1

Интимная переписка Феофана Прокоповича с Яковом Марковичем ¹

В «Трудах киевской духовной академии» за 1865 год помещены были, в русском подлиннике или в переводе с латинского, письма Феофана Прокоповича к разным лицам, как важные «материалы для истории русской религиозной и церковной жизни», в которых ярко отражается дух и образ мыслей этого замечательного русского иерарха. «Его личный характер, - говорит издатель г. Терновский, - резко отличался смелостью мысли, любовью к свободе исследования, способностью отрешаться от преданий старины: законодательные меры, составленные по его мысли и при его непосредственном участии, оставил глубокий след в истории русской церкви .и русского духовенства».

Но личный характер Феофана Прокоповича не вполне высказывался в этих его письмах, часто рассчитывавших на целый круг читателей и потому в некоторой мере сдержанных и официальных: и современники дорожили его письмами и передавали их друг другу, как нечто необыкновенное, и сам Феофан ІІрокопович иногда просил получателя письма передать с него копию другим лицам. Но, сдерживая, по возможности, проявление своих мыслей и чувств в самых письмах, Феофан Прокопович с большею откровенностью и задушевностью высказывался в приписках к этим письмам. Таковы именно письма его к другу своему, бунчуковому товарищу Якову Марковичу. Они обыкновенно разделяются на две половины, из коих первая заключает самое письмо, более или менее общего характера, которое могло быть передано и другим лицам, а вторая - приписку о своих частных делах и интересах. Эти приписки не встречались в известных доселе печатных и рукописных сборниках писем Феофана Прокоповича, а потому [449] не помещены и у г. Терновского. Мы нашли их на латинском языке вместе с несколькими не изданными письмами Ф. Прокоповича, в одном рукописном южнорусском сборнике XVIII века, хранящемся в частном музее Т. В. Кибальчича, и издаем их, в той уверенности, что по своему интимному характеру они могут отчасти дать нам ключ к психическому анализу и разгадке характера этого замечательного человека. Достойны сами по себе внимания интересующие обоих друзей предметы, а также некоторые частные сообщаемые Прокоповичем сведения, между прочим о коллекциях и библиотеке Петра І-го.

Письмо к Якову Марковичу, от 13 апреля, 1716 года. Издано. в латинском сборнике: «Epistolае illustrissimi ас rеvеrendissimi Тhеорhаnіs Рrосороwіcz, vаrііs temporibus еt аd vаrіos аmісоа datae, nunс рrіmum іn unum corpus collectae et suo ordine digestae. Typis Universitatis Caesareae Mosquesis, anno 1776, ер. 1.» В нашем сборнике следующая приписка к этому письму:

Благоволи уведомить, кто были спутниками ясновельможного гетмана (ducis)? где ясновельможный гетман останавливался? когда был у царя? и был ли царь у него? был ли царь на обеде у рязанского первосвятителя? посещал ли коллегию? Кого, кроме того, принимал в гости? и у кого был сам в гостях? какие ты посещал храмы и монастыри? что нового из Малой России?

II.

Письмо к Якову Марковичу от 24 мая 1716 года. Издано в латинском сборнике писем Прокоповича, 1776 г. В приписке к этому письму читается следующее:

Монахи эти сербы показались нам хорошими, простыми и смиренными и истинными монахами, на сколько они нам известны: они гостили у нас 8 недель. Итак прошу за них твою вельможность, не откажись помочь им и устроить доступ к славнейшему дворцу (гетманскому?) Может быть придет туда другой монах, серб, который выдает себя за архимандрита; он человечишко негодный, надутый, тщеславный, каким он невольно сам покажет себя пред вашими глазами. Таким бездельникам не советую покровительствовать. Это те, которые из бедного мира изгоняют Христа и с ним все доброе. [500]

Вельможности твоей, господину моему и брату дражайшему, смиренный брат и слуга Феофан, коллегии киево-могилеанской ректор.

В Киев, в коллегии могилеанской.

1716. Мая 24.

III.

Письмо к Якову Марковичу, от 25 мая, 1716 года.

