СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕНТСКИЕ АННАЛЫ

ANNALES GANDENSES

Общие редакторские примечания

Эти яркие Анналы, составленные францисканским монахом в Генте около 1308-1310 гг., описывают события в Нидерландах между 1297 и 1310 гг. Введение выявляет их отношение к соперничеству между Филиппом IV Французским и Эдуардом I Английским – а оно, в свою очередь, было примечательным эпизодом в истории региона, разрываемого между тесной политической близостью к французской короне и экономическими связями с Англией. Но они представляют даже более широкий интерес, как указал Брюс Лайон в обширном обозрении настоящего тома при его первом появлении. Их центральное событие – битва при Куртре в 1302 г., когда фламандские бюргеры разгромили армию Филиппа IV, и Анналы показывают, «как битва при Куртре и связанные с ней события были в большой степени результатом социальной и экономической смуты в промышленной Фландрии» (Speculum, XXVIII (1953), стр. 582-3). Книга давно уже разошлась, и доставляет удовольствие сделать снова доступной читателю эту последнюю работу выдающегося и уважаемого медиевиста, профессора Хильды Джонстон.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Появление этого тома было задержано не просто случайными препятствиями, связанными с нынешней ситуацией в мире, но неожиданными происшествиями, которые автор Анналов мог бы приписать демоническому вмешательству. Например, когда машинописный текст Введения и латинский текст должны были быть возвращены для окончательной сверки, они пропали при пожаре. Если трудности всё же удалось преодолеть, то только благодаря помощи, оказываемой с каждой стороны. Руководство профессора Гэлбрейта было бесценным на протяжении всей работы, особенно в отношении объёма и очертаний, в пределах которых издание могло соответствовать целям серии. Профессор Майнорс просмотрел английский перевод с минимумом критики и максимумом поощряющих советов. Издатели также способствовали прогрессу всеми возможными способами и пытались терпеливо и доброжелательно преодолеть различные возникавшие проблемы. Я приношу здесь мою горячую признательность за всё это полезное сотрудничество.

Хильда Джонстон Чичестер, 1951 г.

ВВЕДЕНИЕ

I

АННАЛИСТ

Потомки знают очень немногие факты об авторе этой короткой, но ценной хроники, которые он сам счел нужным упомянуть в своем прологе, дополняемые умозаключениями, которые можно извлечь из характера и содержания его книги. Он рассказывает нам, что когда он начал писать её в 1308 г., он был нищенствующим братом францисканского монастыря в Генте. Именно в то время он был не очень занят; он собрал много кусочков пергаментной мездры, малой ценности; он умел писать быстро; и он жил в близком соседстве от главных действующих лиц и происшествий на важном этапе фламандской истории. И так, по просьбе некоторых своих братьев-монахов, он теперь воспользовался возможностью изложить письменно то, что знал, пока это было еще свежо в его памяти. Ничто в этом объяснении не предполагает, что он был чем-либо большим, чем простым монахом среди прочих. Кервин де Леттенхове думал, что он мог быть Фулком Гентским, custos (надзирателем) целой группы фламандских францисканских домов, присутствовавшим среди свидетелей в документе, относящемся к помолвке Филиппы, дочери Ги графа Фландрского, и наследника Эдуарда I Английского; но, как кажется, нет ничего подкрепляющего эту догадку. Тот факт, что анналист уделяет много места делам Филиппы и горячо возмущается расторжением брачного контракта, недостаточен сам по себе. Такое поведение могло ожидаться от любого лояльного фламандского подданного, особенно потому что заменившей невестой была Изабелла, дочь Филиппа IV Французского, сеньора, против которого Ги Фландрский поднял мятеж.

Кажется вероятным, что анналист был пожилым человеком или даже стариком. Его тон иногда напоминает ветерана, который качает головой над безрассудством юности, как, например, в его осуждении отважного молодого фламандского вождя Ги Намюрского. Он цитирует с одобрением высказывание философа: «Никто не выбирает молодых людей в вожди, поскольку насчёт них нет уверенности, что они будут благоразумны», и использует в качестве иллюстрации недостатки Ги в трёх отношениях. Когда он услышал, что французский король собирается вторгнуться во Фландрию, он не обеспечил немедленного перемирия с врагом, против которого он в тот момент воевал; он оказался втянут в борьбу на суше и море одновременно, вопреки совету более опытных людей; хуже всего, когда он проиграл сражение, он не стал спасаться бегством, чтобы возобновить битву на следующий день. Юлий Цезарь, замечает наш анналист едко, никогда не вёл себя подобным образом, хотя был завоевателем мира. Дважды разбитый Кассивелауном в Британии, он дважды избегал пленения только для того, чтобы триумфально возвратиться в третий раз.

