Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ФРАНСУА БЕРНЬЕ

ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПЕРЕВОРОТОВ В ГОСУДАРСТВЕ ВЕЛИКОГО МОГОЛА

ПРЕДИСЛОВИЕ

1. Современная политическая актуальность книги Бернье

Книга французского врача, философа и путешественника Франсуа Бернье (1625-1688 гг.), прожившего в Индии 12 лет, из которых 9 лет в качестве придворного врача Великого Могола Ауренгзеба (1618-1707 гг.), имеет не только историческое, но и актуальное политическое значение при изучении современной классовой борьбы в Индии. Высокая политическая оценка книги Бернье, данная Марксом и Энгельсом в 1853 г., еще больше повышает интерес к ней.

2/VI 1853 г. Маркс пишет Энгельсу: «Об образовании городов на Востоке нет ничего более блестящего, наглядного и неотразимого, чем старая книга Франсуа Бернье, бывшего девять лет врачом при Ауренгзебе» (Письмо Маркса Энгельсу 2/VI 1853 г. Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XXI, стр. 489). Энгельс 6/VI 1853 г. отвечает Марксу: «Старый Бернье на самом деле очень хорош. Всегда радуешься, когда наткнешься на этакого старого, трезвого, ясного француза, всегда попадающего в самую точку» (Письмо Энгельса Марксу 6/VI 1853 г., там же, стр. 495). [4]

Оценка Марксом и Энгельсом книги Бернье была дана в период, когда «индийский вопрос» стоял очень остро в буржуазно-аристократической Англии, когда положение в самой Индии было напряженным. 24/VI 1853 г. Маркс в статье «Ост-индская компания, ее история и результаты» указывает, что «вопрос об Индии впервые после 1783 г. стал английским вопросом и вопросом министерским». Оценка книги Бернье была дана Марксом и Энгельсом в непосредственной связи с научно глубоким, политически острым анализом «критического» периода британского господства в Индии — периода перехода от разграбления методами первоначального капиталистического накопления к превращению Индии в аграрно-сырьевой придаток промышленной метрополии, в рынок сбыта промышленной продукции метрополии и впоследствии в сферу приложения экспортного капитала. «Промышленные круги Англии видели, что их торговые обороты с Индией не только не возрастают, но падают... Они открыли, что покупательная способность в отношении их товаров была доведена в Индии до самой низкой степени... Сверх этого они видели, что во всех их попытках приложения капитала в Индии они наталкиваются на сопротивление и интриги со стороны лиц, хозяйничающих в Индии. Индия, таким образом, стала ареной борьбы между промышленными кругами, с одной стороны, и финансовой и политической олигархией — с другой» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. IX, стр. 360-361 Маркс,. Ост-индская компания, ее история и результаты).

Борьба эксплоататорских классов и классовых групп за методы эксплоатации и дальнейшего закабаления Индии приняла в 1853 г. обостренный характер по причинам, кроющимся, с одной стороны, в политико-экономическом состоянии Англии, а с другой — в политико-экономическом состоянии колониальной Индии того периода. В тот период меняются функции Индии как колонии по отношению к метрополии, причем причины этого имеют истоки и со стороны Англии и со стороны Индии. Эксплоататорские правящие классы Англии (земельная аристократия, торговая буржуазия, а затем промышленная) в течение 200 лет именем Ост-индской компании вели непрерывные [5] грабительские войны в Индии, подвергая огню, мечу и разграблению богатейшие области Карнатика, Бенгали, Гуджерата и др. Торговля Ост-индской компаний с Индией была неразрывно связана с разграблением, экономическим и политическим подчинением Индии. Золото, серебро, украшения, пряности, ценные индийские хлопчатобумажные и шелковые ткани широкой волной притекали в Англию, создавая крупнейшие накопления. Высокие по качеству, непревзойденные в то время по блеску и красоте, почти даром достававшиеся индийские шелковые и хлопчатобумажные ткани представляли серьезную опасность для английской шерстяной промышленности. Под давлением растущей английской промышленной буржуазии, особенно владельцев шерстяных фабрик, хранение, продажа и ношение индийских тканей в Англии были с конца XVII по конец XVIII века запрещены под угрозой крупных штрафов; таким образом индийские ткани ввозились в Англию для реэкспорта.

Частично в 1813 г. и окончательно в 1833 г. Ост-индская компания была лишена экономической и политической монополии в Индии. Промышленная буржуазия произвела резкое изменение колониальной функции Индии. «До 1813 г. Индия была преимущественно экспортирующей страной, между тем как теперь (1853 г. — А. П.) она стала страной импортирующей... Индия, бывшая с незапамятных времен величайшей мастерской хлопчатобумажных изделий, которыми она снабжала весь мир, стала наводняться теперь английской пряжей и английской хлопчатобумажной материей... что повело к гибели туземного, некогда столь славившегося хлопчатобумажного производства» (Маркс и Энгельс, Собр. Соч., т. IX, стр. 395).

Разорение индийского ремесла принесло огромной силы экономические и политические потрясения в Индии. Миллионы индийских ткачей-кустарей лишились работы и, не будучи вовлечены в другие сферы производства вследствие общего разорения индийской экономики, гибли голодной смертью. Непрерывные войны, разграбление привели Индию к разорению: ирригация пришла в упадок, дороги разрушились, большие территории [6] обрабатываемой исстари земли забрасывались, внутренняя торговля парализовалась, массовые эпидемии, голод уносили преждевременно миллионы жизней, жгучая ненависть к британским завоевателям росла и ширилась — вот результаты, к которым британская власть уже к тому периоду привела Индию.

Промышленная Англия остро нуждалась в сбыте своей продукции и в бесперебойном снабжении сырьем. В 50-х годах в хлопчатобумажной промышленности Англии была занята 1/2 всего населения, причем эта отрасль давала 1/12 всего национального дохода Англии. Совершенно очевидно, что зависимость английской промышленности от индийского рынка росла как в отношении сбыта готовой продукции, так и в отношении бесперебойного снабжения дешевым сырьем. «Но чем больше росла зависимость английской промышленности от индийского рынка, — указывает Маркс, — тем более английские промышленники чувствовали необходимость создания новых производительных сил в Индии взамен той туземной промышленности, которую они разорили. Нельзя беспрерывно наводнять страну своими изделиями, если не давать ей возможности в свою очередь сбывать какие-либо свои продукты» (Маркс и Энгельс, Собр. Соч., т. IX, стр. 360).

Разоренная Индия была уже не в состоянии служить ни рынком сбыта, ни источником сырья для метрополии.

Перепроизводство готовых товаров в Англии, ужасающее разорение всей экономики Индии представляли вполне реальную угрозу для господства британской буржуазии и ее опоры как в Англии, так и в Индии. Британская буржуазия в 1853 г. хорошо помнила сильно напугавшее ее восстание лионских ткачей (1842 г.). В 1853 г. имелись вполне реальные предпосылки повторения столь же грозного восстания. Что же касается Индии, то «непрерывное состояние войны», являвшееся результатом растущей ненависти масс по отношению к британской власти, результатом ужасающей нищеты, разорения и национального порабощения, не могло не внушать острого опасения британским эксплоататорам. Вот почему 50-е годы являлись «кризисными» [7] годами в Англии и Индии. Маркс и Энгельс неразрывно связывали политико-экономическое положение Англии с ее дальневосточными владениями и рынками. Энгельс пишет Марксу: «...Индия и Китай, кажется мне, послужат ближайшим поводом к перепроизводству, и если зима будет хороша, то с несомненностью можно ожидать, что весною снова начнутся сумбурные кредитные сделки и вексельная горячка» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XXII, стр. 360). Маркс прямо указывал на огромное значение для революционного движения в самой Британии и Европе тех потрясений, которые были вызваны экспортом британских промышленных товаров в странах Дальнего Востока: «Может показаться очень странным и парадоксальным утверждение, что ближайшее восстание народов Европы и ближайший этап их борьбы за республиканские свободы и более экономную форму правления вероятно будут в гораздо большей степени зависеть от того, что происходит в настоящее время в Небесной империи — прямой противоположности Европы, чем от какой-либо другой в настоящее время существующей политической причины, в большей мере, чем даже от угроз России и вероятной всеобщей европейской войны. И, однако, это вовсе не парадокс, как в этом можно убедиться, внимательно рассмотрев положение этого вопроса... Ввоз иностранной мануфактуры имел такое же влияние на китайскую промышленность, какое он прежде оказал на промышленность Малой Азии, Персии и Индии. В Китае прядильщики и ткачи сильно пострадали от этой иностранной конкуренции, и это вызвало соответствующее потрясение во всей стране» (Там же, т. IX, стр. 311-312).

Маркс и Энгельс непосредственно связывали глубокие изменения в экономике Англии и других европейских стран, борьбу пролетариата и трудящихся масс против эксплоататоров на европейском континенте с глубокими экономическими изменениями в странах Востока, с ростом национально-освободительной борьбы в них против иноземных поработителей. Не случайно Маркс в письме к Энгельсу о книге Бернье обращает его внимание на организацию армии Ауренгзеба. «Он (Бернье. — А. П.) очень [8] хорошо изображает военный быт, способ продовольствования этих огромных армий. Об этом он между прочим пишет следующее: «...Главную часть образует кавалерия. Пехота не так велика, как гласит предание...» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XXI, стр. 489). Маркс и Энгельс подмечали каждую черту, характеризующую условия и навыки вооруженной борьбы в Индии. Через 5 лет после обмена письмами о книге Бернье Маркс и Энгельс живо реагируют на Сипайское восстание 1857 г., оценивая его как крупнейшее политическое событие в Индии, а следовательно и в Англии, поставившее, как никогда ранее, под острую угрозу британское господство в Индии. Маркс и Энгельс с большой подробностью и изумительными знаниями индийской действительности анализируют причины восстания, удачи его, поражение восставших в борьбе за крупные центры страны — Дели, Агру, Лукноу, переход затем к партизанской борьбе отдельными разрозненными отрядами и наконец ликвидацию последних. Все указанное нами выше со всей очевидностью свидетельствует о том, что Маркс и Энгельс оценивали книгу Бернье с позиции классовой борьбы 50-х годов, и это несомненно придает книге еще большее политическое значение.

За годы современного мирового экономического кризиса в Индии произошли крупнейшие политико-экономические изменения. Кризис особенно разрушительно ударил по колониальной индийской экономике, обнажил еще больше гнусность колониального режима британского империализма и эксплоататорскую сущность национал-реформизма. В огне классовой борьбы еще больше обнажилась соглашательская сущность агентуры британского империализма, с одной стороны, и агентуры туземной буржуазии — с другой, в рабочем движении Индии. Выход пролетариата Индии как самостоятельного класса на арену политической борьбы и образование индийской компартии, повысившей организованность революционной борьбы пролетариата и влияние пролетариата на крестьянское движение, безусловно являются важнейшим политическим фактором последних лет, указывающим на крупные изменения в соотношении классовых сил в Индии. При общем усилении колониальной зависимости Индии от британского [9] империализма для последнего однако стало уже невозможным господствовать в Индии по-старому. Наряду с жесточайшим, кровавым подавлением революционных выступлений вооруженной силой британский империализм проводит конституционные реформы. Конституционные реформы, будучи по своему существу антинародными, предназначаются британским империализмом для подновления колониального режима без изменения его сущности, для консолидации своей опоры — феодальных и полуфеодальных элементов (князей, принцев, помещиков, ростовщиков, компрадоров), для приближения к себе национальной буржуазии. Эти мероприятия проводятся на базе совместного усиленного наступления на жизненный уровень индийского пролетариата и трудящихся мелкобуржуазных масс деревни и города, на базе конечной общности эксплоататорских интересов в борьбе против революционного движения в Индии, на базе усиления политики вытеснения с индийского рынка иностранных конкурентов (Японии, Германии, Бельгии и др.). Сближение с британским империализмом той части туземной буржуазии, которая крепко связана с британским капиталом, является по существу дела не чем иным, как еще большей капитуляцией перед британским империализмом, но не означает уничтожения причин, лежащих в основе конкурентной борьбы национальной буржуазии и британского империализма в дележе массы прибавочной стоимости, прибавочного и части необходимого продукта, выжимаемых экономической и внеэкономической эксплоатацией из индийского пролетариата и трудящегося крестьянства. Размежевание классовых сил зашло настолько далеко, что Национальный конгресс — организация, последовательно проводившая политику национальной буржуазии и либеральных помещиков, — уже не в состоянии удержать борьбу масс в реформистских рамках. Национал-реформизм теряет свое влияние на массы; его влияние подорвано ростом политической сознательности рабочего движения, ростом компартии.

