Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

РИХЕР РЕЙМСКИЙ

ИСТОРИЯ

HISTORIARUM LIBRI IIII

40. Время последних Карловингов во Франции и вступление на престол дома Капета. 973-991.

(в 998 г.).

Книге третья 1.

67. После смерти короля германцев, Оттона (I, в 973 г.), германцы и бельгийцы 2 избрали королем сына его Оттона (II, 973-983). Это был деятельный и добрый государь, одаренный великим умом, правдолюбивый и до того сведущий в науках, что во время ученых [626] диспутов не только мог предлагать вопросы по всем правилам искусства, но и умел методически отвечать на них. До конца своей жизни он удержал за собою королевскую власть над Германиею и частию Галлии, хотя она и была иногда у него оспариваема. А именно, в то время, между им и Лотарем 3, королем Галлии (то есть Франции), существовала великая вражда, но победа осталась нерешенною. Бельгия находилась во владении Оттона, а Лотарь оспаривал у него эту землю, и оба они вели между собою войну, прибегая то к хитрости, то ее насилию: оба они утверждали, что отцы их владели этою землею, и каждый из них возлагал свои надежды на многочисленность своих войск. На самом же деле, Бельгия принадлежала королю Лудовику, отцу Лотаря, который позднее уступил ее Оттону (I), отцу этого Оттона. Таким образом, Бельгия была причиною их раздора.

68. Оттон (II) в то время (978 г.) жиль с своею беременною женою Феофаниею в императорском дворце в Ахене, и Лотарь, при мысли, что противник так близко от него поселился, приходил в сильнейшее негодование. Вследствие того он пригласил Гуго 4, герцога франков, и других вельмож на совещание в г. Лан. Герцог прибыл; другие, которых совет был нужен, также были введены к королю. Когда они сели, король объявил им, что ему сделано двойное оскорбление: часть его государства (т. е. Лотарингия) отнята у него рукою врага, и теперь этот враг имеет дерзость приблизиться к его границам. Для него, говорит он, не так обидно то, что Оттон овладел его землею, но для него невыносимо видеть, как он, удерживая ее в своем владении, без страха приблизился на такое недалекое расстояние к его границам. Он, король, горит желанием, отмстит противнику, если князья согласятся на его желание, и ничто не отклонить его от предпринятого, если ему не будет отказано в необходимых средствах для войны. Он обещает в последствии доказать вассалам свою благодарность, если его сильное желание найдет себе в них равное усердие.

69. Герцог и другие вельможи с радостию приняли предложение короля, даже без всяких предварительных совещаний. Они дали слово охотно идти с королем и взять Оттона в плен или убить, или обратить в бегство. Но такое решение содержалось в тайне, и немногие знали о нем по слуху, так что конница отправилась в поход, не зная, куда ее ведут. Когда наконец собралось все войско, оно двинулось такими густыми массами, что поднятые копья скорее походили на лес, нежели на вооруженную толпу, и шло отрядами, которые [627] отличались один от другого знаменами. Переправившись в брод, чрез Маас, предводители отдельных отрядов по тщательном исследовании убедились, что Оттон не имеет при себе достаточной военной силы. Таким образом, шли они далее, громко возвещая, что неприятель терпит недостаток, во всем.

70. Когда о том донесли королю Оттону, он, как человек смелый и неустрашимый, отвечал, что Лотарь ничего предпринять не может, что он не в состоянии достигнуть этой страны, так как не имеет для того достаточных сил и уверенности в своих людях. Но когда стали прибывать вестники за вестниками и доносили, что Лотарь уже очень близок и настаивали на справедливости своих показаний, то, говорят, Оттон сказал, что его никаким образом нельзя заставить тому верить, пока он сам не убедится собственными глазами. Велели подать лошадей, подвели их, и Оттон, выехав, чтоб самому посмотреть, увидел, что Лотарь подходил с двадцати - тысячным войском. Он колебался, встретиться ли ему со врагом, или лучше отступить, чтобы после вернуться с большими силами. Но оставаться было невозможно, потому что Лотарь наступал все ближе и ближе. Оттон принужден был удалиться, со слезами на глазах, вместе с женою Феофаниею и имперскими князьями, оставив на произвол судьбы королевский дворец со всем находившимся в нем.

71. Вслед затем явился Лотарь с войском, в надежде взять Оттона в плен. И без сомнения, ему бы то удалось, если бы войска его дорогою не были задержаны своим обозом. Придя днем прежде до бегства Оттона, король мог бы взять его в плен или умертвить. Королевский дворец был занят неприятелем, королевские столы опрокинуты, приготовленный обед достался в добычу прислуге. Из самых внутренних покоев похитили и унесли знаки королевского достоинства. Медный орел с распростертыми крыльями, которого Карл Великий велел поставить на фронтоне своего дворца, был повернут и обращен на восток, ибо прежде германцы ставили его на запад, делая тем намек, что галлы могут быть побеждены вновь их войском. Но так как Лотарь видел, что поход его не удался, то и повел войско назад, не получив ни заложников, ни перемирия (978 г.). Он думал возвратиться другой раз.

72. Оттон, на которого пала вся тяжесть этого позора, старался приобрести расположение своих вассалов подарками и милостями. Ища случая к мести и победе, он призвал к себе всех, кому оказал несправедливость, возвратил им отнятое, и уступил обещанное. Примирившись таким образом с внутренними врагами и возвратя расположение всех, которые от него отложились, Оттон собрал князей своей империи и сказал им следующую речь:

73. «Не без причины созвал я вас сюда, сиятельные мужи. [628] Превосходные качества ваши заставили меня решиться просить совета у вас, украшенных мудростию и возвышенных мужественным духом. Я не сомневался, что вы ободрите меня самым лучшим советом, потому что мне памятно, с какою твердостью и постоянством сохраняли вы до сих пор свою верность ко мне. С мощною силою, сиятельные мужи, стремились вы до сих пор к хвалам, чести и славе, и были хорошими советниками и непобедимыми воинами. Ныне вам предстоит обнаружить не меньшую доблесть, чтобы вместо похвал не покрыться стыдом и позором. Соберите же всю свою силу, и если позорная укоризна лежит на вас, снимите ее с светлого блеска своей славы. Вам не безъизвестно, как Лотарь принудил нас постыдному бегству. Для вашей славы необходимо смыть такое пятно не только походом, но даже смертию. Настоящая минута и силы, в которых у нас нет недостатка, дозволяют приступить к мести. Если вы хотите лучше быть властелинами, чем рабами, то не пренебрегайте этим предприятием, пока еще юность дает нам силу и непреклонное мужество. Покажите всю вашу мощь и заставьте трепетать тех, кто хотел обращаться с вами, как с простою низкою чернью». Эта речь заставила всех согласиться на предприятие.

74. Нынешний раз Оттон взял с собою в Галлию 30,000 всадников. Ни мало не медля, он выступил в поход, выслав пред собою отдельные отряды. Вся кельтическая Галлия была заводнена его войском, и он опустошил всю страну грабежем и пожаром. Теперь в свою очередь Лотарь, не имея при себе войска, увидел себя стесненным. Оттон принудил Лотаря в плачевном состоянии перейти Сену и бежать к герцогу (т. е. Гуго). Испуганный внезапным неприятельским вторжением, Лотарь поспешил в Этамп, а герцог остался в Париже, чтоб собрать войско. Между тем, Оттон поспешно подвигался с своим войском к Парижу; королевский дворец в Аттиньи по его приказанию был разграблен и сожжен; потом он прошел через области, города Реймса, где оказал большое почтение святому Ремигию. Суассон прошел он также мимо и поклонился святому Медарду (Medardus); но дворец в Компьене почти совершенно разрушил. Предводители же, которых он послал вперед, без его ведома сожгли до основания монастырь святой Бальтильды в Шелле (Chelles). Этим Оттон был очень огорчен, и послал большие подарки для его восстановления. Наконец, достигнув Сены, Оттон разбил лагерь в виду Парижа (978 г.) и приказал опустошать всю страну в продолжении трех дней.

75. Всадники и прислуга разъезжали по всем направлениям в окружности 160 стадий для сбора жизненных потребностей. Между тем оба войска стояли друг против друга, разделенные Сеною, н ни одно из них не нападало на другое. Герцог собирал на своем берегу [629] реки воинов, но трех дней не достаточно было, чтобы соединить значительное число всадников, а потому силы его были ничтожны для нападения.

76. Когда таким образом оба войска находились в нерешительном положении с обеих сторон ревностно обдумывались средства обеспечить за собою победу, какой-то смелый и уверенный в своей телесной силе германец выступил совершенно один, в полном вооружении, и предложил при мосте, где находились ворота, снабженные засовами и железными гвоздями, вступить в бой с кем нибудь из неприятелей. Громким голосом вызывал он нисколько раз противника на поединок. Потом, в насмешку галлам, он стал произносить разные ругательства, но никто ему не отвечал. Стража донесла между тем герцогу и другим князьям, находившимся по близости ворот, что на мосту стоит воин, ищущий себе противника для поединка; что он насмешливо и позорно отзывается о князьях, и не хочет уйти прежде, чем не выйдет кто нибудь с ним помирятся, или пока не будут открыты ворота для всего неприятельского войска. Герцог и князья не хотели вынести такого позора и уговаривали воинов не навлекать на себя посрамления, но прогнать сумазброда и тем приобрести славное имя. Вскоре вызвались на это многие храбрые воины. Из них выбран был один, по имени Иво, который, получив обещание, что ему дадут награду за храбрость, вышел на битву. Засовы были отодвинуты, ворота отперлись. Оба противника идут друг на друга. Держа перед собою щиты и потрясая копьями, полные гнева, они едва произносят друг против друга несколько бранных слов. Наконец, германец мечет свое копье и сильным ударом пронзает щит галла; потом обнажает меч и нападает на противника, но в ту же минуту галл пустил в него своим копьем, попал в бок и лишил жизни. Таким образом, победа осталась за галлом; он снял оружие с низложенного врага и принес его к герцогу. Как храбрый муж, он требует своей награды и получает ее.