Если вывод из этого и подобных пассажей относительно возраста автора верен, тогда, возможно, смерть была причиной, почему история, которую он начал писать в 1308 г., была оборвана без предупреждения или заключительного слова, так как он довёл свой рассказ с 1297 ¹ только до 1310 г.

Одно ясно. Он имел много качеств, чтобы соответствовать задаче историка. Начнем с того, что по его словам он сам получал наслаждение, слушая или читая историю, и что у него была аудитория с подобными вкусами, ждущая, что он сможет им рассказать. Это было личное предприятие, полностью отличающееся от вынужденного соучастия в некой серии летописей, сочинявшейся религиозным учреждением. Кроме того, он кое-что понимает в подходе профессионального историка к истории и обязанностям критика. Он в столь многих словах провёл различие между historias factaque autentica antiquorum и пытался проверить достоверность злободневных слухов. Например, один такой появился по причине, что мёртвое тело Вильгельма Юлихского Младшего не смогли найти на поле битвы при Мон-ан-Певеле, почему «простой народ Фландрии через долгое время впоследствии» сочинил легенду, согласно которой он был похищен в безопасное место, так как чародей, содержавшийся при его дворе, научил его заклинанию, позволявшему становиться невидимым. Такие россказни, говорит наш анналист, легкомысленные и сказочные. Несомненно, что Вильгельм погиб в тот день. Тот факт, что его труп или доспехи не смогли найти среди множества убитых, не доказывает ничего. То же самое могло быть сказано о множестве знатных людей, павших при Куртре. Заклинание Вильгельма было определенно бесполезным для спасения его жизни. «Но,» - добавляет он с осторожностью, показывающей, что в конечном счете и он не был неподвластен верованиям своего времени, - «не помогло ли это спрятать его труп, я не знаю; потому что для демонов легко скрыть любое мертвое тело».

Что касается стиля, писателю обычно удавалось достичь той краткости и ясности, к которой он стремился по собственному утверждению, и многие из описанных им сцен были сами по себе столь драматичны, что их обработка не требовала особого литературного мастерства. Его латынь соответствовала его эпохе, с немногими индивидуальными особенностями. Они побудили некоторых авторитетов сделать вывод, что его родным языком был французский, и в равной степени дали другим убедительные доказательства, что им был фламандский. В любом случае, смысл его латыни редко бывает темным. Он указывал даты очень общим образом, как правило, – «примерно в начале», «примерно в середине», «примерно в конце» месяца или года, - но за исключением происшествий, очень удаленных от его родной земли, он обычно относительно точен. Возможно, он намеревался громко зачитывать свою работу вслух, и сознательно избегал постоянного перебивания её точными датами. Современным читателям, которые могут проверить факты в других местах, не стоит сожалеть о пробеле, который позволяет течь рассказу так гладко.

II

АННАЛЫ И ИХ ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

Хотя область интересов нашего анналиста не сводилась только к истории Гента (как можно ошибочно заключить из заглавия, Annales Gandenses, которое его хроника либо изначально имела, либо приобрела с ходом времени), он ограничивал себя главным образом делами Фландрии, и его редкие отступления о внешних делах образуют наименее удовлетворительную часть его работы. Имея это в виду, английским читателям следует напомнить себе об историческом фоне тех фламандских «битв и опасностей, разных бедствий и притеснений, походов, осад и нападений», которые он описывает.

Сразу появляются два вопроса. Первый, почему английский король, Эдуард I, вмешался в дела Фландрии? Второй, почему вмешательство оказалось невыгодным для обеих сторон? Ответ на первый вопрос, в своей основе, заключается в том, что обе стороны имели общего врага в Филиппе IV Французском. Ответ на второй в том, что эта общая враждебность не была достаточно сильными узами, чтобы поддерживать гармоничное согласие между союзниками, каждый из которых был выраженной индивидуальностью и которые не вполне понимали интересы друг друга в тех случаях, когда они начинали расходиться.

