СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БАРТОЛОМЕ ДЕ ЛАС КАСАС

ИСТОРИЯ ИНДИЙ

HISTORIA DE LAS INDIAS

о войне, которую вели Васко Нуньес и касик Карета на землях Понки

После того как Васко Нуньес с 80 солдатами прибыл в селение и жилище Кареты, Карета первым делом приказал своим людям засеять для христиан многие участки земли, поскольку подоспело время сева; после этого они начали подготовку к походу против касика и царя Понки. Понка был начеку и, понимая, что христиане выступили в поддержку Кареты, не осмелился встретить их лицом к лицу, а прибег к последнему средству, к которому всегда обращались и обращаются индейцы, спасаясь от христиан, — а именно бежал в горы и укрылся в чаще; была бы возможность, он бы и в самые недра земли укрылся. Васко Нуньес и Карета [194] выступили совместно во главе своих воинов против Понки и, не обнаружив ни Понку, ни его подданных, опустошили все земли Понки, захватив все продовольствие и золотые украшения, какие только смогли разыскать, а остальное испанцы по своему обыкновению сожгли. Уместно здесь отметить, сколь мало оснований было у Васко Нуньеса и испанцев покровительствовать и помогать Карете в его войне против Понки, как и вступать в союз с ним или с любым другим вождем во вред какому-нибудь иному касику, не зная о причинах вражды и не убедившись в том, что в споре правота на стороне их союзника. Ведь если бы Понка вел справедливую войну против Кареты, Васко Нуньесу нечего было бы ответить после смерти на божьем суде, когда бы ему предъявили обвинение в том, что он обратил в бегство и подверг преследованиям Понку и его подданных, причинил им столь великий ущерб и так безжалостно ограбил их. Но подобные соображения редко приходили в голову испанцам в Индиях; никто из них не стремился быть предусмотрительным и осторожным, когда возникала возможность нанести оскорбление господу и ущерб туземцам. После того как земли Понки были опустошены, как это отмечалось выше, порешил Васко Нуньес отложить грабеж и разорение земель, лежащих в глубине материка, до более подходящего времени, когда в его распоряжении будет больше солдат, а пока — вернуться к побережью моря. Ближайшим соседом Кареты был повелитель провинции, называемой Комогра; царь этой провинции, которого звали Комогре, жил у подножья очень высокого хребта, в невозделанной, но прекрасной долине лиг 12 в окружности. Какой-то родич касика Кареты и один из знатнейших вождей в его роду и вообще в тех краях (таких людей по-индейски называли “хура”) выступил в роли посредника и попытался пробудить в христианах любовь и дружеское расположение к повелителю Комогре, а у Комогре — желание встретиться, познакомиться и подружиться с христианами. У Комогре было семеро сыновей от разных жен, юноши благородные, редкого благоразумия и скромности. Как рассказывают, старший из них особенно выделялся своим глубоким умом и доблестью. Узнав о прибытии испанцев, Комогре вышел к ним навстречу со всеми своими детьми, вождями и подданными, встретил их весьма приветливо и приказал разместить всех испанцев в своем селении, предоставить им в изобилии пищу и приставить к ним слуг — индейцев и индианок. Королевские жилища Комогре были едва ли не самыми богатыми и благоустроенными из всех, какие до тех пор видели испанцы на островах и на материке; в длину его жилище имело более ста пятидесяти шагов, а в ширину — около восьмидесяти; фундаментом ему служили очень толстые стволы деревьев, стены были сложены из камня, выше которого была надстройка из дерева, и все это было такой прекрасной работы, что, увидев жилище Комогре впервые, испанцы были поражены и не переставали удивляться мастерству и красоте постройки. В доме было множество комнат и помещений; одно из них служило кладовой и доверху было заполнено плодами, которые рождает здешняя земля, а, кроме хлеба, [196] также олениной, свининой, вяленой рыбой и всякими другими продуктами питания. В другом помещении, представлявшем собой нечто вроде винного погреба, стояло множество глиняных кувшинов с различными винами белыми и красными, изготовленными из маиса, фруктов и плодов какой-то особой пальмы; попробовав это вино, испанцы пришли в восхищение. Была в доме также потайная комната или зала, где находилось множество высохших трупов; они висели на свитых из хлопка веревках; на них были богатые хлопчатобумажные одеяния или покрывала из такой же ткани и множество различных золотых украшений, жемчужин и иных камней, считавшихся у индейцев драгоценными. Это были тела родителей, дедов и прадедов, а также их родичей, которых Комогре почитал, по-видимому, за божества. В нашей “Апологетической истории” мы подробнейшим образом рассказывали, как индейцы сохраняют тела умерших в виде мумий, сколь тщательно и с какими почестями предают они тела покойников погребению, что свидетельствует об их искусстве и познаниях. Приняв, как было сказано, испанцев с величайшим радушием и гостеприимством, как если бы они были его самыми дорогими собратьями, давними друзьями и соотечественниками, Комогре поселил их в своем жилище и показал им все свои покои и их красоты, в том числе даже эту потайную комнату, где покоились тела мертвых и которая, видимо, служила ему молельней или храмом. Старший из семи его сыновей, об уме которого мы уже повествовали, сказал: “Нам следует принять этих иноземцев самым достойным образом, проявив всячески свое радушие, чтобы не дать им оснований поступить с нами и нашими жилищами так, как они поступили с нашими соседями”. Показав свое жилище и его убранство, Комогре приказал принести золотые украшения чрезвычайно богатой и тонкой выделки, примерно на 4000 песо, и вместе с 70 слугами-индейцами подарил все это в знак дружбы Васко Нуньесу и Кольменаресу, как наиболее знатным гостям. Из полученного золота пятую часть испанцы отложили для королевской казны, а остальное разделили между собой. При этом между ними возникла ссора и разгорелся спор, видимо, из-за того, кому достанутся лучшие и наиболее красиво обработанные драгоценности. Увидев это, старший сын царя Комогре подошел к весам, на которых испанцы взвешивали украшения, ударил по ним изо всей силы и, захватив полную горсть золота, бросил его небрежно на землю и сказал: “Что с вами случилось, христиане? Почему вы спорите из-за пустяков? Если уж вас обуяла такая жадность, что ради обладания этим золотом вы беспокоите и тревожите мирных обитателей наших краев, покидаете свою родину и готовы на тяжкие лишения, то я укажу вам земли, где вы вполне сможете удовлетворить свою алчность. Но для этого вас должно быть больше числом, ибо вам придется иметь дело с могущественными царями, которые будут защищать свои владения с великим упорством и настойчивостью; первым, с кем вам придется столкнуться, будет царь Тубанама, у которого этого золота, почитаемого вами за богатство, великое множество и владения которого находятся отсюда на расстоянии [197] шести солнц” (то есть шести дней похода). И, указав затем пальцем на юг, в сторону Южного моря, он добавил, что, если испанцы пересекут хребты, то они увидят людей, плавающих на кораблях или лодках чуть поменьше тех, в которых приплыли они сами. И заключил, что за этим морем испанцы обнаружат несметные сокровища, что люди там употребляют золотые чаши для еды и питья и хотя, как ему известно, в Испании много железа, из которого изготовляются мечи, но в тех краях больше золота, чем железа в Бискайе; из всего этого можно сделать вывод, что индейцы, жившие близ Дарьена и на 30 лиг ниже по побережью, были хорошо осведомлены об обитателях и богатствах Перу и о том, что жители Перу плавали на веслах и под парусами. Рассказ юноши был первым сообщением, которое получили испанцы о тех богатейших землях. Царства те столь обширны, а правители их так могущественны, что, как заметил рассудительный юноша, для покорения тех земель потребуется не менее тысячи христиан. Он согласился отправиться с испанцами и предложил им в помощь подданных своего отца. Переводили эту беседу двое испанцев, бежавших некогда от Никуэсы и живших у касика Кареты. Мы не погрешим против истины, если скажем, что эти известия весьма обрадовали Васко Нуньеса и его солдат. Некоторые из них даже прослезились от радости, как это иногда случается с людьми, страстно добивающимися чего-либо, когда они видят желаемое или надеются на близкое достижение цели.

