бывшего в России во время второго Самозванца, называемого Тушинским вором.

(Продолжение.)

«Вскоре после Нового года (1610), в Январе, Король отправил из под Смоленска к войску Самозванца к столице Послов Панов: Стадницкого, Пршемысльского Каштеляна, Скумина, Брацлавского Старосту и Андрея Казановского: они все имели при себе свои роты, и к ним придано было несколько иных, так что вся их стража составляла около 800 коней.

Царик (Так называют наши Летописи (смот. Аврамия Палицына) и современные Польские Писатели второго Самозванца, более известного у нас под именем Тушинского вора. К.) стоял в то время лагерем в Тушине, в миле от столицы, [110] с сильным коронным войском, состоявшим из людей, привлеченных славою (Лже) Димитрия убитого, и служивших ему в долг. Он расположился в лагере, хорошо укрепленном от природы; оный находился между двумя реками: пространство от одной реки до другой окружено было большими валами и глубокими рвами; считали, что сей лагерь неприступнее самой столицы Московской.

Говоря о сем Царике, прилично будет, мне кажется; сказать, откуда он взялся и каким образом он появился.

По убиении в 1606 году (Лже) Димитрия, за которым была в замужстве Марина, дочь Воеводы Сендомирского Мнишеха, о чем я слегка упомянул выше в своем месте, Меховецкий (Немцевич называет его Меховецким, а Сочинитель Дневника иногда Меховским, иногда Меховецким. Б.) в 1607 году, бывший одним из первых любимцев у первого (Лже) Димитрия, нашел одного Русского, похожего сложением на покойного, решился возвысить его, и разгласил в народе, что Царь ушел от [111] убийственных рук. Новый Самозванец был из простого звания, весьма груб в обращении, имел дурные привычки, и в разговорах употреблял самые постыдные выражения, почему Меховский, для своих выгод, учил его светскости и Польскому обращению; по примеру первого (Лже) Димитрия, который был человек вежливый и обходительный (Некоторые Польские Писатели и наши Летописцы говорят другое о сем втором Самозванце. В Летописи о мятежах (стр. 120) сказано о сем, что в 7116/1608 году пришел в Стародуб, неизвестно откуда, незнакомый Северский человек, называвшийся Андреем Андреевичем Нагим с товарищем, который выдавал себя за Московского подьячего Алешку Букина; они объявили, что присланы от Царя Димитрия, который укрывается от изменников, спросить у жителей Стародуба, будут ли они ему ради, и когда Стародубцы, восхищенные сиим известием, спрашивали у Букина, где Димитрий, он из под пытки показал на Андрея Нагого. — Авр. Палицын (стр. 31) говорит, что второй Самозванец был Попов сын Матюшка Веревкин; Кобержицкий утверждает, что он был Жид. К.). А как нельзя было обойтись без наших войск, то Меховский писал повсюду письма, в которых приглашал всех именем Царским в [112] службу к нему, и обещал за каждого Гусарского всадника по 70, а за Казака по 50 злотых. Для большого убеждения умов, он, зная тайны убиенного (Лже) Димитрия, употреблял в разговорах и на письме слова его, и таким образом обещаниями и разного рода доказательствами убеждая всех, что новый Самозванец есть подлинно тот, который уже был на Московском престоле, собрал большие силы: сверх того немало было коронного войска без службы, которое радо было сему случаю, и шло на войну, как пчелы на мед.

Сперва Князь Роман Рожинский, (который, после выигранного вместе с Королем при Гузове сражения против мятежных Польских войск в 1606 году, пробыл в бездействии около б месяцев, и в то время, когда одна часть войск была распущена, другая отправлена в Волошскую землю), собрал тысячу человек конницы, и пошел к Самозванцу, который находился на границе в Орте (вероятно Орле), ожидая наших.

