ИСТОРИЯ ЛЬВА ДИАКОНА
От кончины Императора Константина до смерти Императора Иоанна Цимисхия
КНИГА IV
1. Таким образом Император Никифор взял Мопсуестию и овладел также смежными ее крепостями. Зимуя в Каппадокии, он досадовал и жалел, что не мог взять Тарса приступом и, не совершив ничего важного, отражен был от него, как тупая стрела, слетевшаяся с острою. Он поставлял себе в бесчестие, посрамление и неизгладимый порок, что он, Никифор Фока, бывший полководцем и Доместиком школ, разрушавший и в пепел обращавший бесчисленное множество городов, опустошавший богатые страны и покорявший воинственных народов, не могших даже и взора обращать на его мужество и непобедимую в битвах силу, и ныне получивший, по уму и доблести своей, верховную власть над Римлянами, сражался без успеха и с 400,000 войска был отражен, не от Вавилона, укрепленного семью оградами, не от древнего Рима, построенного храбрыми Римлянами, не от стен Иудеи, коих огромная высота, по одним рассказам, [35] не видавшему покажется баснею, но от Тарса, города очень не обширного, построенного на ровном месте, населенного не одними туземными жителями, но и разными пришельцами. Он досадовал, беспрестанно беспокоился, думая, что одни Тарсяне, смеющиеся над его мужеством и воинскою опытностью, избегнут его поражения, между тем как все окрестные жители или соделались жертвою брани, или, избежав острия меча, утратили свободу и подверглись неволе. По сему, ожидая спокойно удобного времени года, он беспрестанно занимал своих ратников воинским учением. Как скоро воссияла весна и зимняя стужа начала переходить в весеннюю теплоту 1, то полки по его повелению, начали собираться. Вооруживши, как должно, более 400 тысяч войска, он поднял знамя и потел к Тарсу.
2. В походе, один легко вооруженный воин, утомленный трудным путем (ибо надобно было тогда проходить чрез долину, наполненную утесами и оврагами), сбросил с плеч свой щит на дорогу. Государь, проходя мимо, увидел оный и одному из своих приказал поднять. Пришедши на место роздыха, он спрашивал, у какого Сотника находится под начальством ратник, бросивший свое оружие без сражения и без всяких опасностей. Узнав и уличив преступника, он с грозным и суровым взором, сказал ему: «Говори, презренный трус, если бы случилось нечаянное нападение неприятелей, какое средство употребил бы ты для их отражения, бросив щит свой на дороге. Воин, оцепеневший от ужаса, стоял, не говоря ни слова. Император приказывает Сотнику высечь его розгами, как самоубийцу и, отрезавши нос, водить на показ по всему войску. Но Сотник, тронутый ли жалостью к сему человеку, или прельщенный подарками, оставил его без всякого наказания. На другой день, Государь, увидя проходящего сего воина, призывает к себе Сотника и говорит: „Дерзкий ослушник! как ты смел не исполнить моего повеления? Разве думаешь, что ты [36] более меня заботишься о войске? Я определил такое наказание сему ратнику, бросившему свое оружие для примера, чтоб и прочие, смотря на сей безрассудный и бесчестный его поступок, того же не сделали во время сражения и от того не были взяты в плен или прежде времени побиты». И так он жестоко наказал самого Сотника розгами, отрезал у него нос и тем заставил все войско страшиться не беречь оружия.