Глава 42

Васко Нуньес со своим отрядом несколько дней отдыхал у Комогре; все мысли их были только об одном, действительно ли за горами лежит море, и что находится по обе стороны моря, и настолько ли велики богатства тех краев, как рассказывал им юноша, — только об этом они и толковали. И так как каждый день казался им годом, ибо в мечтах своих они уже видели себя обладателями богатств, которых так добивались, и так как они, как это свойственно жадным и корыстолюбивым людям, верили и надеялись, что эти богатства даже превзойдут их ожидания, то поспешили в Дарьей, дабы сообщить Адмиралу и управителям этих островов относительно всего того, что им стало известно о новом море и сокровищах, которые там сокрыты, с тем чтобы Адмирал написал об этом королю и попросил его прислать 1000 солдат со всем необходимым для открытия этих земель. Здесь следует, ничего не утаивая, прямо сказать о том безрассудном и святотатственном поступке, который совершили они, и это лишь одно из многих неразумных деяний, свершенных в Индиях. Дело в том, что они крестили царя Комогре и его подданных, не озаботившись предварительно просветить их и дать им ясное представление о христианском учении и обо всем, что касается веры христовой. Великий грех и оскорбление господа свершалось и свершается теми, кто осуществляет таинство крещения иноверцев-язычников, хотя бы они сами того желали и [198] добивались, не просветив их до того, не удостоверившись, что они воистину отказываются от своих языческих обрядов и заблуждений, услаждающих дьявола, и не позаботившись, чтобы новообращенные хорошо осознали, что они принимают, почему, ради чего и что их ждет после крещения. Судите сами, какой награды могут ожидать от господа те, по чьей вине царь Комогре и его подданные из-за незнания и невежества своего после крещения вновь вернулись к идолопоклонству. Ибо известно, и мы сами в этом убедились на собственном опыте, что когда индейцев спрашивают, не просветив их до того в вопросах веры, “Хочешь быть христианином?”, или говорят им “Будь христианином”, то они понимают это лишь в том смысле, что им предлагают называться христианами или быть друзьями христиан. Царя Комогре при крещении нарекли именем дона Карлоса в знак любви к императору, в те времена правившему Испанией. Итак, Васко Нуньес и его солдаты в радостном настроении отправились в Дарьей с намерением возможно скорее вернуться и добраться до моря. Выходило так, что Нуньес жаждал самому себе зла, ибо открытие того моря, к которому он стремился, стоило ему позднее жизни, как это станет ясно из последующего повествования. Когда они прибыли в Дарьей, всех тех, кто там оставался, привели в восторг и восхищение радостные известия о новом море и сокровищах, которые в тех краях имеются. Еще более ликовали все, кто был в Дарьене, когда после шестимесячного отсутствия вернулся с островов Вальдивия. Он доставил некоторое количество продовольствия, а Адмирал и управители островов обещали в скором времени прислать еще людей и провиант. Адмирал извинялся за то, что не сделал этого раньше, но потому лишь, что, как он полагал, корабль Ансисо прибыл в целости и сохранности, полный продовольствия; на самом деле, однако, даже если бы корабль Ансисо не был поврежден, все продовольствие с него было бы уже давно израсходовано, так как с момента отъезда Ансисо с островов прошло около двух лет. В заключение их заверили, что их снабдят продовольствием, как только прибудут корабли из Кастилии; сейчас же в их распоряжении нет ни одного корабля, а каравелла, на которой отправлялся в обратный путь Вальдивия, не могла поднять большего груза. Уместно будет сказать, что Адмирал и прочие управители островов обнаружили столько рвения в стремлении обеспечить испанцев на континенте продовольствием потому лишь, что Адмирал рассчитывал при этом увеличить свои доходы, а остальные господа-управители торговали с большой для себя выгодой различными товарами и продовольствием. Так что в руки тех, кто оставался на островах, попадало в конце концов все золото, награбленное на континенте. На свое несчастье они не осознавали, что, посылая на континент помощь провиантом, оружием, лошадьми и людьми, становятся соучастниками преступлений, повинны в тех же грехах и столь же ответственны за эти грехи, как и солдаты, которые ради этого золота опустошали земли, совершали злодеяния и всяческие зверства. Все это было одним из следствий той слепоты, которой поразил всех нас господь за прегрешения Кастилии. Вернемся, однако, [199] к нашему повествованию. Того, что доставил Вальдивия, не могло хватить надолго; и вскоре после его возвращения испанцы вновь начали испытывать голод; божественное провидение, видимо, вознамерилось показать им, насколько погрязли они во зле и беззаконии, преследуя, истребляя и убивая ничем не оскорбивших их индейцев, и потому способствовало тому, что голод стал еще острее и ощутимее; однажды разразилась сильная гроза с громом и молниями, и вода в реке настолько поднялась после этого, что все поля, засеянные индейцами, которых вывезли из провинции Комогре и жестоко и несправедливо обратили в рабство, были сплошь затоплены, и, удивительное дело, погибли все посевы, до единого. Об испанцах можно сказать словами пословицы: в доме игрока радость недолговечна. Итак, надежды, которые испанцы возлагали на посевы, рухнули; на много лиг окрест не осталось никакого продовольствия, — его уже либо израсходовали, либо раньше уничтожили испанцы; да и местных жителей близ Дарьена не было, — оставались только мертвецы да пленники, — остальные бежали. Тогда испанцы порешили отправиться в более дальние походы и беспокоить, грабить, брать в плен и убивать тамошних индейцев, отбирать у них золото и провиант столь же праведными способами, как и прежде. Было, например, у Васко Нуньеса и его солдат обыкновение подвергать пыткам плененных индейцев, чтобы те сообщили о местоположении поселений, чьи правители владели наибольшими количествами золота и продовольствия. После этого, если только лазутчики не успевали предупредить соплеменников, солдаты нападали на эти селения ночью и предавали их огню и мечу. В это же время решил Васко Нуньес вновь направить Вальдивию на здешние острова, чтобы сообщить Адмиралу и прочим должностным лицам сведения о новом море и его сокровищах, полученные им от сына Комогре и других индейцев и, по его глубокому убеждению, вполне достоверные; должен был он также просить Адмирала и его приближенных написать обо всем королю с тем, чтобы тот направил 1000 солдат, которые, по мнению Комогре, необходимы для похода в глубь континента. Васко Нуньес писал Адмиралу, что повесил 30 касиков и вынужден будет казнить и впредь каждого пленного касика, ибо у него нет, мол, иного выхода до тех пор, пока число его солдат невелико, а значительных подкреплений он не получает. И для большей убедительности он просил в заключение его светлость господина Адмирала учесть, какие великие услуги господу богу и их величествам были оказаны испанцами под его началом. О, жестокие тираны, сколь неизмеримы ваши слепота и коварство! С Вальдивией было отправлено 300 марко ⁵⁴ золота, иными словами— 15 тысяч кастельяно, или золотых песо, которые власти острова в качестве законной пятой части должны были переслать в королевскую казну. Из этого следует, что презренные грабители наворовали 75 тысяч песо золотом, из которых даже за вычетом пятой части, то есть 15 тысяч, 60 тысяч они поделили между собой. Каждый вручил Вальдивии часть своей добычи для пересылки родичам в Кастилию. Но господь пресек путь Вальдивии, а остальным, кто пожелал бы внять слову господню, дал понять, [200] что дела, творимые ими, заслуживают лишь геенны огненной: та самая каравелла, на которой он прибыл и возвращался обратно, налетела на скалы или рифы Виборас близ острова Ямайка, и Вальдивия пошел ко дну со всем своим золотом и известиями, которые должен был доставить.