Национальный конгресс в настоящее время не только со стороны своего состава, но уже и со стороны руководства не представляет единой консолидированной организации. Национальный конгресс является ареной [10] борьбы политических партий, групп и течений. 1934/35 год характерен появлением и относительным усилением новой партии — Всеиндийской конгресс-социалистической партии. Возникновение этой партии и ее последующая деятельность не произошло и не происходит без участия некоторой части лидеров Национального конгресса, с одной стороны, и национал-революционных групп — с другой; однако основная причина ее появления и относительного усиления лежит в полевении масс, в их разочаровании буржуазным национализмом. Перед компартией Индии сейчас стоит неотложная задача — создание единого антиимпериалистического фронта путем активного участия, поддержки и расширения всех антиимпериалистических выступлений, не исключая и тех, которые возглавляются национал-реформистами. Как указал т. Димитров в своем докладе на VII конгрессе Коммунистического интернационала, коммунисты, сохраняя свою политическую и организационную самостоятельность, должны повести активную работу внутри организаций, участвующих в Национальном конгрессе, способствуя кристаллизации среди них национально-революционного крыла в целях дальнейшего развертывания национально-освободительного движения народов Индии против британского империализма.

Британский империализм пытается подкрепить свое господство в Индии «обоснованием» «особой», «благодетельной» для Индии «миссии» британского империализма, «обоснованием» того, что современная политика британского империализма, в частности конституционные реформы, якобы является новым подтверждением исстари проводимой Великобританией политики последовательной «подготовки» Индии к «ответственному делу самостоятельного управления».

Некоторые вожди национал-реформизма, особенно крайне-правого крыла его, пытаются «обосновать» в корне ложную, реакционную иллюзию о том, что якобы Индия в силу исторических «особенностей» имеет «особый» путь к осуществлению социализма-коммунизма, без непримиримой классовой борьбы пролетариата и руководимого им крестьянства против британских и туземных эксплоататоров. Здоровую тягу индийского пролетариата и трудящегося крестьянства к единому фронту для борьбы против [11] главного врага — британского империализма — и его опоры — феодальных и полуфеодальных эксплоататоров, компрадоров — они пытаются использовать для «обоснования» «общности интересов производящих классов» Индии, т. е. национальной буржуазии, с индийским пролетариатом и трудящимся крестьянством. Пропаганда «золотого века прошлого», т. е. периода, предшествовавшего британскому вторжению в Индию, когда якобы не было никакой эксплоатации, а крестьянство, ремесленники жили прекрасно, счастливо под «заботой высших классов», является попыткой «исторического» «обоснования» «общности интересов» трудящихся масс и туземных эксплоататоров.

Современная политическая актуальность книги Бернье именно в том, что, пользуясь ею как материалом, мы со всей яркостью вскрываем реакционность и лживость апологетики «золотого века прошлого». Одновременно с этим книга Бернье, являясь одним из документов, использованных Марксом в его блестящем анализе колониальной политики британского капитализма в Индии, данном в его письмах об Индии, сохранивших свою актуальность и для настоящего времени, крепко бьет по ложной версии, распространяемой британскими апологетами, якобы британское завоевание Индии и последующее управление принесли индийскому народу «закон, порядок и право на труд».

II. Реакционная национал-реформистская легенда о «золотом веке прошлого» Индии

Индийские национал-реформисты такого сугубо реакционного типа, как Ганди, спекулируют на прошлом Индии, нагло извращают его, пытаясь прикрыть свою эксплоататорскую сущность. Они пытаются внушить широким трудящимся массам ложную, реакционную иллюзию о том, что до порабощения британским капиталом в Индии якобы не было никакой эксплоатации и что в настоящее время национальная буржуазия и помещики не являются эксплоататорами индийского пролетариата, трудящегося крестьянства и ремесленников. «Насилие противно, не совместимо с духом, [12] с историей индийского народа», — возвещают Ганди и ему подобные.

В конце 1934 г., в период подготовки очередной сессии Национального конгресса, Ганди в беседе с делегацией помещиков Соединенных провинций, очень обеспокоенных растущим обострением классовой борьбы в деревне, говорил: «Я работаю для сотрудничества капитала и труда, помещиков и арендаторов... Я всегда указывал фабрикантам, что они не являются исключительными собственниками фабрик и что рабочие являются равными дольщиками в собственности. Таким же образом я могу и вам сказать, что собственность на вашу землю принадлежит так же крестьянам, как и вам, и вы не должны тратить ваши доходы на роскошную жизнь, а употреблять их на благополучие крестьян».

В условиях обострения классовой борьбы национальные эксплоататоры пытаются выставить себя «благодетелями и защитниками» «своего» народа. Потребность в политической мимикрии заставляет некоторых лидеров национальной буржуазии говорить о коммунизме... но без классовой борьбы для его достижения. «Классовая борьба чужда самому индийскому народу, способному на создание коммунизма, основанного на равенстве для всех. Цель моих мечтаний, — заявляет Ганди, — обеспечить существование как князей, так и пауперов».

Рост влияния компартии, рост классовой сознательности и организованности пролетариата, рост влияния пролетариата на крестьянское движение все больше и больше подрывает влияние национал-реформизма на массы.

Разоблачение контрреволюционности так называемых «особых» для Индии «путей» к коммунизму безусловно является актуальной задачей. Книга Бернье с большой яркостью дает картины «золотого века прошлого», чем пытаются спекулировать некоторые лидеры национал-реформизма, явно фальсифицируя историю. О положении трудящегося крестьянства Бернье пишет: «Земля редко возделывается иначе как по принуждению. Никто не хочет, не может и не умеет исправлять плотины и каналы; все земли очень плохо возделаны, а значительная часть их обеспложена вследствие отсутствия орошения... Трудно [13] даже представить себе, какие страдания испытывает здесь народ. Дубинка и бич принуждают его к непрерывному труду не на себя, а на других». Положение городских ремесленников не лучше, чем положение трудящегося крестьянства. «Только нужда и удары дубинкой заставляют их работать. Они никогда не могут разбогатеть и даже не считают это нужным, довольствуясь тем, что имеют возможность удовлетворить голод и прикрыть тело хотя бы какой-нибудь одеждой из самой грубой ткани». Непрерывные междоусобные кровопролитные войны, паразитарность и презрение к труду со стороны господствующего класса, бесправие и забитость масс, подкрепленные кастовой системой и религиозными суевериями, привели к разрушению производительных сил в значительной части страны. Голод, эпидемии, наводнения, засухи при низкой производительности труда, высоких налогах, многочисленных поборах и общем бесправии непосредственных производителей усиливали растущую ненависть масс к эксплоататорам: раджам, эмирам, сборщикам-откупщикам налогов, ростовщикам, к различным наместникам Могола и к могольской династии. Все это являлось теми внутренними для Индии причинами, которые обусловили неизбежность победы британских завоевателей — британского капитализма в Индии.

Империя Великих Моголов (начало XVI века — середина XVIII века) была феодальной империей с рядом экономико-политических особенностей, отличавших феодализм Индии от классического феодализма Европы.

Главнейшие особенности феодализма в Индии следующие: кастовая сельская община, государственная собственность на землю и на сооружения искусственного орошения (каналы, дамбы, запруды). Особенности эти однако ни в какой мере не означают, что марксистско-ленинское учение о феодализме как общественно-экономической формации неприменимо для Индии и для других стран Востока, что пыталась «обосновать» троцкистско-зиновьевская контрреволюционная свора, ревизуя ленинско-сталинское учение о колониальной экономике. Особенности эти не означают также отсутствия эксплоатации, как это пытаются представить апологеты «золотого века прошлого». Здесь уместно также отметить, [14] что некоторые, игнорируя опасность для современной революционной борьбы пропаганды идеи о «золотом веке прошлого», пытаются представить этих апологетов как чудаков, мечтателей, а, пропаганду иллюзии «золотого века» как нечто совершенно безвредное, не имеющее якобы никакого отношения к современной классовой борьбе в Индии.

Экономико-политической основой всего строя могольской империи являлась сельская община с кастовым устройством. Сельская община, существовавшая, еще задолго до вторжения в Индию монголов, сохранила свои основные и характерные черты вплоть до британского завоевания. Она зиждилась на сочетании ручного ремесла и ручной, примитивной обработки земли, удовлетворяя все основные нужды своими средствами. Это придавало сельским общинам самодовлеющий характер, скрепленный вековым кастовым устройством. В этих сельских общинах — экономически замкнутых, политически консервативных — миллионы людей, поколение за поколением прикреплялись к определенным ремеслам, даже к определенным функциям в системе разделения труда в общине, закреплялись наследственно на определенном социальном положении — в виде париев — неприкасаемых, предназначенных для самых черных, грязных работ, непрерывно прозябающих на голодном пайке и всеми презираемых, в виде землеробов, прядильщиков, ткачей, цирюльников и наконец в виде почетных лиц: служителей религиозного культа, старосты-администратора и др.

Маркс дает следующую яркую характеристику сельских общин: «Мы... не должны забывать, что эти идиллические сельские общины, сколь безобидными они бы ни казались, всегда были прочной основой восточного деспотизма, что они ограничивали человеческий разум самыми узкими пределами, делая из него покорное орудие суеверия, подчиняя его традиционным правилам, лишая его всякого величия, всякой энергии к историческому действию» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. IX, стр. 351). [15]

Вот эти-то консервативные сельские общины, обрекавшие на застой целые поколения людей, с их кастовым строем, низводившим значительные слои населения до положения худшего, чем рабское, апологеты «золотого века» пытаются представить в виде «рая крестьян и ремесленников под руководством и заботой высших классов». Однако было бы грубой ошибкой предполагать, что Национальный конгресс всерьез намерен возвратиться к древней сельской общине времен Великих Моголов. Конечно нет. Пропаганда «золотого века прошлого» нужна туземным эксплоататорам для отвлечения масс от революционной борьбы.

Сельская кастовая община служила основой так называемого восточного деспотизма. Разоренные междоусобными войнами, тяжелыми налогами, наводнениями, засухами, эпидемиями, сельские общины возникали вновь, в основном на старой системе производства, частенько в старых территориальных границах, со старыми традициями. Смена правящих династий, царей, наместников не затрагивала основ сельских общин. Застойный характер индийских сельских общин однако не означал отсутствия изменений. Изменения происходили, и довольно значительные. Так например в годы Великого Могола Акбара (1556-1605 гг.), по сохранившимся достоверным сведениям, вся земля, будучи собственностью государства, была внутри общины разделена на общинную (выгоны, луга, пастбища) и на семейную, в свою очередь переделенную между членами семьи и передававшуюся внутри так называемой большой нераздельной семьи по наследству. Отсюда совершенно очевидно, что существовало и развивалось неравенство семейных наделов, имущественное неравенство внутри общины. Кастовое деление не только не препятствовало подобным изменениям внутри общины, а, наоборот, скрепляло эти изменения, способствовало до известных границ и до определенного периода их развитию. Не лишне также упомянуть, что имущественное неравенство неизбежно предполагает эксплоатацию внутри общины верхушкой общины: власть жреца, старосты-администратора, панчаята (совета «пяти», совета старейшин) была патриархально-деспотична, простиралась далеко за пределы морального воздействия. [16]

Произведенная Акбаром, вследствие развития внутренней и особенно внешней торговли, замена части натуральной ренты-налога деньгами, при раскладке налога индивидуально на каждого крестьянина с круговой порукой всей общины за выплату, усиливала власть общинной верхушки, расширяла сферу внедрения торгово-ростовщического капитала, способствовала росту изменений и эксплоатации внутри общины. Однако надо подчеркнуть тот факт, что все эти изменения внутри общины не подорвали самой ее основы — соединения ремесла с земледелием, при традиционном разделении труда внутри общины. Лишь британское завоевание, как указывает Маркс, разрушило экономическую основу общины в Индии.

