Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГА

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА ИНКОВ

COMENTARIOS REALES DE LOS INCAS

КНИГА ШЕСТАЯ ПОДЛИННЫХ КОММЕНТАРИЕВ ИНКОВ

ОНА СОДЕРЖИТ (РАССКАЗ] ОБ УКРАШЕНИЯХ И СЛУЖБЕ В КОРОЛЕВСКОМ ДОМЕ ИНКОВ, КОРОЛЕВСКИХ ПОДНОШЕНИЯХ, ОХОТАХ КОРОЛЕЙ, ПОЧТЕ И СЧЕТЕ ПО УЗЕЛКАМ, ЗАВОЕВАНИЯХ, ЗАКОНАХ И ПРАВЛЕНИИ ИНКИ ПАЧА-КУТЕКА, ДЕВЯТОГО КОРОЛЯ, ГЛАВНОМ ПРАЗДНИКЕ, КОТОРЫЙ ОНИ ОТМЕЧАЛИ, ЗАВОЕВАНИИ МНОГИХ ДОЛИН НА ПОБЕРЕЖЬЕ, УВЕЛИЧЕНИИ [ЧИСЛА] ШКОЛ В КОСКО, НРАВОУЧИТЕЛЬНЫХ ВЫСКАЗЫВАНИЯХ ИНКИ ПАЧА-КУТЕКА. ОНА СОДЕРЖИТ ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ГЛАВ.

Глава I

СТРОИТЕЛЬСТВО И УКРАШЕНИЕ КОРОЛЕВСКИХ ДОМОВ

Пышность и обслуживание в королевских домах инков, бывших королями Перу, были не менее грандиозными, богатыми и величественными, чем все остальные великолепные вещи, которые они имели в своем распоряжении; похоже, что некоторые из [домов] скорее всего, как можно было заметить, превосходили все дома королей и императоров, о которых вплоть до сегодняшнего дня известно, что они существовали в мире. Что касается первой, то здания их домов, храмов, садов и купален были отделаны до мелочей, они [строились] из великолепно обработанных камней и были так точно подогнаны друг к другу, что не нуждались в [связующем] растворе, и хотя это правда, что они его клали, — он изготовлялся из красной глины (которую на своем языке они называют льанкак халъпа, что означает склеивающая глина}, полностью растворенной, однако от этой глины между камнями не оставалось никакого следа, по причине чего испанцы говорили, что они строили без раствора; другие же утверждали, что они клали известь, но они заблуждаются, ибо индейцы Перу не умели приготовлять ни известь, ни гипс, ни черепицу, ни кирпич.

Во многих королевских домах и храмах Солнца в качестве раствора они использовали расплавленный свинец, и серебро, и золото. Педро де Сиеса, глава девяносто четвертая, также говорит об этом, и я привожу в доказательство испанских историков как своих поручителей. Они клали их для большего величия, что явилось главной причиной полного разрушения тех зданий, ибо, поскольку в некоторых из них были обнаружены эти металлы, развалили их все в поисках золота и серебра, а если бы [340] их оставили в покое, то здания, будучи сами по себе столь прекрасно построены, простояли бы еще многие века. Педро де Сиеса, главы сорок вторая, шестидесятая и девяносто четвертая, говорит то же самое о зданиях, [а именно], что они долго бы простояли, если бы их не разрушили. Они обили листовым золотом храмы Солнца и королевские покои всюду, где таковые имелись; они установили множество фигур мужчин и женщин, и птиц, наземных и водоплавающих, и хищных животных, как-то: тигров, медведей, львов, лисиц, собак и диких котов, оленей, лам и викуний, и домашних лам, — все, отлитые в натуральную величину и в натуральном виде из золота и серебра, и они устанавливали их в стенах — в пустотах и в выемках, которые они оставляли для этой цели по мере того, как строились стены. Педро де Сиеса, глава сорок четвертая, так прямо говорит.

Они изготовляли [из золота и серебра] травы и растения из тех, что растут на наружных стенах, и укладывали их на стенах [в здании] так, что казалось, что они на них выросли. Они так усеивали стены ящерицами и бабочками, мышами, большими и маленькими змеями, что казалось, что они карабкаются по ним вверх и вниз. Обычно инка сидел на сидении из литого золота, которое они называют тиана: высотою в треть вары, без спинки и подлокотников, с некоторой вогнутостью для сидения; они ставили его на большой квадратный брусок из золота. Мелкая и крупная посуда для любой службы в доме, как для стола, так и для напитков и для кухни, — вся изготовлялась из золота и серебра, и она хранилась в каждом доме, чтобы, когда король отправлялся в путь, ее не переносили бы из одного места в другое, а она имелась бы в каждом доме инки, как в тех, что стояли вдоль королевских дорог, так и тех, что находились в провинциях; все они имели все необходимое на случай прихода инки, когда он шагал со своим войском или посещал свои королевства. В этих королевских домах имелись также житницы и ороны, которые индейцы называют пирва, сделанные из золота и серебра, но не для того, чтобы хранить в них зерно, а для грандиозности и величия дома и его господина.

Так же там имелось множество белья для постели и одежды, всегда новое, ибо инка никогда не одевал дважды одну и ту же одежду, так как, [сняв], он затем отдавал ее своим родичам. Белье для постели состояло из пледов и плюшевых одеял из шерсти викуньи, которая настолько тонка и приятна, что их среди других замечательных вещей той земли привезли для опочивальни короля дона Филиппа Второго; они стелили их и укрывались ими. Они не познали или не захотели пользоваться матрацами, и можно утверждать, что не хотели, ибо, увидев их в кроватях испанцев, они, однако, никогда не соглашались использовать их для своих кроватей, поскольку им казалось это излишней нежностью и вычурностью (ciriosidad) для естественной жизни, которую они проповедовали. [341]

Они не вешали на стены ковры, поскольку, как уже было сказано, покрывали их золотом и серебром. Еда имелась в самом великом изобилии, поскольку ее заготавливали для всех инков родичей, которые захотели бы пойти откушать с королем, и для слуг королевского дома, которых было много. Время основной еды для инков и для всех простых людей приходилось на утро — от восьми до девяти; вечером они ужинали еще при дневном свете, ужинали легко, и, кроме этих двух раз, они больше ничего не ели. Как правило, они были плохими едоками; я хочу сказать, что они ели мало; в питье они были большими грешниками; во время еды они не пили, однако возмездие наступало после еды, ибо питие длилось до ночи. Это имело место среди богатых, ибо бедные, каковыми являлись простые люди, испытывали во всем нехватку, однако не нужду. Они ложились спать рано и вставали очень рано, чтобы заняться своими делами (haziendas).

Глава II

ОНИ ИМИТИРОВАЛИ ИЗ ЗОЛОТА И СЕРЕБРА ВСЕ, ЧТО [ТАМ] ИМЕЛОСЬ, ЧТОБЫ УКРАСИТЬ КОРОЛЕВСКИЕ ДОМА

Во всех королевских домах имелись сады и садики (huertos), в которых инка отдыхал. Там высаживались все красивые и видные деревья, цветы, пахучие и красивые растения, которые имелись в том королевстве, а по их подобию и в натуральную величину из золота и серебра изготовлялись многие деревья и другие мелкие растения со своими листьями, цветами и плодами: одни из них [как бы] еще только распускались, другие наполовину созрели, другие полностью достигли своего размера. Среди этого и другого великолепия имелись поля маиса, имитированные в натуральную величину со своими листьями, початками и стеблями, со своими корнями и цветами. А метелочка, которую выбрасывает кукурузный початок, была из золота, а все остальное из серебра, приваренное одно к другому. И точно так же по-разному они изготовляли остальные растения; так, цветок или что-либо другое, что отдавало желтизной, имитировалось в золоте, а все остальное — в серебре.

Так же имелись малые и крупные животные, изображенные и отлитые из золота и серебра, как-то: кролики, мыши, ящерицы, змеи, бабочки, лисы, дикие коты, ибо у них не было домашних котов. Имелись и всевозможные птицы: одни сидели на деревьях, словно бы они пели, другие как бы порхали и пили нектар из цветов. Имелись олени и лани, львы и тигры и все остальные животные и птицы, которые обитали на земле, каждый экземпляр (cosa) на своем месте, чтобы лучше повторить его натуральный вид. [342]

Во многих или во всех домах они имели бани с огромными кувшинами из золота и серебра, в которых они мылись, и трубы из серебра и золота, по которым поступала вода в кувшины. А там, где имелись источники с горячей натуральной водой, они также имели бани, построенные с огромной роскошью и богатством. Среди прочего великолепия имелись кучи и груды наколотых дров (rajas de lena), сделанных в натуральную величину из золота и серебра, словно бы они хранились для служебных нужд домов.

Большую часть этих сокровищ индейцы утопили после того, как увидели, сколь жадными до золота и серебра были испанцы, и они сокрыли их таким образом, что они никогда больше не обнаруживались, и нет надежды, что обнаружатся, разве что случайно, потому что следует думать, что ныне здравствующие индейцы не знают мест, где находятся те сокровища, а их отцы и деды не захотели оставить им сведения о них, ибо они не хотели, чтобы вещи, предназначавшиеся для служб их королям, служили бы кому-либо другому. Все, что мы сказали о сокровищах и богатствах инков, как правило, рассказывается всеми историками Перу, каждый из которых оценивает их соответственно полученному о них сообщению. А те, кто наиболее подробно пишет об этом, — это Педро де Сиеса де Леон, главы двадцать первая, тридцать седьмая, сорок первая, сорок четвертая и девяносто четвертая, — это помимо многих других мест его истории, — и генеральный казначей Агустин де Сарате, книга первая, глава четырнадцатая, где он говорит следующие слова: «Они очень высоко ценили золото, потому что король и его начальники делали из него свою посуду для своей службы и драгоценности для своих нарядов, и они дарили его храмам, а за королем носили помост (tablon), на который он садился, из золота шестнадцати карат, которое было оценено в двадцать пять тысяч дукатов чистым золотом, и именно его выбрал для себя дон Франсиско Писарро в качестве личной драгоценности во время конкисты, ибо в соответствии с соглашением ему должны были отдать одну драгоценность по его выбору, помимо [доли] из общего счета.