77. Оттону не было безъизвестно, что галльское войско собиралось мало-по-малу. Приняв в соображение, что его люди вследствие далекого похода и от нападений неприятелей могли уже утомиться, он решился начать отступление и приказал снять лагерь. Обоз также старались убрать как можно скорее, и когда все в торопях было собрано, войско поспешно и не без страха удалилось. Так оно достигло реки Эн (Aisne); часть войска перешла уже ее с большою поспешности, но другие едва успели войти в воду, как галлы напали на них с тылу. Все застигнутые на том берегу пали от меча, и их было много, хотя между ними не случилось ни одного знатного человека. Между тем Оттон продолжал свое отступление, пока не достиг Бельгии. Там он распустил свое войско. Но Оттон приобрел расположение и любовь [630] своих в такой высокой степени, что они обещали ему свою помощь как в этой, так и во всякой другой опасности.

78. Увидев, что Оттона нельзя ни обмануть хитростию, ни победить силою, Лотарь часто и много размышлял, что для него лучше, продолжать ли войну, или примириться с врагом. Если он будет продолжать войну, то очень возможно, думал он, что герцог (Гуго Капет) позволит себя подкупить и опять войдет в дружбу с Оттоном. Если же он должен примириться с врагом, то это должно быть немедленно сделано, чтоб герцог не узнал о том прежде и также не вступил бы с Оттоном в переговоры. Такие заботы занимали Лотаря ежедневно, и он ясно видел, что как в том, так и в другом случае, он должен опасаться герцога. Наконец, его советники порешили на том, чтоб король примирился с Оттоном, потому что последний был человек сильный, с помощию которого не только можно было держать в границах герцога, но и другие некоторые непокорные владетели могли бы быть усмирены. Таким образом, со стороны Лотаря отправлены были послы. Оттон принял их самым милостивым образом; и так без ведома герцога начались переговоры о мире (990 г.).

79. «До сих пор, говорили послы, все шло по желанию тех, которые любят раздор, ссору и кровопролитие; они даже радовались всему тому, надеясь при несогласии королей скорее удовлетворить собственному своему корыстолюбию. Такие люди стремятся к всеобщей гибели, потому что в смутные времена надеются приобрести более выгоды и славы. Но общественное блого много выиграет, если злобе безбожных будет положен предел, а добродетель благомыслящих воссеяет чище дневного света. Да возвратится же к нам добродетель и да царствует она между славными королями; пусть обузданные вашею силою, виновники столь великого бедствия остаются на будущее время неподвижными, и да управляется государство вашею мудростию, не потрясаясь страстями корыстолюбивых людей. Ибо, соединясь дружбою, каждый из вас будет иметь вместо одного два войска, и оба вы будете царствовать в большей безопасности. Тогда, если случится, что один должен будет отправиться на крайнее пределы своего государства, другой, как брат, верно защитить его владения. И так, да угодно будет светлейшим королям, соединенным уже узами крови, заключить между собою мир и дружбу. Да будет в состоянии искренняя дружба соединить двух владетелей, несогласие которых угрожает гибелию общему делу, а согласие приносит пользу и дает силы».

80. Оттон отвечал на это: «Я знаю, какой великий вред часто приносить государствам раздор, когда короли предпринимают друг против друга враждебные действия. Небезьизвестно мне также, как полезны народам дружба и согласие. Я всегда любил более всего мир [631] и согласие, и всегда ненавидел раздор и ссоры. И так вы, которые, как я вижу, весьма расположены к миролюбию, стараетесь теперь устроить примирение между разорившимися сторонами, причинившими своею враждою так много вреда общему делу. Я согласен с вашим советом, и желаю, чтобы дела были согласны с словами». Окончив переговоры, послы возвратились назад, и им удалось примирить королей, сообщив каждому из них о доброжелательных намерениях другого. Условлено было обоим королям встретиться; место и время встречи назначены удобные; так как Маас составляет границу их государств, то решено было, что они должны сойтись в месте, которое называется Марголиус.

81. Таким образом, они встретились, подали друг другу руки и без неприязненного чувства, со всею искренностию обнялись. Взаимная дружба скреплена была клятвою. Часть Бельгия, о которой шел спор, досталась Оттону. Обеспечив государству мир, Оттон отправился в Италию и прибыл в Рим, чтобы увидеться со своими и осведомиться о состоянии государства. Он думал, в случае, если там возникли беспокойства, уничтожить их, и если между князьями начался раздор, водворить мир. Лотарь же возвратился в Лан и занялся устройством своих дел вместе с своими баронами. К герцогу он не имел более никакого доверия, так как, заключив помимо его мир, он не мог ожидать от него ничего хорошего. Об этом деле говорили даже открыто, и многие обнаруживали по поводу мира живое негодование за герцога. Сам же герцог скрыл свое раздражение и, казалось, перенес обиду равнодушно. Потом, так как у него был обычай ничего не предпринимать без совета своих, он созвал знатнейших из своих людей и обратился к ним с следующею речью:

82. «Благоразумно делает, кто о том, что полезно и справедливо, советуется с опытными людьми. У таких только людей можно с честию просить совета, и такие только люди могут в затруднительных обстоятельствах подать хороший совет. Вы прямые мои советники, и у меня не вышло из памяти, как часто и какую сильную и полезную помощь вы оказывали мне против врагов моих и способствовали моим победам. Я не сомневаюсь, что вы, которые пожатием руки и клятвою обещали мне свою верность, сохраните ее ненарушимо и на дальнейшее время, а потому нисколько не колеблюсь просить у вас теперь совета. Если вы дадите мне хороший совет, то успех принесет и вам пользу; если же вы мне в нем откажете, то отказ может повлечь за собою вредные последствия, которым и вы рискуете подвергнуться с бесчестием. Так как теперь дело идет о вопросе жизни, то подайте мне самый лучший ваш совет. Небезъизвестно вам, с какою лукавою хитростию обманул меня простодушного Лотарь, войдя в переговоры и заключив мир с Оттоном. Кто мог [632] забыть, с каким самоотвержением я подвергался за него столь великой опасности когда он с моею помощию обратил в бегство неприятеля, очистил от него Бельгию и сам овладел ею? Чего я могу ожидать от Лотара хорошего, когда он так коварно нарушил в отношении меня верность»?

83. Князья отвечали на это: «Нам не только небезьизвестно, каким опасностям ты с нами подвергался за короля Лотаря, но и понимаем также и опасность настоящего положения, в котором находится твое высочество, если правда, как идет слух, что оба короля соединились против тебя. Теперь, если ты соберешь свои военный силы, чтоб защищаться против одного неприятеля, то ты будешь уже иметь дело с обоими. Если же ты решишься выступить против обоих, то не избежишь великих потерь; мы накликаем на себя превосходное силою войско, преследования всякого рода, пожар, грабежи. Но хуже всего — оскорбительные речи изменчивой толпы, которая не будет говорить, что ты защищаешься против врагов, но что ты злодейски и клятвопреступно возмутился против короля. Чтоб нарушить свою клятву, не вменяя того себе в преступление, они ложно будут тогда утверждать, что имеют право, по собственной воле, держать сторону кого хотят; имеют право оставить своих властителей и дерзким образом отвернуться от них. В этой опасности, таким образом, последний и самый лучший совет, как нам кажется, будет тот, чтоб мы, так как против нас соединены два врага, постарались отделить их друг от друга. Если же мы не будем в состоянии разорвать их союз, то должны, по крайней мере, одного из них склонить на свою сторону, чтобы он, как наш приверженец, не оказывал другому никакой помощи и не увеличивал тем его силы. Но это исполнимо только в том случае, если ты к Оттону, находящемуся теперь в Риме, отправишь послов, и осторожно и искусно постараешься расположить его в свою пользу. Оттон не так прост, чтоб не знать, как много превосходишь ты Лотаря военными силами и богатством, ибо о них он не только часто слыхал, но и узнал собственным опытом. Поэтому тебе не трудно будет приобрести его дружбу, к чему может способствовать и существующее между вами кровное родство. В этом отношении к нему также близок, как и Лотарь».

84. Герцог одобрил этот совет и отправил послов в Рим, чтобы сообщить Оттону свои намерения. Король принял послов очень ласково, выказал большую готовность к дружескому союзу и объявил, что если бы герцог сам приехал к нему, дабы еще теснее скрепить дружбу, то он бы принял его и тех, которые с ним будут, с большим почетом. Возвратившись назад, послы донесли герцогу, что им было сказано. Тогда герцог взял себе в сопутники [633] людей, обладавших великим благоразумием и хитростию, а именно, епископа орлеанского Арнульфа, Бургарда………. 5 и еще других, в которых он необходимо нуждался, и пустился в Рим. Там, выразив сначала благоговение к св. апостолам, он отправился к королю.

85. Стараясь воспользоваться этим обстоятельством для увеличения своей славы, Оттон с намерением устроил так, чтоб все его люди оставили королевский покой, а меч свой приказал положить на походном стуле. Герцога должны были ввести к нему одного, в сопровождении только епископа, для того чтобы епископ, в то время как король будет говорить по-латине, мог объяснить герцогу в переводе то, что он ему скажет. Когда они вошли, король принял их чрезвычайно ласково. Не напоминая ему прошлых обид, он поцеловал герцога и уверил его в своем благоволении и дружбе. Когда они переговорили о многом относительно предстоящих своих дружеских планов, король собрался уйти и при этом оглянулся на свой меч. Герцог отступил в сторону и наклонился, чтоб поднять и нести за королем меч, который и был положен на стул с тою целью, чтоб герцог перед глазами всех пронес королевский меч и тем бы выразил, что и на будущее время он будет носить его за королем. Но епископ, заботясь о чести герцога, быстро выхватил у него меч из рук и понес сам за королем. Король отдал справедливость благоразумию и находчивости епископа, и часто потом с похвалою вспоминал о нем в разговорах со своими. Герцогу также оказал он много дружбы и приказал проводить его почти до самых Альп.

