СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Самюэль Коллинз — английский врач, долго служивший в Москве. В биографии его существует большая путаница, благодаря тому что и в русских, и в заграничных источниках его обычно смешивают с двумя другими врачами XVII в., носившими то же имя. Коллинз — автор приводимого ниже описания Сибири — родился в 1619 г. в семье викария в Braintree, учился в Кэмбридже, но покинул университет, не окончив его, и уехал в Падую. Не известно, как долго прожил он в Италии, однако, мы знаем, что он получил здесь звание доктора медицины, затем отправился обратно в Англию, в Оксфорд, и здесь вторично получил ту же ученую степень в 1659 г. Вскоре после того он, вероятно, уехал в Голландию. В это время английский купец Джон Гебдон в должности московского резидента в Англии и Голландии приехал в Голландию для вербовки на русскую службу офицеров, врачей и аптекарей (см.: Гурлян И. Я. Иван Гебдон, комиссариус и резидент. — Ярославль, 1903). В один из своих двух приездов в Голландию (между мартом и декабрем 1659 г. или летом 1660 г.) Гебдон встретился с Коллинзом и предложил ему вакантную должность лейб-медика при царе Алексее Михайловиче. Коллинз согласился и вместе с Гебдоном приехал в Москву. В Москве Коллинз провел девять лет, затем по его собственному желанию был отпущен на родину, очень щедро при этом награжденный (ср.: Тр. и летописи [305] ОИДР. — М., 1837. — 8. — С. 397-400). Хотя прощальная аудиенция и отпускные документы даны ему были еще в июне 1666 г., но в Москве он оставался еще до 1668 г. 1669 г. застает его уже в Лондоне, где он провел, однако, немного времени и уехал в Париж. Здесь Коллинз и умер 26 октября 1670 г. В церкви его родного городка Braintree no его собственному желанию установлена была поминальная плита, которая дает некоторые даты и проливает свет на обстоятельства последних лет его жизни (она приведена полностью в «Notes and Queries» (I860. — 2-nd Series, 10, nr. 238. — P. 42-43). Наиболее точные и подробные биографические данные о Коллинзе приводят «Dictionary of National Biography» (1887. — Vol. 11. — P. 375-376) и Wilh. Graf в своем немецком переводе его сочинения (Leipzig, 1929.— S. V-VI), большинство же других источников дает неверные сведения, смешивая Коллинза, жившего в Москве, с двумя другими врачами: Самюэлем Коллинзом вторым (1618-1710), также учившимся и в Оксфорде, и в Падуе, и в Кэмбридже, лейб-медиком английского короля и автором труда «A Systeme of Anathomy» (London, 1685), или с Самюэлем Коллинзом третьим (1617-1685), также воспитанником Кэмбриджского и Оксфордского университетов.

Это смешение мы находим в таких распространенных трудах, как: Richter W. M. Geschichte der Medizin in Russland. — Moskau, 1815. — Bd. 2. — S. 276-281; Adelung. Kritisch-Literarische Uebersicht. — SPb., 1846. — Bd 2. — S. 342-344; Nouvelle Biographic generale. — Paris, 1856. - Vol. II. — P. 195; Biographic Universelle (Michaud). — Paris, 1854. — Vol. 8. — P. 602-603; Biographisches Lexikon der hervorragenden Aerzte aller Zeiten und Voelker / Hrsg. Gurlt-Hirsch. — Wien; Leipzig, 1885. — Bd. 2. — S. 57; и т.д., не говоря уже о многочисленных русских работах. Окончательно привел в ясность этот запутанный биографический вопрос В. Граф.

После смерти Коллинза один из его учеников или друзей, бывший с ним в России, передал английскому книгоиздателю оставшиеся от Коллинза записки о его пребывании в Москве, которым придана была форма письма. Изданная впервые в Лондоне в 1671 г. книга эта привлекла внимание его современников и заняла довольно важное место среди иностранных источников о Московском государстве.

