СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ШВЕДСКОЕ ПОСОЛЬСТВО В РОССИИ В 1674 ГОДУ

I.

Несмотря на заключенный в 1661 году, в Кардисе мир, положивший конец русско-шведской войны, возгоревшейся в царствование Алексея Михайловича, между Россией и Швецией продолжали существовать неприязненные отношения, преимущественно вследствие неисполнения русским правительством некоторых статей Кардисского договора, касавшихся точного определения границ, торговли, и возвращения шведских пленных. Чтобы положить конец взаимным пререканиям, уладить спорные вопросы, направить русскую торговлю в прибалтийские шведские гавани, и посредством заключения оборонительного союза теснее сблизиться с Россией, шведский двор решился, в 1673 году, отправить в Москву особое посольство, состоявшее из государственного советника, графа Густава Оксенширна, эстляндскаго ландрата барона Ганса фон-Тизенгаузена, лифляндскаго ландрата Готарда Будберга, и ассесора комерц-коллегии Иоанна Лилиенгофа.

К этому посольству, в качества военного агента, был прикомандирован молодой артиллерийский капитан Эрик Пальмквист, имевший всего 23 года от рождения, но уже успевший обратить на себя внимание правительства своим солидным образованием, способностями и произведенными им работами по укреплению Риги.

Во время пребывания своего в России вместе с посольством, Пальмквист вел дневник, который представил по возвращении в Швецию королю. Дневник этот, хранящийся в шведском государственном архиве и лишь недавно сделавшийся известным, носит следующее заглавие: «Nagre widh sidste Kongl. Ambassaden till tzaren i Muskou gjorde observationer ofver Rysslandh, des Wager, Pass medh Fastningar [653] och grantzer sammandragne aff Erich Palmquist». (Несколько замечаний о России, о ея дорогах, укреплениях, крепостях и границах, во время последнего королевского посольства к московскому царю. Составлены Эриком Пальмквистом.) К рукописи приложены 28 листов рисунков, карт и планов in-folio, рисованных самим Пальмквистом. В своем обращении к королю, которое служит предисловием к дневнику, автор, между прочим, замечает: «я сам в разных местах тайно наблюдал и рисовал, рискуя собой, а также получал за деньги некоторыя сведения от русских подданных». К России Пальмквист относится вообще неблагосклонно. Он называет русских «нацией недоверчивой, несговорчивой, робкой, но вместе с тем надменной, много о себе воображающей и с презрением относящейся ко всему иностранному.» «Русские, — говорит Пальмквист, — обладают необыкновенной физической крепостью, очень способны к труду, но при этом крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу, до тех пор, пока нужда не заставить их взяться за дело. Ничто не идет более к русскому характеру, как торговать, барышничать, обманывать, потому что честность русского редко может устоять перед деньгами; он так жаден и корыстолюбив, что считает всякую прибыль честной. Русский не имеет понятия о правдивости и видит во лжи только прикрасу; он столь искусно умеет притворяться, что большею частью нужно употребить много усилий, чтобы не быть им обманутым. Русский по природа очень способен ко всем ремеслам и может изворачиваться при самых скудных средствах. Купец, или солдат, отправляясь в дорогу, довольствуются тем, что берут с собой сумку с овсяной мукой, из которой они и приготовляют себе обед, взяв несколько ложек муки и смешав её с водой; такая смесь служит им и напитком и кушаньем.» На основании [654] сведений, собранных им о России, Пальмквист, как бы пророчески указывая на будущее поражение русских под Нарвой, считал себя вправе предсказывать шведскому королю, что «подданные Карла XI, под его предводительством, как в других частях света, так в особенности в восточной страна (т.е. России) найдут достаточно места и матерьяла, чтоб воздвигнуть в вечную славу его величества видный трофей».

В прошлом году, в иллюстрированной шведской газете «Illustrerad Tidning» появилось небольшое извлечение из дневника Пальмквиста, сопровождаемое четырьмя, заимствованными оттуда же, политипажами. Полагая, что читателям «Исторического Вестника» будет небезъинтересно познакомиться с этими ценными не только для шведов, но и для нас, рисунками, мы воспроизводим их здесь в уменьшенной, но точной коши.

