Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ЯН СТРЕЙС

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Глава I

Повод и случай ко второму путешествию. Сильная буря на море. Прибытие в Тессель. Прибытие в Ярмут. Прибытие в Ливорно. Описание этого города. Пиза и Флоренция. Неожиданная удача и щедрость. Прибытие в Болонью. Ее описание.

Около четырех лет я не трогался с места, пока меня снова не охватила страсть к путешествиям; но это произошло не по моей доброй воле, и я не взвесил всего в полном разуме.

Я сидел в Амстердаме в назначенном месте с тем, чтобы вернуться в Дюргердам, ибо мне не представился случай наняться парусным мастером, хотя я и обращался к посредникам (отвратительному народишку, который пристраивает, покупает и продает людей) и просил о том всех знаковых. Пока я дожидался шаланды, чтобы уехать с ней, пришел Клаас Янс Кетель (Klaas Jansz Ketel) из Дюргердама, который приветствовал меня, и после того, как мы немного поговорили о путешествиях и нашем положении, он спросил меня между прочим, куда я теперь направляюсь. Я пояснил ему, что охотно нанялся бы куда-нибудь старшим парусным мастером, но на этот раз мне не представилось случая. “Хорошо, — сказал он на это, — значит мы удачно встретились, [100] ибо я ищу парусного мастера”. Между тем мы пропустили по доброй чарке водки, и так навеселе я подрядился, а дальше все помутилось, и я не знал, что делаю. Тогда меня отвезли на корабль, где я проспал обед. Тем временем мы отбыли в Тессель раньше, чем я успел проснуться. А когда я проспался, то не знал, где нахожусь; сперва я решил, что нахожусь на корабле Ост-индской компании, но вид судна, на котором я был, навел меня на иные мысли. Наконец, когда я пришел в себя и шкипер рассказал мне, как я попал сюда, то тотчас сообразил, что дело плохо, и раскаялся в том, что наделал под пьяную руку; но шкипер Клаас скоро нашел, чем меня успокоить.

2 декабря 1655 г. мы вышли на флейте, называемом “Геннепский дом”, сначала в Ярмут, в Англию, с тем, чтобы взять там копченую сельдь.

14 декабря мы вышли из Тесселя и 20-го числа оказались у Ярмутских отмелей. Ветер дул навстречу, и на нас налетел такой сильный шторм, что мы не смогли поставить ни одного паруса и были вынуждены положиться на волю божью. И так как буря продолжалась 24 часа, то мы снова очутились близ Тесселя. На наше счастье с нами был лоцман, который хотел отправиться в Ярмут. Он с большой осторожностью провел нас среди непрекращающейся бури через пролив, называемый Испанской Дырой; продолжать путешествие было невозможно, ибо корабль до того забило песком, что ни один насос уже не действовал. В наше судно набралось столько воды, что в короткое время она поднялась до семи футов, и мы не ожидали ничего лучшего, кроме того, что каждое мгновение можем пойти ко дну. Но наконец мы, как уже было сказано, с божьей помощью и осторожным лоцманом в целости и сохранности добрались до гавани, где разгрузили корабль и снова приготовились к отплытию.

28-го мы были в полной готовности и вышли в море при свежем ветре, а 1 января 1656 г. пришли в целости и сохранности к берегам Ярмута.

15 января мы загрузили копчеными сельдями больше половины корабля, после чего снялись с якоря и направили свой путь к Гибралтарскому проливу.

2 февраля мы прошли через него, миновав все опасности, и 10-го в целости и сохранности достигли мола Ливорно. Во время стоянки я поспорил из-за пустяков со шкипером Клаасом Янс Кетелем; мы сцепились друг с другом и оба упали за борт. Наш [101] шкипер был настолько добр, что велел меня вытащить, но так как ему принадлежала власть, то он приказал наложить на меня оковы и засадить на пять дней под стражу. Во время заточения (ибо несчастие никогда не приходит одно) у меня похитили все деньги, составлявшие 116 серебряных дукатонов 28, так что у меня осталось не более двух рейхсталеров, с которыми я должен был продолжать свое путешествие по суше до Венеции.

Ливорно в настоящее время один из лучших приморских городов во всей Италии, который в прежнее время был только деревней; но великие герцоги Тосканы Франческо 29 и Фернандо обратили внимание на хорошее расположение этого места, обнесли его стенами, и с тех пор день ото дня Ливорно рос и укреплялся, и теперь он окружен и защищен пятью хорошими больверками. Рядом выстроили две превосходные цитадели, или замка; один из них охраняет гавань, другой — местность на пути к Пизе. Приблизительно в полутора милях от города построен маяк для предостережения идущих мимо кораблей о том месте, на котором он стоит, о подводном рифе, концы которого далеко выходят на юг и на север, где иногда происходят кораблекрушения; поэтому местность называется Мелория (Malhora), или гибель. Море обрушивается на этот риф с ужасающей силой, и так как волны разбиваются о него и слабеют, то стоянка в гавани для различных кораблей и галер от этого лишь спокойнее и удобнее; поэтому она обычно переполнена, и это приносит немалый доход великому герцогу Тосканы. Издали город красивее, чем внутри, ибо на фронтонах домов изображены морские сражения и другие сцены из истории. Посередине города — превосходный рынок и биржа, где ежедневно собирается много купцов, ибо здесь идет такая большая торговля, как ни в одном итальянском городе. Здесь много зерна, мяса, рыбы и различных других припасов, которые можно получить за небольшую плату, и нет ничего удивительного в том, что сюда заходят все моряки. На краю гавани стоят четыре великана, отлитые из металла, которые представляют собой отца с тремя сыновьями, угнавшими галеру из гавани Ливорно и так далеко уплывшими на ней, что гребцам остальных галер с большим трудом удалось нагнать их. Они были маврами с Варварийского берега, и в память этого события отлиты их изображения из металла. Они поставлены друг против друга с связанными за спиной руками. Когда я был в Ливорно, я зашел в харчевню жены шурина Яна Тиммермана, которая весьма молода и была [102] там хозяйкой, зовут ее Регина. Я подошел к ней и пожелал ей и ее юному сыну счастья, и так как меня разбирало любопытство узнать от нее самой, сколько ей лет, то спросил ее, на что она дала ответ, что ей пошел одиннадцатый год. Муж ее был детина рослый; как великан, и все-таки отважился с такой маленькой девчонкой. Я не могу обойти это молчанием, ибо хорошо знаком с ее мужем и зятем.

Из Ливорно мое путешествие продолжалось на Пизу. Но едва я прошел половину пути, как на меня напали четыре вора или разбойника с большой дороги. Они были верхом, но поспешно соскочили на землю, приставили к моей груди пищаль и сказали: “Поворачивайся, выкладывай все деньги или мы с тобой посчитаемся”. Вместе с тем они меня всего обыскали, но ничего не нашли, отпустили меня и еще дали две кисти винограда. Я спрятал свои два рейхсталера в подкладку куртки и таким образом сберег их.

22-го числа прибыл я в город Пизу, где провел ночь, а следующий день употребил на осмотр города. Он расположен у подножья высокой горы, приблизительно в восьми милях от моря; через него протекает река Арно. Пиза — старинный город, красивый и удобный в торговом отношении; он управляется великим герцогом Тосканы. Там различные великолепные церкви, самая главная — св. Иоанна, и при ней искусно выстроенная башня Кампо-Санто воздвигнута в те времена, когда пизанцы прислали пятьдесят галер на помощь Фридриху Барбароссе 30, собиравшемуся идти в святую землю крестовым походом против неверных. А когда Фридрих Барбаросса утонул, то галеры вернулись, нагруженные землей, взятой из Палестины, на которой построили святое кладбище, или Кампо-Санто. Вечером 23-го я отправился во Флоренцию и проходил по приятным полям и лугам, таким красивым, что трудно представить себе что-нибудь лучшее.

Вечером 26-го я прибыл во Флоренцию — город, расположенный на прекрасной равнине. Там протекает река Арно и делит город на две части, так же как Пизу. С той стороны, где она уходит на запад, тянутся поля, примерно на протяжении сорока миль, радуя глаз и принося немалую пользу. На востоке много приятных холмов, засаженных деревьями, которые большей частью сливаются с Апеннинскими горами; в окружности город равен пяти милям, и он скорее продолговатый, нежели круглый. Воздух во Флоренции чист, прозрачен и благоприятствует рождению светлых и благородных умов. Город орошается или, вернее, [103] делится на две части рекой Арно, через которую переброшено иного красивых мостов.

Он изобилует всем необходимым благодаря плодородию гор и тучности долин, которые его окружают; к этому можно прибавить красивую реку, дворец герцога 31, пространную и обширную область, ее удобное расположение, сообразительность и разум жителей и купцов. И так как нельзя найти рынка, часть которого не принадлежала бы флорентийцам, то папа Климент VI с полным правом назвал их пятой стихией; на всем земном шаре нет другого города (за исключением Рима), где проявило себя столько знаменитых зодчих, живописцев и ваятелей, поэтому здесь так много великолепных дворцов, церквей, произведений искусства, картин и тому подобного, вызывающего изумление. На Новом рынке (Mercato Novo) стоит великолепный дворец, где горожане совершают торговые сделки. Палаццо Медичи каждого приводит в изумление. Такого же изумления достоин и царственный дворец великого герцога, хотя снаружи и не видно, какие прекрасные и драгоценные вещи можно в нем найти. Он построен из красивого мрамора, в нем великолепные покои, картины и различные произведения искусства. Напротив дворца стоит караульня с сотней немецких солдат. Рядом с ней огромная статуя; около дворца великолепный колодец, искусно украшенный мраморными и бронзовыми статуями, которые источают воду. В этом городе много красивых зданий, дворцов, великолепных церквей, часовен и больших монастырей. Много крытых улиц, защищенных от дождя и солнца. Здесь много богоугодных заведений, где заботливо ухаживают за больными и дают им хорошие постели и все необходимое; особенно в госпитале при церкви Alla Nonciata. Среди всех великолепных сооружений, которыми славится Флоренция, к самым лучшим можно отнести дворец или увеселительный замок Pratelino, выстроенный в прежние времена великим герцогом Франческо Медичи. Дворец построен в виде четырехугольника, и при входе видны четыре комнаты в один ряд, так что на всех четырех сторонах расположено 16 комнат. В одной из них стоят две постели: одна для герцога, если он находится здесь, другая для его жены, если он таковую имеет. Остальные комнаты убраны ценными коврами; некоторые из них украшены также золотыми и серебряными тканями с разными трогательными художественно исполненными изображениями. Когда поднимаешься по наружной лестнице дворца, то снова видишь 16 комнат со [104] столь же роскошными постелями; из которых каждая обошлась свыше тысячи крон. От дворца можно дойти до Alla Grotta, весьма красивого свода в виде настоящей горы; внутри помещается колодец. Вокруг колодца расставлены медные змеи, гадюки и ящерицы, столь искусно сделанные, что кажется, будто они живые и дерутся друг с другом. Этот свод по самым скромным подсчетам стоил свыше трехсот тысяч крон; внутри каждой колонны, на которую опирается свод, помещается орган, приводимый в движение водой, отчего сама по себе возникает красивая музыка. Стены усажены кораллами, перламутром и другими камнями, так что стен собственно и не видно; в других местах вставлены красивые мраморные и алебастровые плиты. Когда подходишь к плите или столу, то вода бьет из-под ног фонтаном, а если захочешь избежать этого здесь, тебя встретят тем же в другом месте, и это неизбежное удовольствие для всех, даже самых благородных. Па другой стороне стоит второй свод, называемый гротом Сибиллы. Он выложен кругом красными кораллами и в нем много красивых статуй из мрамора и алебастра; немногим удается зайти сюда незабрызганными; на правой стороне помещается купальня великого герцога со многими отверстиями в полу, через которые проходит тепло, чтобы можно было пропотеть. Рядом находится другой свод, который летом дает прохладу. Там стоит драгоценный мраморный стол и в стороне от него несколько пещер, где охлаждают вино. Неподалеку красивый сад с приятными фонтанами и прудами, со множеством плодов и деревьев. Там также отведено место для различных пород птиц, как-то: страусов, турецких кур, индусских голубей и тому подобных иноземных птиц, которых держит у себя герцог. Тут же растет красивая липа, под которой герцог иногда обедает летом; отсюда видны оба его замка: один — городской, другой — загородный. Против дворца разбит другой сад, где выстроена часовня, в которой часто служат мессу для герцога. Эта часовня круглая, как языческий храм; она отделана и выложена изнутри и снаружи прекрасным кипарисовым деревом. Далее стоит статуя в виде водяного приблизительно в четыре клафтера вышиной; она высечена из белого мрамора, и вода со всех сторон ее стекает в колодец. Можно подняться наверх, где с изумлением слышишь страшный шум и журчанье воды под ногами.

