ПРОКОПИЙ ИЗ КЕСАРИИ
ВОЙНА С ГОТАМИ
КНИГА VII
|1| 21. На следующий день, созвав всех готов на собрание, Тотила сказал следующее: «Я пригласил вас сюда, мои сотоварищи по оружию, не для того, чтобы произнести перед вами речь с какими-либо новыми увещаниями и советами, неизвестными вам, но чтобы сказать вам то, что я лично не раз говорил вам, что вы охотно выслушивали и что [317] принесло |2| нам великие блага. Не отнеситесь же поэтому к настоящему |3| моему увещанию, как к ничего не стоящему. Не может получиться пресыщения от слов, ведущих к благополучию, если даже кому покажется, что он тяготится многословием: ведь не стоит отказываться от блага, проистекающего из |4| них. Я утверждаю, что еще недавно, когда у нас было двести тысяч собранных вместе воинственных бойцов, когда были у нас огромные богатства, было такое изобилие оружия и коней, какого только можно было пожелать, было большое количество разумнейших старейшин (а это для воюющих является вещью крайне полезной), имея все это, мы были побеждены семью тысячами греков, потеряли власть и все |5| остальное позорнейшим образом. Теперь же нам, доведенным до ничтожного числа, голым и жалким и неопытным во всем, удалось победить врагов, которых было больше |6| двадцати тысяч. Говоря кратко, вот все, что было. А причину всего, что случилось, я вам, хоть вы это и сами знаете, сейчас укажу: дело в том, что прежде готы, меньше всех других людей обращавшие внимание на справедливость, и по отношению друг к другу и по отношению к своим подданным, римлянам, совершали много безбожного; вполне естественно, что бог, разгневанный этим, вместе с нашими врагами пошел |7| на них войною. И поэтому-то мы, и числом, и доблестью, и всем остальным военным снаряжением намного превосходившие своих противников, все же были побеждены некоей таинственной и менее всего постижимой силой. Итак, сохранить добытые блага зависит от вас от самих, если, конечно, |8| вы сохраните свою справедливость. Если же вы этому измените и станете другими, то и со стороны бога тотчас все |9| станет вам враждебным. Ведь на войне он помогает не какому-либо определенному роду людей, не природным качествам того или другого племени, но тем, кто больше других чтит слово справедливости. Для него нет никакого труда полученные |10| вами блага перенести на других. Для человека в мыслях должно быть только одно: «да не совершит он неправды»; |11| для бога же все является возможным и совершимым. Поэтому я утверждаю, что вам следует всячески придерживаться справедливости и по отношению друг к другу и по [318] отношению к своим подданным. А это значит то же, что сказать — сохранять навсегда счастливую жизнь».
|12| Вот что сказал Тотила готам. Затем, созвав римских сенаторов, он много упрекал их и наговорил им много обидных слов за то, что они, несмотря на то, что действительно видели много хорошего от Теодориха и Аталариха, всегда привлекались ими к исполнению всех важнейших должностей и к участию в государственном управлении, награждались великими богатствами, все же враждебно относились по своему неразумию к своим благодетелям, готам, на собственное несчастие решились на отпадение, чего они никогда не должны были делать, и призвали греков на свою родину, |13| внезапно став своими же собственными предателями. Он стал их спрашивать, какое зло они когда-либо испытали |14| от готов? Затем он заставлял их сказать, что хорошего видели они от императора Юстиниана? Он сам перечислял по порядку все: право занимать почти все высшие должности он у них отнял, так называемым логофетам дал над ними право телесного наказания, требуя у них отчетов за все то управление, которое им было поручено при готах; наконец, всеми правдами и неправдами их заставляли платить грекам государственные налоги во время войны, ничуть не меньшие, чем во время мира. В своей речи он упомянул еще о многом другом, в чем свойственно раздраженному владыке упрекать |15| своих порабощенных слуг. Наконец, показав им Геродиана и предавших ему город исавров, он сказал: «Вы, выросшие и воспитавшиеся вместе с готами, до этого дня не хотели нам дать даже самого пустого места, эти же впустили |16| нас в самый Рим и Сполецию. Поэтому вы будете на положении рабов, эти же, будучи друзьями готов, естественно, став им близкими, будут в дальнейшем нести те должности, |17| которые вы несли прежде». Слушая это, патриции хранили молчание. Только Пелагий не переставал умолять Тотилу за людей, павших с высоты и находящихся в бедствиях, пока он, обещав оказать им милосердие, не отпустил их.
