ВОЙНА И МИР ВАРШАВЫ И МОСКВЫ

Записки Мартина Груневега о поездке в Россию

Водном из писем 1987 года В. В. Дорошенко, один из лучших исследователей русской торговли XVII-XVIII веков, сообщал мне, что со временем изучаемая им проблема станет одной из самых актуальных, а история войн, от которых человечеству грозит если не уничтожение, то «возвращение к уровню неандертальцев», отойдёт на задний план. Если в оценке войн он, фронтовик, прошедший всю Великую Отечественную, был совершенно прав, хотя и заблуждался в прогнозе дальнейшего развития человечества, то мнение Дорошенко об актуальности истории торговли хотелось бы поддержать, в особенности применительно к прошлому Восточной Европы, и в частности взаимоотношений Москвы, Варшавы и Вильно, России (с 1547 года) и Речи Посполитой (с 1569-го).

И часто было неясно, «кто победит в неравном споре — кичливый лях иль верный росс» (Пушкин). Чаша весов клонилась то в одну, то 8 другую сторону, не ликвидируя старых, но порождая новые противоречия, ещё более острые и с более трагическими последствиями. Последний этап Ливонской войны, или вся она, если по-прежнему считать её концом Ям-Запольский мир, завершился победой Речи Посполитой, открыв период мирного, хоть и краткого сосуществования соперничавших ранее государств, предоставивший огромные возможности для развития торговли. По окончании войны, в ходе которой царская казна до 1585 года оставалась должна соседям 70 тысяч польских злотых, торговые сношения стали более регулярными, уже в 1582 году на львовском рынке «московиты», выделявшиеся своими «белыми колпаками», были далеко не редкостью. А посла Речи Посполитой Льва Сапегу в 1584-м сопровождало 200 купцов. При этом к прежним участникам торговли из польских коронных и пограничных с Россией земель ВКЛ присоединились купцы из расположенных юго-западнее волынских и подольских городов, в частности, Львова и Каменца-Подольского. Состав купечества, направлявшегося в Москву, приобрёл ярко выраженный интернациональный характер — большую роль стали играть армяне из двух вышеназванных городов, евреи, греки, немецкие выходцы из ставшего частью Польши в 1466-м ганзейского города Данцига, соответственно превратившегося в Гданьск. Один из последних, Мартин Груневег, которого его мать иронически назвала «великим счетоводом», оставил записки с описанием пути в Москву и пребывания в столице Российского царства с января по август 1585 года 1. Именно в качестве «счетовода» — секретаря он ездил туда с богатым армянским караваном Богдана Ашвадура, принадлежавшего к элите львовских беженцев из Армении, теснимой Османской империей 2.

По пути в Москву Груневег увидел, а спустя много времени (в 1602-1606 годах) описал зримые последствия недавно закончившейся войны — разорённые селения и города. Он, 15-летним подростком в 1577-1578 годах переживший войну польского короля Стефана

Батория с польским городом Гданьском, чудовищно разрушительную для родины Груневега, на всю жизнь сохранил чуткость и внимание к следам сражений, даже если обнаруживал их на чужой территории. Так, об одном из русских пограничных городов — Остре Груневег написал: «Его татары и московиты довели до того, что я должен назвать его уменьшительным именем» (S. 899). Последствия войны были еще более ощутимы в Чернигове, где также находился «деревянный и плохо построенный замочек, покрытый известью, от которого до угла города идёт забор из поставленных жердей». Серьёзно пострадали и церкви, в том числе и древнейшие: среди них «две довольно большие, но стоят непокрытыми, так как во время прошедшей войны с королем Стефаном крыши были сорваны и стреляли со сводов церквей, а средние купола совсем упали» (S. 899-900). В Трубчевске купцам вновь пришлось увидеть следы прошедшей войны: «он был сожжён поляками и стоит почти пустой». Рядом с разрушенной каменной церковью на скорую руку сооружена деревянная (S. 906). В Брянске купцов ждала уже знакомая картина: «В прошлую войну он был почти опустошён поляками, поэтому сейчас в особенности отстраивался замок, который [довольно] велик, его укрепляют и защищают вокруг высоким валом» {S. 911). 21 января караван добрался до Серенска, «который татары так опустошили, что едва осталось 5 домишек». Подобная судьба постигла и города Товарков и Боровск, первый из коих «татары опустошили», а второй — «уничтожили почти полностью» (S. 913). Однако в Боровске, этом традиционно крупном торговом центре на пути к Москве, либо остались, либо заново было поставлено много торговых лавок, сохранились и хорошие церкви (S. 914).