Знатнейший и благороднейший господин Маркович, господин мой и брат во Христе возлюбленнейший! Вот нечто на твои требования: говорю - нечто потому, что желаешь многого, а я представляю немножко. По поводу ответов, которые я дал на посланные тобой предложения, я написал целый трактатец об оправдании. Написал я наскоро и почти беглым шагом, употребив на это дело два дня; посему не удивляйся, если что нибудь изложено будет нестройно и в не надлежащем порядке, равно, если будет что нибудь излишнее и не станет чего нибудь необходимого. Надлежащую книгу о сем предмете мы обещаем в конце нашего богословия, а в каком месте, - сам можешь видеть из оглавления последующих книг, которое ты имеешь в наших трактатах, недавно посланных к тебе. Там постараемся и о методе, и о полноте. Но в исполнении сего нашего обещания мы также уверены, как уверены в завтрашнем дне. Именно мы помним о том спасительнейшем божественном наставлении, которое преподано соименным тебе Апостолом: «аще Господь восхощет и жти будем» (Iак. 4 ст. 15), равно как и о том, что в начале письма мы обещали сказать кратко, между тем, как бы забыв обещание, говорим пространно. Прошу не прогневаться за это; ибо этот грех наш мы извиняем мнением св. Григория Назианзина во 2-м письме к Никовуму. Вот это мнение: «Лаконизм не в том, как ты думаешь, чтобы писать в не многих словах, но малое во многих; таким образом я считаю Гомера краткоглаголивым, а Антимаха - широковещательным: почему? потому, что приписываю длинноту предметам, а не писаниям». Дозде он. Если краткость должна сама за себя говорить, то она не может говорить короче, и однако если тебе покажется, что мы написали много о малом, то просим извинения и больше не беспокоим. Прощай!

Вельможности твоей преданнейший Феофан, коллегии киево-могилеанской ректор.

Киев. В коллегии киево-могилеанской.

1716. Мая 25. [501]

Посылаем 6 книг: апологию английского короля Иакова и объяснение из послания к римлянам, что современная римская апостольская церковь не есть апостольская: это - богословы; потом польскую книгу о лошадях, под названием “Нірріса", математику хорошую Финея Орорция и политику о праве германском, автора Готфрида Гофмана, который учит теперь в Лейпциге сыновей нашего гетмана и недавно прислал мне сию книгу с другими. Твоих двух книг, которые, как ты говоришь, у меня, - я не нахожу у нас и не могу о них припомнить. Посему напиши мне о них пояснее, какие они и когда к нам поступили: тогда, может быть, найдем.

О тех-же книгах, которые посылаю, я упоминаю в другом моем письме, и тебе-же посланном, которое получишь от монаха серба, нашего гостя, честного и простого человека, которого опять поручаю твоей вельможности.

IV.

Письмо к Якову Марковичу, от 30 мая, 1716 года. Издано в латинском Сборнике 1776 г., ер. IV. В нашей рукописи следующая приписка:

Мы слышали, что ты путешествовал в Петербург, - ты слышал, что я страдал продолжительною болезнию; но ни та, ни другая причина не побудила тебя написать что-нибудь в нам. Откуда это молчание? Иные объясняют переменою твоей благорасположенности, чего я менее всего ожидаю. Ибо я знаю, как ты расположен к моему убожеству, не сомневаюсь в дружбе и благосклонности того, кто считает себя как-бы сыном моим и кого я желаю звать братом и не стыжусь называть господином. И так какая-же причина молчания? К извинению твоему, сказал-бы я, что это - общий недостаток, какая-то неохота писать письма и проистекающее отсюда забвение. Признаюсь, что и меня она сильно одолевает. Впрочем, к твоей вельможности я некогда не буду медлителен; и от тебя также по праву ожидаю взаимности в этом, прошу не отвергнуть. И так, напиши нам о своем здоровьи во время прошлого путешествия и об его результатах, и не захочешь-ли написать или поручить мне что другое? Будь здоров, как можно лучше. [502]

Письмо к Якову Марковичу, без даты; но, судя по содержанию, написанное вскоре после предыдущего.

Знатнейший и вельможнейший господин Маркович, мой господин и брат многоуважаемый!

