-

ПИСЬМО ФЕОФАНА ПРОКОПОВИЧА

к Киевскому архиепископу о Братском училищном монастыре

(Печатается по списку, снятому с подлинника и доставленному нам А. И. Ставровским Архиепископом был Рафаил).

Преосвященнейший архиепископ Киевский и Галицкий и Малые России! Мой любезнейший во Христе отче, брате и сослужитель! Как многими преосвященство ваше одолжил мене к благодарствию благодеянии, так не малый ощущаю я на себе долг и к частому ко святыне вашей, о взаимном усердии моем, писанию: но понеже и немощи нередкие и немалочисленные суеты до того мене не допускают, паче всего же известное преосвященства вашего мудролюбие, по которому, не во внешних видах, но в действительной силе сущую братскую любовь познаем, церемониальных переписок не требует. Того ради, не письмом, но сердечною искренностию благодаря, как за прежние, так и за новые, найпаче в недавном времяни, посланному в Киев доместику нашему, и чрез него мне самому, показанные вашей любви знамения, молю законоположника любви Господа, да вашу к смирению моему любовь, своею вседаровитою милостию, преизобильно наградить. При сем не могу и от письменного ответа удержаться, где к тому понуждает мене некое немаловажное от вашей же святыни ведомо мне учиненное дело. Писал ко мне преосвященство ваше, чрез господина Величковского, что училищный у вас монастырь Братский пришол в крайнюю скудость, и таковую, что и к повседневному препитанию не имеют довольства учители [440] и прочии братия, и не могло бы уже место оное в состоянии пребыть, естьли бы особливым святыни вашей презрением снабдеваемо не было. Удивился я и почти ужаснулся, таковою ведомостию; а воспомянув и рассудив вину той немощи, и дивиться престал: помню я, что тамо делалося, во время младых лет моих, при Головчиче, и Гугуревиче и других ректорах! Все маетности братские были в полном содержании (еще бо тогда и оные были во владении, которые после, новым рубежем Польским, стали оторваны). Были же времена весьма приятные: не было войны, не было никаких армейских походов, не слыхали мы тогда, что недород, что голод; а в Братском монастыре такая была во всем нищета, что и воспоминать печально; и я бы ныне не верил, есть ли бы тогда сам не видел: житницы и погреба пусты, никакой из дня на день провизии, никакового припасу не бывало; на всяк день пищу, и то скудную и подлую, на рынке покупали; а и на оную покупку употребляли господа ректоры некую часть денег из годового гетманского подаяния. А какая таковой бедности могла быть причина? Одно только незнание економии; и не одно того незнание, но к тому противные, и разорительные поступки: начальных перадение, леность, дремание, гнусность, да еще при пособии шумных дненощных забав; а подначальных, найпаче посельских старцев, иных непросыпляемое пиянство, а других прилежные кражи, и должных обществу доходов хищения, с великим бесстрашием, [441] когда и смотру и истязания ни откуду неопасались и не ожидали. Долго так монастырь тот, при великом богатстве, был жажден и гладен и хладен, и чюдо воистинну, как устоял! Не скоро потом поставлен економ покойный иеромонах Родович, человек трезвый, догадливый и по всему звания того достойный. И тот час все лучшее пошло: явились съестные и питейные и к другим нуждам потребные припасы; а прежние мизерные из базару покупки воспоминали мы со смехом в притчу. Не долго потом економа оного, видя его бодрость и искусство, переведено на економство к дому архиерейскому в монастырь Софийский, где також дотоль не для чего было ходить в погреба и амбары, и в протчие клети; а училищная обитель в прежнее оскудение возвратилась, и я и другие, которые недвижимых монастыря того имений не ведали, помышляли, что вотчины его на песках только, да на мхах и болотах стоят и тлеют. Одно то иной некой догад нам подавало, что при економстве Родовича воздух был здоровейший. А с тысяща седьмь сот одиннатцатого года, получив я чин ректорский, и потом тщательного наместника, блаженные памяти Епифания, бывшего после Белоградского архиерея, когда только объежжая, осмотрели мы села и деревни, земные и водные угодия, тот час явилось, что Братский монастырь убогим называть грех, а в нем не быть кому сыту, стыд и смех великий. Что же воспоследовало? Хотя и превеликие армеи стояли, хотя еще не весьма и верные городничии (то есть посельские монахи) были; однако ж всего у нас преизобильное было довольство, и не только для своих, но и для подарков многим господам, и для принятия немалых и немалолюдных, да еще и частых гостей. Скоро нужда явилась не один вновь погреб [442] делать и житницу (полатою зовут) великую строить, и слух в народе носился, что в Братском монастыре клад найден. И правда найден, да тот, который пред очима всегда был, да не знаю, как то его затекшии очи не видели. Надеюся, что еще в живых некии