Филипп IV Французский (1285-1314 гг.) и Эдуард I Английский (1272-1307 гг.) сходным образом занимали трон в тот трудный переходный период в конце тринадцатого и начале четырнадцатого веков, когда начался процесс перемен в долгое время общепринятых религиозных, социальных и политических условиях, но предназначенные их сменить условия еще только формировались. Оба желали заменить сюзеренитет ранней феодальной эпохи на более прямо выраженный централизованный суверенитет, и подавить местную самоуверенность и независимость. Оба при решении этой задачи полагались на услуги профессиональных управленцев, тесно связанных с двором. Обоим приходилось сталкиваться с подозрениями, ревностью и тревогой критиков-традиционалистов. Может показаться, что было больше такого, что объединяло двух королей, чем разъединяло. Профессор Фотье, в самом деле, недавно охарактеризовал конфликт, развившийся между ними, как «несчастную случайность, причины которой остаются темными ²».

С другой стороны, государь – сотоварищ Филиппа присутствовал во Франции в качестве его вассала, герцога Аквитании. Это положение было признано английскими королями после Парижского договора, заключенного с Людовиком IX в 1259 г. Любящий правосудие Людовик надеялся, что он таким образом прояснил ситуацию после предшествующей потери англичанами их земель в северной Франции, и что это обеспечит длительный мир. Напротив, тем самым он создал стимул для многократного обнажения мечей в будущем. Подчинение в одном качестве монарху, который был равным в другом, становилось в растущей степени раздражающим для короля-герцога по мере того, как развивались национальное чувство и власть английской короны. На этой стороне Канала не было забыто, сколь большая часть северной Франции была одно время в английских руках. На другой стороне французские короли, страстно желающие стереть древнюю линию раскола между севером и югом и править объединённым королевством, возмущались присутствием такого могучего иностранного феода в южном герцогстве. Ссоры между моряками в портах и морских узостях использовались как предлог и начальная фаза крупномасштабной войны. Дипломатические усилия, в которых Эдуард сначала пытался придерживаться как можно более примирительного тона, привели только к конфискации Филиппом Аквитании (май 1294 г.), после чего Эдуард отказался от своей вассальной присяги. Его дипломатия теперь повернулась к построению конфедерации союзников, которая помогла бы ему в надвигающейся борьбе. Он не мог лично отправиться во главе армии, посланной на спасение его герцогства, потому что дома, при сложившемся стечении обстоятельств, он сталкивался с противодействием среди магнатов и духовенства, со стороны мятежников в Уэльсе, и вскоре со стороны Джона Баллиола, его назначенца в качестве короля Шотландии. Всё, чего добилась его первая экспедиционная армия, было возвращение Байонны и нескольких мелких городков; другое предприятие, в 1296 г., было еще менее успешным; и когда в апреле 1297 г. было заключено перемирие, практически всё герцогство находилось во французских руках.

К тому времени, однако, Эдуард по очереди сокрушил Уэльс, завоевал Шотландию и сместил Баллиола, и изобретательно расколол и частично умиротворил светскую и духовную оппозицию. Теперь он чувствовал себя свободным бросить свой собственный вес на чашу весов против Франции; и сочетание политических и стратегических мотивов побудило его сделать это посредством интервенции во Фландрии. Положение этого важного феода на севере напоминало в некоторых аспектах его собственное на юге. Подобно Аквитании, он соседствовал с границей. Действительно, часть Фландрии, к северу от Турне и к востоку от Шельды, держалась от Империи, но всё остальное – от Франции. В северных областях говорили на фламандском языке, в южных на французском, но её граф, Ги де Дампьер, был французом. Он приобрёл графство благодаря положительному для него третейскому решению Людовика IX (1246 г.), по которому потомки Маргарет, графини Фландрии и Эно (ум. в 1280 г.), от её второго мужа, представителя шампанского семейства Дампьер, должны были сменить её во фламандских владениях, тогда как потомки от первого мужа, барона из дома Авен, должны были довольствоваться Эно (Геннегау). Это решение породило длительную распрю между домами Дампьер и Авен, представленными в рассматриваемый нами период, с одной стороны, Ги Фландрским (ум. в 1304 г.) и его сыном и преёмником Робертом III (ум. в 1322 г.), с другой Жаном II Эно (ум. в 1304 г.) и его сыном и преёмником Гильомом (или Вильгельмом) III (ум. в 1337 г.). За исключением обладания королевским статусом, Ги Фландрский был фигурой, полностью сравнимой по блеску и роскоши с герцогом Аквитании, и в равной степени склонен возмутиться готовностью Филиппа IV принимать апелляции от обиженных фламандских подданных и исподволь подрывать его власть и авторитет, где только ни представится к этому возможность. Экономически Фландрия и Англия имели побудительную причину для дружеских отношений, поскольку фламандские города, в которых главной промышленностью было ткачество, полагались на поставки английской шерсти.

