Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДНЕВНИК

ГЕНЕРАЛА ПАТРИКА ГОРДОНА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ,

от 1661 до 1684 года.

I.

Путешествие Гордона в Россию.

Окончательно освободившись от своего обязательства по отношению к римско-цесарскому послу барону д’Изола, Гордон, распростившись со своими варшавскими друзьями, переправился 25-го июля через Вислу и переночевал в Праге.

26-го утром Гордон начал свое путешествие в Россию вместе с полковником Кравфуирдом 1 и капитаном Павлом Менезесом 2. Первый без выкупа был освобожден лордом Гарри Гордоном, которым он был взят в плен; он имел подорожную на имя кавалерийского капитана, Менезес же — на имя пехотного; [2] их сопровождало 5 слуг: один из них принадлежал обоим офицерам, а остальные 4 — Гордону. Последний во время всего путешествия являлся наиболее важным лицом между ними. Первую ночь они провели в деревне, лежавшей в 5 милях от Варшавы; на другой день они прибыли в Венгров (12 миль от Варшавы), где их ожидали Андрей Бурнет и Вильям Гуильд, обещавшие ехать вместе с ними.

29-го они переехали реку Буг и проехали через Остров и Тикочин, лежавший на реке Нареве. Затем они продолжали путь вдоль этой реки, переправились через нее под Видной, а далее переехали реку Лек, на которой поляки и татары разбили шведов и бранденбургцев (в сентябре 1656 года) и взяли в плен князя Богуслава Радзивила. В Райгороде наши путешественники пообедали, проехали затем через Августов, Бакаларцов и Филиппов, под которым поляки и татары через 8 дней после вышеупомянутой победы были разбиты шведами и бранденбургцами, освободившими князя Радзивила.

В Цнине они встретили капитана Портеса и прапорщика Мартина и переночевали; далее под Вильском переехали реку Неман и на следующий день приехали в Кайданы (Kiadani), где Гордон встретил нескольких земляков; здесь он заболел горячкой, вследствие употребления крепкого меда, но, пустив себе на другой день кровь, скоро оправился. Затем они проехали через Новое Место, (Nove miasto), Ленкову, Гемеллы и Бауск, переехали Западную Двину и остановились в предместье Риги за городскими воротами. Здесь они узнали, что генерал Дуглас всего 2-3 часа тому назад выехал в Дерпт, предполагая ночевать в 2-х милях от Риги. Гордону очень хотелось видеть генерала, чтобы посоветоваться с ним о своем путешествии в Россию. И он, и капитан Менезес начинали уже раскаиваться в своем поступлении на русскую службу. Гордон замечает, что если бы Дуглас не посоветовал бы ему ехать, то он тотчас же вернулся бы. Однако он ни за какие деньги не мог достать лошадей, так как Дуглас и его свита всех их забрали; собственные же его лошади были слишком утомлены. Таким образом Гордону пришлось упустить этот случай к перемене своего решения. В Риге он справился насчет своих знакомых и встретил здесь своих старых товарищей Ландельса и Вальтера Айрта 3, недавно получивших отставку с шведской [3] службы и находившихся в стесненных обстоятельствах. Узнав, что Гордон отправляется в Россию, они сказали ему, что хотя жалованье там, по слухам, и невелико, но исправно выплачивается, что там легко выйти в офицеры и что на русской службе состоят многие из их земляков знатного происхождения, да и еще недавно некоторые из них отправились туда. Сами они с некоторыми из своих земляков и других иностранцев также намеревались ехать в Россию, не будучи в состоянии найти себе что-либо лучшее, так как почти между всеми государствами был уже заключен мир. Все это, а также данное уже Гордоном слово укрепило его в его намерении ехать в Россию. Обещав своим землякам написать им из первого русского города, он расстался с ними. Переговорив с полковником Кравфуирдом о том, чтобы он принял на царскую службу нескольких офицеров, Гордон на другой день опять вернулся в город и обещал своим друзьям, что они будут приняты на русскую службу с повышением на один чин, поручив им в то же время навербовать по возможности больше офицеров в чине капитанов-лейтенантов и прапорщиков.— Затем Гордон выехал с своими спутниками из Риги, отстоявшей в 50 милях от Ревеля, 30 от Дерпта, 40 от Вильны и 60 от прусского Кенигсберга. К вечеру они прибыли в город Кокенгаузен, лежавший на Западной Двине, имевший замок и занятый русским гарнизоном. Увидев грязные улицы, угрюмых жителей, развалившиеся и пустые дома, Гордон начал сильно тревожиться, тем более что, как он говорит, он приехал из страны, в которой города отлично населены и чисты, а жители благородны, вежливы и образованы. Губернатором здесь был Василий Волшинский; здесь же жил полковник Иван Мевес, немец по происхождению. На другой день по случаю крестин они обедали вместе с губернатором у капитана Ивана фон-Арнгейма.— После обеда они продолжали путь на почтовых лошадях и переночевали в открытом поле. Здесь их нагнали капитан Смит и лейтенант Иван Морис с женами, также ехавшие из Риги в Россию для поступлении там на службу; отсюда они все вместе весело продолжали путешествие и приехали в [4] разрушенный город Мариенбург 4, замок которого стоял на берегу озера и был занята русским гарнизоном. Гордон и его спутники пожелали осмотреть замок, но не были к этому допущены. Губернатора полковника, прислал им съестных припасов и плохой напиток, называемый русскими квасом. Прибыв в Нейгаузен 5, они застали здесь шведов, завладевших запасными магазинами и взявших хлеб, как бывший в них, так и стоявший еще на поле, так как в силу мира или перемирия и этот город, и два вышеупомянутые, взятые русскими в Лифляндии, должны были быть возвращены шведам. В Кокенгаузене Гордон заметил несколько больших пушек, оставленных там русскими во время их отступления из Риги; в силу мирного договора шведы должны были отвезти их на своих лошадях в Плесков, На другое утро наши путешественники переехали верстах в 3-х от Нейгаузена границу и приехали в разрушенный город Печур 6, получивший свое название от подземных пещер; в нем находился монастырь, окруженный каменной стеной. Ночь они провели в деревне, лежавшей недалеко от озера Пейпуса; здесь Гордон продал иноходца, купленного им у своего друга в Варшаве за 30 рейхсталеров; продал же он его за 9 руб. медной монетой; каждый рубль равнялся приблизительно 2-м рейхсталерам.

Около полудня они увидели Плесков, казавшийся издали очень красивым; он был окружен каменной стеной с многочисленными башнями и имел много церквей и монастырей; некоторые из них имели по 3 или по 5 башен, заканчивавшихся круглыми куполами, имевшими 6, 8 или 10 саж. в окружности и крытыми белым листовым железом; на куполах были большие кресты из того же металла; все это выглядело очень красиво. Наибольший из этих куполов был позолочен. Этот город был прежде вольный, но в 1509 г. был покорен великим князем Василием Иоанновичем. Последний [5] выселил из него большую часть знатных жителей в Москву, прислав на их места москвитян. После этого город несколько раз возмущался, но был каждый раз усмиряем. Шведы и поляки часто осаждали его. Он имел право чеканить монету. Шведские и любекские купцы имели свои магазины вне города на противоположном берегу реки Великой, впадающей на несколько верст южнее в озеро Пейпус, а затем южнее Нарвы в Остзее. Плесков отстоит на 60 польских миль от Риги и от Великих Лук и на 36 от Великого Новгорода.

Здесь вследствие того, что медная монета пала в цене 7, все было чрезвычайно дорого. Жители показались Гордону такими неприветливыми, что он, по его словам, не знал что и делать с досады. В Плескове Гордон встретил В. Гая, только что приехавшего из Шотландии и хотевшего вместе с ними ехать в Москву; они переночевали в городе. Внутренняя грязь его совсем не соответствовала ожиданию наших путешественников и тому красивому зрелищу, которое он представлял издали. Позавтракав у г-жи Гай и запасшись у нее съестными припасами на дорогу, они продолжали путь по красивой лесистой местности. Между тем несимпатичность жителей так раздосадовала Гордона, что он потерял терпение и почти не обращал, внимания на местность. Прибыв в большую деревню Сольницу, они отправили лошадей сухим путем, а сами поехали в лодках вниз по реке Шелони в Ильменское озеро и затем далее по нему до Новгорода.

Ильменское озеро имеет 18 польских миль или 90 (40) вер. в длину и 12 миль или 60 (30) вер. в ширину. Оно принимает в себя 70 небольших рек; одна из них, именно Волхов, вытекая из него, протекает через Новгород и в 180 вер. или 36 польских милях от последнего впадает в Ладожское озеро. Важнейшие из рек, впадающих в озеро: Ильмень, Шелонь, Ловать, Мста и мн. др.

Город Великий Новгород был некогда одним из трех главнейших торговых городов Европы 8; от него получило название одно из величайших русских княжеств. Здесь княжил Рюрик, от которого происходят русские князья и великие князья. Новгород отстоит [6] на 105 польских миль или 525 вер. от Москвы, на 36 от Плескова, на 40 от Великих Лук и Нарева (Нарвы?).

В 1570 г. царь Иван Васильевич 9 объявил новгородцам войну, продолжавшуюся 7 лет. Разбив их армию на реке Шелони, он заставил их покориться и дал им наместника. Однако думая, что еще не имеет над ними такой неограниченной власти, как хотел бы, он проник с помощью архиепископа Феофила в город. Что касается жестокости, с которой царь поступил тогда как с городом, так и с архиепископом, а также прежнего новгородского идола Перуна, от которого получил свое название Перунский монастырь, то Гордон ссылается на тех писателей, которые подробно говорили об этом.