Пан Андрей Млоцкий, после Гродненской конфедерации, отправился туда же с несколькими стами конницы, а потом после Брестской конфедерации, и Пан [113] Сапега, Усвятский Староста, с отрядом, состоявшим из нескольких тысяч всадников. Сверх того пошли к Самозванцу Пан Александр Зборовский с 500, Пап Вилямовский с 700 всадников, Паны Рудзский, Орытковский и Копыцинский, каждый с несколькими стами конницы, и много других о коих не упоминаю для краткости. — Самозванец двинулся прямо к столице, и стал лагерем под Тушиным, чтоб препятствовать подвозу съестных припасов в Москву. Разослав отряды войск в разные места, он приказал те города, кои не сдавались добровольно, осадить и брать силою. Таким образом войска Польские, бывшие в Московской земле в службе Самозванца, расположились в 7 лагерях: считали в них до 40,000 одних копейщиков, и еще более Запорожских Казаков, которые находились при каждом лагере, и кроме того действовали особо, где кому вздумалось. Они распространились по всей земле Русской, как муравьи, и числом превосходили Королевские Польские войска. Русские со всех сторон стекались к Царику, одни по преданности, почитая его своим Государем, другие из ненависти к Шуйскому, а иные, чтоб своевольничать. В [114] лагере Самозванца было их от двух до трех сот тысяч. Волынские уроженец Заруцкий, который, быв взят Татарами в Подолии, попал после в Москву, и сделался известен своею храбростию, приехал также к Царику, и получив от него отряд Русских, оказывал ему немалые услуги (В статье моей: Марина Мнишех, я назвал Заруцкого Запорожцем, и представлю сему доказательства в следующих книжках. Б.).

Что же касается до городов, то одни, видя, что Самозванец силен и богат, другие, полагая по ошибке, что он был истинный Царь, начали сдаваться, так что почти вся страна ему покорилась, кроме некоторых сильнейших мест, как например: Смоленска, Пскова, Великого Новагорода и столицы, где все Думные Бояре твердо стояли при Василье Шуйском, кроме тех, кои у Шуйского были в немилости, или убеждались в существовании истинного наследника.

Русский Царь Василий Шуйский, видя, что Самозванец столь силен с помощию Польского войска, и теснимый им, полагал, что сие делается по наущению Короля, и опасаясь, чтоб он сам, в [115] отмщение за нанесенные Полякам обиды при убиении (Лже) Димитрия, не двинулся к Москве, отпустил в Польшу всех мужчин и женщин, плененных во время сего возмущения. С ними отправлена была и Марина, супруга первого Самозванца.

Второй Самозванец, известившись о сем, отправил за ними сильный полк, чтоб Марину и отца ее, Воеводу Сендомирского, воротить в лагерь, и хотя она узнала, что он был не супруг ее, но должна была сохранить сие в тайне. Для удержания при себе расположения Русских и приобретения большей силы и влияния на умы жителей столицы, Самозванец распустил слух, что Марина его узнала и, с соизволения Езуитов, тайно сочетался с нею браком, и жил как с женою. — Войско его, на сто миль кругом от лагеря, находилось в Русской земле в совершенной безопасности. Товарищи и лагерная челядь спокойно содержали караулы, и с другой стороны деньги и съестные припасы безопасно привозились в лагерь. Самозванец достиг бы конечно своей цели, если б Король не приблизился к Москве.

Возвращаюсь к делу. По прибытии Королевских Послов в Тушинский [116] лагерь, Самозванец, не доверяя вашим и опасаясь, чтоб они не перешли к Королю, как природному своему Государю, или по просту, не выдали его в Королевские руки (В Летописи о мятежах стр. 170 сказано, что Михаил Салтыков с товарищи и Рожинский, видя бессилие Самозванца, точно хотели выдать ею Королю. К.), бросил жену и бежал ночью в Калугу с небольшим отрядом конницы, полагая, что приверженцы его туда за ним последуют. Калуга, небольшая крепость и город, граничит, с Княжеством Северским и находится милях в 30 от столицы. На другой день после его отъезда, сделалась в лагере немалая тревога. Не знали куда девался Самозванец: одни сожалели об нем, другие были рады его побегу и, не согласившись на что решиться, разошлись куда кто хотел: одни присоединились к Королю, другие к Самозванцу. К первому обратились Гетман Самозванцева войска Князь Роман Рожинские, а с ним Пан Александр Зборовский, — у коего было 4 хоругви, (каждая из нескольких сот человек), и которого преданные Королю Поляки избрали своим Полковником, Пан Андрей [117] Млоцкий, Семен Копыцинский, Бобровский, Марховский, Бонк, Ланцкоронский, Веломовский, Рудзинский (у каждого было по Нескольку сот Гусаров), да Казацкие роты Рудницкого, Котовского и Ошанского. К Самозванцу пристали Усвятский Староста Ян Сапега (Тот самый, который осаждал Троицкий монастырь, и принужден был к снятию осады Князем Михайлом Васильевичем Скопиным. К.), но хорошего войска мало к нему пошло: все сброд, весьма мало шляхты и только те, которые находились в гусарских хоругвях (Польские гусары одеты были в то время самым великолепным образом: они были в блестящих латах и шишаках; к латам за плечами приделаны были крылья огромные, а по обеим сторонам шишака малые; с плеч висела епанча из леопардовой кожи, что придавало воинам вид величественный и ужасный. Они вооружены были палашами и длинными копьями с флюгерами. На лошадях были металлические сетки. В.), но сих было немного, а именно: две хоругви самого Сапеги, хоругви Каминского, Будзилова, Стравинского, и Таляфусова. Несчетное множество Казаков следовало в Калугу за Самозванцем, который [118] усилившись, опять пошел к столице, равно как и Королевское войско; но об этом скажу после (Летопись о мятежах, говорит, что страх, объявший Польских Полководцев при известии о приближении Князя Скопина к Троице, и о побиении Поляков при Дмитрове Князем Ив. Сем. Куракиным, был причиною их отступления от Москвы. К.).

