Дневник Гордона во время его пребывания в России

ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

DIARY

Дневник Гордона во время его пребывания в России.

(См. “Русская Старина”, апрель 1916 г.)

Первого февраля я немного оправился от сильного флюса и опухоли на глазах, зубах, шее и плечах, которыми хворал с 20 января и притом настолько, что мог быть, хотя и не без затруднений, на крестинах у думного дворянина Родиона Михайловича Павлова.

2 числа узнали, что польские казаки ропщут на неплатеж им жалованья и грозят возвратиться за Днепр, в свои жилища и что но этому поводу были посланы ими уполномоченные к королю польскому. В тот же день доставлены пять царских писем, относящиеся до различных предметов.

3 числа вместе с многими другими я был на празднестве у боярина.

5 числа писал полковникам Гамильтону и фон-Менгдену, а также Джемсу Линдсею, которому напоминал о своей просьбе (об увольнении из страны). Писал полковнику Ронаэру с г. Лемаком.

6 числа прибыль дворянин по имени Александр Якубовский, живущий в Неродице (Народище), в 24 милях от Киева, с четырьмя возами меда, который он хотел продать в Киеве. Он сообщил, что во время его пребывания в Уфдимире, гетман Гогола или Могила уведомил тамошнего полковника, что турки и татары, вместе с поставленным татарами казацким атаманом Сулимкою подошли с пушками к Немирову, с намерением овладеть этим местом и что поэтому упомянутый полковник должен спешить на помощь городу. [294]

Поляк, по имени Стенька Прохоров, был найден кузнецом Абрамом, при чем оказалось, что он прибыл из Белой Церкви, с намерением уговорить казаков перейти на сторону поляков и служить королю польскому. Схваченный, он при допросе показал, что служил солдатом в Белой Церкви и 2 февраля, вместе с двумя другими, бежал через вал. Другие двое, Гришка и Федька, направились к Переяславлю с намерением украсть лошадей и с ними поступить в королевскую армию; это уже они ранее проделали с бежавшим слугою окольничего князя Ивана Степановича Хотяевского. Он еще добавил, что, за день перед тем как они ушли, два казака на лыжах прибыли от гетмана Могилы и сообщили, что сын хана крымского с 6.000 татарами, 1.000 янычарами и Сулимкою, при котором тысяча казаков, а также 16 орудиям; и подошли к Немирову, который обыватели города немедленно им сдали; что Могила с большими трудом укрылся в замке и что его осаждает там незначительный отряд войска; что в тот же день они штурмовали замок с полудни до ночи, но не могли овладеть им разместившись по квартирам в городе у обывателей, решили принудить замок к сдаче. Поэтому Могила отправил этих двух казаков повестить об этом везде польским войскам и просить их спешить к нему на помощь. Король Великой Британии, Карл II скончался в половине двенадцатого часа дня.

7 числа вышеизложенные известия были сообщены по почте в Москву.

8 числа возвратились из Москвы киевские просители и доставили полугодовое жалованье мне, офицерам и солдатам, а также стрельцам Киевского гарнизона, всего 3.468 р. серебряною и 800 р. медною монетою и вместе с тем доставили приказание выдать каждому солдату и стрельцу по одному рублю на покупку бараньего тулупа и уплатить 30 р. за провоз муки, которая будет прислана из Брянска, точно также как была доставлена для Московских стрельцов.

Я получил письмо от голландского резидента с разными комплиментами и всякими иностранными новостями, а также и от графа Грехама, который сообщил, что был командирована в Белгород на место генерала Блица. Другие лица писали мне, что ничего не решено относительно моего отпуска. Из письма г. Гуаскони я узнал, что он получил от капитана Кристи, за мой счет, сто рублей и должен, [295] через 10 дней, подучить и от г. Гассениуса — остальные 61 руб. и что он надеется вскоре переслать деньги, согласно моему приказанию г. Натаниэлю Кембриджу, купцу в Гамбурге, чтобы он уплатил кому следует специэс-талерами. Кроме того, получил письмо от патера Шмидта, сообщавшее, что г. Курц, шталмейстер бывшего римско-католического посла, вскоре прибудет в Москву с письмами к царям от Римского императора.

Я и другие лица обедали у Ивана Озерова, и вечером у меня ужинали боярин с супругою.