86. Но король Лотарь и королева Эмма приготовляли ему ковы, и составили искусный план взять его в плен на обратной дороге. С этим намерением, король Лотарь написал к Конраду, королю аллеманов 6, письмо следующего содержания: «Лотарь, божией милостию, король франков, желает Конраду, королю аллеманов, всего, чего только он сам себе пожелать может. Целию моих всегдашних желаний было — ненарушимо сохранять издавна существующую между нами дружбу. Так как с моей стороны она может принести для вас хорошие плоды, то я нашел полезным сделать вам одно открытие и просить об одной услуге. Знайте же, что я герцога (т. е. Гуго Капета) до сих пор считал своим другом. Когда же я узнал, что он в душе мой враг, я отказался от дружеского с ним обращения. Поэтому он поехал теперь в Рим и обратился к Оттону, чтобы [634] оклеветать меня перед ним и уговорить его к вредным замыслам против моего королевства. Постарайтесь теперь употребить всевозможные усилия и всеми мерами позаботьтесь, чтоб он не ушел. Прощайте». Вследствие того расставлены были везде лазутчики, которые должны были сторожить герцога в горных ущелиях, на скалистых тропинках и в узких проходах.

87. Королева же Эмма писала к своей матери в следующих выражениях: «Высокую императрицу Аделаиду, свою мать, приветствует Эмма, королева франков. Хотя и отдаленная от вас обширными странами, однако как дочь, я прибегаю к своей матери с мольбою о помощи. Герцог Гуго коварными ухищрениями не только отклонил от нас князей нашего государства, но старается также отдалить и моего брата Оттона (II). Для этого он поехал к нему в Рим. Чтобы он не мог хвалиться большим успехом, а на коленях прошу тебя, мать моя, чтоб этот столь опасный враг наш не был пропущен на обратной дороге. Если возможно, его следует задержать в плену, или по крайней мере не безнаказанно пропустить. Но чтоб лукавый враг не ускользнул от вас посредством своих хитростей, то я позаботилась точно обозначить вам все главные приметы его наружности». Затем следовало точное описание герцога, его глаз, ушей, губ, зубов, носа и других частей тела, а также его манеры говорить, чтоб по этим знакам могли его узнать люди, которое даже никогда его не видали.

88. Герцог, которому все это было небезънзвестно, ускорил своим возвращением. Опасаясь преследований, он изменил одежду и принял на себя вид слуги. Сам вел вьючных лошадей и ухаживал за ними; навьючивал и снимал поклажу; все принимали его за расторопного служителя, и таким образом, благодаря свой наряд и уменье подражал простолюдинам в обращеньи, он не был узнан в тех местах, которых нельзя было обойти и где ждали его шпионы. Раз только едва не был он схвачен в одной гостинице. В ней ему пришлось провести всю ночь; постель была приготовлена для него с особою заботливостью, и все его служители стояли вокруг него и прислуживали ему. Одни, на коленях, снимал с него сапоги, другие принимали снятые сапоги под сохранение, третьи, в то время как он сидел, перед ним на корточках мыли ему ноги и вытирали их концами своих одежд. Хозяин же наблюдал все это через скважину двери. Но так как его поймали, когда он подсматривал, то, чтоб он не выдал их, его позвали в комнату. Люди герцога обнажили свои мечи и угрожая пронзить его, если он издаст хотя один звук, связали ему руки и ноги и заперли. Так пролежал он скрученный и связанный до рассвета. Отправляясь опять в дорогу, рано утром, путешественники привязали хозяина к лошади и тащили [635] его за собою до тех пор, пока не вышли из опасных мест. Миновав их, они позволили ему бежать, а сами поспешно продолжали путешествие. Не менее предусмотрительности и ловкости нужно было герцогу, чтоб ускользнуть от преследований короля Конрада, сыщики которого также со всевозможными хитростями подстерегали его. Наконец, он, избавившись от столь великой опасности, возвратился в Галлию (т. е. во Францию).

89. Лотарь и Гуго знали теперь все о своих обоюдных происках, и продолжали друг с другом борьбу, не оружием, но тайными предприятиями, и с таким ожесточением, что раздор государей, продолжавшийся несколько лет, наделал много вреда общественному благосостоянию. В ту пору безбожные люди позволяли многое присвоить себе силою и притеснять бедных; слабые должны были испытать вопиющия несправедливости. Наконец, благоразумные люди обеих партий собрались на совещание и подняли громкие жалобы на то, что их государи живут в такой взаимной вражде (981 г.).

90. И они определили, чтобы приверженцы одного отправились к другому с примирительными предложениями, для того, чтобы каждый из них, расположенный предварительно миролюбием своего противника, тем легче оказался склонным к миру и раскаялся в своем разрыве. Решение это было приведено в исполнение и повело к благоприятным результатам, ибо противники позволили себя склонить к миру и опять соединились с большою любовью. Таким образом, казалось, что дружба их скрепилась снова.

91. Король, желая доставить наследство сыну своему Лудовику (V, Ленивый), просил герцога, чтобы он также принял участие в этом избрании. Герцог отвечал, с большою готовностию, что он употребит все свои старания к тому, разослал своих послов и собрал князей государства в Компьене. Там, герцог (Гуго Капет) и с ним другие князья, провозгласили Лудовика королем, и в день святой Троицы, блаженной памяти, архиепископ Реймский Адальбер возвел его в достоинство короля франков. С того времени (981 г.) было два короля, и герцог своею любезностию и разными услугами, в продолжении многих дней, старался приобрести их благоволение. Он показывал себя ревностным защитником королевского достоинства, оказывал королям совершенную покорность и обещал даже так устроить дела, чтоб они могли владычествовать сильною рукою не только над побежденными уже народами, но и подчинить непокорных. Он даже имел мысль, чтобы каждый из двух королей жил и правил в особом государстве, для того чтобы тесные границы одного государства не повредили уважению к обоим королям.

В последующих главах, от 92 до 98, наш автор, делает большое отступление по поводу плана последних Карловингов подчинить своему влиянию южную [636] Францию, или Готию, как ее называет автор, по своей любви к древним названиям. Этого же хотел и Гуго, желавший доставить каждому королю особое королевство, но Лотарь, желал обойтись без его услуг, воспользовался смертью герцога Тулузского Раймунда, и женил, на его вдове Аделаиде, женщине преклонных лет, своего сына Лудовика, едва достигшего зрелых лет. Но некто не хотел повиноваться Лудовику, предавшемуся развратной жизни; его оставила даже жена и вышла в третий раз замуж за герцога Арелатского Вильгельма; так что Лотарь был вынужден отозвать Лудовика назад, оставив свои планы на завоевание южной Франции. Последовавшая за тем смерть императора Оттона II (983 г.), и интриги его двоюродного брата Гейнриха Баварского (у нашего автора, Гецило), воспользовавшегося малолетством сына Оттона II, Оттона III (см. о том у Титмара, выше, в ст. 34 на стр. 540), доставили Лотарю возможность вознаградить свою неудачу в южной Франции покушением на Лотарингию. Смутное состояние дел в Германии, как нельзя лучше, благоприятствовало планам Лотаря, и он немедленно начал действовать.

99. В то время (т. е. по смерти Оттона II, в 983 г.), Германия собственно не имела никакого короля, потому что малолетний Оттон, (III), по причине своего нежного возраста не мог управлять, а Гецило (Гейнрих II Баварский), жаждавшему власти, князья отказали в короне. Лотарь считал это благоприятным обстоятельством для себя и задумал в другой раз сделать нападение на Бельгию (т. е. Лотарингию), чтоб подчинить ее своему владычеству: Оттона (II) не было более в живых; князья жили между собою несогласно, а королевская власть не охраняла достоинства государства.

100. В следствие того, Лотарь пригласил к себе двух знаменитых и могущественных мужей, Одо и Гериберта, и сообщил им тайну своих планов. Так как он не задолго перед тем наградил их богатыми владениями и хорошо укрепленными замками их умершего, бездетного дяди, то они объявили себя готовыми на всякую услугу, тайную или явную. Король, видя их расположение к его интересам, объявил им, что он намерен потребовать обратно Бельгию и завоевать ее силою оружия; они отвечали ему, что начало к этому должно быть сделано с Вердюна, как самого ближайшего города, и что они сами готовы осадить его, и не отступят прежде, пока он не будет взят. Потом, как скоро город будет взят и обеспечен за королем присягою жителей и заложниками, они подвинутся далее, и до тех пор будут оставаться в Бельгии, пока вся страна не будет покорена или пока все бельгийцы не объявят себе побежденными и не подчинятся королю. Король принял такое предложение и, соединив немедленно свое войско с их отрядами, повел его против Вердюна (984 г.) 7.

101. Город Вердюн расположен таким образом, что с одной [637] стороны пред ним стелется долина, и оттуда его легко можно взять; между тем как с другой стороны он неприступен. А именно, он окружен глубоким рвом, и кто переберется чрез него встречает крутые скала. Положение жителей города особенно благоприятно и по изобилию источников и колодцев, а с крутой стороны, где протекает река Маас, город богат лесом. Осаждающие приготовили, со стороны долины примыкающей к городу, разного рода военные снаряды, и осажденные не менее сделали приготовлений к сопротивлению. Восемь дней враги бились почти без перерыва. Увидев же, что соотечественники их не посылают к ним никакой помощи, и что они не в состоянии выдержать тяжести беспрерывной борьбы, жители, посоветовавшись, сдались неприятелю, прежде нежели претерпели дальнейшие бедствия осады. Таким образом, они отворили ворота города и подчинились Лотарю.