Прошу не удивляться, что в предыдущем письме я спрашивал о твоем молчании; ибо письма твои ко мне, посланные благовременно, я наконец получил только теперь, именно уже после отъезда нашего отца префекта и после отправки моего письма к тебе. Здесь-же вместе прошу прощения в том, что и сам на этот раз могу говорить с тобой весьма мало, - так отовсюду завален множеством работ. Но признаюсь чистосердечно и откровенно, что я так поражен и возбужден твоим ко мне письмом, дышащим одним только Христом, что не могу не ответить тебе теми словами, какия апостол Павел написал в римлянам: Благодарю Бога моего Иисусом Христом о тебе, яко вера твоя возвещается во всем мире. (Римл. 1, ст. 8). Прибавляю и последующее: свидетель ми есть Бог, ему же служу духом моим во благовествовании Сына Его, яко безпрестани память о тебе творю, всегда в молитвах моих моляся, аще убо когда поспешен буду волею Божиею прийти к тебе. Желаю бо видети тя, да некое подам тебе дарование духовное ко утверждению твоему; сие же естъ соутешитися в тебе верою общею твоею и моею. Если мое путешествие не осуществится, то прошу, молю, требую, настаиваю, умоляю Господом нашим Иисусом Христом, удовлетвори нашим желаниям, предприняв, если можно, свое путешествие к нам. Ибо почему, спрашиваю, не можешь выдумать причины или отыскать повод под видом другого дела, которое бы могло привести тебя к нам? Но вы свое лучше знаете: делайте, чтоб исполнить задуманное, и простите нас, если что болтнули без рассуждения. Бог да сохранит тебя, драгоценнейший из всех брат и господин, невредимым, счастливым на войне и в мире, равно и торжествующим в апостольской мантии, и да сохранит как можно долее. Прощай.

Знатнейшего и вельможнейшего панства твоего преданный брат и слуга Феофан, коллегии киево-могилеанскоя ректор.

Что ты написал нам об имеющем прибыть госте, - радуюсь и веселюсь и за эту приятнейшую весть приношу [503] величайшую благодарность. О, если бы ты скоро исполнил обещанное и удовлетворил нашим желаниям! Ибо и я в первом письме моем, посланном через Завратинского, особенно об этом беспокоил тебя. Вот удивительное, как бы условленное согласие наших обоюдных желаний.

С господином Борзаковским, родственником вашим, хотя он тяжко нас оскорбил и вашу расположенность перед многими толковал за ненависть, мы немедленно в охотно примирились, по просьбе знатнейшего господина тестя твоего и по твоей собственной. Для этого весьма достаточно было и твоего одного ходатайства; ибо нет для меня важнее, достойнее и сильнее твоих просьб; да будет так милостив ко мне, грешнику, Господь кровию Сына Своего Господа нашего Иисуса Христа.

Чего от нас требуешь, скоро пришлю; - как некоторыя книги, так и мои ответы. И между прочим посылаю два мои уже преподанные трактаты богословские: 1-й - О творении и промысле, второй - О состоянии первого человека. Полагаю, найдешь в них кое-что обыкновенное, кое-что и любопытное, легкое, трудное, годное, не годное, - разное; наконец, найдешь то, над чем можешь, если угодно, провесть или, может быть, потерять хорошее время. Но прошу панство ваше, благоволи приказать, если угодно, переписать сию рукопись и возвратить ее нам; ибо мы взяли ее у одного ученика, между прочим, для того, чтобы удовлетворить твоим требованиям.

VI.

Письмо к Якову Марковичу, от 19 августа, 1716 года. Издано в Трудах киев. дух. академии, за январь, 1865 года, с пометой 9 августа, 1716 г. В нашем сборнике следующая к нему приписка:

Благородного господина Василия Савицкого особенно рекомендую твоей вельможности. Может быть, это излишне, поелику он очень хорошо тебе известен и приятен. Однако и я говорю, что чувствую. Кажется, он весьма предан тебе, и эконом, и советник, в верный домашний: и нас принял от твоего имени весьма любезно.

Помогите ради любви Христовой оглашенному иудею, и хотя бы жена его не пожелала креститься, однако может быть его женою, если только сама не заупрямится, по учению Апостола [504] 1 Дор. гл. 7., Не сдедуетъ слушать негодяя попа, который, говорят, подстрекает к противному.

И опять о сем единственно прошу, чтобы ты не удостаивал своими учеными беседами неблагодарных бездельников, о которых сам знаешь, что они слепые, дерзкие и не ученые. Еретика человека по первом в втором наказании отрицайся. Не повергай святая псам, не мещи бисера твоего пред свиньями.

VII.

Письмо к Якову Марковичу из С.-Петербурга, от 27 января, 1717 года. С ошибочной и неопределенной датой отпечатано, в русском-переводе, в Трудах киевской: духовной академии за январь 1805 года. В вашем сборнике следующая приписка:

Не поленись написать, не представлялся ли ты, преосвященнейшему предстоятелю рязанскому,. и как он принял тебя? Какой был разговор, обращение и весь прием? Не было ли и обо мне помину?

