СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДНЕВНИК

ГЕНЕРАЛА ПАТРИКА ГОРДОНА

1658.

Шведы снова заняли Липинки и оставили в замке гарнизон в 100 человек под начальством подполковника Фомесдорфа ¹⁷⁷; здесь шведов изредка тревожил только Михалко. В начале февраля прибыл генерал-майор Гейстер с 4000 рейтаров и драгун, намереваясь перейти Вислу у Монтаусского Шпица. Между тем как его отряд строился в боевой порядок, он с 6-ю рейтарами переправился через реку для рекогносцировки. Здесь на него напал шведский корнет, подстерегавший его с отборным отрядом, и после некоторого сопротивления взял его в плен ¹⁷⁸. Несмотря на то, что это произошло на расстоянии всего одного ружейного выстрела от лагеря, солдаты Гейстера не были готовы к преследованию шведов, которые поспешили с своей добычей в Мариенбург. [124]

По взятии в плен генерал майора Гейстера начальство перешло к драгунскому полковнику Спанко ¹⁷⁹; он прошел через Штен и Альтмарк и остановился в большой деревне на Эльбинском островке. Здесь он пробыл 2 недели, производя фуражировку на островке. Затем он отправился в эрмеланское епископство, где и провел остаток зимы. Отсюда он часто высылал отряды для нападений на островок и окрестности Мариенбурга и Эльбинга.

Польский генерал-комиссар Иван Сапега стоял зимою в Кульме, откуда постоянно тревожил шведов в Торне и Грауденце, так как последние не смели приблизиться к его гарнизону, имея дурных лошадей и не будучи в состоянии высылать сильные отряды. Таким образом прошла вся весна; во все это время не произошло ничего важного. На сейме, собранном тогда поляками в Варшаве ¹⁸⁰, происходили жаркие прения но вопросу о продолжении войны. Шведы не осмеливались вступать в открытая сражения, а держались в городах, хорошо укрепленных и снабженных сильными гарнизонами. Между тем польская конница не годилась для взятия городов; нужна была хорошая пехота, подобная имперской, но и последняя одна не была достаточно велика; кроме того было бы противно договору, если б ею предводительствовал только король. Поэтому всеми было признано необходимым набрать пехоту; но о количестве и средствах к набору и содержанию ее долго спорили. Наконец, было решено набрать 14000 пехоты, 3000 рейтаров и столько же драгун под начальством иностранных офицеров. Такое количество при тогдашних обстоятельствах было вполне достаточно; но как только заговорили о средствах к набору и содержанию этой армии, то со всех сторон послышались одни жалобы на то, что вся страна опустошена и не в состоянии платить новые налоги и подати. Но в таком критическом положении на сцену выступило духовенство. Епископ гнезенский произнес длинную речь к королю и собранным чинам и предложил от имени духовенства начеканить из части серебряных церковных сосудов денег для покрытия требуемых расходов. Его предложение было принято и выполнено с таким усердием и щедростью, что наложение новых налогов оказалось излишним. [125]

Затем на том же сейме было решено предложить датскому королю, бранденбургскому курфюрсту и другим государям более тесный союз против Швеции для энергичного продолжения войны. Великое княжество литовское набрало подобно Польше армию пехоты и соответственное количество рейтаров и драгун.

Шведский гарнизон Торна, напав на Бромберг, беспрепятственно взял его и захватил огромную добычу.— Генерал-майор Гродшицкий, стоявший в Мелле с прежними польскими пахотными войсками, решил занять Лисауский окоп ¹⁸¹ и, укрепив его, заставлять большой островок платить контрибуцию и препятствовать сообщению шведов между Мариенбургом и Диршау, Тихо собрав войска, он перешел Вислу. Затем он велел исправить и укрепить окоп и поспешно построить через Вислу мост, который и был готов через несколько дней прежде, чем шведы узнали об этом. Когда последние были, наконец, извещены о предприятии поляков, то собрали по возможности больше войска из Мариенбурга, Эльбинга и данцигского Гаупта, всего около 300 человек пехоты и 800 человек кавалерии. Сам генералиссимус находился тут же с знатнейшими офицерами. Приблизившись к окопу и нашедши его хорошо укрепленным, шведы не поспешили напасть на него и решили разрушить, только мост, лишив таким образом гарнизон возможности получать помощь и съестные припасы. Они знали, что амуниция и съестные припасы не были запасены поляками в достаточном количестве. Предприятие шведов вполне удалось: устроив в течете нескольких дней батареи и обстреливая с них мост, они вскоре сделали его совершенно негодным. Из гарнизона были убиты подполковник Пфлаум и некоторые другие, после чего поляки, лишенные всякой надежды на помощь, должны были сдаться шведам военнопленными ¹⁸².

Между тем Сапега, стоявший с польской кавалерией в Кульме, получив известие о движении шведов, напал на Штум и взял в плен шведских фуражиров. Узнав от последних, что Лисауский окоп взят шведами, он отступил.

Осенью и зимой прошлого года шведский король успешно вел войну против Дании и принудил короля заключить в Рошильде [126] очень, невыгодный для него мир ¹⁸³. Датский король между прочим обязывался дать шведам значительное количество пехоты и конницы; вследствие этого он послал морем в Пруссию 1500 человек пехоты под начальством полковника Синклера. На кораблях, на которых последние были отправлены, было затем перевезено в Швецию 700 поляков, взятых в плен на Лисауском окопе.

Вскоре после этого бранденбургский курфюрст в силу наступательного и оборонительного союза, заключенного им с римским императором и с королями польским и датским, открыл враждебные действия против шведов в Пруссии и в то же время послал свою армию вместе с имперским и польским войсками на помощь датскому королю, принужденному таким образом порвать с шведами.

Поляки все более и более теснили шведские гарнизоны в Пруссии и лишили их возможности доставать съестные припасы и собирать контрибуцию. Вследствие этого они должны были содержать себя только на счет островов и своих магазинов.

Когда к осени польские наборы были большей частью окончены, польские войска, присоединившись к имперской армии, осадили вместе с ней Торн. Сендомирский воевода был послан с 3—4 тысячами человек разбить лагерь вблизи от Мариенбурга для того, чтобы внимательно следить за шведскими гарнизонами в Мариенбурге и Эльбинге и как можно более стеснить их. Вследствие этого он расположился лагерем прежде между Штумом и Рихенбургом, а затем под Кристбургом. Вскоре по его прибытии сюда шотландская лейб-рота фельдмаршала Дугласа перешла из Страсбурга в Эльбинг. Исправно прослужив всю весну и лето, шотландцы были постепенно почти все взяты в плен; однако они вскоре были обменены на захваченных поляков. Когда в Страсбурге, тесно окруженном поляками, начали истощаться съестные припасы, то рота, не будучи в состоянии приносить здесь какую-либо пользу, ушла.— В начале происходили только небольшие стычки между шведскими и бранденбургскими фуражирами. Первым значительным предприятием шведов против бранденбургцев было взятие Мариенвердера ¹⁸⁴. [127]

Узнав, что этот город небрежно оберегаем слабым гарнизоном, шведы выслали из Мариенбурга отряд, который, получив подкрепление от штумского гарнизона, прибыл на рассвете к Мариенвердеру и занял его без всякого противодействия. Гарнизон заперся в церкви, где шведы, не смея медлить, не тронули его и удалились из города с огромной добычей.