Вообще же Флоренция — могущественный торговый город со всевозможными товарами, но главным образом шелком и бархатом, которыми торгуют самые богатые лавки на Старом мосту, или [105] Понте Веккио. В городе очень много народа, также благодаря постоянному прибытию и отъезду послов различных христианских правителей. Здесь очень хорошо живется тем, у кого туго набит кошелек, и хотя мои денежные дела в то время были плохи, тем не менее я пробыл несколько дней во Флоренции и без всяких затрат, при помощи одного монаха, который встретился мне, когда я шел в церковь св. Марии, осмотрел много достопримечательностей. Он был, как я потом узнал, родом из Гаарлема. Он признал во мне голландца, позвал меня в свой монастырь и спросил, откуда я родом. И когда он убедился, что мы соотечественники, он отнесся ко мне дружески и, узнав о предстоящем мне большом путешествии и малых моих средствах, милостиво одарил меня четырьмя рейхсталерами, которые мне весьма пригодились по дороге в Венецию; иначе без них я бы впал в крайнюю нужду.

Первого марта с большой благодарностью простился я с приветливым монахом и прекрасным городом Флоренцией и отправился через высокие и трудные горы в Болонью, отличный торговый город со множеством народа и съестных припасов. Он лежит у подножья горы под 44° широты. В окружности город равен двум милям, а длина его составляет полмили. Он построен в виде корабля, и башня заменяет мачту. Он окружен стенами, и никогда у болонцев не возникало желания построить еще форт или больверк из опасения, что под предлогом укрепления им вотрут очки, так что Болонья полагается на мужество и храбрость своего народа. Вблизи города протекает большая река Савона, а через самый город река Рено, которая выходит из Феррары. По Рено привозят и сплавляют большую часть товаров. Воздух там почти всегда сырой и теплый, отсюда плодородие окрестных мест, где встречаются тучные нивы и хорошие пастбища, отличное белое вино, большие гладкие маслины и хорошее масло. Рыбы здесь немного, но се привозят из разных мест на рынок; гораздо больше, и даже в изобилии, здесь дичи и мяса, вследствие чего там построены два больших и превосходных погреба для хранения мяса. Здесь приготовляют сосиски (особый сорт мясной колбасы), они славятся во всем христианском мире (к ним подходит глоток доброго вина), и нас хотели уверить, что они сделаны из ослиного мяса; но на их изготовление идет только наилучшая свинина и баранина.

Здесь процветает торговля, главным образом шелковыми товарами, коноплей, квасцами и прочим, чем полна страна. Улицы здесь широкие, и на перекрестках часто встречаются красивые [106] колодцы. Дома снаружи кажутся старыми, внутри же они великолепны, не то, что у испанцев: с виду дворец, а внутри свиной хлеб. Здесь стоит наклонная башня, называемая Гарисенда (Garisenda) весьма искусно выстроенная 32. Далее, здесь много красивых церквей, самых великолепных во всей Италии; в них можно видеть много золотых и серебряных изображений.

 

Глава II

Отъезд из Болоньи и прибытие в Феррару. Я. Я. Стрейса ограбил разбойник. Обобранный приходит в Венецию. Поступает на службу в венецианский флот. Прибытие на остров Занте. Сильная буря между островами Милос и Aгентер. Корабль “Золоченый петух” разбивается о риф. Печальное кораблекрушение. Женщина спасается чудесным образом. Все, кто спасся, переходят на корабль “Свиорис”. Я. Я. Стрейс приезжает в Кандию. Догоняет на тартане венецианскую армаду. Пристают к Митиленам и совершают путешествие в глубь острова. Берут большую добычу и множество съестных припасов. Положение местности. Двести турецких всадников настигают их; они обороняются. Снова возвращаются на корабль.

 

Прожив два дня в Болоньи, я поехал в Феррару, малонаселенный город, бедный съестными припасами; там много пустырей, — верный признак того, что жители не умножаются числом и благосостояние их не растет. Но там много прекрасных строений, большей частью по реке По, которая протекает стороной и наполняет городской ров. Город обнесен сильными больверками, в нем много широких и просторных улиц, по обеим сторонам которых имеются крытые ходы. Помимо этого там нет ничего особо примечательного. Я пробыл там не более половины дня, не захотел проедать денег понапрасну, ибо наступали времена, когда приходилось считать каждый грош.

6-го я отправился в путь на Киоджу и тут на меня напал разбойник, отнявший у меня два рейхсталера, так что мне осталось не более гульдена на дорогу до Венеции.

8-го я наконец дошел до Киоджи, маленького городка, откуда можно было при хорошей погоде увидеть Венецию. Оп расположен у моря, приблизительно в трех милях от Венеции; но здесь очень плохо с съестными припасами, за исключением того, что, отсюда поставляют в Венецию капусту и зелень. Здесь живет много рыбаков и мореплавателей и хороша гавань. Особых [107] достопримечательностей здесь нет, кроме изображения девы Марии с плачущим младенцем на руках, которое там весьма чтут. Я здесь немного задержался, ибо у меня не было денег на муку и масло, и едва хватило на то, чтобы оплатить лодку до Венеции; на оставшиеся деньги я купил съестных припасов. Итак, я добрался до обетованной земли, освободившись от золота, серебра и меди, попросту говоря, без денег. Хороший совет был бы дорог; но так как я решил тотчас же поступить на службу, то рассчитывал получить деньги на руки. С этим я пришел в дом капитана Кроппель. Я застал здесь корабль “Золоченый петух”, командиром которого был Дирк Янс де-Гаан (Dirk Janz de Haan). Он нанял меня парусным мастером за 8 гульденов в месяц. Тем временем корабль снарядили и снабдили всем необходимым, так что он мог войти в состав флота, отправляемого Венецианской республикой против турок в Дарданеллы 33. Дирк Янс поставил командиром своего сына, а сам отправился домой сухим путем.

10 апреля вышли мы на парусах из Венеции вместе с большим кораблем “Св. Иорис”, которым командовал тогда Курт Аделаар (Coert Adelaar), адмирал из Дании, недавно умерший. Мы шли по заливу, подняв паруса, с попутным ветром.

20-го мы дошли до острова Занте, где запаслись водой и погрузили несколько бочонков вина. Оно здесь очень хорошее, доброе и дешевое, один барилль (мера или Fustagie из 40 кувшинов) 34 стоит не более одного скудо 35. В армии мы продавали его за шесть рейхсталеров.

22-го мы отбыли с Занте и держали путь к острову Милосу, куда дошли 5 мая, но не пристали к нему, ибо прошли к Аргентеро. Здесь мы стали на якорь позади “Св. Иориса”, но слишком близко от Аргентеро, где весьма илистое дно, что внушило нам довольно большие опасения; тем более, что если бы мы сели несколько глубже, нам с трудом удалось бы сняться. Вскоре разразилась такая ужасная буря, что нас бросало из стороны в сторону, наши снасти и паруса разлетелись, как камыши, ветер гнал нас к берегу, и мы не могли избежать этого, сколько бы ни приложили труда и усилий. Увидав это, капитан Курт Аделаар тотчас спустил лодку с пятью или шестью матросами и велел переправить в нее на веревках только одного из благороднейших дворян, начальника, а остальные дворяне остались на нашем корабле с сотней солдат и матросов. Вскоре после того сильный порыв бури бросил корабль на риф и он тотчас же разбился на тысячу кусков, [108] и нельзя ни словом, ни пером описать; с какой быстротой тяжелый корабль, как лодка, поднялся над водой, чтобы разлететься на куски. Каждый старался спастись. Шкипер Питер и я сидели на большой мачте, но недолго могли на ней удержаться; она была неустойчива и вертелась; потом мы оставили ее и высматривали себе другой обломок, и на наше счастье приплыла нам навстречу большая дверь, за которую мы ухватились и добрались до суши. Еще человек девять добрались с большим трудом до берега вместе с женой венецианского капитана, с которой сорвало всю одежду, и ее выбросило голой; кроме того ее тело было до такой степени изранено гвоздями и занозами, что у нее оказалось более пятидесяти ран и повреждений. Муж ее погиб. Вскоре после кораблекрушения к берегу прибило ящики и постельные принадлежности, и мы прикрыли тряпьем жену капитана, ибо было весьма холодно. На нашем корабле была также солдатка на последнем месяце беременности; она крепко держалась за обломок и пробыла так полтора дня, мы ее сняли еще живой, и она по-видимому дольше не продержалась бы. Она сильно простудилась и была бледна, как смерть. Мы отвезли несчастную женщину па корабль “Св. Иорис”, и едва прибыв туда, она произвела на свет ребенка. Мы прислуживали ей, как умели, и когда море выбросило добро остальных женщин, то мы одели обеих. На нашем корабле были жены четырех капитанов и эта женщина; три остальные погибли. Когда люди немного отдохнули, мы отправились на корабль “Св. Иорис” и продолжали путь до Кандии, куда прибыли в целости и сохранности, и так как съестные припасы значительно уменьшились из-за продолжительного плавания и оттого, что экипаж увеличился на 21 человек, то мы попросили губернатора, чтобы он пришел нам на помощь. Но Кандия в то время имела так мало припасов, что мы ничего не получили. Поэтому мы обратились с покорнейшей просьбой предоставить нам тартану 36 с тем, чтобы мы могли нагнать флот, на что губернатор согласился и тотчас же дал распоряжение шкиперу, чтобы доставить нас и еще пятнадцать человек в армию, что тот немедленно привел в исполнение, ибо корабль его уже был нагружен различными военными припасами.