Полное заглавие ее таково: «Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне, одной значительной особой, в течение девяти лет находившейся при дворе московского царя» (The Present State of Russia, in a letter to a friend at London, written by a Eminent Person, residing at the Great Tzars Court in Mosco for the Space of nine years. — London, 1671).

Аделунг почему-то говорит, что первое издание этой книги появилось в 1667 г. Это несомненная ошибка, повторенная, однако, во многих русских исследованиях. Предполагаемое издание 1667 г. отсутствует в Британском музее и неизвестно ни одному из западноевропейских библиографов. Ленинградская публичная библиотека располагает также только изданием 1671 г., которое является первым, вышедшим через год после смерти автора. «С. Коллинз, — говорит в своем "Обзоре" Аделунг, — приводит в своем сочинении много интересных сведений о состоянии тогдашней России, которые тем более достоверны, что при собирании их ему оказали помощь как [306] его образование, так и высокое положение, им занимаемое». И.И. Соколов (Отношение протестантизма к России в XVI и XVII вв. — М., 1880. — С. 221-222) заходит даже слишком далеко, предполагая, что «Самуил Коллинз своим сочинением о России много способствовал пробуждению наблюдательной пытливой русской мысли как в правительственных сферах, так и в частных образованных кружках». Д.В. Цветаев (Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразования. — М., 1890. — С. 760) усомнился в достоверности такого предположения: в России его книга едва ли была известна. Однако западные современники Коллинза приняли ее с большим интересом, что доказывает ряд изданий ее и переводов. Книга сообщает много очень любопытных данных, собранных автором в Москве.

Правда, известия Коллинза о Сибири дают мало нового, сравнительно с его предшественниками. Попадись Коллинзу книги Гаклюйта и Перчаса, он увидел бы, что, например, о р. Оби, которую он считает «малоизвестной», его соотечественники собрали достаточно подробные сведения уже на рубеже XVI и XVII вв., что на путешествие в Сибирь отнюдь не надобен был столь значительный срок (шесть лет), как он предполагает и т.д. В отдельных случаях Коллинз был, вероятно, просто плохо информирован. При всем этом некоторые из приводимых им данных очень интересны, так как основаны на устных расспросах побывавших в Сибири людей, которых он видел в Москве. Характерной особенностью сообщаемых им данных является обилие естественноисторических наблюдений; специальное образование и склонности натуралиста позволили ему собрать ряд сведений о флоре и фауне Сибири, отсутствующие у других писателей. Любопытны его известия о степных пожарах на юге Сибири, о самоедах и др. Значение книги Коллинза недавно подтвердила работа: Graf W. Samuel Collins', Leibarztes des Zaren Alexei Michailovic, Moscovitische Denkwurdigkeiten (Slavisch-Baltische Quellen und Forschungen). — Leipzig, 1929. — H.4; представляющая собой первый немецкий перевод сочинения Коллинза, снабженный вступительным очерком и комментариями переводчика.

