СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

МАТВЕЙ МЕХОВСКИЙ

(1517)

(Синим цветом в сетевой версии отмечены примечания взятые из других текстов данного сборника. Thietmar. 2007)

Меховский — польский историк, продолжатель хроники Длугоша, профессор и ректор Краковского университета (1457—1523), сочинение которого о двух Сармациях («Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis», 1517) впервые открыло русское государство Европе и оказало большую помощь в деле ознакомления с ним западного мира. Сам он в России не был — как это утверждает Meiners (Vergleichung der aelteren und neuen Russland. — Leipzig, 1798. — Bd. 1. — S. 4—6), а за ним и Adelung (Kritisch-literaerische Uebersicht der Reisenden in Russland. — SPb., 1846. — Bd. 1. — S. 179), — а получал сведения от случайных русских, бывших в Польше, и тем не менее успел собрать многое такое, что до него не было известно ученым, основывавшимся на античной географической традиции и очень мало еще осведомленным о восточной части Европы, а тем более об Азии. Сам Меховский пытался уже критически подойти к этим известиям, хотя он частично и пользовался еще античной терминологией. «По сведениям, переданным нам древними, — пишет он, — существуют две Сарматии: одна в Европе, другая в Азии». На этом основании и свое сочинение Меховский разделяет на две части: одна посвящена обозрению Сарматии Азиатской, другая — Европейской.

Собственно о Сибири Меховский еще не говорит, но он упоминает о Башкирии, Югре и о местностях, лежащих северо-восточнее Уральского хребта. Приводимые им данные очень характерны для географических познаний его времени. Автор анонимной статьи, посвященной разбору известий Меховского о Восточной Европе и Азии [К.А. Коссович], так отзывается об его сочинении: «Рассказы его носят на себе печать какого-то особенного незлобивого добродушия, а излагаемые им сведения отзываются истинной любознательностью и сочувствием к описываемому предмету. Есть, конечно, много неверностей в его книге, но прочитавший ее всю со вниманием обвинит скорее некоторых из тогдашних современников наших, не хотевших или не умевших оценить благородной его пытливости касательно всего, что относилось к нашему отечеству, и сообщивших ему вещи небывалые. Зато некоторые из показаний Меховского имеют, видимо, характер достоверности и могут служить подтверждением и частью дополнением местным источникам» (Библиографические отрывки // Отеч. зап. — 1854. — Т. 117, № 12, отд. 2: Матвей Меховский и его сочинение «О двух Сармациях». — С. 137—160). Б. Дитмар (Трактаты о двух Сармациях Матвея Меховского // Землеведение. — 1928. — Т. 30, вып. 4. — С. 63—75) вполне правильно объясняет успех его книги тем, что Меховский «первый из западно-европейских писателей посягнул на [68] авторитет Птолемея и других писателей древности»; «мало того, Меховский первый из писателей приводит русские названия рек взамен тех, которые укоренились в науке со времен Птолемея. Он в кратких словах описывает природу Московии, образ жизни населения и категорически отрицает существование людей с одним глазом, двухголовых и с собачьими головами». Подробный разбор известий Меховского о России и обитавших в ней инородцах см. еще: Замысловский Е. Герберштейн и его историко-географические известия о России. — СПб., 1884. — С. 341-374.