3 мая мы вышли на парусах и каждый получил по два фунта хлеба, ибо полагали, что нам на худой конец надо будет десять дней, чтобы догнать флот. 8 числа мы были вблизи Смирнского залива, недалеко от Митилен или Лесбоса, где наша пища оказалась съеденной; поэтому мы решили зайти в гавань посмотреть, [109] не найдется ли там чего-нибудь съестного, хотя остров Митилены и принадлежал туркам. Голод и нужда дали нам мужество, спасаясь от одной опасности, рискнуть на другую. Увидав несколько коров, мы, недолго думая, захватили эту добычу; двенадцать немцев и пятнадцать греков, находившихся на тартане, хорошо вооруженные, поспешно сошли на берег, схватили шесть коров за рога и втащили без всякого с их стороны сопротивления. Доброе начало воодушевило нас поискать большего счастья. Тогда мы зашли примерно на милю в глубь острова до маленькой деревушки в 10 или 12 домов; в ней не оказалось ни одного человека, да мы их особенно и не искали, но зато нашли там всяческие припасы, как-то: муку, масло, сыр, мед, вино, растительное масло и т. д. Все это нам было кстати. И подобно тому как несчастье следует за несчастьем, так было здесь со счастьем, ибо мы заметили стадо в 20 ослов, как бы ниспосланных для того, чтобы стать нашей добычей. Мы тотчас изловили их, нагрузили и погнали к лодке. Неподалеку стоял замок, куда по нашему предположению скрылись люди из страха перед нами. От этого замка шла прямая дорога до гавани; вдоль нее лежали земельные участки, отделенные друг от друга стенами, сложенными из камней. Без всякой помехи прошли мы добрую часть пути, и приблизительно на полдороге за нами погнался отряд из двухсот всадников. Я первый заметил их и крикнул: “Эй, люди, на нас надвигается враг, будем стойко держаться друг около друга, ибо, ежели мы расстроимся и разбежимся, то все погибнем”. Турки тем временем приближались к нам; мы оставили одного с ослами с тем, чтобы он гнал их вперед. Наступило время подумать об обороне, иначе, если бы мы еще промедлили, было бы слишком поздно; турки так близко подошли к нам, что мы могли рассмотреть их лица. Мы сошли с дороги и перепрыгнули через груду камней, которая служила нам бруствером и вместе с тем мешала всадникам добраться до нас. Нужда и положение, в каком мы очутились, сделали меня военачальником, ибо греки (хотя они и вооруженные) не знали дисциплины, а наши также были мало осведомлены в этом деле. Я отдал приказ, чтобы стреляли не все сразу, а по пяти человек, и не раньше, чем увидят противника, чтобы тем вернее попасть. Затем турки напали на нас, и впереди ехал их начальник, который был мавром; он и еще трое скоро свалились с лошадей (ибо мы дали залп по их авангарду). После того мы дали второй залп, от которого свалилось двадцать человек, что развеселило нас и повергло [110] в уныние врагов, так что они обратились в бегство. Помимо упомянутого бруствера у нас было большое преимущество — длинные мушкеты, из которых мы их разили, а у них не было ничего, кроме легких карабинов, из которых можно было стрелять только на небольшом расстоянии. Когда они отступили и были уже довольно далеко, мы в строгом порядке по четыре в ряд тронулись в путь. Когда турки это увидели, то снова поспешили напасть на нас, намереваясь разъединить ваши ряды, внести беспорядок и таким образом покончить с нами. Однако мы, не струсив, обернулись и храбро двинулись на них, пока не подпустили их па расстояние выстрела, а затем: “Эй, люди, огонь!” И когда первый ряд дал выстрел, то отступил назад, чтобы приготовиться к новому, но так, что мы не отступили ни на шаг. В этой схватке мы видели, как некоторые падали с лошадей, и так как мы не отступили, то враг вторично обратился в бегство, пока не стал недосягаемый для выстрелов. Тем временем мы погнали вперед ослов и следовали за ними сомкнутыми рядами. Турки сделали то же самое, и казалось, что они решили настигнуть нас и напасть, когда мы будем перетаскивать добро на корабль. Но когда мы добрались до нашей тартаны, мужество оставило их, и конечно если бы они подошли, то мы бы приветствовали их, помимо мушкетов, еще из четырех металлических пушек. Итак, мы удержали свою добычу, и у нас было только двое убитых и трое раненых.

 

Глава III

Прибытие в Монте-Санто и Трою. Я. Я. Стрейс переходит на корабль “Маленькая принцесса”. Галеры беев присоединяются к турецкой армии. Английский корабль попадает к туркам, храбро защищается и сгорает. Я. Я. Стрейса обращают в рабство. Попадает на галеру вместе со старые русским. Советуются о бегстве. Бросаются в воду, их замечают. Русского ранят стрелой. Оба попадают в венецианскую армию.

 

Числа 9-го, когда все было готово, мы с радостью вышли на парусах из Митилен и быстро дошли до Монте-Санто, или Святой горы, получившей свое наименование потому, что дьявол искушал на ней Христа и показывал ему отсюда все сокровища мира.

12-го мы вошли в Константинопольский пролив и у мыса Трои (Тrоуеn) встретились с венецианской армией; там мы видели [111] еще сохранившиеся ворота и разрушенные стены; в остальном теперь это только деревня.

Упомянутые ворота сделаны из прекрасного белого мрамора. Мы видели также основание городских стен, которые состояли из семи галерей, не отделенных друг от друга, но сплетавшихся наподобие венка. На берегу было расположено много траншей или, скорее, крытых дорог, наряду с шанцем, насыпанным турками.

14-го нас распределили по кораблям, и я стал парусным мастером на “Маленькой принцессе”.

Между тем мы заметили галеры беев 37; но когда они увидели, что мы пришли раньше их и вход в канал уже занят, то поплыли наискось по направлению к греческому берегу, где они остановились с двадцатью двумя красивыми галерами.

16-го числа из Санто вышел английский корабль, называемый “Midleton”, чтобы доставить весла, хлеб и все прочее, что необходимо для армии. Когда корабль подошел к Дарданеллам, упомянутые галеры беев приблизились к его борту. Заметив это, мы поспешили туда, ибо стояли ближе всех; но было так тихо, что паруса свисали с мачт, что было большим преимуществом для галер, которые, не переставая, стреляли по англичанам; но те держались с большой храбростью, ибо видели, что мы готовы придти им на помощь. Турки тем временем завладели кормой, но англичане скоро прогнали их, взорвав всех перебравшихся через борт, отчего сгорел весь корабль. Тут мы увидели, как матросы прыгали за борт, а турки вылавливали их и обращали в рабство. Но прежде чем броситься в воду, они храбро стреляли по туркам, хотя почти вся верхняя часть их судна и большая мачта совсем сгорели. Повар и старший боцман взобрались на мачту, которая свалилась в воду, и укрылись под парусами, и таким образом им удалось избежать смерти и неволи. На этом судне также была англичанка, которая торговала в Венеции пивом и вином, и потому была известна всем; ее обычно звали матушка Пентерс. Она умерла, а ее мужа поймали и обратили в рабство. Они намеревались торговать в армии табаком и водкой. На корабле было 36 пушек и 60 человек; из них большая часть утонула и сгорела, и примерно через полчаса после того мы выловили несколько утопленников. После стычки под Дарданеллами мы узнали от некоторых пленных с галер беев, что им, туркам, так досталось, что они раскаивались в нападении на английский корабль, ибо [112] потеряли свыше пятисот человек, при большом числе раненых у не считая повреждений, нанесенных галерам.

Пока мы стояли у Константинопольского, или Дарданелльского, пролива, у нас было мало свежей пищи, и мы мучались от цинги. Нам приходилось брать пресную воду из реки у мыса Трои не без опасности для жизни и страха попасть в тюрьму, ибо там были скрыты турецкие траншеи, откуда турки неожиданно нападали на нас. Однажды я должен был вместе с семью товарищами отправиться на лодке за водой; когда мы добрались до Трои, то приметили несколько виноградников, и нам очень захотелось чего-нибудь свежего; но так как надо было пройти не менее получаса в глубь острова и подвергнуться опасности быть пойманными, то мы бросили жребий на одного из восьми; жребий достался мне, и я, оглядевшись вокруг и не увидав ни одного турка, отважно двинулся в путь по направлению к виноградникам. Как только я добежал до места и руки мои принялись рвать, а рот пробовать, я услышал шум, оглянулся и увидел, что между мной и берегом со всех сторон выскочили турки из пещер и скрытых окопов.

Наши только что сошли на берег и наполняли бочонки водой; турки отправились туда и хотели отрезать им путь, но наши, взлезли в лодку, оттащили ее веревкой от берега и добрались до мели, где и застряли. У лих были с собой две пушки, из которых они храбро палили по туркам дробью и произвели такие опустошения, что туркам пришлось отступить. Тем временем я схоронился, ибо путь был отрезан, и нельзя было добраться до берега. И так я стоял, как бедный грешник перед судьею, и ожидал со страхом и трепетом, чем это кончится, ибо было бы величайшей глупостью выступить против такого множества. Недолго пробыл я в страхе в этом винограднике, ибо турки взяли меня в плен, и виноград, который я едва попробовал, оказался для меня весьма горьким. Для начала меня отвели в то место, где прежде стояла Троя, а неподалеку построены цитадели, или крепости, расположенные друг против друга, которые замыкают вход в Дарданеллы. Затем меня отправили на галеру, где было пятьсот рабов; с меня сняли платье, обрезали мне волосы, и голым, только в тонких полотняных подштанниках, посадили за весла, с которыми мы вшестером управлялись. Меня приковали к московиту, который уже более двадцати четырех лет пробыл на галере, ибо помимо несчастья попасть в рабство, что предстоит всем иноземцам, [113] состоящим на службе в венецианской армии и взятым в плен, их ждет вечная неволя, от которой султан не позволяет откупиться никакими деньгами. Мне такой обычай не особенно нравился, но тем не менее пришлось терпеливо покориться.

Шесть недель просидел я на галере не без тяжких наказаний плетью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру. Если даже я или кто иной гребли ловко и изо всех сил, жестокий палач бил всех без разбору, считая непорядком, если он не слышит чьих-нибудь криков. Такая жизнь стала мне весьма противна. Мой товарищ, русский, часто уговаривал меня бежать, к чему у меня было желание, но путь никогда не был свободен, и что-нибудь все время стояло на дороге. Кроме того венецианская армия находилась на расстоянии двух часов от нас, и берег бдительно охранялся турками. Этот русский уже несколько раз пытался бежать; но его каждый раз настигали, вследствие чего он потерял уже уши и нос. Это нагнало на меня страх, однако он придал мне бодрости следующими словами: “Что же, ты предпочитаешь навсегда остаться в дураках, чем отважиться потерять что-нибудь ради свободы? И если случится так что нас сразу поймают, то вся вина падет на меня, а ты отделаешься ударами по пяткам; что же касается меня, то они поклялись, что сожгут меня в случае нового побега; но я скорее умру, чем позволю этим чертовым собакам мучить и пытать меня. Нужна большая решимость, если хочешь добиться чего-нибудь значительного, а разве существует более прекрасное и лучшее сокровище, нежели свобода?”. Эти и подобные речи склонили меня к тому, что я согласился на побег. Русский, который научился всем уловкам, задолго до того побывал в Константинополе, купил там напильник и зашил его в свою куртку. Он всегда имел при себе кремень и восковую свечу, чтобы можно было на случай нужды работать в любое время, даже ночью.