В амстердамское издание книги Ламартиньера «Путешествие в северные страны» издатель ввел без имени Коллинза все его сочинение о России, приписав его некоему французу, которого якобы Ламартиньер встретил в Печорских лесах. Характерно, что эта контрафакция была раскрыта очень поздно; по замечанию А. Браудо (Сборник в честь Д. Ф. Кобеко. — СПб., 1913. — С. 255), «о том, что сообщаемые Мартиньером сведения о России суть не что иное, как простая перепечатка сочинения Коллинза, не знали ни немецкий издатель, который в предисловии в числе разных авторов, писавших о России, цитирует и Коллинза, ни английский, который, как видно из заглавного листа, действительно считает автором француза, жившего в России». Не знал этого и не указал в своем русском издании книги Ламартиньера и В. Семенкович (Путешествие в северные страны. — М., 1911); Коллинзу принадлежат здесь с. 127-178. Первый русский перевод сочинения Коллинза принадлежит Н. А. Полевому (Рус. вестн. — 1841. — № 9; О Сибири: с. 573-579); он сделан по французскому изданию 1679 г. — «Relation curieuse de l'estat present de la Russie, traduite d'un auteur anglais» (см.: Рус. вестн. — 1841. — № 8. — [307] С. 161) — и имеет прибавления, пропуски и большие неточности; английский же подлинник и имя автора, находящееся в приписке в конце книги, стали Полевому известны лишь уже по отпечатании его перевода. Новый перевод с английского текста (1671 г.) дал П. Киреевский (ЧОИДР. Год первый. — 1846. — № 1; и отд.: М., 1846). Хотя переводчик и старался «передать подлинник со всей возможной точностью и даже выразить оттенки его слога, часто, может быть, слишком небрежного», но и этот перевод, к сожалению, не совсем полон: Киреевским пропущен отрывок, касающийся происхождения Б. И. Морозова (он напечатан в: Московский вестн. — 1828. — Ч. 7, № 2; Минцлов С. Р. Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий. — Новгород, 1911. — Вып. 1. — С. 60), а также допущены некоторые сознательные искажения, по-видимому, по требованию цензуры (см.: Алексеев М. П. К анекдотам об Иване Грозном у С. Коллинза // Советский фольклор: Сб. статей и материалов № 2-3 / Изд. АН. — Л., 1936. — С. 325-330). В основу перевода нижеследующего отрывка положен старый перевод П. Киреевского (Указ. соч. — С. 23-26), сверенный с английским подлинником 1671 г. Нумерация глав оказалась у Киреевского неточной; мы сохраняем обозначение помещенных ниже глав: XVII и XVIII (у Киреевского они соединены в одну — XV), а также заглавия их, из которых второе у него пропущено.

В переводе Семенковича (по неисправному тексту) приводимые отрывки помещены на с. 158-163.

О СИБИРИ И ЕЕ ЖИТЕЛЯХ ¹

(Глава XVII)

Сибирь — обширная, малоизвестная область, простирающаяся до Китайской стены. Я говорил с одним человеком, там бывшим и торговавшим с китайцами, и с другим, который мне рассказал, что он видел за Сибирью море, по которому плавают корабли, и на них будто бы находятся люди ², носящие только усы, по не бороды, в странных одеждах, сходных с китайскими, украшенными парчою и драгоценными каменьями. Оттуда он привез чаю ³ (Chay) и бадьяну (Вour- Dian). Чай — то же самое, что мы называем teah или tey, a бадьян ⁴ — индийский анис (Anisum Indicum stellatum). Купцы говорят, что он употребляется с сахаром и считают его полезным от болезни легких (Lungs flatus Hypochondriaci) и от желудочного расстройства. Он привозится завернутый по фунтам в бумаге, на которой написаны китайские буквы. Путешествующие в Сибирь употребляют на проезд около шести лет, останавливаясь зимою в одних местах, а летом в других. Главным городом Сибири является Тобольск (Zambul), и в нем находится резиденция главного воеводы (vayod). Там торгуют мехами, особенно же собольими, которых, как говорят, нигде больше нет. Соболи питаются какими-то ягодами или орехами, изобильно там растущими на деревьях, мне теперь неизвестными, но о которых мне обещали сообщить подробные сведения. Тамошние жители проводят на охоте от шести до семи недель сряду и ездят на собаках, а собак кормят рыбою, которою полны их озера и реки. Они запрягают от сорока до пятидесяти собак в одни сани, одеваются в три шубы сразу, во время больших морозов лежат целую ночь и разводят огни для приготовления рыбы. Собаки очень хорошо умеют отыскивать соболей, а люди [308] искусно их убивают, попадая стрелою прямо в нос, после чего собаки приносят добычу. Если удар минует нос, то соболь пропадает, потому что этот смелый зверек уходит со стрелою в своем теле, да, кроме того, и шкурка портится.