Достав большую лодку, Гордон и его спутники поплыли по реке Мсте в Бронницы (в 25 вер.). Здесь, по приказанию новгородского наместника князя Ивана Борисовича Репнина, им были даны почтовые лошади, которых они несколько раз меняли на станциях, благодаря чему Гордон имел возможность беречь собственных лошадей. Под Тверью они переехали Волгу; от этого города большая полоса земли получила название великого княжества тверского, имевшего прежде своих великих князей до тех пор, пока оно, как и другие русские княжества, не было наконец присоединено к Москве. Тверь отстоит от Москвы на 36 миль.

Прибытие Гордона в Москву и поступление его на службу.

2-го сентября старого стиля Гордон прибыл с своими спутниками в Москву и нанял себе квартиру в Немецкой слободе 10. [7]

5-го он был допущен к царской руке в Коломенском, царской даче, расположенной в 7 вер. от города на реке Москве. Царь поблагодарил Гордона за его снисходительное обращение с русскими 11, взятыми в плен в Польше. Затем Гордону было сказано, что он может вполне положиться на милость царя.

7-го утром боярин Илья Данилович Милославский 12, тесть царя и начальник Иноземского приказа, (head of the command of the stranger office), приказал Гордону явиться после обеда вместе с остальными офицерами, прибывшими с ним, на поле, находящееся вне города и называемое Чертольем 13. Приехав туда, боярин приказал им взять приготовленные для них копья и мушкеты и показать свое уменье владеть ими. Гордон, удивленный этим требованием, сказал, что если бы знал его заранее, то привел бы с собой одного из своих слуг, которые, пожалуй, экзерцируют лучше его самого, прибавив, что экзерциция у офицера дело не важное, главное же в нем умение предводительствовать войском. На это боярин коротко заметил, что это обязательно для всех приезжающих в Россию иностранцев, не исключая даже полковников. Тогда Гордон отвечал, что охотно соглашается на это, видя в этом обычай. Проделав к полному удовольствию боярина все приемы копьем и мушкетом, он вернулся домой.

9-го в понедельник было приказано записать прибывших иностранцев в пехотный полк полковника Кравфуирда, Патрика Гордона в чине майора, Павла Менезеса в чине капитана и Вильяма Гая в чине лейтенанта; в то же время было приказано выдать Гордону за прибытие его в Россию 14 25 руб. деньгами и столько же соболями, 4 локтя полотна и 8 локтей камки, также и остальным соразмерно с их местами. Месячное их жалованье не превышало [8] обыкновенного. Между тем дьяк 15 (Chancellor) оттягивал день за день выдачу обещанного им, ожидая сначала от них подарка, что составляло не только обычай, но даже обязанность. Не зная этого, Гордон 2—3 раза ссорился с дьяком, но все-таки, не получив от него удовлетворительного ответа, пожаловался наконец боярину; последний сделал дьяку небольшой выговор и вторично приказал выдать Гордону должное ему. Но все это только еще более рассердило дьяка, и он продолжал держать Гордона, ничего не выдавая ему. Гордон еще два раза ходил жаловаться боярину, дерзко сказав в последний раз, что он уж и не знает, у кого власть сильнее — у боярина или у дьяка, так как последний не исполняет приказаний первого. Это раздосадовало боярина; приказав карете, в которой он как раз намеревался ехать на дачу, подождать, он велел позвать дьяка, и, схватив его за бороду и тряхнув несколько раз, сказал, что прикажет бить его кнутом, если Гордон еще раз пожалуется на него. Едва боярин уехал, дьяк пришел к Гордону и начал бранить его. Гордон отвечал ему тем же, сказав, что мало заботится о том, дадут ли ему что-нибудь или нет, лишь бы его только отпустили из России. С этим намерением Гордон и отправился назад в слободу, серьезно подумывая о том, как бы уехать из страны, надежды на которую так мало для него оправдались. Ему казалось, что он не будет в состоянии прожить на свое небольшое жалование, выплачиваемое к тому же медной монетой низкой ценности (4 копейки ее шли на одну серебряную), не говоря уже о том, чтобы что-нибудь скопить, в возможности чего его уверяли в Польше; поэтому он серьезно думал, как бы уехать из России, но не знал, как сделать это. Все, к кому он обращался за советом, говорили ему, что это невозможно. Тем не менее он решил попытать счастья, а пока не принимать от русских ни копейки.

Узнав, что боярин пробудет в деревне целую неделю, Гордон решил не ходить до его возвращения в Иноземский приказ [9] и только тогда просить об отставке, выставляя причиной своей просьбы то, что русский посланник Замятня (Zomieta) Федорович Леонтьев, с которым он заключил в Польше условия, обещал ему, что он будет получать жалование на иначе, как или серебряной, или равноценной ей монетой, что, однако, не исполняется; кроме того он хотел указать на вредность климата для его здоровья. Узнав об этом намерении Гордона и боясь гнева боярина, дьяк просил полковника Кравфуирда завлечь Гордона в город. Когда однажды утром Гордон пришел к полковнику, последний попросил поехать с ним в город. Гордон после некоторого колебания наконец согласился. В то время, как они вместе ходили по рынку, к Гордону подошел дьяк с несколькими подьячими и потребовал, чтобы он шел с ним в приказ; на отказы Гордона он сказал, что ему приказано в случае, если Гордон не пойдет добром, привести его силой. Тогда Гордон последовал за ним и был очень любезно принят главным дьяком (chiefest Wreiter) Тихоном Федоровичем Мотякиным, попросившим его сесть. Подговорив некоторое время, он хотел дать Гордону предписание в разные приказы для выдачи ему и его спутникам денег, соболей, камки и полотна, но Гордон отказался принять его, сказав, что желает дождаться возвращения боярина и надеется получить от него отставку. Дьяк всячески старался отговорить Гордона от его намерения; в то же время он послал за полковником, бывшим недалеко. Оба продолжали уговаривать Гордона, сказав ему между прочим, что попытка его уехать из России поведет к его гибели, так как русские могут подумать, что, приехав из страны, ведшей с ними войну, и будучи к тому же католиком, Гордон имел только целью собрать нужные сведения и затем вернуться; раз же явится подобное подозрение, его не только не отпустят из России, но еще зашлют или в Сибирь, или в другое отдаленное место, и после этого, конечно, уже никогда не будут доверять ему. Это устрашило Гордона, и он, хотя и неохотно, согласился наконец взять предписание об упомянутом подарке.

17-го сентября Гордон получил приказ принять от одного русского 700 человек и поместить их в свой полк. Это были дезертиры из разных полков, пойманные в различных местностях. Приняв их, Гордон отправился с ними через слободу в Красное село и разместил их по квартирам; в хорошую погоду учение их происходило по два раза в день. [10]

20-го Гордон получил 25 руб., через два дня соболей, а еще через два дня камку и полотно.

26-го как он, так и приехавшие с ним, получили месячное жалование ходячей медной монетой.

27-го прибыло около 30 офицеров, с которыми Гордон наполовину уговорился в Риге. Большая часть их была шотландцы, таковы: Вальтер Айрт, Вильям Гуильд, Георг Кейт, Андрей Бурнет, Андрей Кальдервуд, Роберт Стюарт и др. Почти все они были приняты в полк, в котором служил Гордон.

Получив приказ, Гордон отправился в одну из окраин города, называемую Огородниками 16, где ему были назначены квартиры. Здесь у офицеров и солдат скоро возникли ссоры с зажиточными мещанами, не хотевшими давать им квартир в своих домах. Купец, у которого на квартире стоял Гордон, сломал печь в одной из своих комнат, в то время как слуга Гордона убирал комнату последнего, отапливаемую тою же печью. Вследствие этого Гордон был принужден искать себе другую квартиру. Чтобы проучить купца, Гордон послал к нему в дом профоса с 20 пленными и целым капральством, которые целую неделю причиняли ему всевозможные неприятности, так как на них смотрели сквозь пальцы. Все это обошлось хозяину почти в 100 талеров, пока он не выхлопотал наконец от начальства приказа освободить его от постоя. Сверх того он был еще осмеян за свою невежливость и упрямство.

Во время пребывания Гордона здесь произошло два следующих замечательных происшествия: солдаты осмеливались держать у себя водку для собственного употребления, а иногда даже продавать ее. Это было невыгодно для государственных доходов (так как доход от всех крепких напитков, приготовляемых в России, идет в царскую казну); поэтому розничная продажа их была строго запрещена. Чтобы следить за этим, везде поставлены были досмотрщики, которые, открыв что-либо подобное, сейчас же доносили об этом суду.

В воскресенье после обеда как раз в то время, когда Гордон был в Немецкой слободе, к дому, в котором солдаты держали водку, подошел дьяк с 20—30 стрельцами. Прежде чем они успели войти, солдаты заперли двери и отнесли водку в сад, [11] так что стрельцы, несмотря на тщательный обыск, ничего не нашли. Солдаты же жаловались, что их оскорбляют, и далеко не дружелюбно проводили до дверей дьяка и стрельцов. Последние, выйдя на улицу и позвав на помощь товарищей, вторично вошли в дом и нашли водку в саду. Они взяли ее с собой, захватили также и нескольких солдат. Но последних скоро собралось так много, что они отняли у стрельцов не только товарищей, но и водку, и гнали стрельцов до городских ворота. Здесь стрельцы получили подкрепление, и солдаты должны были отступить. Между тем обе стороны усилились. Стрельцов было около 700, а солдат около 800 человек, Так как улицы были узки, а солдаты полны решимости и отчаяния, то они и выгнали стрельцов за ворота Белой стены (Белого города). Как раз в это время из Кремля шло с гауптвахты 600 стрельцов; они отрезали путь тем солдатам, которые оказались уже внутри стены, и 22 из них взяли в плен; последние были на другой день, по произведении дознания, биты кнутом и сосланы в Сибирь.