Однажды в четыре часа после обеда нас, рабов, отпустили взять воды в наши сосуды. Когда мы вышли на берег, то отошли немного вглубь, еще прикованные друг к другу. Тем временем пошел сильный дождь. Мы зашли в покинутую хижину, и так как наступила ночь, то мой товарищ высек огонь, зажег восковую свечу и начал пилить, пока не разъединил нас, после чего мы обратились в бегство. Ночь весьма благоприятствовала нам, ибо было темно, и нам удалось незамеченными добраться до берега за час до рассвета. Там мы увидели множество палаток. Сильный дождь [114] согнал часовых с их постов, и мы прошли среди них, прежде чем кто-нибудь заметил это. Но когда мы поплыли и зашевелились в воде; они нас открыли и выпустили нам вслед множество стрел, так как благодаря сильному дождю не могли употребить в дело огнестрельное оружие. Они нас заметили потому; что при малейшем движении вода загоралась огнем от находящейся в ней соли; поэтому они заметили нас и стреляли так, что стрелы ложились совсем рядом, а одна из них даже попала московиту в задницу, но он продолжал плыть, пока мы не вышли из-под обстрела; тогда я хотел вытащить из него стрелу, но бедняга жалобно закричал: “Оставь ее там, оставь! Это стрела с зазубринами, так ты убьешь меня в тысячу раз скорее”. И бедняга должен был; проплыть со своим острым хвостом без перьев еще две мили, прежде чем мы добрались до венецианского флота. Течение здесь быстрое, и у нас не хватило бы сил продержаться, если бы нас не несло все время боковым течением. Наконец рано утром мы добрались, до корабля “Авраамово жертвоприношение”, который нас подобрал, и где у товарища вырезали из задницы стрелу, проникшую до кости, и нужна была большая осторожность, чтобы извлечь ее, тем более, что она вонзилась сбоку. На стреле было восемь зазубрин, но московит скоро вылечился, и мы благодарили бога за счастье, что избавились от тех бешеных псов.

 

 

Глава IV

Их приводят к генералу. Приказ для воодушевления войска. Число венецианских кораблей и галер. Имена офицеров. Мальтийцы присоединяются к армии. Появление турецкого флота. Галеры беев хотят прорваться. Мальтийцы мешают им. Турки выставляют две батареи. Ужасная стрельба из пушек в течение трех дней. Ветер благоприятствует туркам, но они уклоняются. Неизменная храбрость венецианцев. Турки падают духом.

 

На рассвете 24 июля мы добрались до кораблей, а около восьми часов утра меня привели в генералу, которому я рассказал о бывшем со мной несчастьи и о слухе, прошедшем по всему турецкому флоту, что они как раз сегодня должны произвести нападение, что они не сомневаются в успехе, и каждый уже подсчитал, сколько ему достанется кораблей, рабов и добычи, вследствие чего они так настойчиво рвутся [115] в бой. Генерал поблагодарил меня за сообщение, пожаловал нам обоим пятьдесят рейхсталеров и велел приготовиться к бою. По его распоряжению к мачте прибили объявление, согласно которому всем была обещана свобода грабить, а полковникам, капитанам и начальникам запрещалось под страхом наказания отбирать у солдат добычу, что придало им особое мужество и бодрость.

Сначала венецианский флот был весьма слаб, но когда к нему примкнули мальтийцы 38 и несколько венецианских кораблей, то он стал весьма силен, включая 28 военных кораблей, 24 галеры и 7 галеасов 39 под командой генерала Лоренцо Марчелло (Lorenzo Marcello).

Остальные начальники:

 

Барбаро Бадуро (Barbaro Badoer) — проведитор армии,

Джузеппо Моресини (Joseppo Moresini) — адмирал галеасов,

Антонио Барбаро (Anthonio Barbaro) — начальник гавани,

Цуанни Марчелло (Zuanni Marcello) — лейтенант генерала и капитан одного галеаса 40.

В течение целого месяца мы искали и поджидали турецкую армию, полагая, что она выйдет в море из Константинополя. Тем временем к венецианскому флоту присоединились мальтийские галеры под флагом приора из Рокеля (Rochel).

Силы турок тогда исчислялись в 28 военных кораблей, 60 галер, из них 22 беев и 9 галеасов. В их флоте было много войска, хорошо снабженного амуницией, и 23 июня они вышли на всех парусах в Дарданелльский пролив, намереваясь прорваться к греческим островам или в другие места архипелага. Как только венецианцы это увидели, то двинулись против них, насколько это было возможно, в полном и добром порядке, хотя мальтийцы и дали понять, что не хотят стать под командование венецианцев и желают сами по своему усмотрению вести свои галеры.

24-го турки все еще стояли у берега; большим преимуществом и защитой были для них две крепости, построенные у входа в Константинопольский, или Дарданелльский пролив, откуда все время палили по венецианцам. Чтобы нанести им больший урон, они поспешно выставили две батареи, одну на правом берегу, у Варварии, со стороны Анатолии, другую со стороны Греции, откуда они обстреливали венецианские корабли, намереваясь разъединить их и прорваться. [116]

Три дня продолжалась стрельба с обеих сторон, и в ней превзошел всех адмиральский венецианский корабль, на котором были подняты самые главные флаги, вследствие чего он подвергся самому жестокому нападению, ибо турки метали из крепостей такими большими и тяжелыми камнями, что они, как быки, падали в воду и на корабли, а жерла пушек в крепостях были шириной с целую пивную бочку. Одним выстрелом сразу убило трех человек, стоявших близ генерала Лоренцо Марчелло; и хотя это не предвещало ничего доброго, тем не менее весь христианский флот оставался в полном порядке и с нетерпением ждал армию султана. Наконец утром 26 июня она решительно двинулась против нас в полном боевом порядке и с таким отвратительным криком, что мы не могли ни слышать, ни понимать друг друга. Турецкие корабли и галеры были набиты народом, так что они сами мешали друг другу.

Большим преимуществом для них был северный ветер, тогда как венецианцы стояли против ветра и у них не было никаких преимуществ. Тем не менее ни генерал Марчелло, ни его флот нимало не уклонились, но, наоборот, в пример другим он стал во главе и в середине кораблей и галер, построившихся в форме полумесяца, с нетерпением ожидая турецкий полумесяц. Но они не переставали стрелять, а ветер и течение не давали нам возможности к ним подступиться, что также мешало галерам беев, ибо им пришлось остаться на своем месте. Венецианцы наконец напрягли все силы, чтобы подойти ближе к неверным, и устремились, как подобает храбрым воинам, к берегу, куда их не подпускало скорее течение, чем ветер. Турки тем временем открыли сильный огонь по зашедшему вперед кораблю Марко Бембо (Маrсо Bembo), так что на нем все трещало; так же суда Лацаро Мочениго (Lazaro Mocenigo), Джироламо Малипьеро (Gerolamo Malipiero), которых поддерживал принц пармский. Но благороднее всего держался капитан Бернардо Брагадино на фрегате “Контарина”, на котором в то время находился и я. Никто не обращал внимания на залпы турок, а только старались изо всех сил подойти к ним вплотную. То же самое было на всех нидерландских кораблях, которые надеялись таким образом вызвать турок на решительную битву, и хотя, как уже сказано, ветер был на их стороне, тем не менее они уклонялись и шли, подняв паруса, по излучине канала, между крепостью Анатолией и [117] Варварийским берегом, где стали на якорь, полагал, что крепость даст им надежную защиту.

 

Глава V

Ветер способствует венецианцам. Турки обращены в бегство. Им отрезают путь. Мужество, проявленное галерами беев. Убивают генерала Марчелло. Мужество Лацаро Мочениго, который потерял глаз. Взрывают корабли “Щит Нассау”, “Давид и Голиаф”. Турецкий адмиральский корабль сдается. Окончательное, беспорядочное бегство турок. Их полное поражение. Потери обеих сторон.

 

 

Тем временем христианское войско на своих кораблях настойчиво боролось с ветром и течением, чтобы напасть на турок; но, убедившись, что все усилия напрасны, долгое время ничего не могло предпринять, и только на грохот их пушек отвечало тем же до тех пор, пока ветер не переменился и господь бог не простер над нами свою милостивую руку и не дал своего благословения, точно так же, как это было примерно сто лет тому назад в доблестной морском сражении в Лепантинской бухте под начальством Дон-Жуана Австрийского 41. Ветер сначала благоприятствовал туркам, а когда они столкнулись с христианами, бог переменил ветер в ущерб неверным, и христиане одержали величайшую победу, о которой будут говорить до скончания света. То же самое произошло и здесь: как только генерал Марчелло заметил, что ветер слегка переменился к югу, то сразу же отдал приказ всему флоту ринуться на турок, что тотчас было приведено в исполнение, подняв все паруса и налегши на весла. Турки были так испуганы, что многие прыгали за борт, ибо ветер дул им в лицо. Это привело их в такой страх и замешательство, что они не знали, куда им деваться. Они подплывали на кораблях к самому берегу и соскакивали на него, чтобы спасти свою жизнь, но тщетно, ибо течение относило их к морю, так что весь пролив был покрыт людьми, в том числе было много рабов из христиан, которых венецианцы вылавливали на маленьких судах. Тем временем турки бежали без оглядки и старались, налегая на весла, увести свои большие корабли, которые продолжали обстреливать венецианские суда, а галеры защищали их. Но “Лев св. Марка” так неумолимо преследовал их, что от него укрылось только 14 судов, схоронившихся близ крепостей. Отважным показал себя Лацаро Марчелло на [118] “Султании”, корабле, незадолго перед тем отнятом у туров; он отрезал им путь и стал обстреливать их. Тем временем генерал Марчелло, врезавшись в середину, нарушил порядок турецкой армии, но сохранил свой, оставаясь в сердце своего полумесяца, состоявшего из проведитора Барбаро Бадуро, мальтийской эскадры, кораблей и галеасов Джузеппо Моресини. Правым крылом командовал начальник гавани Антонио Барбаро, а левым Пьетро Контарини. Тогда началась ожесточенная кровопролитная битва, ибо теперь, когда туркам был отрезан морской путь и дорога к берегу, с отчаяния они стали храбро защищаться, тогда как прежде, когда ветер и течение благоприятствовали им, они не решались подойти, как малодушные трусы, и только издали стреляли из пушек. Тогда галеры беев также вошли в дело. И они поистине держались молодцом и лучше защищались, чем турецкий генерал Мустафа. Стойко держался некий паша (по происхождению грек, отрекшийся от своей веры); он обещал султану принести голову венецианского генерала или сложить свою; и, правда, он сделал все, что мог, чтобы отрезать галеру генерала Марчелло, но ему здорово досталось, так что он потерял свое мужество и генерал сам рассчитывал одолеть его, но был убит пушечным ядром вместе е четырьмя другими, стоявшими рядом с ним. Когда лейтенант Цуанни Марчелло увидал это, то скрыл мертвого и поступил мудро, продолжая вести сражение согласно отданным распоряжениям, однако послал уведомить о смерти генерала проведитора армии Барбаро Бадуро, который не замедлил перейти на галеру убитого, занять его место и вести сражение, как оно было начато. В это время Лацаро Мочениго на своей галере “Султания” близко подошел к берегу, чтобы отрезать туркам к нему путь, и от сильного обстрела корабль его был охвачен пламенем, а незадолго перед тем в глаз храброго Мочениго попала пуля. На “Султании” находились различные добровольцы и дворяне; они все до самого низшего удивительно стойко держались; в том числе капитан Цорци Дагукс, монсиньор Эберт, капитан Гремонвиль и Бернадино Канель; двое последних были смертельно ранены. В том сражении сгорел от взрыва голландский корабль “Щит Нассау”, на котором капитаном был Фаустино Рива. Большой голландский корабль “Давид и Голиаф” в жаркой схватке с галерами беев взлетел на воздух от злосчастного выстрела, взорвавшего его пороховую камеру. Он находился так близко от упомянутых галер, что пять из них взлетели на воздух вместе с ним. Нас сильно опечалило несчастье, происшедшее [119] с “Давидом и Голиафом”, на нем погибло 22 соотечественника; было их там 44 человека, а спаслось только 22. Принц часто бросался навстречу опасности, и приходилось силой не допускать его к этому. Вместе с генералом Борри (Воrri) на галеасе Марко Рива находился его сын, которого он возил с собой всюду, где предвиделось что-нибудь замечательное. Наконец ночь прекратила это ужасное сражение, однако не надолго, и с наступлением дня мы снова выступили против туров, которые еще защищались, и самой стойкой была их “Капитана”. Но адмирал так встретил ее своими пушками, что она в конце концов вынуждена была сдаться, как и остальные.