9 числа я передал имянной список солдат и стрельцов для отпуска по нем денег на покупку бараньих тулупов; в нем было показано 138 солдат и унтер-офицеров и 276 стрельцов и прочих, всего 414 человек.

10 числа пришел архимандрит Савинского монастыря в Москве паломником в Киев и обедал у боярина, при чем, кроме меня и товарищей, никого более не было.

Гетман прислал приказание Киевскому полковнику, чтобы в Польшу отнюдь не пропускали водку, табаку или каких-либо съестных и жизненных припасов.

11 числа я передал список офицеров для получения по нем жалованья.

12 числа прибыл казак, бивший в Димире у полковника Семена Корсунца, и сказал, что во время обеда прибыл еще другой казак от коменданта Белой Церкви с известием, что турки, татары и изменившие казаки приступили к Немирову и осадили там гетмана Андрея Могилу; что он должен послать туда немедленно на помощь войско и сообщить об этом польским войскам, находящимся в этой же местности, дабы они спешили на помощь Немирову; что тот же полковник Семен Корсунец узнал, что полковник Лосницкий с 18 хоругвями двинулся уже, чтобы принудить врагов покинуть осаду Немирова и что татары заперли последнего с его людьми в Богуславовском; полковник Палей, двинувшийся туда же с 800 человек, осажден равным образом в Мусигове; что полковник Апостол, прибыв в Черногородку и услыхав о действиях татар, отступил к Чернобылю; что польские войска стягиваются у Любара, чтобы затем освободить Немиров; что полковник Семен Корсунец писал коменданту, что он сам не пойдет в Немиров и не пошлет туда и помощи, но решится скорее оставить Димир, переправиться через Днепр и идти, [296] служить царю; что казак с деньгами прибыл от короля полького, чтобы набрать роту пеших казаков и одну роту конных. Все эти известия в тот же вечер были сообщены, по почте, в Москву.

Пришло приказание набрать 23 солдатских детей, 17 стрельцов и еще трех солдат, так что теперь будет солдат 162, стрельцов и унтер-офицеров 296 и всего 457 человек.

14 числа я получил из Москвы от г. Виниуса письма от 30 января и при этом печатные газеты.

15 числа все старшие офицеры обедали у окольничего, который праздновал день именин своего сына.

18 числа пришли казаки из Ямполя и Острога, сообщившие, что они слышали в этих местах а также от купцов, прибывших из Немирова и от сторонников Могилы и Сулимки, что там собрались около 2.000 татар, турок и казаков, но не проявляют неприязненных действий против Могилы и его партии, а состоят с ними в хороших отношениях настолько, что вместе едят и пьют; что польские войска стягиваются у Любара и кажется для того, чтобы освободить Немиров, но, по-видимому, скорее намереваются переправиться через Днепр и идти в Переяславль и оттуда не, Киев, потому что, по их словам, русские нарушили мир, захватив три города, принадлежавшее полякам. Последнее совершенно ложно и потому не поверили рассказу о предстоящем нападении поляков на Россию, тем более, что они же говорили, что слышали, как читали вслух письмо к коменданту г. Заслава, которым каждый предостерегался быть настороже, в виду возможного нападения татар. Тем не менее с этими известиями был отправлен курьер в Москву.

В складе находилось всякого железа 332 п. 14 фунтов.

Узнав, что показались 50 казаков, принадлежащих к войску полковника Апостола, боярин послал сделать замечание настоятелю Межигорского монастыря за то, что он не уведомил об их приближении. Настоятель отрицал появление подобных казаков вообще.

19 числа пришли жители Переяславля с подтверждением прежних известий из Острога и Тарнополя (Ямполя?).

Я сделал представление, которое надлежало послать в Москву; в нем я испрашивал разрешение на покупку балок и бревен для исправления домов солдатских и крепостных укреплений в городе. [297]

Было получено извещение, что стольник из Москвы едет в Киев.

20 числа боярин и думный дворянин имели между собою объяснение.

22 числа я и все главнейшие офицеры были у боярина на угощеньи, при чем между боярином и думным дворянином были восстановлены мирные отношения.

Прибыл стольник, с которым я получил от полковника Менгдена письмо, сообщавшее, что думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев сказал ему, что раз навсегда решено меня, Гордона, из Киева не выпускать по причинам, который он не отваживается изложить и что мне надлежит о всех моих обстоятельствах подать прошение.