Государственная собственность на землю и на сооружения искусственного орошения при застойной сельской кастовой общине в качестве экономической основы всего строя неизбежно предполагала огромный феодально-чиновничий иерархический аппарат государственной власти. Наместники Великого Могола — раджи, эмиры, тхахурами и др. — получали от Великого Могола поместья на «кормление», обязуясь определенной «службой» Великому Моголу — выплатой определенной ренты-налога, содержанием определенной военной силы с надлежащей экипировкой, выполнением всех распоряжений центральной власти, особенно в период войны. Акбар широко внедрял замену наследственных поместий временными, «за службу», «на время службы», а также замену последних фиксированным жалованием, при отчислении всей суммы ренты-налога в казну Могола. Многие потомственные раджи были лишены наследственных прав на землю, одновременно многие незнатного происхождения эмиры, тхахурами получили крупнейшие посты и огромные доходы главным образом за преданность Моголу. Наследники Акбара — последующие Моголы, особенно Ауренгзеб, широко практиковали сдачу сбора ренты-налога на откуп, расширяя этим самым сферу проникновения торгово-ростовщического капитала, расширяя базу сращивания феодально-чиновничьего аппарата государственной власти с торгово-ростовщическим капиталом, ухудшая положение непосредственных [17] производителей. Откупщики налогов не щадили крестьян и ремесленников, выжимая из них максимум налога. Каждый феодал-чиновник, зная, что он может быть смещен с должности или переведен в другой район, не щадил крестьян, ремесленников, мелких торговцев, выколачивая из них максимум дохода, не интересуясь развитием производительных сил.

Английский историк Индии Морелэнд, описывая период от Акбара до Ауренгзеба, т. е. первую половину XVII века, перечисляет следующие пять видов эксплоататоров, грабивших, угнетавших непосредственного производителя: 1) сборщик налогов, 2) джагирдар, т. е. чиновник, получивший землю «на кормление», «на время службы» с правом сбора налогов с живущих на ней крестьян, ремесленников, торговцев, 3) чиновник на жаловании от центрального правительства или от джагирдара, 4) торговец-ростовщик, 5) заминдар, т. е. феодал с наследственным правом на землю и на доходы с нее. «Сила каждого из них настолько велика, а шансы на какое-либо послабление настолько малы, что его (крестьянина) благосостояние целиком зависит от того, под чьей зависимостью он находится» (Moreland, From Akbar to Aurengzeb, p. 236). Каждый, имевший накопления, старался реализовать их в виде золота, серебра, драгоценных камней, с тем чтобы все это было легче и лучше припрятать: торговец мог быть в любой момент экспроприирован крупным феодалом, феодал — самим Великим Моголом. Система экономического хозяйствования и политического управления стимулировала ввоз в Индию драгоценного металла.

Функции центральной власти, как указывает Маркс, сводились к трем главным: 1) сбору налогов, т. е. ограблению трудового населения, 2) защите границ, т. е. ограждению собственной власти от посягательства других хищников, им же подобных, и наконец 3) организации общественных работ по орошению, без чего в Индии земледелие невозможно.

Расходы на организацию орошения составляли незначительную часть общего бюджета могольского правительства. Так например сооружение канала на реке [18] Рави в Пенджабе в 1637 г. стоило один лакх рупий (100 тыс. рупий), а постройка дворца Могола в Дели — 60 лакх рупий (6 млн. рупий), дворца-гробницы Тадж-Махал в Агре — 917 лакх рупий (около 92 млн. рупий).

Власть в государстве базировалась на военной силе. В эпоху Великих Моголов основное ядро армии составляли выходцы из других стран — Средней Азии, Афганистана, Ирана, Аравии, а позднее и из Европы. Маркс в письме к Энгельсу приводит из книги Бернье описание огромной армии Великого Могола в 200-300 тыс. чел., влекущей за собой при походе или даже простых переездах Могола огромное количество палаток, кухонь, платья, мебели, а следовательно огромное количество слонов, верблюдов, волов, лошадей, носильщиков, а также торговцев всякого рода. Помимо центральной армии при самом Моголе обычно имелось несколько армий в отдельных частях страны, и эти армии в общей сложности, надо полагать, были по размеру не менее армий при Моголе. Вся эта огромная людская масса, занятая непроизводительно, пожирала значительную часть общего дохода страны, обеспечивая феодалам всяких рангов, ростовщикам, торговцам присвоение не только прибавочного, но и значительной части необходимого продукта непосредственных производителей.

Военная, разбойная система управления при бесправии масс непосредственных производителей, замкнутых в сельских кастовых общинах, порождала наряду с жесточайшей централизацией также и сепаратизм. Наместники Великого Могола в отдельных частях страны, местные раджи являлись по существу дела полными властелинами жизни и имущества большей части населения. Власть Великого Могола многими и многими наместниками и раджами признавалась лишь под непрерывным давлением его армии.

Бернье дает яркие картины междоусобной борьбы феодалов, непрерывных интриг как при дворе Великого Могола, так и в окружениях эмиров, раджей.

Отсутствие частной собственности на землю соответствовало господству застойных сельских кастовых общин в Индии. Маркс в письме к Энгельсу от 2/VI 1853 г. [19] отмечает это явление как важную особенность феодализма в Индии. Характерно однако, что в следующем письме от 14/У1 1853 г. Маркс указывает, что в сильно пересеченной горной местности к югу от Кришны собственность на землю по-видимому существовала; существовала она также и на Яве, при наличии там сельских общин. «Во всяком случае, — указывает Маркс, — магометане по-видимому не установили во всей Азии принципа «отсутствия собственности на землю» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XXI, стр. 501).

Отсутствие частной собственности на землю в большей части Индии в период до британского завоевания некоторые вожди национал-реформизма пытаются использовать в качестве «исторического обоснования» того, что аграрный вопрос якобы можно разрешить «мирным» путем, что идеи антифеодальной аграрной революции чужды индийскому народу. Многие из лидеров национал-реформизма пытаются «объяснить» истоки крестьянской борьбы несознательностью крестьянства, «подстрекательством» коммунистов или наконец недостаточной «заботой» о крестьянстве со стороны местных помещиков. «Если помещики сумеют убедить крестьян в том, что они действуют для их блага, то тогда не будет никакой классовой борьбы», — заявляет Ганди.

Необходимо указать, что подлые последыши контрреволюционного троцкизма, зиновьевщины отсутствие в значительной части Индии частной собственности на землю в период, предшествовавший британскому завоеванию, пытались использовать в качестве предпосылки для «обоснования» гнилой и в корне ложной «теории» азиатского способа производства, направленной к подрыву ленинско-сталинского учения о колониальной экономике.

Британский капитализм, подвергнув Индию жесточайшему разграблению, перед которым бледнеют ужасы прежних многократных нашествий на Индию (Чингисхан, Тимурлен и др.), произвел изменения, принципиально отличные от тех, которые пережиты Индией в течение многих предыдущих сотен лет. «Я не разделяю мнения тех, — указывает Маркс, — которые верят в существование золотого века Индостана; ...возьмите для примера времена [20]

Ауренгзеба или эпоху, когда монголы появились на севере, а португальцы — на юге, или эпоху вторжения магометан, или эпоху гептархии в Южной Индии, или, если хотите итти назад к еще более седой древности, возьмите мифологическую хронологию самих браминов, которая относит начало бедствий Индии к эпохе более отдаленной, чем даже та, к коей христианство относит сотворение мира, — и все же не остается никакого сомнения в том, что бедствия, причиненные Индостану британцами, существенно иного рода и бесконечно более интенсивны, чем все бедствия, испытанные Индостаном раньше» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. IX, стр. 346. «Британское владычество в Индии»). Разграбление Индии наряду с разграблением английского крестьянства и ремесленников, торговля рабами и др. создали базу для широкого развития фабричного производства, а следовательно для буржуазного общества в Англии. Последовавший затем экспорт промышленной продукции в Индию разрушил до того устойчивую экономическую базу древних сельских общин, что произвело «величайшую и, надо сказать правду, единственную социальную революцию, пережитую когда-либо Азией» (Маркс). Разрушив экономическую основу сельских общин, являвшихся базой феодализма в Индии, британский капитализм и впоследствии британский империализм приспособили феодальные отношения к новым колониальным функциям Индии — быть аграрно-сырьевым придатком промышленной метрополии, рынком сбыта промышленной продукции метрополии, сферой приложения экспортного капитала, военным плацдармом и источником «пушечного мяса» в борьбе за новые колониальные захваты, за раздел мира и новый передел его.

Феодальные пережитки, консервируемые британским капитализмом — британским империализмом, являлись и являются «основной формой гнета» (Сталин). Преобладание феодальных пережитков в экономике и политическом устройстве Индии является необходимым условием господства британского империализма в Индии, необходимым условием борьбы против революционного движения в Индии, и именно поэтому британский империализм [21] активно и всемерно поддерживает феодальные пережитки. Феодальные элементы — князья, принцы, помещики, ростовщики, компрадоры — прекрасно знают, что господство британского империализма в Индии является основным и единственным условием их существования. Именно поэтому они являются преданной опорой британского империализма в Индии и отъявленными врагами антиимпериалистической национально-освободительной революции в Индии.

III. Реакционная сущность пропаганды «особой миссии» Англии в Индии

Если национал-реформисты распространяют ложную легенду о «золотом веке прошлого», то апологеты британского империализма пропагандируют не менее ложную и вредную «идею», что будто бы британское управление вывело Индию из многовековой «анархии», «застоя» и обеспечило населению «мирный труд». В этом отношении очень характерны опубликованные в конце 1934 г. предложения комиссии английского парламента о новой конституции, «даруемой» британским империализмом Индии. «Британское правление дало Индии то, чего она не имела в течение ряда столетий: правительство, обладающее неоспоримой властью над любой частью подчиненной ему территории; оно преградило путь иностранным завоевателям и сохранило спокойствие внутри страны, оно установило законы и путем учреждения справедливого управления и неподкупного суда обеспечивало каждому подданному его величества в Британской Индии право на мирный повседневный труд, право свободного применения для собственных нужд плодов своего труда» (Доклад объединенной парламентской комиссии о конституционных реформах в Индии», «Times» от 22/XI 1934 г.). Историческая и современная действительность находится в резком противоречии с наглой ложью, распространяемой британским империализмом. Британский империализм уродует, задерживает развитие производительных сил в Индии, приспособляя экономику страны к потребностям метрополии. Британский империализм, разбойно расхищая производительные силы страны, получает огромные сверхприбыли. Индийский [22] пролетариат и трудящееся крестьянство, ремесленники терпят двойной гнет: британского империализма и туземных эксплоотаторов. Британское господство принесло трудящимся массам неисчислимые бедствия, национальный гнет, одичание целых слоев населения, мучительное вымирание от голода десятков миллионов человек.

