Безбородко, который тогда был не в милости, можно было-бы дать подходящее место, так как графа Остермана хотели и весьма легко могли перевести на пенсию. Кто знает, как все пошло-бы, еслибы Мамонов новою неосторожностью сам не свергнул себя.

В последние дни июня узналась его тайная связь с княжною ІЦербатовою, фрейлиною императрицы. Государыня справедливо возмутилась этою связью. Она осыпала обоих справедливыми упреками и (чего они никак не ожидали) в тот-же вечер помолвила их. 12-го июля праздновалась уже свадьба, в Царском-Селе, в комнатах Мамонова, в которых он остался и после свадьбы. На следующий же день он должен был отправиться с своею женою в Москву п, пока жила императрица, не являлся в Петербург.

Он и в Москве подвергался несколько раз неприятностям, потому что его взгляды казались правительству подозрительными. Но вскоре об этом перестали и говорить, так как все обвинения остались недоказанными. Насколько нам известно, Мамонов живет еще и теперь (1808 г.) в Москве, спокойный и довольный своею супругою, чего не было в начале их брачного сожительства.

Когда Мамонов находился на вершине своего благоволения, он был немецкий имперский граф, генерал-лейтенант, генерал-адъютант, действительный камергер, поручик кавалергардов, премьер-маиор Преображенского полка, шеф казанского кирасирского полка и еще одного кавалерийского полка и кавалер орденов св. Александра Невского, Белаго Орла, св. Станислава и св. Анны.

Его богатства были неисчислимы. Доходы с одних его имений достигали 63 000 руб., к чему нужно еще прибавить 2, 700 крестьян в прекрасном нижегородском наместничестве. О суммах, полученных им чистыми деньгами, мы можем сообщить лишь неполные сведения .... [20]

....

....

....Покинув двор, Мамонов естественно потерял и все жалованья и получил штатную ежегодную пенсию в 10 000 рублей. ....

....

....

Читатели этой статьи заметили, конечно, что это своекорыстие было главнейшим недостатком в характере Мамонова. К этому присоединялись преимущественно гордость, суетность и неблагодарность. Довольно слабым противовесом им служили выдержка в начатых предприятиях и привязанность к своей фамилии; да и эти добродетели были, может быть, только пружинами его своекорыстия, Тем драгоценнее его таланты. Мамонов, из всех лиц его категории, был самый образованный. Он был очень умен, проницателен и обладал такими познаниями, что в некоторых научных отраслях, особенно-же во французской и итальянской литературе, его можно было назвать ученым. Он понимал несколько живых языков; на французском-же говорил и писал в совершенстве. Одною из незначительных его заслуг было составление комедий 24, во вкусе Аристофана, с злобно-насмешливою, легко понимаемою остротою. Острота, за которою он всегда гонялся, редко бывала естественною, и потому часто неудачною. Обыкновенно она покоилась на обманчивом обезьяничаньи морального поведения того лица, которое он хотел осмеять. Своему стремлению понравиться таким позорным талантом он приносил в жертву все, даже лиц, которым он был обязан почтением. Как ни мил был Мамонов в обществе, когда хотел быть милым, он становился невозможен, когда бывал не в духе, что, даже на официальных куртагах, он старался скорее выказать, чем скрыть. Смотря по нужде, он обходился со всяким вежливо, непринужденно или ласково. Наследнику и его супруге он оказывал величайшее почтение и внимание, которые навсегда сохранили ему благоволение этой высокой четы.

Он был высокого роста, но его лицо, за исключением глаз, было вовсе некрасиво. Приговор императрицы о нем, что колорит дурен, был столь-же справедлив, как и мнение князя [21] Потемкина, утверждавшего, что у Мамонова калмыцкая физиономия.

....

По милости императрицы он весьма щедро заботился о своих родных. Отец, имевший до того какую-то должность в провинции, стал сенатором, тайным советником и кавалером ордена св. Александра Невского. В то же время императрица дала ему 80 000 рублей на уплату долгов. Каждой из четырех сестер молодого Мамонова государыня дала по 50 000 рублей чистыми деньгами и на 20 000 рублей драгоценностей.