Во время рождения сына, первенца, Гуайнакава приказал изготовить из золота такую толстую цепь (согласно тому, как говорят видевшие ее [еще] живые индейцы), что более двухсот длинноухих индейцев, взявшись вместе, не без труда поднимали ее. И в память об этой столь выдающейся драгоценности они назвали сына [инки-правителя] Гуаска, что на их языке означает канат (soga), с прозвищем инга, которое носили все их короли, как римских императоров именовали Августами. Я привел здесь это, чтобы выкорчевать мнение, являвшееся в Кастилии общим среди людей, которые не имеют сведения (platica) о делах Индий, будто бы индейцы никак не использовали золото и не знали его цену. У них имелись также житницы и амбары, сделанные из золота и серебра, и большие фигуры мужчин и женщин, и лам, и всех других [343] животных, и всех видов растений, которые родила та земля, с их колосьями, и стебельками, и узелками, выполненные в натуральную величину, и огромное количество одеял и шнуров (hondas) с вплетенными нитями из золота (orotirado), и даже некоторое количество дров, словно их должны были сжигать, изготовленных из золота и серебра. Все это слова того автора, которыми он заключает четырнадцатую главу своей Истории Перу.

Драгоценность, которую, как он говорит, выбрал дон Франсиско Писарро, относилась к тому огромному выкупу, который отдал за себя Ата-. вальпа, а Писарро как генерал, согласно закону войны, мог забрать из добычи (manton) драгоценность по своему желанию, и, хотя там были более дорогие, как-то: кувшины и кувшинища, он взял то, ибо оно было единственным и являлось сиденьем короля (ибо на сиденье устанавливали стул для него), как бы этим он хотел предсказать, что король Испании должен будет сидеть на нем. О золотой цепи мы скажем [в рассказе] о жизни Вайна Капака, последнего из инков, ибо это была невероятная вещь.

А то, что Педро де Сиеса пишет о великом богатстве Перу и о том, что, помимо этого, оказалось спрятано индейцами, следует дальше и взято это из двадцать первой главы, без [учета] того, что он говорит в других [выше] указанных главах: «Если то, что имеется в Перу и погребено в этих землях, будет извлечено, то невозможно будет оценить стоимость [сокровищ], настолько они велики; ибо то, что испанцы заполучили, слишком незначительно, чтобы сравнивать с огромными размерами [сокрытого]. Когда я пришел туда, в Куско, [и] получил от тамошних начальников сообщение об ингах, я узнал, что Пауло Инга и другие начальники говорили, что если бы все сокровища, находившиеся в провинциях и гуаках, что значит в их храмах и в захоронениях, собрать вместе, то взятое испанцами причинило бы сокровищу такой же незначительный ущерб, как если бы из большой посудины взять одну каплю воды, столь незначительным было то, что они забрали. А чтобы сравнение было бы более ясным и очевидным, они из меры маиса брали горсть [зерна] и говорили: «Христиане забрали вот это, остальное же находится в таких местах, о которых мы сами ничего не знаем». Таким образом, потерянные здесь сокровища огромны, а если бы испанцы не забрали бы себе то, что они себе взяли, то все это без сомнения или даже больше было бы преподнесено дьяволу и его храмам и погребениям, в которых они хоронили своих умерших; потому что эти индейцы не хотят его и не добывают его для чего-либо иного, ибо они не платят золотом воинам, не покупают [на него] города или королевства, а только украшают им свои гривы, пока живы, а когда умирают, забирают его с собой. Хотя мне самому кажется, что обо всех этих делах мы обязаны извещать, чтобы они были бы известны нашей святой католической вере, а не стремиться лишь набивать свои карманы», и т. д. Все это из Педро [344] Сиеса, из главы двадцать первой, взято дословно и последовательно. Инка, которого он называет Пауло, звался Паульу; на него ссылаются все испанские историки: он был одним из многочисленных сыновей Вайна Капака; он служил королю Испании в войнах между испанцами и оказался полезен [короне]; после крещения его звали дон Кристоваль Паулью; Гарсиласо де ла Вега, мой господин, был крестным отцом у него и у его брата из числа чистокровных [инков] по имени Титу Ауки, которого окрестили доном Филиппом из приверженности к дону Филиппу Второму, тогда принцу-наследнику Испании. Я был знаком с ними обоими; они вскоре умерли. Я также был знаком с матерью Паульу; ее звали Аньас.

То, что Франсиско Лопес де Гомара пишет о сокровище тех королей в своей Истории, следует дальше, взятое дословно из главы сто двадцать первой: «Вся посуда его дома, стола и кухни была из золота и серебра или по крайней мере из серебра с медью для большей прочности. Он имел в своих внутренних покоях полые статуи из золота, которые казались гигантами, и точные и в натуральную величину фигуры всех животных, птиц, и деревьев, и трав, которых родит земля, и всех рыб, которых выкармливают море и [пресные] воды его королевств. Он имел веревки, мешки для зерна, корзины и амбары из золота и серебра, груды палок из золота, похожих на наколотые для сжигания дрова. Иными словами, все, что имелось в его землях, было у него изображено в золоте, и рассказывают, что на острове недалеко от Пуны у ингов имелся даже сад, куда они отправлялись отдыхать, когда им хотелось [побыть] у моря, в котором зелень, деревья и цветы были из золота и серебра — выдумка и великолепие, никогда не виданные ранее. Помимо всего этого, в Куско имелось бесконечное множество золота и серебра для обработки, которое пропало в связи со смертью Гуаскара; ибо индейцы спрятали его, видя, что испанцы забирают его и отправляют в Испанию. Потом многие искали его здесь, но не нашли», и т. д. Досюда из Франсиско Лопеса де Гомара, а сад, о котором он говорит, что короли инки имели его недалеко от Пуны, существовал во всех королевских домах, которые имелись в королевстве, [и] со всеми теми богатствами, которые он описывает, однако, в силу того что испанцы не увидели другого такого неразрушенного сада, а только лишь тот, ибо он находился в месте, где они [впервые] вошли в то королевство, они и не могли передать иного сообщения. Ибо, как только они вошли [в Перу], индейцы разобрали их [эти фигуры] и спрятали сокровища туда, откуда они никогда больше не появлялись, как об этом говорят сам автор и все другие историки. Нескончаемое количество серебра и золота, которое, как он говорит, имелось для обработки в Коско, помимо всего того великолепия и величия, по его словам, королевских домов, являлось тем, что оставалось в качестве излишек от украшений; поскольку их не на что было употреблять, они там скопились. В это нетрудно поверить тем, кто позже здесь видел, сколько [345] золота и серебра было привезено из моей земли, ибо только в 1595 году в течение восьми месяцев тремя партиями было доставлено через Сан Лукар тридцать пять миллионов [дукатов] серебра и золота,

Глава III

СЛУГИ КОРОЛЕВСКОГО ДОМА И ТЕ, КТО НОСИЛ НОСИЛКИ КОРОЛЯ

Слуги для служб в королевском доме, как-то: метельщики, водоносы, дровосеки, повара для государственного стола (ибо для инки готовили еду его жены и сожительницы), разносчики напитков, дверные, гардеробщики и хранители драгоценностей, садовники, управляющие домами и все другие персональные службы, которые имеются в домах королей и императоров, в домах этих инков не являлись частными лицами, находившимися на этих службах (ministerios), поскольку для каждой службы имелось одно или два и три селения, назначенные для соответствующей службы, которые были обязаны заботиться о направлении ловких и верных людей и в достаточном количестве, чтобы они несли бы те службы, сменяя друг друга через столько-то дней, недель или месяцев; и это была подать тех селений, а невнимательность или беспечность любого из этих слуг считались преступлением всего селения, и за одного наказывали всех его жителей более или менее строго, соответственно преступлению, а, если его совершали против королевского величества, селение опустошали. А когда мы говорим дровосеки, то не следует понимать, что речь идет о тех, кто ходил в горы за дровами, ибо [речь идет] о тех, кто забирал в королевский дом те [дрова], которые доставлялись всеми вассалами для его нужд и служб; и также следует понимать все остальные службы, которые очень высоко ценились среди индейцев, ибо они служили ближе всех к королевской особе и им доверяли не только дом инки, но также его персону, что у них больше всего ценилось.

Эти селения, которые несли такую службу в королевском доме, были расположены ближе всего к городу Коско — пять, или шесть, или семь лиг вокруг него, — и они были первыми, которые первый инка Манко Капак приказал заселить покоренными и подчиненными его службе дикарями. И по его личной привилегии и милости они именовались инками и получили знаки отличия, и одеяния, и головное украшение от самой королевской особы, как об этом было сказано в начале этой истории.

Чтобы носить на плечах в золотых носилках королевскую особу, в которых она постоянно передвигалась, были отобраны две провинции, обе с одинаковым названием, граничащие друг с другом, а чтобы их различать, одну из них называли Рукана, а другую Хатун Рукана, что означает Рукана большая. Они имели более пятнадцати тысяч жителей; [346] это были люди знатные, хорошо сложенные и одинакового [роста]. Когда они достигали двадцатилетнего возраста, их обучали носить кривые носилки (andas sesgas) без толчков и ударов, без падений и не спотыкаясь, что являлось великим позором для несчастного, с которым такое случалось, потому что его капитан, который являлся старшим носильщиком, наказывал его публичным оскорблением, как в Испании выставляют на публичное обозрение [преступника]. Один историк утверждает, что тот, кто падал, приговаривался к смерти. Эти вассалы по очереди исполняли ту службу, что являлось их главной податью, так как это освобождало их от других [податей], а их самих наполняло гордостью, ибо их считали достойными носить своего короля на своих плечах; они шли всегда, [словно] приросшие к носилкам по двадцать пять и более [человек], потому что если кто-либо споткнется или упадет, то так не будет заметно.