Прошу, напиши мне об о. Стефане Прибыловиче: где он и что с ним? ибо мне прежде сообщено было, что он обвинен был за ложно приписанную ему Шидловским ересь, если это правда. Этот Шидловский, как был вероломен пред земным царем, так и пред царем небесным, и - раб непотребный.

Между значительными, которые меня любят и глубоко уважают (если не ошибаюсь), суть следующие: сиятельнейший князь Меньшиков, Феодор Матвеевич Апраксин, начальник флота, иначе адмирал; сенатор Иоанн Алексеевич Мусин-Пушкин и первый из сенаторов Яков Феодорович Долгорукий, генерал Григорий Петрович Чернышев. Об о. архимандрите Невском ², который путешествовал с пресветлейшим, хорошо знаю от достовернейших лиц, что он чтитель истины и сильный враг ханжей и всякого суеверия, почему и мне обещают в нем единственного друга, каковым он уже и есть; ибо везде доселе превозносил мое имя и, говорят, ожидал моего прибытия с величайшим желанием. Тоже обещают и о самом пресветлейшем. [505]

Между другими проповедями, которыя я здесь говорил, проповедь на Рождество Христово, в которой в отделе об оправдании положил основанием сие изречение Апостола: немощное закона, в нем-же немоществоваше плотию, Бог Сына Своего посла в подобии плоти греха, и о гресе осуди грех во плоти, да оправдание закона исполнится в нас, и проч. (Римл. 8, ст. 3); ибо я показал, каким образом закон во плоти немоществовал, и каким образом Сын Божий исцелил закон в требуемое законом оправдание исполнил для нас на себе самом: эта, говорю, проповедь принята была с таким восторгом и всеобщим одобрением, что разныя лица открыто превозносят ее разными похвалами, даже к величайшему стыду моему, и все потребовали, чтобы она не медленно была напечатана, и ныне уже в печати. Когда выйдет из печати, пришлю тебе. И так, отсюда светит надежда божественной благодати, имеющей показать свою силу. О, если-бы! О, Боже! О, Христе Боже! Исполни желания наши! Не нам. Господи, не нам, но имени твоему даждь славу! О получении такового успеха молюсь я, грешник; молись и ты непрестанно, любезнейший!

Благоволи написать в Киев к о. Кохановскому и уведомь его, что два его письма получены мною, и что при этом желаю я, чтобы он и еще писал к нам: и я кратко буду писать.

Прошу прислать мне две книги - Финея Орорция и другую: «De horologiis», которую я оставил у господина Савицкого; я их после возвращу вам с другими новыми.

Если будет от вас удобный случай сюда (прошу простить безстыдной скудости), пришли мне сколько нибудь «сивушки»: до того мы здесь бедны, что я не стыжусь писать тебе об этом.

Покорнейше прошу извинить, что я и обременяю тебя многим чтением, и налагаю труд писания.

Когда возвратится из долговременного путешествия пресветлейший, полагаю, что от ясновельможного гетмана последует приветствие. Но едва-ли не сообразнее было-бы, если-бы ты прибыл поздравителем, о чем и советую тебе постараться.

Достопочтенному отцу архимандриту приветствие твое весьма приятно: нисколько не мешает, даже сделаешь хорошее дело, если, еще пославши к нему письмо, подтвердишь свою расположенность. [506]

Что писал ты нам о ваших хороших благоприятелях и хвалителях, за это благодарю; но едва могу верить, не притворныя ли это похвалы. Прошу также, не поленись писать нам, если что нового о нас услышишь, но чрез верного письмоносца и такого, который бы вручил мне письмо в руки.

Прошу прислать книги господина генерала: он просил меня, чтобы я, навестил его дом в качестве гостя; но, обещавшись, я доселе не сделал этого, чтобы он не помянул о книгах.

Его величество, самодержец пресветлейший, предприняв путь в Москву, при самом выезде, отозвавшись обо мне превосходно, приказал также дать мне особенный подарок из своих домашних денег, именно 100 рублей, о чем мы не знали, и уже несколько дней после его отъезда я узнал по случаю и деньги получил из царского дворца,

Сиятельнейший князь Меньшиков, вместе с князем Димитрием и сенатором Петром Матвеевичем Апраксиным и другими вельможами (между ними и господин Шпетак) обедали у меня с удовольствием и благодарностию 15 января. Потом и с теми же гостями мы были 17 января на обеде у отца архимандрита.