|18| Затем он послал Пелагия и одного из римских риторов, по имени Феодора, послами к императору Юстиниану, связав их самыми страшными клятвами, что они будут [319] действовать в его пользу и будут стараться возможно скорее |19| вернуться в Италию. Он поручил им всеми силами добиваться мира у императора, чтобы он не был принужден, уничтожив до основания весь Рим и погубив всех сенаторов, перенести |20| войну в Иллирию. Он написал и письмо императору Юстиниану. Ведь император уже слыхал о том, что произошло в Италии. Когда пришли к нему послы от Тотилы, они сообщили |21| ему, что поручил им Тотила, и вручили ему письмо. Оно гласило следующее: «Что произошло в городе Риме, |22| так как, я думаю, ты все знаешь, я решил обойти молчанием. А чего ради я отправил к тебе этих послов, ты сейчас узнаешь. Мы просим тебя извлечь из этого мира для себя все самое |23| лучшее и нам дать то же. Памятником и примером этого мы имеем договор между Анастасием и Теодорихом, которые царствовали не так уж давно и все время своего царствования |24| наполнили миром и благополучием. Если бы ты пожелал сделать то же самое, то, конечно, ты был бы для меня отцом и имел бы в нас на все остальное время союзников, против |25| кого бы ни пожелал». Когда император Юстиниан ознакомился с доставленными ему письмами и выслушал все речи послов, он тотчас же отослал их назад, ответив им только одно, а равно написав и Тотиле, что полномочным предводителем в этой войне является Велизарий, поэтому он имеет право обо всем этом договариваться с Тотилой, как он найдет нужным.
|1| 22. В то время как эти послы отправляются в Византию и потом назад в Италию, вот что произошло в области луканов. |2| Собрав местных крестьян, Туллиан сторожил дорогу в эту страну, бывшую очень узкой, с тем чтобы враги не |3| могли войти в Луканскую область и причинить ей разорение. Вместе с ним сторожили триста антов, которых еще раньше оставил тут Иоанн по просьбе Туллиана; эти варвары лучше всех других умели сражаться в гористых и трудных местах. |4| Когда об этом узнал Тотила, он решил, что посылать готов на это дело бесполезно, но, собрав толпу крестьян и прислав к ним нескольких, очень немногих готов, он велел им всеми |5| силами попытаться взять теснины. Когда они столкнулись друг с другом, между ними произошел сильный бой; анты [320] благодаря своей доблести, так как к тому же им благоприятствовала гористость места, вместе с крестьянами Туллиана обратили врагов в бегство, произведя большое избиение. |6| Узнав об этом, Тотила решил разрушить Рим до основания и, оставив тут большую часть войска, с остальной идти |7| против Иоанна и луканцев. Во многих местах он разрушил стены укреплений, так что эти разрушения составляли почти третью часть. Он собирался сжечь самые красивые и самые знаменитые здания и сделать Рим пастбищем для овец. Но узнав об этом, Велизарий отправил к нему послов с письмами. |8| Явившись к Тотиле, они сказали, ради чего они пришли к нему, и вручили ему письмо. Содержание его было таково: «Насколько создавать новые украшения города есть дело и особенность людей разумных и понимающих общественную жизнь, настолько уничтожать существующее свойственно людям глупым и не стыдящимся на позднейшее |9| время оставить эти приметные знаки своей <дикой> природы. Из всех городов, которые находятся под солнцем, Рим по единогласному признанию всех является самым большим |10| и самым замечательным. Он создался не доблестными силами одного человека, и не мощь короткого времени довела его до такой величины и красоты: целый ряд царей и императоров, целые большие союзы и совместный труд выдающихся людей, долгий ряд лет и наличие неисчислимых богатств, все, что есть только замечательного на земле,— все это собрали они сюда и особенно людей опытных в искусстве |11| и строительстве. Таким образом, создавая мало-помалу этот чудесный город, который ты видишь, они оставили |12| потомкам памятники доблести всех поколений. Так что всякое насилие, совершенное против них, будет считаться великим преступлением против людей всех веков, и правильно: это ведь лишит прежние поколения памяти об их доблести, а тех, кто будет после них, радости созерцания |13| этих творений. При таком положении дел твердо знай следующее. Неизбежно должно произойти одно из двух: или ты будешь побежден императором в этой войне, или, если это случится, ты одолеешь. Так вот, если ты победишь, то, разрушив Рим, ты уничтожишь, любезнейший, не чье-либо [321] чужое, а свое собственное достояние; сохранив его, ты обогатишься богатством, естественно, из всех самым прекраснейшим. Если же для тебя суждено исполниться более тяжкой судьбе, то, сохранив невредимым Рим, ты сохранишь себе со стороны победителя великую признательность; если же ты его погубишь, не будет уже смысла говорить о милосердии. Прибавь, что от этого дела тебе не будет никакой |15| пользы. А затем среди всех людей сохранится за тобой слава, достойная твоего дела: она готова произнести свое решение |16| над тобой и в ту и в другую сторону. Каковы бывают дела |17| правителей, такое по необходимости им присваивается и имя». Вот что написал Велизарий. Тотила не раз прочитал это письмо и с вниманием изучил все его наставление. Он понял его справедливость и уже больше ничего не делал во вред Риму. Сообщив Велизарию свое решение, он тотчас отпустил |18| послов. Оставив большую часть войска недалеко от Рима, он поместил его в лагерь, стадиях в ста двадцати к западу, в местечке Алгедоне, и велел ему спокойно там оставаться; это он сделал для того, чтобы не дать возможности Велизарию и его войскам двинуться куда-либо из Порта. Сам же он |19| с остальным войском двинулся против Иоанна и луканцев. Из римлян он держал при себе сенаторов, всех же остальных с женами и детьми он отослал в кампанские местности, в Риме же он не оставил ни одного человека, сделав его совершенно безлюдным.