Бернье указывает, что в годы Ауренгзеба массы населения разорялись тяжелыми налогами. Однако британские завоеватели превзошли туземных откупщиков налогов, раджей, эмиров, Великого Могола в выколачивании налогов из трудящихся масс населения. Первый же год господства Ост-индской компании в Бенгалии дал резкий скачок в росте земельных налогов: размер ежегодного земельного налога при туземном правительстве за предыдущие три года, кончая 1764/65 г., составлял в среднем 7 483 тыс. рупий, или 742 тыс. ф. ст., в первый же год английского господства размер налога возрос до 14 705 тыс. рупий, или 1 470 тыс. ф. ст., т. е. был увеличен почти вдвое (Dutt, The economic history of India, v. I, p. 85). Непрерывный рост дают налоги и по другим провинциям; например в Агре в первый же год английского господства земельный налог был повышен на 15%, на третий же год — на 25% по сравнению с общим размером налога туземного правительства (Ibid., p. 175). Земельный налог в 1817 г. — последнем году государства Mahnatta — составлял 80 лакх рупий. В 1818 г. — первом году британского управления — земельный налог возрос до 115 лакх рупий, а в 1823 г. уже составлял 150 лакх рупий, т. е. в течение 6 лет земельный налог возрос почти вдвое (O’Donnell, The failure of Lord Curzon, p. 21). За 11 лет (1879/80-1889/90) в Мадрасском президентстве было продано с аукциона в уплату земельного налога 1 900 тыс. акров земли, принадлежавшей 850 тыс. крестьянских хозяйств. Это означает, что 1/8 всего сельскохозяйственного населения президентства была лишена земельной собственности. Однако у крестьянства отбирались не только земля, но и жилище, рабочий скот, нищенское имущество домашнего обихода, включая кровати, одежду, кухонные принадлежности. Картина методов сбора налогов будет далеко еще не полна, [23] если не указать, что всему этому разорению и издевке предшествовал в 1877/78 г. голод, унесший 3 млн. жизней (Ibid., р. 29). Огромное повышение налогов, при широкой замене натуральных денежными, вызывало жесточайшее потрясение экономических основ тогдашнего производства. Тюрьмы, порка, жестокие пытки являлись «органическим звеном в английской финансовой политике» (Энгельс). «Калмыцкие орды Чингиз-хана и Тимура, налетавшие на города... были вероятно благодеянием для страны по сравнению с нашествием этих христианских, цивилизованных, рыцарственных британских солдат, — с беспощадной иронией указывает Энгельс в статье «Восстание в Индии». — Первые, по крайней мере, быстро проходили свой хаотический путь, но эти методические англичане повсюду... превращают грабеж в систему, регистрируют награбленное, продают его с аукциона...» (Маркс и Энгельсу Собр. соч., т. XI, I, стр. 324). Характер налогов в современной Индии показывает, что они всей тяжестью ложатся на индийский пролетариат и трудящиеся массы.’ За период 1926-1929 гг. в приходной части центрального и провинциальных бюджетов Британской Индии косвенные налоги (на соль, сахар, мануфактуру и другие предметы первой необходимости) составляли 64,4%, земельный налог — 24,5, подоходный же налог — лишь 11,47% («India analysed», p. 22-28). Расходная часть бюджета еще больше подчеркивает его антинародный характер: 51% всех расходов составляют расход на вооружение, полицию, тюрьмы, чиновничество; расходы на сельское хозяйство составляют мизерную часть бюджета, а именно 1%, на здравоохранение — 1%, на просвещение — 6%. Официально выплата долгов Индии занимает по бюджету 9%, однако совершенно очевидно, что весь бюджет Индии поставлен британским империализмом на укрепление его колониального господства в Индии, на обеспечение сверхприбылей британскому финансовому капиталу. Последующие годы экономического кризиса дают еще больший рост расходов на вооружение, на аппарат угнетения масс и расправы с революционным движением (В качестве примера, иллюстрирующего прогрессивный рост аппарата угнетения и расправы, приведем следующие данные по одной из провинций Индии — Пенджабу: за период последних двух переписей 1921 и 1931 гг. количество полицейских возросло на 22,4%, число деревенских сторожей (один из видов полиции) — на 262%,чиновников государственного аппарата — на 70%, чиновников и других служащих местных учреждений — на 261% и т. д. См. «Census», 1931 г., стр. 230). [24]

Индия является аграрно-сырьевым придатком метрополии. Не менее 75% населения Индии занято сельским хозяйством; сельскохозяйственная продукция составляет 85% всей суммы индийского экспорта. Земля и вода — необходимые условия сельскохозяйственного производства — захвачены британским империализмом, князьями, принцами, помещиками, ростовщиками. Бедняк-землероб, прикрепленный к клочку земли, обрабатывающий землю примитивными орудиями производства и частенько вовсе без скота, вечно голодный, задавленный прогрессирующей нуждой и бесправием, является центральной фигурой сельского хозяйства Индии. Среднее крестьянство все более и более разоряется. Тонкая кулацкая прослойка тесно связана с докапиталистической эксплоатацией трудящихся крестьянских масс. В Индии 6 млн. долговых рабов — рабство передается по наследству. В результате господства британского империализма, преобладания насаждаемых им феодальных, полуфеодальных отношений почва Индии истощается, урожайность все более падает, а непосредственный производитель — землероб, обремененный налогами, долгами, рентой, поборами, не в состоянии прокормить себя, семью и рабочий скот. Ниже мы приводим очень характерные данные о прогрессивном падении урожайности пшеницы по Соединенным провинциям, которые, кстати надо отметить, являлись центром событий, описываемых в книге Бернье.

Средний урожай пшеницы (в анг. ф. с акра)

(«India analysed», v. III, p. 169; Dadabhai Naoroji, Poverty and un-british rule in India, p. 23)

 

С неполивной земли

С поливной земли

В время Акбара (1570 г.)

1555

-

1837-1840 гг.

629

1000

1868 г.

600

900

1917-1921 гг.

840

1280

1931 г.

900

1000 [25]

Средний урожай пшеницы в Англии за 1931 г. составлял 1 845 англ. ф. с акра.

Урожайность за годы современного экономического кризиса упала ниже уровня, существовавшего 60-70 лет назад. Так например урожайность риса с акра поливной земли в 1868 г. была 850 англ. ф., а в 1930 г. — 871 ф., в 1933 г. — 843 ф., в 1934 г. — 829 ф. Характерно, что падение урожайности и падение цен в годы кризиса сопровождается нередко ростом посевной площади. Это объясняется тем, что непосредственный производитель — землероб — старается компенсировать свои потери, увеличивая площадь посева, с тем чтобы иметь возможность выплатить растущие долги, налоги, ренту.

В Индии усиливается разложение аграрного строя. Показателем этого помимо указанных уже выше данных является прогрессивное падение в ряде районов обрабатываемой площади в отношении всей площади, пригодной к обработке, падение или, в лучшем случае, стабильность по ряду районов площади, дающей двойной урожай, уменьшение количества рабочего скота на каждую сотню плугов.

По данным банковской комиссии, 56% всех крестьян в Соединенных провинциях имеют под обработкой участки мелких и мельчайших размеров. Эта часть крестьянства обречена на непрерывную голодовку, а хозяйство ее является чрезвычайно убогим и примитивным. Обнищание крестьянских масс растет; так например в одном из дистриктов Соединенных провинций хозяйств, имеющих под обработкой «голодную норму» — до 2 1/2 акров земли, было 60 лет назад 23%, а перед началом современного экономического кризиса (1928 г.) их стало уже 37%.

Апологеты британского империализма для «обоснования» «благодетельного влияния» британского господства в Индии обычно указывают на крупные ирригационные сооружения, давшие миллионы акров годной под обработку земли, на строительство железных дорог и других видов сообщения и связи. Ирригационные сооружения в Пенджабе, Синде, Соединенных провинциях и др. являются прежде всего коммерческими предприятиями британского империализма, пайщиками которых состоят [26] индийские эксплоататоры. Свыше 30 млн. рупий, инвестированные в ирригационные сооружения водном только Пенджабе, являются наиболее гарантированным видом вложений в смысле получения огромных прибылей, так как водные налоги не понижаются в период самых жесточайших кризисов и стихийных бедствий. Британский империализм — британский финансовый капитал получает огромные суммы от продажи вновь орошенной земли (Вся непригодная под обработку земля и все леса в Индии много лет назад были объявлены собственностью государства, т. е. британского империализма). Так например за пять лет, кончая 1929 г., в одном только Беканэре (Пенджаб) было после ирригационных работ получено от продажи земли свыше 700 млн. рупий. Совершенно очевидно, что крупнейшие суммы были получены и по другим провинциям Индии. Присвоение сумм от продажи земли составляет один из методов колониального ограбления Индии британским финансовым капиталом. Аграрный строй, созданный британской властью в Индии, безусловно выгоден туземным эксплоататорам. Колониальный режим в Индии создал условия для чудовищного распространения ростовщичества и помещичьей кабалы. Трудящееся крестьянство, выталкиваемое из сельскохозяйственного производства вследствие разорения высокими земельными, водными налогами, рентой, процентами по долгам, поборами, не поглощается индийской промышленностью, развитие которой всячески задерживается британским империализмом. В результате все больше и больше усиливается аграрное перенаселение, обостряется земельный голод, ухудшается положение мелких и мельчайших земельных «собственников», всячески держащихся за клочки земли, чтобы не умереть голодной смертью, создаются огромные слои арендаторов, приарендаторов, закабаленных помещиками, ростовщиками, торговцами. С другой стороны, растут слои паразитарных ренто-процентополучателей: вложение капитала в землю является выгодным и относительно менее рискованным делом (особенно в годы кризиса); вложение капитала в ростовщичество под огромные проценты в условиях огромной власти ростовщика-кредитора над всей собственностью крестьянина-должника: землей, [27] скотом, инвентарем, будущим урожаем, его случайными заработками, в условиях огромной власти ростовщика над самой личностью землероба-должника и над членами его семьи, включая наследственную передачу задолженности, — все это делает ростовщичество выгодным, доходным занятием. Помещик — ростовщик — торговец — деревенский администратор — все эти виды эксплоататоров очень часто переплетаются. Задолженность трудящегося крестьянства является одним из показателей закабаленности его. Так например в Пенджабе, называемом британскими апологетами, в том числе и из лагеря национал-реформизма, провинцией «крестьянской земельной собственности», задолженность трудящегося крестьянства за период 1921-1929 гг. возросла с 900 млн. рупий до 1 350 млн. рупий. В результате задолженность многих крестьянских слоев составляет от 40 до 60-кратного размера ежегодного земельного налога («Report of the Punjab provincial banking enguiri committee», 1929/30, v. I, p. 165). Распределение земли в Пенджабе по собственности характеризуется на 1925 г. следующими данными: 84,5% всех земельных собственников имеют всего лишь 38,6% всей обрабатываемой площади, а остающиеся 15,5% являются владельцами 61,4% всей обрабатываемой земли. В первой группе (84,5%) 17,9% относятся к категории «собственников» до 1 акра, причем на их долю падает 1% обрабатываемой земельной площади. 40,4% хозяйств с земельной площадью в 11% относятся к категории собственников так называемой голодной нормы — от 1 до 5 акров. Во второй группе (15,5%) имеются 8%, владеющих 46% всей обрабатываемой площади. Итак, на одном полюсе имеется 58,3% мелких и мельчайших «собственников» с 12% обрабатываемой земли, а на другом полюсе — 8% собственников с 46% обрабатываемой земли (Calvert, The size and distribution of agricultural holdings in Punjab, 1925). Приведенные выше данные о распределении земли и о задолженности трудящегося крестьянства со всей очевидностью показывают, что абсолютно преобладающая часть земли в провинции «крестьянской земельной собственности», так же как и во всей Индии, не является крестьянской. [28]

В 70-х годах индийский либерал Дадобхай Наороджи указывал, что прожиточный минимум индийского трудящегося крестьянина составлял не больше 3/4 голодного порциона заключенного в индийской тюрьме (Dadabhai Naoroji, Poverty and un-british rule in India, p. 31). В последующий период, особенно с империалистической войны, положение индийского трудящегося крестьянина становится все хуже и хуже, эксплоатация растет, растут разорение, бесправие и национальный гнет. За годы же мирового экономического кризиса новые десятки миллионов человек (по некоторым данным до 40 млн. чел.) вытолкнуты вовсе или частично из производственного процесса и обречены на вымирание от голода. В начале 1935 г. «Бомбей кроникл» — орган индийской национальной буржуазии — дает следующее описание бенгалийской деревни, в котором (описании) со всей очевидностью сквозит тревога перед напряженным положением в индийской деревне: «Крестьянские земли заложены, часть из них уже перешла к ростовщикам. Правительство и кооперативные общества для получения налогов и долгов конфискуют крестьянские земли... Настроения весьма и весьма пессимистические — помещик не в состоянии собрать ренту, а ростовщик свои долги... население оставляет свои дома в поисках работы и пищи» («Bombay Chronicle», 26/1 1935).