Многие Русские, которые находились при нем в Тушине, обратились к Королю; часть Бояр и Заруцкииг, Царь Касимовский и другие остались при Самозванце с Казаками.

Королевские Послы, выступив из Тушина с войсками, которые перешли на сторону Короля, стали на половине дороги от столицы к Смоленску, при урочище Шуйском (Небольшой посад в Смоленской губернии, в Вяземском уезде, при реке Касне.). Условия их перехода состояли в том, что если Король получит Русское Царство, то войскам сим выплатится из Московских поместий все, что они заслужили у Самозванца, а именно: 29 четвертей года, каждая по 70 злотых на всадника. Если же бы счастие не поблагоприятствовало ему, [119] тогда они получат из казны Королевской две четверти заслуженного у Самозванца жалованья, и сверх того Король обещал им выдать и выдал в подарок 40 т. злотых (Тогдашний злотый составлял 9 нынешних. Следовательно всадник получал в три месяца 378 рублей ассигнациями, а в год жалованья 1512 руб. асигн. За сии деньги он должен был вооружать себя, своего шеренгового и содержать свою лагерную челядь. Б.).

Жители Москвы известились с радостию, что войско Самозванца разошлось. Царь Русский Шуйский, собрав сколько можно было людей, а именно: 8000 служивых Немцев, 18,000 Боярских Московских людей, и 24,000 Донских Казаков, отправил с ними брата своего Димитрия Шуйского, с повелением напасть на рассеянных неприятелей, вытеснить Короля из под Смоленска, и освободить сей город. Князь Димитрий отправил несколько сот Немцев к Белой, с тем, чтоб взять ее, но они, ничего не сделав, отошли прочь от сего города. Король, угадывая с помощию осторожного и неустрашимого Гетмана Жолкевского неприятельские замыслы, решился, не [120] дожидаясь Русских предупредишь их, слав против них свое войско. Притом Русские, пришедшие к Королю из Тушина с просьбою, чтоб дали им Королевича Владислава в Государи, (были между ними люди знатные, как например, Михаила Салтыков с сыном (Русские дворяне, отправившиеся под Смоленск к Польскому Королю Сегизмунду III с предложением престола сыну его Владиславу, были: Михайло Салтыков, Юрий Хворостин, Князь Василий Массальский, Лев Плещеев, Михайло Молчанов, дьяки: Иван Граматин, Иван Чичерин, Федор Апраксин и многие другие. См. Летопись о мятеж. стр. 171. К.), убедили Короля, чтоб он отправил войска к столице, уверяя, что города будут сдаваться при их приближении, и Москва охотно подчинит себя — Владиславу. И так решено было отправление Польских войск к Москве.