Расходы на еду в королевском доме были очень большими, главным образом расходы на мясо, потому что его направляли из дома инки для всех людей королевской крови, которые жили при королевском дворе, и то же самое происходило в любом месте, где пребывала особа короля. Маис, который являлся их хлебом, расходовался в меньших количествах, ибо он шел на слуг, [работавших] внутри королевского дома, потому что те, что служили вне его, собирали его в достаточных количествах, чтобы содержать свои дома. Запрещалось убивать каких-либо оленей, ланей и косуль, лам и викуний как для королевского дома, так и для любого господина вассалов, а только лишь птиц, потому что зверей берегли для охоты, которую проводили в свое время, как мы расскажем в главе об охоте, которую они называли чаку; тогда они распределяли мясо и шерсть среди всех бедных и богатых. Питье расходовалось в доме инки в таких количествах, что его почти невозможно было измерить и подсчитать, потому что главной милостью, которая им оказывалась, было угощение напитком всех, кто приходил служить инке, кураков и некураков, пришедших просто посетить его или по другим делам мира или войны, и невозможно себе представить, сколько расходовалось напитков.

Глава IV

ЗАЛЫ, КОТОРЫЕ СЛУЖИЛИ ПЛОЩАДЯМИ, И ДРУГИЕ ПОМЕЩЕНИЯ КОРОЛЕВСКИХ ДОМОВ

Во многих домах, принадлежавших инке, имелись огромные гальпоны, длиною в двести и шириною в пятьдесят и шестьдесят шагов, являвшиеся одной комнатой, которая служила площадью и в которых проводились праздники и танцы, когда дождливая погода не позволяла находиться на открытых площадях. В городе Коско я смог увидеть четыре таких гальпона, которые все еще были целы в мои детские годы. Один [347] из них находился в Амару-канча — дома, принадлежавшие Эрнандо Писарро, где сегодня находится школа святого ордена иезуитов, а другой находился в Касана, где сегодня стоят лавки моего соученика Хуана де Сильорико, а другой находился в Колькам-пата, в домах, принадлежавших инке Паульу и его сыну дону Карлосу, который также был моим соучеником. Этот [последний] гальпон был самым маленьким из четырех, а самый большой был в Касане, вместимостью на три тысячи персон. Кажется невероятным, что можно было найти дерево, способное перекрыть столь огромные комнаты. Четвертый гальпон тот, что сегодня служит кафедральной церковью. Мы хотим предупредить, что индейцы Перу никогда не строили в своих домах чердаки, ибо все они были одноэтажными зданиями, и не примыкали (travavan) одна комната к другой, а все стояли отдельно, каждая сама по себе; в крайнем случае в очень большом зале или комнате у одной и у другой стены ставились свои небольшие внутренние помещения, которые являлись смежными комнатами. Служебные помещения они разделяли длинными или короткими перегородками, чтобы они не сообщались друг с другом.

Также известно, что все четыре стены из камня либо из адобов любого дoма или помещения, большого или маленького, строились со внутренними подпорками (las hazian aviadas adentro), ибо они не умели подпирать одну деталь другою или перебрасывать перекладины с одной стены на другую; не знали они и употребление гвоздей. Они просто укладывали сверху на стены все то дерево, которое служило крышей; вверху вместо гвоздей они связывали [бревна] крепкими веревками, которые изготовляли из длинной и мягкой соломы, похожей на испанский дрок. На этот первый [ряд] дерева они укладывали другой, служивший стропилами и балками, также привязывая одно к другому и другое к другому; на них накладывалось соломенное покрытие и в таком количестве, что на королевских домах, о которых мы говорим, оно в толщину достигало морскую сажень, если не больше. Это же самое покрытие крыши служило карнизом стен, чтобы они не мокли бы. Оно выходило более чем на вару за стены, чтобы сливалась вода; вся солома, выходившая наружу за пределы стен, очень ровно обрезалась. Одну [такую] комнату я еще застал в долине Йукай; она была построена так, как мы рассказали, в виде квадрата, размером более чем в шестьдесят футов, с покрытием в форме пирамиды; стены были высотою в три роста, а потолок имел более двенадцати ростов; по сторонам в ней находились два небольших внутренних помещения. Это помещение индейцы не сожгли во время всеобщего восстания, которое они подняли против испанцев, потому что в нем размещались их короли инки, чтобы наблюдать оттуда самые главные празднества, которые в их честь совершались на огромнейшей квадратной площади (лучше сказать, поле), лежавшей перед ней. Они сожгли многие другие красивейшие здания, находившиеся в той долине, стены которых я еще застал. [348]

Помимо использования камня для стен, они строили их из адобов, которые готовили в своих формах, как здесь формуют кирпичи: они делались из глины, перетоптанной с соломой; адобы делались такой длины, какой толщины должна была быть стена, а самые короткие из них имели в длину одну вару и более или менее одну шестую в ширину и почти столько же в толщину; они сушили их на солнце, а затем устанавливали их в [определенном] порядке и под крышей оставляли их при солнце и дожде два и три года, чтобы они полностью высохли бы. Их укладывали в здание, как укладывают кирпичи: скрепляющим раствором служила та же глина, что и для адобов, перетоптанная с соломой.

Они не умели строить глинобитные стены, их не строили и испанцы из-за [непригодности] материала, использовавшегося для адобов. Если у индейцев сгорал какой-либо из этих великолепных домов, о которых мы говорили, они не восстанавливали его на обгорелых стенах, ибо утверждали, что, поскольку огонь сжег солому в адобах, стены стали слабыми, словно бы из одной только земли, и они не выдержат вес крыши. Должно быть, они поступали так по причине какого-то другого обмана, ибо я застал стоящими многие стены тех зданий, которые сгорели, и они были очень крепкими. После того как умирал правящий король, они как священное место заделывали внутренние покои, в которых он обычно спал, со всеми украшениями из золота и серебра, находившимися внутри, чтобы никто и никогда не вошел бы туда, и так делали во всех королевских домах королевства, в которых инка провел одну или несколько ночей, хотя бы это случилось во время его путешествия. А для инки, унаследовавшего [престол], строили другой внутренний покой, чтобы он мог в нем спать, а заделанный покой ремонтировали чрезвычайно заботливо с внешней [стороны], чтобы он хорошо сохранялся. Вся золотая и серебряная посуда, которой касался руками король, как-то: разнообразные кувшины (jarros, cantaros, tinajas) и вся кухонная посуда, со всем другим, что обычно используют службы в королевских домах, и все драгоценности, и одежда его особы, — все подвергалось захоронению вместе с мертвым королем, чьей собственностью являлось; и во всех домах королевства, где имелись подобные же службы, также хоронили все, словно бы отправляли к нему, чтобы он мог всем этим пользоваться в другой жизни. Остальные же сокровища, каковыми являлись украшения и величественные сооружения королевских домов, как-то: сады, купальни, имитированные [в золоте] дрова и другие великолепия, оставались для наследников.

Дрова, и вода, и другие вещи, которые расходовались в королевском доме, когда инка находился в городе Коско, доставлялись по распределению и за счет индейцев из четырех областей, которые именовались Тавантин-суйу, я хочу сказать, из наиболее близких к городу селений в тех четырех направлениях, [расположившихся] на пространстве от пятнадцати до двадцати лиг по округе. В отсутствии инки службу продолжали [349] нести те же самые [индейцы], но только не в таких размерах. Они любили мутную и слегка солоноватую воду, которую расходовали на напиток, изготовлявшийся для питья (они называли его ака, произнося последний звук в самой глубине гортани), ибо они считали, что от пресной и чистой (delgada) воды они хирели и заболевали, а напиток терял свой смысл и вкус. По этой причине индейцы не проявили интереса к обнаруживанию источников хорошей воды, они скорее отдавали предпочтение мутной, а не чистой воде, а в том самом месте, где [находится] Коско, нет хороших источников. Когда мой отец после войны Франсиско Эрнандеса Хирона был губернатором и верховным судьей того города в годах тысяча пятьсот пятьдесят пятом и пятьдесят шестом, [туда] доставляли воду, которую называли [водой] из Тика-тика, берущую свое начало в четверти лиги от города; она очень хорошая, и ее держали на Главной Площади; потом то место поменяли на Площадь Сан Франсиско, а для Главной Площади подвели другой более многоводный источник с очень хорошей водой.

Глава V

КАК ОНИ ХОРОНИЛИ КОРОЛЕЙ. ПОМИНАНИЕ ДЛИЛОСЬ ГОД

Поминание (obsequias) королей инков было очень торжественным, даже докучливым. Тело умершего бальзамировали, однако неизвестно как; они оставались настолько целыми, что казались живыми, как мы рассказывали выше, [говоря] о пяти телах инков, которые были найдены в году тысяча пятьсот пятьдесят девятом. Все их внутренности хоронили в храме, который находится в селении под названием Тампу, расположенном менее, чем в пяти лигах от города Коско вниз по течению Йукай; там было построено много огромных и величественных зданий из камня, по поводу которых Педро де Сиеса говорит, глава девяносто четвертая, что, как ему рассказали как о весьма достоверном, в определенной чарти королевского дворца либо храма Солнца было обнаружено расплавленное золото, [использовавшееся] вместо скрепляющего раствора, которым вместе с битумом, который они клали, были скреплены друг с другом камни. Это его слова, взятые текстуально.

Когда умирал инка или какой-либо из главных кураков, наиболее облагодетельствованные [им] слуги и наиболее любимые жены убивали себя или позволяли похоронить себя живыми, говоря, что они хотели бы пойти служить своим королям и господам в другой их жизни; потому что они, как мы уже сказали об этом, в своем язычестве считали, что после [земной] жизни имелась другая, похожая на нее, телесная, а не духовная. Они сами обрекали себя на смерть или принимали ее из своих рук из-за любви, которую испытывали к своим господам. А то, что говорят [350] некоторые историки, что их-де убивали, чтобы похоронить со своими хозяевами или мужьями, является неправдой; ибо было бы великой бесчеловечностью, тиранией и скандалом утверждать, что под предлогом сопровождения своих господ они убивали тех, кого ненавидели. Правда же в том, что они сами обрекали себя на смерть и много раз их оказывалось столько, что начальники удерживали их, говоря им, что в настоящее время хватит тех, кто уходит [с умершим], что в дальнейшем, мало-помалу, по мере того, как они будут умирать, они пойдут служить своим господам.

