СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕОРГ ФОН-ГЕЛЬБИНГ

РУССКИЕ ИЗБРАННИКИ И СЛУЧАЙНЫЕ ЛЮДИ В XVIII-М ВЕКЕ ¹

RUSSISCHE GUENSTLINGE

LXIII. ДМИТРИЙ ВОЛКОВ.

Другу истории ничего, конечно, не может быть приятнее, как если он, усталый от чтения подробностей о целой массе незначительных или злых выскочек, встречает иногда человека, который возвышается, благодаря своим дарованиям, оказывается необходимым государю и его министрам, полезным нации, и ошибки которого, относящиеся по большей части лишь к образу его жизни, служат, кажется, лишь к тому, чтобы выставить еще более совершенство его главных качеств. В этом случае историк уподобляется путнику, который долго бродил по печальным и бесплодным путям, по диким и необделанным местностям, или по песчаным пустыням и, наконец, вступает на тропинку, по которой может продолжать свой путь с удобством и удовольствием, и где окрестности, своими небольшими уклонениями от красоты природы, становятся тем более очаровательными.

Дмитрий Волков ², русский простолюдин, был случайным образом так счастлив, что получил весьма порядочное образование. Прослужив в нескольких канцеляриях и доказав всюду свою годность, он, в царствование императрицы Елизаветы, поступил секретарем в так называвшуюся тогда конференцию ³. Здесь он [2] был очень полезен. Не было ни одной политической тайны при русском дворе, в которую он не был бы посвящен. Все донесения в конференцию и все поступавшие в нее бумаги Волков должен был, прежде чем эти бумаги представлялись императрице, переработывать таким образом, чтобы они были в состоянии поддерживать в императрице ненависть к Пруссии. Во время семилетней войны, он, благодаря своей страсти к картам, оказался в таком затруднительном положении, что даже его высокий ум не мог спасти его. Он вдруг исчез и покинул, самым недостойным образом, свою жену, детей и, во всяком случае, весьма блистательную карьеру. Так как он изготовлял иностранные паспорты, то полагали, что он взял себе паспорт и отправился в Берлин, чтобы там изменнически продать государственные тайны русского двора. Этим были очень озабочены и обратились к посланникам дружественных дворов в Берлине, чтобы разыскать его там. Как только до слуха Волкова, скрывавшегося в одном из темных притонов, дошли эти подозрения, он явился, чтоб, по крайней мере, с этой стороны спасти свою честь. При дворе были рады вновь увидеть его и искупили его возвращение уплатою его карточных долгов. Вскоре после этого он поссорился с графом Бестужевым и разоблачил его план об устранении великого князя от престолонаследия, что и было причиною возвращения русских войск из Пруссии. Вследствие этого обстоятельства Бестужев пал; Волков же, не получив никакого выдающегося места, остался главною личностью в русском кабинете.

Петр III, благодарный Волкову за услугу, оказанную ему в прежние годы, оказывал ему большое доверие и возлагал на него важные поручения. Император ничего не предпринимал без совета и решения Волкова и, можно сказать, что этому человеку принадлежит значительная доля в славных и благодетельных деяниях монарха. Он был настолько правдив, что предъуведомил своего государя о возмущении, которое готовилось против него. Проницательный ум Волкова разведал почти весь план возмущения, но несчастный государь был настолько уверен в своей безопасности, что пренебрег советами своего друга, верным указаниям которого должен был бы следовать.

Екатерина II знала предприимчивость Волкова и его преданность ее мужу. Она приказала поэтому арестовать его и не раньше освободила, как уже вполне утвердившись. Она знала его пригодность, но не хотела держать его около себя. Говорят, будто эта государыня удалила от себя многих умных людей, не желая показать [3] даже и вида, будто она управляет при их помощи. Как бы ни было, известно, однако, что Волков удалился от двора и получил место в Оренбурге. Но при посредстве своих друзей его скоро вернули. Его назначили полициймейстером и, наконец, действительным тайным советником и губернатором Петербурга — место, которым он до самой своей смерти управлял весьма разумно, Когда в Москве свирепствовала чума, он был послан туда и, благодаря его целесообразным распоряжениям и неусыпным трудам, эта ужасная болезнь была сдержана и подавлена ⁴. Его всюду употребляли, потому что при всех обстоятельствах он предлагал наиболее разумные мероприятия. Так, в 1772 году, он был назначен ехать с Орловым на конгресс в Фокшаны, но должен был остаться еще в Москве, где его присутствие оказалось крайне необходимым.

Нам неизвестны ни год его смерти, ни ближайшие подробности о его семье.

Волков обладал просвещенным умом, говорил очень хорошо на многих языках, хотя не выезжал из России, хорошо знал свое отечество, знал человеческое сердце и вообще был светлая голова, когда либо рождавшаяся в России. Он всегда занимался политическими делами и мог поэтому знать, насколько это возможно для иностранца, сильные и слабые стороны остальных европейских государств и судить об их взаимных естественных и политических отношениях. Все, кто знал Волкова, хвалят его как мужа, отца и друга.