3. На полях Тарса, он располагает свой стан и, окруживши город тыном, приказывает опустошать нивы и очищать луга, испещренные цветами и разными деревьями, чтобы, сражаясь на открытом месте, неприятели не могли расставлять засад и нечаянно нападать на Римское войско. Таким образом плодородное, обильное пажитями и наполненное разными приносящими сочные плоды растениями поле лишилось красоты своей. Тарсяне, надменные прежними победами, показывали себя бесстрашными и гордыми и наконец, не могши долее скрывать в себе мужества, выступили из города и с чрезвычайною дерзостью и отважностью начали строиться в боевой порядок. Государь вывел также из стана сильнейшую часть войска и все полки построил на месте сражения: спереди поставил конников, покрытых железными латами, а сзади стрелков и пращников, коим велел бросать в неприятелей; на правом крыле стал сам с десятитысячным отрядом конницы, а на левом Иоанн Цимисхий, украшенный достоинством Вождя (Δουξ), муж пламенный умом, отличный пред всеми храбростью и пылкостью, не смотря на то, что был очень мал ростом, как баснословный витязь Тидей: в невидном теле его заключалась иройская сила и храбрость. Как скоро Император приказал трубить к сражению, то Римские полки в удивительном порядке начали двигаться — и оружия заблистали на поле сражения. Тарсяне не выдержали их нападения: от ударов копий и стрел, бросаемых сзади, они скоро принуждены [37] были обратиться в бегство и, многих потеряв, с бесславием запереться в стенах города. Чрезвычайный напал на них страх, как увидели столь искусное и опытное войско. И так, заняв и укрепив метательными орудиями ограду, они твердо стояли, ожидая нападения.
4. Император Никифор, видя невозможность ворваться в город и овладеть им, решился не вдаваться в опасность и безрассудно не сражаться, но подвергнуть его голоду, который по необходимости заставит покориться. С сим намерением, он окружил его сильными стражами. Тарсяне, доколе голод еще не распространился и не совсем истощил их, с башен бросали в Римлян копья. Но когда он начал жестоко мучить и изнурять их тело недостатком в необходимых припасах, тогда ужасное отчаяние и мучительная горесть овладела бледными жителями города, совершенно подобными теням привидений. Голод есть страшное и гибельное бедствие: он снедает тело и покров его делает подобным паутине, покрывающей кости, охлаждает теплоту его и мало помалу приближает к смерти. И так, не могши долее терпеть его и противиться великому войску, они делают с Государем перемирие и сдаются ему с тем условием, чтоб он позволил всякому, кто хочет, удалиться во внутренние области Сирии. Он согласился и, заключив с ними перемирие, приказал немедленно выходить из города с необходимым только для себя одеянием. Таким образом, овладевши Тарсом, разделил воинам часть приобретенной добычи, состоящей из бесчисленных драгоценных вещей, оставил для его охранения достаточный отряд и, взявши с собою золотые кресты, украшенные дорогими камнями, захваченные Тарсянами в разных счастливых битвах, отправился в столицу, где великолепно был принят народом. Положив завоеванные кресты в знаменитом храме Божием, он увеселял Византийцев конными ристаниями и разными [38] другими зрелищами, которые они любят более всех народов.
5. Во время сих его подвигов, пришли от Мисян 2 послы с известием, что Предводитель отправил их, требовать с него положенной дани. Никифор, исполненный гнева и чрезвычайно раздраженный, чего никогда с ним не бывало (ибо, как человек хладнокровный, он не скоро воспламенялся гневом) воскликнул громким голосом: «ужасное постигло бедствие Римлян, если они, победители всех неприятелей, должны теперь платить дань, как невольники, бедному и гнусному народу Скифскому». Потом, обратясь к Варду, своему родителю (провозглашенный тогда Кесарем, он случайно вместе с ним находился) спросил его, что значит требование с Римлян дани. «Ужели ты, говорил он, произвел меня на свет рабом? ужели я, самодержавный Государь Римский, платя дань, буду подвластен бедному и презренному народу?» И так приказал бить послов по ланитам говоря: «Подите и скажите вашему начальнику, одетому в кожух (διφθηρα) и грызущему сырые шкуры, что сильный и великий Государь Римлян, скоро сам придет в твою страну, отдать полную дань для того, чтобы ты, рожденный рабом, научился называть повелителей Римских своими Господами и не требовать с них дани, как с невольников». После сего отпустил их в свою землю; а сам отправился с великим ополчением в поход против Мисян 3 и на пути овладел всеми пограничными городами. Обозрев их землю и увидев лесистые и гористые места (ибо в сей стране, говоря пиитически, всюду опасность стоит на [39] опасности, (Гом: Ил. 15. ст. 111.) за горным и лесным местом следует утесистое и наполненное рвами, а далее болотистое и топкое: она находится близ гор Родопы и Ема и, орошаемая большими реками, весьма обильна водою; лесиста и везде преграждена неприступными горами.) он почитал безрассудным делом, вести войско в беспорядке, по местам опасным и предать на побиение Мисянам. Здесь Римляне часто, говорят, подвергались совершенной гибели.