После забальзамирования тела королей устанавливали перед изображением Солнца в храме Коскo, где им подносились многочисленные жертвы как людям божественным, которые, как они говорили, были сыновьями Солнца. В первый месяц [после] смерти короля его оплакивали все жители города каждый день с великими стенаниями и проявлением горя. Каждый [городской] квартал сам по себе выходил в поле; они несли знаки отличия инки, его знамена, его оружие и белье для одевания, которые оставлялись [специально] для захоронения, чтобы совершить поминания. В своих плачах громким голосом они декламировали [стихи] о его подвигах, совершенных на войне, и благодеяниях, и милостях, которые он оказал провинциям, родом из которых были те, кто жил в том квартале. По прошествии первого месяца они делали то же самое каждые пятнадцать дней при каждом полнолунии и затемнении луны; и это продолжалось целый год. В конце года они по-своему отмечали его окончание с какой только можно наивысшей торжественностью и с теми же самыми плачами, для чего имелись назначенные и пригодные для этого мужчины и женщины, словно надгробные плакальщики, которые, распевая в грустной и похоронной манере (tonos), рассказывали о величии и добродетелях умершего короля. Рассказанное нами совершалось простыми людьми того рода; то же самое делали инки из королевских родичей, но с намного большей торжественностью и возможностями, что [отличает] князей от плебеев.

То же самое имело место в провинциях империи, [и] каждый господин провинции стремился, чтобы смерть их инки была бы отмечена как можно большим состраданием. С плачами они шли посещать те места, где останавливался тот король в такой-то провинции, путешествуя ли по дороге или [специально] посещая селение, чтобы оказать им какую-либо милость; эти же места, как уже говорилось, пользовались у них великим почтением; там плач и вопли становились сильнее, и с особыми чувствами они декламировали [стихи] о ласке, милости или благодеянии, которыми он одаривал их на том самом месте. И этого хватит о королевских поминаниях, по образу и подобию которых совершалась часть этих поминаний в провинциях по их касикам, [и] я вспоминаю, что видел в своем детстве нечто подобное. В одной из тех провинций, которые называются кечва, я видел, как в поле выходила группа индейцев, [351] чтобы оплакивать своего кураку; они несли его одеяния, как знамена. И их крики побудили меня спросить, что это было, и мне ответили, что это было поминание касика Вамам-вальпы, ибо так именовался умерший.

Глава VI

ТОРЖЕСТВЕННАЯ ОХОТА, КОТОРУЮ КОРОЛИ ПРОВОДИЛИ ПО ВСЕМУ КОРОЛЕВСТВУ

Среди многих других королевских великолепий, которые были при инках королях Перу, одно из них состояло в проведении в определенное время торжественной охоты, которая на их языке называлась чаку, что означает загонять, потому что они загоняли дичь. Для этого необходимо знать, что во всех их королевствах считалась заповедной охота на любую дичь, кроме перепелок, голубей, горлиц и других небольших птиц, которые шли на питание губернаторов инков и кураков, да и то в малом количестве и не без приказа и разрешения правосудия. На все же другое охота была запрещена, чтобы наслаждение охотой не превратило бы индейцев в бездельников и они не забросили бы дела по дому и по земельному наделу; и поэтому никто не решался убить хотя бы одну только птицу, потому что это [означало], что его самого должны были убить за нарушение закона инки, ибо они провозглашали свои законы не для того, чтобы над ними насмехались.

По причине такого соблюдения [закона] в любом деле, и особенно в охоте, было столько дичи, как зверей, так и птиц, что она заходила в [жилые] дома. Однако закон не запрещал им выгонять оленей со своих наделов и посевов, если они обнаруживали их там, потому что они говорили, что инка любил оленей и вообще всякую дичь ради вассалов, а не вассалов ради дичи.

В определенное время года, когда кончался период выкармливания [молодняка], инка приходил в какую-либо провинцию, выбирая ее по своему вкусу или исходя из имевшихся дел мира или войны. Он приказывал, чтобы выступили бы двадцать или тридцать тысяч индейцев, или более или менее, в зависимости от [размеров] участка земель, которые требовалось взять в загон. Индейцы делились на две группы: одни цепочкой шли в сторону от правой руки, а другие — от левой, окружая таким образом огромный участок земли в двадцать или тридцать лиг, более или менее, в соответствии с местностью, которую они должны были окружить; они занимали реки, ручьи, ущелья, которые были указаны в качестве границ и входили в состав земли, которая подвергалась охоте в тот год, и они не заходили в местность, которая была предназначена для [охоты] следующего года. Они шли, покрикивая, и гнали перед собою животных, и они заранее знали, где остановятся и соединятся оба людских рукава, чтобы закончить проводимое ими окружение и запереть [352] в загоне животных, которых они согнали; и они знали также, где следует остановить облаву, ибо там должна была быть открытая земля без гор, ущелий и скал, которые помешали бы охоте; придя туда, они теснили дичь тремя и четырьмя стенами из индейцев до тех пор, пока животных уже можно было брать руками.

Вместе с дичью они сгоняли львов, и медведей, и множество лис, диких котов, которых они называют оскольо — их имеется два или три вида, — ласк и других подобных тварей, которые наносят урон дичи. После их всех убивали, чтобы очистить поле от той вредной канальи. О тиграх мы не упоминаем, потому что они водятся только лишь в скалистых отрогах Анд. Число оленей, косуль и ланей, а также более крупного скота, который они называли ванаку, имеющего длинную шерсть, и другого, который называли викуньа, что меньших размеров и с тончайшей шерстью, было огромным, ибо во многих случаях в зависимости от земель, одни из которых имели больше дичи, нежели другие, их поголовье превышало двадцать, тридцать и сорок тысяч, что являло собою прекрасное зрелище, вызывавшее великое ликование. Так было тогда; сейчас же, — пусть живущие там назовут число животных, спасшихся от уничтожения и от расточительности аркебузов, ибо лишь немного ванак и викуний найдется там, куда [аркебузы] не смогли проникнуть.

Всех этих животных они брали руками. Самок оленьего скота, как-то: оленей, ланей и косуль, сразу отпускали, ибо у них не было шерсти для стрижки; очень старых, которые уже не могли дать приплод, убивали. Они отпускали также самцов, которые, по их мнению, были необходимы как производители, и отпускали самых лучших и наиболее рослых;

всех остальных убивали, а мясо делили среди простых людей; они также отпускали ванак и викуний после того, как остригали с них шерсть. Они вели счет всем этим диким животным, словно они были домашними, и в кипу, каковые являлись книгами ежегодного учета, фиксировали их по видам, отдельно самцов и самок. Они также фиксировали число убитых животных, как тех, что причиняют ущерб, так и полезных, чтобы знать, сколько голов было убито и сколько осталось живых, чтобы в предстоящей охоте определить, на сколько выросло их поголовье.

Шерсть ванак, поскольку она была грубой (basta) шерстью, распределялась среди простых людей; а шерсть викуньи, поскольку она пользовалась по причине своей тонкости таким уважением, предназначалась вся инке, который приказывал поделить ее среди своих [людей] королевской крови, ибо другие не могли одеваться в ту шерсть под страхом смерти. Ее также давали по привилегии и в качестве особой милости куракам, ибо иначе они также не могли одеваться в нее. Мясо ванак и викуний, которых убивали, полностью распределялось среди простых людей, и куракам доставалась их доля, а также мясо косуль, соответственно по их семьям, но не из-за необходимости, а ради торжества и праздника охоты, от которой бы всем что-либо досталось. [353]

Эти охоты проводились в каждом округе каждые четыре года, между которыми проходит три года [без охоты], потому что индейцы считали, что в этот промежуток времени шерсть викуньи вырастает до своего предела, а они не хотели стричь ее раньше, чтобы она не утратила бы свои свойства, и так они поступали также для того, чтобы у всех тех диких животных хватило бы времени для размножения и они не испытывали бы того потрясения, которое возникло бы, если бы это случалось каждый год, что было бы менее полезно для индейцев и более вредно для скота. А так как было запрещено устраивать охоту каждый год (чтобы создать впечатление, что урожай снимается ежегодно), они делили провинции на три или четыре части или на земли под паром, как говорят землепашцы, чтобы таким путем каждый год охотиться на земле, отдохнувшей три года.

В этом порядке инки устраивали охоту на своих землях, сохраняя дичь и улучшая ее для будущего, и они, и их королевский двор услаждали себя, а от всего этого была польза вассалам, и этот же приказ действовал по всем его королевствам. Ибо они говорили, что с дикими животными должно обращаться таким образом, чтобы они давали бы такую же пользу, как и домашние, ибо Пача-камак или Солнце не могли создать их иначе, как ради пользы [для людей]. И что нужно было также охотиться на плохих и вредоносных животных, чтобы убивать их и изымать из среды хороших, как вырывают сорную траву из [посева] злаковых. Эти соображения и другие подобные высказывали инки об этой своей королевской охоте, называвшейся чаку, [и] по ним можно увидеть порядок и доброе правление, которые поддерживали эти короли в делах наибольшего значения, а с охотой происходило то, что мы рассказали. У этих диких животных берут безоар, камень, который привозят [в Испанию] из той земли, хотя утверждают, что имеется различие в его мягкости, [и] что камень такого-то вида [животных] является лучшим, чем все другие.

В таком же порядке охотились вице-короли и губернаторы инки, каждый в своей провинции, лично присутствуя на охоте как для развлечения, так и для того, чтобы не допустить злоупотреблений при распределении мяса и шерсти для простых людей и бедняков, которыми являлись немощные по причине старости или долгой.болезни.