Путь к Москве в основном пролегал по территориям, где еще недавно бушевала война. Ситуация в этом приграничном районе, для охраны которого у Российского царства явно не хватало сил, продолжала оставаться небезопасной. С окончанием Ливонской войны участились грабежи и разбои. В Новгороде-Северском купцы узнали об одном таком случае: «К нам пришёл один человек из Польши (или Руси Польского королевства) из Могилёва и жаловался, что его отец и многие другие были убиты, весь их караван уведён прочь и сам он едва скрылся... Могилёвцы [везли] лук, орехи, корень петрушки только в ближайшие города» (S. 905). Дальнейший путь пролегал через знаменитый грабежами Брынский лес, густой настолько, что через него вела лишь одна дорога, защищённая при въезде и выезде воротами. Однако ворота не помогли — у одного из извозчиков украли пару лошадей. А невдалеке от Троицкого Дорогашанского (Жиздринского) монастыря извозчики подверглись нападению каких-то дворян и чуть не потеряли всех лошадей (S. 912)

Однако дорога готовила торговому каравану и положительные впечатления. В деревню Брыны «мы прибыли... ночью, и, поскольку [39] мы послали заранее [весть], нас приняли сверх меры любезно и позаботились о нас, [снабдив] едой и питьём по желанию. По дороге от начала деревни до постоялого двора были разложены двадцать костров, у которых народ как бы изливал свой восторг на домрах, скрипочках, лирах и свистках. На мостках у постоялого двора играли на свирелях так, что в Данциге не делают этого лучше. Ни одной стране, кажется мне, не свойственны лиры более, чем этой, и почти каждый может играть на них» (S. 912).

Путь в Москву преграждали не только дорожные трудности (в частности, полузамёрэшие реки, переправа через которые требовала наведения временных мостов), но и политика нового российского правительства, неожиданно запретившего въезд в Москву иноземцам. Поэтому армянские купцы, с помощью сотника Василия направив соотечественнику Ариго, находившемуся в Москве, просьбу похлопотать за них, вынуждены были полтора месяца провести в Новгороде-Северском на городском подворье Спасо-Преображенского монастыря и пользоваться щедрым гостеприимством «воеводы Хоростинского» (Андрея Ивановича Хворостинина), совершавшего инспекционный объезд границы: «мы обыкновенно обедали у воеводы, и он ради нас придумывал различные потехи и танцы, всё чрезвычайно дорого — [к] большому уважению [в] городе» (S. 906).

14 января 1585 года, миновав лесистую местность (она запомнилась Груневегу неожиданным ночным посещением их лагеря медведем), Богдан Ашвадур и его спутники встретились с возвращавшимися из Москвы армянами. Те рассказали, что меха, доставшиеся царской казне вместе с сибирским ханом Кучумом, куплены «литовцами» (купцами с территории ВКЛ). Но несмотря на то, что «прибыльное время» явно миновало, караван Ашвадура продолжил движение к Москве.

Наконец 25 января караван вступил в знаменитый город Москву. Груневег, как и полагается купцу, обратил внимание прежде всего на удобства расположения города с точки зрения транспортировки товаров: Москва-река настолько широка, что по ней ходят самые большие комяги, а торговля ведётся вплоть до Турции (S. 915-916). Объём торговли таков, как будто город лежит на море (S. 918). А на живом мосту через Москва-реку устраиваются лавки различных ремесленников и продавцов продовольствия.

Вновь прибывших разместили на Гостином дворе — каравансарае, располагавшемся почти там же, где он находится до нашего времени. Его территория, которую Груневег сравнивал с торуньским рынком, огороженная высоким забором, имела, как показывает приложенный к тексту авторский чертёж, лишь один вход охраняемый сторожем. Двор не вымощен и имеет лишь деревянные мостки. Сюда зимой из больших озёр привозили на санях огромное количество замороженной и просоленной золой (поскольку соли в стране мало) рыбы, а летом на огромной территории двора всякий, кто хотел, демонстрировал своё искусство.

В углу Гостиного двора, слева от входа, находилась огромная каменная кухня с большим количеством очагов и труб, но без всякого освещения и окон. Дневной свет поступал лишь через трубы. Под кухней находился погреб, где можно было укрыться в случае пожара. Двумя сторонами кухня примыкала к забору, а вдоль её внутренних стен располагались лавки. Среди них Груневег выделил лавку собственного хозяина, ближайшую к воротам, а также Мартина Мамонича, знаменитого виленского купца, и знатного киевского купца Мануйлы. Все эти лавки в три раза были больше, чем остальные, примыкавшие и к кухне, и к левой, и к правой от входа внутренним сторонам забора Гостиного двора. Если принять во внимание тщательность Груневега в передаче реалий виденных им архитектурных сооружений, то можно предполагать, что и в данном случае он не ошибся — обычных лавок он изобразил 54. Видимо, той зимой не все они были заполнены.

