СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

РОДЖЕР БЭКОН

(1265)

(Синим цветом в сетевой версии отмечены примечания взятые из других текстов данного сборника. Thietmar. 2007)

Роджер Бэкон — гениальный английский ученый XIII в. (ок. 1214-1295). Происходя из богатой рыцарской семьи, Бэкон родился в Соммерсетшире, учился в Оксфордском университете, а затем в парижской Сорбонне. В Париже, бывшем тогда центром средневековой науки, Бэкон прожил тринадцать лет, затем вернулся в Оксфорд. Имев несчастье вступить монахом во францисканский орден, который по самому смыслу своему должен был препятствовать его научным занятиям, Бэкон поплатился за это многолетним заточением в монастырской тюрьме: около 1257 г. генерал ордена францисканцев прекратил его лекции в Оксфорде за то, что они резко расходились с учениями и методами церковно-схоластической науки, и отдал его на десять лет под надзор ордена в Париж, не только подвергнув особо суровому монастырскому режиму, но запретив даже читать и писать. Однако именно здесь, благодаря огромной силе воли, втайне от стражи и под страхом наказания Бэкон один за другим в течение 18 месяцев написал свои знаменитые труды: «Большое», «Малое» и «Третье» сочинения («Opus Majus», «Opus Minus» и «Tertius»). Поводом к составлению их послужила надежда, что Гюи Фульк, избранный папой под именем Климента IV, облегчит его судьбу, ознакомившись с его научными взглядами; рукописи были отправлены папе под строгой тайной одним из преданных Бэкону друзей. Надежды его, однако, не оправдались. Климент IV скончался, и на папский престол вступил один из гонителей Бэкона — Григорий IX. Собравшийся в 1278г. капитул ордена францисканцев осудил Бэкона за колдовство и еретичество и приговорил его к тюремному заключению, от которого он освободился только через 14 лет, уже дряхлым стариком; через два года Бэкон умер. Таким образом, вся жизнь Бэкона была страшной борьбой за право научной мысли. Жестокое преследование он навлек на себя не только резкими нападками на церковь и обличениями испорченности церковной иерархии, но также гениально смелой критикой схоластической догмы и проповедью новой научной [22] методологии. Он пытался осветить мрак, царивший тогда в европейской науке и, по выражению Жюссерана, «предупреждая своего знаменитого однофамильца, классифицировал причины человеческого невежества».

Особенностью Роджера Бэкона была страсть к опыту и наблюдению. Отвлеченным логическим построениям схоластической философии своего века он все время противопоставлял изучение действительности экспериментальным путем. «Опыт, — писал он, — один дает настоящее и окончательное решение вопроса; этого не могут сделать ни «авторитет» (который не дает «понимания»), ни отвлеченное доказательство. Полезно и необходимо изучать также математику, которую ошибочно считают наукой трудной, а иногда даже и подозрительной, потому что она имела несчастье быть неизвестной отцам церкви». В своих сочинениях, дошедших до нас не полностью и в неисправных списках, так как современники не могли оценить их, а его истинное значение понято было лишь много столетий спустя, он обнял все области знания; «Opus Majus» представляет собою громадную энциклопедию, в которой собрано все, что мог знать средневековый человек. В одном из последних своих произведений, увидевшем свет только в середине XIX в. (Opera Inertia. London, 1859), Бэкон упоминает о возможности сделать различные изобретения: «водолазный колокол, порох, быстро ходящие без весел суда, повозку, которая подвигается с неимоверной скоростью без лошадей» и т.д. Бэкон горячо ратовал также за необходимость изучения иностранных языков, помимо интернационального научного языка своего времени — латинского, и сам изучил в Оксфордском университете языки еврейский, греческий, арабский, что позволило ему не только овладеть античной литературой, но и воспользоваться данными высоко стоявшей в то время средневековой арабской науки, еще почти неизвестной европейцам.