Там так холодно, что вода, будучи брошена в воздух, падает обратно, уже превратившись в лед. Большая часть северных стран не производит хлеба, но по изобилию рыбы жители употребляют ее сушеную, вместо хлеба, и, несмотря на то, доживают до глубокой старости. Во время морозов кормят рыбою и корою, и потому их молоко отзывается рыбою. Река Обь — очень большая река и устье ее до сих пор неизвестно. Там водится много рыбы белуги (Beluga), которая принадлежит к семейству тюленей (like a Whalle), но гораздо вкуснее. Из нее так же, как и из осетров в Астрахани, делают икру, которую кладут в кучу соли и после некоторого брожения сдавливают и закупоривают. Здесь есть много и несдавленной икры; она составляет большое лакомство, но скоро портится.

Северная Сибирь называется землею самоедов (Samogeda or Tsamoeida), что значит земля каннибалов, или людоедов, потому что тамошние жители съедают своих пленных, которых берут на войне. Однако же они большей частью питаются рыбой. Богатство их состоит в оленях, которых они имеют большие стада. Они столь ручны, что по свисту человека приближаются к его руке; их запрягают в сани попарно, и они несутся быстрее ветра по восьмидесяти миль в день⁵. Когда они охотятся на нового оленя, то советуются прежде со жрецом, и он, после многих обрядов и заклинаний, говорит им, куда нужно идти, что большею частью и сбывается. У них нет различия между мужскими и женскими одеждами, которые всегда делаются из оленьей шкуры и надеваются шерстью наружу; они знают по опыту, что так теплее. По лицам их трудно отличить женщину от мужчины: ни у кого нет бороды и у всех лица похожи на обезьяньи.

Их обычаи, язык и религия очень грубые, потому что они поклоняются солнцу и луне; обожание и обожествление солнечного света, впрочем, у них вполне естественно, так как они столь мало пользуются им в зимнее время. Они чрезвычайно ревнивы к своим женам, и это напоминает мне случай, доказывающий, как сильны воображение и привычка: когда у одного из них спросили об одной молодой и прелестной англичанке, — не красива ли она и не безобразна ли его жена? — он ответил: «Совсем нет: ваши женщины бледны, как тело рыбы, а у наших румянец естественный и неподдельный». Дочерей они почитают большим богатством; молодые люди не могут их видеть прежде свадьбы, а замуж выходят они шести или семи лет от роду для того, чтобы женихи могли быть уверены в их невинности. Жених, покупая невесту у ее родителей, платит условное число оленей, потом берет к себе в дом и запирает по итальянскому обычаю (al Italiano). Мужья то же делают с женами, отправляясь на охоту, и это так же обыкновенно, как задергиванье кошелька. У них есть пословица: «Кто оставляет незадернутый кошелек, тот сам зовет вора» (Не that leaves his purse open, invites a thief to it). Некоторые, видевшие их аппараты ⁶ (Engines), говорят, что они очень похожи на итальянские.

Жилища их представляют собой круглые палатки, сделанные из оленьих шкур и рогож; посреди этих палаток они разводят огонь, оставляя в потолке отверстие для дыма и, ложась около этого огня, греются. Летом они отправляются к рекам за рыбою, которую сушат и сберегают на зиму. Рыбу они убивают стрелами и обыкновенно едят сырую. Они едят также молодых щенят и считают их лакомым блюдом. Царь считает их недостойными особого наместника (Govemour), по малочисленности избавляет от налогов и, как добровольную дань, получает от них известное число оленей. Никто, кроме них самих, не понимает ни их варварского языка, ни законов ⁷, которых они придерживаются втайне. [309] Продавая иноплеменникам (Strangers) оленя, они всегда выговаривают себе внутренности и съедают их, слегка выдавив нечистоты. Достоинство человека измеряют они знаниями его в колдовстве, в котором они очень сведущи, особенно в присутствии иностранцев; при русских они, однако, не показывают своего искусства, боясь над собой суда. Однажды английский купец угощал некоторых из них в Архангельске, и когда один из гостей напился пьян и сделался похож на медведя или сумасшедшего (Tom a Bedlam), тогда позвали старуху, которая ему пошептала что-то на ухо, коснулась его лба, а гость тотчас же протрезвился как ни в чем не бывало.