Момент теперь казался Эдуарду подходящим для совместных действий против Франции. В ранние годы трений Ги посетил английский суд (1292 г.) и там состоялись некие переговоры о возможном браке между его дочерью Филиппой и тёзкой и наследником Эдуарда, тогда еще ребенком. В 1294 г. это предложение обрело формальные очертания в Льесском договоре. Филипп IV, однако, отстаивая свои сеньориальные права, вызвал Ги в Париж как обвиняемого в уклонении от обращения за его согласием, когда распорядился таким образом рукой своей дочери; и добился отправки Филиппы во Францию, где она оставалась в почётном плену до конца своей жизни. Как только первые годы англо-французских боевых действий завершились, Филипп приступил к новым провокациям во Фландрии. Ответом Ги, с английского поощрения, было возобновление брачного договора в Льессе (теперь младшая сестра Филиппы Изабелла предлагалась как альтернатива, если старшая окажется недоступной) и открытое восстание против Филиппа, а именно отказ от вассальной присяги – оммажа и развязывание боевых действий (1297 г.). Привлекательность этого альянса в глазах Эдуарда заключалась, политически, в раздражении Филиппа своей поддержкой мятежника и, стратегически, в надежде сдавить французов в клещах одновременных атак с севера и юга.

Соответственно, в августе 1297 г. Эдуард высадился во Фландрии с тем, что д-р Дж.Э. Моррис охарактеризовал как «очень значительные силы», но наш анналист зовёт «не особо большой армией». Он оставался там до марта 1298 г., но ни разу не вступил в битву с французами. В октябре было заключено перемирие в Вив-Сен-Бавон, которое продолжалось с продлениями до января 1300 г. Вскоре после оставления Фландрии Эдуард согласился представить все разногласия между собой и королём Франции на улаживание папой Бонифацием VIII, действующим как частное лицо. Бонифаций предписал, как цемент для «длительного и прочного мира», двойной брак – сестры Филиппа IV Маргарет с вдовцом Эдуардом I, и дочери Филиппа Изабеллы с сыном и наследником Эдуарда. Это соглашение было воплощено в брачном договоре в Монтрёй (июнь 1299 г.), и той же осенью последовала свадьба Эдуарда I и Маргарет.

В фламандских глазах Эдуард тем самым показал себя разочаровывающим союзником. И в самом деле, наш анналист заходит так далеко, что приписывает его смерть Божьей каре за невыполнение брачного контракта с фламандцами. Предоставим самому анналисту рассказывать эту историю с фламандской точки зрения, но отметим здесь определенные обстоятельства, которые он игнорирует (или просто не знает). Во-первых, следует помнить, что Эдуард отправился во Фландрию и оставался там несмотря на то, что дома ему угрожали новые опасности. Шотландия восстала в мае 1297 г. под предводительством Уильяма Уоллеса, который в сентябре того же года нанес поражение англичанам в битве при Стерлинг Бридж. Регентскому совету, номинально контролируемому малолетним сыном Эдуарда в качестве locum tenens («местодержателя»-лейтенанта), в королевское отсутствие пришлось выпустить некое «настоятельное заявление о принятых мерах» на «настоятельное заявление о жалобах», направленное недовольными в графствах и баронствах. Гражданская война казалась неотвратимой, и только к октябрю кризис разрешился, когда молодой лейтенант подтвердил хартии вместе с «некоторыми облегчениями гнёта своего отца». В Генте, где его фламандские друзья могли знать мало или ничего об этой особой причине для беспокойства, Эдуард 5 ноября формально утвердил эти действия.

