СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ФРАНСУА БЕРНЬЕ

ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПЕРЕВОРОТОВ В ГОСУДАРСТВЕ ВЕЛИКОГО МОГОЛА

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Написано в Лагоре, когда государь собирался отбыть в Кашмир.

Описание Лагора, столицы Пенджаба, или Пятиречья.

Милостивый государь!

Не без основания государство, столицей которого является Лагор, называют Пенджабом, Пятиречьем, потому что действительно пять больших рек, стекающих с этих высоких гор, охватывают государство Кашмир; реки эти впадают в Инд и затем вливают свои воды в океан, у Сцимди, у впадения в Персидский залив. Говорят, что Лагор и есть древний Буцефал. Александр Македонский здесь довольно хорошо известен под именем Александер Филисус, т. е. Александр, сын Филиппа, но о лошади его здесь ничего не знают.

Город построен на одной из этих рек; она не меньше нашей Луары и очень нуждается в такой же плотине, потому что она причиняет большие опустошения и часто меняет свое русло, а за последние несколько лет она отошла от Лагора на целую четверть лье, что весьма неудобно для жителей. Дома в Лагоре отличаются по сравнению с Дели и Агрой той особенностью, что они весьма высоки, но большинство из них разваливается, потому что уже в течение двадцати лет с лишним двор почти постоянно находится в Дели или в Агре, кроме того за последние годы дожди были так обильны, что подмыли значительное количество домов, причем много людей стало жертвой обвалов. Правда, еще остается пять-шесть больших улиц, из [313] которых две или три имеют больше целого лье в длину, но все же на них много разваливающихся домов.

Государев дворец уже не находится на берегу реки, ибо река отступила. Дворец стоит на большом возвышении и великолепен, но все же уступает дворцам в Дели и Агре.

Мы находимся здесь уже два месяца и ожидаем, когда растает снег на горах Кашмира, чтобы с большим удобством пройти через это государство. Но наконец завтра мы должны отбыть отсюда; государь уже два дня тому назад покинул город. Я купил себе вчера небольшую красную кашмирскую палатку; мне советовали последовать примеру других и оставить здесь мою обыкновенную палатку, которая довольно велика и тяжела. Говорят, что в ущельях Кашмирских гор, куда мы направляемся, трудно будет найти место для нее, и так как верблюды не могут там пройти, то придется весь этот скарб поручить носильщикам; тогда моя большая палатка обойдется мне очень дорого. До свидания.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Написано в лагере армии, направляющейся из Лагора в Кашмир, на четвертый день пути.

Милостивый государь!

Я полагал, что, после того как я перенес жару в Моке, у Баб-эль-Мандеба, мне не страшна уже никакая жара, но за эти четыре дня, с тех пор как армия покинула Ла- гор, я убедился, что надежды мои далеко не оправдались. Я на себе вижу, что индийцы не без основания боятся перехода в одиннадцать-двенадцать дней, которые требуются для армии, чтобы пройти от Лагора до Бемберга у входа в Кашмирские горы. Уверяю вас без всякого преувеличения: жара так чрезмерна, что иногда она доводила меня до полного изнеможения, и утром я не знал, доживу ли до вечера. Столь необыкновенная жара вызывается тем, что высокие Кашмирские горы лежат на север от нашего пути и не пропускают к нам свежего ветра, который мог бы ослабить зной. Из-за этого вся земля здесь горит и в воздухе страшная духота. Но к чему философствовать и искать причин, по которым завтра меня может быть не будет в живых? [314]

ПИСЬМО ПЯТОЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Вчера я переправлялся через одну из больших рек в Индии, которую зовут Ченау. Только превосходное качество ее воды (главные эмиры запасаются ею вместо воды Ганга, которую они пили до сих пор) мешает мне поверить, что через эту реку люди скорее попадают в ад, чем в Кашмир, где, как нас уверяют, мы найдем снег и лед. Как я вижу, дело с каждым днем становится все хуже и хуже, и чем больше мы двигаемся вперед, тем сильнее становится жара. Правда, я переезжал мост в самый полдень, но я не знаю, что лучше: двигаться по открытому полю или задыхаться в шатре. Во всяком случае мне удалось осуществить мое намерение и перейти через мост с полным удобством, в то время когда все отдыхали, собираясь выступить из лагеря попозже, когда спадет жара. Между тем если бы я стал ожидать, как другие, то со мной могло бы приключиться какое-нибудь несчастье. Мне потом рассказывали, что там царили ужаснейшая суета и невероятный беспорядок, каких еще не было ни на одном переходе, с тех пор как мы покинули Дели. Взойти на первую барку и сойти с последней было очень трудно, ибо под ногами был сыпучий песок, который от того, что по нему ходили и топтали его, скатывался в воду и образовывал яму, так что в давке было опрокинуто и растоптано ногами много верблюдов, быков и лошадей, а удары палками так и сыпались. Обыкновенно при таких столкновениях некоторые чиновники и всадники эмиров не скупятся на побои, добиваясь, чтобы пропустили их господ и их грузы. Мой набоб потерял одного из верблюдов с железной печью, которую тот на себе нес; это заставляет меня опасаться, как бы мне не пришлось довольствоваться базарным хлебом. До свидания.

ПИСЬМО ШЕСТОЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Написано в лагере армии, направлявшейся ив Лагора в Кашмир, в восьмой день похода.

Милостивый государь!

Браню себя за любопытство: для европейца безумие или по крайней мере дерзость совершать при такой жаре такие трудные и опасные переходы. Но нет худа без добра. Во время пребывания в Лагоре у меня было воспаление [315] легких и невралгические боли из-за того, что я вздумал спать на террасе, на свежем воздухе. В Дели это безопасно, но за восемь-девять дней пути пот вышиб из тела всю жидкость, и оно стало настоящим решетом и сухим до крайности; стоит мне влить в себя пинту воды (меньше никак нельзя), и немедленно она начинает выходить росой из всех членов, до кончиков ногтей. Сегодня я кажется выпил десять пинт. Еще большое утешение, что можно пить, сколько хочешь, без всякого вреда, если только вода чистая.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Написано в лагере армии, направлявшейся из Л агора в Кашмир, утром на десятый день похода.

Милостивый государь!

Солнце еще только восходит, но уже невыносимо жарко. Нет ни облочка, ни ветерка. Лошади мои в полном изнеможении; они еще не видели зеленой травы после Лагора. Мои индийцы, несмотря на свою черную, сухую и грубую кожу, обессилили. Кожа на лице, руках и ногах шелушится. Все мое тело покрыто мелкими красными прыщами, которые колют меня, как иголки. Вчера один из наших бедных всадников, у которого не было шатра, был найден мертвым у маленького деревца, под которым он устроился. Не знаю, в состоянии ли я буду пережить сегодняшний день. Вся моя надежда на небольшое количество сухой простокваши, которую я собираюсь размешать с водой, да еще я уповаю на небольшое количество сахара и на оставшиеся у меня четыре-пять лимонов, из которых можно приготовить лимонад. До свиданья. Чернила засыхают на кончике пера, и перо выпадает из рук. До свиданья.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ  —  ТОМУ ЖЕ

Написано в Бембере, у Кашмирских гор, после двухдневного пребывания там.

Что такое Бембер? —  Смена повозок для путешествия по горам. —  Невероятное количество носильщиков и порядок, который нужно соблюдать при проходе через ущелья в течение пяти дней.