Примеч. переводчика: Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, 1758-1803. П. С. З. № 17606, 17621, 17940, 17953, 18322, 18333, 18595; Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 387, 392, 398; XXVII, 376, 458, 483, 494; XLII, 16, 22); Письмо Мамонова (Архив, 1865, 633); Переписка Екатерины II с Потемкиным («Русск. Стар»., 1876, XVI, 57, 262, 440; XVII, 29, 31, 33, 37, 207); Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 413, 495); Воронцов, VIII, 60; X, 12; XIII, 163; Дипломатич. документы (Сборник, III, 366, 388); Отзыв Завадовского (Архив, 1833, II, 128); Храповицкий, 12, 13, 39, 65, 79, 85, 93, 150, 197, 252, 290, 308, 337, 489; Щербатов, «Русса. Ст.», 678; Гарновский, его весьма интересные записки в «Русской Старине», том XV. 15, 17, 20, 23, 240, 244, 252, 255, 260, 262, 474, 489, 715; XVI, 8, 26, 203, 211, 399, 402, 420; Энгельгардт, 55, 64, 108; Caetera, II, 314, 331, 379, 455; S6gnr, 1, 420, 421, 423; II, 86, 163; Masson, 108; Карабанов, «Русск. Ст.», IV, 386; Гр. А. М. Дмитриев-Мамонов («Русск. Стар.», 1871, III, 687; V, 253, 461, 396; VI, 415; X, 35); К. П. Гр. А. М. Дмитриев-Мамонов («Русск. Стар.», 1877, XVIII, 369); Вейдемейер, Двор, II, 26; Лонгинов, Драматич. сочинения Екатерины II, 23; Сочин Державина, издан. Грота, VI, 521; IX, 696; Кичеев, Гр. М. А. Дмитриев-Мамонов (Архив, 1863, 87); Карнович, Богатства частных людей, 330; Herrmann, VI, 639; VII, 639, 651, 652; Бантыш-К.. Списки, 234, 327;Долгоруков, ІІ. 178, 319. — В. Б. [22]

CI. ЭКК.

Экк был немецкого или шведского происхождения. Он был очень способный человек, что, в связи с довольно хорошим научным образованием, им полученным, было для него очень полезно. Экк приобрел весьма полезные и приятные сведения. С этим он соединял меткую остроту и веселый нрав, так что его беседа была, в одно о то-же время, и поучительна, и забавна. Он утерял это, однако, в 1780-х годах, последних годах его деловой жизни.

Экк в молодости служил в почтовом ведомстве и стал, наконец, обер почт-директор в Петербурге и член так называемой дешифровочной экспедиции 25, которая стоила невероятных сумм, требовала большего труда и точности, и все-таки дешифрирована больше комбинациями и золотым ключом.

Он не мог скопить состояния; по крайней мере, оно не могло быть значительно. Но большие доходы и милость императрицы дозволяли ему покрывать большие расходы по дому.

Он и его друг Даль умерли один вслед за другим. Экк умер в конце 1780-х годов.

Экк был обер почт-директор, действительный статский советник и кавалер орденов св. Владимира 8-й степени и Северной Звезды 26. Последний он получил во время пребывания в России короля шведского.

Примеч. переводчика: Матвей Матвеевич Экк. П. С. З., № 17,720; Бумаги Екатерины II (Сборник, ХIII, 6, 113, 169, 219, 222, 220, 274, 412; XXIII, 111, 114; XXVII, 38, 199; XLII, 428); Спб. Ведомости, 1764, № 39; Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 460, 507); Бумаги Шереметева (Сборник, XXV, 181); Беседа Екатерины II с Далем (Русск. Старина, 1876, XVII, 3); Dohm, Русский двор (Россия, 1879, 3, 88); Пикар, «Русская Старина». I, 138. — В. Б. [23]

CII. ДАЛЬ.

Даль, сын рабочего на о. Эзеле или в Риге, приобрел хороший навык в счете и письме.

Это преимущество доставило ему место в рижской таможне. Здесь он выказал себя столь полезным для казны, что стал директором. Но он не долго оставался на этом месте.

За свои заслуги он был переведен на такое же место в Петербурге. Он занимал свой пост в столице, равным образом, к большому удовольствию государыни, но, конечно, не к радости купцов, которые ненавидели его за крайнюю строгость.