Спор вышел между Гетманом Жолкевским и Панами Потоцкими, кому из них надлежало выступить против неприятеля. Король (Немцевич говорит: что Сигизмунд обратился к Жолкевскому с просьбою, чтоб он выступил по получении известий от Зборовского, который уведомлял, что он не в состоянии держаться против Русских, и должен будет открыть им Смоленскую дорогу. Гонсевский, уведомлял в то же время, что Русские и Шведы приступают к Белой, а у него нет ни припасов, ни пороху. К.) хотел, чтоб [121] Потоцкие двинулись с своими полками, а Гетман остался при нем под Смоленском; но Потоцкие, которые были движимы одним славолюбием, и надеялись, что Смоленск скоро сдастся, желали, чтоб честь сего подвига пала на них, а потому не хотели итти в поле, и возмутив умы, произвели в войске непослушание. Гетман, видя неискренность их и необходимость сего похода, сам выступил в поле с своим полком и с полком Пана Струся, не смотря на то, что сие было противно приличию и обычаям. Отряд сей состоял из следующих хоругвей: хоругви Гетмана — 170 всадников, Князя Порицкого — 130 всадников Даниловича, Воеводы Русского — 100 всадников, Малынского — 100, Струся — 200, Калиновского, Брацлавского Старосты — 100, и Казацкая Талибогова хоругвь во 100 всадников. Сии пошли вперед с Послами; к ним после присоединились; хоругвь Стадницкого — 100 всадников, Казановского — 100, Фирлеева — 100, Кумина, Брацлавского [122] Старосты — 100, Подвиловского — 100, и наконец хоругвь Коронного Конюшего Князя Зборовского во 100 всадников. — С сим войском Гетман двинулся из под Смоленска за неделю до Троицына дня, и уклонившись от прямой дороги, пошел на Белую, полагая найти там Немцев, державших сторону неприятеля. Мы не застигли их там, и обратились к столице.

Не умолчу о том, что прежде выступления нашего из под Смоленска, отправлено было в разные места для приискания съестных припасов 1800 человек лагерной челяди, и для большего порядка, по два товарища из роты: они дошли до Брянска, забрали несколько рогатого скота, и на возвратном пути приблизились к Рославлю, который имел деревянные укрепления, пушки и немало гарнизону. Лагерная челядь, в надежде добычи, спешилась, и с товарниками роты Региментаря (Регимент, полк: Регименшарь, полковой Командир. Б.) моего, Князя Порицкого, под предводительством Полковников Павла Стриинского и Фомы Дольского овладели городом, и ограбив оный, сожгли. [123] Знатнейшие из Русских заперлись в замке и не хотев сдаться лагерной челяди (pachlikom), прислали к Королю с предложением, чтоб он выслал кого нибудь принять от них крепостцу. Король поручил это Князю Порицкому. Крепостца сия лежит от Смоленска в 18 а от Мстиславля в 8 милях. Мы шли к ней, под начальством своего Ротмистра, лесами и болотами, где едва ли когда перелетала птица; множество лошадей погибло у нас от водящихся в сих местах пресмыкающихся и мелких насекомых. Переплыв через две реки, мы прибыли в Рославль, но сверх чаяния, немного нашли тут корысти, и за труд наш не видали награды. Однако же Князь, приняв от Русских Крепость, оставил в Рославле Фому Надольского, которого потом Русские, за его распутство, посадили на кол. — Сами же мы воротились под Смоленск. — Но обращаюсь к главному делу.

22 Июня, двинувшись от Белой к столице, мы увидели в Шуйском, в 14 милях от Царева Займища (Царево Займище на большой дороге из Смоленска в Москву, между Вязьмою и Гжатью. К.), наших, [124] возвратившихся из Тушина, и тех, кои прибыли туда с Королевскими Послами; они при сем урочище расположились лагерем. Здесь Гетман получил известие, что к Цареву Займищу только что прибыло 8000 отборного неприятельского войска: Великий Гетман Руский, Димитрий Шуйский отрядил их с Григорием Волковым вперед, для занятия выгодного местоположения при Цареве Займище, и для построения там городка, из которого Русские беспокоили бы нас и пресекали подвоз к нам съестных припасов (Петрей в книге: Von dem Grossfurstenthum Muschkow, Ч. II, стр. 439, говорит, что у него было не более 6000 человек, в Летописи о мятежах стр. 180 сказано, что предводительствовал ими Григорий Валуев: здесь вероятно ошибка в имени. К.). Известившись подробно о замыслах неприятеля, Гетман решился дать им сражение прежде нежели они успеют укрепиться окопами и соединиться. Он хотел употребить в дело новые войска, перешедшие к Королю от Самозванца; но они, но обыкновению, начали торговаться, и постановив условия, не хотели с ним [125] итти, пока он не согласится на их предложения. Не желая мешкать с ними, Гетман двинулся один вперед, присоединив к себе тех только, которые находились при Послах.