(Глава XVIII)

В наиболее южных частях Сибири находится дикая страна, называемая степью, она простирается на 600 или 700 верст и большею частью состоит из равнин; рек в ней мало, но почва чрезвычайно плодородная. Там целый день едешь полем, обросшим вишневыми деревьями ⁸, которые высотою не больше трех четвертей ярда ⁹; этот невысокий рост их происходит от того, что их часто сжигают чужеземцы или путешественники, которые неосторожно уезжают, разведя в осеннее время огонь, а высокая и сухая трава загорается и огонь разливается на сорок или шестьдесят верст ¹⁰. Огонь этот очень часто пожирал и самих путешественников. Красные вишни, растущие на этих деревьях, очень хороши, но и очень кислы. Они бывают вкусны, когда пересажены. Я говорил с людьми, видевшими там множество тюльпанов, дамасских и красных роз. Там много огромной спаржи, чесноку, майорана ¹¹, тимьяна ¹², шалфея, ендивия, чебра и других растений, которые мы тщательно культивируем в садах, множество солодкового корня, привлекающего к себе созвездия Большой и Малой Медведицы ¹³, наконец, множество пастернака и моркови. Купцы привозят оттуда много соли ¹⁴ (much Salgemmar) и серы (Nitre). Олени там самые большие в свете, и есть еще один ночной небольшой зверек, называемый сурком ¹⁵ (Zoorick), величиною с барсука, но не похожий на него видом; шерсть у него темная, струистая и гладкая, голова маленькая, спина почти в четверть шириною; вообще, это красивый зверек. Сурки живут под землею так же, как и кролики. Когда полк Крэфорда ¹⁶ (Craford) стоял поблизости от их жилищ, они вышли смотреть на него и, поднявшись на задние лапки, закричали так пронзительно и неожиданно, что испугали и людей и лошадей, отчего последние убежали за десять верст, прежде нежели успели поймать их. Русские рассказывают странные повести об их междоусобных войнах, о том, как они берут побежденных в плен, как заставляют своих рабов запасать на зиму съестные припасы, сено и коренья, но это просто, вероятно, русская сказка. Рассказывают же, однако, как верное, что они очень искусно делают свои жилища, сохраняют в них большую чистоту, выносят и хоронят тела умерших. Там есть еще другой зверь, называемый перевозчиком ¹⁷ (Perivoshick); мех его желто-бурый, с белыми и черными оттенками, очень красив в шубах, но здесь его мало употребляют, потому что волос его короток и он мало греет. Животные эти, как говорят, перевозят белок и горностаев через реки и потому называются «перевозчиками»; то же самое слово на русском языке означает переводчика (a translator). Русские говорят, что перевозчики имеют страсть перевозить других животных. Этого я никогда не слыхал от очевидца, но очевидец мне сказывал, что целые стада белок, не находя себе пропитания на одном берегу, переплывают на другой, употребляя свои [310] хвосты вместо мачт, весел и парусов, а небольшие палки вместо челноков, и, не умея грести, плывут по ветру; если же взмокнут паруса их, то они неизбежно погибают.

Комментарии

1. О Сибири и ее жителях]. Заглавие этой главы приведено по подлиннику. В издании Киреевского (ЧОИДР. — 1846. — № 1. — С. 23-25) эта глава обозначена как XV, а между тем в лондонском издании 1671 г., с которым мы сверяли его перевод, она обозначена как XVII.