Вместе с современником своим Альбертом Великим (1193-1280), автором сочинения «О природе местностей» («De nature locorum»), Роджер Бэкон может считаться основателем новой географической науки. Оба они из сочинений арабов и античных географов впервые извлекли более или менее точное понятие о протяжении и форме южных и восточных берегов азиатского материка. Возникшая на их глазах громадная монгольская держава приковала их внимание и позволила распространить познания и на северные области Азии. Взорам средневекового географа открылись совершенно невиданные просторы, о которых он до сих пор не имел никакого представления. Христианство на долгие века закрыло глаза на внешний мир; европейские миссионеры V—VIII вв., так далеко заходившие на восток, не оставили об этом никаких известий. Бэкону приходилось еще доказывать в «Opus Majus», что «тот, кто не знает стран мира, не знает ни куда идет, ни чего домогается» и что для всех равно «необходимы познание нравов и образа жизни всех народов» (G. Marinelli. [23] Die Erdkunde bei den Kirchenvaetern. Deutsch von L. Neumann. Lpz., 1884. S. 19). Сам Бэкон это познание свое извлек из античной и арабской литературы, а также из рассказов путешественников. В частности, для описания Азии он воспользовался реляциями европейских легатов к монгольским ханам. В Париже он познакомился с Рубруком (Opus Majus ed. Bridges. Lond. 1897. I. p. 305, 354; O. Peschel-Ruge. Geschichte der Erdkunde. Ber. 1877. S. 165. Anm. 2), а может быть и с Плано-Карпини, на которого он также ссылается в своем труде. Заслуга Бэкона заключается в том, что их бесхитростные и во многом наивные рассказы он ввел в оборот научной литературы, дав связный географический очерк Азии на основании критического сопоставления новых данных, полученных опытным путем, и всей существующей литературы. Между прочим, Бэкон был первым ученым, сделавшим опыт вычертить карту мира на основании идеи долгот и широт (O. Peschel. Op. cit. S. 165).

