СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БАХА АД-ДИН

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ САЛАДИНА

50. – Осада Акры христианами, по мусульманским известиям. 1189-1191.

(До 1235 г.).

Арабский историк, окончив рассказ о взятии Иерусалима Саладином, говорит сначала, как владетель Тира, почти единственного города, оставшегося в руках христиан, отправил в Западную Европу посольство с картиною, на которой представлен был план Иерусалима, посредине которого особенно возвышался Храм Гроба господня, внизу изобразили самый Гроб, а над ним мусульманский всадник на коне, оскверняющем его нечистотою. Эта картина возилась по всем городам и селениям; ее выставляли на площадях и рынках; народ, возмущаемый таким изображением, устремлялся в Палестину, и вскоре в Тире собралось такое число пилигримов, что в 1189 г. христиане могли предпринять осаду Акры или Птолемаиды. Но прошло два года, и Саладин так удачно развлекал силы осаждавших и подкреплял осажденных, что город не сдавался до тех пор, пока в начале 1191 г. не прибыли войска короля французского Филиппа II Августа и Ричарда Львиное-Сердце, английского короля.

В 587 году эгиры (весною 1191 г.) наступила, наконец, благоприятная погода; море сделалось спокойно, и войска с обеих сторон (т. е. со стороны христиан, осаждавших Акру, и Саладина, нападавшего на них с тыла) пришли в движение. Саладин видел, как его полки друг за другом возвращались с зимних квартир; христиане также получили большую помощь; между прочими к ним явился и король Франции (т. е. Филипп II Август), [510] которым они давно уже грозили нам; он приплыл в субботу, 23 реби (20 апреля). Это был король высокого достоинства, весьма уважаемый и один из первых властителей франков; по своем прибытии, он взял на себя начальство над войском. Его сопровождало шесть кораблей, наполненных людьми и съестными припасами. С ним же был привезен огромный белый сокол, страшный на вид и редкий в этой породе; я никогда не видал более красивого. Король весьма любил этого сокола и много его ласкал; по однажды эта птица улетела с его руки прямо в город и была доставлена султану, напрасно король предлагал тысячу золотых за выкуп; ему отказали. Это обстоятельство причинило нам большую радость и казалось хорошим предзнаменованием. Несколько времени спустя, в христианскую армию прибыл граф Фландрский, по имени Филипп, один из могущественнейших государей Запада. С той эпохи, нападения начали делаться сильнее. Во вторник, 9 джумади, когда султан находился еще в Карубе и Шафараме, на своих зимних квартирах, христиане приблизились к городу. Саладин поспешил со всеми своими силами для отвлечения их сил; после того, отправив свои полки по квартирам, он сам остановился на равнине в той палатке, где читал вечернюю молитву и отдыхал. Я был в эту минуту подле него. Вдруг объявляют ему, что неприятель возобновил приступ; тогда он поворотил свою армию назад и оставил ее под оружием на всю ночь, проводя время вместе с нею. Но нападение не прекратилось, почему Саладин разместил свое войско по прежнему на холме Айадия, в виду города. На следующий день он поразил христиан, идя сам во главе храбрых. Неприятель же, видя такое рвение мусульман, побоялся быть окруженным в своих окопах и прекратил нападение на город.

Между тем гарнизон Акры (т. е. мусульманский) пришел в плачевное состояние; враг не давал ему покоя и особенно старался о том, чтобы засыпать рвы; с этою целью он бросал туда все, что ему попадало под руку, даже трупы и всякую падаль; уверяют, что они кидали туда своих больных, прежде нежели те успевали умирать. Гарнизон, чтобы отражать неприятеля в столь различных случаях нападения, должен был разделиться на несколько отрядов; одни спускались во рвы, где они рубили трупы на куски, другие тащили крючьями обезображенные части и передавали их на руки третьим, которые уже бросали их в море; один отряд стоял при машинах, другой охранял укрепления. Как бы то ни было, гарнизону приходилось выносить всякого рода тяжести. Городские начальники беспрестанно писали нам жалобы на свои бедствия, которым, может быть, не было подобных и которые, казалось, превышали человеческую силу; но они подчинялись своей судьбе, в убеждении, что Аллах благосклонен к тем, которые терпят. Война не прекращалась ни днем, ни ночью. Христиане нападали на город, а султан на христиан; насколько христиане старались беспокоить осажденных, настолько и он тревожил их самих. При этом случае Саладин обнаружил необыкновенную твердость. Однажды к нему явился посланный от имени франков для переговоров, [511] но он отвечал, что франки могут говорить сколько им угодно, он же не имеет им ничего сообщить. В таком положении было дело, когда прибыл король Англии (т. е. Ричард Львиное-Сердце, которого имя никогда не упоминают арабские писатели, называя его или королем Англии, или просто: Англичанин.).