Во-вторых, военная бездеятельность была, вероятно, неизбежна. Высадившись в Слейсе, Эдуард направился сначала к Брюгге, который он нашёл недостаточно укреплённым. Французская армия вторжения контролировала юго-западную Фландрию вокруг Ипра и Лилля, который Филипп позже сам осадил. Роберт II граф Артуа, призванный на помощь из Аквитании, только что выиграл сражение у Фюрна. Лилль вскоре сдался, и когда победители приблизились, Эдуард был принужден отступить в Гент. Французы захватили Брюгге и его порт в Дамме, хотя сын и наследник графа Ги, Роберт, вскоре отбил последний. К тому времени, однако, обе стороны были склонны положить конец боевым действиям и заключили соглашение в Вив-Сен-Бавон (9 октября), имеющее в виду операции как во Фландрии, так и в Аквитании.

Таким образом заключённое перемирие предполагалось в Аквитании до 6 января 1298 г., но во Фландрии только до 27 ноября 1297 г. Почему же, вместо возобновления войны, его продлили 26 ноября для обоих регионов до следующего Великого поста (который начался 19 февраля в 1298 г.)? Мы можем предполагать, в отношении Фландрии, что к концу ноября Эдуард, просидев там около трёх месяцев, начал понимать местные обстоятельства лучше, чем когда они были ему известны только понаслышке. Он мог начать сомневаться, будет ли стойкость младших членов семьи старого графа и верной им части подданных достаточной, чтобы перевесить его непопулярность среди многих феодальных магнатов, которых он угнетал своими сеньориальными правами; и среди олигархий, правящих городами, которые возмущались вмешательством его чиновников; и даже среди полноправных горожан, не входящих в привилегированную группу, которые обычно принимали сторону рабочих классов против «патрициата», но были в растущей степени встревожены, когда в 1280 г. Ги использовал народное восстание в четырёх городах к собственной выгоде. Пребывание Эдуарда в Генте в течение зимы 1297-98 гг. должно было еще больше охладить его надежды, хотя он и вёл себя обходительно, посвятил в рыцари графских сыновей Ги и Жана Намюрского, и должен был бы одобрить усилия, предпринятые для укрепления обороны нескольких городов, пока боевые действия были приостановлены. Но, по мере того, как он наблюдал за происходившим на его собственных глазах, он должен был прийти к ощущению, что полноценное англо-фламандское сотрудничество на любом поле боя было бы почти невозможным. Фламандцы (как сообщают нам другие хронисты, кроме нашего анналиста) нашли войска Эдуарда, особенно уэльские контингенты, просто непостижимыми и невыносимыми. Они не хотели видеть их в Генте и окрестностях, и обвиняли их в воровстве и поджогах. Разногласия достигли высшей точки весной 1298 г., перейдя в сражение на улицах и площадях города, в котором были перебиты многие из армии Эдуарда, как знатные, так и простолюдины, и в котором, как думает наш анналист, только вмешательство фламандской знати спасло самого Эдуарда от смерти.

В документе, по которому 18 февраля 1298 г. Эдуард передал все разногласия между собой и королём Франции для решения папой Бонифацием, один параграф оговаривал «клятвы, которыми мы связаны с нашими союзниками» ³. Но уже месяцем ранее папа получил на рассмотрение англо-французский брачный альянс ⁴. Стоит ли удивляться тому, что когда Франция и Англия казались близки к урегулированию, ни одна из сторон не хотела возобновлять наступление на другую с началом нового боевого сезона, или тому, что Эдуард, для которого его второй фронт во Фландрии был только дополнительным оружием в более широкой войне, отказался от него, когда опыт доказал его непригодность? С английской точки зрения, кажется более удивительным, что зимнее пребывание Эдуарда в Генте, вызывавшее сначала завуалированную, а потом и открытую критику, казалось нашему анналисту периодом, в течение которого «в высшей степени неблагодарные англичане» с комфортом наслаждались защитой и гостеприимством своих фламандских хозяев.

Когда перемирие Вив-Сен-Бавон окончательно завершилось 6 января 1300 г. после дальнейших продлений, и брат Филиппа IV Шарль де Валуа незамедлительно вторгся во Фландрию, Роберт Бетюнский, которому его стареющий отец передал свои обязанности, смог только самое короткое время оказывать сопротивление без внешней помощи. К маю эта стадия франко-фламандского соперничества завершилась тем, что казалось полным французским триумфом. Ги, Роберт и другие вожди были посажены в французские тюрьмы; Жак де Шатильон, дядя королевы Филиппа, был назначен правителем Фландрии (quasi proconsulem et presidem vel superiorem ballivum); и в 1301 г. сам Филипп совершил официальную поездку по графству.