|20| Узнав, что Тотила идет на него, Иоанн не счел возможным оставаться в Апулии, он быстро двинулся к Дриунту (Гидрунту). Из патрициев те, которые были отправлены в Кампанию, послав в Луканию некоторых доверенных людей, согласно желанию Тотилы, велели своим крестьянам не принимать участия в том, что там делается, и возделывать поля, как они привыкли. Они объявили, что за это им будут всякие |21| блага от хозяев (Другое чтение (у Диндорфа): «что они снова станут их хозяевами»). Тогда они ушли из римского войска и спокойно сидели на своих полях. Туллиан бежал, а триста |22| антов решили удалиться к Иоанну. Таким образом, все места по Ионийскому заливу, кроме Дриунта (Гидрунта), [322] опять оказались во власти готов и Тотилы. Варвары осмелели и, разбившись на маленькие отряды, кругом обходили |23| все эти места. Узнав об этом, Иоанн послал на них многих из своих воинов. Напав неожиданно на врагов, они многих |24| из них убили. Испугавшись этого, Тотила собрал всех бывших с ним вместе и оставался спокойным, став лагерем у горы Гарганы, находящейся посредине Апулии, в бывшем укрепленном лагере Ганнибала, вождя ливийцев.
|1| 23. В это время один из тех, которые вместе с Кононом бежали из Рима, когда город был взят, по имени Мартиниан, родом из Византии, придя к Велизарию, пробил у него разрешения отправиться, разумеется фиктивно, под видом перебежчика, к врагам, обещая, что он сделает много хорошего для римлян. Когда Велизарий дал ему на это согласие, он ушел туда. Увидав его, Тотила очень обрадовался. |2| Он и слыхал, и сам часто видел, что молодой человек отличается удивительным искусством в единоборстве. В числе пленных была его жена и двое детей. Жену и одного ребенка Тотила тотчас отдал ему, второго же оставил в качестве заложника и вместе с несколькими другими отправил его |3| в Сполеций. Когда Геродиан сдался и готы взяли Сполеций, то все укрепления города они снесли до самого основания; здание для травли зверей, которое обычно называют амфитеатром, находящееся перед городом, тщательно заложив все входы, они заняли гарнизоном из готов и римских перебежчиков |4| с тем, чтобы они охраняли здешние места. <Придя в Сполеций и привлекши на свою сторону человек пятнадцать воинов>, Мартиниан стал убеждать их совершить какой-нибудь славный подвиг против варваров и таким |5| образом вернуться в римский лагерь. Послав нескольких <из своих доверенных> также и к начальнику гарнизона в Перузии, он велел ему возможно скорее послать свое войско |6| к Сполецию, открыв ему весь свой замысел. Начальником в Перузии был в это время гунн Одолган, так как Киприан, как мною рассказано выше (гл. 12, § 20), одним из своих телохранителей |7| был предательски убит. Он сейчас же двинулся с войском к Сполецию. Когда Мартиниан заметил, что это войско находится близко, то вместе с пятнадцатью воинами [323] [столько их он смог привлечь на свою сторону] он внезапно убивает начальника гарнизона и, раскрыв ворота, принимает всех римлян в укрепленное место. Они избивают большинство врагов, а некоторых, взятых живыми, отводят к Велизарию.
|8| Немного времени спустя у Велизария явилась мысль отправиться в Рим и самому посмотреть, до какого разрушения он дошел. Отобрав тысячу воинов, он пошел туда. Тогда какой-то римлянин, бросившись бегом к врагам, которые стояли лагерем в Алгедоне, объявил им, что явилось |10| войско Велизария. Варвары устроили засаду недалеко от Рима и, когда увидали близко от себя Велизария и его воинов, |11| выскочили из засады и набросились на них. Произошел упорный бой, но со своей обычной доблестью римляне обратили в бегство неприятеля и, убив очень многих, тотчас ушли в Порт. Вот что там происходило тогда.