6. И так решился не подвергаться опасности в местах непроходимых и неизвестных. По сему он возвратился со всем войском в Византию. Почтив достоинством Патрикия отважного и пылкого Калокира, он послал его к Тавроскифам, называемым обыкновенно Россами, 4 с тем, чтобы он, раздавши тысяча пятьсот фунтов (15 центенариев) врученного ему золота, привел их в землю Мисян для ее завоевания. Калокир поспешно отправился; а Государь, назначив конный бег, сам пришел смотреть игры. Он приказал своим воинам выйти на поприще, разделиться на две противоположные фаланги, идти друг на друга с обнаженными мечами и таким образом привыкать к сражению. Неопытные в делах воинских Византийцы, изумленные блеском мечей, устрашились стремления ратников и боевого шума и, пораженные сим новым зрелищем, обратились в бегство все по своим домам. От тесноты и беспорядка бегущих весьма много людей было побито, задавлено и задушено жалким образом. Сие несчастное происшествие было причиною ненависти граждан к Императору. К сему еще присоединилась несправедливость родного [40] брата его Льва Куропалата, который, оставя воинский образ жизни, сделался корыстолюбивым гражданином и жадностью своею к деньгам, без всякой жалости, производил недостаток в хлебе и других необходимых потребностях: ибо он закупал один и продавал весьма за дорогую цену. По всему городу распространился ропот недовольных, что два брата наполняют казну свою народным имением и общие бедствия обращают в свою пользу. Государь под предлогом многих издержек на содержание войск, без всякого милосердия, выдумывал новые, неслыханные налоги и тем изнурял своих подданных. Некто, из наблюдателей ли воздушных явлений, или из мужей, избравших одинокую и безбрачную жизнь, предвещал ему, говорят, что он в царских чертогах окончит жизнь, убиенный своими гражданами. Устрашенный сим предвещанием, он обнес дворец оградою, простирающеюся от обеих, обращенных к морю сторон, и сею высокою стеною, нами ныне видимою, обезопасил, как он думал, свое жилище.
7. В праздник Вознесения Спасителя нашего, когда Государь совершал по обычаю торжественный ход к так называемой Пеге (там построен был прекрасный храм Богородице), произошла между Византийцами и Армянами драка, в которой многие граждане были ранены. Но ввечеру, на возвратном его пути во дворец, Византийцы явно оказывали против него свою дерзость. Одна женщина и ее дочь дошли до такого безумия, что бросали в него из дому камнями. На другой день, по повелению Претора, она была схвачена вместе с дочерью и в загородном месте, называемом Анаратас, в наказание сделалась жертвою пламени. В то время и я, писатель сей истории, будучи юношею, жил в Византии для просвещения и приобретения познаний. Видя Императора Никифора, шагом едущего верхом по городу, нимало не устрашенного сими дерзкими поступками, сохранившего твердость духа с [41] таким видом, как бы ничего нового не случилось, я чрезвычайно удивлялся непоколебимости его и душевному мужеству при сих опасных обстоятельствах. Наступившая ночь прекратила смятение. Государь, всегда великодушный и нескоро воспламеняемый гневом, на другой же день предал забвению обиды, на кануне ему причиненные, почитая оные более следствием пьянства, нежели действием народного возмущения. Потом он послал в Сицилию 5 огненосные суда, нагруженные балластом и большие тяжелые корабли с воинами и разными оружиями. Начальником флота он сделал Патрикия Никиту, мужа благочестивого и почтенного, а предводителем конницы двоюродного брата своего Мануила, также украшенного достоинством Патрикия, человека отважного и строгого и пылкого без всякого рассуждения. Переплыв Адриатическое море, они пристали к Сицилии, высадили войско на берегу, построили в боевой порядок; — и с начала столь были счастливы, что взяли приступом славные Сиракузы, Имеру, Тавромений и без кровопролития победили Леонтинцев. Но непостоянная Фортуна не хотела всегда дуть им по пути; пустила на них сильный, бурный ветер, потопивший, так сказать, первые счастливые их подвиги. Сие ясно покажет мое повествование.