Чёрного льва Фландрии было, однако, не так легко заставить сдаться знамёнам с лилиями Франции. Еще до того, как король покинул графство, было дано предупреждение вспышкой борьбы в Брюгге между народной партией, ведомой Питером Конинком (clauwaerts) и правящей олигархией и её сторонниками, которые искали благосклонности Франции (leliaerts). Собственная судьба Конинка колебалась – тюремное заключение, освобождение силой, изгнание, возвращение, снова бегство, - но сыновья и внук графа Ги оказались в состоянии использовать это восстание и прочие похожие инциденты как основу для организации общего движения сопротивления. В мае 1302 г. произошла внезапная и массовая резня французских войск, введённых Жаком де Шатильоном после восстания ткачей, знаменитая «заутреня» ⁵ в Брюгге. К концу июня армия вторжения снова вошла во Фландрию и началась вторая стадия войны. В её ходе имели место некоторые из наиболее памятных фламандских успехов, особенно великая победа при Куртре. Она закончилась перемирием (20 сентября 1303 г.), позже продолженным до 24 июня 1304 г. Третья стадия была открыта, когда Филипп снова прибыл с огромной армией. Он прождал некоторое время, наблюдая за событиями в Голландии. Там Ги Намюрский, продолжая семейную распрю с домом Авенов и в надежде ударить в уязвимое место сторонников французов, пришёл на помощь тем знатным людям Зеландии, которые взбунтовались против Жана (или Иоганна) II Авена, графа Геннегау и Голландии. Ги в течение нескольких месяцев осаждал город Зирикзе на острове Схоувен, но обнаружил его хорошо укреплённым, хорошо снабжённым и отважно защищаемым. В морской битве, состоявшейся 10-11 августа (в которой двадцать английских судов служили в французском флоте), Ги был разбит и взят в плен. Эта новость побудила его родственников и друзей в Фландрии бросить вызов французским захватчикам в битве. Наш анналист проявляет свои способности по максимуму в описании последующего сражения при Мон-ан-Певель, происходившего в пылающую жару долгого летнего дня (18 августа), в тесной схватке вплоть до сумерек, когда фламандцы отошли в свой лагерь на холме и, после восхода луны, наблюдали, «возрадовавшись», как их враги с факелами и свечами разыскивали своих раненых и убитых на поле боя. Решительной фламандской победы, однако, не было, и в следующем году Роберт III, в обмен на признание себя графом, принял суровые условия в договоре в Ати-сюр-Орж (23 июня 1305 г.). Была взыскана огромная контрибуция; стены Гента, Брюгге, Ипра, Лилля и Дуэ должны были быть разрушены; и некоторые замковые округа временно передавались Франции как залог. Теоретически, война теперь завершилась, и дальнейших боев не было в течение всего периода до 1310 г., который рассматривают наши анналы. Но многие тяжбы и разногласия сопутствовали толкованию и выполнению этого договора, сопровождаемые новыми воинственными демонстрациями в правление как Филиппа IV (ум. в 1314 г.), так и его трёх сыновей.

Если Эдуард I и Филипп IV, современники нашего анналиста, не сумели постичь суть фламандской ситуации, естественно, что она представляет трудности и для английских наблюдателей в наше время. Есть два ключевых пункта для понимания фламандских внутренних условий. Один из них – сила местного сепаратистского патриотизма; другой – существование глубоко прорезанных линий социального и политического раздела, и по вертикали, и по горизонтали. Ткацкие города были не просто дружественными конкурентами, соперничающими между собой в достижении благосостояния и его применении к украшению и обогащению каждого городского центра. Они были болезненно чувствительными и подозрительными соперниками, всегда готовыми воспринять неудобное для себя событие как обиду. Можно упомянуть пару примеров. Когда долина реки Лис была потеряна в пользу французов в 1297 г., наш анналист сразу же приписал это трусости и неустройству людей Ипра. При возобновлении боевых действий в 1304 г. французы выиграли нужное им время, потому что Брюгге и Гент не смогли согласиться, кому из них будет принадлежать первенство при вступлении в битву. В 1309 г. подтверждение мира было отсрочено, так как хотя Гент и Ипр были готовы согласиться с ним, Брюгге не был готов. Что касается горизонтальных расколов, они были видны повсюду в городах, куда возможность найти работу привлекала многочисленное население, по большей части наёмных ткачей, оплачиваемых и руководимых капиталистическими нанимателями. Недовольство этих рабочих, когда вызывающие его причины доходили до крайности либо представлялась удобная возможность, выражалось в вооруженных восстаниях. Зачастую они могли обеспечить себе поддержку цехов мелких мастеров тех ремёсел, которые не были под капиталистическим контролем. Но перестановки и комбинации были бесконечны, и местные ссоры становились труднопреодолимым препятствием для процветания.