Что касается самой торговли, то Груневег рассказывал об обычае показывать товары «великому князю», как он по литовско-польскому образцу всё еще называл царя, показывать прежде, чем они поступят в общую продажу. Дела армян пошли видимо очень удачно, тем более, что они торговали в кредит, и Груневег, получивший грамоту на свободное передвижение в городе без сопровождающего пристава, периодически ходил и собирал долги.

Но торговля, как известно, зиждится на принципе: «Не обманешь — не продашь». Отличились и продавцы, и покупатели. Опасаясь нападений разбойников, Ашвадур велел из тюков с хлопчатобумажными тканями вытащить сердцевину, а освободившееся пространство заполнить шёлком. Обман обнаружился при взвешивании товара в Москве. Разница с весом в Брыни, где его впервые взвешивали, привела к запрету торговли из-за неуплаты тамги, и лишь совместные действия купцов из Речи Посполитой и заступничество Бориса Годунова, расположенного к Груневегу (они частенько играли в шахматы), помогли снять этот запрет. Трюк русской покупательницы тоже был связан с шёлком. Одетая как знатная боярыня женщина пришла в лавку Ашвадура в тот момент, когда было полно народа, договорилась с хозяином, что половину денег отдаст тотчас, а вторую через две недели под залог драгоценностей, долго рылась в шелках, выбирая, что ей по вкусу, кусок шёлка спрятала в корзинку. Потом начала торговаться, чтобы литр (300 граммов) шёлка ей дали в качестве бонуса. Получив отказ, авантюристка удалилась. Груневег быстро обнаружил обман, догнал и отобрал ворованное (S. 937-938).

В целом торговля спорилась, и к концу лета армяне собрались в обратный путь. Но задержались, потому что их предшественники, армяне из Каменца-Подольского, выехавшие раньше, подверглись нападению, в результате которого один из хозяев — знатный каменчанин Андрей был убит, а товары захвачены. Ашвадуру пришлось ездить за телом собрата по профессии, а Груневегу организовать погребение на Немецком кладбищем поминальную трапезу, которая по подсчёту «великого счетовода», обошлась в 100 золотых гульденов. Этим печальным эпизодом, который ко всему прочему поставил крест на проекте женитьбы автора на московской девушке 12 лет, завершилось его пребывание в Москве, где ему нравилась пища, где по совету хозяина он собирался обосноваться, где он был обласкан Годуновым, но поразился жестокости законов.

Автор не подвёл итогов поездки в город где он заказал дворцовому художнику миниатюрные иконки, проданные позднее в Молдавии с большой прибылью.

Позволим себе подвести итоги за него. Конечно, в средневековой пословице «Торговать как воевать, кому Бог пособит» есть доля правды, ибо коммерческая деятельность связана с опасностями, в том числе и для жизни торговцев, да ещё после тяжелейшей войны. Пословица подчёркивает лишь роль случая, удачи, которая, как верили в Средневековье, ниспосылается свыше. Войны с их разрушительными последствиями организуются людьми, за которые, как писал Груневег, перелагая историю Тевтонского ордена, они несут ответственность сами, и отступая от заповедей Божьих, приводят свой корабль к крушению. Хотелось бы, чтобы наши народы, разъединяемые враждой всякого рода правителей, как бы те ни назывались (великими князьями, царями, королями, императорами, генсеками или президентами), сумели её преодолеть, а корабли-государства, на которых мы плывём, всегда имели попутный ветер в парусах.

Анна ХОРОШКЕВИЧ, доктор исторических наук


Комментарии

1. Gruneweg М. Die Aufzeichnungen des Dominikaneis ueber seine Familie in Danzig, seine Handelsreisen in Osteuropa und sein Klosterleben in Polen/ Hg. А. Bues;. Deutsches Historisches Institut Warschau. Ouetlen und Darstellungen 19. Bd. 1-4. Wiesbaden. 2008. Рукопись, в середине XX в. заново открытая ныне покойным познанским историком Романом Вальчаком, была проанализирована профессором Анджеем Поппе; доктор исторических наук Я. Д. Исаевич сделал перевод текстов о Львове и Киеве. К сожалению, Вальчаку и Поппе не удалось добиться поддержки советских академических властей для издания интереснейшего сочинения. По нашей с А. Поппе инициативе Немецкий институт в Варшаве во главе С профессором Рексом Рексхойзером с 1997 г. начал подготовку рукописи к изданию. Труд большого интернационального коллектива до печати довела д-р Альмут Бyс.

2. Рассматриваемый фрагмент «Записок» находится во втором томе. Далее страницы издания указываются в тексте.

Текст воспроизведен по изданию: Война и мир Варшавы и Москвы. Записки Мартина Груневега о поездке в Россию // Родина, № 7. 2010

© текст - Хорошкевич А. 2010
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR -
 Николаева Е. В. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Родина. 2010