Второе происшествие было следующее:

Русский капитан Афанасий Константинович Спиридонов, начальствовавший прежде солдатами, переведенными теперь в полк Кравфуирда, как человек хитрый, внушил остальным такое сильное уважение, что имел возможность совершать некоторые поступки, не приличествовавшие его положению. Гордон несколько раз упрекал его в этом; когда же это не помогло, то он пожаловался полковнику (Кравфуирду); последний не терпел, когда к нему приходили по делу; поэтому к большему неудовольствию Гордона он и на это посмотрел, как на пустяки. Когда этот капитан, застав однажды ночью солдата за картами, не только отнял у них все деньги, бывшие в игре, но и посадил их через генерал-профоса под арест до тех пор, пока они ему не заплатят еще 60 руб., и сделал все это без ведома Гордона, все же бывшего высшим начальником, то последний, узнав об этом на другой день, чрезвычайно разгневался. К вечеру он послал за капитаном и, удалив всех без исключения из дома, позвал его к себе в комнату. Выбранив его, Гордон сказал, что не потерпит долее таких злоупотреблений и, наконец, строго обойдется с ним. Капитан начал было шуметь, но Гордон схватил его за голову, повалил на пол и так отколотил его короткой дубовой палкой, что тот едва мог встать; в то же время Гордон обещал ему еще в 10 раз больше, если он еще раз сыграет такую штуку, и выбросил его затем [12] за дверь. Капитан пожаловался на другой день полковнику, обещавшему расследовать дело и удовлетворить обиженного. Но Гордон, пользуясь тем, что не было свидетелей, от всего отперся; то же он повторил и позже, когда капитан подал жалобу и боярину, и в суд. Видя, что боярин был на стороне Гордона, как недавно прибывшего в Россию и еще не знавшего местных обычаев, капитан прекратил дело и искал случая выйти из полка, чем Гордон был очень доволен.

Во время своего пребывания в Москве Гордон два раза присутствовал на свадьбах, бывших в слободе: первый раз, когда женился ротмистр Ритер на вдове подполковника Фомы Менезеса, умершего от ран, полученных им в битве при Чудне; второй раз, когда женился капитан Лидерт Ломе. Оба раза Гордону было довольно весело; здесь он в первый раз познакомился с местными женщинами.

Получив приказ, Гордон оставил прежнее место своей стоянки и был переведен на другую сторону реки Яузы в Таганку и Гончарную слободу внутри Земляного города. Он получил квартиру у одного богатого купца, всячески старавшегося отделаться от него; купцу удалось даже два раза выхлопотать из приказа Большего Дворца приказание Гордону очистить квартиру, но Гордон отговаривался невозможностью сделать это без ведома Иноземского приказа; оба же приказа удержал у себя.

В это время случилось еще следующее происшествие: в то время, как Гордон выезжал из своей квартиры в Огородниках, к нему явился русский лейтенант Петр Никифоров с сержантом и сказал, что прошлого ночью три солдата были настолько сильно избиты в ссоре с стрельцами, что не имеют возможности следовать за полком; остаться же на прежней квартире без прошения, подписанного Гордоном, они не могут; вследствие этого лейтенант и принес прошение, прочитанное Гордону дьяком. В этом прошении упомянутые солдаты просили позволения пробыть на прежней квартире до тех пор, пока не будут в состоянии покинуть ее. Гордон, не подозревая обмана, необдуманно подписал бумагу. Когда же уже в Таганке во время смотра были вызваны эти три солдата, то товарищи их отвечали, что они отпущены на родину. Тщательно расследовав дело, Гордон узнал, что лейтенант был подкуплен этими солдатами и или неверно прочел прошение, или незаметно подсунул другое для подписи, так как прошение, подписанное Гордоном, заключало в себе просьбу этих трех солдат [13] отпустить их на родину на 6 недель. Когда они прибыли в Вологду, место их родины, то наместник велел схватить их и отослать с прошением обратно в Москву; все это, вследствие злобы дьяка, бывшего врагом Гордона, едва не причинило потом последнему больших неприятностей.

16-го декабря боярин Илья Данилович Милославский, производя смотр полку, 600 человек из него сделал стрельцами и отдал Никифору Колобову, недавно произведенному в стрелецкие полковники (головы). Солдаты были в высшей степени недовольны этим; многие из них бежали.

Хозяин Гордона по-прежнему старался отделаться от него. 19-го декабря к Гордону явился хорошо одетый дьяк с 20 трубниками, иначе называвшимися сыщиками (catch-poll). Они были присланы из приказа Большего Дворца; дьяк имел письменный приказ перевести Гордона на другую квартиру. Гордон как раз сидел за столом в то время, как они вошли в комнату и довольно грубо приказали ему очистить квартиру. Гордон потребовал, чтобы дьяк показал ему приказ, но последний отказал ему в этом на том основании, что Гордон удержал, а может быть и уничтожил два прежних приказа. Когда же Гордон сказал, что не выедет из квартиры, пока ему не покажут приказа, то дьяк велел вошедшим с ним в комнату подьячим выносить сундук Гордона, сам же начал выносить одно из полковых знамен. Это окончательно вывело из терпения Гордона, уже раньше рассерженного невежливым обращением дьяка. Он вскочил из-за стола и с помощью двух обедавших у него офицеров и слуги выгнал дьяка и его помощников из дому. Однако последние, соединившись с оставшимися внизу товарищами, попробовали силою подняться на лестницу, но так как у них не было никакого оружия, кроме палок, то они и были вновь прогнаны Гордоном, стоявшим со своими наверху и пустившим в действие древки от знамен. На шум прибежало несколько солдат; увидев происходившее, они, не дождавшись даже приказания, бросились на дьяка и его помощников и так избили этих невежливых гостей кулаками и палками, что те были рады, когда спаслись бегством. Солдаты преследовали их до самого Яузского моста, продолжая бить их и отняв у них их шапки; при чем дьяк лишился своей шапки, унизанной жемчугом, и шейной ленты из жемчуга, стоимостью в 60 руб., как было сказано потом в жалобе. Этот случай навлек бы на Гордона много неприятностей, если бы в то время не были в ссоре Федор [14] Михайлович Ртищев, начальник приказа Большого Дворца и Илья Данилович Милославский. Вследствие этого дело было после некоторых формальностей замято. Между тем Гордон, по совету некоторых офицеров, переехал на другую квартиру.

Не смотря на то, что боярин Илья Данилович Милославский взял, как было упомянуто выше, 600 человек из полка, в котором служил Гордон, и организовал из них стрелецкий полк, отдав его Никифору Иванову Колобову, Гордону все-таки пришлось обучать их пехотной экзерциции, так как их полковник (голова) никогда не служил в пехоте, да и вообще ничего не смыслил в начальствовании полком.

Гордон вместе со всеми новоприбывшими офицерами был позван в приказ для принесения царю присяги в верности; к присяге должен был приводить голландский пастор. Когда он сказал, что они должны присягнуть верно и честно служить царю в продолжение всей своей жизни, то Гордон запротестовал и отказался от дальнейшего повторения слов присяги, ссылаясь на заключенные им условия. Не смотря на убеждения Гордон твердо стоял на своем и был продержан в приказе до тех пор, пока не нашли наконец следующего выхода: Гордон должен был присягнуть в том, что будет служить во все время продолжения тогдашней войны с Польшею.

Краткий рассказ о важнейших происшествиях в северных государствах в 1660 и 1661 годах.

Прежде чем продолжать рассказ о личной своей жизни, Гордон говорит сначала о государственных делах.

1660-й год был чрезвычайно удачен для поляков: в начале его они заключили мир со шведами 17, очистившими после него Пруссию; имперская армия была распущена, а поляки взяли Брест-Литовск, хитростью вновь завладели Могилевом и жестоко обошлись с русскими гарнизонами в Борисшове, Быхове и других городах. Они одержали победу над князем Иваном Андреевичем Хованским при Лоховице и князем Юрием Алексеевичем Долгоруким при Басе или Губарах 18 и победили и взяли в плен всю [15] русскую армию при Чудне; в то же время они заставили казаков подчиниться, назначили у них зимние квартиры для своей армии и захватили большую часть городов и крепостей по южную и западную сторону Днепра. Благодаря этому, собственная их страна была освобождена от постоя зимой и от притеснений и грабежей, обычных при свободных переходах; дворянство и знатнейшие лица провели всю зиму в празднествах и пирах, лето же в совещаниях. Между тем армия, не получая жалованья, потеряла терпение и объявила конфедерацию. Прежде всех поднялись рейтары; каждый полк выбрал себе предводителя (директора); затем было назначено общее сборное место, куда и приехали уполномоченные большей части пехоты. Здесь они выбрали маршалом некоего Свидерского и отказались повиноваться приказам полководцев до удовлетворения их насчет жалованья.