Этот король был страшной силы, испытанного мужества и неукротимого характера; он составил себе большую славу своими прежними войнами, хотя и был ниже короля Франции и достоинством, и могуществом, но зато он был гораздо богаче и более опытен в воинском деле. Его флот состоял из 25 кораблей, наполненных воинами и съестными припасами. На своем пути он овладел островом Кипром. Он прибыл к Акре в субботу, 13 джумади (8 июня 1191 г.).

Такое новое подкрепление вдохновило врагов великою радостью. Франки предались по этому поводу громким ликованиям и ночью зажгли огни. Последнее было сделано с целью устрашить нас: они хотели большим числом огней дать нам понятие о своей многочисленности. Христиане давно уже ожидали короля Англии; мы знали через перебежчиков, что они отложили окончательный приступ до его прибытия, – так высоко ценилось ими его искусство и отвага. Действительно, появление короля Англии произвело большое впечатление на мусульман; ими начали овладевать страх и боязнь. Но султан принял и этот удар с самоотвержением; он благоговейно подчинился воле Аллаха; и чего может бояться тот, кто возлагает на него свои надежды? Не следует ли человеку довольствоваться Аллахом, не обращая внимания на прочее?

Флот англичан встретил на своем пути большой мусульманский корабль с съестными припасами и снадобьями, шедший из Берита в Акру; этот корабль, будучи окружен со всех сторон, оказывал продолжительное сопротивление и успел даже сжечь христианский корабль; но, наконец, не имея возможности ни продолжать борьбу, ни спастись на парусах, так как ветер стих, начальник корабля, по имени Якус, человек храбрый и добрый воин, приказал пробить топором отверстие, и все было поглощено морем; от всего экипажа спасся только один человек, которого христиане послали в Акру известить о поражении (Подробности этого морского дела см. ниже, в ст. 51, у христианского писателя-очевидца, Галфрида Винодела). Это известие причинило нам великую печаль; но султан перенес и новое испытание с обыкновенною твердостью, и подчинился воле божией, с уверенностью, что Аллах не оставит тех, которые ему пребыли верными. Счастливым образом, в тот же день Аллах и послал нам утешение. Христиане построили машину в четыре этажа, из которых первый был из дерева, второй из свинца, третий из железа и четвертый из меди; машина своею высотою превышала укрепления Акры и была уже пододвинута на расстоянии пяти локтей от стен, или около того, если судить по глазомеру. Осажденные пришли в отчаяние и думали уже сдаться, как Аллах попустил [512] эту машину сжечь. При виде того мы предались радости и воздали хвалу Аллаху.

После небольшого отступления, наш автор снова возвращается к главному рассказу.

Между тем приступы не прекращались. Всякий раз, когда осажденные подвергались нападению, они давали сигнал, и наши отвечали им; вслед за тем люди садились на лошадей и отвлекали неприятеля. 19-го джумади (половина июня) мы ворвались в укрепления христиан, что доставило некоторое спокойствие городу. Произошел жестокий бой, продолжавшийся до полудня, и обе армии отступили только вследствие усталости. В этот день солнце так налило и жар дошел до того, что многие получили головокружение.

Двадцать третьего мы услышали снова сигнал; воины схватились за оружие и бросились на лагерь христиан; франки немедленно возвратились, для защиты с громкими криками и захватили несколько мусульман в своих палатках. Именно при этом случае был убит один человек знатного происхождения, пришедший из глубины Мазандерана, что у берегов Каспийского моря, с целью отличиться в священной войне; он прибыл во время самого боя и, спросив позволения у Саладина пойти в дело, славно принял мученическую смерть. Между тем враг, взбешенный тем, что осмелились вторгнуться в его лагерь, запылал негодованием; выступив стремительно, пехота и конница бросились на нас, как один человек. К счастью, мусульмане устояли. День был ужасный; мы дали доказательство неслыханной твердости. Наконец, неприятель, удивленный такою храбростью и остановленный сопротивлением, которое могло привести в трепет, вступил в переговоры. От них явился посол, которого отвели к Малек-Аделю (сыну Саладина); при нем было письмо от короля Англии, в котором он просил о свидании с султаном; но Саладин приказал сказать, что короли не вступают так легко в личные разговоры; надобно условиться предварительно; было бы неблаговидно продолжать разрыв и возобновить войну, после того как они виделись бы друг с другом и вместе ели бы и пили. «Если он желает видеться со мною, – присоединил султан, – то прежде всего необходимо заключить мир; а до того времени ничто не мешает тому, чтобы переводчики были нашими посредниками и передали, что мы скажем друг другу. По заключению же мира, если то будет угодно Аллаху, мы очень легко можем переговорить лично». Война продолжалась и в следующие дни. Каждую минуту мы получали от осажденных письма с жалобами на труды и утомление, которое они испытывают со времени прибытия короля Англии. Между тем этот король захворал и был близок к смерти; в то же время ранили и короля Франции; этот случай дал городу возможность отдохнуть.