102. После того, король оставил свою жену, королеву Эмму, в городе, а сам с своим войском возвратился в Лан, позволив своим отправиться на родину. Но своею обходительностью он заставил их так полюбить себя, что они вызвались, если он хочет, повторить поход и, не заботясь о своих домашних делах и детях, продолжать войну и наступать далее. Тогда Лотарь советовался со своими, что будет полезнее: идти ли далее и подчинить всю Бельгию силою оружия, или оставаться в Вердюне и выслать посредников, чтобы переговорами склонить неприятелей на свою сторону. Он рассуждал так, что если он подчинит их мечем, и что невозможно без большого кровопролития, то в последствии он будет иметь у них мало доверия, как убийца их соплеменников. С другой стороны, если он будет ожидать, пока они добровольно возвратятся под его владычество, то можно опасаться, что такое промедление сделает неприятеля только еще упорнее.

103. Когда он подробно обдумывал все это, Теодерих, герцог Бельгии, вместе с благородным и храбрым Готфридом, сиятельным Сигфридом, и высокоуважаемыми, знаменитыми братьями Бардо и Годило и разными другими князьями выступили в поход и сделали попытку овладеть Вердюном, выгнав оттуда галлов. Посредством хитрости удалось им с отборным отрядом ворваться в квартал купцов, который, на подобие Крепости, был окружен стенами и, хотя отделялся от города Маасом, но находился в связи с ним посредством двух мостов. Туда распорядились они свезти из страны, посредством разъезжающих по всем направлениям конных отрядов, все необходимые съестные припасы. Запасы купцов также забраны были для войска. Из Аргоннского леса приказали они доставить деревья, чтобы в случае, если неприятель станет возводить извне сооружения против стен, противоставит ему равным образом свои сооружения. Из [638] древесных ветвей и ивовых прутьев было приказано плести крепкие плетни, на случай нужды ставить их на воздвигнутых сооружениях. Множество кольев велели они набить железными наконечниками и закалить в огне, чтоб ими прокалывать неприятелей. Кузнецы должны были приготовлять всякого рода метательное оружие. Собраны были тысячи канатов для различного употребления. Заготовлены щиты, чтоб можно было составить крышу для приступа, и кроме того не было недостатка и в сотнях других смертоносных орудий.

104. Узнавши о том, Лотарь был чрезвычайно рассержен и приказал опять созвать свое только-что распущенное войско, пошел с десятью-тысячами воинов к Вердюну и внезапно напал на неприятелей. Первое нападение сделали стрелки из луков. Стрелы, ручные ядра и другия метательные орудия летели градом по воздуху, так что казалось, будто они падают с облаков и выскакивают из земли. Однако неприятели защищались против такого натиска, устроив над своими головами крышу из щитов и примкнув ее к стене так, что бросаемые орудия отскакивали от нее и безвредно падали за землю. После этого первого приступа, галлы начали правильную осаду со всех сторон и окопали свой лагерь глубокими рвами, чтобы, в случае нечаянного нападения неприятелей, затруднил им доступ к себе.

105. Потом, натащили они высоких, срубленных при корне сосен, чтобы построить осадную башню. Они положили на землю четыре балки, по тридцати футов длиною каждая, таким образом, что две из них лежали на расстоянии десяти футов одна от другой, а две другия, на таком же расстоянии прикреплены были поперег первых. Заключенное таким образом пространство имело десять футов в длину и столько же в ширину, а вне его балки с обеих сторон выдавались также на десять футов. В тех местах, где балки соединялись одна с другой, поставили они, посредством воротов, четыре сваи, каждая в сорок футов вышины, которая, стоя отвесно и на равном расстоянии одна от другой, образовали высокий четыреугольник. В двух местах, именно вверху и в средине, через все четыре стороны положены били десяти-футовые, поперечная балки, которые должны были крепко связать между собою угловые сваи. От концов же балок, на которых эти сваи стояли, были проведены почти до верхних поперечин, в косвенном положении четыре подпорки и прикреплен к сваям, чтоб через это вся постройка извне получила твердость и не шаталась. На поперечные балки, которые скрепляли башню в средине и вверху, положены были толстые доски и прикрыты плетеными оградами, чтобы воины, стоя на них, могли бросать сверху на неприятеля метательные копья и камни. Когда постройка эта была готова, они хотели подвезти ее к неприятельской стене, но, страшась стрелков, стали размышлять о способе, каким образом можно бы было [639] приблизиться к неприятелю без потери. После долгого размышления действительно они изобрели превосходное средство подвести башню к стене.

106. Именно, они врыли впереди башни четыре столба страшной толщины в твердую землю таким образом, что на десять футов они сидели в земле, а на восемь футов возвышались над землею. Потом, эти столбы были связаны между собою в четырех местах сколько возможно крепкими, поперечными перекладинами, и когда перекладины эта были укреплены, за них должно было закинуть канаты. Концы этих канатов нужно было вести в сторону, противоположную неприятелям, верхнее из них прикрепить к башне, а нижнее, напротив того, соединить с упряжью волов. Эти нижнее концы следовало пустить длиннее, чем верхнее, верхнее же на более близком пространстве привязать к машине, так чтобы башня стояла между неприятелями и волами. Этим способом сделано было то, что машина на столько приближалась к неприятелю, на сколько тащили ее волы, удаляясь от них. Посредством, такого изобретения башня, под которую подложили еще катки, чтоб ее легче было привести в движение, была подвинута вперед так, что никто при этом не претерпел вреда.

107. Хотя неприятели также построили подобное же сооружение, но оно не равнялось первому ни по величине, ни по крепости. Когда оба они были готовы, воины с той и с другой стороны вошли на них. С обеих сторон сражались с величайшею ревностию, но ни одной стороне никак не удавалось принудить противников уступить. Король, приблизившись к стене, был ранен одним пращником в верхнюю губу. Это раздражило его воинов, и они сражались еще с большею горячностию. Так как неприятель, надеясь на свою башню и оружие, никак не хотел уступить, то король велел принести железные крюки. Они были привязаны на веревки и брошены на башню неприятелей таким образом, что крепко зацепились за ее поперечные балки. Потом веревки были брошены вниз, другие их подхватили и привели посредством их башню в наклонное положение очень близкое к падению. Тогда неприятели начали оставлять ее; одни с помощию перекладин скользили вниз, другие одним прыжком соскакивали на землю, многие, одолеваемые постыдным страхом, искали скрытых убежищ для спасения жизни. Увидев, что всем им угрожает опасность смерти, они униженно молили о пощаде и жизни. По приказанию победителей, противники сложили оружие и выдали его. Король тотчас же отдал приказание не делать неприятелям никакого вреда, но брать их в плен и невредимо доставлять ему. Таким образом они сделались пленниками, и без оружия представлены были королю, не претерпев никакого вреда, за исключением ран, которые они получили в битве. Они пали перед королем на колени и умоляли о пощаде. Открыто возмутившись против величия короля, они опасались теперь за свою жизнь. [640]

108. Одержавши победу, король отдал взятых в плен бельгийских князей на сохранение своим, с приказанием возвратить их опять ему, когда будет нужно. Прочему войску он позволил уйти, сам же возвратился с армиею в Лан, и там распустил своих вассалов. Пока он жил, город Вердюн оставался в его владении. Тогда Лотарь начал составлять новые планы, каким образом, наступая далее, расширить границы своего государства, так как предприятие его имело в своем начале самый лучший успех, и его счастие, предавшее ему в руки владетелей страны, заставляло его желать воспользоваться благоприятною минутою. Однако Бог, правящий судьбами людей, дал бельгийцам спокойствие и положил предел царствованию Лотаря.

109. Когда в этом же году (986), после скучной стужи зимы настала кроткая весна и, по обычному ходу вещей, воздух изменился, король Лотарь в Лане начал занемогать. На него напала болезнь, которую врачи называют коликою, и принудила его слечь в постель. На правой стороне, в нижней части желудка его мучила невыразимая боль. От пупа до селезенки и оттуда до левой стороны паха и до зада он чувствовал также сильные боли. Почки равным образом были поражены болезнию. К этому присоединилось беспрестанное побуждение к мочи и кровавые истечения. Часто у него не хватало голоса, и от времени до времени тело его цепенело от лихорадочного холода. Явились сильный шумы в желудке, беспрерывная тошнота, не удовлетворяемое побуждение к рвоте, раздутие живота и жар в кишках. По всему дому раздавались его страшные стоны. Повсюду слышны были стенания и вопли. Никто из присутствовавших не мог видеть этих страданий, не проливая слез. Так умер Лотарь, пережив Оттона (II) десятью годами, и отдал свой долг природе 37 лет спустя после того, как он по смерти отца принял правление, на 48 году с того времени, когда он от своего еще царствовавшего отца получил корону и скипетр, и на 68 году своей жизни (2 марта, 986 г.) 8.

110. Вскоре потом, с большими издержками сделаны были приготовления к великолепному погребению королевского трупа. Изготовлены были носилки, украшенные знаками королевского достоинства; тело его было одето в шелковую одежду и покрыто пурпурным, вышитым золотом и усаженном дорогими каменьями саваном. Носилки поддерживали князья его государства. Впереди шли епископы с духовенством, несшим евангелия и кресты. С ними, стеная, шли также те, которые несли его сияющую золотом и драгоценными каменьями корону, вместе [641] с другими знаками королевского достоинства. Рыцари следовали также за трупом, по их обычаю выражая жестами свою печаль. К ним примыкала остальная толпа плачущего народа. Король погребен был, как распорядился сам прежде, в Реймсе, в монастырской церкви св. Ремигия, возле места покоя его отца и матери. Этот монастырь от того города, в котором скончался король, отстоит на 240 стадий, и на всем этом огромном пространстве труп сопровождала большая и усердная толпа всего народа, выражая все знаки своей привязанности к умершему королю.