Милостивый государь!

Наконец мы прибыли в Бембер, расположенный у подножья крутой горы, черной и обожженной. Мы разбили [316] лагерь в высохшем русле широкого потока, на горячем песке. Это настоящая печка, и если бы не проливной дождь, который был сегодня утром, да еще простокваша, лимоны и курица, которую нам сюда принесли с гор, то я не знаю, что бы со мной сталось. Вам угрожала опасность не увидеть этого письма; но слава богу, в воздухе несколько посвежело, ко мне вернулись аппетит, силы и желание поболтать.

Сообщаю вам о наших новых переходах и новых затруднениях. Вчера ночью из этого жаркого места отбыли в первую очередь государь, Раушенара-Бегум с другими женщинами из сераля, а также раджа Рагната, исполняющий обязанности визиря, и Фазель-хан, главный дворецкий. Прошлой ночью отбыли главный начальник охоты с некоторыми важнейшими и наиболее необходимыми ему чиновниками, а также несколько женщин, занимающих видное положение. Этой ночью  —   наша очередь: уедет мой набоб Дэнешменд-хан. Снами поедет также Махмед-Эмир-хан, сын знаменитого Эмир-Джемлы, о котором я уже столько раз говорил раньше; затем наш добрый друг Дианет-хан с двумя сыновьями и несколько других эмиров, раджей и манзебдаров; а потом настанет очередь для всех прочих вельмож, которым надо ехать в Кашмир и которые хотят избежать трудных и узких горных дорог, а также сутолоки и путаницы в течение пяти дней пути отсюда до Кашмира. Весь остальной двор, как например Федай-хан, главный начальник артиллерии, трое или четверо главных раджей и большое число эмиров останутся здесь на три-четыре месяца для охраны, пока государь не вернется сюда, после того как спадет жара. Одни из них разобьют свои шатры на берегу Ченау, другие в близлежащих городах и местечках, а некоторым придется стоять лагерем здесь, в пылающем Бембере.

Государь из опасения вызвать голод в этом маленьком кашмирском государстве на первых порах берет с собой как можно меньше женщин. Только самых важных дам, лучших подруг Раушенары-Бегум и тех, кто особенно необходим для услуг. Он берет также с собой как можно меньше эмиров и войска. Эмирам, получившим разрешение следовать за ним, не позволили взять с собой всех всадников: они берут только по двадцати пяти от сотни, правда, не считая специально состоящих при их домах. Это [317] будет строго соблюдаться, потому что при входе в ущелье сторожит эмир, который всех пересчитывает и не позволяет пройти огромному числу манзебдаров и прочих всадников, очень желающих насладиться свежим воздухом Кашмира. Он не пускает также всех этих торговцев и мелкий базарный люд, который ищет заработка.

Для перевозки багажа и женщин из сераля государь берет с собой несколько слонов, самых сильных и самых лучших. У этих животных, хотя они тяжелы и неуклюжи на вид, очень твердые ноги, и там, где плохая дорога, они идут наощупь и стараются сначала твердо встать одной ногой, прежде чем поднять другую. Государь берет с собой некоторое количество мулов, но не может взять верблюдов, хотя это было бы более всего необходимо: эти горы слишком суровы и губительны для их длинных и плохо огибающихся ног. Верблюдов придется заменить носильщиками. Сколько их понадобится, можно судить по тому, что одному государю, как говорят, потребовалось более шести тысяч. Я лично, хотя и оставил в Лагоре шатер, которым я обыкновенно пользуюсь, и значительную часть моего багажа (как это делали все вплоть до эмира и самого государя), вынужден взять троих носильщиков. Полагаю, что уже теперь их не меньше пятнадцати тысяч. Часть их явилась по принуждению, повинуясь приказу губернатора Кашмира и окрестных раджей, а другие пришли из деревень по собственному почину, чтобы что-нибудь заработать, ибо по распоряжению государя им полагается платить по десять экю за сто фунтов груза. Говорят, что в конце концов их наберется более тридцати тысяч, не считая того, что уже месяц назад государь и эмиры послали вперед часть багажа, а купцы — всякого рода товара.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ — ТОМУ ЖЕ

Написано в Кашмире, в земном раю Индии, после пребывания там в течение трех месяцев.

Точное описание кашмирского государства; нынешнее состояние окрестных гор и ответ на пять важных вопросов одного друга.

Милостивый государь!

В летописях древних государей Кашмира рассказывается, что вся эта страна некогда была большим озером и что некий пир, т. е. святой старец, по имени Кашеб [318] рассек гору Барамулэ и выпустил воду из озера. Это вы можете прочесть в сокращенном изложении этих повествований, которое велел сделать Джехан-Гир и которое я перевел с персидского языка. Я не стал бы отрицать, что вся эта земля в свое время была покрыта водой, то же самое рассказывают о Фессалии и некоторых других странах. Но мне трудно поверить, что гору рассек один, человек, ибо гора очень широка и высока. Я скорее поверю, что вследствие какого-нибудь большого землетрясения, которые здесь бывают довольно часто, образовалась подземная пещера, куда погрузилась гора, так же как это было со скважиной в Баб-эль-Мандебе, если верно то, что рассказывают местные арабы. Точно так же низвергались в большие озера другие города и горы. Но как бы то ни было, теперь Кашмир уже не озеро, а очень красивая местность, усеянная множеством небольших холмов и имеющая приблизительно тридцать лье в длину и десять или двенадцать в ширину. Она расположена на самом краю Индостана, на север от Лагора, и зажата в глубине Кавказских гор между владениями государей Великого и Малого Тибета и раджи Гамона; это ближайшие соседи Кашмира.

Первые горы, которые его окружают, т. е. те, которые ближе всего к равнине, сравнительно невысоки и покрыты зелеными лугами и пастбищами, на которых пасется множество всякого скота: коров, овец, коз и лошадей. Здесь водится разная дичь: зайцы, газели и разные другие животные. Здесь также очень много пчел и, —  что большая редкость в Индии, —  почти нет змей, тигров, медведей и львов, так что можно сказать, что горы эти находятся в состоянии невинности и текут млеком и медом, как обетованная земля.

За этими невысокими горами стоят другие горы, очень высокие, с вершинами, всегда покрытыми снегом. Эти вершины, возвышаясь над облаками и туманом, всегда спокойны и ярко светятся, как Олимп.

С этих гор со всех сторон сбегает бесконечное множество источников и ручейков. Местные жители умеют отводить их на свои рисовые поля, а при помощи земляных плотин поднимать даже на небольшие холмы. Разделившись сначала на тысячу других ручейков и водопадов, [319] разбросанных повсюду, они потом снова сходятся и образуют очень красивую реку, по которой плавают такие же большие суда, как у нас по Сене. Река осторожно обходит все государство, проходит посредине столицы, а по выходе оттуда течет в Барамулэ между двумя крутыми скалами и потом, низвергаясь через пороги и вобрав в себя по пути несколько маленьких речек, стекающих с гор, она направляется к Атеку и впадает в Инд.