8. Сицилияне, не могшие сопротивляться силе и непреодолимой храбрости Римлян, оставили города свои, удалились в непроходимые страны острова и там на выгодных местах собирались: ибо он большею частью наполнен горами и лесами и потому для засад весьма удобен. И так, Мануил, заняв города, почел за нужное охранять поля и пажити, чтобы тем лишить бежавших неприятелей скотского корму и других съестных потребностей, чтобы, изнуренные голодом, они приведены были к двум крайностям, или сдаться или погибнуть от недостатка в необходимых припасах. Но к несчастию, отважный и пылкий по молодости, не довольно одаренный искусством [42] и деятельностью, слишком надменный прежними победами, он устремился преследовать бегущих по сим опасным местам неприятелей. Когда в одном тесном проходе разорвавшаяся фаланга наша без всякого порядка проходила по утесам и оврагам, тогда скрывавшиеся там варвары внезапно с шумом и диким криком выбежали из засады и на нее напали. Изумленные нечаянным нападением Римляне, не видя солнечного света за густыми древесными ветвями, тотчас обратились в бегство: неприятели погнались за ними вслед, умерщвляли их без всякой пощады и тогда только перестали их бить, как уже мужество и сила их самих оставили. В сем сражении был убит и сам Мануил; воины, избежавшие острия меча, взяты были в плен. Агаряне, разбив таким образом пехоту, поспешно отправились к морскому берегу, где стояли Римские суда и вскоре весьма многими из них овладели; сам Патрикий Никита взят был в плен и отправлен к царю Африканцев. И так из великого войска весьма немногие спаслись и возвратились к Императору Никифору. Услышав о его поражении и истреблении, он сперва огорчен был сим нечаянным бедствием; но, зная непостоянство дел человеческих и умея по мужеству душевному сохранять спокойствие в несчастных случаях, сносил оное великодушно. Скоро после сего он опять снарядил войско против живущих в Сирии Агарян.
9. В то же самое время, при летнем повороте солнца на осень, Бог сильно потряс землю, так что дома и целые города разрушались. Клавдиуполь, богатейший город Галатии, ниспровергнутый сим непреодолимым движением земли; внезапно сделался гробом жителей; многие также пришельцы нечаянно в нем погибли. Причиною землетрясения Математики полагают некоторые пары, в недрах земли заключенные, переходящие в сильный ветер, который, не могши вырваться вдруг на воздух, по причине [43] тесноты отверстий, крутится, волнуется и таким сильным движением потрясает подземное пространство колеблет все окружные места, доколе, вырвавшись своего заключения, не рассеется по воздуху. Так Еллины безрассудно изъясняли сие явление по своему мнению. Но я, последуя божественному Давиду, скажу, что оно происходит от промысла Бога, неусыпно взирающего на деяния наши, противные священному его закону, чтобы, устрашенные сим явлением, мы удалялись от худых дел и прилеплялись к добродетелям. Таким образом весь Кладиуполь до основания был ниспровержен и рассыпан на части: он выпил полную чашу гнева Божия. В том же году, среди лета, когда солнце приближалось к знаку Рака, в Византии и ее окрестностях выпал дождь, какого прежде никогда не бывало. Сие бедствие началось в конце дня (в пятницу) и продолжалось до девятого часу. Такой проливной был дождь, что не каплями падал, но, так сказать, лился целыми водяными трубами. Не осталось даже ни одного храма, ни одного богатого дома, который бы не наполнен был водою, текущею сверху кровли, хотя беспрестанно отливали ее на улицу: сколько отольют, столько опять сверху натечет; — бедствие было неизбежно. Он продолжался три часа: по улицам города текли целые реки, потоплявшие всяких животных, уносимые водою. Люди плакали и вопили, думая, что опять постигло наводнение, подобное известному древнему потопу; но милосердое и человеколюбивое Провидение, распростерши по облаку радугу, рассеяло мрак тучи и привело Природу в прежнее состояние. После того опять выпал некоторый мутный дождь, как бы смешанный с печною золою, имевший тепловатое качество.