Глава 43

Отправив Вальдивию, решил Васко Нуньес, как говорилось выше, в поисках золота и провианта предпринять поход в глубь континента, что предвещало туземцам лишь новые злодеяния и бесчинства. И вот, хотя испанцы своими делами уже не единожды заслужили адские муки, они снова и снова искали путей в геенну огненную. Стали индейцы, сопровождавшие испанцев в походе и видевшие, как жаждут их господа золота, утверждать правдиво или ложно, что будто бы у некоего касика и управителя одного поселения и области, называемых Дабайбой, имеется храм, воздвигнутый в честь какого-то божка и доверху набитый золотом, которое с давних пор и сам он и его подданные приносят в дар идолу. А посему порешили испанцы, преисполненные благочестивых помыслов, на двух бригантинах и нескольких каноэ отправиться на поиски этого идола Дабайбы, или, вернее сказать, золота — единственного предмета их вожделений. Васко Нуньес вышел с 150 солдатами; с ним покинул Дарьей и Кольменарес, но он получил приказание с третью солдат подняться вверх по реке Гранде. Эта река вдвое шире, чем Дарьей, и находится, если не ошибаюсь, в девяти лигах восточнее Дарьена. Васко Нуньес двинулся по иному пути, по берегу другой реки, которая, как утверждали проводники, должна привести его в земли Дабайбы. Однако касик и правитель Дарьена, Семако, которому Ансисо, Васко Нуньес и другие испанцы нанесли поражение, обратив его в бегство и заставив покинуть свои земли, как об этом рассказывалось в главе 63 книги второй, нашел себе приют и убежище на землях Дабайбы и, конечно, поведал их повелителю о примерном образе жизни и деяниях тех, кого называют христианами; поэтому Дабайба постоянно держал своих лазутчиков начеку, и едва пришло известие о приближении христиан, как все обитатели земли Дабайбы снялись с насиженных мест. Васко Нуньес и его солдаты продвигались вперед, уничтожая все на своем пути и захватывая все, что попадало под руку; между прочим, они нашли множество сетей, но не для рыбной ловли, а для охоты на животных. Из зверей здесь встречаются олени, но особенно часто особый вид свиней и еще какие-то совершенно безобидные животные размером поменьше свиньи, с головой, которая, по рассказам, весит столько же, сколько все остальное тело. Васко Нуньес принял эти сети за рыболовные и потому назвал реку, по которой он двигался, Редес. (Сети (исп.)) [201] Здесь же испанцы обнаружили два больших каноэ и много лодок размером поменьше; в жилищах, покинутых обитателями при поспешном бегстве, испанцы нашли сотни луков и множество колчанов для стрел, а также на 7000 кастельяно драгоценностей и золотых изделий. Захватив это золото, и провиант, Васко Нуньес, весьма обрадованный добычей, спустился по реке к морю; я говорю “море”, но речь, собственно говоря, идет о заливе Ураба, в который впадают обе названные выше большие реки. Господь пожелал явить испанцам, сколь праведными путями добыты были эти 7000 кастельяно, и на заливе поднялась страшная буря в тот самый момент, когда испанские суда пересекали его; так что все испанцы уже считали гибель свою неминуемой; но божественный промысел рассудил так, что погибли лишь те из них, что везли на каноэ эти 7000 кастельяно: и золото и люди из этих каноэ навсегда исчезли в пучине вод. Теперь уже веселье Васко Нуньеса, радовавшегося награбленному, сменилось унынием и стенаниями. Вновь войдя в реку Гранде, Васко Нуньес добрался до каких-то земель, царя и повелителя которых звали Хурви; здесь он встретился с Кольменаресом и раздобыл некоторое количество провианта. Далее испанцы решили двигаться все вместе и, пройдя вверх по реке 12 лиг, обнаружили на реке остров, который назвали островом Каньяфистолы, так как на нем, действительно, росла каньяфистола, или дикая кассия ⁵⁵ Они наелись ее плодов, и это не замедлило сказаться — рези в желудке у всех были такие, что, казалось, всем им придет конец. Немного оправившись от болезни, пустились они в дальнейший путь и по правому берегу реки Гранде обнаружили ее приток — воды этой реки неизвестно почему были совершенно черные и потому ее назвали Негро. (Черный (исп.)) Далее они двинулись по этому притоку и, поднявшись на 5—6 лиг от устья, добрались до владений некоего правителя Абенамачеи. Затем они увидели селение, состоявшее примерно из 500 жилищ на некотором расстоянии одно от другого. Когда жители селения увидели испанцев, они тотчас же обратились в бегство. Наши принялись их преследовать, и когда испанцы стали настигать индейцев и ранили несколько из них мечами, индейцы, точно разъярившиеся псы, набросились на своих преследователей, обратив свое оружие против тех, кто обрушился на них, изгнал их из жилищ, оторвал от жен и детей без всякого повода с их стороны. Оружие индейцев составляли маканы, или мечи из пальмового дерева, и длинные палицы с обожженными наконечниками. Но разве это можно считать оружием, когда у наших были мечи, разрубавшие нагих индейцев надвое, копья, арбалеты и даже кое у кого — мушкеты. Ни луков, ни стрел, смазанных ядом, то есть наступательного оружия, в тех краях не употребляют, единственным оборонительным оружием служили их нагие тела, что не могло, разумеется, уберечь этих бедняг от резни, которую учинили испанцы, и вскоре туземцы снова вынуждены были искать спасения [202] в бегстве. Испанцы продолжали преследовать беглецов и многих перебили, а других взяли в плен. Попал в плен и царь и повелитель тех земель Абенамачеи и многие вожди его племени. Увидев пленного Абенамачеи, один из душегубов-испанцев, раненный касиком в сражении, подошел к нему и ударом ножа начисто отрубил ему руку; говорят, что Васко Нуньеса это огорчило, но от этого огорчения несчастному касику, столь жестоко наказанному, не стало легче. Васко Нуньес оставил в этом селении Кольменареса с половиной солдат охранять захваченные земли, а сам отправился на каноэ вверх по реке, а затем по другой речушке, впадавшей в эту примерно в 20 лигах от острова Каньяфистолы, и недалеко от устья ее обнаружил владения касика по имени Абибейба. Так как эти края были болотистыми и землю покрывала вода, то туземцы размещали свои жилища на огромнейших и высоченных деревьях — подобного рода жилища испанцы видели впервые и никогда о них раньше не слыхали. Индейцы строили свои жилища на деревьях из бревен так же прочно и основательно и с таким же количеством внутренних помещений, как и жилища на земле. Подобное жилище занимала большая семья — родители, жены, дети и прочие родственники. Забирались в эти жилища с помощью лестниц; обычно их было две: одна с земли шла до ветвей дерева, а вторая — до входа в жилище. Эти лестницы изготавливались из одного ствола тростника, расколотого пополам, потому что тростник там бывает потолще человека. Лестницы были съемными и их поднимали по ночам или каждый раз, когда это требовалось, и обитатели жилищ чувствовали себя тогда в полной безопасности, потому что ни человек, ни животное, ни тигры, которых немало в тех местах, не могли нарушить их спокойный сон. Здесь же наверху хранят они и все запасы продовольствия, только вино в больших сосудах оставляют на земле, чтобы оно не замутилось: хотя сами жилища настолько прочны, что им ничто не угрожает, ветер постоянно их колеблет, и от этого непрерывного движения вино бы испортилось. Поэтому они и оставляют его внизу, а в часы трапезы старших мальчики, проявляя удивительную ловкость в лазании по деревьям, доставляют вино наверх так быстро, как будто все это происходит в таверне. Но вернемся к рассказу о касике Абибейбе; он находился в своем жилище, очень высоко, на вершине дерева, как на небесах, когда появились испанцы и громко потребовали, чтобы он спустился, не опасаясь их. :Касик ответил, что не желает спускаться и что просит оставить его в покое, поскольку он не сделал пришельцам ничего дурного. В ответ испанцы заявили, что, если он не спустится, они топорами подрубят деревья либо подожгут их и в огне погибнут и он, и его жены, и дети. Вновь потребовал Абибейба, чтобы испанцы покинули эти земли, оставив его в покое, а индейцы — подданные Абибейбы — умоляли не спускаться и не доверять испанцам. Солдаты начали топорами подрубать деревья, и, видя, как во все стороны летят щепки и ветви, решил Абибейба, несмотря на единодушные протесты своих подданных, спуститься с одной из своих жен и двумя сыновьями. Когда он очутился внизу, его вновь заверили, что ему [203] нечего бояться испанцев, но потребовали от него золото, заявив, что навеки останутся его друзьями. Ответил касик, что золота у него нет, что никогда он в золоте не испытывал нужды, а потому и не стремился раздобыть его. Тогда испанцы стали упрекать его и угрожать ему, требуя, чтобы он отдал имеющееся у него золото. А касик сказал: “Если уж вы так жаждете золота, то я отправлюсь в горы, которые лежат за этими холмами, и принесу вам все золото, какое найду”. Испанцы согласились с этим предложением, оставив его жен и детей в качестве заложников. Он сказал также, что вернется через столько-то дней и пусть его дожидаются в течение этого срока. Но так как золото, которого так жаждали испанцы, не растет на деревьях подобно плодам, а в запасе у касика ничего не было, то, опасаясь наказания, касик предпочел не вернуться. Тогда испанцы разграбили его жилища, взяли в плен всех индейцев, которые там оказались, и основательно пополнили запасы провианта за счет продовольствия, которое было припасено индейцами. Затем они направились далее вверх по реке Гранде, но, пройдя несколько лиг, на протяжении всего пути ни в одном селении не обнаружили ни души, ибо по всей округе уже разнеслась молва, как эти люди, именующие себя христианами, проповедуют Евангелие и почитают Иисуса Христа. Убедившись, что поживиться ему здесь больше нечем, Васко Нуньес повернул назад и решил спуститься вниз по Гранде, а затем по Негро, чтобы соединиться с Кольменаресом и теми солдатами, которые остались во владениях царя Абенамачеи, того самого, которому, как говорилось выше, после пленения один из испанцев отрубил руку. Здесь Нуньес узнал, что после его ухода оставленные им солдаты разбрелись по окрестностям и некоторые из них были убиты индейцами. Среди убитых был некий Райя, с девятью солдатами отправившийся грабить индейцев. То ли потому, что в поисках пищи он решил отобрать ее у тех, кому она принадлежала по праву, то ли потому, что такова была кара божья за его жестокость, но так или иначе, углубившись с целью грабежа в леса, Райя с товарищами попал в индейское селение, которым правил некий Абрайба; предупрежденный заранее о появлении испанцев, Абрайба напал на них и убил Райю и еще двух солдат, а остальных обратил в бегство. Известие об этой беде не могло, конечно, обрадовать Васко Нуньеса.