Вскоре после этого генерал-майор Гейстер, находившийся со времени своего пленения в Мариенбурге, освободился следующим образом. Обязавшись письменно не бежать, он получил позволение ездить верхом, где пожелает. Пользуясь этим, он часто охотился с шведским генералиссимусом. К нему приехала жена и пробыла у него несколько недель. Еще до своего приезда, живя в эрмеландском епископстве, она уговорилась с своими земляками и назначила день, в который они с отрядом конницы должны были приехать и схватить ее мужа и генералиссимуса в то время, как они будут охотиться. Но выполнение этого замысла велось недостаточно тайно, так что шведы вскоре открыли его из перехваченных писем; с этих пор они начали держать генерала в мариенбургском замке в более тесном заключении; однако ему было все-таки позволено каждый день гулять с офицером и стражей по замку. Он потребовал возвращения своего письменная обязательства и будто бы получил его. Но если бы его требование на самом деле было исполнено, то шведы не утверждали бы так настойчиво противное во время его ссоры с (шведским) генерал-аудитором. Гордон полагает, что это обстоятельство не имеет важного значения, и находясь в столь тесном заключении, Гейстер не был более связан своим словом и мог, не заслуживая порицания, думать о средствах к бегству. Старый и новый замок в Мариенбурге разделялись между собой сухим, глубоким и очень широким рвом и с обеих сторон были окружены валом. Заметив, что каждую субботу по базарным дням крестьяне привозили в ров дрова, генерал достал через своих слуг крестьянскую одежду, спустился до рассвета с их помощью по веревке в ров и счастливо бежал, замешавшись между 20-ю крестьянами. В деревне Альтмарке он нанял телегу, которая довезла его до Ризенбурга. Объявив здесь о себе, он был снабжен одеждой и всем необходимым и сопровожден до армии, осаждавшей в то время Торн. В день бегства [128] генералиссимус пригласил Гейстера к себе на обед; но паж, спавший с последним в одной комнате, извинился за своего господина, сказав, что тот не может принять приглашения, так как дурно чувствовал себя всю ночь; мало спал и только что задремал. К вечеру генералиссимус послал осведомиться о здоровье генерала и получил прежний ответ. То же самое повторилось в третий раз на другой день, когда генералиссимус снова пригласил его к обеду; тогда последний послал аудитора с приказанием самому видеть больного и говорить с ним. Слуги увидели, что долее скрывать бегство генерала было невозможно, и после строгого допроса и многих угроз рассказали о подробностях бегства, но не могли объяснить, каким образом он выехал из города и куда направился. В Мариенбурге был сделан обыск и по всем дорогам были высланы рейтары. Но все это было излишне, так как генерал находился уже в безопасности.

В начале октября бранденбургцы выслали к Ногату сильный отряд пехоты и конницы, перешедший реку немного выше Клеменс-Фере и окопавшийся на большом островке. Шведы, разгневанные такой дерзостью, тотчас же послав туда войска, без труда и с небольшим уроном взяли штурмом окоп; некоторых убили, а майора Денмарка, многих офицеров и около 300 рядовых взяли в плен.

Вскоре после того генерал-майор Гортский подошел к прусскому Голланду с сильным отрядом бранденбургцев. Узнав об этом, шведский генералиссимус отправился туда же со всем войском, которое мог собрать в Мариенбурге и Эльбинге, и расположился против бранденбургцев. Будучи, однако, значительно слабее бранденбургцев, шведы через несколько дней вернулись на место своей стоянки.

Вскоре после этого сендомирский воевода Конецпольский, прибыв из Торна, расположился лагерем между Штумом и Ризенбургом. Отсюда он постоянно высылал отряды против шведских гарнизонов, которые сделались вследствие этого очень осторожны. В конце ноября он вернулся в Кристбург. Здесь он заболел и был перевезен в Польшу, где вскоре и умер. Начальство после него перешло к прапорщику Ивану Собесскому; последний отправился в лагерь, находившийся под Торном, приказав армии следовать за ним под начальством литовского старосты Суходольского.

Уже с начала июля польские и имперские войска осаждали [129] Торн ¹⁸⁵; шведы, бывшие в Мариенбурге, всячески старались провести в город помощь; однако им это никак не удавалось. Немецкие войска стояли на восточной и южной стороне от Вислы до ворот св. Якова и до гор св. Якова и шотландской; поляки же заняли остальные места вокруг города. Как осаждавшие, так и осажденные употребляли при нападении и защите всевозможные средства. Осаждавшие устроили траншеи, батареи и подкопы и бросали в город гранаты и бомбы из деревянных мортир, закопанных в землю; осажденные же тревожили врага стрельбой из пушек и ружей, вылазками и ложными тревогами. Поляки и немцы несколько раз нападали на город с разных сторон, но были всякий раз отбиваемы. Наконец во время одного штурма в декабре месяце осаждавшие заняли место рыбной ловли и еще одно; после этого гарнизон, в котором только немногие были здоровы, согласился сдаться на капитуляцию и получил все условия, какие только заслуживало столь храброе сопротивление. 29-го декабря граф Бенедикт Оксенштирна и генерал-майор Бюлов выступили из города с гарнизоном, в котором здоровых было не более 600 человек пехоты и 100 человек конницы ¹⁸⁶, с 28 знаменами и 9 штандартами. Подполковник Бок остался с 1500 больных и раненых. Остальной гарнизон был сопровожден в Мариенбург, куда за ним через несколько недель последовали и больные.

1659.

1-го января 1659 года польский король, королева, (несколько месяцев присутствовавшая при осаде), французский посланник Ломбрес, помощника полководца Любомирский, генерал-лейтенант Суза, начальствовавший над имперскими войсками, и польское дворянство въехали в Торн. Отдав все необходимые приказы и назначив армии зимние квартиры, король и все остальные, спустя 8 дней, вернулись в Польшу. Большая часть польской пехоты и часть кавалерии, прибывшей в лагерь в конце, остались в Пруссии; имперские войска отправились на стоянку в Раву и Лович, а остальные были размещены по разным местностям. [130]

Личные приключения Гордона и приключения роты Дугласа от 1656 до 1659 года ¹⁸⁷.