2. находятся люди...]. Не имеются ли здесь в виду корейцы или японцы?

3. Оттуда он привез чаю]. Чай стал входить у нас в распространение только со второй половины XVII в. Русские послы, бывшие у Алтына-царя в 1616 г., рассказывали в Москве, что во время обеда, которым их угощал Алтын-царь, «пить в стол носили молоко коровье топлено, с маслом, а в нем листье, неведомо какие» (Покровский Ф. Путешествие в Монголию и Китай сибирского казака Ив. Петлина // Изв. ОРЯС. — 1913. — Кн. 4. — С. 21); следовательно, в это время чай был у нас еще неизвестен. «В 1658 г. Ф. Байков привез в Москву из Китая "травы чаю"; в 1663 г. И. Перфильев привез из Китая 10 пудов "травы чаю", и чем ближе к концу XVII в., тем чаще встречаются в сибирских таможенных книгах заметки о провозе торговцами китайского чая» (Курц Б. Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле. — Киев, 1915. — С. 310). В Европе чай начали употреблять еще позже: аббат Рейналь говорит, что в Голландии его начали пить в 1680 г., а в Лондоне лишь с 1715 г. В книге «Everhardii Guarneri Happelii, Mundus Mirabilis Tripartitus Oder Wunderbare Welt» (Ulm, (689. — Bd. 3. — S. 1184) говорится: «Ныне чай известен во всей Европе, и богатые люди различно употребляют его, хотя больше для удовольствия и для вида, чем для здоровья; в зависимости от сорта, фунт чаю можно приобрести за цену от 3-х до 12-ти рейхсталеров».

4. бадьян]. «Бадьян, — рассказывает Кильбургер в 1674 г., — есть растение такое большое, как половина рейхсталера, и имеет вокруг 6 игол, подобно звезде. Он имеет запах, вкус и свойство, как анис, но гораздо сильнее и крепительнее и привозится, как и чай, сибирскими купцами зимой в Москву; продается за четверть рубля» (Курц Б.Г. Указ. соч. — С. 113-114). Б. Курц прибавляет (Там же. — С. 311), что «большие сероватые трубки бадьяна» употреблялись у нас «в наклейную и токарную работу, бадьяновые же семена давали масло, укрепляли и слабили желудок». Ю. Крижанич в своей «Истории о Сибири» (1681) рассказывает, что бухарцы привозят в Тобольск «особый род пахучей травы, называемой бадьяном (Annizium Stellatum), которая лишь за несколько лет перед сим сделалась известна в Сибири. Московитяне не знают иного употребления этой травы, как для настаивания водки, которая от этого делается сладкою, как бы подслащенная сахаром. Однако один любознательные человек попытался точнее исследовать свойства бадьяна; он уверял, что трава эта кажется ему пригодною для питья больным (вместо обыкновенно употребляемого навара из ячменя): она имеет, по его словам, свойство поддерживать бодрость и по своему действию может быть сравнена с турецким кофе и с китайским чаем» (Титов А. Сибирь в XVII веке. — М., 1890. — С. 187). Страленберг (Historie der Reisen in Russland, Siberien etc. — S. a. — S. 321) тоже утверждает, что «бадьян или Anisum Stellatum русские караваны в большом количестве вывозят в Сибирь, а оттуда в Москву»; монголы употребляли его в качестве чайного суррогата (Pallas. Sammlung historischer Nachrichten ueber die mongolischen Voelkerschaften. — Frankfurt; Leipzig, 1773. — Bd 1. — S. 181; Gombojew G. Sechzig burjatische Raetsel // Melanges russes. - 1856. — T. 3. — S. 286).

5. несутся быстрее ветра па восьмидесяти миль в день]. По вычислениям В. Графа, полагающего, что здесь имеется в виду «британская миля» (= 1609 м) — ок. 160км (Graf W. Op.cit. - S.90).