Примечание переводчика. Дмитрий Васильевич Волков, 1718-1785. П. С. З., № 18333; А. Г. С., I, ч. 2, 409; Бумаги Петра В., II, 77; Рескрипт Елизавета (Воронцов, II, 630); Бумаги о побеге Волкова (Воронцов, VII, 497); Донесение о поимке Волкова (Воронцов, XXV, 200); Письма Волкова (Архив, 1874, II, 336; «Русск. Стар.», 1874, XI, 479; 1877, XVIII, 372, 576, 744; XIX, 137; Воронцов, XXIV, 117); Доклады Волкова (Сборник, X, 329, 364); Дипломат. документы (Сборник, III, 466; XII, 12, 172, 182, 341; XVIII, 34, 118, 345, 422); Комиссия Уложения (Сборник, IV, 56, 314; ХХXII, 171; XXXVI, 10; XLIII, 210); Месяцеслов с росписью на 1774 г.; Финансов. документы (Сборник, ХХVIII, 45); Письма Екатерины II (Архив, 1870, 546; Осмнадц. век, I, 67, 75, 77, 79, 87); Бумаги Екатерины II (Сборник, VII, 278; X, 327, 328; XXVII, 5, 25); Письма Шувалова (Беседа, 1860, II, 228; Архив, 1870, 1401); Воронцов, II, 287, 365; IV, 106; V, 24; VI, 314; VII, 530, 551; Миних, 95; Порошин, 346; Catherine, 319, 320; Castera, I, 190, 196, 227, 271, 294, 322, 365; Щербатов, 674; Болотов, II, 225, 231; Russie, 128, [4] 139; Шаховской, 134, 163; Рассказы Львовой («Русская Старина», 1880, ХХVIII, 339); Вейдемейер, Двор, І, М0; Бантыш-К., Словарь, I, 322; Списки, 222, 311; Лонгинов, Пособники Екатерины II (Осмнадц. век, III, 352); Рудакова, Д. В. Волков («Русск. Стар.», 1874, IX, 168); М. И. Семевский, Шесть месяцев из русской истории (Отеч. Зап. 1867, VII); Лонгинов, Заметка (Архив, 1863, 397); Соч. Державина, изд. Грота, IX, 630; Соловьев, Птенцы Петра В. (Русск. Вести, 1861, I, 105); П. Т. Волкова («Русск. Стар.», 1873, VIII, 94); Herrmann, V, 146; Соловьев, XXIV, 97; XXV, 9, 14, 34, 39, 242; XXIX, 125, 169, 174. — В. В.

LXIV. БРЕССАН.

Царствование Петра III уже и тем выдается с хорошей стороны, что в течении шести месяцев оказался только один ⁵ «избранный» человек, составивший при нем свое благополучие. И это даже благополучие было весьма умеренно и его получил человек достойный, соединявший и необыкновенные познания в своей специальности, и редкую честность.

Брессан, родом из Монако, в Италии, провел часть молодости во Франции, где получил очень хорошее образование и приобрел полезные сведения в камеральных науках, в искуствах и торговле. Как человек бедный, он искал счастия в чужих странах и нашел его в России, где тогда царствовала Елизавета и куда он попал совершенно случайно. Здесь он выдавал себя за француза, зная, что это служит хорошею рекомендацией в стране, которая тогда только что начинала цивилизоваться. Его предложили великому князю Петру в камердинеры. Петр взял его и был им чрезвычайно доволен. Ему тем более приятно было услышать, что Брессан собственно итальянец, что он неохотно отказывался от своего предрассудка считать всех французов легкомысленными и ненадежными. Мало-по-малу честный Брессан заслужил полное доверие своего государя.

Как только Петр вступил на трон, он озаботился дать Брессану хорошее назначение и вознаградить его преданность. Он сделал его голштинским камергером и бригадиром, директором [5] гобелэновой фабрики ⁶ в Петербурге, президентом мануфактур-коллегии, директором всех зависимых от коллегии фабрик и, наконец, русско-императорским статским советником.

Во время восшествия на престол Екатерины II Брессан дал блистательное доказательство своего присутствия духа и своей верности императору. В это ужасное утро сторонники императрицы признали, что для успеха их предприятия было бы хорошо прервать сообщение с Ораниенбаумом, чтоб Петр III не был извещен до времени о ходе восстания. Чтоб исполнить это, они хотели занять Калинкин мост, ведущий на дорогу в Ораниенбаум. Они так и сделали, выставив на мосту отряд войска и тем прервав по нем всякое сообщение. Но Брессан упредил их. Как только он услышал, что вспыхнуло восстание и угнал о поведении императрицы, поступки которой давно уже казались ему подозрительными, он написал императору записочку, в которой излагал ход дела, насколько это было ему известно. Эту записочку он отдал своему верному слуге, переодел его мужиком, посадил в крестьянскую маленькую таратайку в одну лошадь и послал его в Ораниенбаум, с строгим наказом, отдать записку только в руки императора. Едва этот переодетый мужик переехал мост, как явились войска, чтоб занять его. Брессан исполнил свою обязанность, но Петр III не исполнил своей. Он получил записочку своего верного слуги, но у него недоставало предприимчивости, которая должна бы воодушевить его, чтоб последовать советам своего друга.

По смерти Петра III Брессан потерял все. Он стушевался. Впрочем, мы не знаем ничего о судьбе этого хорошего человека.

Примеч. переводчика. Александр Иванович де-Брессан, Финансовые документы (Сборник, XXVIII, 51, 87); Catherine, 176, 182, 224; Castera, I, 241, 250; Rulhiere, IV, 381, 423; Воронцов, V, 477; Лонгинов, Пособники Екатерины II (Осмнадц. век, III, 353); Herrmann, 296. — В. В. [6]

LXV. ГРИГОРИЙ ОРЛОВ I.

Маловажные, в начале почти незаметные, обстоятельства были издавнв рычагом самых важных событий. Нерадивость русского государственного министра графа Панина ⁷, положившего в карсупру не читая, поданную ему во время карточной игры депешу из Константинополя с примирительными предложениями Порты, и забывшего о ней, привела к первой турецкой войне в царствование последней русской императрицы; насмешливые донесения русского дипломата в Стокгольме, забавлявшие Екатерину II и взбесившие Густава III, когда он узнал о них, вооружили Швецию против России во время второй турецкой войны; а один взгляд этой императрицы, полный печали и рассеяния, брошенный ею из окна, еще великою княгинею, и подхваченный, стоявшим насупротив, красивым Орловым, произвел впоследствии самые неожиданные события..

Фамилия Орловых не прусского происхождения, как утвеждали; она принадлежит к стародворянским родам русского государства. Нам, однако, неизвестно, объясняется-ли ее происхождение маленьким городом Орловым, при реке Вятке, Казанской губернии, или другими небольшими местечками Орловыми, или же оно более знаменито.