Следует отступление с целью объяснить другие причины недеятельности христиан, а именно внутренние их раздоры: Гвидо потерял свою [513] жену, дочь короля Амальрика, благодаря которой он получил иерусалимский престол; вследствие того на этот престол должен быть вступить сын Гумфрида, женатый на второй дочери Амальрика; но Конрад Монферратский, правитель Тира, отнял у него жену и сам женился на ней, провозгласив себя в тоже время королем Иерусалима; Ричард Львиное-Сердце принял сторону Гвидо, а Филппп-Август – сторону Конрада; вследствие этого раздора, когда последний удалился в Тир, король Англии обратился снова к Саладину с мирными предложениями, и отправленный им посол был принят Малек-Аделем и Афдалом, сыновьями султана.

Сыновья султана отвечали посланному от короля Англии: «Не всякий, кто захочет, может приблизиться к султану; прежде нужно получить его согласие». Саладин согласился, и ему представили посла, который, отдав ему поклон короля Англии, сказал: «Мой государь желает иметь свидание с вами, и если вы дадите ему охранную грамоту, то он явится сюда и лично объявит свою волю; но, быть может, вы предпочитаете избрать на равнине место, лежащее между двух армий, где вы имели бы возможность переговорить вместе о своих делах». Султан отвечал: «Если мы свидимся, то он не поймет моего языка, а я не пойму его, а потому лучше прибегнуть к посредству посла». Но посланный настаивал на своем, и было договорено, что свидание произойдет между королем и Малек-Аделем; однако посланный более не показывался. Носился слух, что христианские князья отговорили короля Англии пойти на то свидание, под тем предлогом что это для него унизительно; прибавляли к этому, что король Франции, имевший власть над ним, положительно ему запретил то. Только уже спустя несколько времени после того, посланный короля Англии возвратился для опровержения таких слухов; ему было приказано объявить, что король руководился в этом случае собственною волею, а не волею других. «Я управляю, говорил король, но не управляюсь. Если же я не явился на свидание, то только по болезни». Потом посланный, имевший собственно целью достать некоторые предметы в которых нуждался его государь, вследствие своей болезни, продолжал следующим образом: «У наших королей есть обычай делать взаимно подарки даже и во время войны; мой государь в состоянии предложить султану дары; позволите ли вы мне представить их, и будут ли они вам приятны, если их передаст посланный?» Малек-Адель отвечал: «Подарки будут хорошо приняты, если дозволят и нам отдать тем же». Тогда посланный объявил: «Мы привезли с собою соколов и других хищных птиц, пострадавших не мало от переезда, и которые теперь погибают от крайности; не дадите ли вы нам куриц и цыплят для кормления их? как только те выздоровеют, мы отблагодарим султана». – «Скажите лучше, возразил Малек-Адель, что ваш господин болен (т. е. Ричард) и имеет надобность в курицах и цыплятах. Впрочем за этим дело не станет; он получит их, сколько угодно; поговорим о другом». – «Чего же вы желаете?» продолжал посланный. «Ничего, [514] отвечал Малек-Адель: вы пришли сюда, так вам и говорить о том, чего вы желаете».

Далее автор описывает все вежливости, которые были сделаны взаимно Ричардом и Саладином; Ричард беспрестанно посылал в лагерь мусульман с каким-нибудь подарком или просьбою прислать ему фруктов, снегу и т. п., что и было ему доставляемо; но автор подозревает христиан в намерении разведать при этом расположение лагеря и выждать время, потому что приступы продолжались по-прежнему, и 1 июля христиане так стеснили осажденных, что только ночь помешала им овладеть городом, а диверсия, сделанная Саладином, не удалась.