о зверствах испанцев в Дабайбе

Еще до того как Васко Нуньес добрался до реки Негро, случилось так, что несчастный и неудачливый касик и повелитель Абенамачеи, который, после того как ему отрубили руку, бродил, скрываясь, в лесах, чтобы не попасть снова в руки испанцев, встретился случайно с другим касиком [204] Абибейбой, тем самым, что жил в доме на деревьях. После того как испанцы захватили его жен и детей в качестве заложников, а он, лишившись власти над своими подданными, вынужден был искренне или притворно пообещать доставить испанцам золото, Абибейба вел столь же жалкий образ жизни и так же бродил в изгнании, как и Абенамачеи. Повстречавшись, они поведали друг другу превратности своей судьбы и оплакали свои беды; убедившись, что им обоим приходится скрываться и подвергаться гонениям и преследованиям безо всякой вины и причины, порешили они отправиться к своему родичу и соседу касику Абрайбе, о котором вскользь я уже упоминал, и просить у него прибежища. Когда Абрайба увидел их, он принялся громко рыдать и стенать, и они вторили ему, обильно проливая слезы. После того как все немного успокоились, сказал им Абрайба: “Что за напасть, братья, обрушилась на нас и на наши жилища? За что эти люди, называющие себя христианами, ополчились на нас, несчастных, живущих в мире и спокойствии, не обидевших ничем ни их, ни кого-либо другого, за что преследуют и тревожат и заставляют нас нарушать привычный порядок жизни? До каких же пор будем мы терпеть жестокость этих людей, обращающихся с нами столь дурно и подвергающих нас гонениям? Не лучше ли умереть сразу, чем пережить то, что пережил ты, Абибейба, и ты, Абенамачеи, и все то, что Семако, Карета, Понка и другие цари и повелители здешних земель вынуждены были терпеть от этих диких зверей, в слезах наблюдая за тем, как уводят в плен жен, детей, домочадцев, вассалов и отбирают все, чем они владели? До меня они еще не добрались, но что иное может ждать меня, мое жилище, мои владения? Как и вас, меня заставят покинуть родные края, начнут преследовать и убьют, лишив при этом и имени моего и имущества. Испытаем же наши силы, попробуем сделать все возможное и начнем с тех, которые отрубили руку тебе, Абенамачеи, и, изгнав тебя из родного жилища, сами заняли его. Нападем на них, пока их немного и остальные еще не присоединились к ним; если эти погибнут, то и другие либо уйдут, либо побоятся нас притеснять; а если они попытаются усилить против нас гонения, то нам придется сражаться против меньшего числа солдат”. Все сочли этот совет разумным. Они договорились о сроках и собрали то ли 500, то ли 600 воинов, но все эти воины были нагие, а оружие их было подобно детским игрушкам; потому и случилось с ними то, что происходит в бою с людьми безоружными и нагими. Дело в том, что за сутки до нападения индейцев по совершеннейшей случайности прибыло 30 испанцев, посланных Васко Нуньесом. И вот в назначенный день на рассвете индейцы, не знавшие ничего о тех, кто прибыл накануне, с ужасным воплем, который всегда вызывал в испанцах больше страха и ужаса, чем оружие, напали на испанский лагерь. Яростный порыв индейцев не принес им пользы; испанцы, как обычно во время подобных паломничеств, были начеку; они вскочили и вступили в бой; сперва стрелами из арбалетов, копьями, а затем и мечами произвели в рядах бедных нагих индейцев огромные опустошения, и мало кто из индейцев спасся [206] от смерти или плена; только несколько вождей бежали в страхе; испанцы отправили в Дарьей всех оставшихся в живых, обратив их в рабов, которые должны были обрабатывать землю, переносить грузы во время походов, грести на каноэ и выполнять всякие прочие работы. Те немногие, что остались в живых и избежали плена, еще могли чем-то утешаться, зато никакие утешения не могли помочь пленным и тем менее погибшим, которые умерли в безверии, не причастившись, и угодили в ад. Одержав эту победу, испанцы под командованием Родриго де Кольменареса присоединились к отряду Васко Нуньеса и решили вернуться в Дарьей, оставив в селении Абенамачеи и на реке Негро 30 солдат для охраны земель и для того, чтобы индейцы, собравшись с силами, не напали вновь; во главе этой группы, командиром ее, был поставлен некий Бартоломе Уртадо. Солдаты не любили оставаться в праздности, а занятия их всегда сводились в Индиях к тому, что они называли “обшарить ранчо”, ⁵⁶ иными словами — грабить, разорять и брать в плен индейцев, спокойно сидящих в своих домах. Во время этих вылазок они взяли в плен некоторое число индейцев, скрывавшихся в горах, и решили 24 из них отправить в рабство в Дарьей, а вместе с ними 21 испанца, то ли потому, что они заболели, то ли по какой иной причине; Уртадо же остался всего с 10 солдатами, полагая, что отныне ему никакая опасность не грозит. Все отправлявшиеся в Дарьей испанцы и индейцы погрузились в одно большое каноэ, которое способно было поднять так много людей. Индейцы, подданные касика Семако, властителя Дарьена, первым испытавшего притеснения испанцев, мечтали застигнуть их врасплох или покончить с ними любым способом; поэтому индейцы, хорошо вооруженные, отправились вслед за каноэ испанцев на четырех лодках и напали на врагов, пустив в ход свои копья и маканы, употребляемые вместо дубинок. Несколько испанцев было убито, а остальные, за исключением двоих, утонули в реке; этим двоим удалось ускользнуть, ухватившись за плывшие мимо бревна и прикрывшись сверху первыми попавшимися под руку ветками, и индейцы, спешившие покончить с испанцами, на этих двоих не обратили внимания, приняв их за плывущие по реке коряги. Едва выбравшись на сушу, они с возможной поспешностью вернулись к Уртадо, чтобы сообщить ему и 10 оставшимся с ним солдатам о том, что произошло; страх, печаль и горечь охватили испанцев; и понимая, что дела их на реке Негро плохи, решили они возможно скорее возвратиться в Дарьей в случае, если им вообще удалось бы ускользнуть отсюда. Допросив индейцев, которые были у них в плену, а, быть может, даже прибегнув к пыткам, чтобы выведать, где находятся туземцы, каковы их намерения и планы, они услышали от одного из пленных, что пятеро царей, или касиков, а именно Абибейба, жену и детей которого испанцы взяли в заложники, Семако, повелитель Дарьена, первым испытавший притеснения со стороны христиан, Абрайба, до которого испанцы еще не добрались, Абенамачеи, правитель земель, прилегающих к реке Негро, которому отрубили руку, и Дабайба, бежавший из родного селения при приближении испанцев, которые [207] забрали у него много лодок и 7000 кастельяно золота, — все они сговорились в назначенный срок напасть на Дарьей и перебить всех испанцев, которых обнаружат там и в окрестностях. С этой целью они сзывают и собирают подданных со всех своих земель, но индейцы здесь, как и всюду, были нагие, а оружие их, не смазанное смертоносным ядом, используемым в некоторых провинциях, было безвредно для испанцев. С этими вестями и прибыли Уртадо и его 9 или 10 товарищей в Дарьей, не без труда избежав ловушки, которую им готовили. Эти новости напугали испанцев. Но никаких подтверждений им не было, и испанцы то верили, то не верили этим слухам, а по всей округе невозможно было найти ни одного человека, который пролил бы свет на это дело, ибо из страха перед испанцами все индейцы из окрестностей бежали, а земля превратилась в пустыню. И все же о заговоре стало известно следующим образом. Среди многих женщин, плененных Васко Нуньесом, была одна, которая в его. доме находилась на особом положении, пользуясь его доверием и уважением, как если бы она была его законной супругой. У этой пленницы был брат, вассал касика Семако, законного повелителя Дарьена, принадлежавший к одному из знатнейших родов в этом селении и во всей провинции; он часто тайком посещал ее, выдавая себя за одного из домашних слуг, и однажды ночью, явившись к ней, сказал: “Дорогая моя, любимая сестра! Послушай внимательно, что я хочу тебе сказать сегодня, только береги тайну, ибо от этого зависит свобода и жизнь всех нас; так что, если ты хочешь блага себе и всему нашему народу, молчи и будь начеку; тебе ведомо, сколь жестоки эти христиане; знай же, что правители нашей земли не желают больше терпеть их и пятеро вождей имя рек договорились между собой и порешили, собрав всех своих воинов, напасть с воды и с суши на испанцев и с этой целью подготовили сотню каноэ, 5000 воинов, вооруженных макаками, а также большое количество провианта, запасы которого находятся неподалеку от лагуны и селения Тичири или Тичирико”. К сказанному он добавил, что пятеро правителей-индейцев уже точно определили, кого именно из испанцев каждый из них должен убить или взять в плен, и поделили между собой их одежду и все прочие трофеи, которые им удастся захватить. Но тут они, как говорится, начали распродажу, не спросив хозяина. Индейцы постоянно, по крайней мере до тех пор пока не познали сполна силу, сноровку, умение, упорство испанцев и мощь их оружия, ошибались в расчетах, уповая на то, что их много, а испанцев мало. “Так вот, — закончил свой рассказ юноша, — будь готова скрыться и остерегайся, чтобы в горячке боя, когда все здесь перемешается и начнется побоище, сражающиеся не убили бы тебя, забыв о том, что ты женщина, либо не нанесли бы тебе обиды”. Не успел еще этот неосторожный юноша покинуть покои сестры, как та открыла Васко Нуньесу все, что ей было сообщено по секрету, и поступила она так то ли потому, что любила Нуньеса, то ли из страха перед ним, презрев благо и честь своей родины, народа, близких людей. Услышав эти известия, Васко Нуньес уговорил ее тотчас же позвать к себе брата якобы для того, [208] чтобы попытаться бежать с ним. Сказано — сделано: брат чтобы попытаться бежать с промедления. Васко Нуньес схватил его, подверг пыткам и вынудил ведать ему все то, что он рассказал до того сестре, рассчитывая на сохранение ею тайны. Открыл он сверх того и еще одну тайну, заявив, что его повелитель Семако, пославший Нуньесу 40 индейцев для полевых работ якобы в знак раскаяния в своем побеге и в качестве свидетельства своего стремления к дружбе с испанцами, на самом деле приказал посланцам, чтобы они при первой же возможности попытались убить Васко Нуньеса, когда он явится присмотреть за их работой. Он добавил также, что однажды, когда Васко Нуньес появился верхом и с копьем в руке, индейцы не осмелились напасть на него лишь из страха перед лошадью; именно поэтому, добавил юноша, Семако, убедившийся в том, что одних его сил мало для того, чтобы отомстить испанцам, и решил привлечь на помощь других касиков, их родичей и соседей с тем, чтобы более уверенно сражаться за общее благо и освободить всех от гонений и преследований Васко Нуньеса и его сотоварищей. Выслушав все это, Васко Нуньес, ничего никому не сказав, тотчас же вызвал 70 солдат и приказал им следовать за ним; одновременно по его распоряжению Кольменарес с 60 солдатами сел в 4 каноэ и, захватив в качестве проводника юношу-индейца, двинулся к селению Тичири, в котором индейцы устроили склад провианта. Васко Нуньес со своим отрядом направился в одно место в трех лигах от города, где рассчитывал застать Семако, но нашел там лишь какого-то его родича, которого вместе с несколькими мужчинами и женщинами и взял в плен. Кольменаресу повезло больше, потому что ему удалось обнаружить главного военного вождя, который должен был возглавить все индейское воинство, а также многих индейцев — знатных и простолюдинов, которые никак не подозревали, что испанцам стали известны их хитроумные планы. Большинство индейцев было взято Кольменаресом в плен; вступив в селение, он убедился, что там полно продовольствия, вина и прочих припасов; затем он приказал расстрелять из арбалетов главного военного вождя и повесить знатных индейцев на виду у остальных пленных. Таково правило, которого придерживались, и притом строжайшим образом, испанцы в здешних краях: всех местных правителей, касиков и знатных индейцев, попавших к ним в руки, лишать жизни, чтобы стать неоспоримыми владыками земли и людей или, как говорится в пословице, “в чужом доме спать не поджимая ног”. Необъяснимая осведомленность испанцев относительно угрожавшей им опасности поразила ужасом всех обитателей близлежащих земель; они убедились, что все их великие тайны раскрыты, а хитроумные планы потерпели крах, и с той поры окончательно потеряли надежды когда-нибудь одержать верх над испанцами, освободиться из-под их сурового ярма; они примирились с положением рабов и в конце концов погибли один за другим.

После того как была одержана без особых трудов и опасностей эта победа, Васко Нуньес приказал соорудить из крепких деревьев новую [209] крепость, либо починить и улучшить старую, чтобы в случае нового заговора или объединения индейцев, уже лишившихся присутствия духа и сломленных, чувствовать себя в большей безопасности.