Книга четвертая.

1. После погребения Лотаря, герцог (Гуго Капет) и другие князья возвели на престол сына его Лудовика (V, Ленивого, от 896-897 г.). Все присягнули ему и свято обещали верность и послушание, а те, которые окружали его, давали ему разные советы относительно того, как бы должен поступать. Одни полагали, что он должен жить в своих дворцах и употреблять на свои услуги князей, которые будут приходить к нему, чтоб не уничтожилось уважение к королевскому достоинству, если он как бедняк будет ездить туда и сюда и искать у других совета и помощи. Притом, каждый, облеченный высоким королевским саном, должен обращать внимание на то, чтобы сила, на которую он должен будет после опереться, не заглохла в лености и бездействии. Как скоро случится что нибудь подобное, власть придет в упадок, покроется презрением и погибнет. Другие, напротив того, утверждали, что король должен оставаться при герцоге, потому что ему, как молодому еще человеку, нужно образовать себя на примере благоразумия и деятельности столь великого государя. Собственная его польза также требует, чтобы он в продолжении некоторого времени сообразовался с волею сильного, потому что без него он не в состоянии будет вполне овладеть королевскою властью; с помощью же герцога все государственные дела можно вести с силою и успехом. Король выслушал обе стороны и отложил свое решение; но посоветовавшись с герцогом, он с той же минуты сделался предан и расположен к нему всею душею.

2. Вспоминая прежния события, Лудовик стал жаловаться герцогу и некоторым из князей, в следующих выражениях: «Отец мой на смертном одре завещал мне следовать в делах государства вашему совету и руководству, обращаться к вам, мои родственники и друзья, и ничего не предпринимать без вашего ведома. Если вы мне останетесь верны, говорил он, то у меня не будет недостатка ни в богатстве, ни в военных силах, ни в других крепких опорах [642] государства. Таково и мое полное убеждение. Так как я с своей стороны вознамерился не расходиться с вами, то потому прошу у вас теперь доброго совета: ибо в вас мой совет, мое решение, мое счастие. Архиепископ Реймсский Адальбер, величайший злодей на земле, презирая власть моего отца, во всех делах держал сторону Оттона, врага франков. При его содействии Оттон напал на нас с своим войском. Вследствие его лукавства Оттон опустошил Галлию. Он дал неприятелю проводников, так что тот с своими людьми невредимо возвратился назад. Теперь, кажется, благоразумие и право требуют, чтоб он был наказан за столь великие преступления, для того, чтобы тем унять этого виновника бедствий и устрашить других злонамеренных, чтоб они не решились на подобное дело».

3. Речь эта не произвела большого впечатлила, потому что, видно было, король, раздраженный против архиепископа внушениями недоброжелательных к нему людей, несправедливо так тяжко обвинял его. Однако они отчасти с ним согласились, но на остальное не дали своего согласия, хотя так, чтоб это не слишком оскорбило короля; герцог же, не давая полного согласия на это преступное предприятие, не отказал однако в послушании королю. Совершенно увлеченный своим раздражением, король повел теперь герцога вместе с войском против епископа. Он пошел против самого его города и хотел напасть на него; однако, по совету князей, решился послать прежде переговорщиков, чтобы спросить епископа, будет ли он сопротивляться королю, или согласен в назначенное время оправдаться в обвинениях. В первом случае послы должны были ему объявить, что король немедленно осадит город и, как скоро возьмет его, уничтожить вместе с своим неприятелем. Если же он готов отвечать на обвинения, то король возьмет от него заложников и уведет их с собою.

4. Архиепископ отвечал на это: «Известно, что злые люди всегда клевещут на честных, потому я не удивляюсь случившемуся со мною. Гораздо более я удивлен тем, что знаменитые князья так легко позволили себя обмануть, и считают несомненным то, что не было исследовано судебным порядком, и на что нельзя иметь никаких доказательств. Если князья хотят исследовать дело, принятое ими на веру, то зачем требовать того с оружием и военною силою? Не должен ли я из этого заключить, что они имеют совсем другия намерения? Если речь идет о прошедших делах, то знайте, что я всегда желал добра королю. Я всегда был привержен к его роду. Выгоды князей, что совершенно справедливо, также всегда были мне близки к сердцу. Если же дело идет о настоящих обстоятельствах, то я готов повиноваться повелениям короля, дать заложников, которых он желает иметь, и не ищу никакого отлагательства, чтоб оправдаться во взведенных на меня обвинениях». Когда обе стороны договорились, [643] архиепископ дал в заложники Рагенера, воина благородного рода и очень богатого, и многих других, пока не удовлетворит короля (987 г.).

5. Король с войском отступил и отправился в Сенлис (Senlis). Там, предаваясь удовольствиям летней охоты, он однажды поскользнулся и упал, следствием чего была сильная боль в печени. Так как печень, по утверждению врачей, есть местопребывание крови, то ее потрясение имело последствием сильное кровотечение. Кровь лилась в большом количестве из носа и рта. В груди начались сильные боли, а во всем теле нестерпимый жар. Так умер он, отдав свой долг природе 22-го мая (987) и пережив своего отца только одним годом. Его смерть случилась именно в то самое время, когда архиепископ должен был явиться для ответа, а по этому и находился уже там, чтоб оправдаться и дать удовлетворение королевскому величеству. Но вследствие этого несчастного события, т. е. смерти короля, из судебного дела ничего не вышло; против архиепископа не выступило ни одного противника и не было произнесено приговора. Сам же архиепископ обнаружил большую скорбь по поводу смерти короля. Когда заботы о погребении королевского тела были окончены, оно, согласно с решением князей, было похоронено в Компьене, хотя он сам перед кончиною выразил желание быть погребенным возле своего отца. Эта было сделано с намерением, чтоб большая часть князей, страшась далекой дороги, не удалилась и не разъехалась, и чтобы тем не отстрочилось столь необходимое совещание о делах государства. Поэтому решено было, что князья прежде чем отправится домой должны собраться на совет о благе государства.

6. Совещание это начал герцог (Гуго Капет) следующими словами: «Вы созваны сюда из различных стран, по приказанию короля, чтобы исследовать обвинения, поднятые против архиепископа Адальбера, и вы с честною правдивости, как я думаю, прибыли сюда. Но блаженной памяти король, от которого вышло обвинение, расстался с этою жизнию и оставил нам дальнейшее ведение судебного дела. Если есть еще кто нибудь, кроме короля, кто отважится обвинять и имеет довольно смелости, чтоб быть противником и продолжать эту борьбу, тот пусть открыто выступить, изложит свое дело и без страха докажет свое обвинение. Если он будет говорить истину, то мы не колеблясь одобрим его слова. Но если он, как клеветник, станет выдумывать ложные обвинения, то пусть лучше молчит, чтоб не быть изобличенным в злом преступлении и не понести за то наказания».

Три раза громко сделан был вызов, чтоб выступил обвинитель, и три раза все присутствовавшие отказались от того.

7. По этому герцог стал опять говорить: «Так как не является обвинителя, и вместе с тем уничтожается самое обвинение, то [644] архиепископ, как человек благородного рода и признанной высокой мудрости, должен получить первое место. Оставьте же совершенно против него подозрение и оказывайте ему все почести, как верховному епископу. Уважайте этого знаменитого человека и славьте его правдивость, его мудрость и благородное происхождение. Ибо какую кому пользу может принести питать подозрение, когда он перед публичным судом не мог доказать его ни одним словом»? Затем герцог с согласия прочих князей передал архиепископу почетное дело руководить совещанием о благе государства, потому что он был особенно опытен в божественных и человеческих делах и одарен был более всех других убеждающею силою красноречия.

8. Тогда архиепископ выступил с герцогом на средину собрания и сказал: «После того как наш благочестивый король переселился в царство бесплотных духов, а я вследствие благосклонности герцога и прочих князей оправдался в обвинениях взведенных против меня, то я и займу свое место, чтобы дать совет о том, в чем теперь нуждается государство. Далека от меня мысль предложить что нибудь, что не имело бы целию общественного блага. Я требую всеобщего совещания, потому что желаю споспешествовать благу всех. Так как я вижу, что здесь присутствуют не все князья, благоразумие и заботливость которых должны участвовать в делах государства, то мне, кажется, что избрание короля должно быть отложено на некоторое время, с тем, чтобы в определенный день собрались все, и каждый тогда мог высказать хорошо обдуманное мнение и тем споспешествовать общему благу. Поэтому вам, заседающим здесь на совете, я делаю предложение, дать вместе со мною клятву герцогу и всенародно обещать ему ничего не искать и ничего не предпринимать относительно избрания короля до тех пор, пока мы опять здесь не соберемся и все вместе не посоветуемся об избрании государя. Очень важно, чтоб известное время употреблено было на размышление, и чтобы каждый рассмотрел дело со всех сторон и старательно обдумал свое намерение». Предложение это одобрительно принято было всем собранием. Они дали герцогу клятву, назначили время возвращения и общего собрания и разошлись.

9. Между тем прибыл в Реймс Карл (Лотарингский), брат Лотаря и дядя Лудовика, и обратился к архиепископу с следующими словами относительно престолонаследия: «Всему свету известно, достопочтенный отец, что по праву наследства я должен наследовать брату и племяннику. Хотя мой брат и отстранил меня от власти, однако природа не лишила меня того, что принадлежит человеку. Я родился на свет со всеми членами, которые должен иметь человек, желающий достигнуть какого нибудь сана. В качествах, которых преимущественно ищут в соискателях престола, а именно, в благородстве происхождения и отважном мужестве, у меня также нет недостатка. Зачем-же теперь, [645] когда нет уже моего брата и умер племянник, и когда после них не осталось детей, я изгнан из тех земель, которые, как никто не сомневается, принадлежали моим предкам. Мой отец оставил двух сыновей, моего брата и меня. Мой брат захватил власть над всемгосударством и не дал мне ничего. Я был подданный моего брата и служил ему не менее верно, чемдругие. С того времени ближе всего моему сердцу было благополучие моего брата. Куда теперь я несчастный, оставленный всеми, должен обратиться, когда пали все опоры моего дома? К кому, кроме вас, взывать мне, которому отказано во всякой помести? Кто, кроме вас, может помочь мне восстановить честь моих предков. О если-бы мне и моей судьбе сужден был честный конец! Ибо в этом унижении, чем могу я быть, как только позорищем толпы? Будьте милосерды! Имейте сожаление ко мне, так несправедливо преследуемому судьбой»!

