СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БАХА АД-ДИН

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ САЛАДИНА

53. – Ричард I Львиное-Сердце под стенами Иерусалима. 1192.

(До 1235 г.). 

По взятии Птолемаиды (Акра), Филипп II Август возвратился домой; Конрад Монферратский ушел к себе в Тир; потому войну с Сададином продолжал один Ричард Львиное-Сердце, и эта война уже длилась почти целый год от августа 1191 г., когда христиане двинулись вперед из Птолемаиды, и до конца июня 1192 г., когда Ричард решился подступить в первый раз к самому Иерусалиму, где заперся Саладин. Арабский историк, изложив все эти события, останавливается подробно на этом самом торжественном моменте борьбы Саладина с Ричардом.

Четверг, 19 джумади (конец июня, 1192 г.), был страшным днем. Утром, султан созвал свой совет: там присутствовал и эмир Госсамэддин Абул-Гаиджиа, тот самый, который защищал Акру в первый год осады; он был нездоров и его посадили. Тут же находился и эмир Маштуб, выдерживавший конец осады Акры, и который, оставаясь долго в плену, только что успел выкупиться. Султан был вне себя, вследствие неизбежной опасности, которая угрожала всем, и не имел силы говорить; он приказал говорить мне за него. Я начал речь, и по внушению Аллаха настаивал на необходимости умереть, если то потребуется для спасения святого города; между прочим я сказал следующее: «Наш пророк Магомет, находясь в подобной же опасности, убеждал своих сподвижников пожертвовать жизнью и биться с врагом до последней минуты; вот пример, которому должно следовать. Отправимся в молельню Алаксы (мечети Омара) и дадим клятву пред Аллахом, что мы скорее погибнем, нежели оставим Иерусалим. Кто знает! быть может, Аллах, тронутый вашим самоотвержением, избавить нас от угрожающей опасности». Все одобрили эти слова; один султан, оставаясь в раздумье, хранил молчание и казался взволнованным. Видя его в таком настроении, мы также замолчали. Наконец, он заговорил: «Хвала Аллаху, и привет нашему пророку! Вам известно, что в эту минуту вы составляете оплот исламизма и его единственную защиту; вы знаете, что в ваших руках кровь мусульман, их имущество и их семейство; без вас для неприятеля не было бы никакой преграды. Если – чего да избавить Аллах – вы потеряете свое мужество, тогда для нас все кончено; христиане перевернут всю страну и поставят ее вверх дном, как ангел Сигил в день суда закроет книгу человеческих деяний. На вас лежит ответственность; почему я и выбрал вас из всех мусульман, чтобы вы содержались на их счет. Исламизм ждет от вас своего спасения. Вот все, что я хотел вам сказать». Тогда встал Маштуб и говорил: «О, наш властитель! мы твои слуги и рабы. Мы хорошо тебе служили; [526] ты дал нам высокие звания; ты осыпал нас благодеяниями; все, что мы имеем, мы получили от тебя; своего у нас только головы, и они отданы па службу тебе. Именем Аллаха! никто из нас не поколеблется защищать тебя даже до смерти». Эти слова уверили Саладина; все эмиры говорили то же самое. Лицо султана прояснилось; сердце его разверзлось, и он приказал дать нам поесть. Таким образом, было решено защищать Иерусалим до конца; но после совета, когда его определения сделались известны, мамелюки султана обнаружили сильное сопротивление; они собрались с шумом около Госсамэддина и разразились жалобами. «Это определение безрассудно, говорили они. Если мы начнем защищать Иерусалим, то произойдет тоже, что было при осаде Акры; так мы совсем уроним исламизм; лучше попытать счастие битвы и дойти до общего дела. Если Аллах нам дарует победу, неприятель погиб, и мы лишим его даже и тех мест, которыми он владеет; если же мы будем побеждены, тогда нам не будет дела до Иерусалима и нас упокоят. Притом разве исламизм был менее славен, когда мы не владели этим городом? Если желают, чтобы мы остались здесь, то пусть с нами останется султан или кто-нибудь из его семейства; иначе курды не захотят повиноваться туркам, а турки курдам, и осажденные разделятся между собою». Это обстоятельство причинило султану неописанное горе. Он придавал огромную цену владению святым городом, цену, которой нельзя постигнуть никаким воображением. Поэтому пусть судят о печали, которую он тогда испытал. Одну минуту он имел мысль запереться самому в Иерусалиме; потом, по представлению своих эмиров, он остановился на том, чтобы оставить в городе одного из своих племянников. Между тем им овладела великая печаль; мы заметили это вечером, когда, по обычаю, собрались у пего; он был задумчив и не так весел, как обыкновенно. После вечерней молитвы, когда было очень поздно и все разошлись, он дал мне знак остаться. Мы провели ночь вместе; я считаю эту ночь, проведенную на службе Аллаху, как самую достопамятную. На следующий день утром я говорю ему: «Мне пришла на ум мысль... Когда находишься в затруднении, следует употребить все возможные средства, чтобы выйти из них; и когда нет средств земных, необходимо прибегнуть к Аллаху, который всегда готов помочь. Сегодня пятница, день благословенный, когда Аллах исполняет просьбы молящихся; мы находимся теперь и месте самом святом на земле (т. е. в Иерусалиме); почему бы султану не очиститься? почему бы ему не сделать втайне обильной милостыни? почему бы не, обратиться с горячими обетами к Аллаху и не вручить ему ключ от своих дел, сознаваясь в своем бессилии преодолеть настоящую опасность? Я уверен, что Аллах придет к нему па помощь и исполнить его молитву». Султан, оказалось, имел твердую веру и полное упование. Когда настал час молитвы, мы отправились вместе в мечеть Алаксу, где он совершил молитву, распростершись на земле и заливаясь слезами. День закончен был милостынею. Вдруг вечером, когда мы снова собрались у султана, с передовых постов [527] явилась записка, извещавшая, что христианская армия отступает. На следующий день мы узнали, что в ту минуту, когда нужно было решить дело, вожди христианской армии разделились. Французы требовали идти вперед и начать приступ, говоря, что они для того и пришли сюда, и не хотят возвращаться, не посетив святого города; король Англии отвечал, что все источники в окрестностях города отравлены, что почва Иерусалима крепка и камениста, и, образуя одну сплошную скалу, не дозволит копать колодцев. Напрасно французы замечали, что за водою можно ходить к ручью Тэку, на одну парасангу (персидская мера пути) от Иерусалима, и что можно разделить армию на две части: одна будет в деле, а другая пойдет за водой. Король возразил, что это неудобно, ибо, во время разделения армии, Саладин нападет с одной стороны, а осажденные с другой, и они все погибнуть. Тогда франки определили отдать это дело на решение посредников; триста из предводителей армии выбрали 12 человек, которые опять, в свою очередь, назначили трех посредников. Все эти прения происходили на лошадях и в открытом поле, ибо франки иначе не совещались. Посредники выразили мнение о необходимости отступить; противники смолкли, и христианская армия потянулась к Яффе. Отступление началось утром 21 джумади (начало июля) и произвело всеобщую радость между мусульманами.

История жизни Саладина.

О Боаэддине и его сочинениях см. выше, на стр. 515.