о посольстве, отправленном Васко Нуньесом к королю Кастилии

После того как вся провинция была покорена и подчинена описанным выше способом, все испанцы стали настаивать на необходимости отправить прокурадоров, то есть гонцов в Кастилию, дабы доложить королю о положении дел в здешних краях и о том, что рассказал сын царя Комогре о новом море и его сокровищах, а также для того, чтобы просить короля направить сюда 1000 солдат, которые, по мнению сына Комогре, необходимы для похода к новому морю и овладению его богатствами; по пути посланцы должны были все это поведать Адмиралу и правителям островов и просить у них помощи людьми и провиантом на время, пока не подоспеет посланное королем подкрепление. На Вальдивию — добрался ли он до островов или утонул (как это было на самом деле) — надеяться уже перестали. Васко Нуньес сам намеревался возглавить посольство к королю, то ли рассчитывая добиться награды и королевской милости, то ли опасаясь заслуженного наказания за изгнание Дьего де Никуэсы и оскорбления, нанесенные баккалавру Ансисо. Но и друзья и недруги Нуньеса единодушно воспротивились его намерениям покинуть их и эти земли; они ссылались при этом на то, что индейцы особенно боятся именно его, он один стоит ста и потому его отъезд поставил бы под угрозу их жизни. Некоторые испанцы подозревали, что он стремится покинуть Индии, ища заступничества на случай, если король вознамерится наказать его за указанные выше преступления; другие полагали, что, захватив уже изрядное количество золота, он хочет избавиться от постоянных опасностей и нестерпимых лишений и попользоваться награбленными богатствами подобно тому, как это сделали, по их мнению, Вальдивия и Самудио, почти год назад покинувшие эти земли и все не возвращавшиеся. Но так или иначе, Васко Нуньесу так и не удалось добиться согласия на поездку гонцом в Кастилию. И вот после долгих споров и обсуждений, в которых сталкивались противоположные мнения, все или, по крайней мере, большинство сошлись на том, чтобы послать к королю некоего Хуана де Кайседо, о котором мы выше, во второй книге, упоминали; в свое время он прибыл сюда в армаде Никуэсы в качестве королевского уполномоченного; был он, по общему мнению, человеком разумным и порядочным, прибыл сюда из Кастилии вместе со своей женой. Зная его добропорядочность и верность слову, все были убеждены, что он с точностью [210] выполнит поручение, а так как здесь оставалась его жена, то не было сомнений в том также, что, получив указания короля, он вернется обратно. С новой силой разгорелись споры, когда речь зашла о том, кого направить вместе с ним. Помощник ему был необходим не потому, что ему не доверяли, а потому лишь, как говорили, что поездка в Испанию связана с резкой переменой климата и длительным плаванием и может случиться, что это пагубно отразится на здоровье посланца и даже будет стоить ему жизни (так оно, кажется, и случилось), а тогда все их надежды пойдут прахом; чтобы устранить подобный исход, следовало дать Кайседо сопровождающего, который мог бы в случае необходимости заменить его и, доложив обо всем королю, обратиться к нему с просьбой и добиться того, чего они желали. Споры по поводу того, кто станет сотоварищем Кайседо по путешествию, затянулись, и испанцы никак не могли прийти к согласию; поэтому было решено выбрать по жребию одного из нескольких лиц, пользовавшихся среди них наибольшим уважением. Жребий пал на Родриго де Кольменареса, о котором мы писали уже не раз; и все или почти все остались этим довольны; прежде всего потому что он был человеком многоопытным и в мирных и военных делах, в морских походах и в сухопутных баталиях; до прибытия сюда он участвовал в итальянских войнах против французов. ⁵⁷ Во-вторых, в Дарьене у него оставалось большое имущество и земельные участки; был он одним из командиров и пользовался особым благоволением и покровительством Васко Нуньеса и потому получал неизменно лучшую после самого Нуньеса долю награбленной добычи и обращенных в рабство индейцев; потому на его полях трудилось множество пленных; и поскольку он надеялся стать крупным землевладельцем и на этом основательно разбогатеть, то все полагали, что никакие обстоятельства не помешают ему вернуться с добрыми вестями, на которые все рассчитывали. После того как Хуан де Кайседо и Родриго де Кольменарес таким образом были избраны прокурадорами и должны были отправиться к королю, чтобы поведать ему о положении дел, доложить о великих услугах, которые здешние испанцы ему оказали, и просить за это от короля милостей, столь праведным путем ими заслуженных, сговорились испанцы сделать королю какое-нибудь подношение или подарок, дабы их посланцев или прокурадоров король принял более благосклонно; с этой целью каждый из них выделил толику награбленного ими и оплаченного человеческой кровью (кто знает, сколько ее было пролито!). Должен заметить, что как только индейцы из различных провинций поняли, сколь сладостны слуху испанцев рассказы о золоте, как жадно стремятся они разузнать, где оно имеется, где добывается, кто им обладает, они стали прибегать к хитроумным выдумкам каждый раз, когда хотели потрафить испанцам, избежать жестокого обращения или избавиться от пришельцев. Они придумывали обычно, что там-то и там-то, мол, имеется множество золота и что существуют якобы даже горы и целые хребты из золота. Испанцы всему этому верили, ибо жадный человек, как это уже указывалось раньше по другому поводу, только и [211] помышляет, что о золоте да о серебре; золотая монета ослепляет его более чем яркое солнце, только о деньгах он и способен рассуждать, — это слова не мои, а святого Амвросия. А так как один индеец сказал как-то, что есть в этих краях река, в которой золото вылавливают сетями, то прокурадоры решили и эту новость сообщить королю по прибытии в Кастилию. Возможно, что индеец солгал им, а может быть, они и сами все это выдумали, но только после их прибытия в Кастилию слух о том, что на новом континенте золото вылавливают сетями как рыбу, распространился по всему королевству, и чуть ли не вся Кастилия собралась за океан ловить золото в реках. А так как королевские чиновники отнюдь не брезговали золотом, то с тех пор и в королевских указах эти земли стали именовать не иначе, как Золотой Кастилией. Подумать только, сколь велико должно быть людское легкомыслие, как глубоко в людях должны были укорениться алчность и корысть, чтобы слух этот обрел силу, заставил многих и многих поверить, что и на самом деле золото вылавливают сетями из рек. Как-то один клирик, казавшийся человеком рассудительным и уже немолодой, рассказывал мне о тех, кого это известие побудило покинуть Кастилию и отправиться за золотым уловом. Я был в то время на Кубе, а он обосновался там после того как бежал с этой ловли, голодный и изможденный, без единой золотой монетки в кармане, — а ведь ради того чтобы вылавливать золото в реках, он оставил в Кастилии приход, который приносил ему 100 000 мараведи ежегодной ренты. Он рассказывал также, что не покинул бы родного дома и не бросил бы все, если бы не был убежден, что вернется в Кастилию в самый короткий срок с сундуком, доверху набитым золотыми самородками размером с апельсин, гранат или того больше. Обо всем этом клирик поведал в моем присутствии весьма уважаемым людям, клятвенно подтвердив истинность своего рассказа. Но вернемся к нашему повествованию. Прокурадоры покинули Дарьей в конце 1512 года на небольшом бриге, и по пути им довелось пережить множество лишений и тысячи опасностей из-за частых и жестоких бурь, неблагоприятной погоды, голода и жажды, и не раз им грозила гибель; после трехмесячного путешествия они прибыли на остров Кубу, где индейцы встретили их весьма радушно, снабдили их столь необходимым провиантом или продали его, получив взамен такие ничего не стоящие вещицы, как кастильские бусы, зеркальца и погремушки; впрочем, индейцы обычно делились пищей даже и тогда, когда ничего не получали взамен. Думается мне, что на Кубе путешественники оказались в землях и владениях того самого касика, которого, как мы рассказывали в главе 24, баккалавр Ансисо приказал крестить и нарек именем Командора. Я не проверял этого, когда имел к тому возможность, но все же сохраняю убежденность в этом, ибо именно от этого берега обычно отправляются корабли на Эспаньолу, и прокурадоры должны были об этом знать из рассказов о первом путешествии Вальдивии. В конце концов они добрались до Эспаньолы, потратив в общей сложности на путь от Дарьена свыше ста дней (хотя при благоприятной погоде путь занимает [212] всего восемь суток); это, конечно, подтверждало, какие трудности и страдания выпали на их долю. Здесь, на Эспаньоле, они пробыли недолго, так как вскоре, доложив обо всем Адмиралу и королевским судьям, погрузились на корабли, уже готовые к отплытию в Кастилию. В столицу они прибыли в мае месяце следующего, 1513 года. К этому времени баккалавр Ансисо уже принес королю жалобу на Васко Нуньеса. Услышав об оскорблениях, которые нанес Васко Нуньес баккалавру Ансисо, о гибели Никуэсы, в которой также был повинен Нуньес, и о том, что Нуньес захватил власть в свои руки силой и хитростью, король был страшно разгневан и приказал обойтись с Ансисо по справедливости, а против Нуньеса действовать в соответствии с предписаниями закона. Насколько мне известно, в той части претензий, которые относились к гражданскому праву, Васко Нуньеса приговорили к возмещению издержек, потерь и ущерба, понесенных Ансисо; что же касается обвинений в уголовных преступлениях, то, каков был приговор, мне не удалось узнать, когда я пожелал это выяснить. Важно отметить, однако, слепоту, которую обнаружили при этом и Ансисо и в еще большей мере члены Королевского совета; Ансисо не выдвинул против Васко Нуньеса обвинений в преступлениях куда более серьезных, чем те, которые совершил Нуньес в отношении его лично, а именно в убийствах индейцев, ничем не оскорбивших испанцев и живших спокойно в своих жилищах и на своей земле. Но ничего в том удивительного нет, ибо Ансисо был столь же повинен в подобных преступлениях, как и большинство членов Королевского совета, обязанных знать о них и их предотвращать. Они стремились наказать Васко Нуньеса за то, что тот послужил причиной смерти Никуэсы и десяти или одиннадцати солдат, погибших вместе с Никуэсой; они сочли великим оскорблением то, что Ансисо по вине Нуньеса лишился своего имущества, и приговорили его к возмещению издержек и потерь Ансисо; но они и не вспомнили о зверствах, убийствах и порабощении ни в чем не повинных индейцев, их ограблении и бесстыдном оскорблении христианской веры и религии, которыми Нуньес и его товарищи запятнали себя. Уже не раз говорил я ранее, сколь велика вина членов Королевского совета в отношении индейцев; только из-за их небрежения свершили испанцы все злодеяния и жестокости, а посему нет у меня никаких сомнений, что все они виновны и преступны.

