Г

Г. Ф. Миллер

|л. 223об.| 19 и 20 июня 1737 г. видел у якутов в 7 верстах ниже города Якутска, как они приносят жертву своим чертям.

Для жертвоприношения был предназначен годовалый теленок красной масти, и его привязали к березе, посаженной специально для этого перед летней юртой, таким образом, что он был поставлен головой к открытой двери юрты.

В юрте находился шаман со своей якутской компанией — шаман посередине, а /л. 224/ простые люди вокруг него. Начало было с обыкновенным битьем в бубен и беспрерывными криками, производимыми шаманом, как обычно сначала сидя, а затем прыгая. В своем притворном экстазе шаман также изрядно колотил всех окружающих якутов и при этом сломал свою колотушку для бубна, но вместо нее ему сразу сунули в руку другую, так как на этот случай в запасе всегда держатся одна или две такие колотушки. [217]

Во время битья в бубен теленок перед юртой вел себя очень дурно и несколько раз распластывался на земле. Якуты объясняли это его боязнью перед чертями, которых подманивает шаман, однако это вызывалось ни чем иным, как тем, что теленок видел перед собой громко кричащего и постоянно очень сильно бьющего в бубен шамана. /л. 224об./ Шаман дважды, после того как бросал бубен и колотушку из рук на землю, выпрыгивал из юрты и обхватывал шею теленка, очень сильно сдавливал ее, так что от этого теленок скалился, а также раздирал ему рот и дул в него. При этом он также кричал. Якуты говорят, что шаман таким образом загонял в теленка всех чертей, которых он подманивал, и от этого теленок вел себя очень дурно. У меня было подозрение, что шаман во время сдавливания шеи и раздирания рта мог применить где-нибудь колючку, от которой теленок мог затем дурно вести себя, скалиться и прыгать. Однако последующее показало, что этого ни разу не произошло. Еще меньше оснований полагать, что в игру был впутан черт, так как теленок оставался точно таким же, как и до того, а после окончания битья в бубен вел себя /л. 225/ совершенно спокойно.

Казалось даже, что во время битья в бубен теленок вел себя гораздо спокойнее, чем в самом начале церемонии, так как со временем он привык к этому.

При церемонии с теленком шаман во время битья в бубен неоднократно призывал, чтобы черти, которых он называл поименно, и прежде умершие шаманы удовлетворились этой жертвой вместо него. В других случаях, когда подобная церемония совершается ради больного, шаман обычно просит, чтобы черти и умершие шаманы забрали и сожрали намеченную жертву вместо больного. Ибо они верят, что черти и шаманы губят и пожирают людей.

После окончания церемонии с /л. 225об./ теленком шаман совершил церемонию, заключающуюся в том, что он, как обычно с громким криком, бил в бубен и бросался плашмя животом и лицом на землю в южной стороне юрты головой к стене, повторив последнее девять раз. Каждый раз он лежал лицом и животом на земле около четверти часа, шевелил пальцами, как если бы кого-то манил, и часто подергивал ногами. Иногда он также кричал наподобие гагары, притворялся, будто хочет встать, но якобы не может. Разъяснение якутов при этом такое. Черти живут в земле на глубину девяти ярусов. Каждый ярус заселен чертями особого рода, и все они должны быть преодолены, пока не прибудешь в нижний ярус знатнейшего черта, который /л. 226/ имеет власть над остальными ярусами. По их, якутов, мнению, шаман в своем экстазе действительно проходит вместе с жертвенной скотиной через все 9 ярусов и, наконец, доставляет скотину главнейшему черту. То, что он лежит на земле и вышеуказанным образом жестикулирует руками и двигает ногами, а [218] также делает вид, будто бы хочет встать, но якобы не может, и что он кричит, как гагара, — все это означает, говорят якуты, что он должен под землей плыть, как эта водоплавающая птица. А когда шаман по достижении поставленной цели (яруса, который он должен был посетить) хочет вернуться назад, то он точно так же, как эта водоплавающая птица, которой очень трудно взлететь из воды, не может сразу подняться. /л. 226об./ Между тем шаман, полежав некоторое время па земле, всякий раз как бы снова приходил в себя и действовал так, как если бы он снова был на земле среди своих сородичей, которых он постоянно развлекал битьем в бубен и криками.