Даль имел возможность во время службы накопить богатства и получить значительные подарки от великодушия императрицы. Доходами с своего состояния и значительными получениями по службе он мог поддерживать роскошную жизнь и ежедневно угощать знакомых обедами. Ни в одной стране нет такого щедрого гостеприимства как в России; для чужестранца это, конечно, самая любезная и выгодная добродетель. Даль практиковал ее в самом широком смысле, и это тем более удивительно, что он был стар и хвор. У него можно было встретить, как за обедами большей части русских, людей всех классов, и это разнообразие еще более возвеличивало цену гостеприимства.

Он был директор таможни, действительный статский советник и кавалер ордена св. Владимира 2-го класса.

Примеч. переводчика: Герман Юрьевич фон-Даль, † 1789. Арх. Г. С., I, ч. 2, 619; Указы Екатерины II (Осмнадц. век, III, 223); Месяцеслов на 1786 год, 121; Письма Безбородко (Сборник, XXVІ, 450); Воронцов, V, 356; XIII, 42, 44, 104; Беседа Екатерины II с Далем (Русск. Старина, 1876, XVII, 1); Храповицкий, 225; Winkelmann, 434. — В. Б. [24]

CIII. СТЕПАН ШЕШКОВСКИЙ.

Степан Шешковский, человек низкий по происхождению, образованию и нраву, был в царствование Екатерины II ужасом двора и города. Эта государыня назначила его директором тайной канцелярии, или, вернее сказать, великим инквизитором России; эту обязанность он исполнял с страшною строгостью и точностью. Он действовал с возмутительным деспотизмом и не имел ни малейшего понятия ни о снисхождении, ни о пощаде. Шешковский сам хвалился, что обладает средством выпытывать сознание: он бил палкою по подбородку, так что зубы трещали и даже выпадывали. Под страхом смертной казни ни один обвиняемый не мог защищаться. Необходимо заметить, что так обходились лишь с лицами высокопоставленными, потому что преступники из простого звания допрашивались подчиненными ему помощниками. Вот какими средствами Шешковский заставлял сознаваться! Он же сам приводил в исполнение и наказание знатных лиц. Он часто наказывал палками и розгами. Битье кнутом он производил с такою ловкостью, какая дается только продолжительным упражнением. Когда Потемкин возвратился после долгого отсутствия в Петербург и заметил, в числе встречавших его, Шешковского, он громко спросил его:

— Сколько лиц ты сам бил кнутом в мое отсутствие?

Шешковский имел настолько стыда, что отвечал отрицанием на эту «милостивую» шутку. По случаю каррикатур и пасквилей в 1780-х годах в руки Шешковского попали и некоторые придворные. В Петербурге он имел постоянные занятия, но он употреблялся и вне резиденции. Если, напр., что случалось довольно часто, среди недовольных в Москве слышались неприличные речи и императрица узнавала об этом, она полагала, как в 1790-х годах, что открыла зародыш заговора, и старалась уничтожить его, для чего посылала туда Шешковского. Вся Москва трепетала и дело, после наказания кое-кого, опять оставлялось. Мы не считаем приличным называть мужчин и дам, наказанных им в обоих главных городах. Если Шешковский жив еще 27, он, по крайней мере, [25] сидит без дела при человеколюбивом Александре I. В конце царствования Екатерины II он был тайный советник с титулом превосходительства, и кавалер ордена св. Владимира 2-й степени. Его богатства были очень велики, так как он, при всяком случае, получал подарки деньгами и крестьянами. В 1793 году, при заключения турецкого мира, вовсе не касавшегося Шешковского, он получил пенсию в 2 000 рублей.

Шешковский имел сына 28, отличавшегося познаниями, добрыми намерениями и приятным обращением.

Примеч. переводчика: Степан Иванович Шешковский, 1720-1794. П. С. З., № 18,333; Бумаги Екатерины II (Сборник, XIII, 158, XLII, 297); Финанс. документы (Сборник, XXVIII, 87); Комисия Уложения (Сборник, 17, 12); Письма Екатерины II (Осмнадц. век, I, 81, 125, 127, 132; «Русск. Старина», 1876, XIV, 452); Воронцов, XV, 12; Храповицкий, 70, 192, 409; Гарновский, «Русская Старина», том XV, 701; Державин, 637, 641; Castera, II, 371; Карабанов, «Русская Старина», том V, 138; Рассказы де-Саиглена («Русская Старина», 1883, XL, 144); Писание Невзорова Поздееву (Библиогр. Зап., I, 651, 653); Шешковский («Русск. Старина» 1874, X, 781); Калачов, о Шешковском (Архив, 1866, 263); Радищев, С. И. Шешковский (Русск. Старина, 1870, II. 637); Проповедник тобольской семинарии (Кашпирев, III, 403); Братья Чоглоковы (Кашпирев, III, 331); Попов, Описание Александро-невской лавры, 111; Ефремов, Лукин и Ельчанинов, Спб., 1868, 507; Саитов, 150. — В. Б.