Все эти ручейки, сбегающие с гор, делают поля и холмы такими красивыми и плодородными, что все государство кажется каким-то огромным зеленым садом, в котором кое- где между деревьями попадаются местечки и деревни, да еще, для разнообразия, небольшие степи, поля, засеянные рисом, зерном и разного рода зеленью, а также коноплей и шафраном. Все это пересекается канавами, наполненными водой, каналами, маленькими озерами и ручейками. Все усеяно нашими европейскими растениями и цветами, покрыто всевозможными нашими деревьями  —   яблонями, грушами, сливами, абрикосами и орешником. Все эти деревья увешаны собственными плодами и обвиты диким виноградом. Огороды частных лиц заполнены дынями, арбузами, свеклой, хреном и большей частью огородных растений, которые водятся у нас, а также кое-какими из тех, которых у нас нет.

Правда, здесь нет такого количества разных сортов фруктов, как у нас, и фрукты здесь не так хороши, как наши. Но я полагаю, что это не зависит от почвы. Если бы у них были такие же хорошие садовники, как у нас, если бы они умели ухаживать за деревьями, выбирать для них место, если бы они выписывали для них черенки из других стран, то они получали бы фрукты не хуже наших, потому что среди разных сортов, которые я иногда для забавы заставлял приносить себе, я несколько раз находил очень хорошие.

Главный город носит такое же название, как и все государство. Он не имеет стен. В длину он не менее трех четвертей лье, а в ширину не меньше половины лье. Город расположен на ровном месте, приблизительно на расстоянии двух лье от гор, которые охватывают его как бы полукругом. Он находится на берегу озера с пресной водой; площадь его четыре-пять лье. Озеро это образуется из быстрых родников и ручейков, сбегающих с гор; через канал, [320] по которому ходят суда, оно вливается в реку, протекающую посреди города. В городе через реку перекинуто два деревянных моста, сообщающих один берег с другим. Большинство домов здесь из дерева, но тем не менее они хорошо построены и некоторые имеют даже два и три этажа. Не подумайте, что здесь нет хорошего отесанного камня. Здесь много старых разрушенных языческих храмов и других зданий, сделанных из такого камня. Но обилие леса, который легко сплавлять с гор по маленьким речкам или сбрасывать оттуда, делает постройки из дерева более выгодными, чем из камня. Дома, расположенные у реки, почти все имеют при себе садики, выходящие к реке, что придает им очень приятный вид, особенно весной и летом, когда едешь по реке. Другие дома, расположенные не у реки, тоже почти все имеют какой-нибудь садик, а во многих домах проведены каналы от озера и имеются небольшие лодки для прогулок по нему.

На конце города видна гора, стоящая отдельно от других. Она производит довольно приятное впечатление, потому что на склоне ее стоят красивые дома с садами, а на вершине — мечеть и монашеский скит с садом и множеством красивых зеленых деревьев, которые украшают гору, словно корона. Из-за деревьев и садов гору эту на местном языке называют гарипербет, т. е. «зеленая гора».

Напротив этой горы стоит другая, на которой тоже видны небольшая мечеть с садом и очень древнее здание, видимо служившее храмом для язычников, хотя оно и называется такт Сулиман, т. е. «трон Соломона», потому что, как утверждают магометане, он был построен Соломоном во время его пребывания в Кашмире.

Но я не знаю, в состоянии ли они доказать, что он совершил такое большое путешествие.

Озеро замечательно тем, что в нем много островков, которые носят характер загородных садов и выделяются своей зеленью из воды, благодаря фруктовым деревьям и шпалерам винограда. Обыкновенно они окружены широколистными осинами, стоящими на расстоянии двух футов друг от друга. Человек может обхватить даже самое толстое из этих деревьев, но по высоте они не уступят корабельным мачтам и подобно пальмам имеют ветви только на самом верху. [321]

За озером у склона гор расположены только загородные дома и сады. Место там для этого на редкость подходящее, потому что там очень хороший воздух, вид на озеро, на острова и на город и много родников и ручейков.

Самый красивый из этих садов принадлежит государю и называется Чахлимар. От озера к нему можно подъехать по большому каналу, обложенному по краям дерном. Канал этот имеет в длину более пятисот обыкновенных шагов и по обеим сторонам его тянутся широкие аллеи тополей. Канал ведет к большой беседке, находящейся посреди сада, за беседкой начинается другой канал, еще более великолепный, который слегка поднимается вверх и доходит до конца сада. Дно канала выложено большими отесанными камнями, его пологие берега тоже выложены такими камнями, а посредине — на расстоянии пятнадцати шагов друг от друга — тянется длинный ряд фонтанов. Кроме того от поры до времени канал прерывается большими круглыми водоемами, среди которых возвышается множество разнообразных фонтанов с фигурами. Канал заканчивается другой беседкой, почти совершенно похожей на первую.

Беседки эти, которые построены почти в виде сводов, расположенных посреди канала и окруженных водой, й которые поэтому находятся между двумя большими аллеями тополей, имеют галерею, возвышающуюся над всем окружающим, и четыре двери, из которых две выходят на аллеи и имеют мостики, ведущие к ним, один  —  с одной стороны, другой  —  с другой. Две другие двери выходят к противоположным каналам. Каждая беседка состоит из одной большой комнаты, окруженной четырьмя маленькими, расположенными в четырех углах. Все комнаты внутри раскрашены и позолочены, на стенах большими красивыми буквами написаны персидские изречения. Четыре двери очень богато украшены: они сделаны из больших камней, с двумя колоннами, извлеченными из древних языческих храмов, которые приказал разрушить Шах-Джехан. Неизвестно, какова действительная стоимость этих больших камней и колонн и из какого материала они сделаны, но видно, что это материал ценный; он намного красивее мрамора и порфира. [322]

Из всего, что я сказал, вы можете заключить, что я несколько очарован Кашмиром, и мне кажется, что на свете не может быть более красивого маленького государства. Оно заслуживало бы господствовать над всеми окружающими горами, вплоть до Татарии, и над всем Индостаном, вплоть до острова Цейлона, как оно и господствовало в свое время. Не без основания моголы называют его «земным раем Индии», не без основания Акбар так старался отнять его у местных государей, а сын его Джехан-Гир так любил эту страну, что не мог ее покинуть, и иногда говорил, что предпочел бы потерять все свое государство, чем потерять Кашмир. С тех пор как мы сюда прибыли, все поэты наперебой, как кашмирские, так и монгольские, слагали стихи во славу этого маленького государства, для того чтобы представить их Ауренгзебу, который благосклонно принял их и одарил поэтов. Мне припоминается, что один из них весьма преувеличивал невероятную высоту окружающих гор и говорил, что они делают Кашмир неприступным со всех сторон, что из-за высоты этих гор небо должно было образовать свод, что Кашмир является лучшим произведением природы, государем над государствами всего мира, что он сделан неприступным, для того чтобы наслаждаться нерушимым миром и спокойствием, чтобы приказывать всем, не будучи обязанным никому повиноваться. Поэт добавлял, что природа окружила Кашмир горами потому, что государь над государствами всего мира должен быть увенчан драгоценной короной, верхняя часть которой должна быть из бриллиантов, а нижняя — из изумрудов.

Поэтому самые отдаленные и высокие горы всегда покрыты снегом и сверкают белизной, а те, которые пониже и ближе к равнине, покрыты деревьями и сверкают зеленью.