Политическое положение в индийском городе — на фабриках, заводах — еще более напряженное, чем в индийской деревне. Промышленность Индии, как и вся индийская экономика, продолжает испытывать резкое и жесткое давление, усиливаемое в результате перехода метрополии и других империалистических стран к депрессии особого рода.

Империалистическая и национал-реформистская пресса сейчас уже не скрывает тревоги по поводу предстоящих в ближайшем будущем потрясений сахарной промышленности и текстильного производства, возросших за годы современного кризиса на базе общего жесточайшего разорения индийской экономики, жесточайшего наступления на жизненный уровень индийского пролетариата и [29] трудящегося крестьянства, ремесленников. Капиталистическая эксплоатация на индийских фабриках, отличающаяся варварством и жестокостью, переплетается с эксплоатацией: докапиталистической. Немалая часть индийских рабочих, особенно вновь прибывающих из деревень, находится в лапах джоберов, муккудамов, сирдаров — от них они зависят в получении работы, от них зависит их заработок. Джобер, сирдар и другие виды паразитарных посредников между британскими, индийскими владельцами фабрик и индийскими рабочими составляют важнейшее звено в жесточайшей эксплоатации индийского пролетариата. Антисанитарные условия мест работ и жилищ, необеспеченность при потере трудоспособности, непрерывное полуголодное состояние самого рабочего и его семьи ведут к тому, что большинство индийских рабочих уже к 30-35-летнему возрасту теряют 40-50% и больше своей трудоспособности. Взяточничество, штрафы, многочисленные принудительные вычеты, задолженность ростовщику давят тяжелым бременем на голодный бюджет индийского рабочего. Национальное бесправие, угроза быть арестованным, выброшенным с работы делают положение индийского рабочего все более и более нестерпимым. Реальная заработная плата абсолютного большинства индийских рабочих еще до современного экономического кризиса была много ниже стоимости рабочей силы. Прожиточный минимум индийского пролетария определен компартией Индии в 50 рупий, а «левыми» национал-реформистами — в 30 рупий. Номинальная заработная плата большинства индийских рабочих не достигает 25 рупий, т. е. даже ниже национал-реформистского минимума. За годы современного экономического кризиса совместное наступление британского империализма и национальной буржуазии на жизненный уровень индийского пролетария приняло невиданные до того времени размеры. Заработная плата рабочих например в текстильной промышленности Бомбея была сокращена на 40- 60%, около половины всех занятых до кризиса рабочих текстильных фабрик были уволены, рабочий день оставшихся был увеличен при сокращении на многих фабриках рабочей недели до 3-4 дней, без какой бы то ни было компенсации вынужденного прогула. Жалкое страхование по нетрудоспособности той небольшой [30] части индийских рабочих, которые имеют его, было снижено, а на многих фабриках отменено вовсе. Индийский пролетариат жесточайшей борьбой отвечал на капиталистический поход на его жизненный уровень. Политические и экономические бои индийского пролетариата за годы современного экономического кризиса отличаются своей организованностью, упорством, классовой осознанностью; новые слои рабочего класса втянуты в активную борьбу, новые вожаки выдвинуты из гущи пролетариата. Классовые бои 1929-1935 гг. в Бомбее, Калькутте, Шолапуре и других промышленных центрах Индии, всеобщая стачка текстильщиков весной 1934 г., стачки в Ахмедабаде, Калькутте в 1935 г., многолетняя борьба пограничных племен в Северо-западной провинции, восстание в Кашмире, в Альваре, массовые неплатежи налогов в Соединенных провинциях и др. являются блестящим подтверждением указания т. Сталина о том, что «европейская буржуазия находится теперь в состоянии войны со «своими» колониями... Что касается Индии, Индо-Китая, Индонезии, Африки и т. д., то нарастание революционного движения в этих странах, принимающее порой формы национальной войны за освобождение, не подлежит никакому сомнению. Господа буржуа рассчитывают залить эти страны кровью и опереться на полицейские штыки, призвав на помощь людей вроде Ганди. Не может быть сомнения, что полицейские штыки плохая опора» (Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 496-497, изд. 9-е.).

Британскому империализму и его пайщикам из среды туземной буржуазии не удалось и не удастся задавить революционную борьбу индийского пролетариата и руководимого им крестьянства и мелкой буржуазии города.

Реакционная сущность колониального режима британского империализма в Индии, методы ограбления индийского народа ярко вскрываются при анализе происхождения и назначения долгов Индии. На 31 марта 1932 г. долг Индии, исчисляемый в одних лишь процентных бумагах, достиг огромной суммы в 12 252 млн. рупий (или 909390 тыс. ф. ст.) («India-analysed», p. 126 — 163.). В эту сумму не включен так называемый [31] стерлинговый долг, составляющий не менее 5 млрд. рупий, а также не включены огромные суммы экспортного капитала, вложенного в Индии помимо процентных бумаг. Крупнейшую статью указанного выше долга составляют так называемые коммерческие и военные «обязательства» Индии в размере 1 500 млн. рупий Ост-индской компании, закончившей свое существование более 100 лет назад.

Следующей статьей является долг на покрытие затрат по подавлению вооруженного Сипайского восстания в 1857 г. в размере свыше 500 млн. рупий (38,41 млн. ф. ст.). Циничность этого долга в том, что британский империализм официально и неприкрыто заставляет индийский народ посейчас платить за свое собственное порабощение. Завоевание Бирмы, расходы по ее управлению в течение ряда десятилетий после завоевания, расходы на военные экспедиции на Яву, Цейлон, в Африку, Молукку и др., захватнические войны британского капитализма, ведшиеся во второй половине XIX века, составляют следующую, третью, крупнейшую статью долга Индии в размере 1 млрд. рупий. Устройство так называемой «научной границы» Индии с Афганистаном, Ираном, царской Россией, вызвавшее многочисленные войны с вооруженными племенами Северо-западной провинции, войны с Афганистаном, обошлось индийскому народу за один лишь период с 1878 по 1896 г. в огромную сумму 714 580 тыс. рупий (Hanna, Backwards оr forwards, р. 40), из которых 300 млн. рупий входят в сумму указанного нами долга, исчисляемого в процентных бумагах.

Следующую, пятую, крупную статью долга составляют долги, вызванные империалистической войной 1914-1918 гг., исчисляемые в размере 3 640 млн. рупий. Характерно, что британский империализм обязал Индию, т. е. индийский пролетариат и крестьянство, взносами уже после окончания империалистической войны.

Индийская национальная буржуазия в лице Национального конгресса, заработавшая в годы войны огромные прибыли на военных поставках, на жесточайшей эксплоатации пролетариата, на разорении миллионов трудящегося крестьянства, приветствовала предложение [32] вице-короля Индии о «добровольном даре» Индии на погашение военных расходов Англии вначале в сумме 1 млрд. рупий, затем еще 890 млн. рупий. Шестая крупная статья долга в размере 1 250 млн. рупий составляет покрытие расходов по перерасчету рупийных долгов в стерлинговые в связи с колебаниями курса рупий. Известно, что махинации с рупией как при понижении ее, так и при повышении давали британскому империализму огромные прибыли.

Сумма так называемого производительного долга исчисляется в размере 2 130 млн. рупий. Этот «производительный» долг составляют расходы на покрытие гарантированных доходов британских компаний и отчасти туземных предпринимателей, участвовавших, начиная с 70-х годов прошлого столетия, в строительстве индийских железных дорог, выкупленных затем англо-индийским правительством.

Приведенная нами выше краткая характеристика происхождения одного из видов долга Индии — долга, заключенного в процентных бумагах, — со всей очевидностью вскрывает методы империалистического ограбления индийского народа, вскрывает реакционную сущность колониального режима британского империализма в Индии. Долги Индии являются антинародными. Британский империализм и его опора в Индии — князья, помещики, ростовщики, компрадоры, с одной стороны, и значительная часть туземной буржуазии, с другой, — кровно заинтересованы в обеспечении выплаты этих огромных долгов, ложащихся жуткой тяжестью на плечи индийского пролетариата и трудящихся масс мелкой буржуазии города и деревни.

Британская финансовая олигархия является основным держателем процентных бумаг индийского долга. Львиная доля процентных платежей по долгам идет в пользу их. Весь инвестированный капитал британского империализма в Индии намного превышает долю его в долге Индии, заключенном в процентных бумагах. Точных данных общей суммы всех видов вложений британского капитала в Индии нет. Последние данные, опубликованные на это счет Gangulee в книге «India what now?», определяют вложения в размере 1 млрд. ф. ст. Экспортный капитал [33] британского империализма является одним из важнейших рычагов экономического и политического закабаления Индии, удержания Индии в качестве аграрно-сырьевого придатка, метрополии, рынка сбыта промышленной продукции метрополии и сферы приложения капиталов метрополии, — захвата важнейших командных высот в экономике страны, в том числе и в промышленности Индии.

Деколонизаторы пытались вопреки бьющим в глаза фактам извратить колониальную действительность, объясняя политику британского империализма в Индии как прогрессивную, направленную к развитию производительных сил Индии, в том числе и к развитию промышленности, к искоренению феодальных пережитков. В качестве политических выводов из этой контрреволюционной «теории» деколонизаторы пытаются навязать пролетариату Индии в корне вредную «идею» о якобы беспочвенности, ненужности антиимпериалистической, антифеодальной революции, отрицая этим самым всякую борьбу против британского империализма и туземных эксплоататоров.

Контрреволюционный багаж деколонизаторов широко используется некоторыми национал-реформистами в их апологетике национальной буржуазии, в их попытках лишить пролетариат и его авангард — компартию политической самостоятельности, в их попытках помешать растущему влиянию пролетариата на крестьянство и мелкую буржуазию города в антиимпериалистической борьбе.

Не менее опасным извращением является так называемая «теория аграризации», т. е. отметание развития капитализма в колониальных странах вообще и в Индии в частности, протаскивавшаяся активным участником контрреволюционной зиновьевской группы — Сафаровым. В качестве политического вывода из отметания капитализма в Индии контрреволюционер Сафаров пытался отрицать руководящую роль пролетариата над крестьянством и мелкой буржуазией города. Протаскивание троцкистского отрицания гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической колониальной революции в Индии контрреволюционер-зиновьевец Сафаров прикрывал «критикой» троцкизма, «критикой» деколонизаторства. [34]

Известно, что британский империализм уродует, задерживает развитие производительных сил в Индии, тормозит развитие промышленности, активно поддерживает преобладание феодальных пережитков в экономике и политическом устройстве Индии, однако это отнюдь не означает отсутствия развития капитализма.

Тов. Сталин в своей блестящей речи «О политических задачах университета народов Востока» с предельной ясностью и четкостью поставил основные проблемы национально-колониальной революции и специфичные задачи революционного движения в каждой из указанных им трех категорий колониальных стран. Характеризуя Индию как страну капиталистически более или менее развитую и имеющую более или менее многочисленный национальный пролетариат, т. Сталин в качестве непосредственной задачи революционного движения в Индии еще в 1925 г. ставил задачу подготовки пролетариата «к роли вождя освободительного движения, шаг за шагом оттирая с этого почетного поста буржуазию и ее глашатаев» (Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 143, изд. 9-е). Непременным условием успешной борьбы за гегемонию пролетариата т. Сталин считает самостоятельность компартии. «Самостоятельность компартии в таких странах должна быть основным лозунгом передовых элементов коммунизма, ибо гегемония пролетариата может быть подготовлена и проведена лишь коммунистической партией» (Там же). Совершенно очевидно, что отрицание капитализма в колониях понадобилось контрреволюционеру Сафарову в качестве предпосылки для «обоснования» «неспособности» пролетариата стать гегемоном в антиимпериалистической, антифеодальной революции, для дезорганизации компартии и для снятия самой проблемы революции.