в которой содержится рассказ о разногласиях между солдатами и Васко Нуньесом

Не успели прокурадоры Кайседо и Кольменарес поднять паруса и покинуть Дарьей, как среди оставшихся вспыхнули сильные ссоры и разногласия; товарищество и согласие без уважения к богу редко бывают прочными, [213] в особенности же когда речь идет о скупцах и корыстолюбцах, какими были испанские солдаты; эти раздоры, ставшие причиной многих бед и несчастий, были наказанием господним для грешников. Бартоломе Уртадо, к которому Васко Нуньес особо благоволил, одаривая его своими милостями, возгордился его покровительством и начал высокомерно обращаться с другими солдатами, которые были о себе не менее высокого мнения, чем он о себе. Это возбудило среди солдат ненависть к Уртадо и неудовольствие Нуньесом. Дело дошло до того, что, избрав своим вожаком Алонсо Переса де ла Руа, одного из тех, кто более других считал себя обиженным и оскорбленным, они сговорились лишить должностей и арестовать Нуньеса и его ближайшего помощника Бартоломе Уртадо. Но Васко Нуньес, всегда проявлявший предусмотрительность, опередил их и на этот раз; он взял под стражу Алонсо Переса, которого недовольные собирались поставить на его место. Заговорщики тотчас же взялись за оружие, чтобы силой освободить своего главаря; в ответ и Васко Нуньес собрал тех из своих друзей, которые еще не покинули его, и вывел их, вооруженных, на улицу. Столкновение и резня казались неизбежными, но в обоих станах оказались люди благоразумные, заявившие, что не видят смысла убивать друг друга, находясь во враждебной стране; ведь кто бы ни вышел победителем в этой междоусобице, он неизбежно стал бы затем жертвой индейцев. В тот день спор не перешел в драку, и после того как Васко Нуньес освободил Алонсо Переса, все поклялись не усугублять вражду. Но ненависть осталась в сердцах этих великих грешников, презревших имя господне, и если не все солдаты, то, по крайней мере, часть их вскоре нарушила клятву, и однажды им удалось арестовать Бартоломе Уртадо. Правда, с помощью посредника он был в тот же день освобожден, но слепая их ненависть друг к другу сохранилась, ибо тот, по чьей воле все испанцы действовали, стремился, чтобы они перебили друг друга. Сговорились солдаты между собой взять Васко Нуньеса под стражу якобы за то, что тот не по справедливости разделил между ними награбленное золото и захваченных в плен рабов; они вознамерились отобрать у него 10000 кастельяно для того, чтобы поделить или переделить их между собой так, как они считали справедливым. Васко Нуньес, предупрежденный об этом, той же ночью покинул Дарьей, отправившись как будто на охоту; он надеялся, что вскоре к нему присоединятся те, кто сочтет себя обделенным. Так оно и случилось, ибо, захватив 10000 кастельяно, бунтовщики распределили их так, как сочли необходимым, и некоторые из нижних чинов получили больше того, что заслуживали, а другие, которые были более достойны или, по крайней мере, сами считали себя более других достойными, оказались обделенными. Все это породило недовольство и обиды; обиженные перешли на сторону Васко Нуньеса и с оружием в руках, громко кляня обидчиков, принялись требовать расправы над ними. Они арестовали Алонсо Переса, некоего баккалавра Корраля и других вожаков и заключили их в тюрьму, поставив надежную охрану. Беспорядки и раздоры день от дня усиливались и грозили [214] перерасти во всеобщее побоище; но в это время в порт вошли два корабля с 150 испанцами и продовольствием на борту под командованием некоего Кристобаля Серрано, посланного с Эспаньолы Адмиралом и королевскими судьями на помощь обитателям Дарьена. Говорят, что казначей Пасамонте, который будто бы обладал правом от имени короля назначать губернаторов и военачальников на континенте по собственному усмотрению, прислал с капитаном приказ о назначении Васко Нуньеса капитан-генералом ⁵⁸ всех тамошних земель. Трудно поверить, чтобы король пожелал столь открыто и решительно нарушить привилегии Адмирала, но, с другой стороны, я бы не удивился, если бы так оно было и на самом деле, ибо король никогда не проявлял особого благорасположения к Адмиралу, а Пасамонте, королевские судьи и чиновники с Эспаньолы и другие приближенные короля старались лишить Адмирала власти, трудно сказать точно, по какой причине, но, по-видимому, потому, что преследовали свои личные цели и, не желая признавать его выше себя, намеревались сами управлять с выгодой для себя островами и прочими землями Индий. На самом же деле в силу привилегий, которых удостоился своими деяниями его отец, только Адмирал обладал правом назначать губернаторов и военачальников, по крайней мере в те времена, ибо сейчас уже всем очевидно, что отец Адмирала фактически был лишен своих владений и прав командором Бобадильей, и все же и до сих пор не принято твердого решения в отношении привилегий Адмирала. Трудно описать радость и счастье, какие испытал Васко Нуньес, узнав о том, что отныне он возвышен до поста капитан-генерала властью короля или тех, кто действовал от его имени; ведь до сих пор он удерживал узурпированную им власть над испанцами силой и хитростью. Радость его возросла еще более от того, что подкрепления и провиант давали ему наилучшие возможности осуществить свои планы и продолжать грабежи, разорение и покорение индейцев. Вот почему он довольно благосклонно отнесся к просьбам в награду за добрые вести освободить арестованных; он дал согласие, и арестованные вышли на свободу, а те, кто до того желал Васко Нуньесу зла, примирились с ним. Затрудняюсь сказать, было ли это примирение искренним или притворным, ибо миряне, погрязшие в грехах и враждующие с богом, редко сердцем стремятся к миру и согласию, даже если своим поведением и разговорами тщатся подчеркнуть подобное стремление. Очень скоро, однако, великая радость, которую пробудили в Васко Нуньесе назначение капитан-генералом и прочие приятные вести, испарилась. По-видимому, те же корабли доставили ему письма из Кастилии (в те времена никто из Кастилии не направлялся прямо на континент, минуя острова) и от Самудио, посланного прокурадором в Кастилию после отплытия Ансисо, и из писем его или других лиц Васко Нуньесу стало известно, что король, получив жалобы Ансисо и известие о гибели Никуэсы, был крайне возмущен его поведением и приговорил его к возмещению всех расходов и ущерба. Так что радость Васко Нуньеса сменилась печалью; с этого момента [215] он каждый день ждал своего падения и мрачно дожидался прибытия со дня на день из Кастилии того, кто должен будет его сместить и наказать.

повествующая о том, как Васко Нуньес де Бальбоа отправился на поиски Южного моря и что с ним случилось в пути

Подобные размышления немало печалили Васко Нуньеса, но он был человеком мужественным и решил попытать счастья и предпринять поход к неведомому морю в поисках сокровищ, о которых неоднократно ему рассказывали. Этот поход считался тогда делом трудным, и не без оснований, ибо, как утверждали, для его осуществления требовалось 1000 воинов; но Васко Нуньес рассудил, что в случае удачи поход расценят как великую услугу королю и в награду за это ему простят прошлое; если же во время похода он погибнет, то смерть избавит его от земных страхов и забот (хотя от суда небесного ничто не может избавить). С этой целью он отобрал из испанцев, находившихся с ним в Дарьене, а также из тех, кто прибыл на кораблях Кристобаля Серрано, около 190 солдат, которых он счел наиболее мужественными и способными перенести самые тяжкие лишения. На бриг и десять больших каноэ он погрузил, кроме солдат и продовольствия, необходимого для путешествия по морю, также оружие — копья, мечи, арбалеты, щиты, несколько мушкетов (и главное оружие, которое всегда наносило несчастным индейцам самый жестокий урон, — специально обученных собак, сколько именно — мне неизвестно). Выступил он в начале сентября 1513 года, взяв с собой большое число индейцев-рабов для переноски грузов, — без индейцев-носильщиков здесь, в Индиях, испанцы не способны сделать ни шагу. Морем Васко Нуньес добрался до владений царя Кареты, который находился с ним в дружественных отношениях и отдал ему дочь свою, как он полагал, в жены (об этом мы уже рассказывали ранее). Карета встретил Васко Нуньеса, как всегда, радушно и устроил в честь его прибытия празднество. Здесь Васко Нуньес оставил бриг и каноэ, а сам направился с индейцами, которых дал ему в сопровождение Карета, через горы и долины во владения Понки. Царь Понка, всегда имевший своих лазутчиков и бывший начеку, узнав о появлении испанцев в горах, тотчас укрылся в самой надежной своей крепости, иными словами — удалился в самый потайной уголок своего царства. Васко Нуньес отправил к нему гонцов из числа индейцев-подданных Кареты, заверив его и обещав, что не нанесет ему никакого ущерба, если он, подобно Карете, станет его другом. Понка согласился вручить свою судьбу испанцам, не пожелав скитаться изгнанником вдали от родного дома и царства; такой и поступил. А так как он знал, что наилучший способ привлечь к себе [216] сердца испанцев — это одарить их золотом, которое они так обожают, то с собой он захватил около 110 песо золота; больше у него, сказал он, ничего не осталось, ибо все, что было сверх того, сами испанцы отобрали v него за год до этого. Вполне можно поверить, что обладай он миллионами, все бы их он передал в руки испанцев из страха и боязни, как бы они не нарушили своего слова. Васко Нуньеса и остальных испанцев его прибытие обрадовало даже больше, чем полученное от него золото, ибо теперь они могли спокойно продолжать свой путь, не опасаясь удара в спину. Им пришлось преодолеть высокие горы прежде, чем они вступили во владения и земли великого повелителя по имени Куареква. Этот касик намеревался оказать им сопротивление, так как слух о деяниях испанцев разнесся уже по всем краям и каждый из правителей, чтобы быть наготове, высылал лазутчиков и вооружал подданных для отпора, больше всего опасаясь, что в любой день могут появиться испанцы и они поступят с ними так же, как до этого с их соседями. Куареква вышел навстречу испанцам с большим числом воинов, вооруженных луками со стрелами и большими рогатками, с помощью которых они метали палки размером с дротик. Это оружие было весьма действенным против нагих противников, ибо подобно стреле, выпущенной из арбалета, палка пронзала человека насквозь; были у них и маканы, изготовленные из пальмового дерева, крепкого как железо, — ими они сражаются обычно как дубинкой, держа их обеими руками, так как они плоские и тупые. Так вооружившись, вышли индейцы навстречу испанцам, спросили их — чего они желают и зачем пожаловали, и потребовали, чтобы они повернули назад; после того как испанцы отказались выполнить это требование, вперед вышел повелитель индейцев, одетый в полотняные одежды, и с ним несколько вождей, как и все остальные — нагие. С устрашающими воплями индейцы яростно бросились на испанцев. Испанцы произвели несколько выстрелов из мушкетов и арбалетов, которые несли с собой, и не знаю уж, сколько индейцев было сражено тут же на месте. Когда несчастные индейцы увидели огонь и услышали грохот, они решили, что это гром и молнии и что испанцы могут управлять молниями и убивать с их помощью; после этого все, кто способен был бежать, тотчас же в великом страхе пустились наутек в твердой уверенности, что сражались с самими дьяволами. Испанцы, спустив со сворки собак, принялись преследовать индейцев, точно стадо овец или телят; одним ударом ножа они наносили раны в ноги; другим отрубали руки, третьим, догнав, вонзали ножи в спину, четвертых — пронзали мечом насквозь или вспарывали животы, а псы довершали дело, разрывая в клочья тела. На поле боя погиб несчастный повелитель и царь этих земель и свыше 600 его подданных. Взяв в плен некоторое число индейцев, испанцы вступили в селение, где были взяты еще пленники и ограблено все, что представляло какую-нибудь ценность (сколько ценностей они здесь нашли — мне неизвестно). Среди пленных, взятых в селении, был брат повелителя и еще некоторое число юношей, которые, как рассказывают, были одеты в женские одежды. Всех их, заподозрив в гнусном [218] грехе разврата, приказал Васко Нуньес тут же, без каких-либо расспросов я суждений, отдать на растерзание псам, которые мгновенно разорвали их в клочья на глазах у испанцев, любовавшихся этим зрелищем, точно интересной псовой охотой. И эти-то бесчинства, творившиеся в тех краях Васко Нуньесом и его сотоварищами, должны были привлечь сердца индейцев к христианам и пробудить в них стремление принять христианскую веру! Я полагаю, что эти грешники были убеждены, что приносят жертву, приятную богу, наказывая и карая тех, кого они считали нарушителями законов природы, в своей слепоте не сознавая, во сколько раз более на каждом шагу нарушали они сами эти законы и наносили оскорбление господу, опустошая здешние королевства, истребляя великое множество людей и своими отвратительными делами заставляя народы этих стран .ненавидеть имя христово, что предвидел еще святой Павел. Будь даже достоверно доказано, что индейцы, носившие женские одеяния, предавались на самом деле гнусному разврату, остается вопрос — кто назначил Васко Нуньеса судьей, чьей властью он получил полномочия судить в чужих владениях. Ведь, вступив на земли законных правителей этих краев, он сам становился их подданным, и истинное правосудие, любой естественный закон — божественный и человеческий — давали им право, имей они на то достаточно сил, разрубить Васко Нуньеса на куски и четвертовать за его тиранства, разорения и грабежи. Тем менее имел право Васко Нуньес вершить суд, если, что вполне возможно, эти юноши носили женскую одежду, совсем не помышляя о гнусном грехе, а по какой-либо иной причине.