21 числа стольник Потап Филимонович Шеншин прибыл в приказ, спросил сперва Именем Их Величеств боярина и товарищей об их здоровьи, на что они с поклонами благодарили; потом он продолжал говорить, что Их Величества хвалят их службу, — на что опять сделаны были поклоны. После этого стольник обратился к мне, полковникам, подполковникам и прочим офицерам и спросил также Именем Их Величеств о здоровьи и благодарил за службу, за что мы все также два раза благодарили и делали поклоны. Наконец, стольник обратился к нижним чинам и предложил им те же вопросы, на которые они в свою очередь кланялись и благодарили. Все офицеры обедали в этот день у боярина. После обеда пили здравие Их Величеств из большого бокала, вмещавшего в себе целую шотландскую пинту. Затем стольнику были сделаны подарки, именно боярин подарил лошадь ценою рублей в 20, амалейку в 2 руб., окольничий кусок тонкого дамаста и амалейку; думный дворянин Павлов — пару пистолетов, один из дьяков — пару дорожных пистолет (в мешке) с кобурами.

24 числа боярин со всеми офицерами направился в Печерский монастырь, где совершалось поминовение усопшего архимандрита Иннокентия Гизеля.

Вечером прибыл ко мне стольник и проводил время за стаканом вина. От него я узнал, что татары не захотели принять ежегодно платимые им деньги, посланные к месту размена пленных, но требовали, чтобы деньги, по прежним примерам, были бы доставлены в Крым, заявив, что в [298] таком случае освободят из плена, за деньги, дьяка Ивана Ипполитова и других пленных, а также и пленных татар.

25 числа читалось большое Царское письмо, в котором выражалась благодарность боярину и его товарищам за исправление городского вала. Я писал в Москву и отвечал также на письма: полковнику Менгдену от 3 февраля; г. Виниусу, сообщая ему различные новости; полковнику Гамильтону — сообщая ему мои мнения, и полковнику Ронаэру, сообщая всякие ежедневные новости и разные комплименты.

26 числа после обеда я с другими лицами был в Выдубецком монастыре.

27 числа прибыл обыватель Полонного с извещением, что турки и татары, услыхав о сборе поляков на выручку Немирова, сожгли самый город, увели в плен всех его обывателей с женами и детьми и сами удалились не известно куда.

28 числа было получено известие, что польские казаки запаслись съестными припасами и изготовились к выступлению после дня Св. Георгия.

1 марта, последний день русской масляницы; меня посетили все и даже боярин; мы все по очереди посещали друг друга.

4 числа стрелец по имени Вавила поручил написать письмо окольничему князю Якову Шаховскому, в котором содержались разные несоответственные сведения. Писец принес письмо полковнику Озерову, который отправил стрельца в приказ с письмом и с донесением от себя. При допросе в приказе cтpелeц показал, что во время его пребывания в Остроге один казак, по имени Наум Кожемяков, сказал ему, если ты когда-либо захочешь быть богатым, то должен перейти к нам; мы к тому имеем случай. Мы решили в скором времени погубить гетмана за взымаемые им аренды, пошлины и другие притеснения. Мы послали также и к донским казакам предложение, чтобы они к нам присоединились, но они потребовали от нас письменного обязательства. — Относительно письмо своего к окольничему он объяснил, что некогда сообщил ему тайну об убийстве одного дворянина и был за это награжден, и теперь он намеревается попасть в Москву, благодаря этому письму и сам сделать известным свою заслугу.

Фендрих моего полка был отправлен с этим донесением в Москву. Я с ним писал думному дьяку Емельяну [299] Игнатьевичу Украинцеву, Ивану Бирину, голландскому резиденту, полковнику Менгдену, г. Виниусу, г. Гуаскони и патеру Шмидту.

5 числа я получил письмо из Москвы от полковников Гамильтона и Менгдена, г. Боетенанта и от моего слуги Якова, с извещением, что совершенно отказано отпускать меня далеко из Киева, а тем более из всей страны. Я писал поэтому брату моему и гг. Меверелль, Кембриджу и Гуаскони, сообщив им об этом, а также и о других предметах. Кроме того, я писал гг. Боетенанту, Гартману, Спарвенфельду, под адресом полковника фон-Менгдена. Я получил еще письмо от генерал-майора графа фон-Грехама, на которое не мог ответить, потому что фон-Грехам был командирован в Белгород. Эти письма я отправил с пушкарем Архипом Макаровым. С Иваном Поздеевым я писал в Севск Леонтию Романовичу Неплюеву и его тестю.