По прибытии Гордона с лейб-ротой Дугласа в Реден или Радцин у него умер слуга от чумы, свирепствовавшей тогда в разных местах Пруссии, особенно в Торне и Эльбинге. Через несколько дней он с двумя шотландцами получил квартиру в одной деревне. Простояв в этой местности около 14 дней, рота получила приказ выступать. До этого Гордон имел возможность достать себе бесплатно через своих слуг 2-х лошадей. Он считал это крайне несправедливым, но в то же время необходимым в тех обстоятельствах, в которых находилась тогда шведская армия: без подобных грабежей она не могла бы существовать; кто не хотел пользоваться грабежом, тому угрожала опасность быть съеденным насекомыми, умереть с голоду или замерзнуть. О получении жалования, особенно конницей, нечего было и думать, потому что вся страна была совершенно истощена вследствие шведского правила опустошать во время войны неукрепленные места и щадить только города. (Здесь Гордон делает еще несколько подобных соображений). На другой день Гордон рассказал ротмистру о сделанной им добыче и попросил у него позволения ехать вперед, чтобы поместить ее в безопасности: это было ему сейчас же позволено. Он приехал в город Лашин, где и нанял себе домик в глухой улице. К вечеру туда же пришла и лейб-рота. Здесь умер капитан Дургам от чумы; несколько других умерло во время похода, но без ясных признаков чумы. Рота прошла через эльбингский островок, перешла Ногат и остановилась в Грос-Лесовице ¹⁸⁸. Здесь заболел Иван Бурнет, квартировавший вместе с Гордоном, вследствие того, что покрывался плащом умершего капитана Дургама. На [131] следующее утро Гордон переехал на другую квартиру, которую ему предложили за день перед тем. Он никому не говорил о болезни Бурнета, так как иначе не был бы так хорошо принят товарищами. Затем рота прошла 2 мили до другой деревни, где упомянутый Бурнет умер. Здесь Гордон условился с двумя товарищами, Андреем Страйтонне и Александром Кейтом, не покидать друг друга, если бы даже один из них заразился чумой. Через несколько дней рота отправилась в город Неутейх, но не могла остаться в нем ночевать, так как там находился придворный штат королевы, и должна была отправиться в небольшую деревню на расстоянии полумили. В другой деревне на 1 милю дальше, куда рота прибыла на следующий день, узнали, что фельдмаршал Дуглас получил приказ отправляться с 3—4 тысячами человек морем в Ригу, осаждаемую царем. Это войско, в котором находился и Гордон, собралось у Мариенбурга. Так как было решено пробыть здесь 5 дней, то Гордон отправился по делам в городок Кристбург; в это время он вследствие пожара лишился части имущества. Через 3 недели войско получило приказ выступать. Гордон, похоронивши перед тем умершего от чумы человека, сам почувствовал теперь чрезвычайную слабость, но всячески старался скрыть это и поехал с товарищами в Кристбург. Он пил, как средство против чумы, свою собственную урину и мало-помалу выздоровел. Отсюда они отправились с кавалерийским полком графа Дугласа в Либштадт, где перешли реку Пасарге (Пасарион). Пройдя еще 5 миль, они узнали, что поляки и татары были разбиты при Филиппове ¹⁸⁹ и удалились в Польшу. Войска получили вследствие этого приказ к отступлению и в тот же день прошли еще 2 мили к прусскому Голланду. Здесь они застали 43 шотландских дворян, уже готовых отправляться с фельдмаршалом Дугласом в Ригу; по получении известия о снятии царем осады это приказание было отменено, они получили экипировку и были взяты в лейб-роту фельдмаршала. Пройдя затем через эльбингский островок, войска перешли при Клеменс-Фере ¹⁹⁰ Ногат и отправились в Тенгаген, где отдыхали несколько дней. Здесь Гордон стоял на квартире у меннонита Варфоломея Петерса и чувствовал себя очень хорошо, так как кроме [132] всего необходимого ежедневно получал от последнего в подарок по одному рейхсталеру. Отсюда рота направилась к данцигскому Гаупту, перешла один из рукавов Вислы и расположилась вместе с другими полками фельдмаршала Дугласа в количестве 3-4000 человек в равнине, частью для укрепления одного форта, частью для устрашения Данцига. Во время стоянки армии в этой местности шотландские дворяне, прибывшие последними с полком лорда Оксешторне, терпели нужду в деньгах, так как жалованье уплачивалось неисправно. Не привыкши жить добычей и не давая вследствие этого покоя фельдмаршалу, они были посланы под начальством майора Синклера обратно на большой островок, чтобы привезти оттуда гвоздей для строившегося моста. Первый набег был сделан ими на Нерунг, где они захватили большой запас съестных припасов; затем они отправились через Вислу на данцигский островок. Здесь во время фуражировки несколько солдат было убито и ранено разбойниками с другого берега реки. Тогда генерал-майор Вюрцбург, начальствовавший этим отрядом, отдал приказ приблизиться к реке и приготовить плоты для переправы войск для нападения на врага. Замешкавшись, Гордон с большой опасностью переправился один через реку в кадке, употребляя вместо весла простой шест и стрельбой из карабина обратил в бегство крестьян, намеревавшихся угнать стадо скота. Оставив скот, они принялись стаскивать овес и другие припасы. Между тем через реку переправилось еще несколько шведов и товарищей Гордона. Он поручил им стеречь добычу, а сам отправился за лошадьми. Два ротмистра из полка фельдмаршала Цикенгоф и Бобер готовились отвязать лошадей, но Гордон после спора и угроз с обеих сторон силою увел их и счастливо переправился с товарищами и добычей через реку. Гордон пожаловался на обоих ротмистров через своего ротмистра генералу, который............. ¹⁹¹

Заранее условившись с товарищами, чтобы они угоняли у жителей скот, Гордон, возвращая что-либо из него владельцам, заставлял их платить себе по одному талеру. Это он проделывал 2 раза в неделю так ловко, что его простодушные товарищи, стоявшее в той же деревне, ничего не замечали. В то время, как [133] Гордон находился в этой деревне, прошла шведская армия, и полковник Ашеберг ¹⁹² остался с своим полком в деревне. Выступая из нее, он взял много лошадей для подставы. Гордон последовал за полком до Грауденца и привел назад всех этих лошадей. Это обстоятельство и то старание, с которым он возвращал скот и лошадей, захваченных его товарищами, заслужили ему расположение крестьян. Он брал также деньги за то, что провожал назад крестьян, которые должны были возить балки и доски для моста, строившегося через Вислу у Меве.

Простояв 5 недель в этой местности, войска получили приказ идти в Мариенбург. Собравшись, они отправились в Меве, перешли там по льду Вислу и остановились в низменной местности против Диршау. Отсюда армия пошла в Гаупт и сделала несколько набегов на Данциг. В одном из них шведам пришлось плохо от жителей Данцига, превосходивших их числом; однако они счастливо пробились, будучи уже окружены неприятелем и получили за храбрость от короля и генералов заслуженную похвалу. В этом сражении Гордон был ранен в переднюю часть головы.

1657.