Первый рисунок изображает зимний поезд знатной русской боярыни. Тяжелый, массивный возок тянется по глубокому снегу шестью лошадьми, запряженными «гусем». Толпа раболепных слуг окружает экипаж, или помогая лошадям, или готовясь исполнить по первому знаку приказания своей госпожи; встречные люди еще издалека сворачивают в сторону и, почтительно сняв шапки, пропускают мимо себя поезд.

На втором рисунке представлена практиковавшаяся тогда в России «пытка водой». На первый взгляд, по-видимому, безвредная, она была страшно мучительна. Над преступником, крепко привязанным к столбу, утверждался на известной вышине сосуд особого устройства, непрерывно выпускавший из себя крупные капли холодной воды, которыя, с математическою точностью падая на обнаженное темя несчастного, производили нестерпимые страдания.

Третий рисунок изображает тогдашний Николо-Угрешский монастырь, находившийся в 10—15 верстах от Москвы, где [655] обыкновенно иностранные посольства останавливались для небольшого отдыха перед въездом в столицу, а четвертый представляете прием шведского посольства царем Алексеем Михайловичем. В частности, этот последний рисунок имеет несколько погрешностей, так как Пальмквист рисовал его, разумеется, на память, по возвращении с аудиенции (напр., рынды, окружающие трон, представлены, вместо собольих, в горностаевых шапках), но в общем — он верен и характерен.

II.

Шведское посольство отправилось из Стокгольма 21-го августа 1673 года, на военном корабле «Uttern» и, четыре дня спустя, прибыло в Фурусунд, куда в наше время парохода совершают свои рейсы в четыре часа. Простояв здесь около недели по случаю противного ветра, «Uttern» лишь 14-го сентября вошел в Ревельскую гавань. Отдохнув в Ревеле, посольство двинулось далее уже в экипажах и 18-го ноября достигло русской границы, где было встречено царскими приставами, назначенными сопровождать его по России. Переезд через границу совершен был в торжественной процессии, которую замыкала «собственная его королевского величества карета». На каждой станции для посольского поезда заготовлялось 440 лошадей. В Новгороде возникло неожиданное затруднение, едва не принудившее Оксенширна вернуться обратно. До сих пор ни одно шведское посольство не брало с собой «собственной его королевского величества кареты» и в данном случае присутствием ея делалась русским «особая честь». Но оказалось, что ворота, через которыя должен был совершиться въезд посольства в Новгород, были слишком низки для кареты и потому новгородский воевода Шереметев предложил Оксенширну оставить в предместье их громоздкий экипаж и совершить въезд в царской карете. Послы обиделись таким предложением, сочтя его «подрывом репутации шведского короля», и ни за что не хотели расстаться с своей каретой, хотя ширина и высота ворот ясно показывала, что она никак не может протиснуться через них. После долгих споров и объяснений, Шереметев приказал, наконец, разломать ворота настолько, чтобы через них могла свободно пройти «собственная его королевского величества карета». Въехав с обычной церемонией в Новгород, послы прожили в нем до 2-го декабря и затем продолжали дальнейший путь уже беспрекословно в царской карете «со сводчатым балдахином, четырьмя вызолоченными шарами по углам, позолотой снаружи и обитой внутри красным бархатом».

Накануне Рождества, посольство достигло Николо-Угрешского монастыря, построенного, по словам Пальмквиста, [656] «в пестром стиле, составляющем отличительную черту русско-восточных зданий». Приведя себя здесь в порядок, послы двинулись к Москве. В пяти верстах от столицы началась живая изгородь из войска, доходившая до самого города. По левую сторону были расположены 24 полка пехоты с 200 орудий, а по правую кавалерия. Перед каждой ротой стояли трубачи и музыканты с бубнами и свирелями, производившие, по словам Пальмквиста, «страшный шум». Хотя день был очень морозный, посольству пришлось, однако же, двигаться вперед шаг за шагом и оно только в сумерки добралось до Москвы.

У самого города его встретили три царских пристава, которые вышли из своих саней, чтобы приветствовать прибывших от имени государя, так что послам пришлось также вылезти из кареты и выслушивать любезности и отвечать на них под открытым небом, на морозе.