Когда мой набоб Данешменд-хан предлагал мне восхищаться этими стихами, я сказал ему, что поэту следовало еще прибавить, что все эти огромные горные области, окружающие Кашмир, как например Малый Тибет, государство раджи Гамона, Кашгар и Серенагар, должны повиноваться его власти, ибо по летописям этой страны они когда-то были у него в подчинении. Таким образом выходит, что Ганг с одной стороны, а Инд — с другой, а также [323] Ченау и Джемна вытекают из кашмирского государства, что эти реки вместе с многими другими, вытекающими оттуда, не уступают Гизону и Физону и обеим другим. И наконец ему следовало закончить заверением, что земной рай был именно здесь, а не в Армении. Тогда это произвело бы еще большее впечатление, так по крайней мере мне кажется.

Жители Кашмира пользуются репутацией людей весьма остроумных, более тонких и ловких, чем индийцы, и способны к поэзии и к наукам не менее, чем персы. Они к тому же очень трудолюбивы и искусны: они делают паланкины, деревянные кровати, сундуки, письменные приборы, шкатулки, ложки и разные другие мелкие вещи, которые отличаются исключительной красотой и расходятся по всей Индии. Они умеют покрывать их лаком и очень ловко подделывать прожилки одного дерева, которое отличается особенно красивыми прожилками. В них они вделывают золотые нити, что выходит очень красиво, но чем они особенно отличаются и что привлекает в их страну торговлю и деньги, так это изумительное количество шалей, которое они вырабатывают, причем этим заставляют заниматься маленьких детей. Шали эти представляют собой куски материи длиной в полтора локтя, а шириной приблизительно в один локоть, с обоих концов они вышиты на пяльцах, причем вышивка имеет ширину приблизительно в один фут. Моголы и индийцы, как мужчины, так и женщины, носят эти шали зимой на голове и спускают их с левого плеча вниз, как плащ. Шали бывают двух сортов: один — из местной шерсти, которая отличается большей тонкостью и нежностью, чем испанская шерсть, другой сорт выделывается из шерсти, или, вернее, волоса, который называется туз. Его берут с груди диких коз специальной породы, которая водится на Большом Тибете. Этот сорт гораздо дороже первого, и действительно нельзя найти кастора более мягкого и нежного. Плохо то, что в нем легко заводятся черви, если его не вычесывают старательно и не проветривают достаточно часто. Я видел шали, сделанные по специальному заказу эмиров, которые стоили до ста пятидесяти рупий; шали из местной шерсти, которые я видел, никогда не были дороже пятидесяти рупий. [324]

По поводу этих шалей указывали, что, сколько их ни старались вырабатывать в Патне, Агре и Лагоре, никогда не удавалось получить такую мягкую и нежную материю, какую делают в Кашмире; это обыкновенно приписывают особым качествам местной воды, подобно тому как в Маслипатане ситцы или холст, крашенные кистью, приобретают еще более красивую окраску после мойки.

Жители Кашмира славятся также своей породой. Они так же красивы, как мы, европейцы, и не имеют в лице ничего татарского, т. е. приплюснутого носа и маленьких свиных глазок, какие бывают у жителей Кашгара и у большинства населения Великого Тибета. Особенно там красивы женщины. Большинство иностранцев, впервые прибывающих ко двору Могола, берет женщин оттуда для того, чтобы иметь детей более белых, чем индийцы, так что они могли бы сойти за настоящих моголов. Действительно, если о красоте женщин, которых держат взаперти, можно судить по женщинам из простонародья, которых встречаешь на улице и видишь в лавках, то надо полагать, что среди них встречаются замечательные красавицы. В Лагоре, где женщины, как говорят, очень рослы, тонки и красивее всех темных женщин, какие бывают в Индии (а это все действительно так), я прибегал к хитрости, которую обыкновенно применяют моголы: шел вслед за слонами, особенно если они были богато разукрашены. Как только женщины, бывало, услышат звон двух серебряных колокольчиков, свисающих у слонов по обеим сторонам, они немедленно высовывают головы в окна. Кроме этой хитрости я прибегал еще к другой, которая мне весьма удавалась: я воспользовался выдумкой одного старого известного школьного учителя, которого я просил помочь мне при изучении одного персидского поэта; по его совету, я купил разные сласти, а так как его всюду знали и всюду принимали, то в его сопровождении я посетил более пятнадцати домов. Он говорил, что я его родственник, только что прибывший из Персии, что я богат и хочу жениться. Как только мы входили в какой-нибудь дом, он раздавал сласти детям, и немедленно все окружали нас  —  женщины, девушки, взрослые и маленькие, для того чтобы получить что-нибудь из сластей и показать себя. Это сумасшедшее любопытство обошлось мне, правда, в [325] несколько добрых рупий, но зато я убедился, что в Кашмире встречаются красавицы, каких не найти в Европе.

Теперь мне остается только поделиться с вами воспоминаниями о том, что я видел Наиболее замечательного в горах, начиная от Бембера и до этого места (собственно говоря, с этого мне и следовало бы начать). После того я расскажу вам о нескольких небольших поездках, которые мне пришлось предпринять в разные концы этого государства, и сообщу вам все, что я знаю об остальных окрестных горах.

Что касается прежде всего нашего путешествия из Бембера сюда, то меня чрезвычайно удивило, что в первую же ночь, после того как мы выехали из Бембера и вступили в горы, мы перешли из знойного пояса в умеренный. Стоило нам только перебраться через эту ужаснейшую стену в мире   —  я хочу сказать через эту высокую, крутую, черную и обожженную солнцем гору Бембер   —  и начать спускаться с другой стороны, как воздух оказался сносным, более свежим, а климат  —  более мягким и умеренным.

Но что меня еще больше удивило в этих горах, так это то, что я внезапно почувствовал себя перенесенным из Индии в Европу. Когда я увидел, что земля покрыта всевозможными растениями и деревьями, какие бывают у нас (за исключением тимиана, майорана и розмарина), то мне показалось, что я нахожусь где-то в горах нашей Оверни, среди леса со всевозможными деревьями — елями, зелеными дубами, вязами. Я был этим особенно удивлен, потому что в знойных областях Индостана, откуда я прибыл, я почти не видел ничего подобного.

Между прочим в отношении растений меня удивило то, что на расстоянии полутора дней пути от Бембера я увидел гору, которая была покрыта растительностью с обеих сторон, но с той разницей, что целый склон горы, спускавшийся на юг по направлению к Индии, был покрыт смешанными растениями, индийскими и европейскими, тогда как на северном склоне я увидел только европейские растения; можно было подумать, что на южном склоне воздух и температура взяты из Европы и из Индии, а на северном  —  только из Европы.

В отношении деревьев я удивлялся, как в природе рост сменяется гниением. Я видел, как в пропастях, куда [326] никогда не проникал человек, сотнями лежали друг на друге деревья, омертвевшие, наполовину сгнившие от старости. А на том месте, откуда они упали, вырастали новые, молодые деревья. Я видел также деревья, которые сгорели, потому ли, что в них ударила молния, или потому, что они загорелись в самый разгар лета от трения друг о друга, когда жаркий и свирепый ветер раскачивал их, или может быть, как утверждают местные жители, огонь сам возникает, когда деревья становятся старыми и сухими.

Я восхищался также естественными водопадами, которые мы встречали среди этих скал. Один из них был так восхитителен, что несомненно ему не найдется равного. Издали еще видно, как со склона высокой горы по длинному каналу, темному от деревьев, которыми он прикрыт, сбегает поток, который вдруг низвергается вниз с крутой скалы, с огромной высоты и с оглушительным шумом. На скале, которую Джехан-Гир велел сравнять специально для этой цели, был сооружен большой помост, для того чтобы двор мог по пути отдохнуть там и вблизи, наслаждаться зрелищем этого удивительного чуда природы, которое, как и те старые деревья, о которых я только что говорил, носит следы глубокой древности и существует чуть ли не спокон века.