Наконец, когда он упал в девятый раз, чтобы получить аудиенцию у знатнейшего черта в девятом ярусе, то обнаружилось много затруднений, прежде чем он был впущен слугами в приемную. Оп долго спорил с ними, и это было, как если бы актер в театре одновременно представлял и имитировал трех или четырех персонажей. После того как шаман все же получил аудиенцию, точно так же было обставлено и со знатнейшим чертом. Последний вначале /л. 227/ не хотел принять жертву и говорил, что она так ничтожна, вот если бы это была хотя бы трех- или четырехлетняя скотина, то она еще могла бы подойти. Оп спрашивал также, от какого это больного. Шаман, со своей стороны, учтивейшим образом извинялся и на все держал ответные речи. Супруга черта, которая представилась больной и жаловалась, сказала наконец доброе слово шаману, после чего черт принял жертву. Сразу после этого шаман стал вести себя так, как если бы он хотел что-то поймать, а слова, которые он при этом выкрикивал, означали, что он ловит теленка, который вырвался с того места, где его оставили привязанным. Далее — как если бы оп находился между двумя дерущимися партиями. Это означало, что в подземных жилищах имелась еще одна рогатая скотина, /л. 227об./ которая бодалась с теленком, приведенным им. Но теленок одолел ее. Далее: шаман хватал себя за волосы, тащил их вместе с головой к земле и, кроме того, принимал позы, соответствующие борьбе. Это означало: черти ссорились и дрались между собой из-за жертвенной скотины, которую он им доставил, так она была им всем приятна.

Во время всего действия у высшего черта шаман часто кланялся головой до земли, большую часть времени, пока он был указанным просителем, он стоял на коленях и, наконец, когда он хотел возвращаться, сказал: «Господин черт, что я должен еще сказать — ты сам все знаешь лучше всех, Только непременно приходи завтра и не отвергай /л. 228/ нашу жертву, которую мы принесем тебе». Черт в ответ пообещал прийти и пригласил также всех якутских гостей, [219] находившихся в юрте, к поеданию жертвы. С этим шаман встал, повернулся и продолжительное время пропрыгал галопом к северной стороне юрты. Это означало, что он возвращается верхом. Наконец, он упал в притворном обмороке и посредством многократного высекания огня над его головой вновь приведен в чувство. Конец этого вечера. Теленок, которого после совершения первой церемонии привязали к дереву немного подальше от юрты, остался таким образом стоять ночь, и каждый лег спать. /л. 228об./

На следующий день, вскоре после восхода солнца, началось жертвоприношение. Примерно в 1/2 версты от юрт (в других случаях это бывает и дальше) для этого было отыскано место, где приблизительно в 2-3 саженях друг от друга с востока на запад стояли два дерева. На этих деревьях топором были изображены (не шаманом, а другим, обычным, якутом) 9 личин — на одном дереве 6, на другом 3. Якуты говорят, что в данном случае неважно, сколько личин на каждом дереве. Ибо если, к примеру, поблизости находятся три дерева, которые к тому же не очень толстые, и, соответственно, па них мало места для личин, тогда их изображают на всех трех деревьях, только их число должно в сумме равняться девяти. Можно поверить, что изображения должны были быть очень грубыми и неузнаваемыми. Каждая щека формируется одной или двумя плоскими насечками, нос между ними остается природной корой дерева, а рот представляют две глубокие поперечные насечки. Глаза, лоб и т.д. не видны. /л. 229/

Между двумя деревьями или невдалеке от них к югу на землю были положены друг подле друга девять поленьев, каждое длиной в аршин; все они очень грубо изображали рыб и были ориентированы головами на юг. Они, как и вышеописанные личины, должны были обозначать умерших шаманов. А причиной изображения рыб указывается то, что шаманы в земле и под землей должны передвигаться с места на место как рыбы.

Еще до рыб в небольшом отдалении к югу были посажены 9 молодых березок в ряд с востока на запад, не все на одинаковом расстоянии друг от друга. Из белых конских грив была скручена тонкая веревка толщиной с бечевку и длиной в 9 саженей (а именно, ручных саженей), и к этой веревке на расстоянии приблизительно в пол-аршина друг от друга было привязано понемногу свисающего конского волоса, также из белых грив. Эта веревка была закреплена на девяти березках с востока на запад таким образом, что лицевыми сторонами она оказалась обращенной на юг и север. /л. 229об./

Эта и последующие три страницы являются в некотором роде вставкой. [220]

Это действие с девятисаженной веревкой имеет, говорят, следующее значение. Так как шаман прошлым вечером ездил под землю на глубину девяти ярусов, где он миновал девять мест такого рода, на которых обычно якуты ввиду почтения что-нибудь вешают, то эта веревка в 9 саженей посвящена этим различным девяти местам. Количество висящих на ней прядей и расстояния между ними значения не имеют.