3-го января 1674 года, назначена была торжественная аудиенция послам, но в этот самый день между шведами и русскими возник спор по одному церемониальному вопросу, сделавши аудиенцию невозможной. Русские требовали, чтобы послы вступили в тронную залу без тростей и шпаг и с обнаженной головой. Послы согласились оставить трости и шпаги, но отказались обнажить головы, так как не имели на этот счет инструкций. Напрасно пристава убеждали и доказывали, что «даже послы римского цезаря не [657] являются перед царем на аудиенции с покрытыми головами». Оксенширн упорствовал, выражая сожаление, что «из всего дела ничего не выходит», ибо послов не хотят допустить к аудиенции «с должным его королевскому величеству решпектом и почетом». Таким образом, в этот день аудиенция не состоялась. На следующей день послы стали просить дозволения послать в Швецию гонца, чтобы «повергнуть дело на усмотрение короля». Но русские, раздраженные упорством Оксенширна, были «просто грубы» и не только не разрешили отправки гонца, но приказали стражи никого не выпускать из посольского помещения и никого не впускать туда. Эта мера, которая обыкновенно применялась в России к иностранным послам до получения ими аудиенции, обрушилась весьма неприятно на шведского резидента в Москве, Адольфа Эбершёльда, который случайно находился у послов; задержанный вместе с другими, он принужден был провести ночь на голой скамье.

Раздоры между русскими и шведами продолжали усиливаться, и 6-го числа послам было объявлено царское приказание — на следующий день готовиться к отъезду.

— Это мы готовы сделать, спокойно отвечал Оксенширн и велел укладывать вещи.

Тогда pyccкие сделались уступчивее и разрешили послать гонца в Швецию. Переводчик Самуил Эосандер послан был 15-го января с письмом к Карлу XI; он возвратился в Москву 19-го марта с ответом, что король согласен исполнить требование царя.

30-го марта, аудиенция, наконец, состоялась. Целых три месяца пропали напрасно из-за пустых формальностей, которыя играли столь важную роль в тогдашних дипломатических сношениях.

Прием происходил, по обыкновенно, в Грановитой палате. Торжественное шествие двинулось из посольского дома между двумя рядами стрельцов. Впереди ехал верхом капитан Пальмквист; за ним несли подарки, присланные царю королем, а царице — вдовствующей королевой Гедвигой-Элеонорой. Всех подарков было тридцать два; они состояли из золотых и серебряных вещей (умывальник, сосуды для воды, ваза для конфет, корзины, кубки, стаканы и т.п.). Как особенно дорогие презенты, в дневники упоминаются: «большая художественно сделанная люстра с десятью подсвечниками из массивного серебра», «искусственный фонтан красивой и редкой работы, который бьет воду сам собой». Вдовствующая королева дарила царице различные предметы из «благоуханного дерева алоэ», между прочим, шкатулку с филигранной отделкой и драгоценными камнями, шесть «необыкновенно красивых разрисованных вееров», часы золотые, «прекрасную ночную юбку», «вышитую серебром и синими шелками прекрасную ночную кофту» и «всякие женские галантерейные вещи и раритеты». За подарками ехал маршал посольства Герман фон-Ферзен, потом следовали [658] слуги, канслисты, пастор, переводчики, лекарь, гоф-юнкер, секретари, несшие кредитивные грамоты послов на голубой тафте, пажи, потом сами послы в царской карете, везомой парой вороных коней, и, наконец, «собственная его королевского величества карета», окруженная драбантами.

В приемной комнате, где толпились царедворцы, послов встретил князь Андрей Хилков (Kiltov), проводивши их в тронную залу. Пальмквист, как мы уже заметили выше, сделал довольно точный рисунок этой залы. По стенам висели дорогие тканые обои, на которых были изображены сцены из мифологии и истории; решетчатые окна были украшены нарисованными на стекле портретами в виде медальонов; золотые и серебряные сосуды блистали на покрытых бархатом поставах. Царь сидел на троне, украшенном двуглавым орлом, под богатым балдахином; он держал в руке скипетр, а на голове имел небольшую шапку-корону. В стороне, на особом поставе, лежала держава. По обеим сторонам трона стояли рынды в одеждах, затканных серебром и подбитых мехом, и в высоких меховых шапках.