CIV. РАДИЩЕВ.

Говорить правду сильным мира сего всегда составляло вернейший путь к несчастию.

Своими познаниями, своими добродетелями и своею деловитостью Радищев заставил позабыть свое ничтожное происхождение. Он имел случай обучаться в Лейпциге и был там настолько прилежен, что, действительно, можно сказать, он собрал целый клад сведений в немецкой, французской и латинской литературе. Эта ученость была тем заслуженнее, что Радищев соединял с нею скромность, какую редко можно встретить. [26]

По возвращении из Саксонии, он определился в таможенное ведомство и оставался в нем до момента своей высылки. Он был достоин занимать высшие места в государстве, но умный человек годится и на незначительном месте. Так как он был человек дельный, то скоро получил высшие места в таможне и был после Даля директором. Дом Даля был единственным домом, где бывал Радищев. Он говорил очень мало и редко прежде, чем его спросят. Но когда имел повод, он говорил хорошо и всегда весьма поучительно. Впрочем, он всегда был сосредоточен и имел вид человека, не обращающего никакого внимания на то, что происходит вокруг него, и занятого предметом, который он обдумывает. Кроме того, он посещал небольшое литературное общество графа Александра Воронцова и его сестры, княгини Дашковой — двух лиц, весьма заметно выделявшихся своим умом и познаниями среди вельмож двора. Сверх того, Радищев имел еще весьма важное разрешение посещать графа Воронцова, так как этот министр был тогда собственно первым и важнейшим начальником таможенного ведомства.

По смерти Даля, Радищев стал директором таможни и статским советником. Орден св. Владимира 4-й степени он получил, будучи еще коллежским советником. На своем новом месте он оставался недолго. В маленькой книжной лавке больших торговых рядов, на Владимирской улице, под № 21, 22 или 24-м, продавалась небольшая русская книжка под заглавием «Путешествие из Петербурга в Москву». На этом пути автору снился сон, который он и рассказывает. Он говорил по этому случаю с большою откровенностью о делах тогдашнего государственного управления, которые вовсе были не пригодны для оглашения их в истинном свете. Между тем, все лица были выведены в книге под вымышленными именами, но в одном случае (и он-то погубил Радищева) императрица была названа: пред императрицей появляется истина под покрывалом, поднимает его и показывает государыне свое окровавленное лицо. Книга расходилась бойко, потому что была написана прелестным, острым языком. Всякий, хотя немного знакомый с тогдашними делами, мог без ключа разгадать намеки. В несколько дней было раскуплено множество экземпляров. Об этом узнал Шешковский. Он взял книгу, объяснил, как всякий, скрытые имена и сделал донос императрице 29. Все находившиеся [27] еще в складе экземпляры были конфискованы, лавка закрыта и собственник загублен. Это было сделано тайком, но о нем никогда уже более не было слышно. От него же было узнано, что автор книги Радищев. У него был сделан обыск и открылось, что он же и напечатал книгу. Все, знавшие Радищева, также удивились этому, как и пожалели о судьбе, его ожидавшей. Находили, что это предприятие вовсе не соответствует его известной осторожности. Если бы он только не называл императрицы в этой книге, его нельзя было бы изобличить в злом намерении. Вероятно, он полагал, что его не откроют, так как он жил в отдаленной части города, в Ямской, и происходившее в его доме не могло быть наблюдаемо, так как он все делал сам и не имел помощников и так как отдал книгу в маленькую лавку, где торговля не бросается в глаза. Между тем все дело до мельчайших подробностей стало известно тайной полиции. Такому опытному сыщику, как Шешковский, были открыты даже мысли; избежать его рук было немыслимо. Несчастный Радищев попал в его лапы. Вскоре прошел слух, что он сослан в Сибирь. Это было в начале 1790-х годов. Большая часть петербуржцев забыла уже о нем, когда, два года спустя, о нем вновь заговорили. Несчастный, хотя и в Сибири, содержался довольно сносно. Начальник того места, где содержался Радищев, был человек доброго сердца; восхищенный беседою Радищева, он предоставил ему всевозможные вольности, в том числе и употребление письменных принадлежностей. Радищев, одержимый стремлением всегда, даже и без вызова, говорить правду или, лучше, писать правду, опять написал произведение, подобное первому, и отправил рукопись, но куда — мы не знаем. Несчастный опять был открыт. Его отправили за несколько сот верст далее, в более строгое заточение, лишили его любимых занятий и всех удобств. Вскоре затем он умер.