В современных условиях, когда практическое осуществление тактики единого фронта в антиимпериалистической борьбе встало перед индийской компартией в качестве важнейшей и непосредственной задачи, особенно необходимы усиление большевистской непримиримости и беспощадный разгром всех и всяческих попыток извратить ленинско-сталинскую теорию колониальной революции. [35]

IV. Биография Бернье. Экономическая политика Кольбера и книга Бернье

Франсуа Бернье родился в 1620 г. около Конокорд. В 1652 г. Бернье сдал государственный экзамен в университете Монпелье (в Провансе) по философии, изучавшейся им под руководством известного философа-материалиста Гассенди (1592-1655 гг.). В том же году Бернье сдал экзамен по медицине и получил звание доктора медицины. В 1654 г. Бернье посетил Палестину и Сирию. В 1655 г. он возвращается во Францию и участвует в похоронах своего учителя Гассенди, оказавшего на него, по его собственным неоднократным признаниям, огромное влияние.

1656-1658 годы Бернье провел в Египте, посетил ряд городов Аравии и в конце 1658 г. — возможно в начале 1659 г. — достиг Сурата, бывшего в то время одним из важнейших центров деятельности европейских торговых компаний в Индии. На пути из Сурата в глубь Индии — в Агру — Бернье в марте-апреле 1659 г. был захвачен войсками принца Дара — одного из четырех враждовавших между собой сыновей Великого Могола Шах-Джехана. Бернье сопровождает Дару в его походах в качестве врача. После поражения войск Дары войсками брата его Ауренгзеба, боровшегося, как и каждый из остальных трех братьев, за монопольное обладание властью в империи, Дара вынужден был бежать в Синд, а Бернье после многих лишений и опасностей достиг Ахмедабада, а в 1663 г. — Дели. Из Дели Бернье отправляет письмо Де ла Мот ле Вайе, в котором дает описание Дели, Агры, крупнейших центров Индии. Бернье был принят на службу в качестве придворного врача Великого Могола. Положение врача при дворе Ауренгзеба, ставшего императором, дало возможность Бернье быть достаточно широко осведомленным о политической и экономической жизни Индии ж посетить множество городов и деревень, расположенных в различных частях Индии. Бернье проделал рискованный по тому времени путь из Дели в Лагор, являвшийся крупнейшим политическим и экономическим центром северо-запада Индии, а затем — в 1665 г. — в Кашмир. Из Кашмира [36] Бернье проделал обратный путь через всю империю Великих Моголов в Бенгалию, где у Аллахабада, в 1665 г., встретил коммерсанта-путешественника француза Тавернье, написавшего интересную книгу о своих путешествиях по Индии. Книги Бернье и Тавернье являются одними из интереснейших документов, характеризующих Индию средины XVII века. В 1666 г. из Бенгалии Бернье проехал в Голконду, где пробыл до средины 1667 г. Итак Бернье за свое пребывание в Индии вдоль и поперек пересек империю Великих Моголов. В октябре 1667 г., на обратном пути из Индии во Францию, Бернье прибыл в Шираз (Иран), откуда он послал письмо к Шапелену в Париж, полученное там 15/II 1669 г.

В сентябре 1669 г., после тринадцатилетнего отсутствия, Бернье прибыл в Марсель, а затем в Париж. Во Франции Бернье пользуется огромным успехом. Его рассказы об Индии выслушиваются с большим интересом. Бернье получает доступ ко двору, его приглашают в великосветские салоны. «Великий Могол» — так прозвали Бернье в то время. Вскоре по приезде в Париж Бернье получает доступ к влиятельнейшему в те годы министру финансов Франции — Кольберу. В результате переговоров Бернье с Кольбером появилась его записка Кольберу о политико-экономическом состоянии Индии, В 1670 г. Бернье при горячем содействии Кольбера получает от короля Людовика XIV разрешение на издание книги. Книга Бернье имела огромный успех. В течение первых семи лет (1670-1676 гг.) книга была издана девять раз, из них дважды в Париже, трижды в Лондоне, Амстердаме, Франкфурте, Милане. К 1833 г. книга выдержала 29 изданий на важнейших языках Европы. Успехи самого Бернье вплоть до его смерти (1688 г.) и особенно успехи его книги объясняются политико-экономической обстановкой того периода в Европе и особенно в самой Франции.

Франция второй половины XVII века переживала апогей абсолютизма. Неограниченная власть короля Людовика XIV (1643-1715 гг.) имела главной своей опорой феодальные элементы и духовенство. Верхушка феодальной аристократии составляла королевский придворный штат в Версале и была обеспечена доходами с огромных податей, налагаемых на крестьянские массы и [37] ремесленников. Однако в государственном управлении большую роль играло чиновничество из среды так называемого третьего сословия, или «королевская буржуазия». Экономическая политика абсолютизма, ярким выразителем которой являлся министр финансов Кольбер (1619-1683 гг.), отвечала запросам феодальной верхушки, концентрировавшейся при дворе. Расточительность королевского двора, содержание огромного паразитного слоя феодальных элементов и духовенства поглощали почти весь государственный бюджет. Министерство финансов являлось не чем иным, как казначейством короля, и имело основную задачу: быстро и безотказно доставать огромные суммы на содержание многих тысяч придворных, живших в безумной роскоши, на содержание войск и полиции, возраставших в связи с аграрными волнениями во Франции и многочисленными войнами как в Европе, так и в колониях. Кольбер, будучи министром важнейшего ведомства - финансового, являлся в течение ряда лет фактическим вершителем всей внутренней и внешней политики Франции. Экономическая политика Кольбера — это яркое выражение господствовавшего в период XVI-XVII веков меркантилизма. Основные положения меркантилизма следующие: деньги — основа общественного богатства, отсюда принцип увеличения притока денег в страну являлся ведущим; торговая прибыль рассматривалась как основной источник накопления, отсюда источником прибыли меркантилисты считали сферу обращения товаров. Политика денежного баланса: ограничение и даже запрещение вывоза денег из страны при поощрении ввоза их в страну, а позднее — политика активного торгового баланса: больше продать и относительно меньше ввезти в страну, при компенсации разницы притоком полноценных денег в страну; активный торговый баланс как непременное условие притока денег в страну предполагал всемерное стимулирование отечественной промышленности в целях экспорта, создание торговых компаний, стимулирование транзитной торговли и особенно строительство морского флота — таковы важнейшие характерные черты экономической политики меркантилизма.

При вступлении Кольбера на государственную службу политико-экономическое положение Франции было очень [38] тяжелое: развитие производительных сил страны задерживалось господством феодальных отношений, финансы были в расстройстве, подкупы, взяточничество господствовали в государственном управлении; в стране вспыхивали восстания крестьянства, задавленного налогами и феодальными поборами. В результате Кольбер имел труднейшую задачу: повысить доходы короля и его придворных — феодальной верхушки и одновременно устранить экономическую разруху и смирить трудящиеся массы. Растущую экономически буржуазию Кольбер пытался поставить на службу феодализму, вернее придворной феодальной верхушке. Буржуазия, по замыслу Кольбера, должна была представлять нечто вроде «дойной коровы» — поставщика средств на содержание королевского двора, оставаясь политически бесправной. Кольбер всячески стимулирует рост отечественной промышленности: вводятся запретительные ввозные пошлины, направленные главным образом против голландского, нормандского, а затем английского экспорта и реэкспорта; запрещается вывоз из Франции сырья, необходимого для отечественной промышленности; на внутреннем рынке устанавливаются монопольно низкие цены на хлеб в целях снижения заработной платы. Введение целого ряда косвенных налогов на предметы первой необходимости повысило государственные доходы и усилило недовольство среди трудящихся масс города и деревни.

Правительство, стимулируя промышленность и торговлю, одновременно мелочно и бюрократически опекало ее. Всякое нарушение многочисленных регламентаций каралось штрафами и конфискациями, составлявшими крупную доходную статью государственного бюджета. В течение первых нескольких лет своей работы Кольбер собрал в королевскую казну свыше 100 млн. ливров в виде штрафов и конфискаций. Растущая экономически буржуазия — промышленная и торговая — была недовольна своим политическим бесправием, государственной опекой, ненавидела расточительный королевский двор. Средние слои феодальных элементов враждебно реагировали на установление монопольно низких цен на хлеб, на рост цен на промышленные изделия вследствие запретительных пошлин на дешевые ввозные изделия. Положение [39] трудящихся масс ухудшалось с каждым годом. Король и феодальная верхушка удовлетворялись экономической политикой Кольбера постольку, поскольку она обеспечивала им приток средств на роскошную придворную жизнь. Шаткость внутреннего политико-экономического положения страны, растущая потребность в деньгах толкали правящие круги на внешнюю экспансию. Войны против Испании, Голландии имели целью захватить промышленные центры Фландрии и Голландии и тем самым расчистить дорогу французской промышленности на внешнем рынке. Многолетняя война, окончившаяся в 1668 г., принесла Франции ряд новых районов у Пиреней и в Нидерландах, война же 1689-1700 гг. — ряд районов во Фландрии. Успешные войны в Европе не облегчили политико-экономического положения в самой Франции, однако значительно повысили удельный вес ее в вопросах мировой политики. Испания, а за ней Голландия к концу XVII века потеряли свое былое могущество в результате поражения со стороны Англии и Франции. В последние десятилетия XVII века Англия и Франция уже предстали друг перед другом как основные экономические конкуренты и политические враги. Обострения во взаимоотношениях их в Европе усиливались конкурентной борьбой в колониях. Огромные богатства, широкой волной притекавшие в течение многих десятилетий в Португалию, Испанию, Голландию, Англию из колоний, были особенно большой приманкой для паразитирующих верхов Франции. В годы Кольбера Франция являлась территориально крупнейшей колониальной державой: имела огромные территории в Канаде, Луизиане, Гвиане и др., однако торговые обороты ее с колониями были много ниже голландских и даже английских. В 1664 г. на особом совещании под председательством короля Кольбер так характеризовал положение: «В Вест-Индии, откуда идут сахар, краски, табак и хлопок и где французы занимают различные острова, вся торговля находится в руках голландцев. Торговля с Левантом еще немного ведется через Марсель и почти целиком разорена неумелым управлением французских консулов, которые учреждены в результате договоров, заключенных в турецких городах Леванта с султанами. Торговля Балтийского и Северного морей находится в полном и бесспорном владении [40] голландцев. Остается торговля внутри королевства...» (Хрестоматия по социально-экономической истории Европы, под редакцией Волгина, стр. 278). В 1664 г. Кольбер восстановил организованные еще при Ришелье, но пришедшие в упадок ост-индскую и вест-индскую компании, стремясь превратить их в источники обогащения королевского двора. Однако слабая ориентировка в колониях, воровство начальствующего состава экспедиций и колониальной администрации, бюрократическая опека правительства, с одной стороны, и конкурентная борьба Голландии и Англии — с другой, снижали выгодность колониальной торговли, — в результате поставленная задача оправдывалась далеко не в полной мере.