Послы вступили в тронную залу с непокрытыми головами и остановились в десяти шагах от трона. Затем Оксенширн произнес по-шведски приветствие и прочитал письмо своего государя. Царь встал, спросил о здоровье короля и позволил послам «подойти к своей руке». Оксенширн изложил цель прибытия посольства, а царь велел спросить о здоровье послов. Потом окольничий Артамон Сергеевич Матвеев пересчитал подарки, за которые царь поблагодарил. В то время, как к царской руки подходила посольская свита, была принесена скамья и послов пригласили сесть. Членов посольства от имени царя спрашивали о здоровье, а они благодарили через маршала. По окончании этой церемонии, послы, получив приглашение к царскому столу, удалились.

На другой день после царской аудиенции, между шведами и русскими открылись переговоры. Со стороны русских их вели Матвеев и бояре князья Юрий Алексеевич и Михаил Юрьевич Долгорукие.

— Государь наш Карл XI пришел в совершенный возраст, начал Оксенширн, — и желает быть с царским величеством в крепком союзе. Видя этот союз, посторонние государи будут в страхе. Да и потому союз нужен, что общий всех христиан неприятель, султан турецкий, наступил войною на королевство польское, много городов взял, лучшею и надежнейшею крепостью Каменец-Подольском овладел, а царского величества рубежи от этих стран не в дальнем расстоянии. Как султан узнает, что между вашим и нашим государем заключен союз, то станет опасаться и намерение свое отложит, а король против этого неприятеля будет всегда помогать. [659]

Затем Оксенширн принялся излагать жалобы на неисполнение со стороны русских некоторых статей Кардисского договора.

Начался спор, о чем прежде рассуждать — о союзе, или неисполненных статьях Кардисского договора? Бояре настаивали, что надобно начать с союза; послы возражали, что, не покончивши с прежними договорами, нельзя заключать новых. [660]

— Вы прежде всего начали о союзе, а потом уже сказали о неисполненных статьях договора, так в этом порядки и ведите переговоры, — твердили бояре.

Шведы поспорили, но уступили, стали говорить о союзе против турок и объявили, что король их обещал послать полякам на помощь 5.000 человек войска.

Бояре отвечали, что 5.000 очень мало; «великий государь желает, чтобы король шведский стоял против турка всеми силами заодно, а из-за 5.000 и союза заключать не для чего.

— Но поляки сами больше у нас не просили, — возражали послы.

— Чего у вас поляки просили, до того нам дела нет, говорили бояре, — а теперь пусть король заключит союз с царским величеством стоять против султана всеми своими силами заодно.

Послы объявили, что о таком союзе им договариваться не показано; для заключения подобного союза пусть царь отправляет к королю своих послов.

— Так зачем же вы-то приехали? спрашивали бояре и продолжали: — нам надобен такой союз, чтобы с обеих сторон было по 200.000 войска; наши будут за Днепром и на Дону, а ваши под Каменцом-Подольским, или в другом каком нибудь месте.

В таком роде переговоры продолжались около двух с половиной месяцев совершенно бесплодно. Наконец, после долгих споров, взаимных пререканий, укоров и жалоб, пришли к неясному соглашению и заключили следующий странный договор: «Если царское величество потребуете у королевского величества помощи против недруга с этой стороны моря, то может просить надежно. Также, если королевское величество станет требовать помощи у царского величества против недруга с этой стороны моря, со стороны Ливонии, то может просить надежно». Переговоры о торговых пошлинах и других вопросах, возбужденных послами, были отложены на неопределенное время, и 19-го июня 1674 года послам была дана царем «прощальная аудиенция».

Таким образом, дорого стоившее шведскому правительству посольство Оксенширна возвратилось, вместе с «собственной его королевского величества каретой», домой, не достигнув в сущности никаких результатов и не принеся никакой пользы, за исключением разве «Дневника» Пальмквиста, который в историческом отношении не потерял своего значения и для настоящего времени и издание которого в полном виде было бы весьма желательно.

С. Шубинский.