О большом успехе книги у современников свидетельствует количество ее изданий; вслед за первым краковским изданием 1517 г. появился немецкий перевод (Аугсбург, 1517), второе латинское издание вышло в Кракове в 1521 г. с измененным заглавием («Descriptio Sarmatiarum Asianae et Europeanae et eorum quae in eis continentur») и с приложением письма Меховского к издателю его Галлеру об отдаленных окраинах России, о беззакатном солнце и бесконечных северных ночах (рус. пер. в «Библиографических отрывках», с. 151); это издание перепечатано в сборнике, приписываемом Симону Гринею, «Orbis novum regionum et insularum vetoribus incognitarum» (Париж, 1532). Существует еще ряд других изданий (см.: ЖМНП. — 1880. — № 9. — С. 71) и переводов; среди них польский 1545 г., итальянский 1561, 1634 гг. Из книги Меховского много заимствовал в свою знаменитую «Космографию» (1544) Себастьян Мюнстер; в частности, все данные Меховского о Перми, Башкирии, Югре и Кореле; она была первоисточником также для Герберштейна. Еще ранее трактатом Меховского воспользовался Альберт из Кампена (Кампензе) в своем известном письме к папе Клименту, но все названия народов, живущих на севере и северо-востоке Московии, у него сильно искажены, например Juhri, li Соrеlli, li Perusrani [Pezorani], li Vahulzrani [Ussarani], li Baschirdi e li Czeremissi (Замысловский Е. Указ. соч. — С. 377), если, впрочем, это не искажения печатного текста, так как в Ватиканской рукописи Альберта из Кампена (Vat. lat. 3922, 2 г., 4 v.), обследованной В.Н. Забугиным (см, его исследование: Лэт Ю.П. — Пг., 1914. — С. 80. — Прим. 79; и журнал: Roma е l'Oriente. — 1910-1911. — N 1. — Р. 112), стоит более правильное: «Juhri Coreli Persuskani Vabulezkani (вогуличи), Baskirdi, Cziremissi», даже «Permskani vahulczkani». Неточный и неполный перевод отрывка из книги Меховского, относящегося к северо-востоку, дает А. Оксенов (Сибирь до эпохи Ермака по сведениям западно-европейских писателей // ТГВ. — 1889. — № 6); приводимый ниже перевод сделан В.Н. Дурденевским по латинскому тексту, напечатанному в издании Старчевского (Historiae Ruthenicae scriptres exteri saeculi XVI. Petropoli et Berolini, 1851. — I. — P. 5—6), а этот последний перепечатан из «Corpus Historiae Polonicae j. Pistorii, edid. H. Petri» (1588). Подробная биография Меховского дана в названной выше статье «Отечественных записок» (с. 138—141), а также в «Wielka encyclopedya powszechna ilustrowana» (Warszawa, 1911. - Т. 45-46. - S. 1007-1010).

Уже после выхода в свет первого издания настоящей книги появился первый полный русский перевод сочинения Меховского, снабженный исследованием и обширным и тщательным комментарием к нему: Меховский Матвей. Трактат о двух Сарматиях / Введ., пер. и коммент. С.А. Аннинского // [69] Известия иностранцев о народах СССР / АН, Институт истории. — М.; Л., 1936. — 288 с. В своем введении к книге С.А. Аннинский подробно описывает все существующие издания трактата, дает критический разбор посвященной ему литературы, тщательно исследует вопрос об источниках его, причинах его популярности, останавливается на вопросе об общественно-политическом мировоззрении Меховского, выясняет значение его книжки для современной науки. Нами использована эта прекрасная работа при переработке нижеследующего перевода отрывка из трактата Меховского, а также в примечаниях к нему. Исправим, кстати, ошибку, вкравшуюся в первое издание нашей работы: анонимная статья «Отечественных записок» о М. Меховском всюду приписана была нами М. Корфу, тогда как автором ее в действительности является К.А. Коссович, как правильно указал Б. Дитмар (см.: Бычков А. Гр. М.А. Корф // Древняя и новая Россия. — 1876. — Т. 1, № 4. — С. 340. — Прим. 22).

ЮГРА И КОРЕЛА, ПОКОРЕННЫХ МОСКОВСКИМ КНЯЗЕМ

За Московией на северо-востоке, в конце северной Азии находятся народы и области, именуемые собственно Скифией, подвластные московскому князю, и покоренные первоначально Иваном, князем московским, а именно Пермь, Башкирия (Baskird), Черемиссия (Czermeissa), Югра ¹ и Корела<...>. Эту область [Пермь], почитавшую идолов, князь московский Иван, около двадцати лет тому назад, принудил принять крещение по русскому или греческому обряду<...>. Другие вышеупомянутые области упорно остаются в языческой вере и идолопоклонстве. Здесь почитают солнце, луну, звезды, лесных зверей и что придется; жители имеют собственные языки и наречия. В земле пермской собственный язык, в башкирской — свой, в Югре — свой и в Кореле также свой. В этих областях не пашут, не сеют, не имеют ни хлеба, ни денег, питаются лесным зверем, который у них водится в изобилии, и пьют только воду; живут в густых лесах, в шалашах из хвороста. И поскольку леса заполняют эти земли, люди стали одичалыми и озверелыми. Они подобны неразумным животным, не имеют одежды [70] из шерсти, покрываются грубо и нескладно (rude et grosse) шкурами, сшивая вместе шкуры разных животных — волка, оленя, медведя, соболей, белок ², смотря по тому как придется. И так как в их земле не открыто ценных металлов (mineras), то платят они дань московскому князю не ими, а шкурами лесных животных, которых имеют в изобилии.