Екатерина II, более человечная, чем Потемкин, который в большей части книги мог прочесть свою собственную историю, приняла участие в осиротевших детях Радищева и озаботилась воспитанием их.

Эта история имела влияние и на защитников Радищева, графа Воронцова и княгиню Дашкову. Об их связи с ним было известно всем. Их обвиняли в участии в книге, и они должны были защищаться перед тайной инквизицией. Они не были наказаны, но утеряли свое значение в глазах императрицы и, мало по малу, должны были удалиться и от двора, и от дел. [28]

Конфискацией книги все-таки не помешали тому, чтоб она стала известна. В России появились списки с этой книги и несколько экземпляров проникло даже заграницу. «Die Orakel zu Endor» сообщает много мест, составляющих извлечения из этой книги.

Примеч. переводчика: Александр Николаевич Радищев. 1749-1802. П. С. З., № 19,647; Арх. Г. С., I, ч. 1, 593; ч. 2, 737; Бумаги Екатерины II (Сборник, XLII, 84; Архив, 1872, 547; Сочинения Екатерины, изд. Смирдина, III, 392); Допрос Радищеву (Воронцов, V, 430); Рапорт иркутского наместнического правления (Русск. Стар., 1872, VI, 436); Повинная Радищева (Воронцов, V, 423); Рескрипт Павла I («Русск. Старина», 1882, XXXVI, 499); Прошение Радищева (Чтения, 1862, IV, 197); Письма Радищева (Сборник, X, 113; Воронцов, V, 284, 381, 404; XII, 411); Радищев, Житие Ушакова (Осмнадц. век, II, 296); Его-же, Записка о торговле с Китаем (Воронцов, V, 390); Его-же, Письмо к другу (Русск. Старина, 1871, IV, 294); Разбор «Путешествия», писанный Екатериною II (Воронцов, V, 407); Воронцов, V, 220, 401, 402; IX, 181, 212, 231; X, 5; XIII, 104, 199, 201; XXI, 299; Из письма иркутского наместника (Воронцов, XXIV, 214); Храповицкий, 339, 340, 344; Ильинский, III, 415; Caetera, II, 371; Masson, 229; Записки Селивановского (Библиогр. Зап., I, 518); Из семейного архива села Вытебити (Архив, 1870, 932, 945, 947, 950, 953); Карабанов, 484; Лонгинов, Источники для изучения Радищева (Архив, 1868, 1816); Лонгинов. Заметки (Архив, 1863, 448; Библиогр. Зап. II, 539); Радищев, А. Н. Радищев (Русский Вести., 1858, XVIII, 379); А. Н. Радищев (Чтения, 1865, III, 67); Шугуров, Радищев и его книга (Архив, 1872, 927); Н. Радищев, А. Н. Радищев (Русск. Стар., 1872, VI, 573); Незеленов, А. Н. Радищев (Истор. Вести., 1882, XII, 11); Сухомлинов, Радищев (Сборн. акад. наук, XXXII, № 6); Вейдемейер, Двор, II, 120; Евгений, 11, 139; Бантыш-К., Словарь, IV, 258; Кн. Голицын, Современные известия о Радищеве (Библиогр. Зап., I, 729); Лонгинов, Кутузов и Радищев (Современник, 1856, VIII. 147); Проза Пушкина (Библиогр. Зап., II, 161); Новиков, «Живописец», 1772, 33; Соч. Державина, изд. Грота, IX, 722; Саитов. 110. — В. Б. [29]

СV. ГЕРМАН.

Человек, происходивший из простого народа и возвысившийся, мало по малу, только своими талантами и своею храбростью, заслуживает, конечно, почтения нации, которой он принес плоды своего ума и характера.