10. Государь Никифор (повествование опять возвращается к своему месту, от коего устранилось) поспешно отправился совсем ополчением к Сирийской Антиохии и расположился у оной станом. Город, надеясь на изобилие [44] в необходимых запасах, ничего не страшился и с гордостью отвергал примирение. Государь не хотел разорять его стенобитными орудиями, будучи твердо уверен, что, осадив его не на долгое время, устрашит жителей фалангами и устройством войска и скоро военными орудиями заставит покориться. Посему он отправился оттуда в средиземную страну Палестину, в землю богатую и, по Св. Писанию, текущую медом и млеком. Киликия и другие приморские области лежали от него вправе. И так, занявши Едессу и помолившись Богу в храме Св. Исповедников, он дал отдых воинам. Он слышал, что в сем городе хранится лик Спасителя нашего и Бога, изображенный на черепице, который, говорят, напечатлелся на ней следующим образом: Апостол Фаддей, посланный Спасителем к Наместнику Едессы с богочеловеческим изображением для избавления его от изнурительной болезни, полотно с чудесным ликом скрыл в черепицах, лежавших не далеко от города с намерением взять его оттуда на другой день. Черепицы во всю ту ночь блистали удивительным светом. Фаддей взял поутру полотно и отправился в предлежащий свой путь; на черепице, к коей оно прикасалось, чисто изобразился богочеловеческий лик Спасителя. Варвары взяли ее и с благоговением хранили. Тогда Государь, занявши Едессу, взял сию священную черепицу и, положив в золотой ковчег, украшенный драгоценными камнями, отдал в храм Богородицы, находящийся во дворце. Он также занял город Мемпеце и потом, перешедши гору Ливан, приступил к Триполю: но, как по причине отменной его твердости пред всеми другими городами, так и потому, что корабли, отбитые противным ветром, не успели прийти к тому времени, он прошел мимо его и решился осаждать город Арку, заключавший в себе несметное множество богатства. И так, окружив его тремя окопами, он начал производить сильную осаду: скоро обрушил башни [45] стенобитными орудиями и потом, расхищая его девять дней, вывез из него бесчисленные сокровища. Он приступом взял и другие весьма многие укрепленные местечки.
11. Во время сих подвигов его в Сирии, при зимнем повороте солнца, случилось в Византии такое затмение, какого прежде никогда не бывало, кроме бывшего во время страдания Господня за безумие Иудеев, пригвоздивших ко кресту Творца вселенной. В двадцать второй день месяца Декабря, в третьем часу по полудни, в совершенно ясную погоду, покрыл землю мрак, — и звезды на небе во всем блеске показались. Вид затмения был следующий: круг солнца сделался тусклым и темным; только окружность его освещаема была слабым сиянием, наподобие узкой ленты. Но вскоре солнце, прошедши мимо луны (ибо она, казалось, закрывала его в прямом направлении), ниспустило на землю лучи свои и наполнило ее своим светом. Люди, изумленные сим новым и необыкновенным явлением, воссылали к Богу должные молитвы. В то время я сам находился в Византии для образования в свободных науках. — Государь, (должно опять начать речь с того места, на коем мы остановились) взяв укрепленные места неприятелей, отправился со всем войском к Антиохии; поставил пред ее стенами стан и, собрав Воевод и Сотников, с возвышенного и открытого места, сказал им следующее: „Воины! Волею Провидения и вашею опытностью, соединенною с храбростью, мы взяли, сверх всякого чаяния, крепости, лежащие за сим городом. Отдаю вам величайшую мою благодарность за то, что вы не страшились тягостных трудов, обыкновенно бывающих на войне, но с такою отважностью и с таким благоразумным мужеством подвизались, что ни одна осажденная нами крепость не преодолела вашей доблести и не осталась неплененною. Я знаю, с каким нетерпением и пламенным желанием вы хотите [46] ниспровергнуть, разрушить и сжечь Антиохию. Но некая жалость меня объемлет, что третий город во вселенной