Те, которые живут близ Северного океана, как-то: югры и корелы, ловят рыбу и китов либо морских коров³ и собак [тюленей], которых [жир] они называют ворвань ⁴ (vor vol); из кожи их они делают кнуты, мешки и одежды ⁵ (redas, bursas et caletas), а жир сохраняют и продают.

В Югре и Кореле есть горы незначительной величины, без высочайших подъемов, как думали и писали некоторые. На приокеанские горы, которые невысоки и тянутся по всему северу вдоль океана, взбираются из моря рыбы, называемые морж (morss ⁶), упираясь клыками в склон горы, подталкиваясь и так продвигая свое восхождение; когда же они достигают верхушки горы, то в продвижении к дальнейшим местам, скатываясь, достигают другой стороны гор. Названные племена ловят их и собирают эти клыки, довольно большие, широкие и белые и очень тяжелые по весу, и платят ими дань и продают москвитянам; в Московии же из них делают употребление, а также посылают в Татарию и Турцию — для изготовления рукояток мечей, сабель и больших ножей, так как своей тяжестью эта кость увеличивает силу и тяжесть нажима к выгоде наносящих удары, работающих, сражающихся и убивающих.

Комментарии

1. Пермь, Башкирия, Югра]. Пермией называлась область верхнего течения Камы, вплоть до р. Вычегды; границы Башкирии в понимании Меховского определить довольно трудно…

Помпоний называет уграми и венгерцев, и восточных финнов Югорской земли. В лекциях по Флору П. Лэт упоминает, что угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгромлении его Аларихом. «На обратном пути часть их осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняется, как божествам». В. Забугин (Указ. соч. — С. 97-98) замечает: «Трудно сказать, идет ли тут дело о народном поверье или об ученом домысле». И прибавляет, что в «связи с этой легендой, по-видимому, стоит известие Герберштейна о статуях и мраморных изображениях близ устьев малого Танаиса», но не нужно ли здесь видеть одно из ранних европейских известий о «Золотой бабе»? (см. ниже: Герберштейн). Вопрос о юграх и Югорской земле давно занимал историческую науку. Трудность вопроса заключалась в согласовании ряда свидетельств, противоречащих друг другу. Поэтому мнения об этом историков весьма разнообразны. Некоторые помещали Югру на р. Юге (Татищев и Болтин), другие — на Вычегде (Шлецер), третьи — от берегов Белого моря через Урал до Оби (Георги); А.Х. Лерберг в своей старой, но не потерявшей доныне значения работе «О географическом положении и истории Югорския земли» (Исследования, служащие к объяснению древней русской истории. — СПб., 1819. — С. 1—82) полагал местожительство древней Югры за Уралом, по обоим берегам р. Оби и далее до берегов р. Аяна на восток. В русской летописи Югра показана крайним северо-восточным населением в Заволочье; кроме того, ее упоминает известный рассказ Гюряты Роговича: «Послах отрок свой в Печеру, люди, яже суть дань дающе Новугороду; и пришедшю отроку моему к ним и оттуда иде в Югру. Югра же людье есть язык нем и седят с самоядью на полунощных странах» (Лаврентьевская летопись. — Л., 1926. — Вып. 1. — С. 107). «По прямому смыслу этого известия, — замечает Н.П. Барсов (Очерки русской исторической географии: География начальной летописи. — Варшава, 1873. — С. 52-53), — Югорская земля представляется лежащею за Новгородскими владениями на Печоре, к северу от этого племени; но если верно, что эти последние занимали область между Камою и Вычегдою, то в таком случае югорско-самоедские поселения или кочевья следовало бы полагать далее на север, за Вычегдой, до тундр Поморья, по восточным притокам Двины, по Мезени и по Печоре». Новейшие исследования еще точнее определяют географическое положение Югры приуральской — на р. Вычегде, где-либо около нынешнего Усть-Кулома, либо около г. Турея, на р. Выми (Мартюшев A.M. Коми-народ в первый период его исторической известности // Коми-му. — 1928. — № 2. — Февр. — С. 41; Шляпин В.П. Из истории заселения нашего края // Зап. Северо-Двинского о-ва изучения местного края. — 1928. — Вып. 5. — С. 34-35). Такие предположения подтверждают как ономастические сопоставления географических имен, так и анализ известий о сношениях и столкновениях Руси с Югрою в XI—XIV вв. Известия о сношениях Новгорода с Югрой в XII—XIV вв. «указывают на близкое знакомство Югры, с одной стороны, с Печорой, с другой — с Устюгом и Двинской областью». «Югра управлялась своими князьями, вела с данщиками упорную борьбу, из которой новгородцы выходили не всегда с успехом и, — явление общее для всех инородцев в их столкновениях со славянством — отступали. В течение нескольких столетий они постепенно передвинулись за Урал, на берега Иртыша и Оби, где и застает их XV век и где они были покорены уже московскими войсками» (Барсов Н. Указ. соч. — С. 55-56; Дмитриев А. Пермская старина. — Пермь, 1924. — Вып. 5. — С. 12-13; Адрианов. Отчет о 87 присуждении премии Уварова. — СПб., 1897. — С. 287-289; Оксенов А.В. //Литературный сборник. — СПб.: Восточное обозрение, 1885. — С. 425—445; Он же. Политические отношения Московского гос.-ва к Югорской земле // ЖМНП. — 1891. — № 2. — С. 246—272; Маркое А.В. Беломорская былина о походе новгородцев на Югру в XIV в. // Сборник в честь В.Ф. Миллера. — М., 1900. — С. 150-163). Шведский офицер P. Schonstrom, бывший в плену в России в 1741 г., записал у сибирских вогулов предание, что они некогда жили по эту сторону Урала на реках Двине и Югре «и назывались тогда — югорские» (Jugorski) (Mueller. Der Ugrische Volkstamm. — Berlin, 1839. — Bd 1. — S. 153 ff.), что лишний раз подтверждает родство сибирских вогулов с Заволочской Югрой. Гипотеза о переселении Югры за Уральский хребет может в настоящее время считаться общепринятой (Середонин С.М. Историческая география. — Пг., 1916. — С. 201-202; Огородников В.И. Очерк истории Сибири до начала XIX ст. — Иркутск, 1925. — Ч. 1: История дорусской Сибири. — С. 9 и след.; Финно-угорский сборник. - Л., 1928. - С. 256-257)…