Люди из плебеев вообще были бедными в отношении скота (если не считать кольа, у которых его было много), и поэтому они испытывали нужду в мясе, ибо они ели его благодаря милости кураков или [если] они по случаю очень большого праздника убивали одного кролика из числа тех домашних, которых разводили в своих домах и называли кой. Чтобы помочь этой общей нужде, инка приказывал устраивать те охоты и среди всех простых людей распределять мясо, из которого они делали вяленое мясо, называвшееся чарки, и которого им хватало на целый год, вплоть до следующей охоты, ибо индейцы отличались чрезвычайной умеренностью [354] в своей еде и чрезвычайной скупостью в отношении вяленого мяса.

В свои горячие блюда они кладут все травы, растущие в поле, сладкие и горькие, лишь бы не ядовитые; горькие они промывают в двух или трех водах и кладут их на солнце, пока они не перестанут быть зелеными.. Они не щадят и водоросли, растущие в ручейках, ибо они их также отмывают и готовят для своего времени. Они также ели сырые зеленые травы, как едят салат — латук и редьку, однако никогда не делают из них салаты.

Глава VII

ПОЧТОВЫЕ СТАНЦИИ, И КУРЬЕРЫ, И ПОЧТОВЫЕ ОТПРАВЛЕНИЯ,. КОТОРЫЕ ОНИ ДОСТАВЛЯЛИ

Часки называли почтовых курьеров, которые находились на дорогах для скорейшей доставки приказаний короля и передачи новостей и извещений, важных для их дальних и близких королевств и провинций. С этой целью через каждую четверть лиги [на дороге] находилось в двух хижинах , четверо или шестеро молодых и легких на ноги индейцев, укрывавшихся там от жестокостей погоды. Свои задания они выполняли по очереди, то курьеры одной хижины, то другой; одни из них смотрели в одну сторону дороги, а другие — в другую, чтобы обнаружить посыльного до того, как он прибежит к ним, и быстро принять поручение, дабы не потерять ни минуты времени. А для этого они всегда ставили хижины на возвышениях, а также так, чтобы из одной хижины можно было бы видеть другую. Они находились в четверти лиги, потому что они считали, что то [расстояние] индеец мог пробежать быстро и единым духом, не утомляя себя.

Их называли часки, что означает обменивать, или дать и взять, что одно и то же, ибо они обменивались выполнявшимся поручением, передавали и брали его один у другого и другой у другого. Их не называли кача, что означает посланец, потому что это имя давали послам или личному посланцу, который сам шел от одного князя к другому или от господина к подчиненному. Поручение или послание, которые несли часки, было устным, поскольку индейцы Перу не знали письма. Оно содержало немного слов, которые тщательно подбирались, и они были простыми, чтобы не перепутать их, ибо если их было бы много, то их можно было бы забыть. Попадая в поле зрения хижины, тот, кто нес послание, начинал подавать голос, чтобы поторопить того, кто должен был побежать [дальше], как поступает почтовый курьер, играя в свой рожок, чтобы ему седлали бы [лошадей], а добравшись до места, где его слова могли быть поняты, он передавал свое поручение, повторяя его и два, и три, и четыре раза, пока тот, кто должен был нести его [дальше], не понимал поручение, а если он не понимал его, то дожидался часки и по всей форме передавал [356] поручение один другому, и таким образом оно переходило от одного к другому, пока не доставлялось туда, куда должно было быть доставлено.

Другие поручения доставлялись не устно, а письменно, назовем это так, хотя мы сказали, что у них не было письма. Таковым являлись узелки, завязанные па различных нитях различного цвета, которые завязывались в своем [специальном] порядке, однако не всегда одинаковым образом, поскольку иногда один цвет предшествовал другому, а в других случаях наоборот, и эта форма поручений была заключена в цифры, с помощью которых понимали друг друга инка и его губернаторы, [зная], что им следует делать; и узлы, и цвет нитей обозначали число людей, оружия, или одежды, или провианта, или любой другой вещи, которую следовало сделать, направить или ускорить. Эти нити с узелками индейцы называли кипу (что означает завязать узел и [просто] узел, являясь именем существительным и глаголом), с помощью которых они понимали друг друга в своих отчетах (cuentas). В другом месте, в самостоятельной главе, мы подробно расскажем, какими они были и чем служили. Когда имелась необходимость ускорить [доставку] посланий, они добавляли курьеров, и на каждой станции находилось восемь, десять и двенадцать индейцев часки. У них существовал и другой способ передавать сообщения через эти почтовые станции, а состоял он в том, что они разводили костры, днем — с дымом, а ночью с [ярким] пламенем, которые загорались один следом за другим. Для этого часки постоянно держали наготове огонь и факелы из смолы, и они по очереди следили днем и ночью, чтобы всегда быть готовыми ко всякому событию, которое могло случиться. Этим способом извещения огнем они пользовались только в случае какого-нибудь восстания или мятежа, которые поднимали либо королевство, либо большая провинция, и применяли его, чтобы инка знал о случившемся уже через два или три часа (хотя бы оно случилось в пятистах или шестистах лигах от королевского двора) и смог бы приказать подготовить все необходимое к моменту прибытия точного сообщения, в каком [именно] королевстве или провинции произошло восстание. Такими были служба часки и сообщения, которые они доставляли.

Глава VIII

ОНИ ВЕЛИ СЧЕТ НА НИТЯХ И УЗЛАХ; СЧЕТЧИКИ ОТЛИЧАЛИСЬ ВЕЛИКОЙ ТОЧНОСТЬЮ

Кипу означает завязывать узел или [просто] узел; [это слово] также понимают как счет (cuenta), потому что узлы содержали счет любым предметам. Индейцы изготовляли нити разного цвета: одни были только одного цвета, другие — двух цветов, другие — трех, а другие — и большего числа, потому что цвет простой и цвет смешанный каждый имел свое [357] особое значение; нить плотно скручивалась из трех или четырех тонких ниток, а толщиною она была с железное веретено и длиною примерно с три четверти вары; каждая из них прикреплялась в особом порядке к другой нити [основе], образуя как бы бахрому. По цвету определяли, что именно содержит такая-то нить, как-то: желтая [означала] золото, белая — серебро, а красная — воинов.

Предметы, не обладающие [специфическим] цветом, располагались по своему порядку, начиная от [предметов] наивысшего качества и значения, [постепенно] переходя к менее ценным, каждая вещь в пределах своего вида [или рода], как бывает у злаковых и овощей. Возьмем для сравнения культуры Испании: вначале идет пшеница, затем ячмень, затем горох, бобы, просо и т. д. И точно так же они вели счет оружию, ставя вначале то, которое считалось самым благородным, как-то: пики, а затем дротики, лук и стрелы, дубинки и топоры, пращи и все остальное оружие, которое они имели. А когда речь шла о вассалах, они давали отчет по жителям каждого селения, а затем вместе каждой провинции: в первой нити они фиксировали стариков от шестидесяти лет и больше; во второй — зрелых людей от пятидесяти и выше, а третья фиксировала сорокалетних, и так по десять лет вплоть до грудных младенцев. Таким же образом они считали и женщин по возрасту.

Некоторые из этих нитей имели другие тоненькие ниточки того же цвета, словно бы дочурки или исключения из тех общих правил; так, скажем, на нитке, [фиксирующей] мужчин или женщин такого-то возраста, которые подразумеваются женатыми, ниточки обозначали бы число вдовцов и вдов того же возраста, приходившихся на тот год, ибо эти отчеты были годовыми и давали подсчет только по одному году.

Узлы ставились согласно порядку — единицы, десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч и очень редко (почти никогда) обозначали сотни тысяч; ибо, поскольку каждое селение вело счет само по себе, а каждая метрополия по своему округу, количество того или другого [предмета] никогда не достигало такой цифры, которая перевалила бы за сотню тысяч, а что касается чисел от этой цифры вниз, то их было хоть отбавляй. Однако, если возникала необходимость сосчитать числа в сотни тысяч, они их также считали, потому что на своем языке -они могут назвать любые арабские цифры — [язык] имеет их, однако, поскольку в том не было необходимости, их счет не превышал десятки тысяч. Эти числа они считали по узлам на тех нитях, каждое число было отделено от другого; однако узлы каждого числа стояли все вместе в определенной последовательности (debajo de una buelta) наподобие узлов, которые имеются на шнурке блаженного патриарха святого Франциска, и располагались они точно (bien), потому что [их количество] никогда не превышало девяти, как не превышает девяти [количество] единиц, десяток и т. д.

В верхней части нити ставились [единицы] самой крупной цифры, т. е. десятки тысяч, а ниже шли тысячи, и так до единиц. Узлы [358] [соответствовали] каждой цифре и на любой нити располагались совершенно одинаково по отношению друг к другу, точно так, как их ставит счетчик, когда складывает большую сумму. Эти узлы, или кипу, находились в специальном ведении индейцев, которых называли кипу-камайу; это означает гот, на кого возложена обязанность считать, и, хотя в то время разница между радивыми и нерадивыми индейцами была чрезвычайно невелика, ибо по причине малой злонамеренности и доброго правления их всех следовало бы назвать радивыми, все же со всем этим для той службы и для любой другой они отбирали наиболее испытанных, тех, кто на долгом жизненном опыте проявил свою добропорядочность. Их не назначали в порядке оказания милости, ибо тем индейцам была чужда милость, если она не была порождена собственными достоинствами. Она [эта служба] также не продавалась и не арендовалась, ибо они не знали ни куплю, ни продажу, ни аренду, поскольку у них не существовало денег. Они обменивали одну вещь на другую, это случалось с продуктами питания, но не с другим, ибо ни одежда, ни дома, ни земельные участки не продавались.

Хотя кипу-камайу отличались такой точностью и преданностью, как мы рассказали [об этом], в каждом селении, каким бы малым оно не было бы, хотя и в соответствии с [числом] его жителей, имелось от четырех и более [вплоть] до двадцати и тридцати кипу-камайу, и у всех у них были одни и те же реестры, а коль скоро реестры были одинаковыми, то вполне хватило бы одного счетчика или нотариуса, однако инки желали, чтобы их было много в каждом селении и по каждой специальности (facultad), чтобы исключить обман, который может возникнуть среди немногих, и они говорили, что поскольку их было много, то или все впадут в зло или никто.