5-го января Гордон получил приказ проводить до Гребина 2 телеги с съестными припасами, которые два брата Шварцвальд еженедельно посылали из Стиблау своим семействам в Данциг. Доехав до Гребина, Гордон хотел вернуться, но братья попросили его проехать с ними еще немного, боясь, чтобы их не преследовали из Гребина и не ограбили их. Гордон согласился на это. На обратном пути он около Гребина натолкнулся на 2-х всадников. Так как они показались ему подозрительными, то он, перепрыгнув направо через ров и взяв в руку пистолет; спросил их: кто они? Они остановились и, улыбаясь, отвечали, что они шведы из полка. Дугласа. Во время дальнейших переговоров Гордону пришлось устыдиться обнаруженной им боязливости. Они предложили Гордону сделать с ними набег; когда же он отказался, то они поехали с пим назад в лагерь. Они окружили ничего не подозревавшего Гордона и, доехав до группы домов, закрывавших замок, напали на него; в ту же минуту из одного дома выскочило еще 8 человек; прежде, чем он успел схватиться за оружие, они завернули его в его [134] длинный плащ и поспешно увезли его. Отъехав на такое расстояние, что им нечего было бояться гребинского гарнизона, они остановились, обезоружили Гордона и обыскали его; но ничего не нашли кроме небольшой польской монеты, так как он успел незаметно спрятать свой кошелек с 13—14 талерами в штаны. На следующем сторожевом посту рейтаров было записано его имя и его повезли дальше к Данцигу. По дороге им пришло в голову обменять пару своих сапог на его новые английские сапоги. Гордон после некоторого сопротивления согласился на это, сказав, что раз они так невежливо обращаются с ним, то пусть сами снимают с него сапоги. Они без дальних околичностей сделали это, причем Гордон заметил, что это были крестьяне, и ему сделалось еще досаднее, что он допустил так обмануть себя. Тогда он ни за что не хотел отдать им свои сапоги, укоряя их и угрожая пожаловаться на них коменданту (Данцига), так что они, наконец, должны были отдать ему их. Когда его привели к коменданту Данцига, полковнику Винтеру, и тот узнал, что Гордон состоит в лейб-роте фельдмаршала Дугласа, то сказал: так значит мы словили одну из этих птиц! Гордон возразил на это, что если бы они не отреклись от своего начальника, то конечно не захватили бы его. Узнав от капрала, каким образом Гордон был взят в плен, полковник, улыбаясь, сказал, что все равно победить, хитростью или храбростью. После того, как полковник предложил Гордону еще несколько вопросов относительно шведской армии, он был отведен в тюрьму. Ему не удалось упросить капрала, чтобы тот возвратил ему сочинения Фомы Кемпийского на латинском языке, которые были отняты у него вместе с другими вещами. Капрал купил ему большой круглый хлеб и штоф пива и сказал, что это будет его ежедневная пища. Гордон был отведен в тюрьму, называвшуюся Дугласскими Воротами, а потом переименованную в Гоогенские Ворота; имя Гордона было внесено в список пленных. После этого капрал отвел его в гостиницу, находившуюся в том же дворе. Здесь Гордон встретил нескольких данцигских солдат, совершивших какое-либо преступление, и несколько шведских офицеров. Выпив бутылку пива, он потребовал другую, но капрал отказал ему в этом. Тогда Гордон вынул кошелек и сказал, что крестьянам не пристало солдатское ремесло и что они не умеют обыскивать, так как у него осталось 100 талеров, на которые он, вернувшись к шведам, экипируется и тогда не поцеремонится с ними и их имуществом. Услышав это, капрал от ярости готов был рвать [135] на себе волосы, чем возбудил между солдатами общий смех, и должен был со стыдом уйти. Через 2 дня Гордон узнал, что капрал пожаловался на него коменданту и просил отнять у него кошелек; но комендант отвечал ему, что это его не касается, хотя бы у Гордона было и 1000 талеров.

В субботу все шведские пленные были приведены в большой зал; здесь их имена, названия нации и сословия, к которым они принадлежали, были прочитаны важному офицеру, сидевшему в конце стола и окруженному некоторыми другими. Затем их спросили: не желает ли кто-нибудь из них поступить на службу? Когда очереди дошла до Гордона, он отвечал отрицательно; третья же часть пленных согласилась.

В тюрьме содержалось всего около 400 пленных; в каждой комнате было по 50, причем больные, раненые и здоровые помещались вместе. Вследствие этого воздух был чрезвычайно дурной, так что пленным было позволено проводить день на дворе. Между пленными находился Иван Гордон, прослуживший 30 лет в полку ландграфа гессенского и совершенно онемечившийся.

В воскресенье и понедельник в тюрьму было прислано несколько дельных офицеров, старавшихся уговорить нежелавших поступить на службу. Но Гордон и на этот раз не согласился. Во вторник около 91 пленных были проведены под конвоем через Данциг, при чем чернь бранила их ворами, святотатцами, поджигателями и т. п. За городом они были вызваны по именам и переданы конной страже. На расстоянии мили от города они остановились у гауптвахты, состоявшей из рейтаров и находившейся под начальством ротмистра Патрика Гордона Стальная Рука (Stallhand). Здесь офицеры, подполковник Друммонд, майор Фулестовне, лейтенант Скотт и некоторые другие были освобождены. Гордон, бывший последним, был тотчас же узнан ротмистром, который спросил его: не сын ли он Гордон из Ахлуйхриеса? Когда Гордон отвечал утвердительно, ротмистр принялся уговаривать его поступить к ним на службу. Но Гордон отказался и был отведен туда, где должен был происходить обмен, для чего с шведской стороны был прислан подполковник, а с данцигской — майор Томсон, шотландец. В тот же вечер Гордон вместе с другими прибыл в шведскую главную квартиру. На следующий день он был послан генералом в Сгиблау для того, чтобы заставить крестьян, уговоривших его провожать их далее, чем было нужно, заново экипировать его. Крестьяне обещали достать ему из Данцига [136] отнятые у него вещи, но он отказался ждать их, боясь попасть в руки жителям Данцига, так как шведы уже покинули данцигский островок. Гордон отправился с Александром Кейтом в Грос-Лихтенау, где заболел горячкой. В это время сюда явились жители Данцига, убили около 70 шведов, а остальных 40 взяли в плен; спаслись только Гордон, выданный хозяйкой за больного, и Кейт, спрятавшийся в амбаре.

Несколько поправившись, Гордон отправился в Мариенбург, куда приехал и генерал. Последний снова послал его с письменным приказанием в Стиблау, где он наконец получил за экипировку, отнятую у него во время взятия его в плен, хорошую лошадь и 25 талеров. Затем он отправился с своей лейб-ротой, прибывшей в ту же деревню, в Неукирх. Отсюда он с некоторыми другими был послан провожать в Гребин пленных для обмена, после чего вернулся в Мариенбург.

Вскоре, во время набега на эльбингский островок, он попал с несколькими товарищами в большую опасность в одной деревне, где находились польский майор и ротмистр, и с трудом спасся.

Простояв в этой местности 5 недель, рота пошла с генералом в Мариенвердер, а оттуда дальше в Грауденц и Кульм. На расстоянии одной мили за Кульмом один лейтенанта получил приказ вернуться с 30-ю всадниками, чтобы привести к армии замешкавшихся по деревням. После этого рота в количестве 98-ми человек, все молодых людей, хорошо одетых, вооруженных и имевших хороших лошадей, прошла в сомкнутом строе через Торн. Здесь Гордон очень дурно отзывается о неком Якове Монгомери, сыне Скельмерлье и племяннике маркизы Строшле, который, несмотря на то, что фельдмаршал Дуглас был готов все для него сделать, заслужил своей чрезмерной гордостью общее презренье. Однако Гордону удалось сделать из него совсем другого человека, так что позже он всех превосходил прилежанием и усердием к службе.

На следующий день рота выступила и провела 2 ночи в открытом поле; на 3-й день она остановилась в одной деревне налево от куявского Бреста; затем продолжала поход через Кавалию и расположилась на ночь на расстоянии одной мили оттуда.