Они имеют обыкновение еще и помимо этой церемонии в известных местах, которые в сравнении с другими выделяют почтением, таких как Кангаласский и Сергуев Камень и р. Лена, вешать точно такие же веревки в 9 саженей. При этом они говорят, например: «Это я подношу тебе, Сергуев Камень, для твоих девяти сыновей и девяти дочерей». Такое выражение имеет форму поговорки: когда якуты хотят пожелать кому-либо что-то доброе, то желают ему, чтобы он получил 9 сыновей и 9 дочерей. Другим урочищам, /л. 230/ которые являются не столь значительными, они вешают веревки в 6, 5, 4 сажени или еще меньше и даже из одной кисточки, которую проезжающий срезает с гривы коня. Все, что якуты вешают в знак почтения к урочищам, называется у них Delberge, то есть повешенное. Это может быть что угодно и при каких бы обстоятельствах это ни произошло. Рыб (о которых выше) они называют Lo-baliga, то есть рыбы преисподней. Lo — это местопребывание главнейшего черта, которого они называют Kutatai-tojon, а его супругу — Kutai-eimachsin, то есть старуха. У Kutatai-toion'а пребывают умершие шаманы, и они используются для посылок, чтобы убивать людей и доставлять их в преисподнюю; равно как и остальные подчиненные черти выполняют такую же функцию. В преисподней людям плохо. Они живут постоянно во мраке и холоде. Туманно и всегда дурной запах. Черти и шаманы, которые доставляют их, калечат их: одному отрывают руку, /л. 230об./ другому — ногу. Почти все простые якуты немедленно поедаются, так что от них ничего не остается. Шаман говорит все же, что когда во время шаманства он миновал 9 ярусов до преисподней, то в пути часто видел многих лежащих людей, которые были сильно искалечены и жаловались.

Более детально путешествие шаманов в преисподнюю шаман представляет следующим образом. Они считают бубен своим конем, как будто они на нем скачут, а колотушку — плетью. С ними они едут под землю, минуют всевозможные места — чистые поля, луга, леса, озера и т. д. Когда они падают и поступают так, будто плывут подобно гагарам, то они минуют озера. Невдалеке по ту сторону этих озер находятся горы, а по дорогам через них живут черти, перед которыми они кланяются и приседают, /л. 231/ потом встают. А таких гор и дорог через них, заселенных чертями, [221] которые надо миновать, числом девять. После этого они прибывают к местожительству главнейшего черта, или в преисподнюю.

Якуты верят, что и на земле все своеобразные и выдающиеся урочища, которым они обычно что-нибудь вешают, заселены особой категорией чертей, которым они приносят жертвы, вешая разного рода лоскуты и конский волос и бросая палку или прут. Все урочища у них женского рода, и они присоединяют к их названиям уважительные слова Еbe, то есть бабушка, и Chotun, то есть госпожа. Как, например: Oruss-еbe, то есть Лена, Itik-chaia-еbe, то есть Кангаласский и Сергуев Камень, Gorod-ebe, а также Gorod-chotun, то есть Якутск, Marcha-chotun, то есть речка Марха, Urung-Kol-chotun, то есть Белое озеро немного ниже города Якутска. Ebe знатнее, чем Chotun. Якуты называют также город Якутск почтительно Еbe. Например: «Откуда ты идешь?» Ответ: «Еne-t’-ten» — «от бабушки» (то есть из города). /л. 231об./

Продолжение о церемонии жертвоприношения. Жертвенная скотина была привязана к дереву, которое находилось, если обратиться лицом к югу или к вышеописанным приготовлениям, слева. Я спросил, всегда ли она находится у дерева слева, так как предположил, что поскольку это дерево стояло к востоку, то и в этом могло что-то обнаружиться. Однако на это я получил отрицательный ответ. Выбирают лишь более тонкое дерево, а делается это потому, что шкура скотины затем должна быть водружена на срубленную верхушку данного дерева, что в случае с очень толстым деревом гораздо сложнее сделать и требует работы.