Географическим вопросам посвящены 4-я часть его «Большого сочинения» («Opus Majus») и недошедшая до нашего времени «Книга о странах света» («Liber de regionibus»). Биограф Бэкона Emile Charles (Roger Bacon, sa vie, ses ouvrages, ses doctrines. Paris, 1861. p. 276) не может надивиться глубине познаний его в этой области, обширности эрудиции и той трезвости и ясности мысли, с которой он вскрывает ошибки своих предшественников. Критикуя Птолемея и Плиния, пользуясь Саллюстием для описания Африки, Эгезиппом для рассказа о Палестине, Бэкон умело и осторожно заимствует данные у Рубрука и Плано-Карпини для характеристики Средней и Северной Азии. Беседы его с Рубруком убедили его в том, что представления античных и средневековых географов об этой стране очень ошибочны; так, например, Бэкон замечает, что и Плиний, и Исидор Севильский напрасно представляют себе Каспийское море в виде залива Северного океана; заслуживающие доверия путешественники согласно утверждают, что это море образуется благодаря большому количеству вливающихся в него рек. На север от него есть земля, совершенно незнакомая писателям, жившим на юге Европы. Бэкон описывает Понт и Мэотиду (Черное и Азовское моря), р. Танаис, которая берет начало в Рифейских горах, ему известны, частью в классических названиях, приволжские народы (наряду с мордвинами он упоминает аримафеев, живущих неподалеку от Рифейских гор, которые во всем подобны приполярным жителям гипербореям; еще далее встречается народ по имени Monel). Давая характеристику Комании, половецкой земли, исторические судьбы которой так тесно связаны с Западной Сибирью, Бэкон останавливается далее на татарах, кара-китаях (Cara-Cataya) и довольно подробно говорит о народах и землях Средней Азии. Для своего времени этот географический очерк представлял, несомненно, много нового. Неудивительно, что английский географ конца XVI в. Ричард Гэклюйт включил в свой сборник путешествий («Principal navigations English [24] nation», 1598) отрывок из труда Бэкона, относящийся как раз к северным областям Европы и Азии, несмотря даже на то, что, по его собственным словам, Бэкон был «историком, но не путешественником» (S. Purchas. Hakluyts Posthumus, or Purchas, his Pilgrimes. Vol. XI, Glasgow, 1906. p. 150-168). Конечно, данные Бэкона о Северной Азии, будущей Сибири, не слишком обширны; он, например, полагал, что страна, лежащая к востоку от северной части Рифейских гор, т.е. Северо-Восточное Приуралье, необитаема. Однако при оценке этих данных не следует забывать, что они записаны кабинетным ученым в XIII в., с трудом добывавшим книги, в суровой обстановке монастырской тюрьмы, лишившимся даже возможности живого общения с бывалыми путешественниками и собратьями по перу, что, наконец, труд его был полной географией мира, в которой в интересах цельности нельзя было уделить слишком много внимания рассказу об отдельных областях. Значение этого труда может быть понято только из сопоставления его с другими географическими трудами его времени. Как далеко вперед Бэкон ушел от них, показывает, например, карта мира, вычерченная в Англии ок. 1275 г. (т. наз. «Герфордская карта»). Источниками ее являются Библия, искаженные данные древних географов в той форме, в какой Орозий сделал их доступными средневековью, языческие и христианские легенды, бестиарии, гербарии и т.д.; не сделано ни одной попытки использовать данные новейших путешественников на Восток. Каспийское море все еще является заливом Северного океана, который поглотил почти всю Сибирь; лишь на Дальнем Востоке изображены Самарканд и Сера (Ser-civitas) (см.: F. Richthofen. China. I. S. 634; Santarem. Essai sur 1'histoire de la cosmographie et de la cartographic. vol. II. p. 288-434; W.L. Bewan, H. Philot. Havergal. Mediaeval Geography: An essay in illustration of the Hereford Mappa Mundi. Lond., 1874). О Бэконе см. еще: E. Picavet. La science experimentale au XIII s. en Occident, Paris, 1894. Вслед за Гэклюйтом и со ссылкой на него отрывок из географической части «Opus Majus» во французском переводе напечатал P. Bergeron, Voyages en Asie faits principalement en XIII, XIV et XV s. La Haye, 1735. t. II. p. 4-22). Полностью «Opus Majus» был издан впервые Джеббом в 1733 г. Пересказ его сделал J. Chr. Adelung. Geschichte der Schiffahrten und Versuche, welche zur Entdeckung des nordoestlichen Weges nach Japan und China von verschiedenen Nationen unternommen werden, Halle, 1768. § 48, S. 37-38). Приводимые ниже отрывки переведены с латинского подлинника, напечатанного в указанном выше издании «Hakluyts Posthumus», vol. XI, p. 161-162), но сверить их с текстом лучшего издания «Opus Majus» Бриджса (Lond., 1897) мне, к сожалению, не удалось. [25]

ВЕЛИКОЕ СОЧИНЕНИЕ

Каспийцы и гирканцы ¹ поселились на берегах этого моря [Каспия]. Поэтому Исидор и Плиний ² ошибаются вместе со всеми писателями запада, утверждающими, что это море происходит от Океана ³. Они впали в эту ошибку потому, что писали по слухам и не проверили этого на опыте.

* * *

На север от Каспийского моря расположена пустынная страна, в которой живут татары: за ними же, идя по направлению к [Ледовитому] океану находится еще много северных областей; по этой то причине Каспийское море вовсе не является заливом океана, что, однако, утверждали столь многие писатели. Наблюдения [experientia], сделанные братом Вильгельмом ⁴ и некоторыми другими лицами, заслуживающими доверия, указывают, что это море происходит не от океана, но образуется от впадения в него многих рек. Земля между Танаисом и Этилем ⁵ принадлежала команам ⁶, которых называли канглы, но татары их покорили.

...По ту сторону Этиля находится третье княжество татарское, в котором татары истребили природных жителей, команды же сохранили прежнее имя канглов ⁷. Простирается же это княжество на восток от реки Этиля на расстояние четырех месяцев пути, если отправляться туда южной дорогой, если же через северные области, — то двух месяцев и десяти дней.

* * *

Река Танаис берет свое начало в высоких горах, которые называются Рифеями ⁸; они, действительно, простираются к северу, потому что за ними не находят больше никакого народа.