По сведениям, сообщенным графом Алексеем Орловым, которые, быть может, ради определения ранга, были составлены в слишком выгодном смысле, отец их, Григорий Орлов, занимал в царствование Петра I место почти полковника стрелецкого войска; будучи 53 лет, он женился на девице Зиновьевой, девушке 16 лет, и прижил с нею девять сыновей. Четверо из них умерли, вероятно, детьми; но пятеро хорошо нам известны. Они носили имена: Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира. О каждом будет сказано отдельно. [7]

Три старшие брата, из которых Григорий был вторым, вступили в шляхетский кадетский корпус, где получили очень хорошее военное образование и особенно изучили главнейшие иностранные языки, немецкий и французский. Из корпуса Григорий вышел в гвардейский пехотный полк, но вскоре, вероятно, по собственному желанию, был переведен в артиллерию. Он был красивейший мужчина севера и это преимущество содействовало ему к приобретению места адъютанта при генерал-фельдцейхмейстере. В это время, вследствие открывшейся его связи с одною дамою, он имел неприятности и уже почти лишился было свободы, но это прошло ему еще благополучно. Григорий и его три брата, так как к ним присоединился уже и Федор, жили в полном согласии. Они продали довольно порядочное имение своего отца и проживали капитал, вращаясь всегда в веселом, но неизысканном обществе, ведя картежную игру и своими выходками заставляя говорить о себе и при дворе, и в городе. Состояние их было прожито и на место его явились долги. Так как они скоро потеряли кредит, то положение четырех братьев стало довольно опасным, но их спасали ум и счастливая карточная игра.

Когда, в царствование Елизаветы, взятый во время семилетней войны русскими в плен прусский граф Шверин ⁸ должен был прибыть в Петербург и затруднялись в выборе людей, которые соединяли бы приличную внешность с решимостью и мужеством, кому-то вспало на мысль, что Григорий Орлов, бывший уже офицером, мог бы быть пригоден в этом случае, так как он обладает всеми требуемыми качествами и, сверх того, ничего не делает, кроме бесчинства в публичных домах Петербурга. Григорий, действительно, получил это назначение. Прибыв с графом Швериным, которому назначили для житья воронцовский, ныне строгоновский, дом, на углу Проспекта и Мойки, Орлов поселился в небольшом доме ⁹ по близости, чтоб всегда быть под рукою.

В этой же местности стоял тогдашний зимний дворец, в котором помещалась императорская фамилия. Рассказывают за достоверное, что Екатерина после одной из неприятнейших сцен, которые она имела иногда с императрицей или с своим [8] супругом, открыла, чтоб освежиться, окно и ее взгляд упал на Орлова. Это мгновение решило все. С этого времени Григорий Орлов делается не только известным великой княгине, но и приобретает ее благосклонность.

Финансы этой цесаревны, как супруги наследника престола, были очень ограничены. Она не могла удовлетворять расточительности приближенных к ней Орлова и его братьев, и была в затруднительном положении. Это положение стало особенно затруднительно в первые шесть месяцев 1762 года, когда важные обстоятельства потребовали больших издержек. Примеры удавшихся заговоров из новейшей истории русского двора возбудили в Екатерине мысль о возможности подобного предприятия. Эта мысль о перевороте была сообщена Григорию Орлову и отсюда произошел формальный проект. Братья Орлова принимали в этом живейшее и существенное участие; Орлова квартира стала теперь местом заговора. Братья Орлова приняли на себя труд переманить гвардию на сторону императрицы, между тем как сама государыня предоставила своей подруге, княгине Дашковой ¹⁰, привлечь некоторых придворных вельмож к интересам Екатерины. Для этого требовалась только ловкость, для привлечения же гвардии нужны были также и деньги. Чтоб иметь в своем распоряжении большие суммы, пришли к мысли добыть поручику Григорию Орлову вакантное тогда место казначея при артиллерийском ведомстве. Императрица рекомендовала его через третьи руки. Генерал Пурпур ¹¹, бывший в то время его начальником, возражал, правда, что негодится столь значительную кассу доверять столь молодому и во всяком случае не вполне порядочному человеку; однако, и он замолчал, наконец, когда услышал, что рекомендация исходит из высших сфер. Обладание значительными суммами дало Григорию Орлову возможность действовать в пользу императрицы. Петр III утомлял и раздражал войска прусскими военными упражнениями; Орловы разжигали это недовольство войск и раздавали солдатам, от [9] имени императрица, небольшие сумма. Одною рукою они сеяли во всех гвардейских полках семя недовольства императором, а другою раздавали благодеяния императрицы. Таким образом, они приобрели в свою пользу, прежде всего, два баталиона Измайловского полка, бывшего под командою Кирилла Разумовского, который под рукою объявил уже себя за императрицу.

Известно, что революция должна была произойти лишь тогда, когда император отправился ба в поход против Дании, но что ее произвели ранее, потому что Пассек, один из заговорщиков, проболтался в пьяном виде и бал уже арестован. К счастию для предприятия, все уже было готово и страшная завеса могла быть поднята в каждое мгновение без всякой опасности. Это и было сделано по поводу ареста Пассека. Заговорщики решились начать дело, не спрашивая императрицы. Еще в ту же ночь Алексей Орлов поехал в Петергоф за императрицей. Григорий остался в городе, картежничал и бражничал всю ночь напролет с известном Перфильевым ¹², имевшим от Петра III поручение наблюдать за приверженцами Екатерины, которые не были ему вполне неизвестны ¹³. Орлов проиграл Перфильеву в эту ночь несколько тысяч рублей. Под утро, когда уже никакие усилия Перфильева не могли быть опасны, он его отпустил, а сам отправился в гвардейские полки, и все было готово прежде, чем императрица прибыла в Петербург. Григорий поехал ей на встречу; он закричал ей, что все готово! Поспешили к гвардии, революция началась и имела желанный успех.

В тот же вечер, императрица, во главе довольно значительной армии, отправилась, верхом, по дороге в Петергоф, чтоб там, порабощением Петра III ¹⁴, в случае, если-б он вздумал оказать сопротивление, окончить революцию. Григорий был в свите государыни. Только на другой день поутру прибыли в Петергоф. Из Петергофа Орлов с Измайловым ¹⁵ отправился в Ораниенбаум, но не добился свидания с императором. Жалким отречением императора окончилась революция.

В этот же день все возвратились в Петербург. Вечером был прием во дворце Летнего сада, и при этом-то обнаружилось [10] для всех придворных то обстоятельство, которое до того было для них тайною. За день до этого Орлов ушиб колено. Так как он не мог стоять, то сидел в кресле и, что особенно знаменательно, рядом с троном. Когда вошли генералы, Орлов извинился, что не может встать; немного времени спустя, эти же генералы должны были вставать перед ним. Делу была придана еще большая огласка. Орлов занял иного комнат в императорском Зимнем дворце, близь новой государыни и, по примеру великих предшественниц Екатерины, императриц Анны и Елизаветы, был торжественно представлен всему двору, еще при жизни Петра III, как избранник и приближенный к государыне.