Перед деревьями, приблизительно в одном или двух шагах к северу от них, в землю были воткнуты две деревянные развилки в половину человеческого роста высотой, остриями вверх. На остриях были закреплены узкие доски /л. 232/ примерно в два пальца толщиной и в 1 аршин длиной. На этих досках были поставлены и закреплены маленькие вырезанные из дерева чашечки — 5 на одной доске и 4 на другой, в общей сложности 9. Эти чашечки называются Tschogotschok. Развилка с 5 чашечками Tschogotschok стоит посередине перед обоими деревьями, а другая несколько левее. Первая посвящена чертям и умершим шаманам мужского рода, а вторая — женского. Ребра досок, на которых были закреплены чашечки Tschogotschok, обращены на юг.

Еще перед развилками, а именно, на незначительном расстоянии к северу от них, прямо перед левым деревом, к которому была привязана жертвенная скотина, якуты поставили лабаз, по-якутски Aragas, приблизительно в человеческий рост высотой. Этот лабаз был покрыт березовыми ветками. /л. 232об./ Перед лабазом был разведен костер, у которого стояло в общей сложности 9 глиняных горшков, 5 с одной [222] стороны и 4 с другой, чтобы варить в них мясо скотины, которую должны были забить.

Скотину забил не шаман, а другой, простой, якут, который во время всей церемонии выполнял роль дьякона при шамане. Скотину повалили на землю головой на юг. Забойщик вначале сделал разрез на брюхе, повдоль него, чуть ниже грудины, запустил в разрез руку и (как мы увидели затем при вскрытии) оторвал аорту чуть ниже сердца. Аорта по-якутски Sisin-uese, то есть спинная артерия. И в обычной жизни забой у якутов осуществляется таким же образом. /л. 233/ Причина, которую они указывают, заключается в том, чтобы тем самым не могла быть упущена кровь, которая считается у них большим деликатесом. Со скотины сняли шкуру, но все же таким образом, что она оставалась лежать все время на спине. Голова, исключая язык и мясо с челюстей, а также четыре ноги, считая от коленей, остались со шкурой. После того как с одного или другого бедра или с другой части туши шкура снята, сустав отрезается, но всегда в сочленениях, с тем чтобы не могла быть повреждена или сломана ни одна кость. Другие якуты режут мясо на маленькие куски и кладут их в 9 горшков для варки. Бедренные жилы также отделяются и оставляются на шкуре. Они также вырезают из коленных чашек мускулы, а из коленных суставов куски жира. К этому они добавляют еще мочевой пузырь и сохраняют все это отдельно /л. 233об./ до окончания всей церемонии.

После того как была разрезана грудина, собравшуюся в ней кровь вычерпали в туес, и после ее свертывания ею были полностью вымазаны деревянные личины и вырубленные на деревьях личины умерших шаманов в качестве жертвы для них. Остальная кровь была помещена в кишки, сварена и съедена вместе с остальным мясом. Кишки и желудок были лишь грубо выдавлены и несколько очищены от находившихся в них нечистот, но не вымыты. Они почти не моют ни пищу, ни посуду. Печень была порезана на куски, обвернута куском сети и сварена. Это любимейшее лакомство якутов, которое они называют Togotscho. Они также жарят печень маленькими кусками на огне. /л. 234/

Тем временем, пока мясо, кишки и потроха варились, шкура была водружена на дерево слева следующим образом. У дерева была срублена верхушка, на нем в направлении с севера на юг закреплена поперечная деревяшка длиной со шкуру, и на эту деревяшку повешена шкура головой на юг. Такая повешенная шкура называется по-якутски Kerjach-Tirite, то есть жертвенная шкура (вся церемония жертвоприношения, которую русские называют словом жертва, по-якутски называется Kerjach). Вешанье шкуры всегда осуществляется одинаковым способом, за исключением тех мест, где нет деревьев. Тогда они вбивают в землю два кола с поперечной жердью длиной со шкуру и вешают на нее шкуру. [223]

Это делается главным образом лишь тогда, когда они жертвуют высшим, или воздушным, чертям, и в этом случае /л. 234об./ нет церемонии с шаманскими личинами и деревянными рыбами, а также путешествия шамана в преисподнюю.