Совершенно очевидно, что при всех этих условиях такой знаток Индии, как Бернье, был очень ценен для Кольбера в вопросах колониальной политики и особенно при выработке плана действий отправившейся в 1669 г. в Индию вооруженной экспедиции из шести мощных для того времени военных кораблей. В наказе Кольбер писал: «...Единственная и исключительная цель, предположенная его величеством, совершающим столь большой расход, как посылку значительной эскадры кораблей на долгое время, заключается в том, чтобы поставить компанию на столь крепкие и прочные основания, что она могла бы держаться самостоятельно, расти и процветать своими собственными силами» (Там же, стр. 300). Для придворной знати Бернье был интересен не только рассказами об Индии, но и потому, что на его рассказах проверялись предположения о лучших и наиболее легких способах обогащения за счет Индии. Необходимо отметить, что паразитарная феодальная верхушка в поисках средств усиленно культивировала при дворе версию о якобы неограниченном праве короля на земли и имущество своих подданных, подготовляя этим самым условия для экспроприации не только жалкого имущества трудящегося крестьянства и ремесленников, но и земель и собственности некоторой части буржуазии, средних и мелких феодалов. Рассказы Бернье о восточных деспотиях были использованы придворными кругами для еще большего муссирования выгодной для них версии. [41]

В одном из тайно распространявшихся в то время памфлетов против короля и его придворных указывалось на следующий факт: «При Кольбере серьезно обсуждается вопрос, не может ли король вступить во владение всеми землями Франции, нельзя ли обратить все земли в королевский домен и сдавать их, кому захочет двор, не обращая внимания ни на давность владения, ни на наследственные, ни на какие бы то ни было другие права. Кольбер послал за одним знаменитым путешественником, который прожил несколько лет при восточных дворах, и долго расспрашивал его о том, как управляют на Востоке государственными землями. Разговор заставил путешественника написать письмо к Кольберу, в котором путешественник показывает, что ужасная восточная тирания обратила в пустыни самые прекрасные страны Востока. На Востоке никто больше не имеет земли на правах собственности; вот почему никто там не заботился о земле» (Савин, Век Людовика XIV, ГИЗ, 1930 г., стр. 18). Вряд ли будет ошибкой предположить, что всесильный Кольбер оказал большое влияние на характер записки Бернье; отсюда очевидно, что дальновидный Кольбер и Бернье были далеки от идеализации восточных деспотий. Итак, книга Бернье, с одной стороны, вооружала французский абсолютизм в его колониальной политике в Индии, способствовала последующему (1674-1783 гг.) расширению французских владений в Индии, а с другой стороны, явилась средством для оппозиционных слоев в борьбе против абсолютизма.

V. Методология книги Бернье.

Краткая политико-экономическая характеристика Индии в годы Ауренгзеба

Книга Бернье состоит из ряда отдельных работ, написанных им в разное время и в различных условиях. «Записка Кольберу» и «История последних политических переворотов в государстве Великого Могола» были написаны во Франции, по возвращении из Индии, в 1669-1670 гг.; письмо де ла Мот ле Вайе, датированное 1/VII 1663 г., написано из Индии, а письмо Шапелену от 4/Х 1667 г. отправлено было из Шираза на обратном пути из Индии во [42] Францию. Общей характерной чертой для всех этих работ Бернье является острая наблюдательность автора, способность подмечать наиболее главное и существенное, что и было отмечено Марксом и Энгельсом.

Бернье был в полном смысле слова ярким представителем своего времени, так же как его учитель Гассенди, оказавший на него огромное влияние. В методологическом отношении Бернье очень и очень напоминает Гассенди, поэтому оценка Гассенди, данная Марксом, во многом относится к Бернье. Гассенди был видной фигурой среди материалистов XVII века. Он выдержал ожесточенные бои против метафизиков, в частности против идеалиста Декарта. Маркс так характеризует Гассенди: «Метафизика XVII столетия, главным представителем которой во Франции был Декарт, должна была со дня своего рождения вести борьбу с материализмом. Материализм выступил против Декарта в лице Гассенди, возродившего эпикурийский материализм» (Маркс и Энгельс, Собр. соч. т. III, «Святое семейство», стр. 155). Гассенди, выдающийся физик, математик и философ, возродивший атомистическую философию и этику Эпикура, был однако далеко не последовательным материалистом. Одновременное существование господствующих феодальных элементов с нарождающейся буржуазией являлось характерной чертой для Франции XVII века, что отражалось в Идеологии Гассенди в виде эклектизма и попыток примирения материализма Эпикура с католицизмом. Маркс резко подчеркивает эту черту Гассенди: «Гассенди, освободивший Эпикура от интердикта, наложенного на него отцами церкви и всеми средними веками, этой эпохой воплощенного в жизнь бессмыслия, дает в своих очерках один только интересный момент. Он старается как-нибудь примирить свою католическую совесть со своим языческим знанием, Эпикура с церковью. Но это конечно был напрасный труд» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. I. «Предисловие к докторской диссертации», стр. 25). Бернье в методологическом отношении был последовательным учеником своего учителя. Мы не касаемся здесь комментаторских работ, написанных Бернье о Гассенди. В своей книге об Индии Бернье является, так же как и его учитель Гассенди, идеологическим [43] выразителем компромисса абсолютистского феодализма и нарождающейся буржуазии Франции. Основную причину падения феодальных восточных деспотий Бернье видит в отсутствии частной собственности на землю, в забвении закона «мое» и «твое». «Но было бы более целесообразным не только для подданных, но и для самого государства и государя, чтобы этот последний, как в наших государствах и королевствах, не являлся единственным собственником всех земель в государстве, чтобы у частных лиц было бы, как у нас, «мое» и «твое», — пишет Бернье в записке к Кольберу. Глубокие классовые противоречия французской феодальной монархии не могли пройти незамеченными для наблюдательного и вдумчивого Бернье. Несомненно, что Бернье по своему социальному положению и мировоззрению стоял ближе к третьему сословию, чем к феодальной верхушке. Однако Бернье не выступает с оппозицией против королевской власти. Он, как и вся буржуазия XVII века, искал компромисса с королевской властью, с феодализмом. Бернье не видит другой формы власти кроме королевской, другой государственной системы кроме монархии. Однако Бернье хотел бы придать феодальному абсолютизму буржуазный характер: за почтительными выражениями по адресу королевской власти, за похвалами преуспеванию экономики Франции сквозит беспокойство за дальнейшие судьбы существующего строя. «Не дай бог, чтобы наши европейские монархи стали собственниками всех земель, которыми владеют их подданные. Тогда их государства оказались бы далеко не в том состоянии, в котором они находятся, не такими обработанными, населенными, хорошо застроенными, богатыми, культурными и цветущими, какими мы их видим теперь». Бернье нарочито умалчивает о политическом бесправии, жесточайшей эксплоатации, нужде, забитости трудящихся масс Франции. Его волнуют судьбы эксплоататорских классов, и он взывает к чувству самосохранения каждой из их прослоек: «Куда девались бы все эти князья, прелаты, дворянство, богатые буржуа, крупные купцы и славные ремесленники таких городов, как Париж, Лион, Тулуза, Руан и, если хотите, Лондон и много других». Итак — спасение в сохранении и развитии принципа «мое» и «твое», в укреплении «хорошего королевского управления». Бернье не похож на глашатаев [44] Великой буржуазной революции 1789 г., так же как нарождающаяся буржуазия XVII века, всячески искавшая компромисса с абсолютизмом, была не похожа на воинствующую буржуазию конца XVIII века, отправившую на гильотину Людовика XVI, разрушившую феодальные отношения.

Книга Бернье дает огромный и большей частью достоверный материал, характеризующий крупнейшие политико-экономические сдвиги, происходившие в Индии в течение XVII века и особенно в годы пребывания Бернье в Индии. Изложение конкретных событий Бернье дает живо и подчас красочно, подмечая в них наиболее характерное. Однако Бернье, будучи выразителем идеологии компромисса нарождающейся буржуазии и феодального абсолютизма, был не в силах вскрыть полноту основных причин, подготовивших, говоря словами Бернье, «политические перевороты в государстве Великого Могола». В этом, по нашему мнению, заключается основной методологический порок книги Бернье. Для правильного понимания многочисленных событий, описанных Бернье, являющихся показателями глубоких политико-экономических сдвигов в Индии, сдвигов, которые обусловили неизбежность последующей потери Индией политической и экономической самостоятельности, необходимо, по нашему мнению, из целого ряда возникающих вопросов осветить три следующих:

1) политико-экономические причины, приведшие империю Великого Могола к полному и окончательному развалу вскоре после смерти Ауренгзеба;

2) роль ожесточенно конкурировавших между собой торговых компаний европейских стран в углублении и ускорении развала империи Великого Могола;

3) причины победы Ауренгзеба, — вернее, стоявших за ним социальных сил — в междоусобной борьбе и неспособность приостановить возрастание экономического и политического кризиса. Последний вопрос имеет прямое отношение к множеству конкретных событий, описанных Бернье.

«Политические перевороты в государстве Великого Могола», описанные Бернье, являлись выражением глубокого экономического и политического кризиса, основы которого заключались в самой системе экономического [45] и политического управления Могольской империи. В средине XVII века, т. е. к началу событий, описанных Бернье, на территории, составляющей современную Индию, существовал ряд государств, важнейшим из которых являлась империя Великих Моголов, простиравшаяся к северу от реки Нарбуды, включая Кашмир и часть территории, занимаемой современным Афганистаном, — на севере, большую часть Бенгалии — на востоке, Гуджерат и территории реки Инд — на западе. В центре Деккана, к югу от реки Нарбуды, были расположены крупные султанаты: Бидар, Кандеши, Ахмеднагар, Голконда, Биджапур. Первые три были по существу дела провинциями Могольской империи, требовавшими большого надзора вследствие более опасных, чем в других частях империи, заговоров, интриг. Голконда и Биджапур, будучи вассальными государствами по отношению к Могольской империи, сохранили независимость внутреннего управления. На юге Деккана, на базе некогда могущественного государства Виджайнагара, распавшегося в 1565 г., существовал ряд мелких самостоятельных княжеств, называемых Nayaks. Голконда и Биджапур, враждуя друг с другом и защищаясь одновременно от притязаний Могольской империи к полному подчинению их, обычно были в союзе то с тем, то с другим из южных княжеств. Взаимные разрушительные войны были обычным явлением юга Индии. На восточной границе Могольской империи находились государства Аракан, Пегу, Ава, Сиам. Английский историк Индии Морелэнд указывает, что на восточной границе «война могла вспыхнуть в любой момент» (Moreland, From Akbar to Aurengzeb, p. 2-20).

На севере уже многие десятилетия велись упорные войны между империей Моголов, Ираном, Турцией, ханствами Средней Азии за преобладание над сухопутными торговыми путями.

Экономическим и политическим кризисом были поражены все без исключения государства Индии. Непрерывное состояние войны между отдельными государствами, массовые восстания крестьянства, городских ремесленников, повсеместное распространение бандитизма, заговоры отдельных феодалов и их групп против центральной власти, [46] массовый голод, эпидемии были характерными явлениями всего XVII века и особенно средины его. Основная причина глубокого экономического и политического кризиса заключалась в том, что существовавшая издавна жесточайшая феодально-чиновничья, торгово-ростовщическая эксплоатация непосредственных производителей усилилась в огромной степени вследствие изменения мировых торговых путей. Упадок старых, привычных и выгодных для экономики Индии сухопутных торговых путей с Китаем, Африкой, Европой, при одновременном возрастании новых океанских торговых путей, находившихся в обладании торговых компаний европейских стран — Португалии, Дании, Голландии, Англии, а затем Франции, оседание огромных прибылей от торговли о-вне Индии, усиливали внутренние экономические и политические противоречия уже в течение всего столетия, предшествовавшего периоду, описанному Бернье. Империя Великих Моголов, еще при Акбаре получившая выход к морю, к началу XVII века утратила самостоятельность в прибрежной торговле вдоль берегов Индии и Персидского залива. Эта торговля была почти целиком монополизирована Португалией. Возраставшее давление центральной государственной власти, местных феодалов, торгово-ростовщического капитала на массы крестьянства и городских ремесленников усиливало разорение и разложение сельских общин, однако не имело своим результатом создание нового способа производства. Усилившаяся феодально-чиновничья, торгово-ростовщическая эксплоатация привела в средине XVII века к прекращению сельскохозяйственного и ремесленного производства в деревнях и городах целых районов Индии. В результате возросли классовые противоречия между крестьянской массой, городскими ремесленниками — с одной стороны, и феодалами, торговоростовщическими элементами — с другой; возросли противоречия между отдельными феодалами, группами их и между феодальными государствами. Войны с целью ограбления стали для многих феодалов средством компенсации уменьшившихся доходов, что еще более углубляло кризис.