24 Июня подошед к неприятелю, мы нашли его укрепленного при Царевом Займище; мы отогнали с трудом от плотины Русских, которые препятствовали нашей переправе на их сторону и сражались с ними на лугу, в прекрасной равнине, под их палисадами; успех долго был то на той, то на другой стороне; они много нам вредили пальбою из башен, которые выстроили у себя, и наконец принуждены были отступить до своего рва. У нас были убиты Пан Мартын Вейер и Казацкий Ротмистр Сподзиловский. На другой день войска, которые на кануне торговались с Гетманом, сами собою решились к нам присоединишься. — Между тем Гетман, миновав неприятельское укрепление, расположился лагерем на Московской дороге, спереди поставил сильную стражу, а крутом малые окопы, поместив в них отряды из пехоты и Казаков, чтобы они препятствовали подвозу в крепость съестных и воинских припасов, так [126] что никто не мог ни войти туда, ни вытти оттуда. Укрепление Русских находилось в углу леса, и с двух сторон прилегало к оному; с третьей стороны были болота, а с четвертой ровные луга; от сих лугов неприятель окопал себя глубоким рвом. Мы, пользуясь удобством леса, расположили свои окопы, под начальством Руцкого Шиша, во фланге неприятеля, так что он с той стороны не мог делать никаких покушений.

Главное Русское войско приближалось к нам. Гетман известился о том через шпионов, равно как и о превосходстве их перед нашими, ибо нас было немногим более 3.000, между тем как у неприятеля считалось слишком 50.000 в строю, кроме 20.000 вооруженных крестьян, возивших за армиею рогатки, которыми они окружали лагерь. Сверх того мы держали в осаде 8.000 человек, состоявших под начальством Валуева. Одна весть приходила за другою, но все не утешительные: войско наше было в беспокойстве, и более потому, что не было удобного места для встречи неприятелей, ибо мы находились в лесах; а сверх того мы имели врага в крепостце. Честной капитуляции нельзя было ожидать, [127] об уходе нельзя было и думать: один только Бог мог даровать нам победу. Гетман выслал отряд для схвачения языка (Выражение употребляемое в наших летописях, старинных бумагах и между военными людьми: это значит схватить нарочно пленных, чтоб узнать от них о положении неприятеля. — Б.); привели четырех Немцев, которые сказали, что искали нас для того, чтоб известить обо всех замыслах Русских. Гетман созвал в круг Полковников и Ротмистров для совета: решились предупредить неприятеля, и вместо того, что он хотел ударить на нас на другой день, положили напасть на него тот же час, ибо он стоял от нас уже не далее, как в 4 милях. Тайно разосланы были во все роты приказания о приготовлении к походу, взяв с собою на два дня провиянта. Все это делалось тихо, чтоб неприятель, находившийся в укреплении, не знал о нашем отступлении, а то он конечно напал бы на лагерь и мог бы иметь успех, потому что наших осталось там весьма мало. — Таким образом за час до сумерек, в Субботу, мы сели на коней, и тихонько [128] вышли из лагеря, которого защита поручена была ротам Брацлавского Старосты Калиновского и Бобровского, в которых находилось 700 человек, 4000 Запорожских Казаков и 200 человек пехоты. — С Гетманом выступило в поход едва 2.500 всадников и 200 чел. пехоты; повозок никаких с нами не было, кроме Гетманской кареты, да двух полевых пушек, в которых запряжено было по четыре лошади.

(Летопись о мятежах говорит, что один из начальников иностранных помощных войск, Ивелгор (Эверт Горн), будучи недоволен тем, что подчиненные его не получали заслуженного жалованья от Царских Полководцев, дал знать Жолкевскому о состоянии Московского войска, и уверил его, что не будет против него драться. — Петрей опровергает это тем, что в день Глутинской битвы, Горн сражался с Поляками, но соглашается с летописью, что переметчики из иностранных войск привели Польского Гетмана к Клушину. К.)

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Дневник Самуила Маскевича, бывшего в России во время второго самозванца, называемого тушинским вором // Северный  архив, Часть 13. № 2. 1825