После того как мясо было сварено до полуготовности, его достали из горшков и положили на лабаз. В туес налили бульона и нарезали кубиками часть легкого. Затем они вначале наполнили 9 маленьких чашечек в качестве пищи приглашенным чертям: в каждую чашечку немного бульона и кубик легкого. А после этого шаман и его дьякон побрызгали чертям бульона и мелко нарезанного легкого вверх и вперед па землю. /л. 235/ Бульон и легкое каждый раз в одной ложке. Кому они брызгают по порядку:

1. Kutatai как главнейшему черту, с его семьей и всеми чертями. Kutatai имеет также много детей. Каждому — поименно ¹⁹.

2. Поименно умершим шаманам, которые им известны или о которых у них имеются предания, что они из их рода. Церемония касается всегда лишь одного рода, а именно тех, которые принадлежат к роду того, для кого проводится жертвоприношение. Это может быть больной, или шаман может проводить церемонию для собственной персоны, что иногда также происходит.

3. Урочищам, а именно, тем чертям, которые в этих урочищах пребывают.

Они также приглашают на мясо, лежащее на лабазе, всех чертей разом. Выражения /л. 235об./ при этом такие: господа черти и шаманы могут досыта наесться и за это тому, кто эту жертву им представил, даровать долгую жизнь. Затем, по завершении брызганья, шаман говорит главнейшему черту: после того как мы тебя угостили, можешь на коне, которого мы для тебя поставили (имея в виду повешенную бычью шкуру), вернуться домой.

После этого шаман и остальные якуты сели есть. Ветки с вареным мясом были сняты с лабаза и положены на землю. Якуты сели различными рядами без порядка, сначала ели сухое мясо, /л. 236/ которое было начисто срезано с костей и маленькими кусками разделено между ними. Затем ложками ели бульон. После трапезы они сожгли кости, мускулы и куски жира, вырезанные при забое вышеуказанным образом из коленных чашек. Все установленные вещи, как- то: шкура, маленькие чашечки, веревка и т.д. — так и оставляются и никем не трогаются, оставаясь так долго, как это позволяют ветер и погода. Шкуре они не поклоняются.

Некоторые шаманы, как, например, тот, кто проводил вышеописанную церемонию, не могут совершать жертвоприношения божествам посредством обычной весенней церемонии чоканья ²⁰. Они также не могут жертвовать божествам коней, считаясь нечистыми и грешными. Простые /л. 236об./ [224] якуты говорят, что такие нечистые шаманы могут с помощью чертей околдовывать и губить людей. Сами шаманы отрицают это, но признают, что имеют связь лишь с чертями и ни с кем из божеств.

РГАДА, ф. 199, портф. 507, ч. 2, л. 223 об. — 236 об.

Автограф Г. Ф. Миллера на немецком языке

Комментарии

19. В полевом дневнике Г. Ф. Миллера содержатся чрезвычайно подробные сведения о якутских божествах и духах (см.: Элерт А. Х. Новые материалы о пантеоне якутских божеств и духов в первой половине XVIII в. (статья первая) // Общественное сознание и литература XVI-XX вв. Новосибирск, 2002. С. 107-124; Он же. Новые материалы о пантеоне якутских божеств и духов в первой половине XVIII в. (статья вторая) // Исторические и литературные памятники «высокой» и «низовой» культуры в России XVI-XX вв. Новосибирск, 2003. С. 94-119).

20. Чоканьем русские называли обряд кумысного жертвоприношения (ысыах), который сопровождался возгласами шаманов «чок!». В полевом дневнике Г. Ф. Миллер сообщает: «Церемония, которую якуты имеют обыкновение торжественно проводить весной, называется у них Yssjech, то есть брызганье, поскольку она состоит преимущественно из этого. Русские называют эту церемонию чоканьем, так как шаманы во время нес часто выкрикивают слово Tscho или Tschok» (РГАДА, ф. 199, портф. 507, ч. 2, л. 208 об.).

Текст воспроизведен по изданию: Языческие обряды аборигенов Сибири в описаниях участников Второй Камчатской экспедиции // Археографические исследования отечественной истории: текст источника в литературных и общественных связях: Сборник научных трудов. (Археография и источниковедение Сибири; вып. 28). Новосибирск. Издательство Сибирского отделения РАН. 2009