2. соболей, белок]. В подлиннике — «ex scismis». Слово scismus представляет значительные трудности для перевода. Е. Замысловский (Указ. соч. — С. 123) ссылался на сочинение Улисса Альдрованди (1654), где указано со ссылкой на трактат Меховского, что «некоторые под сцисмами разумели куниц (martes) и не без основания». На этом основании и я в первом издании настоящей работы к слову белок поместил в скобках вариант куниц (?). Тщательная справка по этому поводу С.А. Аннинского в его книге (Указ. соч. — С. 235—236) убедила меня в том, что о куницах здесь не могло быть речи; С.А. Аннинский указывает, что «в немногочисленных имеющихся переводах это слово или пропускается, как не находящее объяснения в словарях<...> или переводится по догадке, совершенно невероятно», «...если бы scismi означало martes, то Меховский не называл бы в главе о Литве рядом rnardures и scismi», по словам того же исследователя здесь удобнее всего предположить «ошибку переписчика, не исправленную и в типографии: вместо scismi следовало бы читать sciuri, т.е. белки».

3. ловят рыбу и китов либо морских коров]. В подлиннике — «canes marines», т.е. морских собак. Е. Замысловский (Указ. соч. — С. 256—266) полагает, что «так, вероятно, назван какой-либо из семейства тюленей». Любопытно, что в немецком переводе Меховского 1518 г. «canes marinos» переведено словом Morkolber; «Оно означает и тюленя, в смысле имени родового, и морского зайца (Phoca barbata), который составляет один из видов семейства тюленей... Vitulus, по-видимому, может быть приурочен к особому виду морских зверей, именно нерпе, так как она называется Phoca vitulina и ловится у северных берегов Европейской России (см.: Исследование о состоянии рыболовства в России. — СПб.: Изд-во Мин-ва гос. имущества, 1862. — Т. 6. — С. 83), но так как Меховский не дает подробного описания зверя, названного им vitulus, то мы не имеем права давать видовое значение этому названию. В выражении Меховского «balenas, seu vitulos» seu, no всей вероятности, имеет значение союза разделительного, так как едва ли он не отличал китов от тюленей. Последние были хорошо известны уже классическим писателям».