Герман был сын деревенского кузнеца из Преща в Саксонии. Он изучал на родине богословие и затем отправился с рекомендациями в Лифляндию, где получил место дворецкого. Его барин, которому он заявил о своей страсти к военной службе, одобрил его намерение стать солдатом и добыл ему вскоре первый военный чин. Герман стал известен генералу Бауеру, который, заметя в нем способного и предприимчивого малого, отдал его в учение и доставил ему выгодное место. Он не раз отличался и был щедро награждаем. Во вторую турецкую войну ему посчастливилось взять в плен известного Батал-Бея 30 анатолийского. За эту победу, не стоившую большего труда такому человеку, как Герман, он получил 600 крестьян в Финляндии. В каждой другой провинции это был бы весьма значительный подарок, но в этой каменистой стране он ничтожен. Гораздо славнее было то, что он получил знак отличия военного ордена св. Георгия 2-й степени. Генерал Бауер 31 и он были единственными лицами, которые начали получать ордена св. Георгия 2-й степени. [30]

Павел I назначал его в губернаторы Мальты, чем он, конечно, не мог стать. Еще много раз Герман доказал свои военные таланты.

Богатств он не собрал, но знаков отличия добыл много. В конце прошлого столетия он был генерал-лейтенант, генерал квартирмейстер и кавалер орденов св. Александра Невского, св. Анны и большего креста 2-й степени Георгия.

Жив ли он еще, нам неизвестно.

Его жена была дочь статского советника и знаменитого гидравлического архитектора Гергардта.

Примеч. переводчика: Иван Иванович Герман, П. С. З., № 17,606; Арх. Г. С. I, ч. 1, 817, 828, 986; ч. 2, 786; Финанс. документы (Сборник, XXVІІI, 433); Журнал кампании по кавказской линии (Отеч. Зап., 1826, XXIV, 362); Воронцов, X, 60, 64, 66; XX, 421; Энгельгардт, 117, 214, 216; Вейдемейер, Двор, II, 77; Бантыш-К., Словарь, II, 23; Списки, 331; Барабанов-Долгоруков, 188; Де-Пуле, Литва в исходе XVIII века (Осмнадц. век, IV, 135, 195, 201).

В. А. Бильбасов.

(Окончание следует).


Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1886 г., т. L, апрель, стр. 1-180; т. LI, июль, стр. 1-20.; т. LII, октябрь, стр. 1-24; изд. 1887 г., т. LIII, стр. 299-328 март, стр. 533-550; т. LIV, стр. 35-46.

2. Дубянский, женатый на Марии Константиновне Шарогородской, имел четырех сыновей: Михаила (1733-1776, ) Федора, Захара (1743-1765) и Якова (1745-1807). О смерти Захара упоминает Порошин, 580; Саитов, 46.

3. Елизавета Федоровна (1747-1779), замужем за князем Яковом Петровичем Долгоруким. Саитов, 44. — В. Б.

4. Граф Строгонов — бесспорно один из ученейших эстетиков в России. Его огромные богатства доставили ему средства составить прекраснейшие собрания картин, антиков и редкостей. Этот достойный человек достиг уже глубокой старости. Он обер-камергер и кавалер русских и польских орденов. Его сын — также заслуженный человек и уже министр.

5. Она дочь князя Петра и внучка князя Никиты Трубецкого. Об обоих этих лицах было уже говорено кое-что в этой книге.

6. В первую турецкую войну генерал Толстой стяжал себе славное имя. Оба графа Толстые, занимающие теперь (1808 г.) важные государственные должности при русском дворе, его сыновья. Он умер в 1780-х годах.

7. Вейкгард стал жертвою интриги. В Петербурге им вовсе не так дорожили, как он того заслуживал. Он очень грустил, что был вырван из своего счастливого положения. Его брат — искусный врач в Петербурге.

8. Кельхен — придворный медик и опытный врач.

9. См. «Русский Архив», изд. 1886 г., тетрадь 4-я, весьма подробные и интересные записки Вейкгарда о придворном значении, болезни и смерти Ланского. — Ред.

10. Муж этой дамы был сделан, по смерти Ланского, флигель-адъютантом и полковником, но вскоре вышел в отставку и живет (1808 г.) доходами с своего большего имения.

11. Именной указ Екатерины II сенату от 7-го июля 1784 г. (Архив, 1880, II, 151). — В. Б.

12. Этот дом находится (1808 г.) насупротив Зимнего дворца. Большой подъезд и балкон из прелестного серого, белого и красного мраморов. В этом дворце довольно обширный театр, где даются обыкновенно немецкие представления.