Во время всех этих развлечений произошел странный инцидент. В тот день, когда государь взбирался на гору Пирепенджал, которая выше всех остальных и с которой вдали открывается вид на Кашмир, в этот день, повторяю, когда он взбирался на эту гору в сопровождении длинной вереницы слонов, на которых сидели женщины в миндемберах, один из этих слонов вдруг испугался, как говорят индийцы, от того, что подъем был очень длинен и очень крут. Он стал отступать, тесня того, кто шел за ним, тот стал теснить слона, следовавшего за ним, так что в результате пятнадцать слонов не могли повернуться на этой дороге, очень крутой и узкой, и упали в пропасть. К счастью для этих бедных женщин спуск в пропасть был сравнительно отлогий, поэтому оказалось только трое-четверо убитых, но все пятнадцать слонов остались в пропасти: когда эти огромные туши падают под тяжелой ношей, которой их нагружают, они уже не могут [327] подняться, даже на хорошей дороге. Когда два дня спустя мы проходили мимо этого места, я заметил, что некоторые из слонов еще шевелили хоботами.

Это происшествие вызвало большое замешательство в армии, которая уже четыре дня шла цугом по заведенному порядку по горам. Чтобы вытащить из пропасти этих женщин и все обломки, пришлось сделать остановку, которая продолжалась всю остальную часть дня и всю ночь; всем пришлось остаться там, где они находились, ибо в некоторых местах нельзя было двинуться ни вперед, ни назад и ни у кого не было при себе носильщиков, которые несли бы их шатры и продовольствие. Я лично еще устроился сравнительно благополучна: мне удалось выбраться с дороги и найти местечко, где я мог улечься и поставить свою лошадь; на мое счастье один из слуг, сопровождавших меня, имел при себе немного хлеба, который мы поделили между собой.

Я припоминаю, что именно здесь, когда мы передвигали камни, мы нашли большого черного скорпиона. Один из моих друзей, молодой могол, схватил его, зажал в руке и передал в руку моему слуге, а потом мне, и скорпион нас не укусил. Этот молодой всадник говорил, что он околдовал скорпиона, как он это уже делал не раз при помощи одного места из корана. Но он не хотел мне сказать его, утверждая, что в таком случае он лишится способности зачаровывать змей, подобно тому как лишился этой способности тот, кто научил его.

Когда я переходил гору Пирепенджал, где упали слоны, то три обстоятельства навели меня на мои старые философские мысли.

Во-первых, то, что меньше чем за час мы испытали лето и зиму, ибо, когда мы поднимались вверх, пот лил с нас градом, и все мы шли под палящим солнцем; а когда мы очутились на гребне горы, мы увидели, что лед там еще не растаял и что его сгребли, для того чтобы проложить дорогу. Там была гололедица и падал мелкий град; ветер был такой холодный, что все дрожали и старались бежать, особенно бедные индийцы, большинство которых никогда не видело ни льда, ни снега и не испытывало такого холода.

Второе было то, что на расстоянии менее двухсот шагов [328] меня обдували два противоположных ветра: северный, дувший мне в лицо, когда я взбирался наверх, особенно когда я подошел к гребню горы, и южный, который дул мне в спину, когда я спускался. Можно было подумать, что эта гора испускает испарения со всех сторон, которые образуют ветер, устремляющийся потом вниз в обе противоположные долины.

Третьим обстоятельством была встреча со старым отшельником, который живет на гребне горы еще со времен Джехан-Гира. Никто не знал, какой он держится религии, хотя и говорили, что он творит чудеса: что он по желанию вызывает гром, град, снег, дождь и ветер. Вид у него был довольно дикий благодаря выражению лица и длинной, огромной белой нечесаной бороде. Он гордо просил милостыню, разрешил нам взять воду из глиняных чашек, которые он расставил на большом камне, и сделал нам знак рукой, чтобы мы проходили скорее, не останавливаясь. При этом он бранил тех, кто шумел. И когда я вошел к нему в его пещеру и несколько смягчил его тем, что почтительно сунул ему в руку полрупии, он сказал мне, что шум вызывает здесь страшную бурю и грозу. «Ауренгзеб, —  добавил он, —  хорошо сделал, что последовал моему совету и не позволил шуметь; Шах- Джехан всегда поступал точно так же, а Джехан-Гир чуть не умер однажды от того, что посмеялся над моим советом и велел трубить в трубы и бить в кимвалы».

Относительно небольших поездок, которые я делал в разные концы этого государства, я могу вам рассказать следующее.

Едва мы прибыли в Кашмир, как мой набоб Данешменд-хан отправил меня вместе с одним из своих всадников сопровождать одного местного жителя на самый конец государства на расстоянии трех дней пути. Дело в том, что ему сообщили, что как раз тогда было самое время, для того чтобы видеть (как они говорят) чудеса, которые творит находящийся там родник. Эти чудеса совершаются только в мае, когда снег еще только начинает таять. В течение приблизительно двух недель родник регулярно бьет три раза в день: утром, днем и с наступлением ночи. Обыкновенно это продолжается около трех четвертей часа, причем родник дает достаточное количество воды, для того [329] чтобы заполнить квадратный бассейн шириной от десяти до двенадцати футов и такой же глубины. После первых двух недель действие родника перестает быть таким регулярным и обильным, а приблизительно через месяц родник совершенно перестает бить и в течение всего остального года не действует, за исключением тех случаев, когда бывают сильные и продолжительные дожди, —  тогда он бьет беспрерывно и беспорядочно, как и другие родники. Туземцы устроили здесь у самого бассейна небольшой храм (дейро) идола Брары, который является одним из их деута. Сюда же сходятся паломники со всех концов, для того чтобы вымыться в этой чудесной воде, которую они считают священной. О происхождении этой воды существуют разные сказки, которые я вам не буду передавать, потому что я не вижу в них даже тени правды.

В течение пяти-шести дней, которые я оставался здесь, я прилагал все усилия к тому, чтобы найти объяснения этому чуду. Я внимательно рассматривал расположение горы, у подножья которой находится родник; я с большим трудом взбирался на самый верх горы; искал и рылся повсюду. Я заметил, что гора простирается с севера на юг, что она стоит отдельно от других гор, но довольно близко к ним, что у нее форма ослиной спины, что гребень ее очень длинен, но в самом широком месте имеет в ширину не более ста шагов, что один из склонов горы, не покрытый травой, обращен к востоку. Однако солнца здесь не видно до восьми часов утра, потому что этому мешают другие горы. Я заметил также, что с другой стороны, обращенной к западу, гора покрыта деревьями и кустарниками. Принимая все это во внимание, я представил себе, что солнечное тепло и особенности местоположения горы и внутреннего ее строения могут быть причинами этого мнимого чуда. Солнце, появляясь утром, сильно согревает обращенную к нему сторону, раскаляет ее и растапливает часть замерзшей воды, которая зимой, когда все покрыто снегом, впитывается там в землю, затем эта вода проникает постепенно вниз, пока какие-нибудь слои в скалах не задерживают ее и не направляют к источнику родника, —  этой вызывает действие родника в полдень. Тоже самое происходит, когда солнце к полудню покидает эту сторону горы и она охлаждается, а солнце согревает [330] вертикальными лучами вершину горы. Здесь оно тоже растапливает замерзшую воду, которая таким же образом постепенно, но другими путями, спускается к тем же слоям скал и потом вызывает действие родника вечером. Наконец таким же образом солнце согревает западную сторону горы и тем вызывает действие родника в третий раз, а именно утром, причем на этот раз родник действует более медленно вследствие того, что западная сторона дальше от источника, который находится на восточной стороне, а также еще и потому, что, будучи покрыта деревьями, западная сторона согревается не так быстро; возможно также, что здесь действует ночной холод. Я нашел, что мое предположение, как мне кажется, особенно убедительно еще потому, что оно не противоречит рассказам, что в первые дни родник бьет более обильно, чем в последние, и что под конец совсем перестает бить. Это возможно, если вначале в земле оказывается больше замерзшей воды, чем потом. Мое предположение по-видимому также совпадает с наблюдением, что действие родника даже в самом начале бывает в некоторые дни более обильно, чем в другие; иногда оно бывает в полдень более обильно, чем утром, или утром более обильно, чем в полдень. Это происходит не иначе, как потому, что бывают дни более жаркие, более холодные, что иногда поднимаются облака, вследствие чего жара бывает не одинакова, а потому и не одинаково действует родник.