Когда венецианцы увидели, что адмиральский корабль неприятеля пал, то это придало им необычайное мужество, и они с большой храбростью напали на сарацин, которые в великом замешательстве обратились в бегство и укрылись в своих крепостях; но им постарались отрезать путь, так что уйти удалось немногим. Господин генерал и другие морские герои давно жаждали проявить свою храбрость, особенно голландские капитаны и боцманы, страстно этого желавшие, ибо так долго пришлось ждать появления турок в Константинопольском проливе без всякой свежей пищи, и каждые три дня приходилось наполнять сосуды водой с их берега, чтобы не терпеть в ней недостатка на случай нападения. Вода стоила нам очень дорого, ибо мы расплачивались за нее на турецкой земле человеческой кровью, так как на берегах были разбиты большие лагеря, главным образом конницы. Когда мы приходили за водой, то солдат высаживали на берег под охраною кораблей, галер и галеасов, а в случае, если их разъезды направлялись к нам, наши солдаты стреляли картечью и убивали множество турок. Иногда их нападение было столь внезапно, что мы в беспорядке отступали к своим судам, причем с обеих сторон бывало много жертв. Господин Барбаро Бадуро с мальтийских галер, который перешел на галеру убитого генерала Марчелло, до тех пор умалчивал о его смерти, пока битва не была закончена; она продолжалась весь следующий день до позднего вечера и закончилась полным поражением турок. Венецианские генералы сожгли большую часть кораблей и галер, чтобы не тратить на них лишнего труда, но некоторые они оставили себе на память о доблестной победе, которая обошлась венецианцам в 400 убитых, в том числе знаменитый генерал Марчелло, и множество раненых. Мы не потеряли других кораблей, кроме “Султании”, “Давида [120] и Голиафа” и “Щита Нассау”. В то же время мы захватили 18 галер, а мальтийцы —11 кораблей; сожжено было 54 корабля, так что из 97 галеасов, кораблей и галер ушло не более четырнадцати. Кроме того венецианцы освободили 5 тыс. рабов христиан. Число убитых неизвестно, но их несколько тысяч, ибо вход в Дарданелльский пролив со стороны Греции был так сильно забит мертвецами, что я с товарищами с трудом мог пробраться на лодке, чтобы выловить христиан и найти себе добычу, и лодку пришлось тащить как по болоту. Течение согнало мертвецов главным образом к мысу Трои, как будто бы это были льдины, ибо помимо того, что погибли упомянутые военные корабли, несколько сот турок потонуло на своих маленьких судах.

 

 

Глава VI

Поход венецианцев на Тенедос, его осада. Сильный обстрел крепостей. Они сдаются. Описание Тенедоса. Описание Лемноса, взятого нами. Правление и состояние нынешней Греции. Прибытие на Самос к Патмосу. Лодка, посланная за свежей пищей, взята турками. Я. Я. Стрейса а шестерых других берут в плен и увозят на продажу. Его снова освобождают.

 

После блестящей победы раненых и тела генерала и дворян отправили в Венецию вместе с пострадавшими кораблями, мы же пустились дальше за своим счастьем. Вице-адмирал Барбаро Бадуро счел необходимым посетить пришедших в замешательство турок в их логовище и задался целью овладеть Тенедосом. Этот остров лежит с правой стороны Константинопольского пролива и служит поистине ключом к этому городу; и ни один корабль не может войти в гавань или выйти из нее, не подвергаясь опасности обстрела. Там расположены две крепости; одна — на северной, другая — на южной стороне, они весьма искусно построены, окружены больверками и стенами невероятной толщины. Мы осадили их с моря и с берега, но главным образом со стороны гавани, где большая часть нашего флота стала на якорь, так как место было там широкое. Мы усердно обстреливали из пушек эти крепости со стороны моря, но прошло 14 дней, прежде чем турки сдались и выбросили белый флаг, заключив соглашение с условием, что им дадут высадиться на берег; однако всех отступников, которых найдут венецианцы, закуют [121] и сошлют на галеры. После того как гарнизон, состоявший из бледнокожих турок и мавров, покинул крепость, грекам запретили оставаться в ней на ночь, и они должны были оставить ее. Вслед за тем сдалась без боя другая крепость. Турки называют Тенедос Бухаддэ; лежит он ближе к Анатолии. Это весьма плодородный остров; особенно много там винограда и прекрасных дынь, которые можно найти и зимою. Также много на этом острове скота, а в окружности он имеет семь немецких миль, и по берегу идут горы, в глубине же он представляет собой равнину и легко обозрим. Вице-адмирал Барбаро Бадуро оставил в крепостях Тенедоса гарнизон в 700 солдат из немцев, итальянцев и греков, а комендантом поставил господина Лоредано, венецианского дворянина.

После взятия Тенедоса мы отправились к острову Сталимене или Лемнос, лежащему приблизительно в пяти милях от Тенедоса, справа от Константинопольского пролива. Это — необычайно красивый и плодородный остров; на нем имеется в изобилии пшеница, горох, бобы, масло растительное и коровье, сыр, довольно много овец, и там собирают много шерсти. Здесь берут землю, которой торгуют аптекари: это собственно род бледно-красного мела. Жители — греки, но они не имеют права жить в огороженных местах. Главный город назван по имени острова Сталимене, он довольно большой. На острове есть также несколько маленьких городов, как-то: Кондия (Condea), Кохино (Cochino), Пальзо (Palso), Кастро (Castro) и другие, а также 75 деревень по большей части на берегу моря, а в море водится множество рыбы. В наше время на острове была отличная крепость, защищавшая гавань, с гарнизоном в 700 отличных турецких солдат; но так как паша узнал, что Тенедос взят и ему было бы трудно продержаться, то он решил сдаться почти на тех же условиях, как и крепость Тенедоса, ибо подвоз был отрезан. На этот остров также назначили венецианского коменданта, и отсюда разослали для взимания контрибуции корабли по всему архипелагу, которым мы окончательно завладели. Сюда попали и такие острова, которые ранее считались независимыми; большинство греческих островов оказалось в таком ужасном положении, что им пришлось платить контрибуцию и туркам и венецианцам, что было для бедных жителей непосильно.

Нынешняя Греция осталась столь же плодородной, как и прежде, хотя могущество и богатство ее упали по причине турецкого владычества и постоянных войн. Народ весьма толковый [122] и обходительный. Одежда греческих горожан в купцов такова: на голове носят они длинные продолговатые красные шапки со свешивающейся вперед сборкой; некоторые надевают белый тюрбан и бреют голову на турецкий лад, не считаясь с тем, что они не мухамедане; впрочем большая часть их ходит с длинными волосами. Они носят длинные узкие штаны, спускающиеся ниже икр; поверх чулок они не надевают сапог. Халат надевается на персидский лад, но без кушаков. На плечи накидывают длинный халат с длинными рукавами, которые никогда не надевают или делают это весьма редко. Крестьяне носят такие же шапки, как и купцы; их штаны так же широки, как у нас шаровары; их подвязывают повыше колен и шьют из белого полотна или бумазеи. Обычно они носят башмаки и чулки. Жены и дочери купцов постоянно покрывают голову шелковыми или бумажными платками, которые спадают с плеч на спину, как у католических монахинь. Они носят ярко-красные чулки с кантиками и вышитыми клинышками над пяткой; каблуки у башмаков очень узкие, но зато подметки широкие, чтобы было удобнее ходить и стоять. Люди с достоинством и положением носят набрюшники из золотого сукна, а сверху надевают камзолы с рукавами из шелка, длиною до конца живота, посередине их стягивают лентами, под них надевают коротенький халат, который доходит всего до колен. Из-под него торчит рубаха, спускающаяся до икр. На рубахах вышиты птицы, деревья и различные узоры, что весьма нарядно и красиво. Иные поверх всех одежд надевают еще длинный шелковый халат. Мы же, как было упомянуто, отправились за контрибуцией. Пришли сперва на остров Патмос, куда некогда был послан апостол Иоанн и где им было написано “Откровение”. Нам показали в пещере одной горы маленькую часовню, построенную, по свидетельству греков, на том самом месте, где апостолу было видение, а также камень, который отверзся и закрылся над его изголовьем. Греки продают кусочки этого камня, их принимают во внутрь, растерев в порошок, против трехдневной лихорадки. Патмос лежит на горе, на нем находится мужской монастырь, называемый Cologieri, где похоронен его основатель Хризольдос (Chrysolodos) 42; он лежит под 34° северной широты в плодородной местности, густо населен и застроен. Близ него сложен небольшой шанец для отражения морских разбойников, но нам они не противились; наоборот, греки с радостью заплатили контрибуцию, когда услышали, что турецкий флот разбит, но не смели обнаружить это перед кади 43. [123]

Когда мы покончили с делами на Патмосе, то пошли к острову Самосу, лежащему против Смирнского пролива, с тем, чтобы поймать несколько сайек 44 или других турецких судов, и мы завладели двумя сайками, везшими товары. Итак, проплавав взад и вперед в течение нескольких дней, мы отправились к острову Самосу с тем, чтобы и там взять контрибуцию. Когда мы вошли в гавань, то наш командир решил, что перед отъездом нужно запастись свежей пищей и прежде всего пресной водой. Для этого послали на берег меня и еще девятнадцать человек. Половина посланных пошла в деревню купить свежей пищи, а я с остальными должен был натаскать воды в лодку. Едва мы успели снести два бочонка, как увидели две бригантины 45 со множеством народа, направлявшегося к нам. Тут мы, смекнув, что это турки, не стали мешкать, но поторопились вернуться в лодку и изо всех сил гребли по направлению к кораблю. Турки были сильнее нас и гребли много быстрее, так что они отрезали нам путь примерно на середине расстояния от берега до корабля (что составляло добрую полумилю), и так как у нас не было никакой возможности достичь корабля, то мы гребли сколько было сил по направлению к берегу. Турки следовали за нами но, пятам, и бригантина была уже на расстоянии пистолетного выстрела, почему мы выпрыгнули из лодки и пустились в бегство. Я так устал, что не мог бежать дальше по колючкам и терновнику, спрятался за куст в надежде там схорониться. Когда наш командир заметил, что нам пришлось туго, то приблизился к берегу и открыл огонь по туркам, не перестававшим нас преследовать. Я захотел узнать, не свободен ли путь, и слегка приподнялся; в то же мгновение меня схватили четверо турок. Они связали мне руки и вместе с шестью другими, взятыми в плен, сволокли в бригантину, а когда нас туда доставили, то капитан ее оказался гораздо дружелюбнее, чем мы ожидали. Нас не ограбили, иначе я бы без сомнения лишился 25 дукатонов, бывших при мне. А когда капитан увидел, что мы до смерти перепуганы, то сказал нам: “Эй, люди, будьте спокойны, вам не причинят никакого зла, и вы не будете терпеть никакой нужды, как и мы”. Но он отвез нас на Родос с тем, чтобы продать. Но там по случаю свирепствовавшей чумы невольничий рынок был очень скверен, и за нас давали не более ста рейхсталеров. Капитан не хотел отдать своей добычи за столь малые деньги и отвез нас в Хиос, где стояла турецкая армия, считая, что там нас сбыть всего выгоднее; но и здесь ему ничего не удалось. Тогда [124] мы попросили отвезти нас к нашему кораблю и продать командиру. “Хорошо, — сказал он, — захотят ваши вас выкупить, — пусть, мне все равно, дело только в деньгах, я не спрашиваю о том, кто мне их платит”. Тут бригантина свернула к Самосу и стала на виду у нашего корабля, и мы покорнейше попросили, командира освободить нас и получили в ответ: “Я весьма склонен, но на нашем корабле немного денег, не более 1 880 рейхсталеров, и освободит ли капитан всех вас семерых за эту сумму, о том мы должны с ним сторговаться”. Получив такой ответ в письменном виде, мы были весьма довольны и крайне обрадованы, уверенные в том, что тотчас же освободимся из рук турок. Когда до капитана дошло, что мы получили ответ, то он спросил: “Что нового? Выкупит вас командир или нет?” Мы ответили, что если он не будет запрашивать, то это случится, в противном случае нет. Тогда он потребовал 2 000 рейхсталеров за семерых. Мы испугались такой цены и сказали, что достаточно 800. И наше предложение добросовестнее его притязаний, но он и слышать о том не хотел. Мы прибавили еще 200, но это не помогло. Наконец, он сказал: “Вы можете откупиться за 1 300, но не меньше. Если вы мне сегодня их не доставите, то я завтра уйду отсюда и продам вас кому придется, кто мне больше даст”. Мы испугались, что он сдержит свое слово, уступили ему и вывесили белый флаг; вслед затем подошла лодка и, узнав об условиях, вернулась на корабль, и привезла обещанные деньги, за которые мы получили свободу, и с радостью сошли в лодку, благодаря бога за столь скорое освобождение. Другие, оставшиеся на Самосе, до тех пор ничем не выдавали себя, пока не пришли за ними после ухода бригантины,