Все это препятствовало намерениям поляков относительно войны с русскими и подчинения себе остальных казаков и Украйны. Между тем русские имели время оправиться, а казаки начали готовиться к новому восстанию. Возмущению армии немало способствовала распря двора с помощником полководца Любомирским. Люди, находившиеся в стесненных обстоятельствах, надеялись во время всех этих смут составить свое счастье или, по крайней мере, выбиться из нужды; другие думали отличиться деятельностью и заслужить себе уважение.— Несомненно, что в жизни государства, как я в жизни отдельных личностей, бывают решительные моменты. По мнению некоторых, таким моментом для Польши было время от 1655 до 1657 г.; они думали, что после многих несчастий Бог смилостивился, наконец, над этим государством и возвратил ему прежний его блеск и значение. Уже давно это не было так возможно, как в 1660 г. Однако, вследствие этих несчастных распрей и конфедераций, Польша снова впала в бедствия, которые, говорит Гордон, если позволено будет заглянуть в тайны Всемогущего, следует приписать прежде всего неблагодарности поляков к великой и особенной милости Божией, даровавшей им огромные победы и преимущества перед их врагами, а затем их крайней гордости и другим порокам. Гордон приводит в пример один из их поступков, который, употребляя самое умеренное выражение, надо назвать в высшей степени неприличным. В праздник Тела Христова в большой процессии к церкви, посвященной Св. Деве Марии и находившейся в Варшаве, в новом городе, пред Святыми Дарами неслись все знамена, отнятые в прошлом году у русских и казаков; между знаменами находилось три, принадлежащих [16] русскому полководцу и захваченных при Чудне. Это были очень большие и дорогие знамена, с изображением на них святых, а на одном — Св. Девы Марии. При приближении архиепископа, шедшего со Святыми Дарами под балдахином, который несли знатнейшие князья, знамена эти потащили по земле, причем вся свита топтала их ногами. Король и знатные дворяне, увидев это, сильно разгневались и приказали поднять знамена. Поистине религиозное и достойное поведение!

Далее Гордон говорит, что прекращает рассказ об этой приятной, плодородной, но несчастной стране.

Римско-цесарские послы, бароны Кальвуцци и Мейербер, приехали в Москву для того, чтобы быть посредниками при заключении мира с Польшей; во время их пребывания в Москве Гордон и остальные католики имели возможность присутствовать при католическом богослужении.

Литовский полководец Гонсевский до сих пор содержался под стражей. Когда он заболел, то, по его требованию, одному итальянскому врачу, также находившемуся в плену, было позволено посещать больного; однажды во время одного из совещаний с больным, врач посоветовал ему примешивать к пище Cremor Tartari, причем ему пришлось повторить эти слова несколько раз; это показалось подозрительным русскому капитану, состоявшему при генерале и обязанному присутствовать при свиданиях последнего с посторонними лицами. Поэтому, отправившись к боярину, он донес, что врач часто ведет серьезный беседы с генералом и что оба, вероятно, что-то затевают против правительства, так как врач приносит генералу разные известия, и оба они часто говорят о крымских татарах. Врач был сейчас же схвачен и подвергнут строгому допросу. Так как он упорно отрицал свои беседы с генералом о государственных или военных делах и о крымских татарах, то ему угрожала опасность быть подвергнутым пытке, тем более, что подозрение на него усилилось, после того как было получено известие о намерении крымских татар напасть на Россию. Только через несколько недель генерал узнал об участи своего врача. Он припомнил, что в одном из разговоров было упомянуто о Cremor Tartari, а так как они говорили по-латыни, то офицер и стража, давшие одинаковые показания, этими-то словами и были, вероятно, вовлечены в ложное обвинение. Тогда генерал сообщил об этом чрез своего пристава боярину Илье Даниловичу [17] Милославскому, который, обсудив дело и допросив врача, освободил его из-под ареста.

В октябре этого года русская армия была разбита под Кучими Горами (при Кушликах), недалеко от Полоцка, при следующих обстоятельствах: литовская армия не отказалась, подобно польской, от исполнения своих обязанностей; напротив, изо всех сил старалась теснить русские гарнизоны, особенно стоявшие в Борисове, Быхове, Витебске и Полоцке. В это время в ней находились некий полковник Чарнавский и мародер Валентин …, известный под названием Слепого Сержанта, так как служил у шведов сержантом и был слеп на один глаз. Два года тому назад он взял в плен генерал-майора Адеркаса. Оба они то вместе, то порознь имели роту, достигавшую иногда до 2000 человек, и причиняли сильный вред русским гарнизонам, особенно же окрестностям Лутины и Полоцка. Чтобы избавиться от них, была собрана русская армия, под начальством князя Ивана Андреевича Хованского, человека чрезвычайно смелого, внушавшего отвагу и другим. Помощником у него был Афанасий Лаврентьевич Нащокин, великий государственный человек, пользовавшийся особенною милостью царя. Собравшаяся армия в 12000 человек состояла главным образом из новгородских и олонецких полков. Узнав, что ей было приказано собраться в окрестностях Полоцка, поляки тотчас же отрядили часть своей армии для того, чтобы следить за ней. Между обеими армиями время от времени происходили стычки, в которых победа оставалась обыкновенно за русскими, превосходившими поляков 18а числом. Увидев это, литовцы отступили, окопались в крепком от природы месте недалеко от русских, и начали мешать последним при фуражировках и добывании съестных припасов. Вследствие этого, русские начали терпеть в них недостаток, несмотря на то, что находились всего в 15-ти верстах от Полоцка. Между тем польский король, прибыв в Вильну для дальнейшего поддержания порядка в литовской армии, направился с бывшими у него под рукой войсками к Полоцку. Между тем русские дезертировали целыми сотнями, так что всего осталось едва 6000 человек. Генерал-лейтенант Фома Дальель 19, видя, что армия так сильно [18] уменьшилась в числе, и боясь, чтобы литовцы не получили еще подкреплений, советовал князю Хованскому передвинуться ближе к Полоцку; того же мнения был и Нащокин, но Хованский не соглашался с ними. Тогда генерал-лейтенант Дальель объявил, что не желает быть свидетелем гибели армии и, передав свой полк подполковнику, уехал в Полоцк. Через несколько дней по прибытии польских рекрутов литовская армия выступила из своего лагеря и, увидев князя Хованского, стоявшего уже наготове, вступила в битву. Русские были скоро разбиты. Полковник Дуглас был убит; полковники Форрет 20 и Бокховен 21, вместе с некоторыми другими, взяты в плен. Около 1500 русских осталось на поле сражения; несколько сот попало в плен. Однако время года не позволяло полякам ни преследовать русских, ни извлечь особенную выгоду из этой победы. [19]

1662.

2-го января Гордон устроил празднество для дьяков Иноземского приказа и соответственно их чину всех их одарил соболями; одни из них получили по паре соболей, другие только по одному. Этим он приобрел себе у них общее расположение и уважение; с этих пор они всегда с готовностью исполняли все, что Гордону нужно было в приказе.

В следующее воскресение Гордон пригласил к себе своего полковника с семейством, доктора Коллинса 22, г-на Бениона 23 и г-жу Тибут с дочерьми; это все были лица, с которыми Гордон познакомился в слободе. Они пробыли у Гордона до поздней ночи и очень весело провели время.

Между тем татары сделали набег до самого Севска; из полка Кравфуирда было послано под начальством русских офицеров 400 человек с приказанием занять проходы у засек, т. е. лесных пространств, столь густо заросших, что всадник не мог проникнуть через них, и даже пешеход проходил их с трудом, исключая, конечно, большие дороги, прикрытые окопами. Между тем татары опустошили всю местность до Карачева, захватив множество пленных и огромную добычу. Но на возвратном пути ночью на них напал у деревни Прутков князь Григорий Семенович Куракин и отнял у них пленных и большую часть добычи; многих же из татар частью убил, частью взял в плен; между последними находился один мурза из ширинских князей, происходивших от ханского рода Гиреев.

В это время в Москву прибыли шведские послы для ратификации мирного договора, заключенного в Кардисе 22. Они были приняты обычным образом и через несколько времени отпущены вполне удовлетворенными.

В это же время в Англию было отправлено царем большое посольство 25 для поздравления короля Карла II с восстановлением [20] его на престоле. Во главе этого посольства стояли князь Петр Семенович Прозоровский и Иван Афанасьевич Желябовский.

Ценность медных денег в России день ото дня падала, так что в начале этого года на одну серебряную копейку приходилось 5—6 медных. Между тем во время прибытия Гордона в Россию, отношение между серебряной и медной копейкой равнялось еще только трем. При таких обстоятельствах офицеры не имели возможности жить на одно жалование. Хотя об этом и было доложено царю, но положение их не было облегчено. Позже офицерское жалование было, наконец, увеличено на четвертую часть его, но и это не много помогло. Гордон жалуется, что ему приходилось тратить червонцы, которые он с таким трудом накопил в Польше.

В течение всей зимы у Гордона было много дела: по два раза в день он обучал полк; кроме того не проходило дня, чтобы он или не принимал солдат, или не рассылал их по гарнизонам и полкам, к которым они принадлежали, так как весь полк Кравфуирда состоял из беглых солдат, хватаемых наместниками городов, в которых они останавливались, и отсылаемых в Москву. Не проходило также дня, чтобы кто-нибудь из солдат не дезертировал из полка.

Причинами постоянная падения ценности медной монеты были тайный ввоз морем большого количества меди и чеканка медной монеты частными лицами в Москве и других городах. Хотя фальшивых монетчиков часто хватали и наказывали отсечением руки, кнутом, лишением состояния и ссылкой в Сибирь, но все это мало помогало; были открыты даже некоторые вельможи, участвовавшие в изготовлении фальшивой монеты.