о том, как Васко Нуньес открыл Южное море, и о том, что произошло затем

Васко Нуньес оставил в селении касика Куареквы несколько солдат, изнемогших от голода и усталости, и попросил дать ему проводников и носильщиков, чтобы освободить часть подданных касика Понки. После этого испанцы двинулись в дальнейший путь к вершине хребта, откуда, как говорили, откроется вид на Южное море. Расстояние в 40 лиг от селения касика Понки до перевала можно преодолеть за шесть дней ходьбы, но испанцы потратили на этот путь двадцать пять суток — главным образом из-за того, что дорога была каменистой и трудной, а люди страдали от нехватки продовольствия и сильного утомления. В конце концов, 25 сентября указанного 1513 года, они достигли вершины самого высокого хребта, с которой открылся вид на Южное море. Индейцы Куареквы незадолго до этого предупредили Васко Нуньеса, что они приближаются к цели; тогда он приказал всем остановиться и устроить привал; он один поднялся на вершину и, увидев Южное море, преклонил колена [219] и, протянув руки к небесам, восславил господа за столь великую милость, которую тот явил ему, позволив именно ему первому открыть и увидеть Южное море. Затем он махнул рукой, призывая подняться остальных; когда все поднялись на вершину, он вновь опустился на колени и прочел благодарственную молитву, и все испанцы поступили также. Сопровождавших их индейцев поразили и удивили радость и ликование испанцев. Васко Нуньес добрым словом помянул сына короля Комогре, в свое время сообщившего ему о Южном море, и, пообещав всем своим спутникам великое богатство и счастье, сказал: “Вы сами видите, сеньоры и дети мои, как исполняются наши желания и приближается конец нашим лишениям. В том нет никаких сомнений: как верно то, что рассказывал нам сын царя Комогре об этом море, которое мы уже и не надеялись увидеть, так истиной я полагаю и его рассказы о неисчислимых сокровищах, таящихся здесь. Господь бог и его святая матерь, которые помогли нам добраться сюда и увидеть море, помогут нам завладеть и его богатствами”. Испанцы радовались, слушая эту речь; они верили и надеялись на то же, ибо все только и мечтали разбогатеть и цель у всех была одна — та, к которой их влекла ненасытная алчность. Затем Васко Нуньес призвал всех в свидетели, что от имени королей Кастилии вступает во владение этим морем и всеми богатствами, в нем заключенными, и в знак этого он срубил несколько деревьев, сделав из них кресты, и сложил пирамиду из множества камней. На больших деревьях он ножом вырезал слова о том, что вступил во владение именем королей Кастилии. После этого он начал спускаться вниз по склону хребта, чтобы разведать все, что имеется в горах и на морском побережье; ему было известно, что поблизости находится селение или селения, принадлежащие царю Чиапесу, и что в них живет множество индейцев. Поэтому он все время был начеку, но наготове был и Чиапес, до которого уже дошли известия об испанцах. Чиапес вышел им навстречу, чтобы вместе со своими многочисленными воинами дать отпор испанцам; увидев, что наших солдат мало, а их так много, индейцы Чиапеса возомнили было, что одержат легкую победу, но их гордыня тотчас же улетучилась, как только на опыте узнали они, сколь остры наши мечи. Испанцы, хотя их было намного меньше индейцев, не дрогнули и не отступили; первым делом они приветствовали индейцев залпом из мушкетов и арбалетов, а затем спустили на них собак. Когда индейцы увидели огонь, выбрасываемый мушкетами, услышали грохот, отдававшийся эхом в окрестных горах, и почувствовали смрадный запах пороха, они решили, что это глотки испанцев извергают огонь, грохот и смрад и что сама геенна огненная разверзла свою пасть; заметив же убитых в своих рядах и псов, яростно набросившихся на атакованных индейцев, они побежали изо всех сил, помышляя лишь о собственном спасении. Испанцы с собаками их преследовали; многие индейцы пали жертвой этой евангельской проповеди, хотя на этот раз испанцы стремились не убивать, а брать туземцев в плен с тем, чтобы затем через их посредство установить дружественные отношения с касиком Чиапесом и [220] открыть себе свободный путь к морю и по побережью. Вступив в селение,, испанцы освободили нескольких пленников и отправили их вместе с индейцами — подданными Куареквы в качестве послов к касику, наказав им передать ему и заверить его, что более никакого зла испанцы ему не причинят, если он станет их другом; в противном же случае и он, и все era подданные будут истреблены. Касик, опасаясь, как бы испанцы не уничтожили всех его подданных, снова наслав громы и молнии, которые, как он полагал, они способны извергать изо рта, согласился вернуться и вручить свою судьбу грозным противникам. Он принес с собой 400 песо золота, по-видимому все, что имел; хотя золота в этих краях много, но добывают его лишь от случая к случаю, так как изделия из него изготавливаются редко и оно не представляет для туземцев особой ценности. Васко Нуньес и его солдаты весьма милостиво приняли дар и в свою очередь одарили касика различными кастильскими безделицами — стеклянными бусами, зеркалами, погремушками, ножницами, топориками. После этого Васко Нуньес отпустил индейцев — подданных Куареквы, одарив их такими же безделушками, и, хотя это никак не могло окупить их труда, они остались довольны; с ними он передал приказание испанцам, отставшим из-за нездоровья, прибыть к нему. В ожидании их прибытия Васко Нуньес оставался во владениях Чиапеса, и все это время между ними сохранялись добрые отношения. Тем временем он отправил Франсиско Писарро, Хуана де Эскарая и Алонсо Мартина из Дон Бенито, каждого с 12 солдатами, на разведку побережья и окрестностей, главным образом на поиски кратчайшего пути к морю. Алонсо Мартин обнаружил самый короткий путь и через два дня добрался до места, где увидел на суше три каноэ, хотя моря еще не было видно. Пока он дивился тому, как могли оказаться эти лодки так далеко от моря, все вокруг стала заливать вода и лодки всплыли почти на высоту человеческого роста; дело в том, что каждые шесть часов уровень воды у этих берегов повышается и понижается, и разница составляет два-три человеческих роста, так что большие корабли оказываются на суше и на добрые пол-лиги кругом не обнаружишь нигде воды. После того как лодки всплыли, Алонсо Мартин вошел в одну из них и сказал своим спутникам: “Беру вас в свидетели, что я первым достиг Южного моря”. Тогда другой солдат по имени Блас де Атьенса сделал то же самое и призвал всех в свидетели, что он достиг моря вторым. Затем вернулись они к Васко Нуньесу, и принесенные ими вести вызвали всеобщее ликование. После того как прибыли испанцы, которые оставались в землях Куареквы, Васко Нуньес предложил Чиапесу отправиться вместе с ним в путь и взять с собой часть своих подданных; Чиапес с удовольствием согласился его сопровождать, и, оставив в селении испанцев, которые из-за усталости или нездоровья не могли двигаться быстро, Васко Нуньес и Чиапес (с 80 испанцами и большим числом индейцев) отправились в поход и вскоре вышли к морю. Войдя с мечом и щитом в руках в воду по самую грудь, Васко Нуньес призвал всех в свидетели того, что собственной персоной видит и ощущает [221] море и потому именем королей Кастилии вступает во владение этим Южным морем со всеми прилегающими к нему землями, и будет защищать эти владения от любого, кто попытается оспорить его права, что и подтверждает этими своими поступками и словами. Вслед за тем он взял девять каноэ, по-видимому принадлежавшие Чиапесу, и перебрался через широкую реку. намереваясь вступить в земли и владения другого правителя, по имени Кокера; узнав о появлении испанцев в его владениях, Кокера со своими воинами попытался оказать им сопротивление. Как прежде другие касики, Кокера стал во главе своих бойцов. Некоторое число индейцев испанцы убили в этом столкновении, а Кокера и остальные туземцы поступили как обычно в этих случаях — бежали. Нуньес отправил вслед ему Нескольких подданных Чиапеса с предложением мира и дружбы, предупредив, что в противном случае он поступит с Кокерой, как поступал до сих пор с другими; послы-чиапесцы выполнили честно свою миссию; они объяснили, что испанцы — люди добрые и что желают они только заполучить золото и сохранить со всеми дружбу, так что пусть Кокера явится к ним без опасений, ибо также поступили и их господин Чиапес и другие властители земель, а если он не пожелает явиться, то навлечет на себя многие беды, так как победить христиан невозможно, и т. д. Как видно, индейцы не очень-то разбирались в характере испанцев; бедняги искренне верили в доброту и справедливость наших солдат, и в конце концов за это их нельзя винить. Кокера поступил так же, как остальные, и явился с дарами — он принес около 650 песо золота. Васко Нуньес принял дар с превеликим удовольствием, в свою очередь одарив Кокеру, как и других касиков, кастильскими безделушками. Он предложил касику мир и дружбу, хотя мир этот для всех индейцев оборотился позднее иудиным предательством, а погремушки и бусы, полученные ими, оказались не более как приманкой и ловушкой для бедных туземцев.