10. Когда Карл окончил свои жалобы, архиепископ, не колеблясь в своем решений, дал ему следующий ответ: «Ты издавна был предан людям клятвопреступным, церковным грабителям и другим злодеям, идаже теперь не хочешь их оставить; как же ты можешь надеяться с такими помощниками достигнуть трона»? Карл возразил на это, что он не может оставить своих, а скорее должен стремиться приобрести новых друзей. Тогда архиепископ подумал в сердце своем: «Он и теперь, когда лишен всякого сана, задушевный друг всех дурных людей и никаким образом не хочет от них оторваться, какое же несчастие было-бы для всех благомыслящих, если-бы избрание князей возвело его на трон». Вследствие того он отвечал Карлу решительно, что без согласия князей он ничего не может сделать в этом деле и Карл оставил его.

11. Обманутый в своих надеждах относительно трона, Карл полный прискорбия отправился назад в Бельгию. С другой стороны, давшее клятву галльские князья в назначенное время собрались в Сенлис. Когда они сошлись на совещание, архиепископ по знаку герцога начал говорить следующим образом: «С техпор как блаженной памяти король Лудовик, не оставив детей,похищен был с земли, мы должны были самым старательным образом обдумывать, когопризвать на его место кправлению, чтоб государство, лишенное своего правителя не пришло в упадок чрез небрежение. Вследстиетого мы недавно считали сообразным с целиюотложить это дело, чтобы каждый имелвозможность здесь,на общем совещании, высказать, что ему Бог пошлеть на душу, и чтобы, когда все объявят свои мненияиз них можно было вывести результаты всего совещания. Так как мы опять для этого собрались сюда, то должны честно и осторожно предостеречь себя, чтобы ни ненависть не возмущала спокойного размышления, ни излишнее пристрастие не омрачило пред нами истины. [646] Известно, что Карл имеет приверженцев, которые по происхождению считают его достойным трона. Но на подобные доводы мы возражаем, что трон не приобретается наследственным правом, и что никто не может быть избран в короли, кого кроме благородства происхождения не просвещает также и мудрость души, кого правдивость не делает твердым, и великодушие сильным. Мы читаем в летописях, как государи из знаменитых домов, вследствие неспособности, теряли свое достоинство, и им наследовали другие, отчасти из равно высокого, а отчасти из незначительного рода. Но какое достоинство может быть приписано Карлу, которого право притом не перешло к нему по прямой линии, и который изнежился в бездеятельности, который наконец мог так унизиться, что не стыдился служить чужеземному королю (т. е. германскому) 9 и женился на женщине из рыцарского сословия, неравной ему по рождению? Как может великий герцог потерпеть, чтобы дочь собственного его вассала была королевою и владычествовала над ним? Как может поставить выше своего звания женщину, которой равные и даже лучшие по рождению преклоняют пред ним колена и руки свои кладут под его ноги? Обдумайте хорошо дело и вы увидите, что Карл более по своей собственной, нежели по чужой вине унижен. Позаботьтесь о благе государства и предохраните его от несчастия. Если вы хотите погубить страну, тогда вы можете избрать Карла. Но если вы хотите ее осчастливить, то коронуйте знаменитого герцога Гуго. Берегитесь поэтому, чтобы склонность к Карлу не ввела кого нибудь в заблуждение, и чтобы нерасположение к герцогу не отвратило кого от общественного блага. Ибо если вы хотите доброго князя порицать, то какое вы имеете право одобрять дурного? Если-же вы хотите хвалить дурного, то как можете вы в таком случае пренебрегать добрым? Но как гласит в подобных делах изречение божества? Горе, говорит оно, тем, которые злое добрым, и доброе злым называют, которые из мрака свет, а из света мрак делают (Ис. V. 20).

«Выбирайте поэтому вашим государем герцога, который уже так высоко поставлен своими делами, благородным родом и могуществом. В нем вы найдете верного защитника не только государства, но и благосостояния каждого отдельно. По великой доброте своего сердца он будет вашим отцом. Кто прибегал к нему когда нибудь и не нашел у него помощи? Кто, кого оставили собственные родственники, не возвратил через него своих прав»?

Когда архиепископ подал таким образом свой голос и все его одобрили, герцог единогласно был возведен на трон. В [647] Нойоне он был коронован архиепископом и другими епископами, и первого июня 10 сделался королем галлов, бретонцев, дагеров 11, аквитанцев, готов, испанцев и васков. Окруженный князьями своего государства, он, как то делают короли, отдавал приказания, издавал законы и с большим успехом устраивал все и заботился обо всем; так как ему все удавалось, то чтоб быть достойным своего счастия, он старался как можно более быть благочестивым. Желая оставить после смерти своей признанного наследника государства, он совещался о том с князьями, и посоветовавшись с ними, обратился, сначала через посредников, а потом в Орлеане лично, к архиепископу Реймсскому, с просьбою о возведения сына его Роберта в королевское достоинство. Архиепископ отвечал, что нельзя избирать двух королей в одном году. Тогда герцог тотчас же показал письмо, которое он получил от Борреля, герцога Испании, лежащей по сю сторону Пиринеев (т. е. южной Франции), в котором тот просил его о помощи против варваров (т. е. мавров). Боррел извещал, что неприятель почти уже совершенно завоевал часть Испании, и что если в течении десяти месяцев не придет из Галлии помощь, то вся страна должна будет подчиниться варварам. Поэтому Гуго желал, чтоб был выбран другой король для того, чтобы в случае, если один погибнет на войне, войско было обеспечено на счет другого предводителя. Кроме того легко могло бы случиться, что если король падет и отечество останется без верховного главы, между князьями явится раздор: злые притеснят добрых и весь народ попадет в рабство.

13. Архиепископ, убедившись в справедливости таких доводов, согласился с желаниями короля. И так как тогда на праздник Рождества Господа нашего, для торжества королевского коронования, собраны были князья государства, то, с согласия франков, он торжественно облек, в церкви св. Креста, Роберта, сына Гуго, пурпуром, короновал его и поставил королем над всеминародами запада, от Мааса до Океана (1 января 988 г.). Роберт был человекчрезвычайной деятельности и столь великого ума, что не только отличался во всехискусствах военного дела, но считался также глубоко сведущим в божественных и церковных законах. Он ревностно занимался свободными искусствами 12, присутствовал в собраниях епископов и рассматривал и решал с ними церковные и судебные дела. [648]

План первого Капетинга вмешаться в дела южной Франции не осуществился, потому что во время самой коронации Роберта Карл Лотарингский, дядя последнего Карловинга, появился в пределах Франции с оружием в руках и начал войну с Гуго Капетом, которая продолжалась слишком три года, от 988 до 991 г. Автор посвящает целых 24 главы, от 14 до 38, на описание первых успехов Карла Лотарингского и неудачных попыток Гуго Капета вытеснить соперника из Франции. Карл Лотарингский, при помощи своих друзей и подкупа, успел в начале 988 г. овладеть Ланом и захватить в плен архиепископа того города Адальбера. Гуго Капет, зимою и весною, подступал к Лану, но без всякого успеха должен был отступить; только Адальберу удалось бежать из заключения. Между тем в начале 988 г., умер друг Капетингов, архиепископ Реймский Адальбер. Искателем его места явился Арнульф, младший брат Лудовика V Ленивого, и следовательно племянник Карла Лотарингского. Успев обмануть Гуго Капета притворною ненавистью к дяди, он получил из его рук архиепископство Реймское, дав королю клятву в верности, и в том же году тайно пригласил к себе Карла Лотарингского и выдал ему Реймс и Соассон. Таким образом, к концу 988 года, благодаря измене Арнульфа, своего племянника, Карл владел тремя важными городами Франции и имел на своей стороне первостепенного архиепископа в государстве.

Тогда Гуго Капет решился собрать все свои силы для последней борьбы с соперником и сосредоточил против него армию в 6000 человек. Карл мог ему противопоставить всего четырехтысячное войско, но тем не менее выступил против неприятеля в открытое поле, имея в виду на случай неудачи укрыться за городскими стенами. В начале 989 г., Гуго Капет, опустошив предварительно все окрестности Лана, направился к стенам города.

38. Король Гуго, приблизившись к городу Лану, увидел войско своего противника, расположенное в боевом порядке. Поэтому он разделил свои силы на три отряда, чтоб собственная многочисленность не затрудняла его, и чтобы можно было употребить в дело каждого человека. Передний отряд должен был начать нападение; второй назначался для помощи, если поколеблется первый, чтобы возобновить его силы. Третий же поставлен был для сбора добычи. Когда все таким образом было устроено, первый отряд, с поднятыми знаменами, под предводительством самого короля пошел на неприятеля. Оба другие отряда оставались в назначенных им местах и ожидали, когда наступит их время.