По возвращении из Зенд-Брари я взял немного в сторону от большой дороги, желая переночевать в Ашиавеле, где находится загородный дворец прежних государей Кашмира, а теперь Великого Могола. Главным его украшением является фонтан, разбрасывающий воду во все стороны вокруг здания, которое нельзя назвать некрасивым. При помощи сотни каналов вода попадает в сады. Она выходит из земли словно из глубины колодца с большой силой и кипением и в таком изобилии, что можно подумать, что это не фонтан, а река. Вода здесь очень хороша и так холодна, что рукам становится прямо больно. Сад очень красив благодаря своим аллеям и большому количеству фруктовых деревьев: яблонь, груш, слив, абрикосов и вишен; кроме того его украшает множество фонтанов, бьющих из различных фигур, бассейны, [331] наполненные рыбами, и наконец очень высокий каскад, который падает на площади в тридцать — сорок шагов, что производит удивительное впечатление особенно ночью, когда падающая вода освещается бесконечным множеством небольших лампочек, поставленных в специально для этого сделанные отверстия в стене.

Из Ашиавеля я снова взял немного в .сторону, чтобы заехать в другой государев сад, который тоже очень красив и в котором имеются такие же развлечения, как в Ашиавеле; но он замечателен еще тем, что в одном из его каналов водятся рыбы, которые подплывают, когда их зовут и когда им бросают хлеб. У больших рыб к носу прицеплены золотые кольца с надписями. Говорят, что их велела нацепить знаменитая Ноур-Мегале, жена Джехан-Гира, деда Ауренгзеба.

Вскоре после моего возвращения из Зенд-Брари Данешменд-хан, который остался вполне доволен моей поездкой, заставил меня предпринять другую. Он хотел, чтобы я увидел несомненное чудо, которое, как он говорит, обязательно заставит меня переменить религию и стать магометанином. «Поезжай, —  сказал он мне, —  в Барамуле, туда не дальше отсюда, чем до Зенд-Брари. Там ты найдешь мечеть с могилой одного из наших знаменитых пиров, или святых дервишей, у которой еще по сие время каждый день совершаются чудесные исцеления больных, стекающихся туда со всех сторон. Возможно, что ты не поверишь всём этим чудесным исцелениям, которые ты там увидишь, но по крайней мере ты поверишь чуду, которое совершается ежедневно и которое ты увидишь собственными глазами. Там лежит большой круглый камень, который самый сильный человек с трудом может чуть-чуть приподнять с земли. А между тем благодаря святому одиннадцать человек поднимают его словно соломинку кончиками одиннадцати ногтей, без всякого труда и совершенно не чувствуя никакого веса».

Я отправился в путь с состоявшим при мне всадником и местным жителем и прибыл в Барамуле. Это оказалась довольно приятная местность; мечеть была неплохо построена, могила мнимого святого хорошо украшена, а кругом было множество людей, изображавших великое благочестие и жаловавшихся на болезни. Недалеко от [332] мечети находилась кухня с большими котлами, установленными на фундаменте и наполненными мясом и рисом. Это, по-моему, и была приманка, привлекавшая больных, и то чудо, которое их излечивало. С одной стороны мечети находился сад и комнаты мулл, приятно проводящих свою жизнь под сенью этой чудодейственной святости, которую они умеют хорошо использовать. Но так как мне всегда не везет в подобных случаях, то в этот день не было никаких чудесных исцелений больных, что же касается большого круглого камня, о котором столько говорили, то эти мошенники-муллы становились вокруг него в большой ажитации в количестве одиннадцати человек и своими кабэ, т. е. длинными халатами, так заслоняли его, что нельзя было видеть, каким образом они берут камень. Потом они его поднимали, утверждая, что держат только кончиками ногтей и что он легок, как перышко. Я конечно глядел во все глаза и близко присматривался к ним, а потому хорошо заметил, что они делают большие усилия, к тому же мне показалось, что они еще присоединяют большой палец, который прижимают к указательному. Тем не менее я конечно вместе с муллами и всеми присутствующими кричал: «Карамет, карамет!» (чудо, чудо). В то же время я сунул муллам рупию и с набожным выражением лица попросил оказать мне милость и разрешить один раз быть в числе одиннадцати, которые поднимают камень. Им очень не хотелось соглашаться с этим, но когда я сунул им еще одну рупию и засвидетельствовал, что я вполне убежден в подлинности чуда, то один из них уступил мне свое место. Они несомненно воображали; что они вдесятером сумеют поднять камень, даже если я не буду делать больших усилий, и что они станут так тесно друг к другу, что я ничего не замечу. Но они ошиблись: камень, который я держал только кончиком ногтя, все время наклонялся в мою сторону, пока наконец я не увидел, что пора пустить в ход большой палец и прижать его к указательному, так, как делали они. Таким образом мы подняли камень, но только с большим трудом. Тем не менее, видя, что все смотрят на меня косо и не могут понять, кто я такой, я не преминул еще раз закричать «карамет», как и другие, и сунул им еще рупию, боясь, что иначе они меня забросают камнями. Потом я потихоньку [333] удалился, быстро вскочил на лошадь и, оставив в покое святого с его чудесами, уехал, не пивши и не евши. По дороге я взглянул на знаменитую впадину, откуда выходят все реки государства и о которой я уже немного сказал в начале этого письма.

Я снова взял в сторону, для того чтобы подъехать к большому озеру, которое я видел издали и через которое проходит река, направляющаяся в Барамуле. Озеро изобилует рыбой, в особенности угрями, оно усеяно утками, дикими гусями и разными речными птицами.

Сюда зимою, когда здесь бывает птица, приезжает губернатор для охоты. Посреди этого озера стоит одинокий домик с маленьким садом, который, как утверждают, чудесным образом плавает по воде. В домике безвыходно живет отшельник. Об этом тоже рассказывают тысячу глупых басен, которые не стоит передавать, за исключением может быть того, что, как мне некоторые сообщали, домик этот построен одним из прежних государей Кашмира, который из любопытства велел его построить на больших перекладинах, прикрепленных друг к другу.