Глава IX

ТО, ЧТО ОНИ ОБОЗНАЧАЛИ В СВОИХ ОТЧЕТАХ, И КАК ОНИ ПОНИМАЛИ ИХ

Эти [счетчики] своими узлами обозначали всю подать, которую каждый год отдавали инке, фиксируя каждую вещь по ее виду, сорту и качеству. Они обозначали людей, уходивших на войну, тех, кто умирал на ней, кто родился и умирал каждый год, фиксируя все по месяцам. Иными словами, они записывали в тех узлах любую вещь, которая являлась результатом подсчета цифр, вплоть до записи сражений и проверок, которые проводились ими, вплоть до указания, сколько посольств было направлено к инке и сколько бесед и суждений было высказано королем. Однако содержание посольств, а также слова суждений или любое иное историческое событие они не могли передавать узлами, ибо они заключены в организованную речь живого голоса или в письмо, что нельзя [360] передать с помощью узлов, ибо узел называет число, но не слово. Чтобы исправить этот недостаток, у них имелись знаки (senales), которые указывали, что [кипу касается] фактов, исторических подвигов или имевшего место посольства, высказанного суждения или беседы, совершенных в мире или на войне. Эти беседы индейцы кипу-камайу запоминали наизусть, суммируя их в немногих словах, вверяя их памяти, и по традиции они обучали им своих преемников, отцы—сыновей и [других] потомков, главным образом и особенно в тех селениях или провинциях, где имело место [фиксируемое событие], и там оно сохранялось лучше, чем в другом месте, ибо местные жители гордились им. Они также использовали другое средство для того, чтобы их подвиги и посольства к инке и ответы, которые инка давал им, сохранялись в памяти людей, и заключалось оно в том, что амауты, которые были философами и учеными, брали на себя заботу изложить их в прозе, в исторических рассказах, коротких, словно басня, чтобы соответственно возрасту рассказывать их детям, и юношам, и неотесанным людям полей, которые, переходя из уст в уста и от одного возраста к другому, сохранялись бы в памяти всех. Они так же излагали свои истории в сказочном виде, со всеми аллегориями, как мы рассказывали об одних и еще расскажем о других. Точно так же аравики, которые были поэтами, складывали короткие и емкие стихи, в которых были заключены истории, или посольства, или ответы короля; иными словами, они стихами рассказывали все то, что не могли зафиксировать в узлах; а те стихи они пели во время триумфов и на своих главнейших праздниках, и их декламировали инкам-новичкам, когда они принимали сан рыцаря, и этим способом они хранили память о своих историях. Однако, как показывает опыт, бренны те усилия, потому что [только] письмо делает вечными дела; но, поскольку те инки не сумели его достичь, они использовали то, чего сумели добиться, и, поскольку узлы были как бы письмом, они выбирали историков и счетчиков, которых называли кипу-камайу, что значит тог, кому поручены узлы, чтобы с их помощью, и с помощью нитей, и цвета нитей, и при содействии рассказов и стихов записывалась бы и сохранялась бы традиция их дел: таков был способ письма, которым владели инки в своем государстве.

К этим кипу-камайу прибегали кураки и знатные люди в своих провинциях, если хотели узнать исторические дела о своих предках или о любом другом выдающемся событии, происшедшем в такой-то провинции; потому что эти как нотариусы и как историки хранили реестры, каковыми являлись годичные кипу, составлявшиеся о событиях, достойных памяти, и, вынуждаемые своей профессией, они постоянно штудировали знаки и цифры, заключенные в узлах, чтобы сохранять в памяти легенды, которые имелись о тех знаменитых делах, ибо как историки они обязаны были изложить их по первой просьбе, [а] за эту службу они были освобождены от податей и от какой-либо иной работы (servicio), и поэтому они никогда, ни разу не выпускали узлы из рук. [361]

В таком же порядке они знали о своих законах и правилах, ритуалах и церемониях, ибо из цвета нити и из числа узлов они извлекали закон, /который запрещал то или иное преступление, и [узнавали] наказание, которое следовало за его нарушение. Называли жертвоприношение или церемонию, которые совершались в такой-то или такой праздник в честь Солнца. Объявляли правила и права, которые говорили в пользу вдов, или бедняков, или путников, и так они узнавали обо всем остальном, извлекая [нужное] из памяти с помощью [этих] традиций. Таким образом, каждая нить и узел вызывали в их памяти то, что они в себе содержали, наподобие предписаний и положений нашей святой католической веры и милосердных деяний, ибо по номеру [строки или главы в Библии] мы узнаем то, что [бог] нам приказывает. Так индейцы вспоминали по узлам о тех делах, которым их по традиции обучали их отцы и деды, что воспринималось ими с величайшим вниманием и почтением, как священные дела их идолопоклонства и законы их инков; и они стремились сохранять их в памяти из-за отсутствия письма; а индеец, который не сумел запомнить по традиции рассказы или любые другие истории, случившиеся среди них, был в одном и в другом таким же невеждой, как испанец или любой другой чужестранец. Я пользовался (trate) кипу и узлами в делах с индейцами моего отца и других кураков, когда они в [праздники] святого Хуана и Нового года приходили в город платить свою подать. Чужие кураки умоляли мою мать отправить меня к ним подытожить их счета, ибо, как люди подозрительные, они не верили, что испанцы обращаются с ними честно в этом деле, пока я не подтверждал правильность [расчетов], зачитывая им копии их податей, которые они приносили мне, и сравнивая их с их узлами, и этим путем я узнал о них столько же, сколько знали индейцы.

Глава Х

ИНКА ПАЧА-КУТЕК ПОСЕЩАЕТ СВОЮ ИМПЕРИЮ; ОН ЗАВОЕВЫВАЕТ НАРОД БАНКА

После смерти Инки Вира-кочи его империю унаследовал Пача-кутек Инка, его законнорожденный сын. Исполнив наиторжественнейшим образом поминания по отцу, он три года занимался управлением своих королевств, не покидая своего королевского двора. Затем он лично посетил их;

он прошел одну за другой все провинции, и, хотя не обнаружил то, за что следовало бы наказать, ибо королевские губернаторы и министры стремились жить по справедливости под страхом потери жизни, все же те короли любили своевременно совершать такие всеобщие посещения, чтобы министры не становились бы небрежными и не тиранили бы [народ] по причине долгого отсутствия и серьезного невнимания князя. И они совершали их [362] также, чтобы вассалы могли бы передать жалобы на притеснения самому инке, лицом к лицу, потому что они не удовлетворялись, когда им говорили третьи лица, ибо третий ради дружбы или из-за подкупа обвиняемым мог приуменьшить вину или нанести обиду жалобщикам; это правда, что этому равному отправлению правосудия в отношении маленького и большого, бедного и богатого, соответствовавшему естественному закону, эти короли инки уделяли очень большое внимание, чтобы никому не была бы причинена обида. И за эту прямоту, хранимую ими, их любили так, как любили, и индейцы будут любить их многие века в своей памяти. На посещения у него ушло еще три года; возвратясь в свой королевский двор, он решил, что было бы разумно уделить часть времени военным упражнениям и не тратить его лишь на праздность мира под предлогом отправления правосудия, так как это было похоже на трусость; он приказал собрать тридцать тысяч воинов, с которыми направился в направлении Чинча-суйу, сопровождаемый своим братом Капаком Йупанки, который был храбрым князем, достойным своего имени; они шли и подошли к Вильке, которая являлась последним, что в том направлении было завоевано [инками].

Оттуда он направил брата на завоевания, хорошо обеспечив его всем необходимым для войны. Он вошел в провинцию, именуемую Савса, которую испанцы, коверкая буквы, называют Хауха, — прекраснейшая провинция с населением более чем тридцать тысяч жителей, все одного имени и одного и того же происхождения и рода, каковым являлся ванка. Они похвалялись происхождением от мужчины и женщины, которые, говорят, вышли из одного источника; с тех, кого они брали в плен на воине, сдирали шкуру; некоторые из шкур (pellejos) они набивали пеплом и хранили в своем храме в качестве трофеев своих подвигов; а другие шкуры они натягивали на свои барабаны, говоря, что враги становились трусливыми, видя, что они были содраны' с их [людей], и они убегали, услышав их звук. Их селения, хотя они были маленькими, имели сильные укрепления, подобные тем, которые использовались среди них; потому что, принадлежа к одному и тому же народу, они все же ссорились между собой из-за пахотных земель и границ каждого из селений.

В своем древнем язычестве до того, как их завоевали инки, они поклонялись как божеству изображению (figura) собаки, и оно находилось в их храмах в качестве идола, и с великим наслаждением они ели мясо собаки, за которое готовы были умереть. Подозревают, что они поклонялись собаке по причине такого интереса к [ее] мясу; иными словами, для них было величайшим праздником угощение [мясом] собаки, а в качестве наивысшего проявления набожности в отношении собак они изготовляли из их голов нечто похожее на дудки, на которых исполняли на своих праздниках и плясках музыку, чрезвычайно нежную для их слуха; а на войне они трубили в них, чтобы вызвать страх и удивление у своих врагов, и они утверждали, что могущество их божеств позволяло получать те два противоположных результата: для тех, кто поклонялся [364] божеству, она звучала приятно, а врагов повергала бы в изумление и бегство. Все эти жестокости и заблуждения инки искоренили у них, хотя в память о прошлом они разрешили им, чтобы они в дальнейшем вместо дудок из голов собак пользовались бы подобными [дудками] из голов косуль, ланей или оленей, как они сами того пожелают; и так они играют на них сейчас на своих праздниках и плясках; а за пристрастие и любовь, с которыми тот народ ел собак, им дали кличку, продолжающую жить еще сегодня, ибо, называя имя ванка, они добавляют: собакоеды (coine-perros). У них имелся также идол в виде изображения человека; в нем говорил дьявол, приказывающий то, что хотел, и отвечавший на то, о чем его спрашивали, который сохранился у ванков после их завоевания [инками], потому что он был вещающим (hablador) оракулом и не противоречил идолопоклонству инков, но они отвергли собаку, поскольку не признавали поклонение животным.