Главная причина, почему анналы завоевали постоянное место в исторической библиографии своего периода ⁶, заключается в том, что они дают столь ясный рассказ от автора - «фламандца сердцем» об отношениях между Фландрией и Францией, внутренней подоплёке разногласий и, пока фактические боевые действия имели место, о деталях битв и личностях командиров. Вне этой центральной темы замечания анналиста о фламандских делах по большей части касаются такого рода происшествий и событий, которые (как мы догадываемся) обсуждались бы с изумлением или ужасом внутри его собственной общины – сквернослов, сочиняющий стихи о дерзком священнике, когда его вызывают к епископу; утопление двух францисканских монахов во время купания; неожиданный конец застолья, когда обвалились стены во время празднования новоселья в Генте. Об иностранных делах он часто имеет смутное представление, и даже о церковной истории мало что может сказать, кроме краткого упоминания о таких делах, как великий папский Юбилей или падение тамплиеров. Единственное исключение там, где общая проблема может быть пояснена местным событием. Например, борьба цистерцианцев с недисциплинированностью их conversi, или светских братьев, задела его за живое благодаря случаю с одним таким доблестным conversus, который присоединился к ополчению из Брюгге в битве при Куртре, и «завалил множество» французов. Шесть лет спустя отряд из Брюгге пришел спасать его, когда он был осажден в церковной башне в Лиссевеге, потому что ранил аббата и убил келаря его аббатства в Тер Доест.

Путеводитель Бедекера еще в 1931 г. привлекал внимание посетителей в Лиссевеге к «церкви, прекрасному примеру Переходного стиля, построенной около 1250 г.», хотя и дважды реставрированной в современные времена, и упоминал, что «усечённая башня, хотя и незаконченная, является бросающимся в глаза объектом пейзажа». У читателей Annales были свои собственные ассоциации с той башней. В целом, интересующийся историей путешественник найдет немного зданий, сохранившихся от той Фландрии, которую знал наш анналист. Причина этого частично в том, что Нидерланды, так часто бывшие полем боя до самых наших дней, жестоко пострадали от военных шрамов; но отчасти и в том, что когда царили мир и процветание, гражданская или личная гордость вела к воздвижению новых церквей, колоколен, ратуш или частных домов в стиле, который был моден в данный момент. Это верно, что те, кто не обращает внимания на [застекленные] окна, являющиеся постоянной чертой в картинах такого художника, как Робер Кампен из Турне (1375-1444 гг.), могут надеяться, что увиденное ими не слишком искажает тот вид, который можно было ожидать в начале того же столетия, в конце которого творил художник. Подобным образом, люди, изображенные братьями Ван Эйк в начале пятнадцатого века, могут отражать типы, не изменившиеся до неузнаваемости. Но главным образом благодаря собственной реконструкции английский наблюдатель может воссоздать ментальную картину той Фландрии, в которой Эдуард I нашёл сперва друга и потом врага. По мере того, как он пытается решить эту задачу, он в растущей степени осознаёт ценность и интимное знание того вводного курса, который представляют для него Annales Gandenses, отчасти благодаря прямому описанию, отчасти через атмосферу и аромат, столь же осязаемые, сколь и неуловимые.