Затем мы снова поплыли в Венецию, и корабль был так залит водой, что день и ночь приходилось ее выкачивать, чтобы вернуться в целости и сохранности. По дороге мы зашли на маленький остров, расположенный по правую руку от города Мадонна (Madonna), ибо не решались дальше плыть по открытому морю. Там мы стали на якорь, чтобы заделать, насколько это было возможно, несколько пробоин и щелей, которые мы считали наиболее опасными. Хороший совет был бы тут дорог, ибо большие гвозди уже не держались. В конце концов я взял на себя это дело, за что мне обещали заплатить несколько рейхсталеров; тогда я велел принести парус, который мы прибили маленькими гвоздями на деревянный брус и намочили так, что он слипся, и крепко [125] забили им нос корабля, так что мы избежали большой нужды и опасности, а я получил обещанное мне вознаграждение.

 

Глава VII

Я. Я. Стрейс снова поступает на венецианскую службу. Прибытие на Корфу. Его укрепления, отличные больверки и шанцы вблизи и вокруг города. Плодородие острова. Прибытие на Цефалонию. Ее плодородие. Положение и укрепления.

 

 

Получив в Венеции причитавшееся мне жалование, я снова поступил за 18 гульденов в месяц старшим парусным мастером в венецианский флот, все еще находившийся в Дарданелльском проливе. Мы везли с собой проведитора, и потому нам приходилось приставать почти ко всем островам, подвластным республике, а также к тем, которые должны были платить контрибуцию. Сперва мы пристали к острову Корфу, лежащему под 36° 45 северной широты. Город на этом острове может считаться одним из лучших приморских городов и крепостей во всей Европе; он обнесен большой и высокой стеной, сооруженной по последним образцам современного зодчества, и снабжен превосходными пушками. Кроме того он укреплен еще двумя фортами; первый из них лежит на береговой стороне и называется Новым Шанцем 46, или Саstel Nuovo. Он расположен на вершине высокой скалы и окружен тремя стенами, которые ниже замыкаются пятью хорошими больверками; один из них, лежащий у самого моря, сдерживает напор волн. В крепости трое ворот; из них обращенные к западу называются Порта ди Кастрадо, вторые у моря — Порта ди Мандракко, а третьи ворота — Порта Реале. Ворота эти весьма узкие, и при них находится подъемный мост. Они служат выходом, чтобы, спустившись по нескольким ступеням, выбитым в скале, можно было дойти до другой крепости; благодаря подземным ходам обе крепости могут помогать друг другу и довольно снабжены всем необходимым для обороны. Они расположены примерно в ста шагах друг от друга и не только способны к обороне, но и господствуют над всеми окрестностями; а форт, лежащий у моря, главным образом стережет город. Там множество картаун, отлитых в [126] самой укреплении. Кроме помянутых крепостей, есть там еще различные другие надежные укрепления, воздвигнутые на утесах, окруженные глубокими рвами, наполненными морской водой. Город Корфу весьма велик и делится на три части: Спилео (Spileo), Урио Нуово (Urio Nuovo) и Спьянато (Spianato). B высоко расположенных крепостях употребляют, как и в Амстердаме, дождевую воду, ибо пресная вода там очень вредна и нездорова. За стенами Корфу находится прекрасный колодец, называемый Кордакьо (Соrdассhiо); вода в нем прозрачная и хорошая. На этом острове 68 местечек и деревень, все густо населены. Венецианский гарнизон состоял, как было положено, из 900 пехотинцев и 400 солдат легкой кавалерии. Весьма удобная гавань врезается в остров и со всех сторон окружена берегами. На другой стороне находится Бутриато (Butriato), хорошее место для рыбной ловли. На Корфу приготовляют много баттаржи — кушанье из икры осетра; ее солят, сушат, кладут в воск, чтобы она дольше сохранилась. На Корфу много деревянного масла 47, также в изобилии там вино, масло, померанцы и лимоны. Жители ведут большую торговлю солью, воском и медом.

После Корфу мы отправились на Цефалонию, где имеется хорошая гавань. Там в настоящее время нет ничего, кроме городка в южной части острова, расположенного на возвышенности, довольно хорошо укрепленного. Мы видели там старые стены трех других городов, которые некогда стояли здесь, а теперь разрушены до основания вследствие междоусобиц жителей.

Цефалония лежит под 38° 29’ северной широты, и на ней построена сильная крепость; на острове хорошо родится коринка, которой главным образом там и торгуют.

Остров Цефалония почти треугольный. Его восточная оконечность смотрит на Гларенца (Саар de Clarenza), мыс Морея, или Пелопоннес. Северный мыс, Капо Гвискадро (Саро Guiscadro), лежит против Санта Маура (Stramaura), западный мыс, или Капо Сидро (Саро Sidro), выходит в открытое море. С юго-западной стороны между ним и Гларенца выступает длинная коса неподалеку от города Цефалония и образует там гавань Аргостолион (Argostoli), место стоянки многих судов. В начале залива лежит маленький остров, называемый Гвардьяно (Guardiana). Город расположен на мысу против очень высокой горы и защищен хорошими укреплениями. Кроме того на острове Гвардьяно находится [127] также хорошая крепость, называемая Нассо (Nasso). Во время сильной жары остров испытывает большой недостаток свежей воды; там мало ключей и пресных вод, но там в изобилии имеется зерно, вино, масло, манна, воск, мед, лен и шелк, которые приносит эта плодородная земля. Там также хорошие пастбища, главным образом для овец, которые здесь водятся тысячами.

 

 

Глава VIII

Остров Занте, его укрепления, деревни. Недостаток пресной воды. Хлеб, смоченный в вине. Прибытие на Чериго. Положение острова. Развалины храма Венеры. Прибытие в Кандию, ее положение. Укрепление города, его жители, замечательные дома и церкви. Положение острова и его плодородие. Отличные виноградники, множество плодов, превосходные травы, скот и птицы, изобилие шелка и т. д. Одежда кандийцев, описание Стандии. Лацаро Мочениго разбивает подмогу из Алжира, Триполи и др., берет крепость Цоваши. Турки нападают на Тенедос, их неудача. Турецкий флот выходит из Дарданелл. Начало морского сражения. Султан появляется на берегу с 80 тыс. пехотинцев и 20 тыс. всадников. Турки спасаются бегством. Мужество Мочениго и Бембо. Оба гибнут самым жалким образом. Их галера взлетает на воздух со всеми 400 людьми. Победа венецианцев.

 

В Цефалонии мы пробыли недолго, ибо проведитор торопился нагнать армию, и мы отправились отсюда на Занте.

Остров лежит под 38° северной широты, приблизительно в 10 милях от Цефалонии. На нем довольно большой город с 4 тыс. домов или, вернее, хижин без печных труб из-за частых землетрясений. Но крепость довольно сильна и способна к обороне по своему положению, ибо она искусно построена на почти недоступной горе и снабжена отличными орудиями. У этого острова много разных мысов: на юге Капо дель-Гвардо (Саро del Guardo), на востоке Капо де-Тирн (Саро de Tiri), а гавань, расположенная между ними, называется Порто де-Кьето (Porto de Chieto), с хорошей стоянкой для кораблей при глубине по крайней мере восьми клафтеров. На Занте насчитывается 25 местечек и деревень, из которых на берегу моря лежат следующие: Сант-Кьето (St. Chietto), Литакья (Littachia), Пигалакья (Pigalachia), Скуликадо (Sculicado), Сант-Николо (St. Nicolo) и Натте (Natte). У [128] последнего — гавань, куда могут зайти свыше ста галер. На горах несколько монастырей греческих монахов. На этом острове живут епископы греческой, а также римской церкви; первых здесь больше, а итальянцев меньше. Здесь также живут евреи, которые зорко следят за тем, как бы на чем-нибудь заработать, и когда прибывают голландские, английские или французские корабли, то идет торговля захваченной у турок добычей или рабами. В общем остров Занте столь же плодороден, как Цефалония, и даже превосходит его по обилию виноградников, но пресной воды там еще меньше, вследствие чего жители при большой засухе и недостатке воды смачивают хлеб вместо воды вином. Здесь заготовляют также очень много баттаржи, главным образом в июле и августе, когда осетры идут из архипелага. Остров густо населен и жители большей частью вооружены и храбро отражают турецких морских разбойников, которые часто нападают на них. Но, чтобы дать им лучший отпор, венецианская республика держит на острове 70—80 вооруженных всадников, которые день и ночь разъезжают по берегу. Мы привезли туда пехотинцев на смену находившимся там.

После Зонте мы отправились на Чериго, лежащий под 36° 54’ северной широты против мыса св. Анджело (St. Angelo) перед заливом Коклино (Colochino). С другой стороны против него лежит Кандия, не более, чем в 10 милях от него, потому-то турки и говорят, что Чериго — хорошая стража и маяк христианства у входа в архипелаг. В южной части острова на скале стоит отличная крепость, к которой можно подойти только с одной стороны. Город, расположенный там, довольно населен. Нам показали здесь остатки фундамента — все, что сохранилось от храма Венеры, который некогда стоял на этом острове. Местность там гористая, но долина весьма плодородна благодаря источникам пресной воды. Жители — большей частью греки, не считая гарнизона и коменданта; последний — обычно знатный и благородный венецианский дворянин.