В этот день (1 июля) было страшное дело: султан скакал на коне по рядам войска, подобно львице, потерявшей свое детище, и кричал: «Мусульмане, мусульмане!» с глазами, полными слез. Каждый раз, когда его взоры обращались к городу, он живо себе представлял страдание осажденных; он думал о бедствиях, претерпеваемых воинами; при этой мысли в нем вспыхивал жар, и он возобновлял битву. Весь день он провел без пищи и принял только предписанное медиком питье. Я также не мог устоять против такого утомления, и, оставив султана, удалился в палатку, на холме Айядия, откуда можно было видеть все. Сражение прекратилось только ночью.

В это время мы получили от осажденных следующее письмо: «Мы дошли до последней крайности; мы не в состоянии больше держаться; завтра, 8 джумади (2 июля), если вы не явитесь к нам на помощь, мы вступим в переговоры для спасения жизни и оставим город: мы позаботимся о сохранении своей головы». Это известие было самое плачевное; мы были глубоко огорчены. В Акре находились в то время отборные воины Палестины, Сирии и Египта и всех стран мусульманских; там служили храбрейшие из эмиров и знаменитейшие герои исламизма. При чтении того письма, султан испытал такую печаль, какой ему еще не случалось; боялись даже за его жизнь, и между тем он не переставал славословить Бога и терпеливо переносить все. В виду такой опасности он предписал для отвлечения неприятеля от города напасть на неприятельский лагерь. С рассветом дня ударили тревогу; вся армия взялась за оружие, конница и пехота, и мусульмане пошли на приступ; но султан имел небольшой успех. Часть христианской пехоты засела в укреплениях, крепких как степа, и невозможно было дойти до нее. Я слышал от одного, которому удалось пробраться в самый лагерь неприятелей, как он видел какого-то христианина, стоявшего на высоте укреплений; подле него стояли люди, подававшие ему стрелы и камни, которыми он отражал мусульман; твердость его была необычайная; пораженный более полусотней стрел и камней, он не попятился ни на шаг; мы избавились от него, обдав его из горшка нефтью, и он сгорел дотла. Другой уверял меня, что видел, как женщина дралась заодно с мужчинами. Бой длился до ночи. [515]

Вслед затем автор говорит о новых переговорах; Саладин согласился сдать город, кроме гарнизона, и возвратить животворящий крест; но христиане требовали всей Палестины, и султан решился на новый приступ.

После неудачных переговоров, Саладин вознамерился попытаться еще раз, созвал свой совет, изложил ему плачевное состояние города и предложил возобновить битву. Мнения были различны; но пока они рассуждали, на стенах города появилось знамя франков, и в то же время поднялись страшные крики со стороны христиан. Был полдень (17 июля 1191 г.). Мусульмане остановились пораженными и на несколько времени ими овладел ужас; казалось, они потеряли рассудок; но затем раздались плач и рыдания; сердце каждого разделяло общее горе, по мере веры его и набожности; по духу своей религии мусульмане были удручены этою потерею. Я находился в эту минуту подле Саладина; он был поражен, как мать, утратившая свое детище, и горько плакал; я утешал его, сообразно обстоятельствам, и говорил, что теперь лучше будет думать о спасении Иерусалима и Палестины.

История жизни Саладина.

Боаэддин (Boha-eddin, Aboulmahassen Ionssouf Ibn-Scheddad) родился в Мосуле в 1145 г. и, получив воспитание в Багдаде, приобрел себе известность богословскими и юридическими познаниями. По взятии Иерусалима Саладином, он посетил этот город, понравился султану и был назначен кади Иерусалима; по смерти Саладина, Боаэддин удалился в Алеппо, где и умер в 1235 г. Из сочинений его, дошедших до нас, особенно замечательна «История жизни Саладина», по тем близким отношениям, в которых стоял автор к описываемым им предметам. В своем предисловии автор говорит: «Так как я имел преимущество быть свидетелем деяний моего господина султана, Саладина, защитника веры, сокрушителя христианского богопочитания, знамени правды и виновника взятия святого города, то я увидел себя принужденным поверить всему, что говорилось о героях древности, отдаленность которых делает их баснословными. Я видел такие подвиги, что свидетелю нельзя не описать их; а потому я решился сообщить краткий рассказ о всем виденном мною и слышанном от очевидцев. Это только малая часть целого; но и это немногое даст понятие об остальном». – Сочинение Боаэддина было издано в арабском оригинале с латинским переводом Schultens (Vita et res gestae sultani Saladini. Leyde. 1732) в одном томе in-folio; французский же перевод в извлечениях помещен в Bibliotheque des Croisades, par Michaud. Par. 1829. т. VI, и был сделан Рено (см. о нем выше, на стр. 483).