III

ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА

Досадно, что изначальный манускрипт, который наш анналист изготовил и написал, пережив более чем пятьсот лет, пропал в начале девятнадцатого столетия. За это время он перенёс множество превратностей. Есть все причины предполагать, что это была рукописная книга, упомянутая в каталоге манускриптов из библиотеки Захариаса Конрада фон Уффенбаха в Маастрихте, опубликованном в 1720 г. Утверждалось, что она содержала анналы с 1296 по 1310 г., написанные в 1308 г. анонимным нищенствующим монахом в Генте, продолженные другой рукой, после чего следовала часть французской поэмы "Le Breviaire des Nobles" («Требник Благородных»). Позже манускрипт перешёл во владение Иоганна Кристофора Вольфа, профессора гимназии в Гамбурге, который подарил его публичной библиотеке этого города. В 1823 г. Карл Фридрих Хартманн, главный библиотекарь и тоже профессор гимназии в Гамбурге, начал список академических курсов, проведённых в 1823-1824 гг., с издания «рукописи, написанной неким анонимным нищенствующим монахом, сохранившейся в общественной библиотеке Гамбурга», с факсимиле её первой страницы. Она состояла, по его словам, из 48 пергаментных листов инфолио (96 страниц), малого формата кварто, их которых анналы занимали первые 47. Раздел для каждого года начинался с красной прописной буквы и имелись также заголовки на полях красного цвета. Не все листы были одинакового размера, «что необычно для манускрипта». Это сразу же приводит на ум упоминание анналистом «кусочков пергаментной мездры малой ценности» и подразумевает, что Хартманн имел перед собой оригинальный манускрипт, подаренный Вольфом. Когда он исчез, этот текст стал наиболее ценным сохранившимся эквивалентом; но он является библиографической редкостью, не общедоступной версией.

В течение семнадцатого века было сделано несколько копий, хотя и не напечатанных. Из двух проданных с аукциона в Антверпене в 1776 г., из библиотеки Яна Баптиста Вердуссена, одна утеряна. Другая, - вероятно, тот «Гентский манускрипт», который нашел пристанище в архивах этого города, - настолько точно соответствует версии Хартманна, что представляется определенным, что она была сделана с использованного им манускрипта. Она стала доступной современным издателям, которые использовали её с различной степенью тщательности. Нет нужды входить здесь в детали относительно издания Канона Де Смета в Corpus chronicorum Flandriae (1837 г.) или Лаппенберга в Monumenta Germaniae historica (1859 г.). Когда г-н Франц Функ-Брентано подготовил новое издание (1896 г.) для Collection de textes pour servir a l’etude et a l’enseignement de l’histoire Пикара, он имел перед собой не только предыдущие печатные издания, включая издание Хартманна, но также Гентский Манускрипт, одолженный благодаря любезности тамошнего главного архивиста. С разрешения г-на Пикара, текст Функ-Брентано положен в основу настоящего издания. Мы ему тщательно следовали, кроме самых несущественных изменений или добавлений (которые поставлены в квадратные скобки) и нескольких незначительных исправлений пунктуации. Прилагаемые подстрочные примечания предназначены просто для помощи в интерпретации текста и не являются дополнениями к информации, содержащейся в нём, основанными на цитатах из параллельных источников.

ПРИМЕЧАНИЕ

В переводе дано скорее свободное, чем дословное изложение. Постоянно повторяющееся слово communitas обычно переводится как «общины, простолюдины», так как указывает на народную партию в противопоставление патрициату. Иногда контекст показывает, однако, что имеется в виду всё привилегированное бюргерское сообщество, и в таких случаях используется «коммуна». Другое слово с меняющимся смыслом – equites, которое может означать либо рыцарей, либо конных латников, и переводится так, как кажется подходящим в каждом случае.

СОКРАЩЕНИЯ

Используются следующие сокращения для наиболее часто цитируемых источников:

G Ghent MS. Гентский Манускрипт

H Hartmann’s edition, Hamburg, 1823 издание Хартманна, Гамбург, 1823 г.

L Lappenberg’s edition (Mon. Germ. Hist.), Hannover, 1859 издание Лаппенберга, Ганновер, 1859 г.

F-B Funck-Brentano’s edition (Coll. de Textes), Paris, 1896 Издание Функ-Брентано, Париж, 1896 г.

Комментарии

1. Он озаглавливает свой начальный раздел 1296-м годом, но только потому, что самые ранние события в его хронике имели место в январе, и у него в обиходе, как он сам предупреждает читателей, не начинать новый год до 25 марта, праздника Благовещения.

2. R. Fawtier, L’Europe occidentale de 1270-1380, стр. 325 (1940 г.) (825)

3. Rymer, Foedera (1816 г.), стр. 887.

4. Там же, стр. 883.

5. Для неё историк шестнадцатого века процитировал, как авторитет, «некоего минорита из Гента, современника» (J. Meyer, Commentarii … rerum Flandricarum, Antwerp, 1561 г.).

6. См. A. Molinier, Les Sources de l’histoire de France, III, No. 2888, стр. 201.