13. Три сестры Ланского: Авдотья Дмитриевна была замужем за И. Л. Чернышевым, Елизавета Дмитриевна — за И. И. Кушелевым и Варвара Дмитриевна — за Н. М. Мацневым. — В. Б.

14. Два брата — Степан Дмитриевич и Павел Дмитриевич. — В. Б.

15. Изображение резано на меди англичанином Джемсом Уолкером.

16. Эта палочка была из черного дерева с золотым набалдашником, на котором эмалирован императорский орел.

17. Rulhiere, IV, 325; Воронцов, XXI, 284. — В. Б.

18. Князь Дашков вышел в отставку генералом, женился и жил в Москве только для науки.

19. Его звали Левашев, он был флигель-адъютант, маиор гвардия и генерал-лейтенант. Павел I сделал его генералом от инфантерия. Еще прежде он был кавалером ордена св. Александра Невского.

20. Это был тоже Левашев, и именно тот, который отправился путешествовать с Ермоловым.

21. Хан Сабин-Херай был несправедливостями Потемкина вынужден бежать в Константинополь, где и был удавлен.

22. Оба изображения, которые можно видеть в эрмитаже, резал на меди Джемс Уолкер, и они продавались всюду. Подпись под изображением императрицы замечательна во многих отношениях:

Reconnois, vers le Nord, l'aimant qui nous attire,
Cet heureux conquerant, profond legislateur.
Femme aimable, grand homme, et que l’envie admire,
Qui parcourt Ses Etats, у verse le bonheur.
Grande en l’art de regner, savante en l’art d’ecrire,
Repandent la lumiere, ecartant les erreurs.
Si le sort n’avoit pu Lui donner un Empire,
Elle auroit eu toujours un Throne dans nos coeurs.
L’original se trouve dans la collection
de S. E. Mr. le Comte do Mamonow.

Стихи тогдашнего французского посланника графа Сегюра.

23. Нынешняя (1808 г.) графиня Литта.

24. Они помещены в «Theatre de l’Hermitage», изданном в Париже, 2 т., in 8°. Авторами этих пьес были: императрица, граф Сегюр, Кобенцеиь, Мамонов, Строгонов и известный Эстад, который был казнен в Париже. Лучшие пьесы принадлежат Сегюру.

25. Дешифровочные экспедиции стоили императрице больших сумм (например, рижская 20 000 рублей ежегодно) и были бесцельны. Из их труда получались лишь ненадежные комбинации. Единственный или, до крайней мере, вернейший ключ — все-таки золотой.

26. Когда великий князь Павел отправлялся путешествовать под именем графа Северного, у Экка взяли орден Северной Звезды, сделали с нее снимок, и им пользовался вел. князь во время своего путешествия.

27. Шешковский умер в 1794 году. — В. Б.

28. Иван Степанович Шешковский, 1763-1818, дослужился до бригадира. Его сестра, Марья Степановна, была за тайным советником и сенатором Митусовым. — В. Б.

29. Сочинения Державина, изд. Грота, VIII, 692. — В. Б.

30. Батал-бей был уже стариком, когда имел несчастие попасть в плен. Он был привезен в Петербург, где получил, по великодушию императрицы, пенсию в 12 000 рублей. Тем не менее, он был недоволен своею судьбою и, по его характеру, причина этого была весьма естественна. Перед войною он зарыл все свои драгоценности, при чем ему помогали двое его верных слуг. Но этот старый злодей, из опасения, что они выдадут его тайну, убил обоих слуг, которые по праву могли бы назваться его друзьями. Батал-бей имел вскоре причины раскаяться в этом позорном убийстве. Явились русские, под предводительством Германа, и взяли его в плен. Он был увезен и должен был потерять свои сокровища, которые иначе стали бы добычей врага. Он не мог бы оставить их своим детям, так как дети никогда не получили бы их от турок; взять их сам он также не мог, потому что при заключении мира он не был обменен, а при обмене лишился бы головы.

31. Бауер был великий инженер и стяжал большие заслуги в украшении Петербурга. Он умер в начале 1780-х годов.

(пер. В. А. Бильбасова)
Текст воспроизведен по изданию: Русские избранники и случайные люди. Составил Георг фон-Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II, 1787-1796 // Русская старина, № 10. 1887

© текст - Бильбасов В. А. 1887
© сетевая версия - Strori. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1887