В эту зиму умер боярин Борис Иванович Морозов, не оставив после себя детей; свое огромное состояние и массу наличных денег он завещал царю, иностранным же офицерам завещал выплатить месячное их жалование рейхсталерами, что и было исполнено. Он был женат на Анне Ильинишне, сестре царицы. [21]

В то время как Гордон 13-го февраля, в день св. Валентина (at draving of Valentines), долго не ложился спать, проводя вечер с друзьями за стаканом вина, его же собственные солдаты, стоявшие на карауле, украли у него лучшую его лошадь и бежали с ней на родину. Гордон велел письменно сообщить об этом в приказ, но, не смотря на все старания, не мог вернуть лошади. 15-го июня Гордон получил письмо от полковника Витефуирда, извещавшего его, что он, отправляясь в Англию, куда был отпущен, узнал в Вологде, что тамошний наместник отнял у солдат лошадь Гордона. Между тем Гордон купил себе уже за 50 руб. другую лошадь, хотя старую, но еще довольно бодрую.

Гордона часто приглашали в слободу; кроме двух упомянутых свадеб, он присутствовал еще на одной свадьбе, именно когда женился подполковник Диксон на одной вдове.

Однажды в пятницу Гордон, вернувшись из города очень голодным, съел у капитана Менезеса, к которому был приглашен на обед, слишком много вареной щуки; хотя, заметив это, он и выпил усиленное количество водки, но тем не менее заболел ночью горячкой. Его лечили доктор Коллинс и хирург Иван Аннанд 26; через 10—12 дней он выздоровел, но, выйдя через несколько дней из дому по делам, снова заболел и вынужден был пролежать в постели 3 недели; все уже сомневались в его выздоровлении, так как болезнь его была принята за изнурительную лихорадку. Выздоровев и отправившись в слободу, он на возвратном пути простудил себе ноги, вследствие чего болезнь еще раз повторилась. Через несколько дней он велел перенести себя в слободу во вновь построенный дом, принадлежавший полковнику Снивинсу, чтобы быть ближе к врачу. Лихорадка усилилась; на другое утро начался бред, и он до самого вечера не приходил в себя. Приняв лекарство, предписанное ему хирургом Аннандом, он почувствовал себя немного лучше; скоро болезнь его превратилась е трехдневную перемежающуюся лихорадку. Во время болезни его часто посещали друзья, оказывавшее ему по мере сил помощь, особенно же полковник Кравфуирд с семейством.

Во время болезни Гордона в Москву были привезены те три солдата, которые, благодаря обману лейтенанта Никифорова, были отпущены на родину по прошению, подписанному Гордоном. [22] Последнего потребовали по этому делу в приказ; но так как он все еще был болен, то дело было отложено, Несколько оправившись, он призвал к себе дьяка Марка Иванова, у которого находилось дело, рассказал ему истинный ход дела и просил его совета. Дьяк, бывший подобно всем дьякам на стороне Гордона, обещал ему сделать все, что будет в его власти. Тогда Гордон дал ему другое прошение, в котором дело излагалось так, как оно ему было первоначально доложено, и просил дьяка заменить этим прошением первое, которое возвратить ему. Дьяк обещал ему сделать это за 2 червонца. На другой день дьяк прислал ему первое прошение, которое Гордон сейчас же сжег. Таким образом он удачно выпутался из этого неприятного для него дела.

Гордон продолжал быть в высшей степени недовольным своим положением и всячески старался найти способ к освобождению от службы в России. Не видя к этому возможности, он впал в меланхолию, немало затянувшую его болезнь.

В то время боярин Федор Андреевич Милославский был назначен послом в Персию; Гордон и капитан Менезес хлопотали о том, чтобы ехать с ним в его свите. Так как им уже некоторое время отвечали одними пустыми обещаниями, то Гордон, надеясь достигнуть цели, нашел возможность подарить боярину 100 червонцев, домоправителю же его седло и сбрую стоимостью червонцев в 20. Последний обещал похлопотать об этом деле и довольно ревностно принялся за него. Однако, увидев, что после шестинедельных стараний дело не имело успеха, Гордон отказался от него.

22-го апреля девица Вите, сестра жены полковника Кравфуирда, уезжала из Москвы, желая посетить своего отца в Рязани; Гордон вместе с многими другими провожал ее до противоположного берега реки (Москвы) ниже Даниловского монастыря. На обратном пути лошадь Гордона встала на дыбы и затем, опускаясь на землю, споткнулась; Гордон, еще слабый после болезни, упал. Испуг, испытанный им при падении, окончательно излечил его от лихорадки.

В мае Гордон, опять поселившись вместе с полком, вел полковые дела в приказе и ежедневно обучал солдат, число которых день ото дня увеличивалось. Благодаря диете и моциону здоровье его наконец совершенно поправилось.

В июне Гордон проиграл и выиграл на скачках по 20 руб. В другой раз, когда бег равнялся 5 вер., он выиграл 100 руб. В это время друзья часто приглашали его к себе в слободу, сам [23] он также часто принимал гостей. Выигранные 100 руб. почти все пошли на угощение друзей, приходивших к нему смотреть на скачки.

5-го июля в то время, как Гордон рано утром обучал солдата у Новоспасского монастыря, пришел к нему полковник Кравфуирд с известием, что в городе большой мятеж 27, и приказал полку сейчас же идти к Таганским воротам. Осведомившись, где царь, и узнав, что он в Коломенском, Гордон советовал идти туда. Не согласившись на это, полковник послал русского лейтенанта узнать, в чем дело, а затем и сам поехал к мосту, по которому шли мятежники. Здесь он подвергался большой опасности быть оскорбленным, если бы не был узнан солдатами из выборных полков 28. Мятежники, вооруженные только палками, выступили в количестве 4—5000 человек за Серпуховские ворота. Они требовали удовлетворения жалоб на медную монету, соль и другие предметы и развесили по городу воззвания такого содержания. Один дьяк прочел перед Земским Двором бумагу, в которой перечислялись вышеупомянутая жалобы и имена некоторых злоупотреблявших лиц, и приглашал всех идти с ним к царю и требовать прекращения злоупотреблений и голов злых царских советников. Это-то и положило начало собранию черни, часть которой разграбила дом купца (гостя) Василия Шорина; большая же часть ее направилась в Коломенское. Так как царь находился в то время в церкви, то мятежники бурно потребовали у некоторых бояр и придворных, чтобы те доложили о них царю. Когда царь вышел наконец из церкви и сел на лошадь, то они, сильно теснясь вокруг него, громкими, непристойными криками требовали уменьшения налогов. Царь и некоторые бояре, упрекая толпу за ее мятежное поведение и уговаривая ее быть терпеливее, обещали уменьшение налогов, для чего сейчас же будет созван совет. Между тем, при [24] первом же появлении мятежников был послан приказ двум стрелецким полковникам: поспешно идти с своими полками в Коломенское, а остальным удерживать мятежников в городе.

Между тем Гордон нетерпеливо настаивал, чтобы полковник шел с полком в Коломенское. Но тот ни за что не соглашался сделать это до получения на то приказания. Полк его состоял приблизительно из 1200 человек; между ними было 500 мордвинов и черемисов; в последних можно было быть уверенным, что они не сочувствуют мятежникам и не перейдут на их сторону. Остальные были русские, на которых нельзя было вполне положиться. Впрочем они все, за немногими исключениями, оставались по своим ротам; офицеры тщательно следили за ними; Гордон велел раздать пороху и свинцу на 3 выстрела каждому, так как больше у него не было.

Наконец Гордон получил от полковника позволение ехать одному в Коломенское и привезти оттуда то или другое приказание, что он и исполнил чрезвычайно быстро. Однако мятежники так тщательно преградили всякий доступ ко дворцу, что Гордон не мог туда пройти и с трудом избежал их рук. На обратном пути он встретил на лугу полковника Аггея Алекс. Шепелева с его полком, бывшим очень немногочисленным, так как многие из солдат присоединились к мятежникам. На вопрос Гордона, какие ему были даны приказания, он отвечал, что ему приказано стоять на том месте, где он теперь находится. Несколько далее Гордон встретил Артамона Сергеевича Матвеева 29, а еще далее Семена Федоровича Полтева, обоих с довольно слабыми полками. Оба сказали, что им приказано идти в Коломенское, но они не могли указать, что ему следовало делать.

Князь Юрий Иванович Ромодановский, доверенный и любимец царя, был послан в Немецкую слободу для приведения в Коломенское всех иностранцев. В слободе произошла большая сумятица; у одного купца было отобрано все оружие и роздано неимевшим его. Затем иностранцы частью верхом, частью пешком отправились все вместе в Коломенское.

Вернувшись к своему полку, с которым полковник, отступив от ворот, остановился у одного монастыря, Гордон убеждал его идти вперед. Таким образом они дошли до Кожуховского моста, [25] где получили приказ остановиться, занять мост и хватать беглецов. Дело в том, что оба стрелецких полка, прибыв в Коломенское, были впущены через задние ворота дворца и, соединившись с придворными, бывшими верхом, сделали нападение из главных ворот. Мятежники были без особенного сопротивления отбиты; многие из них были убиты и захвачены, другие загнаны в реку. Из пытавшихся спастись бегством 13 попало в руки солдат полка Кравфуирда; они были с пойманными позже приведены на другой день в Коломенское.

Многие из мятежников были повешены на следующий день в разных местах: около 200 из них было разослано с женами и детьми по отдаленным местам.