Отсюда я отправился на поиски родника, который тоже представляет собой редкое явление. Он тихо кипит, бьет довольно упорно и пускает маленькие пузыри, наполненные воздухом; вместе с тем он выгоняет на поверхность очень тонкий мелкий песок, который потом возвращается обратно, после чего вода на минуту перестает кипеть и выбрасывать песок, а затем все начинается снова. Так это продолжается с нерегулярными перерывами. Как мне объясняли, чудо состоит в том, что малейший шум, например разговор или топот ног, приводит воду в движение и заставляет ее течь и кипеть. Но я ясно заметил, что разговоры и топот ног тут не при чем и что вода находится в движении одинаково как тогда, когда не произносят ни слова, так и тогда, когда говорят или топают ногой. Для того чтобы сказать вам, в чем здесь настоящая причина, мне следовало бы больше подумать над этим, а я этого не сделал. Может быть песок, падая обратно, засоряет узкий канал этого маленького и слабого источника, и тогда вода, остановленная в своем движении, делает усилие для того, чтобы выгнать его наверх и освободиться, или может [334] быть какой-нибудь ветер, заключенный в канале, выходит порывами, так, как это делается в искусственных фонтанах.

После того как мы осмотрели этот родник, мы поехали в горы, чтобы посмотреть большое озеро, которое бывает летом покрыто льдом. Ветры сбивают лед в груды и разрушают его.

Потом мы направились к месту, которое носит название Зенг-Зафед, т. е. «белый камень». Оно славится тем, что все лето изобилует всевозможными цветами, словно цветник, при этом заметили, что всегда, когда появляется здесь много народу и поднимается большой шум и происходит сильное волнение в воздухе, это вызывает сильный дождь. Так ли это или нет, но во всяком случае установлено, что в прежние годы, когда туда ездил Шах-Джехан, он чуть не погиб от небывалого дождя, который там лил, несмотря на то что был отдан приказ не производить по возможности ни малейшего шума. Последнее совпадало с тем, что мне сказал отшельник в Пирепенджале.

Отсюда я собирался к гроту, где образовался удивительный ледник. Он находится на расстоянии двух дней пути, но в это время мне сообщили, что мой набоб обеспокоен моим продолжительным отсутствием.

Что касается окрестных гор, то я, с тех пор как мы здесь находимся, прилагал все старания, чтобы собрать о них сведения, но, как я вижу, мне это не особенно удалось, потому что я не нашел людей, обладающих наблюдательностью и нужным разумением. Тем не менее я не премину рассказать вам то, что я узнал.

Купцы из Кашмира, которые каждый год ходят по горам, собирая тонкую шерсть для выделки шалей, которых я расспрашивал, все в один голос говорили мне, что в горах, которые по-прежнему находятся в зависимости от Кашмира, встречаются очень красивые местности. Между прочим там есть область, уплачивающая свою дань кожами и шерстью, за которыми губернатор посылает каждый год. Женщины там чрезвычайно красивы, целомудренны и трудолюбивы. Есть еще другая область, более отдаленная от Кашмира, которая тоже платит дань кожами и шерстью. В тех местах есть очень красивые небольшие плодородные равнины и весьма приятного вида холмы. Там можно найти пшеницу, рис, яблони, груши, [335] абрикосы и превосходные дыни, есть даже виноград, из которого делают очень хорошее вино. Жители там несколько раз отказывались платить дань, полагаясь на то, что страна их мало доступна. Однако всегда находили способ проникнуть туда и принудить их к повиновению. Те же купцы рассказывают, что в глубине других гор, более отдаленных и уже не зависящих от Кашмира, тоже встречаются очень красивые области, населенные белыми и красивыми людьми, которые почти никогда не покидают этих мест, причем среди них некоторые совсем не имеют государя, и нельзя даже установить, что у них есть религия, если не считать того, что некоторые из них не едят рыбы, считая ее нечистой.

В добавление сообщу вам здесь то, что мне рассказывал тогда один добрый старец, женившийся на женщине из семьи бывших кашмирских государей. По его словам, в правление Джехан-Гира тщательно разыскивали всех членов этой семьи. Он тогда так испугался, что вместе с тремя слугами бежал в эти горы, почти не зная, куда он идет. Когда он блуждал таким образом, он наконец забрел в очень красивый небольшой округ, где жители, узнав, кто он такой, явились к нему с подарками, а в добавление ко всему под вечер привели к нему самых красивых своих дочерей и просили выбрать одну из них, потому что желали иметь потомство его крови. Когда он оттуда перебрался в другой округ, который находился не особенно далеко, к нему тоже явились с подарками, но вечерняя вежливость на этот раз носила иной характер: жители привели к нему своих собственных жен, заявляя, что жители другого округа поступили, как дураки, ибо кровь его не останется в их домах, так как дочери заберут своих детей в те дома, куда они выйдут замуж.

Добавлю еще, что несколько лет назад в семействе государя Малого Тибета, который находится на границе Кашмира, произошел разлад. Один из претендентов на престол тайком призвал к себе на помощь губернатора Кашмира, который по приказанию Шах-Джехана оказал ему сильную поддержку: убил или обратил в бегство других претендентов и предоставил ему владеть страной, с тем чтобы он ежегодно платил дань, которая должна была состоять из хрусталя, мускуса и шерсти. Этот [336] государь счел нужным лично явиться взглянуть на Ауренгзеба и привез подарки вроде тех, которые я назвал. У него была такая жалкая свита, что я никогда бы не подумал, что это государь. Мой набоб устроил в честь его обед, для того чтобы получше расспросить его о положении этих гор. Я слышал, как он рассказывал, что его страна на востоке граничит с Великим Тибетом, что она имеет в ширину от тридцати до сорока лье, что действительно у него есть немного хрусталя, мускуса и шерсти, но вообще он очень беден и что у него совсем нет золотых рудников, как это утверждают. Кое-где у него водятся хорошие фрукты и в особенности превосходные дыни; зима в его местах очень продолжительна и неприятна вследствие снега, а население, которое в прошлом было языческим, почти сплошь перешло в магометанство, так же как и он сам, а именно в секту, которая называется шиа и к которой принадлежат все персы.

Лет семнадцать-восемнадцать назад Шах-Джехан пытался овладеть государством Великого Тибета, как это прежде делали государи Кашмира. После трудных переходов в горах, продолжавшихся шестнадцать дней, его армия осадила замок и взяла его. Оставалось только перейти речку, славящуюся своим быстрым течением, и двинуться прямо на столицу, которую легко было захватить, так как все государство было объято страхом. Но так как приближалась зима, то губернатор Кашмира, командующий армией, побоялся, что его застигнет зима, и повернул назад, оставив в замке гарнизон, который тотчас же его покинул — либо из страха перед врагом, либо потому, что не имел достаточно провианта. Таким образом план губернатора, собиравшегося вернуться весной, был разрушен. Теперь, когда государь Великого Тибета узнал, что Ауренгзеб находится в Кашмире и что он угрожает ему войной, он отправил к нему посла с подарками, состоявшими из местных продуктов: там были хрусталя, дорогие белые коровьи хвосты, которыми славится Тибет и которые привешивают в виде украшения к ушам слонов, затем большое количество мускуса и яшмовый камень, представлявший очень большую ценность, потому что он был необычайной величины. Яшма  —  это зеленоватый камень с белыми прожилками, он так тверд, что его [337] кожно обрабатывать только алмазным порошком. Он очень ценится при дворе Могола: из него делают чашки и разные вазы, которые, как я уже рассказывал, украшают инкрустацией из золотых ниток, что требует при драгоценных камнях очень тонкой работы.