по красоте и величине стен своих (видите, до какой высоты они простираются), по множеству народа и бесчисленным домам, падет в развалинах, как бедная крепость. Безрассудно, мне кажется, стоять Римскому воинству для его разрушения; безрассудно разорять и опустошать уже покоренные города. Благоразумен, по мнению моему, тот полководец, который нашествиями и продолжительными осадами вредит и делает зло стране неприятелей; а который частыми набегами и отступлениями к пределам, губит и разоряет собственное свое отечество, тот, без всякого сомнения, есть человек безрассудный и злонравный. Он поступает, подобно псам, описанным в басне: назначенные для отогнания волков от стада овец, они не только не отгоняют их, но сами еще более заедают овец и растерзывают. И так, (если вы согласны и мне доверяете) нам немедленно должно укрепить сей безопасный холм, орошаемый водами, и поставить на нем отряд конницы и полк пехоты, чтобы ежедневными наездами, набегами и грабежами ослабить Антиохию, привести в ужасную крайность и тем принудить нам сдаться”. Сказавши, он поднял на плеча камень (в таких обстоятельствах он был прост и снисходителен), взошел на холм и приказал всему войску делать то же самое. Таким образом в три дни построена была на нем безопасная и хорошо огражденная крепость. После сего, оставя там отряд конницы, из пяти сот всадников, с достаточным запасом корму и полк пехоты, состоящий из тысячи воинов и отдавши приказ производить ежедневно набеги на Антиохию и все делать жертвою меча, отправился в столицу, где, великолепно встреченный гражданами, остался жить на некоторое время.
Комментарии
1. При наступлении весны, то есть 965 г., к коему относится Тарсийское сражение (Elmac. Histor. Sаrаc. 224. С.) В следующий 966 год, по мнению некоторых взята была Едесса и осаждена Антиохия (Cedren. II. 655. D. Léo. 43 А.). Булгарскую войну относить должно к 967 г. (хотя Пагий иначе думает: Pаg. аd. Bаron. IV. 13. В.). Поход в Сицилию, предпринятый 964 г., окончился в следующий же 965 год.
2. Сии Мисяне жили на правой стороне Дуная, в нынешней Булгарии; главный их город был Дористол (см. ниже Кн. VIII. 8.) что ныне Силистрия (см. Штритт. ч. IV. стр. 42 примеч.). Они тот же народ, что и Булгары. См. ниже Кн. VI. 8. примеч. 2. (Переводч.)
3. В рассуждении времени сей войны с Булгарами есть некоторые затруднения. Лев Диакон, кажется, полагает, что поход Никифора в Сирию был в 968 году, а война с Булгарами в 966; потому что Российское войско напало на Булгарию уже в 967 году. (Engel Geschichte des Ungrischen Reichs und semer Nebenlànder. I 363 B. и Schlôzer Nestor или Russische Аnnаlen in ihrer Grand Sprаche V. 128. B.). Точно также и Пагий определяет сие время (Pаgios аd Аnnаl. Bаron. IV. 13. B. и 19. C). Но Кедрин напротив того (Cedren. II. 655. D.) доказывает, что Никифор вступил в Сирию и осадил Антиохию не в 968, но в третий год своего царствования, т. е. 966 г., в чем с ним согласен и Лебо (Le Beаu. Histoire du Bаs Empire. XVI. 114. G.). Но свидетельство Лиутпранда (Légаt. Аd Niceph. Phoc. 146 C.), бывшего у Никифора во время его отправления в поход, Августа месяца 968 г., разрешает сей спор совершенно.
4. Россы y Византийских писателей не имеют определенного названия: они называют их и Сарматами, и Скифами, и Тавроскифами (как нап. Л. Диак.) и Иперборейскими Скифами. См. Штритт. п. III. стр. 3. замеч. 2.
5. В сем походе был также и Св. Никифор, Епископ Милетский, коего жизнь, по уверению Лекиена, Комбефизий послал к Гентению (Le Quien. Orient. Chr. 920. А.), для помещения между деяниями Святых Отцов. В Королевской рукописи (Cod. Rеg. 1181. fol. 199 и 207 verso) описывается поражение полководца Никиты, при коем Св. Никифор был в сем походе, бывшем, по мнению Люпа Протоспата (Lupus Protostpаtа аpud Murаtor. Scriptt. Itаl. V. 39. B.) в 965 году, в чем согласен с ним и Лиутпранд (Liutprand. Légаt, аd Niceph. 150. C.).
____________