Когда распространилось известие, что армия выступит на другой день в Гостенин ¹⁹³, куда через болото ведет узкая дорога, [137] то Гордон получил позволение ехать вперед; он надеялся отыскать лошадь, украденную у него в то время, как проходила армия он сбился с дороги и после многих приключений прибыл, наконец, в главную, квартиру королевских телохранителей с тремя молодыми телохранителями, которых он встретил по пути и с которыми захватил большую добычу у польских дворян, спрятавшихся в лесу. На следующее утро Гордон вернулся в свою роту, которая пришла затем в деревню, находящуюся недалеко от Соботы ¹⁹⁴, где и провела ночь. В это время заболел фельдмаршал Дуглас и был отвезен в Лович. Он поручил свою лейб-роту генерал-адъютанту Шенлебену, который хорошо занялся ею.

Шведская армия отправилась затем к Петрикову, а когда этот город сдался, в Ендрцеиову (Ендрзеиов). Будучи выслан с отрядом, Гордон встретил 50 венгерцев или трансильванцев, сказавших ему, что их армия находится недалеко и скоро соединится с шведской. Из Ендрзеиова шведы отправились в замок Пинчов и расположились в долине.

Между шведами, прибывшими в то время из Кракова с генерал-майором Вирцем к королю, Гордон встретил многих из старых знакомых.

Когда шведская армия, соединившись с трансильванской, отправилась в Савихост, Гордон с некоторыми другими получил приказ проводить их обоз до указанных квартир, при чем он заспорил с сопровождавшими обоз левого крыла армии и получил рану в голову. Во время пожара, случившегося ночью в его квартире, он лишился 9-ти лошадей и незадолго перед тем захваченной дорогой добычи, и сам едва спасся. Его товарищей постигла та же участь.

Так как трансильванская армия должна была на следующий день проходить через построенный для нее мост, то Гордон отправился туда заранее частью из любопытства, частью для решения затеянного им с товарищами спора о количестве армии. Он насчитал от 12 до 15,000 человек венгерской кавалерии, 5000 человек пехоты, известной под именем молдаван, 5000 человек всякого сброда при обозе; при артиллерии и обозе князя Рагоци 2000 человек, гвардии и придворного штата 800 человек и наконец 6000 [138] казаков, между которыми находились, впрочем, многие поляки, захвааченные по дороге.

Во время одного набега Гордону удалось захватить легкий экипаж, 2 прекрасные лошади и многое другое. Так как в Врцендове было решено сжечь часть обоза, то ротмистр (Мельдрум) велел Гордону идти с своим обозом вперед в Люблин и оставаться там до тех пор, пока он не распорядится насчет того, чего нельзя было взять. Едва Гордон пробыл в предместьях Люблина 3 часа, как получил приказ следовать со всем обозом за армией. По его возвращении, с ним во время набегов случались различные приключения, которые он подробно описывает.

Затем Гордон прибыл в лагерь, находившийся под Лятовицем. Отсюда поход продолжался в Венгров и Камень; Гордон с 5-ю другими был послан в Бочки; к ним присоединились 20 венгерцев, которые хладнокровно отрубали головы попадавшимся в их руки дворянам, удерживая за собой лучшую часть добычи. Когда армия прибыла в Брест-Литовск, Гордон перешел с своими товарищами Буг в Кодну (Коден), небольшом городке в 6-ти милях от Бреста, где и захватил огромную добычу в доме, принадлежавшем Сапеге. Здесь граф Яков Делагарди и подполковник Путткаммер пожаловались королю на ротмистра лейб-роты Дугласа Мельдрума ¹⁹⁵. Когда последний, будучи послан к королю, сознался на допросе в своей вине, то король так разгневался, что 2 раза ударил его по голове несколько раз по плечам и отослал его затем под ареста к генерал-авальдшеру.

Узнав здесь, что датский король объявил шведам войну и уже открыл враждебные действия, шведский король решил вернуться. Около этого времени Гордон затеял спор с несколькими чухонцами за то, что они во время набега неприлично обошлись с одной очень красивой женщиной. Дело дошло до драки; Гордон с товарищами смело бросился на чухонцев и обратил их в бегство. Несколько озабоченный последствиями этого дела Гордон уехал с этой женщиной. Проехав с ней значительное расстояние, он остановился в имении, принадлежавшем Корицкому. Последний попросил Гордона оставить у него эту женщину, так как она была его родственницей, на что Гордон охотно согласился, не взяв 10-ти червонцев, предложенных ему Корицким. На другой день Гордон прислал ей несколько польских женских платьев, которых у [139] него было много между захваченной им добычей. Слуга, привезший их, получил от дворянина в подарок один червонец.

Вернувшись после другого набега с несколькими товарищами в Каминер, Гордон узнал, что шведская армия уже выступила в Венгров. Вскоре фуражиры и маркитанты, вернувшиеся к Бугу, сообщили ему, что армия возвращалась; в тот же день она и прибыла, перешла реку и выслала в Чехановску ¹⁹⁶ сильный отряд, вернувшийся на другой день с известием, что в окрестностях врагов не было. Фельдмаршал граф Штеенбок прибыл в это время в армию с 500 человек кавалерии.

Узнав, что армия пробудет здесь еще несколько дней, Гордон сделал набег с неким Яковом Эльфинстоне и одним слугой и захватил много лошадей. Вскоре после этого ротмистр Мельдрум был отпущен из под ареста; Гордон подарил ему 2-х лошадей; все те, которые не могли достать лошадей, были также одарены Гордоном и его товарищами.

Между тем пришло известие, что фельдмаршал Дуглас получил приказ отправляться в Швецию для прикрытия ее от Дании и что сам король скоро отправится туда же. Шотландцы видели, что им придется сражаться в чужой стране и, будучи, по всей вероятности, размещенными по городам, не иметь возможности достигнуть славы и богатств тем более, что они не были любимы ни шведами, ни немцами. Вследствие этого лейб-рота Дугласа решила ходатайствовать перед королем, чтобы он взял ее в Швецию с собой и просила подполковника Арендсдорфа убедить фельдмаршала Штеенбока передать ее желание королю. Когда же Штеенбок отказался, то рота сама послала к королю 4-х депутатов для передачи ему своей просьбы. Выслушав их, король сказал, что они, как люди храбрые, должны остаться и одинаково могут достичь славы как в одном месте, так и в другом. Шотландцы еще раз обращались к королю с просьбой исполнить их желание; граф Штеенбок также ходатайствовал за них; но король решительно отвечал, что скорее перетопит их всех в реке, чем возьмет с собой.