Свита этого посла состояла из трех или четырех всадников, из десяти или двенадцати высоких, худощавых людей с жидкими бородками в три-четыре волоса, какие бывают у китайцев. На головах у них были простые красные колпаки, совсем как у наших судовщиков, которые плавают по рекам, а остальная одежда была соответственная. Право, мне кажется, что только четверо или пятеро из них имели шпаги, но остальные следовали за послом даже без палок. Посол вел переговоры с Ауренгзебом по поручению своего повелителя и обещал, что тот разрешит построить у себя в столице мечеть, в которой можно будет молиться по-магометански, что монета, которая впредь будет чеканиться, будет носить с одной стороны изображение Ауренгзеба. Кроме того он обязался платить ему ежегодно некоторую дань, однако полагает, что как только государь узнает, что Ауренгзеб покинул Кашмир, он перестанет обращать внимание на договор, так же как он сделал это раньше с Шах-Джеханом.

Этот посол привез с собою врача, который, говорят, родом из государства Лхасса, происходит из племени лами, или лама. Это племя священников вроде браминов Индии с той лишь разницей, что брамины в Индии не имеют халифа, или первосвященника, а те имеют, причем его признают не только в Лхассе, но и во всей Татарии, и он пользуется почетом, совсем как божество. У этого врата была книга с рецептами, которую он ни за что не хотел мне продать. Шрифт издали был похож немного на наш. Мы заставили его написать нам алфавит, но он писал так медленно и почерк у него по сравнению с тем, которым была написана книга, был такой плохой, что мы решили, что это сомнительный доктор. Он твердо верил в переселение душ й рассказывал на этот счет удивительные сказки. Между прочим он рассказывал, что его «великий лама», когда он стал стар и собирался умереть, собрал свой совет и объявил, что он намерен перейти в тело маленького ребенка, который недавно родился. Этого ребенка воспитали [338] чрезвычайно тщательно. Когда ему минуло шесть или семь лет, ему показали всякую мебель и стада, принадлежавшие другим лицам, перемешав их с его собственными, и он очень хорошо разбирал, что принадлежит ему и что принадлежит другим. Это, по словам врача, должно служить убедительным доказательством переселения душ. Я сначала думал, что он смеется, но наконец понял, что он это говорит совершенно серьезно. Я его видел один раз у посла вместе с кашмирским купцом, который знал тибетский язык и которым я пользовался в качестве переводчика. Я притворился, что хочу купить некоторые материи, которые он привез для продажи; это было нечто вроде сукна, называемого «ратин», шириною приблизительно в один фут. На самом деле я хотел разузнать что-нибудь об этих странах, однако я не мог от него выудить ничего толкового. Он только сказал мне, что, по его мнению, все это государство Великого Тибета  —   жалкая страна по сравнению с его родиной, что снег там лежит более пяти месяцев в году, что его государь часто ведет войны с татарами. Но он никак не мог объяснить, какие это татары. Наконец, после того как я ему задал множество вопросов, не получив никакого ясного ответа, я увидел, что понапрасну трачу время.

Но вот что достоверно известно и в чем никто не сомневается. Еще двадцать лет назад из Кашмира ежегодно уходили караваны, которые пробирались через все горы Великого Тибета и проникали в Татарию. За три месяца или около этого они добирались до Катая, хотя приходилось итти по очень трудным проходам и переправляться через очень быстрые потоки на веревках, переброшенных с одной скалы на другую. Караваны эти привозили обратно мускус, китайское дерево, ревень и манирон, маленький корень, очень помогающий от болезни глаз. Проходя через Великий Тибет, они забирали там и местные товары: мускус, хрусталь, яшму, и кроме того в большом количестве забирали очень тонкую шерсть двух сортов, из них одна, овечья, которая называется туз, скорее представляет собою волос вроде нашего кастора. Но со времени предприятия, затеянного Шах-Джеханом, правитель Великого Тибета никого не пропускает через свои владения и не разрешает никому вступать на его [339] территорию со стороны Кашмира. Поэтому в настоящее время караваны, для того чтобы не проходить эти земли, идут из Пакны на Ганге, они обходят их слева и идут прямо в Лхассу.

Относительно государства, которое здесь называют Кашгар и которое, по-моему, есть то же самое, что на наших картах обозначено как Касгар, я кое-что узнал от тамошних купцов. Купцы эти, узнав, что Ауренгзеб пробудет некоторое время в Кашмире, явились туда с большим количеством рабов, девушек и мальчиков, которых они хотели продать. Они говорят, что государство Кашгар находится на восток от Кашмира с некоторым отклонением на север. Кратчайший путь туда ведет через Великий Тибет, но так как проход через него закрыт, то им пришлось пробираться через Малый Тибет. Сначала они пришли в небольшой город, который называется Гурдше. Это последний город, находящийся в зависимости от Кашмира, он расположен на расстоянии четырех дней пути от города Кашмира. Отсюда они за восемь дней добрались до Эскерду, столицы государя Малого Тибета. Оттуда два дня пути до небольшого города, носящего название Шекер. Он еще находится в Малом Тибете и расположен на реке, славящейся своими лечебными свойствами. Затем в пятнадцать дней они прошли большой лес, расположенный на границе Малого Тибета, и еще через пятнадцать дней прибыли в Кашгар, маленький город, где раньше проживал государь Кашгара; теперь же он проживает в Журченде, который находится несколько севернее, на расстоянии десяти дней пути от Кашгара. Они добавляли, что от города Кашгара до Катая не более двух месяцев пути и что туда ежегодно ходят караваны, которые привозят оттуда всевозможные товары, которые я перечислил. Караваны эти через Узбекию направляются в Персию, другие караваны из Катая идут через Патну в Индостан. Они говорили еще, что если направиться из Кашгара в Катай, то по дороге будет город, находящийся на расстоянии восьми дней пути от Котена. Это последний город кашгарского государства. Дороги из Кашмира в Кашгар очень трудны, и между прочим там есть место, где во всякое время года приходится итти четверть лье по льду. [340]

Вот и все, что я мог узнать об этих местах. Правда, это немного и довольно путано, но следует признать, что это и не мало, если принять во внимание, что я имел дело с невежественными людьми, которые почти ничего не могли объяснить, и кроме того с переводчиками, которые в большинстве случаев не могли перевести вопросов и объяснить ответы, которые им давали.

К этому письму во французском оригинале приложены опущенные здесь ответы на пять вопросов, которые, как сообщает Бернье, де Мервейль задал ему в своем последнем письме по поручению Тевено. Из характеристики, которую Бернье дает Тевено (он делает в своем ученом кабинете более важные открытия, чем люди, совершающие кругосветные путешествия»), явствует, что Бернье имеет в виду Мельхиседека Тевено (Melchisedec Thevenot, 1620-1692) —  известного издателя описаний путешествий, приходившегося дядей путешественнику Жано Тевено (1633-1667).

Бернье, по его словам, были заданы пять вопросов: 1) о евреях в Кашмире, 2) о муссонах, или периодических дождях в Индии, 3) о регулярности ветров и течений в Индии, 4) о плодородии, богатстве и красоте королевства Бенгальского, 5) о периодических разливах Нила. —  Ред.