Войны Великих Моголов, начиная с Акбара и кончая Ауренгзебом, велись главным образом с целью подчинения приморских княжеств, т. е. за контроль над [47] возраставшей морской торговлей через порты Индийского океана. Однако обстановка в приморских районах уже в первых десятилетиях XVII века резко отличалась от обстановки предшествовавшего периода. Войскам отца Ауренгзеба — Шах-Джехана, а затем войскам самого Ауренгзеба пришлось иметь дело не только с приморскими феодалами, торгово-ростовщическими элементами и подчиненными им крестьянскими массами и городскими ремесленниками, но и с сильными торговыми компаниями европейских стран, имевшими свои вооруженные отряды, вооруженные укрепления, крупные по тому времени морские флоты, совершенно недоступные Могольской империи, не имевшей своего морского флота. Торговые компании европейских стран к средине XVII века внедрились на побережье Индии настолько, что многим местным феодалам и приморскому торгово-ростовщическому капиталу было выгоднее иметь дело с ними, чем с империей Могола. Приведем несколько примеров. Морелэнд (Moreland, From Akbar to Aurengzeb, p. 153-157) дает пространное описание деятельности (1620-1670 гг.) крупнейшего купца-миллионера из Сурата — Вирджи Вора. Виржди Вора торговал всеми без исключения товарами, экспортируемыми из Индии: кораллами, пряностями, хлопчатое бумажными изделиями, а также золотом, серебром, драгоценными камнями и пр. Он держал в своих руках торговлю тех портов Малабарского побережья, где не было иностранных компаний. Его приказчики были в Ахмедабаде, Агре, Голконде, на восточном побережье Индии; он имел связь с Явой, Басрой. Он скупал огромные партии товаров у иностранных компаний и переправлял их вглубь Индии. Торговые компании считались с ним: известно, что он субсидировал компании, особенно английскую, крупными суммами. «Всесильный, он все же не всегда был в состоянии ладить с местными властями: в 1638 г. он был посажен под арест в суратскую тюрьму местным могольским эмиром Мази-уз-Заманом, за что тот впоследствии был смещен с должности приказом Великого Могола» (Морелэнд). Вирджи Вора характерен тем, что он представляет тип крупного торговца посредника, тесно связанного с европейскими компаниями и [48] недовольного порядками в Могольской империи. Морелэнд упоминает о ряде других подобного же типа купцов: Малайе, Джагат Сэте и др., а также о многочисленных брокерах, или посредниках, европейских торговых компаний из числа индийских купцов, игравших значительную роль в торговле. Бернье в своей книге приводит тип другого коммерсанта-феодала — крупнейшего чиновника, одновременно эмира, Джемла, достигшего, несмотря на свое незнатное происхождение, крупнейшего влияния. Эмир-Джемла представляет собою яркий тип сочетания феодала, чиновника, торговца, ростовщика одновременно, яркий тип срастания феодальной государственной власти с торгово-ростовщическим капиталом.

Возвращаясь к вопросу о направлении войн Могольской империи, необходимо отметить, что Великие Моголы Джехан-Гир, Шах-Джехан и Ауренгзеб вели войны также и на севере в целях сохранения и расширения выгод сухопутной торговли, но тщетность этих попыток была по существу уже предрешена ростом оборотов морской торговли, усилением европейских торговых компаний.

Торговые компании европейских стран вели ожесточенную борьбу между собой за монопольное преобладание в торговле с Индией, за подчинение прибрежных районов своему влиянию, а затем и за их захват. В первой половине XVII века основными конкурентами в морской торговле с Индией были португальская, голландская и английская торговые компании. Вооруженный флот английской Ост-индской компании, созданной в 1600 г., нанес в 1613 г. тяжелое поражение португальскому флоту при Сурате. Английская компания вскоре стала преобладающей на побережье Гуджерата, в Синде, в Агре. В 1639 г. английская компания приобрела порты Мадрас, Сен-Томе, затем ряд опорных пунктов в Хугли (устье Ганга в Бенгалии), а в 1661 г. укрепленный остров Бомбей. Экономическому, политическому и территориальному расширению английской Ост-индской компании способствовало ослабление португальской компании, вследствие общего упадка морского могущества Португалии, обострение противоречий в империи Моголов, а также изменение объектов торговли с Индией. Португальцы впервые появились в Индии в 1498 г. Они вели выгодную для них [49] торговлю главным образом через два порта: Сурат и Гоа. Охватывая лишь незначительную часть возможного из Индии экспорта (вывозя преимущественно пряности), Португалия все свои основные силы и средства концентрировала на островах Океании, в торговле с Китаем, но в то же время всячески препятствовала другим странам торговать с Индией. Препятствовала она также прибрежной торговле империи Моголов и других индийских княжеств. Экспорт хлопчатобумажных изделий из Гуджерата, Пенджаба морским путем был блокирован португальцами в течение длительного периода. Правительство Могольской империи поощряло голландскую компанию (созданную в конце XVI века), а затем английскую в борьбе против португальской монополии.

Английская Ост-индская компания впервые организовала относительно большой вывоз из Индии хлопчатобумажных изделий вначале в Китай, а затем преимущественно в Европу, что соответствовало интересам феодальной власти и торгово-ростовщического капитала Могольской империи. Это являлось одной из важных причин указанного нами быстрого расширения английской компании в Индии. Однако усиление ее лишь частично соответствовало интересам центрального могольского правительства, поскольку это одновременно ослабляло португальскую монополию. Эти частичные интересы были вскоре же перекрыты все возраставшей грозной опасностью для Могольской империи потерять приморские районы в пользу английской компании. Отец Ауренгзеба Шах-Джехан, а затем сам Ауренгзеб, будучи Великим Моголом, именно по этой причине вели войны с Ост-индской компанией. Следует указать, что война Ауренгзеба с английской компанией в 1685 г. окончилась победой компании, и эта победа значительно усилила рост сепаратизма внутри империи, с одной стороны, и еще более усилила внедрение английской компании в глубь страны, особенно в Бенгалии — с другой. Торговые компании европейских стран и особенно английская всячески разжигали розни в империи, обостряли внутренние противоречия. Например в годы голода (1630, 1650) английская компания скупила всю пшеницу в Сурате и других районах Гуджерата, а затем спустя месяц продавала ее в 5-8 [50] раз дороже. Подкупами, интригами, заговорами компании добивались назначения или смещения нужных им должностных лиц в городах и районах, для нее наиболее значительных. Однако надо подчеркнуть тот факт, что главная причина развала империи и потери Индией экономической и политической самостоятельности заключалась в экономической и политической структуре империи. Феодально-чиновничий произвол, растущая паразитическая эксплоатация торгово-ростовщического капитала вкупе разрушали производительные силы. Гибла основная производительная сила — крестьянство и городские ремесленники, а паразитирующие феодалы, торговцы, ростовщики не были в состоянии ни создать новый способ производства, ни приостановить растущий экономический и политический кризис. Сельская община — основная экономическая основа — опустошалась. Сотни тысяч людей ежегодно гибли от непрерывных и многочисленных войн и междоусобиц. Засуха, наводнения превращались в социальные бедствия. Многочисленные массовые восстания доведенных до отчаяния крестьян и ремесленников против центральной власти и местных феодалов являлись ярчайшими выразителями экономического и политического кризиса в Индии. Восстание джатов в Пенджабе в начале XVII века, массовые голодовки и бунты в Гуджерате, Голконде, Ахмеднагаре, на Карамандельском побережье в 1630, 1635, 1640, 1645-1646, 1650, 1659-1660 гг. и другие кровопролитные войны махраттов против центральной могольской власти (1670-е годы) сотрясали Могольскую империю и другие государства Индии и являлись крупнейшим фактором в окончательном развале Могольской империи.

Ауренгзеб победил в междоусобной борьбе, временно смирил сепаратистские тенденции, территориально расширил империю, но ни в какой мере не устранил основных причин растущего экономического и политического кризиса. Кризис продолжал расти и углубляться по тому же основному направлению:

а) Значительно возрос налоговый гнет крестьян и ремесленников. Например земельный налог, взимаемый ранее с фактически обрабатываемой площади, был заменен повышенным налогом со всей земли, числящейся за [51] общиной й соответственно за каждым хозяйством. Выли повышены налоги на соль, табак, введены новые налоги при переезде из одного города или района в другой, на транспортируемые грузы и т. д. (Moreland, From Akbar to Aurengzeb, p. 263).

б) Методы выколачивания налогов стали жестче, расправы с неплательщиками свирепее, сроки откупов на сбор налогов были сокращены. Например в центральном Деккане широко практиковалась сдача сбора налогов на откуп сроком на один год, что усилило массовое разорение непосредственных производителей и прекращение процесса производства в ряде районов.

в) Расширена была практика сбора налогов серебром в ряде районов Бенгалии, Деккана, особенно по побережью, что еще более расширило сферу внедрения паразитического торгово-ростовщического капитала.

г) Вымирание, непосредственных производителей — крестьянства, деревенских и городских ремесленников — продолжалось. Вымирал рабочий скот. Забрасывалось ремесло в городах, земля в деревнях.

д) Усиливались позиции европейских торговых компаний, росли их экономические и территориальные приобретения, расширялось их политическое влияние. Особенно усилилась английская, а затем, с конца XVII века, французская компании. Огромные богатства выкачивались из Индии. Торгово-ростовщический капитал Индии отодвигался на все более и более пассивную, подчиненную роль по отношению к европейским торговым компаниям. Подкупы феодалов-чиновников, заговоры, интриги приняли новое направление: главный водораздел шел по линии за или против торговой компании данной страны, например английской, французской.

Ауренгзеб победил в междоусобной борьбе конечно не только потому, что он, как указывает Бернье, был выдержаннее, хитрее своих братьев и других крупнейших феодалов, а потому, что он сумел опереться на элементы (феодально-чиновничьи, торгово-ростовщические), экономические и политические интересы которых были тесно связаны с торговыми путями к морским портам, с морской торговлей. Можно безошибочно предположить, что [52] немалую роль в успешной борьбе Ауренгзеба за верховную власть в империи, а также в его последующем временном укреплении играли европейские торговые компании, причем они же являлись немаловажным фактором в окончательном развале империи.

Необходимо отметить весьма характерный факт: Бернье, описывая борьбу Дара с Ауренгзебом, неоднократно указывал, что если бы Дара после поражения в Агре и Дели обосновался на севере — в Пенджабе, Кабуле, Кандагаре, то он в подходящий момент смог бы нанести сокрушительный удар войскам Ауренгзеба и забрать верховную власть в империи. Совершенно очевидно, что на севере Индии феодальные и торгово-ростовщические элементы имели резко отличные экономические и политические интересы от интересов феодалов, торговцев-ростовщиков юга Индии. Упадок сухопутных мировых торговых путей, к которым в течение ряда столетий тяготел север Индии, малая доступность сухопутных и речных путей на юг, по направлению к морским портам, вследствие непрерывных войн, междоусобиц особенно остро чувствовались на севере Индии. Поэтому вполне закономерно, что в Пендажбе конец XVII века и почти весь XVIII век прошел под знаком борьбы против центральной могольской власти, а затем против собственных феодалов (движение сикхов). Итак, к концу XVII века достаточно определенно обозначились основные предпосылки, приведшие Индию к потере ее экономической и политической самостоятельности, однако потребовалось еще 150 лет кровавой войны, для того чтобы британский капитал окончательно поработил Индию.

Книга Бернье ценна тем, что она дает богатый конкретный материал об Индии в период, предшествовавший превращению ею в колонию британского капитала.

А. ПРОНИН

Текст воспроизведен по изданию: Франсуа Бернье. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола. М.-Л. Соцэкгиз. 1936

© текст - Пронин А. 1935
© сетевая версия - Thietmar. 2013
© OCR - Станкевич К. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Соцэкгиз. 1936