Через 2 дня армия начала отступать: венгерцы по западному, а шведы по восточному берегу Буга. Гордон отправился с корнетом Робертом Стевардом, 12 товарищами и 7 слугами в город [140] Пресниц, узнав, что там можно было захватить богатую добычу. Прибыв в Пресниц, они уже застали там нескольких шведов и немцев, уверявших, что они все обыскали и не нашли ничего кроме запаса пива. Вскоре после этого сюда прискакало несколько немцев, известивших, что к городу шел отряд поляков. Все сейчас же сели на лошадей и поспешили покинуть город. Прогнав поляков, они преследовали их до леса, как вдруг увидели, что к ним быстро приближались от 30 до 40 поляков. Некий Роберт Стевен, слишком приблизившийся к ним, был убит; остальные отступили. Поляки, число которых все возрастало, хотя и преследовали их, но не отважились напасть на них. Шведы совершенно спокойно доехали до Млавы, находившейся в 2-х милях от прусской границы. Узнав, что в городе было много поляков, они направились к прусской границе и спустя несколько дней прибыли через Фолдав к дому капитана Штрауггера, находившемуся недалеко от Штума. Отсюда они попросили у фельдмаршала ф. Линде, бывшего в Эльбингене, пропуск для проезда в армию. По получении его, многие отказались ехать в армию; тогда Гордон, тайно отделился от них и счастливо прибыл в Торн с слугой и квартирмейстером Форбесом, (с которым он, встретив его по дороге, поехал сначала в Эльбинген). По прибытии Гордон доложил о себе лейтенанту, который из ненависти к ротмистру всегда дурно относился к нему, а теперь велел арестовать его, как дезертира. Но ротмистр, узнав об этом, сейчас же освободил его. Вскоре после этого Гордон с 4 драгунами был послан найти Роберта Троттера и еще одного шотландца, которые, ослабев от голода, остались в лесу. Они вернулись, не исполнив поручения. К несчастью, в то время у шведов всякий честный дворянин, не желавший жить грабежом, находился в опасности умереть с голоду.

Около этого времени польский дворянин Корицкий женился на вдове равского воеводы.

Покинув Торн, шведский король перешел пешком через мост в сопровождении многих дворян и магистрата. По удалении их, король сел в экипаж. Ротмистр Мельдрум ехал верхом по его левую сторону, Король подозвал его к себе, дал ему поцеловать руку и сказал: Мельдрум, служите нам всегда так, как вы до сих пор служили, и вы можете более, чем когда-либо рассчитывать на нашу милость.

Шведы перешли через мост; рота Дугласа расположилась лагерем в открытом поле по дороге к Ковальви. Гордон лишился [141] всего багажа; а так как не представлялось случая захватить что-либо, то ему приходилось одно время обедать у герцога Гумфрея. Прибив в Торн, корнет Роберт Стевард был арестован за то, что вернулся без дворян ¹⁹⁷, взятых им с собой. Он оправдывался тем, что они, прибыв в Пруссию, перестали повиноваться его приказаниям и разъехались по разным дорогам. Хотя он, по ходатайству лорда Кранстона и Гамильтона, и был вскоре освобожден, но недолго оставался в роте и исчез неизвестно куда.

Лейб-рота Дугласа была помещена в разрушенном замке Ковалеве, а потом в Страсбурге и в деревнях, лежавших по другую сторону реки Древенца. Но они почти ничего не могли достать здесь, так как жители были совершенно разорены.

Гордон отправился с ротмистром в Мариенбург, чтобы запастись для роты оружием и съестными припасами; но, несмотря на многие просьбы, их встречали одними обещаниями. В это время здесь происходил суд над полковником Розой и, майором Клингером ¹⁹⁸.

По возвращении из Мариенбурга, Гордон отправился с отрядом в Страсбург, где происходила ярмарка; они вернулись с огромной добычей. На возвратном пути они захватили несколько лошадей. Они предприняли еще несколько набегов, которые были не менее удачны.

1-го октября в дообеденное время шведы были встревожены известием, что Поляки показались на расстоянии одной мили от города. Из замка выехал ротмистр с 15—20 солдатами и перешел реку Древенц; к нему присоединилось еще несколько человек, так что всего было 29. Они проехали лесом значительное расстояние и выехали на равнину по другую его сторону, никого не встретив, как вдруг заметили, что враг у них был сзади: они поспешили вернуться к нему навстречу. Так как солдаты неприятельского отряда были одеты по-немецки, то некоторые приняли его за полк полковника Неумана, другие же за возмутившийся бранденбургский полк. Гордон старался ободрить своих товарищей и склонить их к нападению. Он поехал с капитаном Яковом Кейтом вперед. Спросив: кто они, Гордон получил в ответ, что они принадлежат к имперским войскам и требуют [142] сдачи шведов в плен, при чем они тотчас же дали залп; капитан Кейт был убит, а Гордон тяжело ранен. Не смотря на это последний счастливо вернулся к роте, которая сейчас же двинулась на врага; опрокинув авангард и пробившись через неприятелей, рота была рассеяна. Гордона преследовали 10—12 человек; его лошадь была ранена. Получив еще рану в левое плечо, он сдался; он увидел своего друга Александра Кейта, сидящего на земле; сказав ему несколько слов, он покинул его со слезами. В деревне Гордон встретил своего ротмистра, который мог бы легко бежать на своей прекрасной лошади, но предпочел один броситься в середину врагов и после мужественного сопротивления был взят в плен. Он получил несколько ран и умер ¹⁹⁹ на 5-ый день.

Не смея медлить из боязни преследования шведов, имперский отряд поспешил уехать оттуда с пленными, отдав приказ в случае преследования лучше убить их, чем дозволить бежать. Через несколько дней отряд прибыл в Плоцк, где Гордон вместе с другими пленными был отведен в тюрьму, находившуюся под ратушей. Около этого времени в Плоцк вступил пехотный полк, в котором капитаном был шотландец Лесли, предполагаемый наследник графа Лесли в Германии; но он не позаботился об освобождении своих земляков ²⁰⁰.

В пятницу 5-го октября Гордон пробрался через улицу к больному ротмистру Мельдруму, чтобы уговорить его написать духовное завещание. Мельдрум написал его, назначив душеприказчиком лорда Гамильтона и ротмистра Ивана Триера, после чего он спокойно умер. Во время трогательного прощания этого смелого офицера все присутствовавшие шведы и немцы проливали слезы. Мельдрум был похоронен с военными почестями, причем генерал-майор Гейстер, у которого он квартировал, принял на себя все издержки по похоронам. Отдохнув несколько дней, имперская армия выступила в Торн, куда повезли и пленных. Последним приходилось жить милостыней, которая, впрочем, давалась им очень щедро имперскими офицерами. В одной деревне, в 3-х милях от Торна, [143] они узнали, что в главную квартиру прибыл шведский трубач с требованием выкупа пленных; но ему отвечали, что все они уже поступили на службу. Эго очень огорчило шотландцев; на все убеждения поступить на службу они отвечали отказом, обещая исполнить это только в том случае, если в обычное время они не будут выменены шведами.

Шведские и имперские солдаты постоянно спорили между собой, обвиняя друг друга. Последние между прочим говорили, что в Кракове шведы помогали трансильванцам, врагам государства; что несмотря на это с имперской стороны шведы, взятые при этом в плен, были освобождены и что, наконец, в последнем сражении шведский капрал первый начал стрелять. Гордона просили засвидетельствовать это; он отвечал, что не может сделать этого, но подтверждает, что имперский отряд прежде, чем стрелять, потребовал сдачи шведов военнопленными; этого же могли, очевидно, требовать только открытые враги.

Затем большая часть армии перешла Вислу навстречу генералу Гацфельду, приближавшемуся к Торну. Последний, по своем прибыли, приказал устроить батареи и усилить наружный укрепления, защищавшие мост. Вследствие приближения зимы у Добрцина через Вислу был построен мост; зимние квартиры были назначены армии в Великой Польше.