39. Карл выступил против них с четырьмя-тысячами человек, призывая всемогущего Бога, чтоб Он оказал защиту его небольшому войску против превосходных сил неприятеля и показал, что не должно полагаться на число сражающихся и не следует унывать с немногими. Арнульф (архиепископ Реймский) сопровождал его и увещевал своих людей держаться мужественно, наступать в порядке сомкнутыми рядами, и не сомневаться в победе, которую Бог им дарует. Если они, говорил он, мужественно выдержат нападение, то скоро одержат славную победу. Оба войска шли вперед, пока не стали лицом друг к другу, и только тогда остановились в нерешительности. С обеих сторон были немаловажные опасения: Карл боялся, что силы [649] его недостаточны; а короля упрекала совесть за то, что он сделал несправедливость, отняв у Карла его наследственную корону и присвоив себе королевское достоинство. Таким образом, обе стороны остановились и не трогались с места. Наконец, князья дали королю благоразумный совет, переждать некоторое время, и только тогда начать битву, когда неприятель станет отступать; если же никто на него не нападет, то и самому отступить. Но Карл решился на то же самое, и так как, оба войска продолжали стоять, то оба вместе и отступили. Король повел свое войско домой, а Карл возвратился назад в Лан.

40. Между тем прибыл к королю некто Одо, которому хотелось получить во владение Дре (Dreux), и притворился очень огорченным, что королю не представляется никакой надежды взять Лан, потому что осадные орудия не могли быть употреблены в дело, а войско не доверяет собственным силам, город же по своему неприступному положению не боится штурма. Король, приведенный в большое уныние, просил помощи Одо, обещал ему щедрую награду, если он соберет войско и овладеет городом, и в случае успеха дал слово исполнить всякое его желание. Тогда Одо объявил, что он немедленно нападет на Лан и возьмет его, если только получит от короля замок Дре. Король, пылая жаждою победы, отдает ему, по его просьбе, то место, и веря обещаниям уступает замок в торжественном собрании, а Одо с своей стороны обязывается в непродолжительном времени завоевать королю потерянный город. Затем Одо немедленно отправился в дарованный ему королем замок, приказал обитателям замка присягнуть себе в верности и поселил в нем множество других людей, на которых он мог вполне положиться. В последствии времени он действительно оказал королю важные услуги; но настоящее его обещание осталось без последствий, потому что Лан еще ранее предан был изменою, и непредвиденные обстоятельства дали делам другой оборот.

41. Именно, Адальбер, епископ Лана, который был взят Карлом в плен, но убежал из темницы, употреблял с тех пор все свое остроумие, чтобы изобрести средство отомстить за себя, захватить Лан в свою власть и взять в плен Карла. С этою целию посылает он к Арнульфу искусных посредников и приказывает им предложить ему с своей стороны дружбу, верное послушание и помощь, под темпредлогом, что он желает с ним, как с своим архиепископом, примириться; ему тяжело, продолжал он, думать, что его называют отступником и перебежчиком, потому что он, присягнувши раз Карлу, оставил его; он желает, если возможно, очистить себя от этого упрека, хочет возвратиться к его высочеству и желает приобрести благоволение Карла, как своего государя. По этому пусть [650] архиепископ назначить место, где он мог бы с ним встретится. Арнульф, не предвидя обмана, принял лживых посредников, и как людей, принесших ему добрую весть, почтил их всеми знаками дружбы. В своей радости он назначил немедленно место для встречи и переговоров. Посланные, в восторге, что обман удался им, уведомили обо всем своего господина. Тот, убедившись, что его ложь нашла себе хороший прием, заключить из того, что и для более смелой хитрости можно ожидать успеха. Встреча произошла на условленном месте. Оба приветствовали друг друга обьятиями и поцелуями. Взаимные изъявления дружбы казались столь искренними, что никому не могло придти в голову, что все это только одно притворство и обман.

42. Когда они наконец довольно наобнимались и нацеловались, Адальбер, исполненный коварства стал говорить простосердечному архиепископу: «Оба мы постигнуты одним и тем же несчастием и одинаким бедствием, поэтому мы должны поступать по общему плану в одной мысли. Недавно, мы оба впали в немилость, вы — у короля, я — у Карла, и поэтому вы теперь приверженец Карла, а я приверженец короля. Карл имеет к вам, а король ко мне, самое полное доверие. Если вы теперь устроите мир между мною и Карлом, то в замен того и вас не минует милость короля. Это не трудно будет привести в исполнение. Поговорите с Карлом и замолвите перед ним за меня доброе слово. Было бы хорошо, если бы вы могли уверить его, что на будущее время я сохраню ему верность. Если же он станет по прежнему сомневаться, то скажите ему, что он может выучить от меня в этом клятвенное обещание. Возвратив мне епископский престол, пусть он прикажет принести кости святых, и я на них готовь ему во всем поклясться. Если он удовольствуется этим, и отдаст мне назад епископство, то вы можете расчитывать на милость короля. Мой язык и моя рука могут или водворить мир, или укоренить раздор. Я переговорю с королем, и объясню ему, какую он может получить из всего этого пользу не только для себя, но и своего потомства. Я расскажу ему, как Карл перехитрил вас, буду утверждать, что вы им обмануты, как человек простосердечный, и представлю ему в живых красках, как вы в том раскаиваетесь. Король имеет ко мне доверие и охотно всему поверит. Если мы оба исполним все это, то нам обоим будет хорошо, и кромe тогоявится и другая выгода. Как скоро вы примиритесь с королем, а я с Карлом-то мы можем быть полезны и другим. Но сказанного довольно; пусть теперь дело докажет, правду ли я говорил». Они скрепили свои переговоры вторичными поцелуями и расстались.

43. Арнульф отправляется к Карлу и хвалит ему Адальбера, коварства которого он не мог постигнуть; говорит, что этот человек [651] будет ему очень полезен, и уверяет, что он сдержит свое слово. Так как он сам не имел никакого подозрения, то ему удалось уничтожить все подозрения и у дяди. Карл позволяет своему племяннику склонить себя, обещает сделать все, и не отказывается под теми условиями возвратить епископство Адальберу. В то время, как у Карла искренно идут такие разговоры, Адальбер условливается с королем, как взять город, а Карла вместе с Арнульфом захватить в плен. Он сообщает ему, с какою хитростию было им ведено дело, и возбуждает тем в Гуго большую радость и положительную надежду опять захватить Лан в свою власть. Вскоре потом, Арнульф отправляет послов к Адальберу и уведомляет его, что Карл дарует ему всю свою милость, примет его в Лане самым почетным образом и тотчас же восстановит в его епископстве. Потому пусть Адальбер не медлит, и приезжает как можно скорее, чтобы лично убедиться в обещанной ему милости.

44. Адальбер, поэтому приглашению, немедленно отправился на место, куда звали его Карл и Арнульф. Он был принят ими с большим радушием и нашел их в большой радости. О прошедших несогласиях упомянуто было слегка и в немногих словах. За то тем более распространялись они о том, как тверда должна быть отныне между ними дружба. Часто возвращались к рассуждению о том, какая великая польза произойдет, если они будут сохранять верно дружбу, сколько будет славы, чести, силы и безопасности. Они говорили также и о том, что теперь в непродолжительном времени их партия приобретет силу, и враги совершенно погибнуть. Ничто не может тому воспрепятствовать, если только Бог не воспротивится им. В случае достижения их цели, государству еще раз удастся приобрести честь и славу и придти в цветущее состояние. Переговорив таким образом, они подтвердили свои обязательства один другому клятвою и разошлись, Адальбер спешит к королю и рассказывает, что он сделал. Тот все одобрил и обещал, если Арнульф придет к нему, допустить его к себе, выслушать его оправдание и опять, по прежнему, возвратить ему свою милость, если он оправдается во введенных против него обвинениях. Адальбер уведомил о том архиепископа, уверил его, что король к нему благосклонен и милостиво расположен, что он охотно выслушает его оправдание и без дальнейших околичностей возвратит ему свою милость. Потому пусть архиепископ поспешает и как можно скорее оправдается пред королем. Пусть он отправится к королю, чтоб происки злых людей не расстроили этого дела. Таким образом оба они явились к Гуго.

45. Арнульф был допущен до короля, который и принял его, поцеловавшись с ним. Он хотел сказать что-то в свое оправдание, но король возразил, что ему достаточно того, что он отказывается [652] от прежнего своего поступка, и по крайней мере отныне будет сохранять к нему ненарушимую верность; что он, король, знает очень хорошо, как Карл напал на него, как архиепископ только вследствие величайшего принуждения должен был на некоторое время оставить партию короля и совершенно против воли держать сторону дяди. Но так как это прошлое и не может быть исправлено, то архиепископ должен по крайней мере старательно заботиться о том, чтоб доставить хоть какое нибудь вознаграждение за потерю города. Если он не может опять получить города в свое владение, как он прежде им владел, то пусть он побудит по крайней мере Карла к тому, чтобы он признал свои завоевания владением, полученным от короля. Арнульф обещал сделать все это и многое другое, как скоро король возвратить ему свою милость и окажет ему при своем дворе архиепископские почести. Король дал свое согласие и повелел оказывать Арнульфу при дворе подобающее ему уважение. Вследствие того Арнульф в тот-же самый день сидел за столом по правую сторону от короля, между тем как Адальбер поместился по левую сторону от королевы. После того архиепископ удалился и уведомил Карла, как король был к нему милостив. Он рассказал также, какие великие почести король ему оказывал и хвалился благосклонностию его к себе. С того времени он заботился о примирении своего дяди с королем и о восстановлении между ними хороших отношений.