4. Ворвань]. В подлиннике «vor vol.» Ворванью называется сало, вытапливаемое из туш морских зверей. «По всей вероятности это слово и следует разуметь под словом vor vol<...> Меховского, который по ошибке дал ему совершенно неверное определение» (Замысловский Е. Указ. соч. — С. 266). То же полагает и А. Оксенов (Указ. соч.); «У Меховского, — пишет он, — как видно, произошло смешение части с целым: ворвань название продукта, добываемого из тюленей, принято им за название самих тюленей».

5. кнуты, мешки и одежды] redas, bursas et caietas. В статье о Себ. Мюнстере (ЖМНП. - 1880. - №9. - С. 123. - Прим. 19, 20) Е. Замысловский делает к этому месту следующее, вполне справедливое, замечание: «Не без вероятия можно предполагать, что Меховский неверно передал или не понял то, что ему говорили об изделиях из кож морских зверей. Не из этих кож, употребляемых на ремни, а обыкновенно из оленьих шкур самоеды шьют себе малицу и совик и по всей вероятности которую либо из этих одежд (род мешка с двумя рукавами, с отверстиями внизу и вверху, чтобы просунуть голову) и следует понимать под словом caletae у Меховского». Б. Дитмар (Указ. соч. — С. 73) переводит: «Бьют китов, тюленей и морских собак, которых они называют "ворванью"; из шкуры их делают мешки и калиты (?)».

Обстоятельную справку к этому месту делает и С.А. Аннинский (Указ. соч. — С. 260—261); согласно данному им переводу, мы принимаем указанное им значение reda-flagellum 'кнут', но отказываемся от передачи слова burso русским 'кошелек' и от буквального перевода неясного слова caietas русским 'колеты' (Указ. соч. — С. 118).

6. Взбираются из моря рыбы, называемые морж (morss)]. «Морж, — замечает С. Середонин (Джильс Флетчер и его сочинение "On the Russe common wealth", как исторический источник. — СПб., 1891. — С. 123), — принадлежал к числу животных, о которых средневековая география, не имея точных данных, рассказывала небылицы». Первые и точные сведения о ловле моржей находятся уже в рассказе Отера Альфреду Великому (VIII в.); но ясное и лишенное всяких натяжек описание Отера заменилось в средние века фантастическими рассказами о виде и ловле этого животного. Отголосок этих басен о морже представляет рассказ о нем Климента Адамса (XVI в.): «В прилегающем море живет зверь, которого называют морж; он отыскивает себе пищу на скалах, поднимаясь туда с помощью зубов». Подобный же рассказ воспроизвел в легенде своей карты Ант. Вид (1537—1540) (см.: Michow H. Die aeltesten Karten von Russland. — Hamburg, 1884. — S. 135). Любопытно, что созвучие слова morss с латинским словом mors 'смерть' дало повод одному из переводчиков Герберштейна Панталеоне (1567) заметить после описания зверя: «Называется он жителями Mors oder Tod» (Michow H. Op. cit. — S. 537). Джильc Флетчер (1591) продолжает считать моржа рыбой: «Рыба, снабженная такими зубами, называется моржом и ловится около Печоры». С. Середонин (Указ. соч. — С. 123) полагает, что «отчасти он был введен в заблуждение русским названием клыков моржа: рыбий зуб». Под таким названием моржовая кость упоминается в русской летописи еще под 1160 г.; арабские писатели сообщают, что ее привозили в Булгар из Югорской земли и дорого ценили (Аристов Н. Промышленность древней Руси. — СПб., 1866. — С 29. — Прим. 71; Замысловский Е. Указ. соч. — С. 267). Это свое сообщение в почти тождественных выражениях Меховский повторяет дважды. Уже Герберштейи, заимствуя рассказ у Меховского, объясняет, что морж — не рыба, хотя его соплеменники «и считают эти зубы за рыбьи», и упрекает его в неточности: ручки ножей делаются из моржовой кости для украшения, а не для тяжести.