Награды за важные услуги, оказанные Григорием Орловым, начались с того, что императрица дала ему камергерские ключи и орден св. Александра Невского. Затем вскоре последовали графское достоинство ему и его братьям и почетные должности, именно: генерал-адъютант императрицы, генерал-директор всех укреплений, шеф кавалергардов, полковник конной гвардии и президент суда над новыми переселенцами. Наконец, он стал генерал-фельдцейхмейстером, кавалером русской голубой ленты и различных иностранных орденов и имперский князь. Он был, сверх того, долгие годы единственный русский, имевший счастие носить в петличке портрет своей государыни. Этот портрет был украшен огромным брильянтом, так называемым плоским алмазом, имевшим форму сердца. Что его богатства измерялись мильонами, понятно само собою. К этому присоединяется еще великолепный штегельмановский дворец ¹⁶ в Петербурге, на Мойке ¹⁷, императорские дворцовые имения, Гатчина ¹⁸ и Ропша ¹⁹, где умер Петр III, и весьма значительные земли в Лифляндии, Эстляндии и особенно в России.

Могущество Орлова равнялось уже власти государя. По запискам за своею подписью он мог брать из всех императорских касс до 100 000 рублей. Но его значение должно было еще более возвыситься. Екатерина и он хотели сочетаться браком. В 1762 и 1763 годах был весьма искусно распущен слух об этом брачном проекте, чтоб разузнать мнение нации и двора. Этому неоспоримому доказательству ослепления императрицы воспротивились графы Бестужев, Воронцов и Панин, три лица, ставшие в [11] русской истории один — опозоренным, другой — известным, третий — прославленным. Так как этому проекту не суждено было осуществиться, то Орлов, в виде возмездия, был возведен в княжеское достоинство, диплом на которое императрица, однако, удержала еще у себя.

Этот избранник, виновный в большой небрежности относительно управления разнообразными, требовавшими постоянных занятий, должностями, особенно же надзора за переселенческим ведомством, всегда, однако, с первой минуты своего знакомства с императрицей, выказывал неизменную ей преданность. Его предупредительности, его решимости и его мужеству обязана императрица тем, что были открыты и уничтожены три заговора против нее.

Но если со стороны Орлова все еще продолжалась, лишь на мгновение прерываясь, верная. преданность, то со стороны Екатерины склонность уступила свое место решительному равнодушию. Сам избранник дал к этому повод грубым, всегда весьма своевольным, поведением в своей частной жизни. Орлов не имел понятия о приличии. Екатерина поняла, как было хорошо, что не состоялся ее брак с Орловым. Она стала подумывать, как бы удалить его, ставшего уже ей в тягость. Случай к этому скоро представился: в 1771 г. чума в Москве так свирепствовала, что там умерло 150 000 душ и нужен был человек высокого положения, который постарался бы прекратить бедствие мудрыми мерами. Сама императрица представила своему избраннику что так как он всю войну мирно прожил в Петербурге, то теперь поездкой на короткое время в Москву и своими там усилиями, он мог бы стяжать живейшую благодарность нации. Граф Орлов выехал в Москву с многочисленною свитою; его сопровождал очень искусный хирург Тодте ²⁰. Предусмотрительными и целесообразными мерами этого человека, особенно же тайного советника Волкова, не только было задержано дальнейшее развитие болезни, но даже гнезда заразы были искоренены ²¹. Орлов возвратился в Петербург, но должен был выдержать карантин. Когда он появился в Петербурге, его приняли с лицемерною радостью. В честь его была выбита медаль, на которой он, как второй Курций, [12] прыгает в преисподнюю. В Царском Селе ему была воздвигнута, по обычаю римлян, мраморная триумфальная арка. Эта арка, как бывало иногда и в древние времена, была не знаком победы, но назначалась к тому, чтоб напоминать потомкам о великих гражданских заслугах.

Императрица и ее друзья, ставшие теперь противниками Орлова, думали только об удобном поводе удалить его навсегда, и повод вскоре был найден. В Фокшанах, небольшом городе Валахии, на границе Молдавии, должен был открыться конгресс для окончания турецкой войны. Было предложено Орлову принять на себя переговоры о мире и этим путем вторично заслужить благодарность нации. Гордость ослепила его; он не видел западни, ему расставленной, и попал в сети. Приготовления к путешествию могущественнейшего государя не могли быть сделаны с большими издержками. Он имел маршалов, камергеров, камер-юнкеров, пажей, императорских слуг и великолепные экипажи. Соответственно этому были кухня, погреб и все остальное. Драгоценности на его костюме достигали чудовищной цены. Впрочем, понятно, что граф Орлов участвовал в переговорах только своим именем, работа же была возложена на других. Тем не менее, цель его поездки не была достигнута. Он вел себя с таким высокомерием, что возмущал всех; он дурно обходился даже с турками.

Он был еще в Фокшанах, когда, в сентябре 1772 года, узнал, что, по рекомендации его врага, графа Панина, императрица приблизила ко двору офицера Васильчикова. Орлов рассвирепел при этом известии. Он тотчас же бросился в кибитку ²², парой, и день, и ночь летел в Петербург. Он полагал, что может неожиданно явиться в Петербурге, но здесь догадывались о его поспешности и приняли меры. На встречу ему был послан курьер с письмом императрицы. Она писала ему, что «нет надобности выдерживать карантин, но она предлагает ему избрать пока Гатчину местом своего пребывания». Курьер, везший ему это письмо встретил его на дороге. Орлов был близок к отчаянию. Было бы несправедливо назвать это чувство оскорбленною любовью; это был только стыд видеть себя обойденным и обидчивое честолюбие — не быть более первым повелителем в государстве. Это событие произвело совершенно различные и странные действия. В Гатчине Орлов предавался бешенству и его гнев был сделан безвредным, благодаря той силе, которая была ему [13] противопоставлена. В Петербурге же императрица, при всем сознании окружавшего ее могущества, выражала такую боязливость, что приходилось думать, будто столь мужественный некогда характер совсем покинул ее. Когда Панин, желая ее успокоить, назвал этот страх бесполезным, она сказала ему: «Вы его не знаете — он способен извести и меня, и великого князя». Это заявление императрицы заставляет до некоторой степени догадываться, что Екатерина знала гнев Орлова. У двери в свою спальню она приказала сделать железный засов и камердинер Захаров должен был сторожить у двери с заряженными пистолетами. Позже, узнав об этом, Орлов горько упрекал Екатерину за эти предосторожности.