Все иностранные офицеры получили небольшие награды. Полковник же Кравфуирд получил наравне с стрелецкими полковниками и офицерами значительные подарки. Если бы Кравфуирд последовал совету Гордона, то полк его успел бы защитить царя и прогнать мятежников. Полковник потом часто сожалел о том, что упустил такой хороший случай выдвинуться со своим полком.

Возмутившиеся около этого времени башкиры тревожили русские гарнизоны в городах Уфе, Асе 30 и других. Страна башкиров лежит по южную сторону рек Камы, Уфы, Сара и других рек, протекающих по их стране и впадающих затем в Каму. Причиною восстания башкиров были притеснения и лихоимство начальников по городам.— Башкиры отличные наездники; оружие их состоите из лука, стрел и копья. Они исповедуют языческую веру и населяют страну неплодородную, но покрытую лесами и обильную рыбой и дичью. Весь народ состоит не более как из 10,000 семейств.

Гордон продал майору Ландельсу трех лошадей за 60 руб.

Полковник Кравфуирд получил приказание идти с полком на башкир. Узнав об этом, Гордон заявил полковнику, что согласно заключенному им условию он уже почти год прослужил в чине майора и не намерен в том же чине уезжать так далеко от двора (около 1000 вер.), тем более что полку может быть придется пробыть там несколько лет. Полковник принял это к сведению и сам, не желая уезжать так далеко от двора и сражаться с таким неблагородным врагом, пытался избавиться от этого поручения, что ему и удалось. Прежний подполковник был [26] произведен в полковники и отправлен с полком против башкир; Гордон же был произведен вместо него в подполковники.

Казацкий гетман Юрий Хмельницкий со времени битвы при Чуднове находился на стороне поляков; под его начальством состояла большая часть левого берега Днепра. Теперь же он переехал на правый берег в Канев, имея при себе два польских полка; русский полководец князь Юрий Юрьевич Ромодановский, во время извещенный об этом, явился с своей армией, напал на гетмана и после небольшого сопротивления обратил его в бегство. Много казаков и поляков было убито, часть загнана в Днепр, большая же часть спаслась бегством. Польские драгуны потерпели наибольший урон. Пленные казаки сделали попытку освободиться с помощью своих братьев (находившихся между русскими); то же сделали и драгуны. Из иностранных офицеров (служивших у поляков) были взяты в плен: полковник Вивирский, подполковник Шульц, капитан Геннинг и мн. др.; все они были потом разменяны на русских пленных или выкуплены.

Около этого времени женился капитан Павел Менезес. Генерал-майор Друммонд был посаженным отцом, а Гордон форшнейдером.

Полковник Иван фон-Ховен женился на вдове полковника Мунго Кармихаля 31; на этой свадьбе Гордон исполнял ту же обязанность, как и на вышеупомянутой.

Гордон выехал из прежней своей квартиры и поселился в слободе в одном доме с полковником Фомой Кравфуирдом 32, чтобы рассеять свою меланхолию, находясь постоянно в обществе.

Аптекарь Роберт Бенион женился на Иоанне, дочери полковника Отто Бутлера; на этой свадьбе Гордон поссорился с г-ном Аннандом.

25-го октября полковник Штрасбург 33 был оскорблен [27] полковником Литскином и, вызванный последним, убил его на поединке в Севске.

Подполковник Яков Винрам прибыл в Москву и поступил здесь на службу.

Лейтенант Иван Гендерсон женился на вдове пастора Ивана Риддера; на этой свадьбе Гордон был дружкой (Bruder).

Оставив прежнюю свою квартиру, Гордон занял вместе с ротмистром Андреем Бурнетом комнату у полковника Ивана Бехлера.

Полковник Корнелий Патберг, Гордон и другие устраивали балы и маскарады и веселились с своими друзьями целые две недели.

Полковник Мевес и ротмистр Бурнет поссорились за игрою. На другой день они выехали до рассвета, намереваясь драться без секундантов. Гордон последовал за ними и помирил их.

Медная монета низкой пробы день ото дня падала в цене. После многочисленных прошений жалованье войскам было увеличено на вторую четверть его. Вскоре после этого бояре, имения которых находились в московском округе, должны были по желанию царя выдавать каждому военному сено и дрова соответственно его чину.

Генерал-майор Друммонд был, к полному своему удовольствию, переведен в прежнем чине из Москвы в Смоленск. Перед отъездом он имел частную беседу с царем, от которого получил значительные подарки.

Полковник Корнелий фон-Бокховен, взятый в прошлом году под Полоцком в плен поляками, вернулся теперь из него; вскоре за ним вернулся и полковник Форрет, взятый в плен вместе с ним.

Голландский посланник г-н Бореель прибыл в Москву.

1663.

Польский полководец Гонсевский, взятый в плен год тому назад близ Вильны, был обменен на русских генералов, взятых поляками в плен при Чуднове.

Полк, в котором служил Гордон, был переведен из Алексеевского в Покровское 34 и слободу. [28]

На свадьбе г-на Аннанда Гордон исполнял обязанность форшнейдера.

Неожиданная и всесторонняя перемена условий жизни Гордона со времени его прибытия в Москву так его измучила, что, если бы не постоянное обучение полка, занятие различными полковыми делами и знакомство с некоторыми шотландскими офицерами его же полка, резко отличавшимися от него своим образом мыслей, он, несомненно, впал бы в какую-нибудь неизлечимую болезнь. В прошлом году его здоровье так ослабело от серьезной болезни и следовавшего за ней беспрерывного нездоровья, что он едва ли мог бы надеяться на долгую жизнь, если бы не изменил образа своей жизни.

Будучи произведен в подполковники, он освободился от тягостного ведения полковых дел, переданных капитану Менезесу, который, бывши старшим капитаном, сделался вместо него майором. Так как, женившись, он очень нуждался в денежном пособии, то это место, доставлявшее разные случайные доходы, было ему очень кстати.

Между тем Гордон решил переменить прежнее свое общество и поближе познакомиться с женщинами. Для этого он переехал из своей полковой квартиры в слободу. Но так как на свете не бывает продолжительного счастья и удовлетворения, то и здесь Гордон скоро запутался в обстоятельствах, причинивших ему более беспокойств, чем он мог предвидеть.

В последние два года в Россию приехало очень много иностранных офицеров, одни с женами и детьми, другие без них. Значительная часть их были дурные низкие люди. Многие из них, никогда не служив офицерами, в России поступали на службу в офицерских чинах. Найдя здесь постоянное, хотя небольшое жалованье и надеясь на повышение, многие из них женились, частью чтобы порядочно устроиться, частью чтобы увеличить свое состояние. Большее доверие русских к женатым, чем к неженатым также побуждало некоторых жениться. Вследствие этого постепенно возник всеобщий предрассудок смотреть на не хотевших жениться, как на людей вздорных, недостаточных или недовольных и нежелавших постоянно оставаться в стране. Вследствие этого женщины иностранки и их друзья всячески старались заставлять мужчин жениться.

Этих стараний не избежал и Гордон: многие лица употребляли и прямые, и косвенные меры, чтобы женить его. Особенно настойчиво действовали в одном доме, так что ему пришлось [29] употребить всю свою ловкость, чтобы сохранить свободу и в то же время не вызвать к себе вражды или ненависти. Все это заставляло Гордона много размышлять, но не привело его ни к какому твердому решению. С одной стороны он видел большую опасность, неудобство и затруднения, связанные с переменой положения, так как на женитьбу он смотрел как на одно из важнейших действий человека, которым он или основывает свое счастье, или, если не поправляет свое состояние, то по крайней мере надеется поправить; в России же он не мог ожидать ни того, ни другого, так как жениться на русской без перемены религии было невозможно; иноземцы же, особенно военные, были большей частью люди бедные; состояния ни у одного из них нельзя было предположить, а содержать и жену, и хозяйство при малом жаловании было тяжело; хотя медная монета и была переведена на серебро, но это все-таки составляло небольшую выгоду. Эти и еще многие другие соображения, главным же образом потеря с женитьбой свободы и возможности по произволу менять жизнь, утвердили Гордона в его намерении не жениться. Уже в Польше любовь к свободе и опасение не быть в состоянии содержать жену удержали его от нескольких хороших партий, благодаря которым он приобрел бы друзей, состояние и хорошую жену. С другой стороны он не забывал и того неприятного положения, в котором постоянно находился, вследствие того, что на него всегда кто-нибудь имел намерения. Хотя он до сих пор успешно противился им, но все же ему угрожала опасность как-нибудь за стаканом вина дать опрометчивое слово, в котором пришлось бы может быть раскаиваться всю жизнь. Он думал и о том, что супружество при хорошем выборе имеет и свои преимущества и прелести: женатый человек может надеяться и на помощь в хозяйстве, и на утешение в болезнях и несчастиях, и хотя на незначительное улучшение своего состояния, и на приобретение друзей, и, что составляет одну из главных целей супружества, на избежание разных проступков и приобретение потомства. Что касается содержания жены, то он видел, что некоторые женатые при небольшом жаловании и едят, и одеваются так же хорошо, как и он. Из этого он заключал, что Бог особенно благословляет супружество, так как на хозяйство неженатых шло больше, чем на содержание жены. Не смотря на это, он не переставал думать о том, что супружество есть род рабства, хотя может быть и приятнейший, так как привычка и сближение превращаюсь супружество в постоянное отдохновение. При жизни в чужой стороне утешение, помощь, добрый совет [30] и другие преимущества супружества, пожалуй, и превышают неприятные стороны его. Наконец женитьба является одним из величайших и безгрешнейших удовольствий на свете и может не только временно восстановить здоровье, но и навсегда поддержать и укрепить его. После того как Гордон долго мучился такими мыслями и часто умолял Бога направить его, однажды, в воскресенье вечером, серьезно обдумав свое положение и сравнив преимущество и невыгоды супружества, он пришел к заключению, что первое превосходит последние. Тогда он начал думать о хорошем выборе; он был уверен, что дочь или родственница всякого военного не откажет ему, связь же с людьми другого сословия не была ему по вкусу. Итак, перебрав в уме все военные семейства, он нашел, что никто ему так хорошо не подходит, как дочь полковника Филиппа Альбрехта фон-Бокховена. Хотя ей было едва 13 лет, но это была девушка красивая, большого роста, доброго характера, воспитанная добродетельной матерью. Отец ее был дворянского происхождения, служил старшим полковником и был в особенной милости у царя и бояр. Два года тому назад он был взят в плен под Басой или Губарами и до сих пор находился в плену. Одной из главных причин того, что выбор Гордона пал именно на эту личность, была одинаковая религия.