Этот столь могучий народ, так любивший собаку, инка Капак Йупанки завоевал скорее лаской и подарками, чем силой оружия, потому что они стремились стать прежде господами душ, чем тел. После умиротворения ванков он приказал разделить их на три группы, чтобы избавить их от ссор, которые их раздирали, а также поделить их земли и установить границы. Одну группу назвали Савса, а другую — Марка-вилька, а третью — Льаскапа-льанка. А головной убор, который они носили, — он был у всех одинаковым — был им сохранен, только он [инка] приказал изменить его цвета. Эта провинция называется Ванка, как мы уже сказали. Испанцы же в наше время, я не знаю по какой причине, называют ее Уанкауилька, не обращая внимание на то, что провинция Ванка-вилька находится рядом с Тумписом, почти в трехстах лигах от той, другой, расположенной рядом с городом Ваманка; [следовательно], одна расположена на берегу моря, а другая — в глубине материка. Мы говорим это, чтобы тот, кто читает эту историю, не запутался бы, а дальше, в должном месте, мы расскажем о Ванка-вильке, где случились удивительные дела.

Глава XI

О ДРУГИХ ПРОВИНЦИЯХ, КОТОРЫЕ ПРИСОЕДИНИЛ ИНКА, И ОБ ИХ ОБЫЧАЯХ И НАКАЗАНИИ ЗА СОДОМИЮ

С тем же добрым порядком и умением инка Капак Йупанки завоевал многие другие провинции, которые находятся в том округе по одну и по Другую стороны от королевской дороги. Среди них самыми главными были провинции Тарма и Пумпу, которую испанцы называют Бомбон, очень плодородные провинции, а завоевал их инка Капак Йупанки со всей легкостью благодаря своему хорошему умению и ловкости, с помощью подарков и обещаний, хотя, поскольку люди [этих провинций] отличались [366] храбростью и воинственностью, дело не обошлось без нескольких стычек, во время которых имелись убитые, но в конце концов они сдались, сопротивляясь меньше того, что ожидалось от них. Жители этих провинций Тарма и Пумпу и многих других сопредельных считали знаком бракосочетания поцелуй жениха в лоб или щеку невесты. Вдовы по причине траура стригли себе волосы и не могли выходить замуж в течение года. Мужчины во время постов не ели ни мясо, ни соль, ни перец и не спали со своими женами. Те, кто уделял больше внимания религии — они были вроде жрецов,— постились круглый год за своих [родичей].

После завоевания Тармы и Пумпы инка Капак Йупанки прошел дальше, покоряя многие другие провинции, которые расположены на востоке, в сторону Анд; в них царил разлад, не было ни порядка, ни правления: там не существовали селения, не поклонялись богам, не было чего-либо человеческого; люди жили как животные, рассеянные по полям, горам и долинам, убивая друг друга без всякой на то причины; они не признавали господина, и поэтому их провинции не имели названий, и все это происходило на территории более чем тридцать лиг с севера на юг и еще столько же с запада на восток. Они подчинились и покорились инке Пача-кутеку, привлекаемые добром, и, как люди простые, они шли туда, куда им приказывали; они заселили селения и обучились учению инков; и не случилось ничего другого, о чем стоило бы рассказать, пока [инка не дошел] до провинции, именуемой Чукурпу, которая была заселена воинственными, жестокими и дикими в своем поведении и в дурных обычаях людьми, и в соответствии с этим они поклонялись тигру за его жестокость и храбрость.

С тем народом, поскольку он был таким диким и похвалявшимся, как варвары, тем, что его люди не признавали ничего разумного, инка Капак Йупанки имел несколько стычек, в которых с обеих сторон было убито более четырех тысяч индейцев, однако в конце концов они сдались, испытав на себе силу инки, и его мягкость, и благодушие, ибо они видели, что во многих случаях он мог уничтожить их, но не захотел этого, и, что чем больше он сжимал их в кольцо и они испытывали нужду, он все настойчивее предлагал им мир с великим великодушием и мягкостью. По этой причине они сочли за благо сдаться и покориться господству Инки Пача-кутека, и принять его законы и обычаи, и поклоняться Солнцу, отказавшись от своего тигра, которого считали богом, и идолопоклонства, и образа жизни своих предков.

Инка Капак Йупанки счел за доброе счастье, что тот народ покорился ему, потому что, судя по жестокости и неукротимости, которую он проявил, следовало опасаться, что либо завоевание этого народа закончится полным его уничтожением, либо ему нужно было сохранить ту же свободу, которая была у него, чтобы не уничтожать его, однако как одно, так и другое обозначало бы потерю инками репутации; и вот, проявив большую ловкость и использовав многочисленные подарки и обещания, [367] он достиг мира в провинции Чукурпу, где оставил губернаторов и министров, необходимых для обучения индейцев и правления имуществом Солнца и инки; он оставил также воинов гарнизона, чтобы охранять завоеванное.

Затем он перешел на правую сторону королевской дороги и с теми же умением и ловкостью (мы опускаем их, чтобы не повторять одни и те же дела) покорил две другие очень крупные и со множеством людей провинции, одна из которых называлась Анкара, а другая Вайльас; он оставил в них, как и в остальных, министров правления и имущества и необходимый гарнизон. А в провинции Вайльас он самым жестоким образом наказал содомитов, которые с великой тайной практиковали отвратительный грех содомии. А поскольку до того случая не был никогда [раньше] обнаружен и известен тот грех среди горных индейцев, хотя в [прибрежных] долинах он и существовал, как мы об этом уже говорили, его практика среди вайльа вызвала огромное возмущение, которое в те времена породило поговорку среди индейцев, живущих до сегодняшнего дня на позор тому народу; она гласит: Астайа вайльас, что означает отодвинься, там вайлъа, словно бы от них исходит зловоние старого греха, хотя его практиковали немногие и в большом секрете, и он был сурово наказан инкой Капаком Йупанки.

Проделав то, о чем было сказано, [и] сочтя, что на тот период времени хватало того, что он завоевал, а это были шестьдесят лиг с севера на юг и в ширину то, что лежит между льяно. и великой кордильерой Сьерра-Невада, он возвратился в Коско в конце третьего года, прошедшего после его ухода из города, где встретил Инку Пача-кутека, своего брата. Тот принял его по случаю его побед с великим праздником и триумфом, которые длились целую лунацию [лунный месяц], ибо так индейцы считают время по месяцам.

Глава XII

ЗДАНИЯ, И ЗАКОНЫ, И НОВЫЕ ЗАВОЕВАНИЯ ИНКИ ПАЧА-КУТЕКА

Закончив празднество и оказав множество милостей мастерам боя, и капитанам, и отдельным куракам, которые повстречались им в завоевании, а также солдатам, которые проявили себя и отличились больше, чем остальные, ибо во всем он проявлял особую заботу и понятие (noticia), инка по прошествии нескольких месяцев принял решение вновь посетить свои королевства, ибо то было самым большим благодеянием и любезностью, которые он мог им оказать. Во время визита он приказал в самых богатых и знатных провинциях построить храмы в честь и в знак уважения Солнца, в которых индейцы поклонялись бы ему; и также были основаны [368] дома для избранных девственниц, ибо никогда одно не создавалось без другого. Они означали огромную милость для жителей провинций, в которых они строились, потому что этим путем они [как бы] становились жителями и уроженцами Коско. Помимо храмов, он приказал построить много крепостей на границе с тем, что собирался завоевать, и королевские дома в долинах и в приятных и красивых местах, а также на дорогах, где инки могли бы отдохнуть, когда им представится случай пойти в поход со своими войсками. Он также приказал построить во многих селениях свои хранилища, где бы хранилось продовольствие для тех лет, когда в них будет нужда, чтобы оказать помощь местным жителям.

Он издал многие законы и частные приказания, исходившие из древних обычаев тех провинций, в которых должны были соблюдать их, поскольку все то, что не шло против их идолопоклонства и против общих законов, те короли инки считали правильным использовать среди тех народов, которые в своей древности пользовались этим, чтобы им казалось бы, что их не тиранят, а спасают от животной жизни и дают им жизнь человеческую, оставляя им все, что не шло против естественных законов, которые больше всего остального охраняли инки.

Осуществив визит, на который он затратил три года, он вернулся в свой королевский двор, где провел несколько месяцев в праздниках и радостях, но затем он обсудил со своим братом, который был при нем вторым лицом, и с членами своего совета [необходимость] вернуться . к завоеванию провинций в Чинча-суиу, ибо только в этом направлении оставались полезные земли для завоевания, потому что в Анти-суйу, примыкавшем к снежным Кордильерам, были обнаружены лишь труднодоступные горы. Они договорились, что инка Капак Йупанки возобновит завоевание, поскольку в прошлом походе он так прекрасно засвидетельствовал свое благоразумие и храбрость и другие качества великого капитана; они приказали, чтобы он взял с собой наследного принца, своего племянника, которого звали Инка Йупанки, юношу шестнадцати лет (ибо в том же году его посвятили в рыцари соответственно торжествам Вараку, о которых мы расскажем подробно дальше), чтобы он поупражнялся бы в военном искусстве, пользовавшемся таким уважением у инков. Они снарядили пятьдесят тысяч воинов. Инки, дядя и племянник, вышли с первым легионом; они дошли до большой провинции, именуемой Чукурпу, которая была последним [владением] империи в той округе.