Между тем, гнев Орлова в Гатчине выражался в самых отчаянных вспышках. Двор нашел (какое доказательство собственной слабости!) более сообразным с собственною безопасностью войти с ним в переговоры. От него потребовали только, чтоб он вел себя мирно и уступил другому свое место. В числе лиц с значением и весом, посланных к нему, чтоб завязать переговоры, находился и Бецкий, давнишний друг его, но никто не мог получить от него ни малейшей уступки. Тогда было послано ему с тайным советником Адамом Васильевичем Алсуфьевым миллион рублей... Дело в том, что государыня сама назначила ему в день ангела и в день рождения вместе 200 000 рублей; но этих денег Орлов никогда не брал и в десять лет накопилось два миллиона рублей, из которых, следовательно, Екатерина оставалась теперь ему должна один миллион. Орлов, когда ему привезли миллион, сказал, что «не требует более ничего, зная, что это было бы слишком тяжело для государства». Впрочем, этот шаг императрицы не произвел никакого особенного действия. Три последние месяца 1772 года были страшною четвертью года как для Екатерины, так и для Орлова. Орлов доказал, что враг, даже и в оковах (в это время он был и враг, и в оковах), может быть страшен. Императрица выражала постоянную и преувеличенную боязливость; она никак не могла понять, что человек, которого даже не допускают к ней, не может быть опасен; Орлов, напротив, проявлял в своем поведении все симптомы бешеного. Его бешенство было тщетно, так как против него было выставлено все верховное могущество двора. Так как он не хотел ничему подчиниться, то нашли необходимым прибегнуть к угрозам — но какое мужество потребовалось для этого! Он должен сложить с себя все должности и сохранить только титулы; он может путешествовать в России и за ее пределами, где ему угодно, только не смеет въезжать [14] в Петербург и Москву; должен возвратить портрет императрицы. За это ему хотели дать пенсию в 150 000 рублей и 100 000 руб. на постройку дома в одном из его имений. Если же он не привил бы делаемых ему предложений, то его хотели сослать в Ропшу..... На все эти предложения Орлов отвечал отрицательно. Он тотчас же снял бриллианты с портрета и отдал их обратно; самое же изображение удержал, говоря, что отдаст его только в руки императрицы. Понятно, что она никогда не имела мужества потребовать портрета, и была очень рада, что и он не настаивал на этом. «Об отставке, сказал он, его могут уведомить указом». Указ тотчас же и последовал. «Что же касается, прибавил он, его будущего местопребывания, то он ничем не желает связывать себя, но, по окончании карантина, явится в Петербург». Тем не менее угрозу Ропшей не исполнили.

Наконец, сделана была еще попытка уговорить его, чтоб он удалился. К нему отправился граф Захар Григорьевич Чернышев ²³, предложил ему ехать на воды, путешествовать и, именем императрицы, требовал категорического ответа. Орлов начал болтать о вещах, не относившихся к делу, но, в конце концов, заявил, что будет делать то, что ему вздумается. Чернышев возвратился, ничего не достигнув, но уверял, что заметил в Орлове очевидное помешательство. Тогда послали к нему доктора. Едва доктор вошел в комнату, Орлов закричал ему:

— «А, ты, конечно, принес мне то бургонское вино, которое так любил».....

Тогда императрица написала ему, что «она слышала, что он нездоров и поэтому дает ему разрешение переменить воздух и отправиться в путешествие». Вероятно, и ему наскучило уже его местопребывание. Он отвечал ей в очень умеренных выражениях, что «он вполне здоров и желает только иметь счастие представить императрице устные я убедительные тому доказательства и получить разрешение заведывать, как прежде, всеми делами». Но императрица не согласилась на устную беседу. Она послала ему диплом на княжеское достоинство, наименовала его светлейшим и просила его избрать для жительства один из ее загородных дворцов. Орлов переехал в Царское Село, и переехал охотно, так как оно на половину пути приближало его к резиденции. Орлов жил в Царском Селе некоторое время, жил роскошно, [15] тратя (громадные средства), и ежедневно собирал вокруг себя много знатных обывателей Петербурга.

Но, однажды, в декабре 1772 г., он исчез из Царского Села, явился в Петербург и вошел в комнату императрицы. В начале, от страха, она едва не упала в обморок, но вскоре овладела собой, так как Орлов держал себя непринужденно, как старый друг. Они обошлись друг с другом очень хорошо и формально примирились. Орлов провел всю зиму в Петербурге, просил опять занятий и императрица возвратила ему все прежние должности его в государстве.

Государыня старалась теперь подарками, как говорится, задобрить его — принцип, которому она всегда следовала с отставными избранниками. Так, напр., она дала ему, между прочим, 6 000 крестьян, 150 000 пенсии и изготовленный во Франции серебряный сервиз, стоивший 250 000 рублей. Но самым дорогим подарком был Мраморный дворец ²⁴. Князь Орлов с своей стороны сделал императрице такой подарок, который постоянно будет напоминать этого избранника, пока русский двор сохранит свой нынешний блеск. Он купил знаменитый большой брильянт ²⁵, купить который было не по средствам императрицы, заплатил за него 460 000 рублей и подарил его государыне; но еще более прославил он свою эпоху постройкою на свой счет прекрасного арсенала в Петербурге.

Но ощущение, что он уже не всесильный человек, каким был прежде, вызвало в нем беспокойство, которое никаким образом не могло быть побеждено. Ему вдруг вздумалось поселиться в Ревеле. Он испросил на это разрешение императрицы, которая с радостью дала его и предложила ему для житья свой небольшой [16] замок близь города, Катериненталь ²⁶. Едва прибыв туда, он вдруг задумал путешествовать. Он отправился во Францию, но оставался там недолго и возвратился в Петербург.