обретаются, который по совести сказать могут, что в съестных наипаче и питейных припасах не просто чернечие, но господские были достатки; да и денежные прибыли начали показываться из гуты (то есть стеклянных заводов): в место прежних двенадцати стало приходить по сту рублей в год, кроме стекла, и на домовые потребы и на подарки довольного. Неменыний того доход и из шинков, где в продаже вино горячее, своего хлеба и курения. Ибо как курение, так и продажа без пошлины: новая да знатная корысть была устроена и из вина Волоского так, что одна бута (то есть большая бочка) даровая приходила. Но всего лучшее можеши, преосвященство ваше, получить известие, есть ли изволишь приказать, дабы вам верно показано, сколько где нажинается пшеницы, ячменя, овса, гречихи, проса? Коликое мельничных каменей число имеется? Где, и сколько многие озера, и другие к рыбным ловлям места угодные? Сколько при местечке Стайках медовой десятины и очковых денег? И сверх того имеется ль особливая пасека монастырская? Где, и по колику числу ведер сивухи продается? Что приносить стеклянная гута? А есть ли ей нет, то для чего? Коликое множество на разных местах всякого скота в заводах, и из того плодов молочных, и волны и прочая? Делаются ли из пеньки женскою работою холсты росхожие? Не пусты ль солодовни, которые при нас были всегда не праздные? Сюда надлежать и огородные и содовые слетья, и лесные на дрова и строение непокупные плоты: и все [443] вышеупомянутое имел монастырь не скудно, и со временем мог все то иметь с великим еще прибавлением, когда о нем старание было; как бы мало чего, и то иностранного, покупать оставалася нужда. А понеже в толь печальную скудость пришла обитель оная, как ваше преосвященство пишешь, то мощно знать, что, либо все то крайне студеным нерадением упущено, либо воровскими посельских руками перенимается, либо от части все, а от части оное деется. Чтож Танталу делать, коли он, по среде пищи и пития стоящий, или не хощет, или не может пить и есть? Между тем донесено мне, ор веры достойных человек, якобы Карпиловка с уездом отдается некоему чернцу за сто рублей на откуп: и есть ли то правда, то чего ж надеяться, разве скорого и крайнего разорения и упразднения школ? Да и не обычайная таковая економия достойна великого истязания и наказания: о чем есть ли ясно известимся, молчать нам, яко о публичном воровстве, запретит совесть. Что же бы здесь вместо врачевства употребить надлежало? Не ино что, только сие осталось: известно нам, что преосвященство ваше совершенно економическое искуство, и к произведению того в дело теплую охоту имеешь; известно и то, что святыне вашей к пользе церковной непрестанная належит ревность, и потому к содержанию честных учений всегда горит желание; теми многомощными добродетельми возбужден, нетрудно усмотреть можешь, каковое нужно, к исцелению изнемогающего училищного оного места, лекарство. Надобно быть економу, бодрому, искусному и верному. Надобно всячески возбуждать дремлющих и трезвить пиянствующих; а хищников, яко злейших злодеев, обуздовать, а необуздываемых лишить [444] чина, и на казнь предавать мирскому суду, был бы прилежный во всем смотр, и чувствуемый неминуемого наказания страх; был бы аккуратный инвентар, також приходов и расходов указные книги. Чего там, надеюсь, так много, как много в Которских, или Косачевских лесах цинамонной корицы. И есть ли так, по моему сему мнению и предложению исполнится, то в скором времени фортуна места того мрачное и худое лице пременит на жирное и веселое и возобновится притча, что найдено там некое знатное сокровище, и не будет нужды некиих скудных, да еще и неосновательных подаяний нищенским образом просить. Есть ли же не так, но по обыкновенному гнусному и нерадивому обхождению дело пойдет, или паче как болотная вода тлеть и смердеть станет, то хотя бы всю Украину им отдать, не будет ничего: и таковые паны голодом помрут. Сия от сожалительного к месту оному усердия пишу к преосвященству вашему, надеяся, что святыня ваша не меньше о том сожаление имеешь и, по данной себе власти, все к лучшему привести потщишися. Прочее, непременной братской любви и молитвам святым вручая себе, пребываю преосвященства вашего доброжелательный брат и [336] сослужитель, смиренный Феофан архиепископ Новгородский.

Санктпетербург,
марта 8 дня,
1736 года.

(Писано ровно за 7 месяцев до кончины (Феофан ум. 8 Сент. 1736). Знаменитый сподвижник Петра великого является в этом письме вполне верен своему характеру: ясность в суждениях, практический смысл и нещадная насмешка. Стоит сличить с этим письмом стр. 481-492 исследования П. И. Пекарского: Наука и Литература при Петре великом)

Текст воспроизведен по изданию: Письмо Феофана Прокоповича к киевскому архиепископу о Братском училищном монастыре // Русский архив, № 4. 1865