Комментарии

1. Каспийцы и гирканцы]. Каспийское море в древности носило название Гирканского моря (Маrе Нуrcаnum).

2. Исидор и Плиний]. Имеется в виду Исидор Севильский (ок. 570—636 гг.) — автор знаменитых «Этимологии» (Etymologiarum Libri XX), представляющих ранний образец впоследствии очень распространенных средневековых энциклопедий. В этой книге, в которой, кстати сказать, впервые для средневекового человека были раскрыты различные области античной науки, ученый испанский епископ трактует о всевозможных предметах, представлениях и понятиях с этимологической точки зрения. «Этимологии» Исидора еще в эпоху Рубрука считались кладезем премудрости и источником знания; по словам C.R. Beazley (The text and versions of John de Plano-Carpiniand William de Rubruquis. – London, 1903. — P. 324, 315, 327), книга эта была даже основным источником географических сведений Рубрука. В ней Исидор говорит, между прочим: «Мы слышали о чудовищных физиономиях народа, живущего в отдаленных восточных краях; иные не имеют носов, лицо у них плоское и бесформенное, у других верхние губы столь выпячены, что они спят, закрываясь ими от солнечных лучей; иные, наконец, говорят, лишены дара речи и объясняются знаками» (Migne J.P. Patrologiae cursus completus, etc. — 1850. — Vol. 82. — P. 411; Journal of W. of Rubruck/Ed. by W.W. Rockhill. – London, 1900. — P. 12, 36, 196). Об Исидоре см.: Schmeckel A. Die positive Philosophic in ihrer geschichtlichen Entwicklung. — 1914. — Bd. 2: Isidorus von Sevilla; а также новейшую работу: Sofer Johann. Lateinisches und Romanisches aus den Etymologiae des Isidorus von Sevilla. — Gottingen, 1930.

3. это море происходит от Океана]. Представление о том, что Каспийское море является лишь заливом Северного океана, в древности было всеобщим; мы находим его, например, у Патрокла, Эратосфена, Страбона и др. (Berger H. Gesch. der wissenschaftlichen Erdkunde der Griechen. II. S. 331, 395). Его усвоили себе и византийцы (Dieterich, Byzantinische Quellen zur Laender- und Voelkerkunde, II, S. 30, 47, 124). «He следует удивляться, — пишет Маринелли, — что Павел Орозий, Марциан Каппела, Исидор Севильский, Козьма Индикоплов и Иорнанд, быть может, под влиянием господствовавшего тогда представления о четырех симметричных морских заливах, представляли себе и Каспий заливом северного моря; удивительно только то, что это заблуждение держалось так долго» (G. Marinelli. Die Erdkunde bei den Kirchenvaetern. Deutsch von L. Neumann. Lpz., 1884. S. 19-11). Действительно, мы встречаем его у анонимного географа из Равенны, на меровингской карте библиотеки в Альби (VIII в.), в «Hormesta» короля Альфреда, у Бэды Достопочтенного, на англосаксонской карте мира Хв., находящейся в Британском музее, на картах XI—XII вв., на так называемой Герфордской карте (XIII в.) и т.д., одним словом, во всех важнейших географических памятниках средних веков.

4. Братом Вильгельмом], т.е. Рубруком.

5. Между Танаисом и Этилем]. Доном и Волгой.

6. Команам] половцам. В византийских источниках половцы называются команами (встречается имя кутаны и куманская земля и в русской летописи Лаврентьевского списка, но, вероятно, под византийским влиянием), словом, еще недостаточно объясненным; мусульмане называют их кыпчаками, последние в XII в. и позже связываются с другим народом, носящим название канглы (см. рец. В.В. Бартольда на труд: J. Marquart. Ueber das Volkstum der Komanen, 1914 – в Рус. Ист. Журнале 1921. кн. 7, стр. 140, 142, 144, 149).

7. Имя канглов] Cangle. У Плано-Карпини страна канглов называется Terra Cangitarum.