7 числа от купцов из Лубен, находившихся в Немирове во время осады, в самом замке, узнали мы о всем там происходившем, именно следующее. Горожане и обыватели Немирова были очень недовольны разными притеснениями и своевольством казаков Могилы и в тайне послали просить татарского гетмана (кошевого атамана) Сулимку явиться с войском к Немирову, обещая ему отдать в его руки весь большой город. Вследствие этого Сулимка, с несколько тысячами татар и немногими турками, подошел к городу и, благодаря измене граждан, овладел большим городом. Могила же со своими казаками и некоторыми обывателями, незнавшими вовсе о подобной измене, укрылся с большим трудом в замке. Турки стали обстреливать замок из трех пушек, который они привезли с собою или нашли в городе, и в течение трех недель штурмовали его три раза, при чем они гнали обывателей впереди себя и объявили, что если они овладеют замком, то поступят с ними милостиво; в противном же случае они не должны ожидать, милости и пощады. Несмотря на сильные и храбрые нападения, они, тем не менее, были три раза отбиты казаками Могилы, с большими потерями. В самую первую ночь из числа, обывателей, укрепившихся с Могилою в замке, бежали 300 человек. Могила поэтому заставил остальных всех дать клятву, что они не уйдут, и приказал строже за ними смотреть. Через три недели осаждающие отошли от [300] Немирова, быть может за недостатком съестных припасов или узнав, что на выручку города собираются прибыть поляки; при этом они зажгли город и увели в плен всех его обывателей.

8 числа прибыль окольничий князь Василий Федорович Шировой-Засекин со своею супругою, а другой окольничий Иван Степанович Хотяевский, а также думный дворянин Федор Андреевич Сигов уехали. Думный дворянин первый переправился через Днепр и затем князь провожал его до Троицына. Пробыв тут около часа за выпивкою, провожатые вернулись вечером в Киев. Другой окольничий, которому, к его великому огорчению, никто не поехал навстречу, прибыл вскоре после этого и приветствовал боярина в его доме.

Филарет из Печерского монастыря прибыл из Москвы.

10 числа новый сотник Игнатий Григорьевич производил учение Киевским войскам, состоявшим из 80 рейтер и 200 человек пехоты.

Джемс Линдсей возвратился из Москвы и доставил мне письма от лорда Грехама, голландского резидента, полковников фон-Менгдена и Девица, от гг. Гартмана, Кока, Гуаскони и Ивана Бирина, а также князя Никиты Семеновича Урусова, Леонтия Романовича Неплюева и его тестя из Севска. В то же время я получил письмо от подполковника Гамильтона из Эдинбурга от 28 апреля 1684 года.

11 числа я писал князю Никите Семеновичу Урусову и послал ему с людьми окольничего Василия Федоровича пробочник.

12 числа, после того как супруга боярина 9 дней хворала женскою болезнию, она получила облегчение от частого употребления теплых ванн с травами. Прибыл Мазепа от гетмана, чтобы осведомиться о болезни его дочери.

13 числа. В Москве в тайном совещании было решено, что ежегодно уплачиваемый татарам деньги (или гонорарий) будут выдаваться им в том самом месте, где будет производиться размен пленных; что никакого резидента из Крыма не будет находиться в Москве и таковой не будет также послан из Москвы в Крым, по тем причинам, чтобы ни одна из сторон не могла понести вперед какие-либо оскорбления, или скорее ради того, чтобы избавиться в Москве от присутствия подобных шпионов. Все это было не согласно с мирными условиями, а потому татары [301] были недовольны этим; они и не приняли в Переволочне ежегодно платимых им денег и намеревались обо всем этом принести жалобы в Москве.

14 числа я со всеми главными офицерами присутствовал на празднестве у боярина, где очень много пили. После этого общество сделало много посещений. Боярин и Мазепа ужинали у меня в этот вечер.

15 числа я был на обеде у окольничего. Боярин пришел после ко мне, и мы вместе поехали в поле.

16 числа боярин внезапно заболел.

17 числа стали делать плоты на льду и ставили разные лодки.