За день до выступления армии, когда шведы находились в плену уже 5 недель, следовательно, обычное время размена пленных прошло, от них потребовали категорического ответа: желают ли они поступить на службу или нет. Они всячески старались уклониться и между прочим говорили, что к ним, как не простым солдатам, нельзя относить обычного срока. Немцы утверждали, что шведы и не думают об них заботиться. Пленные же старались доказать противное, указывая на то, что генерал несколько раз требовал их обмена. Когда же первые отрицали это, то пленные потребовали, чтобы двум из них было на честное слово позволено отправиться к генералиссимусу и чтобы был назначен срок, к которому они должны вернуться. Если же они и тогда не получат никакого ручательства в том, что будут обменены, то готовы служить королю венгерскому и богемскому; до тех же пор им не дозволяет сделать это их честь. Но в этом требовании им было отказано, и офицеры удалились среди шума и угроз.

По выступлении армии 5 пленных открыли Гордону свое намерение бежать, приглашая и его с собой. Но он сказал, что если [144] шведы не выкупят его, то он решился поступить на службу в имперское войско. Он отлично понимал критическое положение шведского короля и видел, что шведские солдаты скоро впадут в самую крайнюю нужду; при том же он надеялся быть везде хорошо принятым. Вследствие этого он отказался от их предложения, не открыв им, однако, своих побудительных причин и обещав им только не выдавать их тайны, что он и исполнил. В 2 часа ночи к шведским пленным снова явились 2 ротмистра, стараясь убедить их поступить на службу и доказывая им, что они обязаны служить скорее римскому императору, чем шведскому королю, союзнику отъявленного изменника (architraitour) Кромвеля; они ставили на вид, что римский император принял и помог их королю даже тогда, когда ближайшие его родственники, король французский и штатгальтер голландский, запретили ему пребывание в своих землях, и что вследствие этого на всех подданных великобританского короля, служащих шведам, следует смотреть как на изменников. Гордон не мог оставить это обвинение без ответа, так как оно слишком близко касалось его самого. Он сказал, что римский император, правда, оказывал их королю услуги; но очень возможно, что ранее или ему, или его предшественникам были оказаны еще большие услуги, и если их король с помощью Божьей снова вступит на престол, то он во всяком случае щедро воздаст за все. Впрочем услуги, оказываемые государями друг другу, явление обычное и всегда имеют свои причины; они совсем не обязывают подданных ставить на карту свое счастье. Как свободно рожденные подданные великобританского короля они искали счастья вне родины и всегда хорошо чувствовали себя на службе шведского короля, поступив на которую они не нарушили никакого закона. Напротив, их честь пострадала бы, если бы они заключила условия с другим государем, не узнав заранее, что шведы в самом деле не заботятся о них. Офицеры были чрезвычайно разгневаны этими откровенными словами, назвали Гордона молокососом и угрожали ему объявить, что он удерживает и других от поступления на службу. Гордон, которому было не совсем по себе после всего этого, решился бежать и уговаривал к тому же Ивана Смита; последний согласился. В полночь первый бежал Гордон; вскоре за ним последовал и его товарищ. Они направились вперед к армии, так как дорога в Торн была слишком опасна. Несколько раз, окликаемые часовыми, они изо всех сил спешили к болоту. Услышав за собой преследование, они ускорили шаг и вдруг [145] погрузились в воду по самую шею. Однако они счастливо переправились через болото и на некоторое время спаслись от своих преследователей. Услышав уже днем шум и боясь дальнейшего преследования, они решились направиться к Страсбургу; но вскоре изменили свое намерение, так как недостаточно хорошо знали дорогу и не имели с собой съестных припасов. Они направились к Торну и после многих опасностей прибыли, наконец, туда. Войдя незамеченными в город, они прямо отправились в дом Вильяма Гуме, старого товарища Гордона. Его жена Глосса, дочь одного из Гордонов, хорошо приняла и угостила их во время отсутствия своего мужа. Затем они отправились к коменданту майору Бюлову, рассказали ему свои приключения и сообщили о состоянии неприятельской армии. Майор послал их к подполковнику Брейтгаупту, начальствовавшему кавалерийским полком фельдмаршала Дугласа. На другой день они отправились к лорду Гамильтону и передали ему копию с завещания ротмистра Мельдрума. Лорд принял их очень милостиво и отвел к губернатору графу Бенедикту Оксенштирну, приказавшему заново одеть их; лошадь же, седло и оружие Гордон достал сам. Вскоре после этого Гордон поехал с неким Вильямом Гуильдом, взятым в плен одновременно с ним, но бежавшим несколько недель тому назад, и с упомянутым Иваном Смитом в Страсбург, где его вещи были уже разделены, так как думали, что он умер.

Гордон не хотел более служить ни в лейб-роте Дугласа, ни в Торне. Между тем он захватил, по возможности, больше добычи, прежде чем приехал лейтенанта роты, женившийся в Эльбингене. Предъявив последнему письма лорда Гамильтона и ротмистра Триера и завещание ротмистра Мельдрума, он получил завещанную ему последним лошадь. Получив от коменданта пропуск, он отправился обратно в Эльбинген. По дороге он захватил пару лошадей. Прибыв в Эльбинген, он рано утром явился к генералиссимусу и рассказал ему свою прежнюю жизнь, прибавив, что он ни разу не получил у шведов ни пфеннига жалования, ни экипировки, а так как он потерял все свое имущество, то просит теперь его королевское высочество дать ему возможность продолжать службу шведскому королю; впрочем, так как он с опасностию для жизни сам освободился из плена, то считает себя теперь свободным человеком и просит увольнения из роты. Далее, он сообщил генералиссимусу, что известие о том, будто бы все они поступили на службу в имперскую армию, ложно и что многие все еще ожидают своего [146] освобождения. Принц обещал позаботиться об экипировке Гордона, сказав, что относительно требуемого им увольнения обратится к подполковнику. Напрасно прождав в течение нескольких дней обещанную помощь, Гордон поехал обратно с Иваном Смитом и 2-мя слугами. В лесу между Эльбингеном и Мариенбургом им удалось, хотя и с трудом, отнять у двух крестьян их лошадей. Рота пехоты, шедшая из Гаупта в Эльбинген, помешала им воспользоваться другими представлявшимися случаями для грабежа. Между тем крестьяне, у которых они отняли лошадей, подняли тревогу в ближней деревне, так что Гордон с своими спутниками должен был вернуться и поспешно покинуть островок. На другое утро они прибыли в Страсбург, где и продали захваченных лошадей.

Пробыв здесь 5 дней, Гордон поехал 10-го декабря в Торн и просил здесь подполковника Брейтгаупта об отставке. Подполковник отказал, показав ему письмо фельдмаршала Дугласа, в котором последний писал, что если офицер из его шотландской лейб-роты потребует отставки, то он может быть уволен, если доставит на свое место другого. Затем подполковник спросил: офицер ли Гордон и желает ли он доставить на свое место другого? Последний отвечал, что это безразлично, был ли он офицером или нет; а так как он никогда не получал от шведов ни пфеннига задатка или жалования, теперь же сам освободился из плена, то считает себя вследствие этого свободным человеком по законам всего света; да и фельдмаршал Дуглас принял его на службу не на тех условиях, (которые ему теперь предъявляют). Наконец он объявил, что не будет долее служить, во что бы то ни стало. С этим он и оставил подполковника.