6. Некоторые, видевшие их аппараты]. Имеется в виду так называемый пояс целомудрия. W. Graf (Op. cit. — S. 90) ссылается на специальную статью о нем М. Marcuse в «Hand-worterbuch der Sexualwissenschaften» (Bonn, 1928. — S. 350-351).

7. ни законов]. Вероятно, имеются в виду религиозные обряды.

8. едешь полем, обросшим вишневыми деревьями]. В параллель к рассказу Коллинза о вишневых деревьях в Южной Сибири И. Е. Забелин (История русской жизни с древнейших времен — М., 1908. — Ч. 1. — С. 244-245) приводит рассказ Геродота о народе иирках, в стране которых есть дерево «величиной в смоковницу», которое приносит «плод, похожий на боб и имеет ядро». «Когда плод созреет, из него выжимают густой и черный сок, называемый "аши" <...>. Этот сок, — замечает Забелин, — аши, асхи, по всему вероятию, есть сок вишен»; «слово асхи или аши то самое название напитка и яства, изготовленного из сока и мякоти плода Primus Padus или, по мнению К.Э. Бэра, Eleagnus Augustifolia, которое в различных местах употребительно теперь у башкир, татар, калмыков, уральских казаков» (Мищенко Ф. Известия Геродота о внескифских землях России // ЖМНП. - 1896. - № 12. - С. 116).

9. не больше трех четвертей ярда]. Ярд — ок. 9/10 метра.

10. огонь разливается на сорок или шестьдесят верст]. Во французском тексте: «...trente ou quarante mille versts de pais» «Но как же на 40 000 верст, когда длиною степь всего на 600 или 700 верст?» — резонно замечает в своем переводе Н.А. Полевой. По-видимому, французский переводчик Коллинза смешал английское слово миля — mile с французским тillе 'тысяча', откуда и получилась эта несообразность. В английском подлиннике издания 1671 г. стоит: «...на 200 или 500 форлонгов»; furlong = 8 часть мили = 220 ярдам (ок. 600 футов). По В. Графу (Op. cit. — S. 91) — ок, 40-60 км. Я оставляю перевод Киреевского.

11. Там много огромной спаржи, чесноку, майорана]. В подлиннике: «Asparagus exceeding large, Onions, Marjoram, Time, Sagl, Chicory, Endive, Savory».

12. тимьяна]. Thymus vulgaris; нередко разводился тогда в садах и огородах; свежие листья его употреблялись как пряность к мясным блюдам, а сухие — в солениях и сладостях. Ендивий — махровый цикорий, употребляющийся как салат.

13. солодкового корня, привлекающего к себе созвездия Большой и Малой Медведицы]. Корень растения солодка (Glycyrhiza Leguminosae), действительно, распространенного в Средней и Южной Азии, углубляющийся далеко в землю и достигающий нескольких метров; путем вываривания этих корней и сгущения сока получают так называемую лакрицу — лекарственное средство, употребляющееся при грудных болезнях. У Коллинза речь идет, очевидно, о каком-то снадобье из лакрицы, употреблявшемся врачевателями этой эпохи, которые были зачастую и астрологами. Ср.: фон-Тумен А. Растения в колдовстве. — СПб., 1909.

14. привозят оттуда много соли]. В подлиннике: «Salgemmar». Киреевский переводит. «Елецкой соли»; на каком основании, мне совершенно неизвестно. Н. Полевой под вопросом ставит условно: «каменной соли»; В.Н. Семенкович — оставляет без перевода. Указанное слово мне также неизвестно; я перевожу просто «соль».