46. При таких обстоятельствах, Адальбер, оставив короля, прибыл к Карлу и был принят в Лане с большими почестями. Люди его, которые убежали из города, возвратились к нему. Они устроили опять его дом, как он прежде был, не питали никаких опасений, и надеялись скорого мира. Адальбер посещал духовных, которые прежде состояли под его управлением, утешал их, уверял в своем благоволении и увещевал не отпадать от него. Когда он достаточно уговорился со своими, Карл потребовал от него ручательства в верности и в безопасности города. Он говорил ему следующим образом: «Господь Бог милосерд во всех делах своих, и даже тогда, когда он наказывает, высказывается его милосердие. Потому я охотно признаю, что по его праведному суду я был прежде отвержен, а ныне опять принят в его милость. Я верю, что овладел этим городом по его праведному определению, и от его благости ожидаю всего остального. Я не сомневаюсь, что и вы и этот город возвращены мне Богом. И так как вы возвращены мне Богом, то я хочу вас теперь навсегда привязать к себе. Вот — святыня; положите на нее вашу правую руку и клянитесь в верности против всякого. Никто не должен быть исключен, если вы хотите быть моим другом». Адальбер, полный уверенности достигнуть скоро целисвоих желаний, обещает все, чего от него требуют. Он простирает свою [653] правую руку на святыню и не страшится присягать, как того требуют от него. Тогда все противники ему вполне доверились. Никто против него не питал подозрений; он был призываем ко всем делам; распрашивал об укреплении города и давал свои советы; осведомлялся о всем и принимал участие во всех совещаниях. Никто не проник его, и истинные его намерения оставались скрытыми.

47. Хорошо ознакомившись с делами Карла и его партии и уверившись, что никто более не питает против него подозрений, он начал придумывать разные хитрости, чтобы опять захватить город, а Карла взять в плен и выдать королю. С этим намерением вступал он часто в разговоры с Карлом и показывал все более к нему преданности. Он предлагал, если это будет считаться нужным, новою клятвою еще теснее обязать себя и умел вести дело с такою хитрою осторожностию, что его предательство оставалось прикрытым самым непроницаемым покровом притворной верности. Однажды вечером (29 марта, 991 г.) случилось, когда он весело сидел за столом, что Карл, некоторое время быв погруженным в размышлениях, подал ему золотую чашу, накрошивши в нее хлеба и наливши вина, с следующими словами: «Сегодня вы, сообразно с предписаниями церкви, освящали пальмы и древесные ветви и давали святые благословения мирянам, а меня приобщили святых таин; так как теперь наступает день страдания Господа и Спасителя нашего, Иисуса Христа, то я предлагаю вам эту достойную вашего сана, наполненную хлебом и вином чашу, не обращая внимания на клеветы наушников, которые утверждают, что вам не следует верить. Осушите эту чашу в знак того, что вы мне верны и останетесь верны вперед. Но если у вас нет намерения остаться верным, то воздержитесь от чаши, не идите по ужасным стопам Иуды Предателя». Когда Адальбер возразил на это: «Дайте чашу, я осушу ее без страха»! Карл потребовал, чтоб он еще прибавил слова: «и останусь вам верен». — «и останусь вам верен», сказал тот поднося чашу, «а если не буду, то пусть погибну как Иуда». В продолжении стола он еще много говорил проклятий подобного рода против себя. Между тем наступила плачевная ночь, которая долженствовала быть свидетельницею его предательства. Общество отправилось на покой; думали спать до ясного дня. Когда Карл и Арнульф заснули, Адальбер, помня о своей измене, похитил мечи и другое оружие при их головах и спрятал его. Потом позвал привратника, который ничего не знал о его умысле, и приказал ему бежать к одному из своих и поспешно привести его туда, обещая между тем сам охранять двери дома. Когда привратник ушел, Адальбер, держа под платьем меч, стал посреди ворот. Вскоре потом собрались люди, которые были посвящены в тайну и были им впущены. Карл и Арнульф покоились еще, [654] погруженные в утренний сон, когда внезапно враги ворвались толпами. Они просыпаются, видят неприятеля и вскакивают с постелей; хотят схватиться за оружие, но не находят его и спрашивают, что значить нападение этих людей. Адальбер отвечает: «Недавно вы отняли у меня этот замок и принудили меня оставить его изгнанником, но теперь вы в свою очередь, только другим образом, должны быть отсюда изгнаны. Я получил тогда свободу, вы же должны будете подпасть под чуждое владычество». Карл сказал ему: «Неужели ты, о епископ, не припоминаешь вчерашнего ужина? Неужели тебя не удерживает страх перед божеством? Считаешь-ли ты за ничто свои клятвы? За ничто, только что вчера еще произнесенные проклятия»? С этими словами он бросился как исступленный на врага, но вооруженные люди окружили его, бросили на постель и завладели им. Точно также был схвачен и Арнульф, и оба они были засажены в ту же самую башню. Двери ее заперли засовами, цепями и ключами, и приставили к ней стражу. Жители города были испуганы и разбужены воплями женщин и стенаниями детей и прислуги, громко возносившимися к небу. Те, которые держали сторону Карла, тотчас же пустились бежать. Однако они ушли только с трудом, ибо Адальбер приказал запереть ворота города, чтоб захватить всех, кого считал своими врагами. Их искали, но никого не нашли. При этом они увели с собою также и двухлетнего сына Карла, носившего одно имя с отцом, и таким образом избавили его от неволи. Епископ посылает тогда со всею поспешностию к королю в Сенлис известить, что город, который он недавно потерял, опять завоеван, Карл с женою и детьми взят в плен и даже схвачен архиепископ, найденный между врагами; пусть король приходит с таким числом войска, какое у него есть на лицо, не теряя времени на сбор его, но послав только по соседству, ко всем, кому он доверяет, приказание следовать за ним сюда. Прежде всего, пусть он сам поспешно идет, хотя бы даже и с немногими.

48. Король собирает в торопях сколько у него было войска и немедленно идет в Лан. Достигнув города и принятый здесь с королевскими почестями, он осведомляется о благосостоянии верных ему, о способе и средствах, которыми был завоеван город и противник взят в плен, и узнает все. На следующий день собраны были граждане и от них потребовали, чтоб они присягнули королю. Видя себя захваченными и в чуждой власти, они обещают послушание и дают Королю присягу в верности. Озаботившись о безопасности города, король возвращается с пленными врагами в Сенлис. Здесь он созывает своих на совещание и спрашивает их мнения.

49. Некоторые полагали, что у Карла, как у человека важного и знатного из королевского рода, следует взять в заложники всех [655] сыновей и дочерей, а от него самого потребовать клятвы, которою бы он обязался королю никогда не делать притязаний на трон Франции и запретить то в духовному завещании и своим детям. Затем, полагали они, он должен быть выпущен на свободу. Напротив того, другие были того мнения, что человека такого знатного и столь древнего рода нельзя скоро выпускать на свободу; скорее король должен держать его под стражею до тех пор, пока будет видно, кто недоволен его заключением. Тогда можно будет увидать, достаточно-ли значительна по своему числу, важности и по своим предводителям его партия, чтоб на нее стоило смотреть, как на открытых противников короля франков, или же за Карла выступают только незначительные люди. Если о судьбе Карла будут сожалеть только немногие и притом незначительные люди, тогда, думали они, его нужно держать в заключении; но если поднимется много и значительных людей, тогда они советовали выпустить его на свободу под вышеприведенными условиями. Сообразно с этим, Карл с женою своею Аделаидою, сыном Лудовиком и двумя дочерьми, из коиходна называлась Гербергою, а другая Аделаидою, а также и с своим племянником Арнульфом, заключена был в темницу (30 марта, 991 г.) 13.

Собственно заключением Карла Лотарингского и архиепископа Арнульфа автор кончает свою хронику, и все остальные главы IV книги заняты событиями, относившимися лично к нему самому или к его покровителю Герберту (папа Сильвестр II), который, как приверженец новой династия и воспитатель молодого короля Роберта, был назначен архиепископом Реймсским на место низверженного Арнульфа.

Монах Рикер.

Historiarum libri IV. Книга IIІ, 67-110, IV, 1-49.


О Рикере и его сочинениях см. ниже ст. 41 и к ней примечание


Комментарии

1. Содержание предъидущих двух книг и начало третьей до 66 главы, см. выше, в ст. 86, на стр. 688.

2. Автор везде держится древних названий стран, как оне именовались во времена Юлия Цезаря; так Францию он называет не иначе, как Галлиею, и под Бельгиею у него должно разуметь Лотарангию.

3. Лотарь, король Франции, был сын Лудовика IV Заморского, и отец Лудовика V, последнего Капетинга во Франции (954-985 г.).

4. Сына Гуго Великого, и в последствии короля Франции, с 987 г.

5. В тексте пропуск.

6. Т. е. Бургундскому. См. об этой особенности нашего автора выше, на стр. 625, ссыл. 2. Конрад был сын Рудольфа II Бургундского и Итальянского короля; Эмма же родилась от первого брака его сестры, знаменитой Аделаиды, с Лотарем II, королем Италии; см. Родослов. таб. № 2.

7. Описание этой воины, в 984 г., сделано автором с такою обстоятельностью, что мы не имеем ничего подобного для военной истории этой отдаленной эпохи средних веков. Автор рисует нам с величайшими подробностями все средства ратного дела в конце X столетия.

8. Все эти числа неверны, потому что Лотарь родился в 941 г., пережил Оттона II только тремя годами, и по смерти отца, Лудовика Заморского, правил всего 32 года.

9. Лотарингия принадлежала немецким королям, и потому Карл был их вассалом, еще с 977 г.

10. Вероятнее, 1 имя 987 г., потому что Лудовик V умер 22 мая, и одной недели было бы недостаточно для описанного автором времени.

11. Вероятно, данов, т. е. нормандцев.

12. Он был учеником знаменитого Герберта.

13. Автор в этом месте прерывает свою хронику (см. извлечение из ее из четырех книг, выше в ст. 36 и 40), доведенную им до плена Карла Лотаринг, и архиеп. Арнульф, заключенных Гуго Капетом, и обращается к одному небольшому событию собственной жизни, которое служит для нас единственною характеристикою лица писателя и в месте рисует нравы той эпохи (см. след, статью).

(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том II. СПб. 1864

© текст - Стасюлевич М. М. 1864
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Станкевич К. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001