Глава 49

Итак, царь Кокера остался доволен, а испанцы вернулись в селение Чиапеса. Но не успели они отдохнуть несколько дней, как им уже стало невтерпеж. Особенное нетерпение высказывал Васко Нуньес, который не мог сидеть спокойно; он задумал отправиться снова к морю и обследовать часть его, в частности залив, который вдавался далеко в глубь суши. Когда Чиапесу стали известны намерения Нуньеса, он начал его отговаривать и горячо упрашивать не делать этого, поскольку в это время года, в особенности в октябре, ноябре и декабре, плавание по тому морю сопряжено со многими опасностями. Но никакие опасности и страхи не могли удержать Васко Нуньеса, который ответил, что господь должен прийти ему на помощь, ибо это путешествие послужит божьему делу и будет способствовать распространению веры, так как великие сокровища, которые [222] будут открыты здесь, помогут королям Кастилии в их войнах против неверных. Службой богу он прикрывал и маскировал свое безмерное тщеславие и корыстолюбие, ибо вечно стремился только к одному — обогатиться, проливая ради этого кровь ни в чем не повинных людей. Касик Чиапес, хотя и понимал опасность, ему грозящую, не пожелал, однако, чтобы его обвинили в измене дружбе, и потому согласился вновь сопровождать Васко Нуньеса. Васко Нуньес и Чиапес погрузились с 80 самыми здоровыми солдатами и большим числом индейцев-гребцов на девять каноэ, о которых шла речь выше. В залив они вошли в день святого Мигеля, то есть 29 сентября, и поэтому дали заливу название Сан Мигель, которое залив этот носит и сейчас. Но едва они удалились от берега, как в заливе поднялись такие сильные и высокие волны, что Васко Нуньес, будь на то его воля, теперь ни за какие сокровища мира не согласился бы пренебречь советами Чиапеса. Спасти их мог только счастливый случай; индейцы, которые вообще-то плавают как рыбы, проявляли особое беспокойство потому, что по опыту знали, как опасно плавание по заливу, и страх, который они обнаруживали, еще более убеждал испанцев в том, что на спасение надежды мало. Большое волнение в заливе при сравнительно несильном ветре объясняется тем, что там есть множество островков, рифов и скал. Индейцы, обладавшие опытом в подобных делах, сочли необходимым связать лодки веревками — так их трудней перевернуть волне; они добрались до какого-то островка и выскочили на сушу, привязав лодки то ли к прибрежным скалам, то ли к деревьям, которые росли поблизости; здесь провели они ночь, не менее беспокойную, чем если бы они оставались по-прежнему во власти волн и под угрозой гибели; смерть и здесь была совсем близко, ибо с приливом весь островок залило водой, как если бы не было кругом ни скал, ни суши, и вода доходила всем почти до пояса. Когда наступило утро и вода спала, они увидели, что часть их каноэ разбита вдребезги, а другие получили пробоины и полны песка и морской соленой воды; пожитки же, продовольствие и все, что они оставили в лодках, смыли волны. Нетрудно представить, как велики были горе, тоска и печаль испанцев; но, понимая, что погибель их близка, они принялись искать спасения: с прибрежных деревьев они срезали кору, размяли ее и, смешав с травой, замазали ею как можно тщательнее щели в тех лодках, которые не были полностью разбиты; затем, испытывая муки голода, они вновь погрузились в лодки и пустились в опасное плаванье. Они решили высадиться на землях одного правителя по имени Тумако, чьи владения прилегали к заливу; но Тумако готов был дать им отпор и вступил в бой, подобный тем сражениям, которые нагие индейцы давали испанцам повсюду, где они не используют отравленных стрел. Хотя испанцы и ослабели от голода, но одержали победу над Тумако и обратили его в бегство, как и других касиков, после того как многие его подданные погибли от мечей и псов, а сам он был сильно ранен. Касик Чиапес отправил затем посланцев к Тумако, чтобы предупредить его о силе испанцев, о жестокости их [223] в отношении тех, кто не уступает им, и о том, как хорошо обращаются они с теми, кто, как он и другие касики по всему пути следования испанцев, установил с ними дружественные отношения. Чиапес еще не ведал, что у испанцев не все то золото, что блестит; не знал, каково будет обращение испанцев с индейцами, как погубят они их всех на рудниках и других работах, обогащаясь на их крови. Тумако, однако, посланцам Чиапеса не удалось убедить, что свидетельствует о его здравом уме. К нему отправили новых либо тех же посланцев, чтобы по-дружески внушить ему, что, если он не явится с повинной, то наверняка будет испанцами схвачен и предан жестокой казни, а все его царство разорено, и сказали ему все прочее, что можно было ему сказать для того, чтобы сломить его упорство. В конце концов его удалось убедить либо напугать и он решил стать сговорчивым поневоле. И все же он не пожелал явиться сам к испанцам, а послал своего сына, которого Васко Нуньес принял весьма радушно и, кажется, одарил рубахой и другими вещицами, а затем отправил к отцу, уговорив объяснить ему, что испанцы могут принести ему и много зла и много добра, так что в его интересах явиться возможно скорее и тем доказать свою дружбу. Тумако, увидев, как обошлись с его сыном, решил, что и впредь испанцы будут вести себя со всеми таким же образом; на третий день он решился, наконец, явиться к испанцам в сопровождении своих подданных и вождей, но не принес с собой того, без чего испанцам не радоваться, как лампаде не гореть без масла. Васко Нуньес и остальные испанцы приняли его с большой торжественностью и быстро заставили его отбросить опасения; Чиапес всячески расхваливал ему испанцев, их верность друзьям, убеждал Тумако, что он даже обязан помогать и покровительствовать испанцам, как иноземцам, прибывшим в его владения, и говорил все прочее, что могло возбудить в нем доверие и дружбу к испанцам. Убежденный словами Чиапеса и веселыми разговорами с испанцами, Тумако послал своих слуг домой, и те принесли несколько золотых драгоценностей и, что еще более ценно и безусловно более почитаемо, 240 больших, очень красивых жемчужин, а также множество мелких. Увидев жемчуг, Васко Нуньес и его солдаты не могли сдержать радости и ликования, полагая, что уже близки к несметным сокровищам, о которых рассказывал им сын царя Комогре; они почувствовали себя счастливейшими людьми на свете и полагали, что ради этого стоило перенести все лишения и муки, близкие к адским. Большие жемчужины, как я говорил, представляли огромную ценность, хотя индейцы бросали раковины в огонь, чтобы открыть их, и поэтому некоторые жемчужины потеряли прозрачность и белизну, какими они обычно обладают. Позднее, со временем, испанцы обучили индейцев раскрывать створки раковины без огня, и делали они это более успешно и настойчиво, чем при обучении их истинам вероучения, ибо не для того они прибыли сюда, чтобы проповедовать евангелие, и после всего, что мы наблюдали здесь, мы можем это утверждать, не беря греха на душу. Увидев, что жемчуг вызвал такой восторг и ликование испанцев, Тумако, желая [224] показать, что для него все это пустяки, приказал нескольким индейцам отправиться на ловлю жемчуга, и, как говорят, через четыре дня те доставили жемчуга общим весом в 12 марко. Не было пределов восторгам испанцев, которые видели уже сбывающимися свои самые сокровенные мечты о богатстве. Все — и испанцы и индейцы — громко ликовали; испанцы потому, что воспринимали все эти события как предвестья будущих удач; индейцы же, прежде всего касики, потому, что их радовала дружба с христианами и они надеялись, что дружба эта будет прочной, — ведь испанцы так высоко ценили золото и жемчуг, которые они сами ни во что не ставили; туземцы надеялись также, что испанцы удовлетворятся тем, что уже получили, и не станут с них требовать большего. Особенно же ликовал Чиапес, оказавшийся посредником и способствовавший установлению мира и дружбы между Тумако и христианами. Чиапес и Тумако сообщили Васко Нуньесу, что в глубине залива есть остров, до которого, как они пояснили знаками, отсюда 5 лиг. Этот остров, которым правит царь, великий властелин, славится множеством огромных раковин, и в них вырастают жемчужины величиной с маслину и боб, — это они тоже показали знаками. Услышав об этом острове и его сокровищах, Васко Нуньес не мог сдержать большой радости. Он заявил, что хотел бы тотчас же отправиться туда, и просил подготовить для этого каноэ; оба касика, однако, начали умолять его не подвергать себя опасности и отложить путешествие до лета, когда море успокоится и он сможет отправиться туда без всякого риска и добиться исполнения своих желаний; тогда и они со своими подданными готовы будут сопровождать его. Васко Нуньес побоялся, как бы с ним не повторилось то, что совсем недавно ему довелось пережить на островке посреди залива, и потому счел за благо последовать совету своих друзей-касиков. Рассказывают, что касик Тумако сообщил Васко Нуньесу, что далее по этому побережью (он показывал в сторону Перу) имеется множество золота, а также какие-то животные, на которых жители тех краев перевозят грузы; из глины он вылепил фигурку, напоминавшую овцу, но с шеей, которая делала ее похожей на верблюда. Испанцы подивились этому и не знали, верить этому или нет: то ли все это выдумки, то ли речь идет о верблюдах или оленях и ланях, которые водятся и на других континентах и похожи на телят, только ноги у них покороче, едва ли длиннее одной пяди, и рога у них тоже маленькие. ⁵⁹ Так во второй раз Васко Нуньес услыхал рассказы о государстве Перу и его сокровищах.

Комментарии

54. Марко—единица веса, равная 230 г (50 кастельяно).

55. Каньяфистола, или дикая кассия — дерево из семейства бобовых.

56. Ранчо — первоначально индейская хижина с крышей из веток или соломы.

57. ... участвовал в итальянских войнах против французов. — Речь идет о войнах между Францией и Испанией за обладание итальянскими землями; эти войны продол жались несколько десятилетий, начиная с 1494 г.

58. ...о назначении Васко Нуньеса капитан-генералом. — Капитан-генерал — военный губернатор.

59. Испанцы подивились этому ... и т. д. — Имеются в виду ламы, которые обитают только в Центральной и Южной Америке.