Там сцена уже переменилась — место Васильчикова занял Потемкин, на решительность которого императрица могла более рассчитывать, и потому менее боялась князя Орлова. Этот, хорошо понимая, что ему уже нечего делать при дворе, покинул место, ставшее ему невыносимым, и отправился в Москву, обычное местопребывание многих недовольных в царствование Екатерины.

Не смотря на то, он все еще путешествовал взад и вперед, являлся ко двору и, наконец, женился в Петербурге ²⁷. С этого момента заметно возвращение спокойствия в его сердце. Он предпочитал теперь частную жизнь своему прежнему бурному и блестящему существованию. Князь Орлов отправился с своею супругою путешествовать, но имел несчастие очень скоро потерять ее. По смерти жены, которая умеряла его порывы, он возвратился в Петербург в 1782 году. При виде местностей, в которых он жил некогда как повелитель, явилось прежнее беспокойство духа.

Своими откровенными и собственно необдуманными выражениями он увеличил число своих противников. Не подлежит, конечно, сомнению, что враги Орлова дали ему разрушительного яда; его крепкая натура хотя и противодействовала влиянию яда, насколько могла, но все же следы его действия обнаружились в некотором расстройстве умственных способностей. По счастью, это настроение сменилось у него спокойствием, которое лишь изредка прерывалось. Вопреки своим прежним привычкам, он стал теперь одеваться хотя также роскошно, но в древнерусские костюмы. Хотя он часто говорил очень разумно, но всегда чрезвычайно свободно. Враги его, в тайне радовавшиеся такому странному и для него крайне опасному поведению, открыто сожалели, что горесть по поводу смерти его супруги имела такие печальные для него последствия, но не упускали случая намекать императрице на неосторожные речи ее избранника. Не смотря на то, Екатерина ничего более не сделала, как дала ему понять, что его значение пало. Орлов, имевший еще рассудка настолько, чтоб заметить, что его влияние ежедневно умаляется, и не выносивший этой потери, начал все более страдать душевно. Он и прежде часто разговаривал с императрицей довольно свободно, но теперь стал говорить [17] неосторожные речи громко и в присутствии всего двора. Так, по случаю падения графа Панина, которого он прежде ненавидел, теперь же изменил свое о нем мнение, он сказал императрице, что она, окруженная недостойными людьми, не хорошо сделала, удалив от себя этого честного человека. Князь сказал всему двору, что он знает, что должен вскоре умереть, так как он все еще сохраняет некоторую долю честности, но что он желал бы дожить до возвращения великого князя из заграницы. Легко понять, что враги Орлова не дозволили ему дожить до этого весьма близкого срока. Несколько дней спустя после этой сцены, болезнь приняла такой острый характер, какого прежде никогда не имела. В минуты припадка умопомешательства, он представил всему двору страшное зрелище ....

....

.... Крепкая натура Орлова не поддавалась еще некоторое время, но вскоре изнемогла. Он умер в апреле 1783 г. в полном отчаянии.

Таков был конец человека, который свою роль в большом свете начал поручиком, жил в течении десяти лет как (властная особа), хотя (таковым) не был, и умер сумасшедшим. Орлов был красивейший избранник Екатерины. Он был более умен, чем сведущ, более легкомыслен, чем зол, более расточителен, чем благотворителен; он был решителен и мужествен. В последние года своей жизни он выказывал чрезвычайную честность. Или чувство это было подавлено в молодости его легкомыслием, его склонностью к сладострастию, расточительности и гордости, или же эту перемену в нем должно приписать влиянию его достойной супруги, или тому обстоятельству, что при меньшем значении он имел менее поводов извращать свой характер.

Княгиня Орлова была урожденная Зиновьева, из того же дворянского рода, из которого происходила мать Орлова. Она была фрейлиной императрицы, когда вышла за Орлова. Тотчас после свадьбы она стала статс-дамой и получила орден св. Екатерины. Подарки, полученные ею от императрицы, соответствовали и ее высокому званию, и великодушию государыни. Из всех подарков назовем только золотой туалет, такой высокой цены и такой прекрасной работы, что, быть может, немногие владетельные принцессы могут похвалиться подобным уборным столиком. Вообще, княгиня Орлова славилась как женщина прекрасных принципов, умевшая своим мудрым влиянием придавать печальным, недовольным и вспыльчивым капризам своего супруга такое направление, [18] которое было благодетельно и для него, и для его окружающих. Эта достойная женщина умерла чрез несколько лет после свадьбы, в Лозанне, куда отправилась для поправления своего здоровья.

....

…Так в 1762 г. родился .... граф Бобринский 18 (29) апреля ²⁸. Тотчас после рождения дитяти, Шкурин взял ребенка к себе и воспитывал его до определения в кадетский корпус. В это время всем уже стало известно под рукою, что это сын Г. Г. Орлова. Сама государыня (являла особое к нему внимание). Она охотно замечала, что Рибас, его воспитатель, и Бецкий, директор корпуса, отличают ребенка от его товарищей. Дело зашло так далеко, что, по выходе его из корпуса, всем вельможам двора и даже иностранным посланникам дано было знать, что устройство праздников в честь Бобринского будет принято особенно благосклонно. Фамилию свою он получил от поместья Бобер или Бобрин, которое было для него куплено; сверх того, на его имя был положен миллион рублей в судный банк. Так как этот молодой человек, во время своего путешествия, особенно же в Париже, где он открыто (указывал на свое происхождение), делал долги, то они уплачивались из его капитала, и впоследствии он получал только 30 000 руб. ежегодно, которые он проживал в Ревеле, куда сослала его недовольная им императрица. Там жил он в начале 1790-х годов и мы слышали, что он находился еще в Ревеле, когда Павел I, в самом начале своего царствования, в 1797 году, вызвал его ко двору. Этот государь очень отличал его, возвел в графское достоинство, сделал его генерал-маиором и дал ему орден св. Анны. Всеми этими отличиями император придал известную достоверность слухам, которые сам Бобринский распространял о своем рождении. Где он находится в настоящее время, мы не внаем. Императрица, сильно любившая его ребенком, не могла его терпеть, когда он возмужал — немилость, которой он подпал, вероятно, вследствие своего поведения. Бобринский не похож лицом на своих родителей, но наследовал от отца его дикий нрав.