После Чериго мы отправились к знаменитому городу Кандия, лежащему на острове того же названия, который в прежние времена назывался Критом. Он входит в состав архипелага, лежит под 47° северной широты, и длина его с востока до запада приблизительно 50 немецких миль. Остров образует много заливов, самый большой из них имеет 14 миль. На этом острове находятся различные города: Кандия, Канеа (Саnеа), Ретимо [129] (Retimo), Ситио (Sitio), Апокоромо (Apicoromo), Кизамо (Chusamo), Мелипотамо (Melipotamo), Карабуза (Garabusa) и много других, а также большое число деревень, которых насчитывается свыше 650. Прежде остров был подвластен Венеции; но в мое время большая часть его попала под ярмо турок, за исключением города Кандии и немногих крепостей, которые еще противостояли оттоманскому владычеству. Городские укрепления часто перестраивались по приказанию новых генералов, которые находили это благоразумным, но город уже с самого начала был прекрасной и сильной крепостью, построенной на таком месте, которое служило естественным укреплением. Кандия лежит в красивой равнине, ее восточную и северную стороны омывает море. У моря стоит прекрасный замок, где можно увидеть все, что только может создать военное искусство. Море наполняет его рвы, и оттуда весьма удобно обстреливать берег и гавань. Из замка можно пройти в город по стене длиной в 20 футов. Город укреплен с внешней стороны отличными больверками и куртинами 48, а также несколькими фортами. Он кажется неприступным, и меня не удивляет, что турки так долго осаждали его, истратили и потеряли такое множество народа и неоценимые сокровища. Город населен по большей части греками; но это только постоянные жители, ибо помимо гарнизона, а также прибывающего и отъезжающего венецианского дворянства, в нем бывает много чужеземцев самых различных национальностей.

В городе мало замечательных, построек, если не считать дома генерала, дворцов нескольких вельмож, арсенала и дома епископа, старинной и прекрасной постройки, а кроме того римских церквей, числом восемь, а именно: св. Марка, св. Франциска, св. Павла, св. Георгия, св. Марии, св. Екатерины, св. Рока и св. Тита; первая из них превосходит остальные по своему великолепию и богатству. Однако у греков храмов много больше, но таких невзрачных, что самая незначительная римская церковь превосходит их наилучшую. Можно описать много достопримечательного и редкого в самом городе, но я не хочу тратить свой труд на то, чтобы рассказать о его гарнизоне, осаде и штурмах, происходивших без меня, ибо это подробно описано другими.

Воздух на острове Кандии довольно умеренный, но на южной стороне жаркий и нездоровый по причине южных ветров, и потому самые значительные города расположены на севере. Почва весьма [130] плодородна и рождает всякие злаки, о чем можно судить уже по тому, что там снимают урожай два раза в год. Если земля хорошо обработана, то горох, бобы и другие овощи также произрастают в изобилии, но кандийцы кладут гораздо больше труда на поддержание виноградников, которые и приносят гораздо больше выгоды, ибо их вина, белые, красные и мальвазия 49, известны в Италии и во всем мире и считаются наилучшими. В Кандии — два сорта мальвазии, из которых один лучше и вкуснее другого. Лучшую выделывают в окрестностях Ретимо, где варят только что созревший виноград, за чем здесь весьма строго следят. Но в Кандии и Канее дают перезреть винограду с тем, чтобы не варить его, отчего виноград приобретает особый привкус, который очень заметен в их мальвазии. Виноградные лозы так тучны и полны гроздьями, что среди них попадаются весом более 10 фунтов, такого приятного вкуса, что у меня сейчас еще текут слюнки. Все другие плоды больше и лучше, нежели в других местах, встречаются целые заросли лимонных, померанцевых, абрикосовых, финиковых, миндальных, оливковых деревьев и различные сорта яблок и груш. Кипарисовое дерево столь же распространено, как у нас еловое и сосновое, так что из него строят дома, издающие благовоние. Пустая земля, не засеянная злаками и не занятая виноградниками, наполнена приятными запахами превосходных трав, как-то: розмарин, тмин и т. п., названий которых я не знаю; кандийцы собирают их для аптек. Даже те растения, которые у нас пахнут слабо или совсем не пахнут, здесь так приятны, что укрепляют и оживляют человеческое сердце, почему Кандию сравнивают с земным раем. Здесь множество овец, баранов, зайцев, кроликов, кур, куропаток и других птиц, нет недостатка и в рыбе. Много воску и меду, необычайно вкусного, ибо пчелы собирают его с благоуханных почек, цветов и трав; также много здесь шелковичных червей, так что кандийцам их страна дает большие преимущества и выгоды. Есть у них также сыр и масло; но гораздо больше шелку, хлопка, шерсти, воску, меда, вина, уксуса и плодов; большая часть всего отправляется через Венецию в Голландию, Англию, Францию и т. д. Кандийцы не любят трудиться, иначе они получали бы гораздо больше прибыли и выгоды. Они весьма склонны к веселью и охотно пьют вино без воды, как бы оно ни было крепко. Богатые одеваются и живут на венецианский лад; простонародье сохранило греческую одежду и обычаи. Эти люди с большим подозрением относятся к своим женщинам. Они [131] большей частью бреют голову, за исключением пучка на макушке; они носят тяжелые толстые шапки. Крестьяне носят белое полотно, подобно грекам.

После того как мы пробыли некоторое время на Кандии, мы поехали в Стандию — остров, лежащий приблизительно в двух милях от Кандии, совсем не населенный и лишенный всяких припасов. Венецианский флот обычно заходит сюда благодаря удобной гавани, образованной выступами гор. На Стандии мы пробыли недолго и вместе со всем флотом отправились к Дарданеллам, чтобы разыскать турок и заставить их принять бой. Тем временем новый венецианский генерал Лацаро Мочениго имел счастливую встречу с 16 военными кораблями, посланными на помощь турецкой армии разбойниками из Алжира, Триполи, Сале (Zoele) и Туниса после особого приказания и ужасных угроз султана. Они неохотно сражаются, когда добыча даже в случае успеха дается с большим трудом и стоит много крови. Мочениго внезапно подошел к ним вплотную и с такой силой напал на них, что они, охваченные страхом, после пятичасовой схватки с возможной поспешностью обратились в бегство по направлению к турецким гаваням, и пять их кораблей были захвачены, четыре потоплены, а остальные приведены в такое состояние, что им понадобилось много времени, чтобы исправить их повреждения. Вслед за этой победой Мочениго отправился в хорошо защищенной крепости Цоваши (Zouaschi) B Анатолии, разбойничьему гнезду, лежащему близ моря. Он занял ее после небольшого сопротивления, разграбил и велел снести. Отсюда мы отправились в Тенедос. Здесь мы с большой радостью получили подтверждение того, о чем нам писали из Венеции, а именно, что туркам задали трепку у Тенедоса. Они подошли к нему 19 марта с отличным и многочисленным флотом из 33 галер, 3 галеасов и нескольких галеотов 50. Но в первый раз когда они появились, их отогнал сильный северный ветер, а когда они в другой раз напали с большими силами с суши и с моря, то их так здорово встретили большими картаунами и мушкетами, что они оставили 300 мертвых на берегу, не считая убитых на кораблях. После такого горького угощения они убрались, но и морская вода не пришлась им по вкусу, ибо внезапно налетевшая буря потопила у них 3 галеры и 4 сайки вместе со всем находившимся на них народом.

Флот простоял месяца четыре под Тенедосом, прежде чем появились турки, что случилось, наконец, 27 июля. Их флот [132] состоял из 33 галер, удивительно большого галеаса, называемого Ройяль (Royale), 9 маон 51, 22 кораблей и 150 сайек — все наполненные войском. Сначала преимущество снова было на стороне турок, ибо ветер благоприятствовал им, чем они старались воспользоваться и пытались изо всех сил нарушить боевой порядок венецианцев; но те изворачивались и заняли такое положение, что преимущество ветра перешло на их сторону, и они наконец заставили турок отойти к мысу Трои, чем сражение в тот день закончилось; следующий день был еще ужаснее, ибо ветер (как при прошлогоднем сражении под управлением Лоренцо Марчелло) благоприятствовал христианам. Великий визирь турецкой армии Акем (Асеm) соорудил тем временем у Трои два шанца и охранял берег с 80 тыс. пехотинцев и 20 тыс. всадников. Мальтийцы первыми напали на турок. Оттоманы встретили их храбро, возбужденные присутствием султана, который прибыл из Константинополя, чтобы наблюдать за сражением из поставленной на большой высоте палатки. Но венецианский флот, не обращая внимания на тяжелые пушки неприятеля, обстреливавшего водный путь, наступал так сильно, что большая часть турок покинула корабли и галеры и сошла на берег, где визирь делал все возможное, чтобы водворить порядок среди бегущих и вернуть их на корабли, но тщетно. Венецианцы между тем жгли и топили все, что им попадалось, а турки, чем дальше, тем сильнее подавались к берегу. Генерал Мочениго, заметив это, так близко подошел к ним на своей галере, что не мог не пострадать от обстрела, что вскоре и случилось: галера была охвачена пламенем, а он сам вместе с господином Марко Бембо был убит упавшей мачтой. Вскоре после того взорвалась галера с 400 людьми. Кроме того утонула еще одна галера; таковы были потери, понесенные венецианцами. Во время сражения турки также потеряли 2 галеры, 4 маона, столько же кораблей и еще 50 сайек. Остальные поспешили сойти на берег, где проведитор Бадуро, который принял командование после смерти Мочениго, так их встретил, что еще несколько галер и кораблей было уничтожено и взято в плен. Сами турки подтверждали, что они потеряли более 8000 человек. Венецианцы взяли 600 человек пленных, среди них одного пашу. Кроме того было отпущено на свободу около 500 рабов-христиан; после сражения флот отправился в Тенедос, где отдыхал. [133]

 

 

Глава IX

Венецианский флот отправляется в Наполи ди-Мальвазия. Шанец после сильного обстрела сдается. Город договаривается с генералом. Флот отправляется к Санторину. Замечательное землетрясение. Нитяные чулки очень дешевы, а также вино. Я. Я. Стрейс отправляется за продовольствием. Флот отплывает. На остров заходят турки. Я. Я. Стрейсу грозит опасность попасть в рабство. Греки прячут его и отвозят на барке на Эмброс. Прибытие на Иос. Его положение. Развалины храма Аполлона. Прибытие в Митилены. Положение острова и его крепости. Доставляет много мрамора, кипарисового дерева, красного вина, скота и лошадей. Иос — зимняя гавань турецких галер. Сант-Георгио де-Скиро. Делос. Развалины храма, изображение Аполлона, Минервы и Дианы. Крепость на Теносе взорвана собственным порохом. Остров Милос, его положение, гавань, крепости, богослужение, изобилие припасов. Корабль “Принцесса” получил сильные повреждения. Я. Я. Стрейс переходит на каперное судно, покидает корабль и снова возвращается на родину.