18 числа с супругою боярина сделался такой сильный припадок, что она упала на землю и долгое время лежала без чувств. Произошло это, быть может, от испуга при известии, что ее муж очень болен, а быть может и по другой причине. Немного очнувшись, она пришла в какой-то страх при мысли, что муж ее отчаянно болен, и с нею сделались снова припадки, лишившие ее в четверть часа рассудка. В этом состоянии она, при страшных припадках, пребывала до следующего дня, именно до того часа, в котором с нею приключился накануне первый припадок. Тем временем пришел настоятель монастыря св. Михаила и русский священник причастил ее Св. Таин, чего она прежде не желала.

19 числа, лишенную уже совсем дара слова, ее соборовали. Она, по-видимому, спала, но с страшным внутренним стоном, почти до 9 часов вечера, когда опять начались сильные эпилептические припадки и сильный бред с порывистыми движениями всех членов тела, так что жалко и горестно было смотреть. Все это продолжалось непрерывно и 20 числа, до самого того часа, в котором случился с нею первый припадок, и затем она умерла при сильных внутренних движениях. Немедленно о ее кончине дали знать гетману, чтобы узнать от него, как желает он ее хоронить.

21 числа утром был погребен в монастыре св. Софии подполковник Петр Иванов; он завещал мне длинное турецкое ружье. Около 11 часов до обеда тело супруги боярина, в сопровождении архимандрита и всех настоятелей, было перенесено в церковь монастыря св. Михаила. По прибытии тела в церковь началась литургия. По окончании надгробной проповеди и прочих церемоний я, по просьбе боярина, который по [302] болезни своей не мог сопровождать прах своей супруги, должен был объяснить это и, извинив его отсутствие, поблогодарить духовенство. Я это все исполнил речью на латинском языке, на которую кратко ответил архимандрит тихим голосом, на славянском языке.

Мазепа сказал, что гетман помнит это священное место и не преминет вознаградить их за труды.

Полагали многие, что болезнь супруги боярина была нечто в роде обладания ею нечистым духом; другие же считали это сильным обмороком (cordiaka). Если, однако, принять во внимание все обстоятельства болезни, то должно предположить, по моему мнению, что это был род необычайной меланхолии, вызванный immundetiem et vitium matricis. От этого произошли запоры и стеснения. Первый припадок имел характер эпилептический, вызвавший oppilationem in ventriculis cerebri, это лишило больную зрения и перешло в род безумия, при чем нервы и жизненный дух так сильно были напряжены, что под конец должна была наступить смерть.

Было подучено приказание отпустить в Москву два стрелецких полка и вместо их взять из городов тысячу человек и подчинить их мне.

Городовой судья Лабуни, по имени Евстафий Максимович, прибыль в Киев и сообщил, что польский сейм открылся и большинство сенаторов и земских послов уже съехались; что между королем и дворянством не существуете такого разногласия, как говорили; что на сеймиках единогласно решено было назначить необходимая денежный средства для продолжения войны с турками; что полковник Ланчинский с 12 ротами польской кавалерии послан в Бар и Меджибож, потому что получено было известие, что татары должны были сопровождать в эти места пашу или агу; что польская пехота и кавалерия стягиваются у Гришки, в одной миле от Лабуни, с тем, чтобы, как скоро все части их соберутся, выступить с артиллериею для нападения на Бар и Меджибож. Шпион Ивана Филимонов Варилов возвратился с известием, что слышал в Немирове, что при осаде этого города находился сын хана с 7.000 татарами, 500 казаками с Сулимкою и 500 турок, частью пешими, частью конными, при которых было 4 пушки из Каменца, а также паша или ага; что сотник немировский, по имени Бардей, доставил казакам письмо короля польского, которым им обещалось дать все доходы с Украины, начиная с реки Слуцка, при чем Польша [303] более в подобные дела вмешиваться не будет и что казаки были этим довольны. Вместе с тем он сообщил, что между королем и дворянством, особенно литовским, существуют большие несогласия; что римский император весьма недоволен последним походом короля польского к Каменцу; что он изыскивает средства доставить корону польскую одному из сыновей короля Михаила Висневецкого, исключив от наследия престола сына настоящего короля; что посланники: папский, римского императора, республики Венецианской, персидского шаха и других князей ожидаются в Варшаве; что они все советуют продолжать войну с турками и обещают содействие их держав в этом деле.

С этими известиями был отправлен курьер в Москву.

П. М. Майков.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дневник Гордона во время его пребывания в России // Русская старина, № 5. 1916