Другого сына Орлова звали Галактеон, совершенно простым именем. Его, как маленького неизвестного любимчика, видели в комнатах Орлова и императрицы. Он был офицером. Его отправили в Англию, для получения образования, где излишества убили его еще в юных годах. [19]

Третий сын назывался Оспенным, так как от него была взята оспенная материя для великого князя Павла. Он умер еще пажем, в Петербурге.

Говорят, будто на счет императрицы воспитывались в Петербурге, в женском пансионе, две дочери Г. Г. Орлова, но с достоверностию может быть принята только одна. Она впоследствии вышла за нынешнего генерала графа Буксгевдена ²⁹. Еще в начале 1790-х годов она была прелестною блондинкою и славилась, как превосходная жена.

В 1792 году в Петербурге рассказывали следующий анекдот: Лет 20 назад, быть может, в 1770 или 1771 г., один итальянец привез в Шамбери и поместил в монастырь ребенка, щедро уплатив его содержание за 20 лет вперед. Этот ребенок родился в Гатчине и при нем находились бумаги, которые могли быть вскрыты лишь через 20 лет. Так и было сделано, и оказалось, что за ребенком обеспечены 30 000 руб., хранящиеся в Петербурге. В 1792 г. сардинское посольство получило приказ потребовать эти деньги. Догадывались, что это дитя Орлова и одной придворной дамы, которая еще несколько лет назад жила незамужнею в Петербурге. Достоверно, что при дворе в названное выше время утверждали, что эта дама находится в интересном положении и что вскоре затем эта дама лежала в родах.

Летом следующего 1793 года было узнано о существовании еще одной дочери князя Орлова, жившей в обстановке, вовсе не соответствовавшей блестящей жизни ее отца. Однажды императрица пошла одна гулять по царскосельскому саду. Вдруг из за куста выпрыгивает молодая женщина, бросается ниц и обнимает колени императрицы. Девушка рассказывает, что она дочь князя Орлова, подкрепляет свои слова письменными документами, жалуется, что находится в тяжкой бедности и молит об улучшении ее положения. Императрица обещала и действительно обеспечила ее приличным содержанием за всю жизнь. Между тем, императрица страшно испугалась при этом случае и, чтоб избежать впредь подобных [20] появлений, било запрещено показываться в саду в те часы, когда там гуляла Екатерина.

Примечание переводчика. Григорий Григорьевич Орлов, 1734-1783. П. С. З., № 13657, 18333; А. Г. С., I, ч. 1, 2, 7, 9, 10, 13, 34, 64, 74, 156, 163, 165, 250, 262, 336, 357, 359, 420, 425, 443, 445; Рескрипты и письма Екатерины II (Сборник, II, 286); Бумаги Екатерины II (Сборник, VII, 108, 111, 113, 115, 197, 290; X, 392; XIII, 34, 168, 232, 238, 254, 258, 270, 273, 298, 306, 344; XXIII, 57, 252, 274, 285, 380; ХХVII, 35, 54, 208; XLII, 475, 479, 480; Комиссия Уложения (Сборник, IV, 53, 73, 78; XIV, 112, 243; XXXII, 4, 291; XXXVI, 21, 22, 30, 54, 57; XLIII, 395); Реестр пожалованиям в день коронования (Спб. Ведом., 1762, № 80); Реестр насколько сего 1762 году июня от 28 дня безденежно роспито питей («Русск. Стар.», 1883, XXXVII, 682); Письма Орлова (Архив, 1869, 581; 1882, I, 404; Воронцов, XXVII, 3; Соловьев, XXIX, 177); Письма Волкова (Архив, 1874, II, 336); Переписка Екатерины II(, Рус. Стар.», 1876, XVI, 247, 447); Письма Безбородко (Сборник XXVI, 235, 256); Воронцов, VII, 654; XVI, 146, 449, 454; XXI, 80, 82, 105, 181; Дипломатич. документы (Сборник, XII, 78, 107, 125, 177, 202, 852, 385, 492; ХVІII, 416, 467; XIX, 15, 17, 20, 28, 133, 299, 311, 335, 363. 390, 463. ХXII, 69, 75, 447, 488; XXXVII, 179, 229, 385, 449, 586, 612); Лорд Мальмсбюри о России (Архив, 1874, II, 151, 869); Финансовые документы (Сборник, ХХVIIІ, 188, 202, 297, 313); Письма Гримма (Сборник, XXXIII, 100, 187); Храповицкий, 82; Порошин, 39, 285, 535, 537; Державин, 446; ч Болотов, I, 840; II, 214, 274, 625; III, 33, 1023; Гарновский, XV, 494; Хвостов, 555; Позье, 99; Щербатов, 676; Тьебо, XXIII, 590; Rulhtere, 350, 415; Castera, I, 204, 216, 219, 233, 262, 269, 272, 300, 323, 330, 334, 380, 403, 418; II, 46, 174, 251, 278, 452; Russie, 198, 203, 205, 213, 227, 266, 268, 269, 270, 271, 272, 273, 279, 288, 299, 302, 303, 332, 333, 335, 339, 376, 378; Masson, 100; Записки шведского дворянина (Россия, 1880, XI, 526); Marcard, Zimmermanns Verhaeltnisse mit Catharina II, Bremen, 1803, 307; Зиновьев, 239; Карабанов, II, 498; III, 40; IV, 380, 382; V, 139, 772; Барсуков, Князь Г. Г. Орлов (Архив, 1873, 1); Кн. Г. Г. Орлов («Русск. Стар «, 1871, III, 676, 1872, V, 132, 135; 1873, VIII, 693, 700, 705, 828); Лонгинов, Сатирич. каталог при дворе Екатерины II (Архив, 1871, 2039; № № 3, 31, 32, 33, 34, 35); Барышников, Из семейного архива села Вытебити (Архив, 1870, 932, 941, 945, 949, 952); Blum, Sievers Denkwuerdigkeiten, I, 379; Карнович; Богатства частных людей, 305; Бюлер, Эпизоды из царствования Екатерины II (Русск. Вести., 1870, II, 1); Сочинения Державина, изд. Грота, IX, 709; Корсаков, Сторонники воцарения Екатерины II (Истор. Вести., 1884, XV, 237); Известие о восшествии на престол Екатерины II (Россия, 1877, 1, 225, из The Academy, 1875, April); Reimers, I, 301; Вейдемейер, Двор, I, 11; Бантыш-К., Словарь, IV, 49; Списки, 112, 214; Долгоруков, II, 317, Карабанов-Долгоруков, 125, 130, 194; Артемьев, Медальные комитеты (Зап. археол. общества, III, 199); Herrmann, V, 284, 323, 565, 669; VII, 609, 613, 623, 629; Соловьев, XXV, 108; XXVIII, 338, 339, 343, 430; XXIX, 168, 189, 191; Саитов, 99. — В. В.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд, 1886 г., т. L, апрель, стр. 1-180.