Вернувшись в Страсбург, Гордон провел там несколько дней, ничего не делая. Однажды вечером лейтенанта призвал его к себе и спросил, что он намерен предпринять. Гордон отвечал, что еще раз отправится к генералиссимусу, как и приказал ему последний в случае, если подполковник не даст ему отставки. Однако лейтенант ни за что не хотел дозволить этого, требуя, чтобы Гордон присоединился к роте; но Гордон прямо отвечал, что этого он не сделает. Тогда лейтенант приказал квартирмейстеру отвести Гордона в замок и потребовать у полковника приказа посадить его под стражу. Когда квартирмейстер исполнил это поручение, Гордон был позван к полковнику, который всячески старался уговорить его остаться в роте. Так как Гордон отказался, приведя уважительные причины, то полковник [147] удовлетворился этим и отпустил его. В то же время он сказал квартирмейстеру, что не видит необходимости держать Гордона под стражей или против воли принуждать его служить в роте. До возвращения Гордона лейтенант послал на его квартиру и велел отнять у него лошадь, полученную им в наследство от ротмистра Мельдрума. Полковник велел дать Гордону другую лошадь в благодарность за такой же подарок, сделанный ему Гордоном до взятия его в плен. После этого Гордон спокойно отправился в Эльбинген. По дороге он посетил в Штуме подполковника Андерсона и своего друга капитана Форбеса. Прибыв в Эльбинген, Гордон сейчас же явился к генералиссимусу. Приказав Гордону рассказать обо всем обстоятельно и узнав, что он хочет покинуть шведскую службу не совсем, генералиссимус велел своему секретарю написать свидетельство об отставке Гордона из лейб-роты Дугласа и письмо к подполковнику Андерсону, чтобы тот привял его прапорщиком в гвардейский полк его королевского высочества. И то, и другое Гордон получил на следующий день и очень довольный поехал в Штум с твердым намерением не слишком скоро снова поступать на службу. Он надеялся не встретить к этому затруднений тем более, что приказ генералиссимуса, очевидно, не мог понравиться подполковнику, человеку чрезвычайно пристрастному; он думал, что, может быть, даже получит возможность совсем покинуть шведскую службу.

Свидетельство об отставке Гордона было буквально следующего содержания:

Мы Адольф Иоанн, Божьею милостью пфальц-граф рейнский, герцог баварский, юлихский, клевеский и бергенский, граф вальденцский, спонгеймский, маркский и равенсбергский, владетель Равенштейна, генералиссимус армии его величеств короля шведского, главный начальник воеводств королевской Пруссии сим извещаем, что предъявитель сего Патрик Гордон прослужил год и 6 месяцев вольноопределяющимся в лейб-гвардии фельдмаршала графа Дугласа в роте ротмистра Мельдрума и все это время вел себя, как подобает храброму солдату. Но так как его ротмистр недавно убит и рота почти вся истреблена, то упомянутый Патрик Гордон желает поступить на другую службу. Вследствие этого мы даем ему отставку и свидетельство о его добром поведении и просим всех и каждого, знатных и простых, офицеров его величества короля шведского и рядовых кавалерии и пехоты хорошо относиться к упомянутому Патрику Гордону и не только безопасно и [148] беспрепятственно пропускать его с слугами, лошадьми и багажом, но и считать его достойным всякой помощи и чинопроизводства, вследствие его хорошего поведения и в силу этого нашего свидетельства и требования. В удостоверение сего мы собственноручно подписали это свидетельство и повелели приложить нашу высокую печать. Написано 1 /11-го января 1658 года в Эльбингене ²⁰¹. (L- S.) Адольф Иоанн.

Комментарии

177. Пуфендорф V, § 89, называете его Бомсдорфом. О взятии в плен генерала Готфрида Гейстера он упоминает очень кратко.

178. Пуфендорф I. с. стр. 468 говорить и об этом.

179. Этого имени у других нет.

180. Коховский Clim. II, Lib. ІV, стр. 293, 294 также упоминает об этом сейме. Пуфендорф V, § 89.

181. Пуфендорф V, § 89, стр. 469 упоминает об этом предприятии, приводя 2 плана.

182. Сравни известие, находящееся ниже между личными происшествиями Гордона.

183. Пуфендорф V, § 13, приводит в приложениях стр. 21-28 мирный договор, подписанный 26-го февраля 1658-го года. Cfr. Коховского Clim. II, Lib. IV, стр. 318.

184. По Пуфендорфу V, § 118, взятие Мариенвердера произошло 14-го сентября под начальством генерал-майора Вюрцбурга. Ниже в рассказе Гордона о своих собственных приключениях находятся еще некоторые подробности.

185. Об осаде Торна рассказывают Пуфендорф V, § 119, и Коховский Clim. II, Lib. IV, стр. 519, 520, 533—544. См. также ниже, где Гордон рассказывает о своих собственных приключениях.

186. По Пуфендорфу I. с. стр. 503 выступило только 190 человек пехоты и 110 человек конницы; по Коховскому (I. с. стр. 343) — 3400.

187. Не желая оставить пробела в истории Гордона, невозможно опустить эту часть его дневника. В ней он иногда для связи повторяет происшествия, о которых было уже рассказано раньше подробнее. Здесь все это сокращено настолько, что ни один важный факт или черта, благодаря которым можно ближе познакомиться с образом Гордона, не были потеряны. В рукописи Гордона эти события занимают 253 страницы, именно от 243 до 485. (В подлиннике ошибка в цифрах. Прим. перев.).

188. Малый Лесовиц находится на берлинской карте Польши в мариенбургском округе между Неутейхом к рекой Ногатом.

189. По Пуфендорфу VII, § 31, стр. 165, 22-го октября.

190. На берлинской карте Польши Фере находится на правом берегу Ногата, недалеко от Неугофа.

191. Конец этой фразы обозначен точками, так как этот рассказ и еще несколько других, касающихся лично Гордона, были написаны на отдельном листке, который, к сожалению, потерялся во время печатания. Вследствие не особенно значительного содержания этого листка, потеря его не важна.

192. См. примечание 105-е.

193. На берлинской карте Польши Гостинин помещен в равенском воеводстве; у других этот город называется Гостином.

194. Это место не находится ни в географиях, ни на берлинской карте; это, по всей вероятности, Сковода, помещенная на последней в равенском воеводстве.

195. Гордон не говорит, в чем состояла жалоба.

196. Такое место нигде не встречается; это, вероятно, Цихановиер или Цихановиц, местечко на реке Нуре в Бельской земле, находящееся недалеко от вышеупомянутого Венгрова.

197. Он был предводителем вышеупомянутого отряда, в котором находился и Гордон.

198. Об этом Гордон говорил несколько подробнее выше.

199. Именно в Плоцке, как сказано ниже.

200. Некий Александр Лесли прибыл 26-го октября 1636 года в Москву от короля Карла I к царю Михаилу Федоровичу с рекомендательным письмом от 7-го марта 1636 г. В этом письме он называется полковником. Во время осады Риги в 1656 году о нем говорится, как о генерале русской армии; см. выше.

201. Это перевод с английского перевода; впрочем Гордон говорит, что оригинал был написан на верхнее-германском наречии.