Что теперь делается в Москве, я не желал бы, чтобы ты писал мне об этом, поелику не приходится нам знать о том; разве, может быть, что сообщено будет к общему сведению и о чем приказано будет опубликовать ³

VIII.

Письмо к Якову Марковичу от 26 Февраля 1719 года, из Нарвы. Отпечатано в латинском сборнике 1776 года. В нашей рукописи следующая приписка:

По написании сего письма получил я печальное известие о смерти брата моего Нестора: что иное должно делать, как не умерять печаль размышлением о божественном попечении о нас!

IX.

Письмо к Якову Марковичу из Петербурга от 10 мая 1720 года. В русском переводе издано в Трудах киевской [507] духовной академии, за февраль 1865 года, но без точной и определенной даты. В конце письма, по нашей рукописи, следующая приписка:

Вот суета человеческих дел! По написании сего, в тот же день, по прошествии почти пяти часов, скончался о. Михаил, к величайшему вашему прискорбию. Водянкою, так как был толстый, болел 6 недель: сначала ноги опухли; потом, когда врач составил лекарство и несколько раз дал ему пить, опухоль в ногах прошла, но мокрота перешла в живот и от туда бросилась в легкия. Два врача не одинаково определяли пульс и кровь, но предполагали, что он умрет от падения мокроты на грудь. Не было недостатка в медицинской помощи и, после одного и другого сильного пароксизма, мокрота выплевана, и он стал чувствовать себя лучше. Потом опять усилилась болезнь, дыхание сделалось весьма тяжелым, и наконец, в означенный день, в исходе 11-го часа по полудни, не стало человека, в самое полнолуние, когда, по словам врача поляка, чаще умирают страдающие водянкой. Превосходным умом человека (каковыя дарования я обыкновенно ценю выше всего, чему удивляются люди) и светлой простотой я удивительно пользовался и смерть его приписываю своим грехам. Однако нас утешает смерть его, полная спасительной надежды. Ибо когда, по получении известия, что отцу Михаилу хуже, я пришел в нему и спросил, узнает ли меня, он весьма слабым голосом отвечал, что узнает. Приступив к нему укрепить его, я особенно увещевал его касательно двух предметов: во первых, чтобы он не жаловался на свою участь, т. е. на Божественное Провидение, что рано должен умереть, изобразив ему суету жизни и внушив ему, чтобы он предал себя в волю Божию; во вторых, чтобы молился и молясь не отчаевался в божественном к нему чрез Христа милосердии. Когда я говорил ему об этом, он набожно сочувствовал мне движением руки и выражением глаз. Тотчас по моем уходе началась агония, и через 20 минут после моего ухода он скончался. Буди ему вечная память!

Об одном при этом я позабыл. Недалеко от нашего дома есть прекрасный каменный дом, прежде Кикина, теперь - Императора. Там хранится имущество Его Величества, весьма драгоценное: 1) анатомическое, находящееся в многочисленных камерах, которыя наполнены всякими человеческими частями, [508] сберегаемыми в спирте; 2) многия редкости природы, змеи, крокодилы, монстры и проч., побеги кораллов всякого рода, раковины выше всякого удивления, и проч., и проч.; 3) библиотека, доходящая числом до 15-ти тысяч книг. Поэтому и отсюда мы можем получать пособие в литературных занятиях, так как она находится не далеко и открыта для нас во всякое время.

Славнейшего господина Генерального Писаря с любовию приветствую и от души ему соболезную о смерти дорогого сына. Прошу и молю, чтобы всемогущий Бог вознаградил- его за сию утрату всеми другими счастливейшими успехами.

Достопочтеннейшего отца Епифания Тихорского игумена (если не архимандрита, как я наслышан) приветствую усерднейше и прошу для него у вашей вельможности копии с моего письма.

Н. Петров.

Комментарии

1. Бунчуковским товарищем, неизвестным автором «Дневных Записок».

2. Феодосие Янковском

3. Разумеется дело о царевиче Алексее Петровиче. В этой предупреждающей осторожности живо рисуется одна из коренных черт политики Прокопыча.

Текст воспроизведен по изданию: Интимная переписка Феофана Прокоповича с Яковом Марковичем // Киевская старина, № 6. 1882