По принятии твердого решения Гордону оставалось только ждать случая для приведения его в исполнение. Как раз в это время к нему пришел Иван Аннанд, человек очень веселый, служивший в Шотландии капитаном, а в Москве бывший хирургом. Застав Гордона в грустном настроении, он не оставлял его в покое до тех пор, пока тот не согласился наконец отправиться с ним к полковнику Корнелию фон-Бокховену, недавно вернувшемуся из плена. Полковник жил в одном доме с девушкой, выбранной Гордоном в жены; она была родственницей полковника. Аннанд часто советовал Гордону жениться, говоря, что это будет полезно для его здоровья, и указывал ему на ту же девушку, на которую нал теперь выбор Гордона. Считая своего друга честным человеком, Гордон находил его слишком неосторожным и ветреным для того, чтобы доверить ему свою тайну прежде принятия им самим окончательного решения; тем не менее он проронил несколько слов, возбудивших в его друге надежду на то, что Гордон последует его совету.

Придя к полковнику, Гордон был очень любезно принят как им самим, так и бывшими у него иностранцами. Когда [31] общество разошлось и Гордон также намеревался уходить, то полковник удержал его, прося его выпить стоя еще стакан вина на том основании, что он пришел последним. Между тем Аннанд привел родственницу полковника и довольно нецеремонно хотел заставить ее выпить вместе с ним за здоровье Гордона. Эта невежливая шутка очень не понравилась Гордону, и он поспешил уйти. При этом Гордон замечает, что он никогда не приступает открыто к тому, чего еще не успел вполне обдумать, особенно в любовных делах. Хотя Гордон и часто бывал в женском обществе и по обычаю говорил женщинам любезности, но ему еще никогда не приходилось делать предложения, так как он никогда не имел определенного желания жениться. Теперь же, решившись на это, он думал, что его намерение может быть прочтено на его лице, а откладывать объяснения возбудит только недоверие и подозрение в его серьезном отношении к этому делу. Избавиться от всего этого он надеялся скорым предложением, так как не хотел, чтобы его искренние намерения были запятнаны хоть малейшим подозрением.

12-го января вечером Гордон пошел к своей возлюбленной с твердым намерением сделать ей и ее матери предложение, если бы к тому представился случай. Он застал девушку одну, так как мать ее вышла. Поздоровавшись с ним и попросив его сесть, она сказала, что пошлет за матерью, но Гордон попросил ее не делать этого, так как имеет дело к ней самой и не располагает большим временем. Когда она по местному обычаю поднесла ему чарку водки, то он сказал, что выпьете за здоровье ее возлюбленного, на что она возразила, что у нее нет возлюбленного. Когда Гордон еще раз спросил ее об этом и получил прежний ответ, то предложил себя в ее поклонники, что заставило ее покраснеть; Гордон же прибавил, что это не пустая любезность, но серьезное его намерение иметь ее женой. Немного оправившись, она отвечала, что не может ничего сделать без согласия отца и матери. На это Гордон возразил, что на его родине в обычае спрашивать сначала согласия девушки и только тогда уже обращаться к ее родным, и просил ее высказаться. Наконец она сказала, что останется довольна тем, что ей посоветуют или прикажут родные. Гордон удовлетворился этим ответом и нежно простился с ней.

Узнав, что на другой день, 13-го января, было рождение его возлюбленной, Гордон купил перчаток, лент и других вещей, чтобы подарить ей. Когда в этот день пришел Аннанд, Гордон [32] открыл ему свое намерение и взял его с собой к своей возлюбленной. Поздравив последнюю с днем рождения, Гордон отдал ей свой подарок, который она после некоторого сопротивления приняла наконец по приказанию матери. После дружеской беседы Гордон сделал матери предложение. Она высказала было нерешительность, говоря, что не может дать согласия без ведома мужа, впрочем в конце концов согласилась, потребовав только, чтобы все это оставалось в тайне до тех пор, пока не будет получено согласие ее мужа. Так как ближайшим родственником ее мужа был полковник Корнелий фон-Бокховен, живший в том же доме, то она попросила Гордона прийти к нему вечером и открыть ему свое намерение. Гордон, хотя и неохотно, обещал сделать это. В тот же вечер он пришел к полковнику и сообщил ему о своей женитьбе. Полковник, сам имевший дочерей, настаивал на том, что ни мать, ни дочь не могут дать ему утвердительного ответа без согласия отца. Наконец они сошлись на том, что один Гордон будет принят в доме в качестве жениха и что девица Бокховен без него или без его согласия не будет посещать ни свадеб, ни публичных празднеств. Это было все, чего мог пока добиться Гордон; не смотря на это, он был доволен.

Хотя и было решено, что все это должно остаться в тайне, но на другой день об этом говорили уже во всей слободе, так как все это, хотя и скрывалось от чужих, но от друзей не могло быть утаено.

18-го подполковник Винрам женился на Юлияне Кейт; на этой свадьбе Гордон был форшнейдером, а его невеста подружкой. Им было очень весело, хотя многие и завидовали им.

В феврале Гордон переехал на другую квартиру ближе к квартире своей невесты, где ему давали стол и стирали белье.

22-го он написал генерал-майору Друммонду в Смоленск, сообщая ему о всеобщей нужде, вследствие низкой ценности медной монеты, и об отсутствии всякой надежды на перемену к лучшему.

17-го марта в день тезоименитства царя офицеры подали прошение, в котором описывали свою нужду, происходившую от низкой ценности медной монеты (отношение ее к серебряной равнялось теперь 15), прося платить им жалованье или серебром, или, если медью, то по действительной ее цене, или же наконец отпустить их из России. Им было отвечено, что этот вопрос будет обсужден царем. [33]

11-го апреля Гордон получил ответ на свое письмо к генерал-майору Друммонду от 22-го февраля, помеченный 1-м апреля

Так как в Смоленске умер генерал Лесли 35, то генерал-лейтенант Дальель, бывший в Полоцке, получил приказ занять его место в Смоленске в чине генерала, а генерал-майор Друммояд был произведен в генерал-лейтенанты. Между тем генерал Дальель, вместо Смоленска приехал в Москву для подачи некоторых жалоб, что сильно разгневало боярина Илью Даниловича (Милославского).

Так как поляки сильно осаждали Быхов, то сюда отправился генерал-лейтенант Друммонд с отрядом из 2500 человек пехоты и конницы, разбил поляков и прогнал их за болото, убив и взяв в плен многих из них. Затем он принудил поляков снять осаду и снабдил город съестными припасами и другими необходимыми предметами. За все это он был щедро награжден царем.

Генерал Дальель имел с боярином Ильей Даниловичем оживленное совещание, после которого, оскорбленный и недовольный, вернулся в слободу.

16-го Гордон написал отцу, адресовав свое письмо Ивану Лангу в Ригу, так как со времени своего отъезда из Варшавы не получал от него письма.

15-го июня Гордон написал генерал-лейтенанту Друммонду в Смоленск.

Медная монета была наконец понижена в курсе к величайшему удовольствию и утешению офицеров, получивших за 1 1/2 месяца жалованье серебром. Те, которые были извещены об этом за несколько дней, закупили на медную монету все, что только могли. Некоторые лица, служившие в приказах, закупили у дровяных торговцев огромное количество строевого леса, злоупотребив при этот именем царя; вообще все так старались закупить всего побольше, что более сообразительные из купцов, особенно мелочные торговцы, заперли свои лавки, ожидая изменения курса медной монеты. [34]

Когда медная монета была наконец понижена в курсе, то было сейчас же объявлено, чтобы все, имевшие ее, меняли ее в казначействе на серебро. 16-го лицами разных сословий было обменено несколько сот рублей по одному серебряному рублю за десять медных; на другой день также; все это было сделано для предотвращения возмущения, которого опасались. Между тем большая часть народа, особенно солдаты, была так довольна этой переменой, что не обращала внимания на частные убытки.


Комментарии

1. Кравфуирд был англичанин; в 1660 г. в битве при Чудне он был ранен и взят в плен поляками; см. часть I, октябрь 1660 г. В России он служил в чине полковника в солдатском полку, в который по прибытии своем в Россию поступил и Патрик Гордон в чине майора; в 1663 г. Кравфуирд был произведен в генерал-майоры. Первым лицом из этой фамилии, о котором находятся известия в архиве, был Александр Кравфуирд, служивший полковником в полку, навербованном в 1631 г. Александром Лесли.