Оттуда они направили обычное требование жителям провинции, именуемой Пинку, а те, видя, что они не смогут оказать сопротивления могуществу инки, а также потому, что знали, сколько блага достается всем их вассалам от их законов и правления, ответили, что с великой радостью принимают [власть] империи инков и их законы. С этим ответом инки вошли в провинцию, и оттуда они направили то же самое требование в остальные близлежащие провинции, среди которых наиболее значительными [369] были Варас, Писко-пампа, Кунчуку. Эти, вместо того чтобы последовать примеру Пинку, поступили совсем по другому, ибо они взбунтовались и обратились [за помощью] друг к другу, отложив в сторону свои личные страсти, чтобы прийти на помощь всеобщей защите; и так они собрались вместе и ответили, заявив, что предпочитают общую для всех смерть, нежели новые законы, и обычаи, и поклонения новым богам; что они не хотели их, ибо очень хорошо чувствовали себя со своими старыми, доставшимися от предков, которые они знали уже много веков назад; что пусть инка удовлетворится тем, что уже тиранит, поскольку под предлогом религиозной ревности он узурпировал владения стольких кураков, которых он покорил и подчинил себе.

Дав этот ответ [и] понимая, что они не смогут оказать сопротивление в открытом сражении силе инки, они договорились отступить в свои крепости, и перенести продовольствие, и разрушить дороги, и защищать труднопроходимые места, которые имелись [там], поспешив осуществить все это с великим старанием и быстротою.

Глава XIII

ИНКА ПОКОРЯЕТ ВЗБУНТОВАВШИЕСЯ ПРОВИНЦИИ ГОЛОДОМ И ВОЕННОЙ ХИТРОСТЬЮ

Высокомерный и бесстыдный ответ противника не вызвал у генерала Капак Йупанки каких-либо колебаний, поскольку он, будучи человеком -благородным, был в одинаковой степени готов к добрым и враждебным словам, а также и делам; однако отнюдь не по этой причине он не стал торопить своих людей; просто он знал, что противники отступили в свои укрепления, и он разделил свое войско на четыре легиона по десять тысяч человек и каждый легион направил к ближайшим к нему крепостям, предупредив, чтобы они не развязывали бы военные действия с противником, а сжимали бы его в окружении и [морили] голодом, пока он не сдастся. А он сам вместе со своим племянником-принцем продолжал наблюдать, чтобы прийти на помощь туда, где она потребуется. А чтобы не испытывать нехватку в провианте, поскольку враги уничтожили его, и иметь возможность вести долгую войну, он приказал направить в соседние с инкой провинции своего брата, чтобы они прислали бы вдвое больше провизии по сравнению с обычным.

С этими мерами предосторожности инка Капак Йупанки стал ждать [начало] военных действий. И они начались и были жесточайшими, со многими убитыми с обеих сторон, потому что враги с великим упорством защищали дороги и труднопроходимые места, откуда они, видя, что инки не атакуют их, делали вылазки и сражались с яростью обреченных, бросаясь на оружие своих противников; и каждая из трех провинций состязались между собой, делали все, что могли, чтобы выказать наибольшую [370] храбрость и решимость и доказать свое превосходство над остальными.

Инки ограничивались тем, что оказывали им сопротивление и ждали, когда голод и другие неудобства войны заставят их сдаться; а когда в полях и в опустошенных селениях они находили жен и детей врагов, ибо они оставляли их, поскольку не могли взять с собою всех, они одаривали их подарками и ласками и давали им еду; и, собирая всех, кого они могли собрать, они направляли их к их отцам и их мужьям, чтобы те знали бы, что они не собирались из них делать пленников, а [хотели] лишь дать им лучшие законы и обычаи. Они делали это также с военной хитростью, чтобы у врагов было бы больше забот по их охране и содержанию, и они оказались бы менее свободными [в своих действиях], чем прежде, когда не было жен и детей и они могли воевать без помех. А также для того, чтобы голод и обессиленные дети ослабляли бы их больше, чем собственные страдания, и чтобы плач жен делал бы мужчин более мягкими, заставляя их терять решимость и ярость, чтобы они поскорее сдались.

Противники не могли не признать благодеяния, которые были оказаны их женам и детям, однако их упрямство и упорство были столь велики, что не оставляли места для благодарности; казалось, что сами благодеяния еще больше ожесточали их.

И так упорствовали одни и другие в [этой] войне пять иди шесть месяцев, пока голод и смерть не прикоснулись к самым слабым людям, т. е. к детям и наиболее хрупким женщинам, и, поскольку оба эти зла продолжали расти и расти, они принудили мужчин задуматься о том, о чем не могла заставить подумать их собственная смерть; и таким образом с общего согласия капитанов и солдат, находившихся в своих крепостях, они избрали послов, которые со всей униженностью направились к инкам и попросили у них прощения за прошлое и предложили свою покорность и вассальную зависимость в будущем.

Инки приняли их с привычным милосердием и самыми мягкими словами, которые они умели говорить, предложив вернуться в свои селения и дома и постараться стать хорошими вассалами, чтобы быть достойными благодеяний инки и иметь его своим господином, и что все прошлое им прощалось, [и] они не будут вспоминать о нем.

Послы вернулись к своим весьма довольные добрыми результатами своего посольства, и, узнав ответ инков, они долго ликовали, и в соответствии с их приказом они вернулись в свои селения, в которых их встретили с лаской и обеспечили всем необходимым; а двойное продовольствие, которое в начале этой войны приказал запросить у своих инка Капак Йупанки, оказалось очень кстати, потому что им обеспечили поверженных врагов, ибо для них был труден тот первый год, поскольку по причине войны погибли все посевы; их обеспечили едой министры, необходимые для отправления правосудия, и для управления имуществом, и для обучения их идолопоклонству. [371]

Глава XIV

ДОБРЫЙ КУРАКА ВАМА-ЧУКУ, И КАК ОН ПОКОРИЛСЯ

В своем завоевании инка пошел дальше; он дошел по окраин огромной провинции, называвшейся Вама-чуку, в которой правил великий господин с тем же именем, считавшийся человеком большой мудрости и благоразумия; он направил ему обычные требования и заявления, предлагая мир и дружбу и улучшение религии, законов и обычаев; ибо действительно у того народа они были жестокими и варварскими; а в своих идолопоклонстве и жертвоприношениях они были самыми дикими, потому что поклонялись разноцветным камням, которые находили в реках и ручьях, похожим на яшму, ибо им казалось, что разные цвета могли соединиться вместе в одном камне только лишь по великому волшебству, которое было в них заложено, и по причине этой глупости они держали их в домах как идолов, оказывая им почтение как божествам; а их жертвоприношения состояли из человеческой плоти и крови. У них не было заселенных селений; они жили в полях, в разбросанных без какого-либо порядка и согласия хижинах; они бродили словно звери. Добрый Вама-чуку хотел изменить все, однако он не решался сделать это, потому что боялся, что его убьют свои, заявив, что он ухудшил их жизнь, проявил пренебрежение к религии и к образу жизни своих предков, и этот страх сдерживал его добрые намерения, и поэтому он с великим удовлетворением принял послание инки.

И, основываясь на своем добром суждении, он ответил, что очень рад тому, что империя инков и ее знамена пришли к границам его земли, ибо благодаря добрым сообщениям, которые он слышал об их вере и добром правлении, он уже многие годы желал его своим королем и господином;

что враждебные провинции, разделявшие их, и желание не разорять их земли не позволили ему [самому] направиться в поисках [инки], чтобы покориться ему и поклоняться как сыну Солнца, и что сейчас, когда его желания исполнились, он принимал его со всем добрым желанием и намерением, которое он испытывал в стремлении стать его вассалом; что он умолял принять его с тем же добрым расположением, с которым он отдавал себя, и пусть ему и его вассалам он окажет те же благодеяния, которые он дарит всем остальным индейцам.

Получив добрый ответ великого Вама-чуку, принц Инка Йупанки и его дядя-генерал вошли в его земли. Курака вышел встречать их с подарками и подношениями всего того, что имелось в его государстве, и, поставив перед ними все это, он со всем почтением стал им поклоняться. Генерал принял его с огромной любезностью и от имени инки, своего брата, воздал ему благодарность за его любовь и добрую волю, а принц приказал дать ему множество одежды, принадлежавшей его отцу, как для [самого] кураки, так и для его родичей, .и начальников, и знатных людей его земли. [372]

Помимо этой милости, которую очень высоко ценили индейцы, они оказали ям покровительство и дали привилегии огромного значения и чести за любовь, которую они проявили к службе инке. И таким образом, Инка Пача-кутек и после те, кто унаследовал ему, всегда проявляли большое уважение и милость к этому Вама-чуку и к его потомкам, и они оказали великие почести его провинции, поскольку она покорилась их империи тем путем, о котором мы рассказали.

После окончания празднеств, которые проводились по причине принятия инки своим господином, великий курака Вама-чуку обратился к генерал-капитану, заявив, что он просит приказать побыстрее подчинить тем же (мирным] путем [остальные] народы его страны, приобщив их к другой лучшей форме [жизни] и улучшив их идолопоклонство, законы и обычаи, ибо он прекрасно понимал, что доставшиеся им от предков были звериными, достойными смеха, по причине чего он жаждал улучшить их, однако не рискнул так поступить, чтобы его люди не убили бы его за пренебрежение к законам своих предшественников; что они, будучи тупыми,, довольствовались тем, что им оставляли старшие [поколения]. Однако, поскольку счастливая судьба привела к нему в его земли инков, детей Солнца, он умолял его улучшить во всем законы и обычаи, ибо они стали теперь их вассалами.

Выслушав его, инка возрадовался и приказал, чтобы жалкие домишки и хижины, разбросанные по полям, были бы сведены в селения с улицами и [многочисленными] жителями; что их следовало создать в наиболее подходящих для этого местах, которые там найдутся. Он приказал провозгласить, чтобы они не признавали бы иного бога, кроме Солнца, и чтобы выбросили бы на улицу разноцветные камни, которые служили им в своих домах идолами, ибо они лучше подходили для мальчишеских игр, нежели для поклонения им взрослых людей; и чтобы они охраняли и соблюдали бы законы и приказания инков, для обучения которых он приказал выделить людей, которые присутствовали бы в каждом селении в качестве учителей этих законов.

(пер. В. А. Кузьмищева)
Текст воспроизведен по изданию: Гарсиласо де ла Вега. История государства инков. Л. Наука. 1974

© текст - Кузьмищев В. А. 1974
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Неверов В. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1974