Канглы некогда жили на западе от уйгуров и издревле назывались китайцами Кан, или Кан-гюй, а в эпоху монгольской династии — Кан-ли (E. Breitschneider. Notices of mediaeval geography and history of Central and Western Asia. «Journal of the North-China branch of the Royal Asiatic Society». 1876. p. 147). Легендарные предания о канглах мы находим у Рашид-ад-дина (нач. XIV в.), который этимологизирует их имя от тюрк. слова 'телега' (канклы - 'тележники'), как их якобы прозвал мифический Угуз (Зап. И. Археол. Общ. т. XIV, 1858. стр. 18, 122-222; В. Радлов в Зап. Акад. Наук, т. 72, кн. 1, СПб., 1893. стр. 2, 15).

8. в высоких горах, которые называются Рифеями]. В Древней Греции существовало мнение, что, по аналогии с их собственной страной, все реки получают свое начало в горах. Вот почему на севере от Понта Эвксинского (Черного моря) они тоже предполагали могущественный горный кряж, который назван был Рифеями, Рифейскими горами: rhpaia brh. Аристотель развил эту теорию, утверждая, что вышина гор, в которых начинаются источники, пропорциональна широте и полноводности образующихся из них рек; он связал это со старыми представлениями о том, что земля повышается к северу; таким образом, Рифейские горы помещены были на Крайний Север известной грекам земли (Paul Bokhert. Aristoteles Erdkunde von Asien und Lybien. Wittenberg, 1908. S. 5-6; Osc. Brenner. Nord- und Mitteleuropa in den Schriften der Alien. Muenchen, 1877. S. 22). Однако первоначально, вероятно, под Рифеями греки понимали просто горы, находящиеся на север от Эллады, — Иллирийскую цепь, Апеннины, Альпийский хребет. Но еще Аристей из Проконнеса (о нем см. во введении к настоящей книге) назвал Рифейскими горами тот горный кряж, который находится в стране исседонов. Так как трудно определить местожительство этих исседонов по сведениям Аристея, которые сохранил нам Геродот, то исследователи приурочивали Рифейские горы греческих известий то к Тянь-Шаню, то к Алтаю, то к Уралу. Попытки этимологически объяснить название «Рифеи» из тибетского слова ri-wo 'горы' или из остяцкого rёр 'холм, крутой берег', предложенного Шлецером и принятого Шафариком (Славянские Древности, т. I, ч. 3, стр. 202-205), отличаются искусственностью и в общем мало правдоподобны (W. Tomaschek. Kritik der aeltesten Nachrichten ueber den Skythischen Norden, I - Sitzungsberichte d. Wiener Akademie, phil-hist. Classe, 1888, S. 767). Большинство, однако, все же в Рифеях античных писателей видело Урал (И. Забелин. История русской жизни. М., 1876. т. 1. стр. 276, 279; т. II, 1879. стр. 35; St. Sommier. Un estate in Siberia fra Ostiacchi, Samoiedi Sirieni etc. Firenze, 1885. p. 271-272), несмотря даже на то, что некоторые из писателей, напр. Маркиан, помещают свои Рифейские горы между Меотидским озером (Азовским морем) и Сарматским океаном (Балтийским морем), а другие ищут в них истоки Эридана, т.е. Западной Двины (так, например, у Эвдокса), Дона-Танаиса (Этик, Плиний, Лукан) и даже Вислы... Эти колебания в определении их местоположения и несогласованность отдельных известий между собою проще всего объяснить недостаточной осведомленностью древних географов относительно земель Северной и Восточной Европы. Та же неосведомленность отличала географов средних веков и Возрождения, которые полагались на античный географический авторитет и поэтому сами делали грубые ошибки. Такова была почва для возникновения знаменитого спора о Рифейских горах в начале XVI в. Следует, однако, заметить что, чем ближе подвигаемся мы к XVI в., тем чаще под Рифейскими (и помещавшимися еще дальше на север за ними Гиперборейскими) горами понимали Уральский хребет; именно так понимает их и Р. Бэкон, и Ю.П. Лэт, за ними — Да-Колло, Герберштейн и др.