2. Существует дворянская фамилия Волковых и есть актер, которого зовут Волков и о котором мы будем еще говорить. Но тот Волков, о котором идет речь, не родня ни тем, ни другому.

3. Конференцией называлось то, что зовется теперь совет. Петр III уничтожил ее, по названию только.

4. Бумаги Екатерины II (Сборник, XIII, 283). — В. В.

5. Волков, о котором говорилось в предъидущей статье, хотя и возвысился при Петре III, но уже в царствование Елизаветы заведывал важными делами.

6. Гобеленовая фабрика в Петербурге еще существует и достигла большего совершенства, но стоит казне больших денег. Павел I более всех тратил на нее.

7. Никита Панин был умен, правдив, приятен, добросердечен и неподкупен. Он был гофмейстером великого князя Павла и принимал участие в лишении Петра III престола. Это очень омрачает хорошие качества Панина, которые умаляются также и тем, что он был очень слаб и ленив или, лучше сказать, небрежен. Екатерина II сделала его графом; он умер в сане фельдмаршала.

8. Если мы не ошибаемся, это тот самый Шверин, который умер обер-шталмейстером и был любимцем Фридриха II.

9. Это крайний угловой дом в Морской, рядом с домом Завадовского, принадлежавший некогда графу Панину. Когда Орлов поселился в маленьком доме, он принадлежал придворному банкиру Кнутзену.

10. Эта дама, рожденная Воронцова, была сестрой фаворитки Петра III и обоих великих государственных мужей Семена и Александра Воронцова. Она жила еще в конце 1790-х годов, но держалась вдали от двора и от дел. Эта женщина обладала большим умом, очень многими познаниями и непревосходимою приятностью в обращении, но также и некоторою долею притязательности, особенно невыносимой для императрицы.

11. Пурпур был тогда генерал-маиор и за такую большую угодливость получил все-таки только чин генерал-лейтенанта. Он жил еще в 1779 г. и был только кавалер ордена св. Анны.

12. Перфильев был тогда гвардейским офицером; понятно, что позже он им никогда не был.

13. Лонгинов, Первые пособники Екатерины ІІ (Арх., 1870, 966). — В. В.

14. Кокс, XIX, 49. — В. В.

15. Михаил Измайлов был собственно при дворе императора, когда изменил ему. В конце прошлого столетия он жил еще, будучи действительным тайным советником и кавалером ордена св. Андрея.

16. Позже в нем жил граф Ангальт; наконец — Костюшко. Кто теперь обитает в нем, мы не знаем.

17. Сборник, XVII, 258. — В. В.

18. Гатчина — прекрасный замок и сад, с небольшим городком — принадлежит теперь вдовствующей императрице (Марии Федоровне).

19. Ропша — деревня с замком и садом — была Орловым продана армянину Лазареву. У него купил ее Павел I.

20. Тодте был дурно вознагражден за свои бесконечные хлопоты. Он получил всего лишь 200 рублей.

21. Описание моровой язвы в Москве с 1770 по 1772 г. Москва, 1775 (по всевысочайшему поведению); П. Алексеев, Московский бунт 1771 г. (Архив, 1863, 491); Муханов, Москва в 1771 г. (Архив, 1866, 320); Бумаги о моровой язве в Москве 1771 г. (Воронцов, XVI, 449); Бюлер, Заметка о москов. чуме 1771 г. (Россия, 1875, ІII, 78). — В. В.

22. Кибитка — совершенно простая, но очень легкая на ходу — повозка, употребляемая обыкновенно курьерами.

23. Граф Чернышев был тогда президентом военной коллегии. Он умер будучи генерал-фельдмаршалом и московским генерал-губернатором.

24. Постройка Мраморного дворца начата в 1770 г. и окончена в 1783 г. на императорские средства. Даря дворец Орлову, Екатерина сделала надпись: «здание из благодарности». Нижняя часть его из гранита, верхняя — серого мрамора с красными колонками, оконные рамы — бронзовые, поволоченные, в окнах зеркальные стекла, стропила железные, крыша медная. Екатерина II выкупила дворец у наследников Орлова. Когда великий князь Константин Павлович женился, он поселился в нем. Затем он перешел в злосчастному Станиславу Понятовскому, который в нем и умер. Теперь он опять принадлежит великому князю Конст. Павловичу.

25. Первое известное сведение об этом большом брильянте, украшающем теперь русский скиптр, гласит, что он находился в числе сокровищ известного шаха Надира. После многих превратностей судьбы; он был привезен армянскими купцами в Петербург и был застрахован в 110 000 гульденов. Часть покупной цены, 460 000 рублей, князь Орлов уплатил немедленно, другую же во время своего путешествия.

26. Катериненталь — императорский сад с домом — находится в ¼ часах от Ревеля.

27. Княгиня Екатерина Николаевна (1758-1781), рожд. Зиновьева. — В. В.

28. Д. Ф. Кобеко, Дети князя Г. Г. Орлова (Архив, 1884, II, 209). — В. В.

29. Буксгевден — один из лучших русских генералов. Свою военную карьеру он начал кадетом в первою турецкую войну и особенно отличился при взятии Бендер. С тех нор он постоянно давал доказательства своего военного искусства и личной храбрости. Он соединяет с талантами и отличный характер. Он теперь граф, генерал-аншеф, генерал губернатор Лифляндии, Эстляндии и Курляндии и кавалер всех русских орденов.