2. Павел Менезес, также англичанин, получил место майора в то время, как Гордон в 1663 г. быль произведен в подполковники; умер он в России 9-го ноября 1694 г. в чине генерал-лейтенанта. В 1673 г. он был послом царя к папе, римскому императору, венецианскому дожу и бранденбургскому курфюрсту.

3. Ландельс упоминается в 1662 г. в чине майора в России и в 1677 г. в чине подполковника; Вальтер Айрт прибыл в Москву с 30-ю другими офицерами 27-го сентября 1661 г. Он прослужил год лейтенантом и год капитаном в шотландском полку Патрика Гублея; об этом говорит грамота об увольнении его упомянутым полковником, помеченная в Эдинбурге 22-го ноября 1660 г. В 1670 г. он служил в чине майора в России, куда перевез из Англии свою жену и детей.

4. Мариенбург был некогда замком с небольшим городом, находившийся в вендском округе на полуострове мариенбургского озера. В 1702 г. он был разрушен, и от него остались только развалины стен; в настоящее время Мариенбург — латышская деревня.

5. Нейгаузен некогда был крепкий замок на русской границе, считавшийся ключом к Лифляндии. См. Топография Гупеля. Сведения о Лифляндии и Эстляндии, стр. 264.

6. Печур, ошибочно называемый Гордоном городом, был монастырем (Печерский) в 17 вер. от Нейгаузена.

7. Здесь Гордон вторично говорить о медных деньгах; об этом говорится вполне ясно и подробно у Котошихина, 3 изд. Спб. 1884 г., стр. 109—119.

8. Непонятно, какие три главнейшие торговые города подразумевает здесь Гордон. Известия о более древнем времени Гордон берет, обыкновенно, из печатных источников, которых он, однако, не называет.

9. В известии Гордона о царе Иване Васильевиче, вероятно, почерпнутом из недостоверного источника, многое неверно. Гордон смешивает царя Ивана Васильевича с великим князем и переносит события на 100 лет вперед. Новгородцы были разбиты на реке Шелони русским полководцем князем Даниилом Дмитриевичем Холмским 14-го июля 1471 г. За великим князем были признаны те же права, которые русские князья имели в Новгород прежде; и это не считалось полным господством. О семилетней войне в русских исторических сочинениях ничего не говорится. Верное и подробное описание всего этого находится в истории Новгорода Миллера, в 5-м томе Сборника Русской Истории, стр. 488 etc.

10. Небольшие городские общины или части, называемый слободами (т. е. свободными, вольными местами, immunitates), ничто иное, как села; они начали возникать с XII в. из сел, наделенных особыми привилегиями. Слободы не состояли под начальством сельских властей; напротив, из них часто исходило управление несколькими деревнями. Немецкая слобода находилась вне города Москвы, где только и имели право селиться и строиться иноземцы.

11. Здесь говорится о русских, взятых в плен поляками при Чудне и раньше; см. часть I, 1660 год.

12. Милославский, тесть царя, в 1660 г. был боярином Большой Казны, Стрелецкого, Ямского и Рейтарского приказов; см. у Котошихина.

13. Чертолье было позже частью Белого города в Москве.

14. Подарки за приезд в Россию назывались по-русски жалованием за выезд; подарки эти состояли из денег, сукна, камки и соболей и давались каждому иностранцу при вступлении его на царскую службу; см. предыдущее.

15. Дьяки, хотя и были, обыкновенно, незнатного происхождения, но по службе считались наравне с дворянами и стояли степенью выше жильцов. Их искусство в письме заставляло пользоваться ими во всех важных делах, военных и гражданских, особенно же при посольствах; благодаря этому они приобретали большое значение; особенно сильно было их влияние в приказах, хотя первое место и принадлежало здесь знатнейшим. Впоследствии они были заменены секретарями.

16. Огородники были частью Земляного города и находились между Мясницкой и Покровкой, недалеко от прежней Белой стены.

17. Здесь подразумевается Оливский мир, заключенный шведами с поляками и их союзниками 23 апреля (3 мая) 1660 г.

18. По Коховскому, Clim. II, Lib. VІ, стр. 452, битва при Басе или Губарах произошла 18 октября 1660 г. между Басой и Пруссой.

18а. Здесь, очевидно, ошибка: следует подразумевать литовцев. Примеч. перев. М. С-ой.

19. Фома Дальель прибыль в Россию вь 1656 г. в чине генерал-лейтенанта, привезя рекомендательное письмо от короля Карла II, помеченное в Келле 17-м апреля 1656 г. и находящееся теперь в Московском Архиве Министерства Иностранных Дел.

20. О Форрете упоминается ниже, именно, что он перевел царю письмо короля Карла II; из польского плена он вернулся в конце 1662 года.

21. На службе в России состояло два брата (впрочем они может быть были только близкие родственники) Корнелий и Филипп Альберт фон-Бокховены. Первый, в чине полковника, был взят поляками в 1661 г. в битве под Полоцком в плен, из которого вернулся в Москву в 1662 г. Второй, также в чине полковника, был в октябре 1660 г. взят в плен под Басой или Губарами литовским полководцем Иваном Сапегою; из плена он был освобожден в 1667 г. после многих ходатайств. С 1665 г. он был тестем Гордона, который в течение нескольких лет старался доставить ему свободу; во время своего пребывания в Лондоне в 1666 г. Гордон побудил английского короля Карла II написать польскому королю письмо в пользу Бокховена. Из этого письма видно, что полковник Филипп Альберт фон-Бокховен, англичанин по рождению, служил несколько лет в военной службе как королю Карлу II, так и его отцу; во время же «последнего мятежа» выехал из отечества в Россию и поступил здесь на службу. В вышеупомянутом письме король выражал желание, чтобы полковник Бокховен вернулся на службу в Англию. Однако последний, по своем освобождении, поехал не в Англию, а в Москву, где и продолжал военную службу. Бокховены исповедовали римско-католическую религию. В Лифляндии существует теперь фамилия Боксхевденов; но, к сожалению, мы не можем сказать, находится ли она в родстве, и если да, то в какой степени с фамилией вышеупомянутых Бокховенов.

22. Доктор Коллинс, англичанин, лейб-медик царя Алексея Михайловича; позже он вернулся в свое отечество и написал там историю России.

23. Бенион, англичанин, аптекарь в Москве, где в царствование Алексея Михайловича была еще только одна аптека. См. Котошихина стр. 123.

24. Кардисский мир был заключен между Швецией и Россией уже 30-го марта 1660 г.

25. Большое посольство в Англию выехало из Москвы 22-го марта 1662 г. Со времени казни короля Карла I все посольские сношения между Россией и Англией были прекращены; ни один из английских послов не был принят царем. См. выше, ч. I, стр. 149, прим. 189. Кроме двух вышеупомянутых лиц при посольстве находился также дьяк Иван Давидов, посланный с Желябужским из Англии в Италию. Ответное письмо короля, помеченное 25-го марта 1663 г., привезенное Прозоровским и переведенное на русский язык полковником Форретом, не заключало в себе ничего особенного.

26. Иван Аннанд — шотландец, служивший в Шотландии в чине капитана, в Москве же занимавшейся хирургией и живший этой практикой.

27. Это народное возмущение по поводу медной монеты подробно описано Котошихиным, у которого следует справляться обо всем, касающемся часто упоминаемой Гордоном медной монеты.

28. Выборные полки составлялись из солдат, выбираемых из других полков, и являлись особою частью русского войска. Таких полков было шесть; в них преимущественно помещали иностранцев для введения постоянных военных упражнений и для такого обучения солдат, чтобы они в свою очередь могли обучать солдат в других полках. В 1687 г. Гордону было передано начальство над частью выборных полков, а в 1688 г. главное начальство над всеми ими.

29. Из дома Артамона Сергеевича Матвеева царь Алексей Михайлович взял себе в жены Наталью Кирилловну.

30. Город этот называется Осой.

31. Майор Ричард Кармихаль был в 1642 г. отослан со всем семейством в Шотландию за покушение на жизнь дьяка Василия Ртищева. Упомянутое здесь лицо вероятно Мартын Кармихаль, о котором упоминается в царском приказе от 25 февраля 1649 г. о рассылке разного рода военных снарядов.

32. Полковника Фому Кравфуирда не следует смешивать с Даниилом Кравфуирдом, в полку которого служил Гордон.

33. Этот полковник Штрасбург был, вероятно, отцом того полковника Штрасбурга, который в 1686 г. женился на дочери Гордона Екатерине Елизавете, а в 1692 г. умер.

34. Алексеевское — деревянный царский дом и деревня недалеко от города (тогда в 7 вер.) по дороге к Троице; из Алексеевского цари имели обыкновение въезжать в Москву, возвращаясь из монастыря. Покровское — теперь часть города, находившаяся в связи с другими предместьями.

35. Вероятно — Александр Лесли Knight, прибывший в Москву с рекомендательным письмом от короля Карла I к царю Михаилу Феодоровичу, помеченным 7-м марта 1636 г.; здесь он вступил в военную службу, а в 1656 г. в чине генерала присутствовал при осаде Риги; см. выше.

(пер. М. Салтыковой)
Текст воспроизведен по изданию: Дневник генерала Патрика Гордона, веденный им во время его польской и шведской служб от 1655 до 1661 г. и во время его пребывания в России от 1661 до 1699 г. Часть 2 (1661-1684 гг.). М. 1892

© текст - Салтыкова М. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001