 

После того, как мы отогрелись и отдохнули, мы вышли на парусах вместе со всем флотом, состоявшим из 36 кораблей, 6 больших галеасов и 40 мальтийских, римских и венецианских галер, и прибыли в Наполи ди-Мальвазия — город, расположенный на восточной берегу Мореи, напротив Канеи, на крепкой скале, вблизи берега, с который соединяется каменным мостом. На нем стоит редут с двенадцатью тяжелыми орудиями; он служит для защиты города и вместе с тем является фортом. Наш генерал отдал приказ галеасам подойти как можно ближе к мосту и разнести его, что тотчас же было исполнено, и обе стороны весь день так палили из тяжелых орудий, что защищавшие шанец не нашли иного выхода, как вовремя удаляться. Заметив это, наши отважились и вывезли оттуда пушки. Другие корабли и галеры, стоявшие близ городских валов, также усердно стреляли и пробили несколько брешей. Мы могли себе это позволить без большого ущерба, ибо огонь их пушек, стоявших на вершине скалы, где была собрана их главная сила, не доставал до нас. Мы стояли так близко от города, что могли бы стрелять по нему из пистолетов. Иногда мы в определенном месте пробили большую брешь в стене, то генерал отдал распоряжение, чтобы достаточное число солдат и матросов сошло на берег и к вечеру взяли бы город штурмом. Тогда войска сошли на берег, что заметили осажденные, и видя, что помощь со стороны отрезана, так как мост сорван, а форт покинут, они потеряли мужество [134] и выкинули белый флаг. О чем с ними вел переговоры наш генерал, осталось неизвестным. Было ли решено дело деньгами или еще каким образом, мне не пришлось узнать. Однако больше не было выпущено ни одного выстрела, и через 24 часа мы оставили город, хотя он и был в нашей власти и мы могли взять хорошую добычу республике и себе. Всех нас от мала до велика привело в сильное изумление то, что мы покидаем это место, не овладев им, хотя оно было ключом и житницей Канеи, благодаря чему в этот город подвозили все со всей страны, и, отрезав его, легко можно было овладеть им, но книги господ трудно читать простым людям.

После боя при Наполи ди-Мальвазия весь флот перешел к Санторину (весьма плодородному острову, где прядут тонкие бумажные чулки). В 1507 г. во время страшного землетрясения половина острова погрузилась в море, а в 1653 г. снова при подобном землетрясении опустилась половина того, что осталось, и море поглотило несколько деревень и гор, множество людей и скота. И сейчас еще живет много людей, ослепших от ужасной молнии, сверкавшей в то время. У самого острова и неподалеку трудно достать до дна, да и на расстоянии выстрела из пистолета можно стать на якорь только на глубине 70 ила 80 клафтеров, что для кораблей весьма опасно. Здесь можно купить за 6 штюберов на голландские деньги пару нитяных чулок из тонкой пряжи. Вино здесь тоже неслыханно дешево: барилья (Bariglia) (меньше бочки кувшинов на шесть) стоит 1,5 рейхсталера. Все другие припасы также можно получить за небольшие деньги. Это побудило нашего командира послать меня закупить там овец и вина. Деревня, куда я попал, была приблизительно в двух милях от флота. Едва я пришел туда, как услышал выстрел, данный по распоряжению генерала, после чего весь флот должен был приготовиться к отплытию. Я не мог так быстро добраться до берега, ибо прошел две мили в глубь страны, и печально смотрел им вслед, так как мне больше ничего не осталось делать. Я был в большом страхе, ибо остров лежит всего в трех милях от Хиоса, и турки часто навещали его. На другой день пришли две турецких бригантины за контрибуцией. Когда я об этом узнал, то схоронился в кустах, о чем туркам вскоре стало известно через предателя. И они домогались, чтобы греки передали меня в их руки; но те сказали, что я ночью уплыл на маленькой барке, и тотчас же сунули подарок капитану, чтобы закрыть ему глаза и рот и заставить его отступиться. Едва он отплыл, как греки стали бояться новой беды, которая могла бы [135] приключиться из-за меня, приложили все усилия к тому, чтобы помочь мне убраться, и отвезли меня на барке, нагруженной всем, что я купил за 2 рейхсталера, к острову Имбросу, где тогда стояла венецианская армия. Наш командир дал грекам дукат за труды. Я был рад, что остался на свободе, а греки были довольны, что отделались от меня; ибо, если бы они меня выдали туркам, то наш адмирал велел бы разграбить деревню, а их взять невольниками на галеры. Турки со своей стороны взяли одного греческого старосту с сынишкой, и беднягам пришлось бы вытерпеть многое, если бы те пошли на крайность. Таким образом этот народ влачит более жалкую жизнь, чем это было бы, если бы он примкнул к той или иной стороне.

Тут флот разделился, чтобы собрать контрибуцию с греческих островов, во-первых, с острова Стампалиа (Stampalia), или Астропалиа (Astypalaea), а потом с Иоса. Этот остров имеет в длину и ширину приблизительно 5 немецких миль, так что он почти четырехугольный. На юге прекрасная ровная пашня, а к северу местность гористая. Там сохранились различные остатки древнего язычества. На севере стоит еще храм, где молились Аполлону, а теперь это место названо именем св. Сальвадора. На юге также видны развалины здания, воздвигнутого в честь упомянутого идола. Жители — греки (христиане), турки и евреи; большая часть их добывает себе пропитание хлебопашеством и виноградарством, ибо остров весьма плодороден. На востоке лежит город Иос с хорошей гаванью, защищенной от ветра, куда заходят большие корабли. На Иосе попадаются особого вида черные камни, похожие на пробирный камень, который итальянцы называют смерильо (smeriglio) 52.

Мы посетили Парос (Parus), Лерос (Lero), Имброс (Еmbreа), Сиру (Psyra) и через некоторое время отправились на Митилены, где у меня остались знакомые с прошлого года, когда мы из Кандии на тартане догоняли флот и где мы, как я уже рассказывал, заполучили хорошую добычу. На этот раз мне представился лучший случай изучить остров и его достопримечательности. Митилены лежат под 48° северной широты, недалеко от греческого берега, и некоторые мысы удалены от него всего на три с половиной мили. Город, названный так же как и остров, лежит на северо-западе, и там же крепость Мелива (Meliva), откуда можно обстрелять обе гавани. Кроме того на острове много укрепленных мест и крепостей. На юге и севере большей частью равнины, [136] восток и запад покрыты горами, в том числе несколько прекрасных мраморных скал. Большая часть их поросла кипарисами. Здесь прекрасные нивы, а также пекут хлеб двух родов, и он гораздо дольше сохраняется, чем морские сухари. Один хлеб называют они Trachana, другой Bouchort. Они выделывают отличное красное вино, которое турки ценят выше других. Там хорошие пастбища, и жители держат много коров и мелкого скота. На Митиленах встречается особая порода мелких лошадей, очень сильных и выносливых. Большая часть населения — турки; здесь живет мало христиан и еще меньше евреев. Галеры султана часто стоят здесь зимой благодаря большой и удобной гавани.

Когда мы покончили с нашими делами на Митиленах, то отправились к большому острову Хиосу, но турки навезли туда так много войск, что мы к берегу не пристали, предупрежденные греческим рыбаком, и отправились на Сант-Георгио де-Скиро (St. Georgio de Scyro) — маленький остров, лежащий под 47° 20’. Это почти треугольник. Жители занимаются главным образом возделыванием виноградников. Со Скиро мы отправились на Делос, в настоящее время называемый Сдилли (Sdylli). Он лежит под 47° северной широты. Здесь многим не разживешься, ибо остров не населен и пустынен. Здесь много разрушенных храмов и алтарей, посвященных богу Аполлону, а также его статуя, разбитая пополам, от которой (как сообщают греки) англичане отпилили лицо. Что еще осталось, видно здесь по моему рисунку. Есть еще три разрушенных храма — Аполлона, Минервы и Дианы, и статуи их еще стоят вместе с несколькими львами и другими неизвестными зверями, высеченными из прекрасного алебастра или мрамора. Большая часть гор представляет собой скалы различного мрамора и алебастра. Там много зайцев, кроликов, но мало домашних животных. Прекрасная гавань часто привлекает корабли, и весь венецианский флот стоял здесь.

Между Андросом (Andros) и Делосом лежит остров Тенос (Теnos), где на очень высокой горе построена крепость, которая по-видимому охраняет весь остров. В 1656 г., когда флот стоял у Делоса, на наших глазах большая часть этой крепости взлетела на воздух, когда ужасная молния ударила в пороховой склад. По-видимому часть этого острова так же осела, как и у Санторина. Когда мы там однажды бросили якорь на глубине 26 клафтеров и захотели сняться, то решили, что нам придется расстаться с якорем или отрезать канат, пока наконец не вытащили большой [137] кусок стены. Это произошло между Делосом и Миконосом (Micone). Все, кто с Теноса отправлялся в Делос, должны были омыться в святой воде, в подтверждение чего священники выдавали свидетельство, без которого никто не допускался в храм Аполлона, Минервы или Дианы, какое бы высокое положение он ни занимал. Здесь изобилие винограда, фиников, орехов и других плодов. Жители добывают себе пропитание главным образом продажей шелка, и на острове встречаются целые леса тутовых деревьев для прокорма шелковичных червей. Здесь вяжут шелковые чулки, самые лучшие на всем Архипелаге и в Италии. Мы побывали также на острове Милосе, лежащем под 37° 21’ северной широты. Длина его с юга на север приблизительно 7 миль. Там несколько прекрасных гаваней, в том числе одна на западной стороне, где можно спокойно стоять без якоря и каната, не опасаясь ветров. На острове раскинуты отличные деревни и находится две крепости. Некоторые жители римского, другие греческого вероисповедания, но говорят большей частью по-итальянски, этому языку обучают детей в школах. И так как здесь часто пристает венецианский флот, то женщины не упускают этого случая и изучают язык при соитии, на что существует большой спрос. На Милосе много рыбаков, и они считаются хорошими моряками. Армия обычно запасается здесь свежей водой, и не только этим, но и хлебом, маслом, солью, воском и уксусом. Здесь очень много меду, и его часто находят в расселинах свал и дуплах деревьев.

И так как мы переходили от одного острова к другому, то наш корабль иногда получал то здесь, то там сильные толчки и повреждения, отчего нашего командора обуял страх, и он каждое мгновение, когда налетали большие волны, опасался кораблекрушения. Он объявил это венецианскому капитану, который вскоре после того перешел с большой частью матросов на другой корабль, а мы были отосланы домой. Мы поспешили как можно скорей отплыть в Венецию, куда мы наконец пришли после стольких трудов и перенесенных опасностей.

Я уволился и тут же снова нанялся на корабль “Святой Ян” (St. Jan), который шел на каперство 53. Мы отправились в Ливорно; в пути я узнал, что капитан, которого зовут Гармен Беен (Наrmen Been), идет по трем дорогам и живет одним разбоем, благодаря чему, как только мы прибыли в Ливорно, я покинул капитана и его корабль, тем более, что он уже начал грабить и сделал своей добычей добро, вверенное ему некоторыми купцами. Опасаясь того, [138] что придется расплачиваться по его счету, я удрал. Гармен Беен тоже почуял, что плутни его могут открыть и решил поскорее убраться; но в то время в гавани Ливорно стояли начальник Виллен фан-дер-Саан (Willen van der Saan) и капитан де-Вильд (Wilde), и ему это запретили; по приказу великого герцога он и его корабль были задержаны и заключены под стражу. Простых матросов отпустили, по капитан пробыл некоторое время в заключении, после чего, когда он попал в Голландию, снова был брошен в тюрьму. В Ливорно я нанялся к Питеру Янс Вельдмейсу (Pieter Jansz Veldmuys) и вместе с ним после стольких перенесенных несчастий и опасностей наконец в добром здравии вернулся на мою долгожданную родину.

(пер. Э. Бородиной)
Текст воспроизведен по изданию: Ян Стрейс. Три путешествия. М. ОГИЗ-Соцэкгиз. 1935

© текст - Бородина Э. 1935
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОГИЗ-Соцэкгиз. 1935