15. небольшой зверек, называемый сурком]. Отмечаемые естествоиспытателями и охотниками склонность сурков к общежитию и своеобразные бытовые особенности этого степного зверька издавна служили источником рассказов, аналогичных приводимым у Коллинза. Следы первобытного очеловечения сурка мы находим, например, в тюркской и монгольской мифологии. Г.Н. Потанин записал ряд легенд о ловком стрелке, который вследствие неудачного соперничества с богом зарылся в землю, оделся шерстью и превратился в сурка; вероятно, в силу аналогичного предания монголы уверяют, что «в теле сурка есть часть человеческого мяса, и, приготовляя себе кушанье, вырезают и выбрасывают его»; среди бурят были распространены легенды о происхождении сурка от тунгуса (Потанин Г. Н. Очерки Северо-Западной Монголии. — СПб., 1851. — Вып. 2: Материалы этнографические. — С. 148, 150-151; Он же. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. — М., 1899. — С. 206, 411-412, 647; Он же. Тангуто-Тибетская окраина Китая. — СПб., 1893. - Т. 2. - С. 335-396; Зап. ВСОРГО. - Иркутск, 1856. - Т. 1, вып. 2. - С. 79; Потанин Г. Н. Ерке; Культ сына неба в северной Азии: Материалы к турко-монгольской мифологии. — Томск, 1916. — С. 2-3, 5-6, 14; Черкасов А. Записки охотника Восточной Сибири. — СПб., 1884. — С. 586; Смолев Я. Бурятская легенда о тарбагане // Тр. Троицкосавско-Кяхтинского отд. РГО. — 1900. — Т. 3, вып. 1; и др.).

16. полк Крэфорда]. Очень возможно, что речь идет о том полковнике Крэфорде, который в 1664 г. на семь лет получил привилегию на добывание поташа в лесу около Мурома; о нем известно еще, что во время осады Пскова в 1649 г. он чертил планы укреплений: он назывался у нас Крафертом (Соловьев. История России. — СПб., 1893. — Т. 2. — С. 1345, 1543-1544; ср.: Дворцовые разряды. — СПб., 1852. — Т. 3. — С. 36, под 1646 г.). Впрочем, из данных, приводимых в книге A. Francis Steuart (Scottish influences in Russian History from the beginning of the 16-th century. — Glasgow, 1913. — P. 49-50), видно, что на русской службе было несколько лиц, носивших то же имя: полковник Crawfuird (он же Daniel Crawfurd), сын Hew Crawfurd of Jordanhill, согласно справочнику Douglas'a (Baronage of Scotland, p. 430) был смоленским, а потом московским воеводой, где и умер в 1674 г. Его старший брат Thomas Crawfurd также занимал должность полковника в русских войсках, женился на дочери Alexander Crawfurd’a и умер в 1685 г. К которому из них относится анекдот Коллинза, решить трудно.

17. есть еще другой зверь, называемый перевозчиком]. Рассказ Коллинза об этом животном дословно повторен в составленной пленными шведами книге «Der allerneuste Staat von Siberien» etc. (Nuernberg, 1720. — S. 61-62). Говоря вслед за Коллинзом также о белках, которые «распускают хвост по ветру вместо паруса и переплывают таким образом реку, но часто гибнут при этом», авторы замечают: «Это давно уже засвидетельствовали Элиан и другие». Клавдий Элиан, греческий писатель-компилятор, живший в Риме при императоре Септимии Севере и его преемниках, написал «Разные истории» в 14 книгах и сочинение «О животных» в 17 книгах; в последнем, представляющем собой извлечение из утерянных авторов, мы, действительно, находим подобное известие. А. Миддендорф (Путешествие на север и восток Сибири. — СПб., 1869. — Ч. 2. — С. 519-520) считает возможным полагать, что «до Элиана уже дошли темные предания о жителях Сибири» и что, например, рассказ его (Кн. 3, гл.6) «о волках, которые при переправе хватают друг друга за хвост, чтобы не быть увлеченными водою, можно отнести к обычаю сибиряков привязывать недоуздки, следующих друг за другом животных в караване, к хвостам идущих перед ними животных».