|12| В Калабрии есть приморский город, по имени Тарент, отстоящий от Дриунта (Гидрунта) приблизительно на два |13| дня пути по дороге, которая ведет к Фуриям и к Регию. По приглашению тарентинцев туда прибыл Иоанн с небольшим отрядом, оставив остальных в Дриунте (Гидрунте) |14| в качестве сторожевого отряда. Увидя, что город очень велик, но совершенно не укреплен, он решил, что охранять его весь он никоим образом не может. Но он заметил, что в северной части города вокруг очень узкого места с двух сторон море образует залив, который для тарентинцев является гаванью, и что перешеек, занимающий середину между заливами, |15| в ширину имеет не меньше двадцати стадий. Тогда Иоанн придумал следующее. Отрезав от остального города часть, образующую этот перешеек, он укрепил его стеной, идущей от одного берега моря до другого, и перед укреплением |16| вырыл глубокий ров. Сюда он собрал не только одних тарентинцев, но и всех тех, которые жили в этой местности, |17| и оставил им, таким образом, значительный гарнизон. Благодаря этому все калабрийцы, оказавшись в безопасности, |18| решились отпасть от готов. Вот как шли дела здесь. Тотила, взяв в области луканов очень сильное укрепление, находящееся недалеко от границ Калабрии, которое римляне [324] называют Ахеронтидою, и, поставив там гарнизон не менее чем из четырехсот человек, сам с другим войском двинулся на Равенну, оставив несколько (небольших отрядов) варваров в местностях Кампании, на которых было возложено поручение — сторожить римлян, бывших там из числа римских сенаторов.
|1| 24. Тут у Велизария явился смелый план, акт прозорливой мудрости, который сначала показался безумным для тех, которые в первый раз услыхали о нем и увидали приготовления к его осуществлению; в результате это оказалось делом высокой доблести и имело чрезвычайно важное значение. |2| Оставив несколько немногочисленных отрядов воинов для охраны Порта, сам он с остальным войском двинулся |3| в Рим, всеми силами стремясь опять завладеть им. Так как он в короткое время не был в состоянии вновь выстроить то, что из укреплений разрушил Тотила, то он сделал следующее. |4| Камни, которые были поблизости, он свез вместе и навалил одни на другие в беспорядке, без всякой внутренней связи; ведь у него не было под рукой ни извести, ни чего-либо подобного; но для того, чтобы придать всему этому только вид крепкого сооружения, он с внешней стороны набил |5| большое количество кольев. Там оставались еще и глубокие рвы вокруг всех стен, которые он вырыл раньше, как это |6| мною было рассказано в предшествующих книгах. После того как все войско с большим рвением проработало над этим в продолжение двадцати пяти дней, оно таким образом |7| заделало все места в стенах, которые были разрушены. Из римлян, которые жили по окружным местам, многие собрались сюда, как руководимые желанием жить в Риме, так и потому, что, страдая до сих пор от недостатка в продовольствии, они нашли там большие запасы, которые сумел сделать Велизарий, доставив в город по реке очень много судов, наполненных всем необходимым.
|8| Когда Тотила услыхал об этом, то, тотчас же поднявшись всем войском, он пошел на Велизария и на Рим. Велизарий к этому времени еще не сумел приделать ворот к укреплениям; |9| их все уничтожил Тотила, и Велизарий в виду недостатка |10| в мастерах не успел их сделать. Когда войско [325] варваров подошло близко, то они провели ночь, став лагерем на берегу реки Тибра, а на следующий день, с восходом солнца, охваченные воодушевлением, с большим шумом |11| двинулись к стене. Выбрав самых храбрых и воинственных, Велизарий поставил их вместо ворот, а остальным велел |12| отражать наступление врагов сверху, со стен, из всех сил. Таким образом, произошел упорный бой. Вначале варвары надеялись, что возьмут город при первом же натиске, одним, можно сказать, криком; когда же дело показало им обратное и римляне защищались мужественно, то, охваченные гневом, готы стали напирать на неприятелей: самый гнев толкал их |13| на смелые действия, превышавшие их силы. Римляне, вопреки всякому ожиданию, твердо выдерживали их нападение, так как самая опасность естественно внушала им |14| решимость. В конце концов произошло огромное избиение варваров, поражаемых сверху; и та и другая сторона были охвачены утомлением от продолжительной и тяжкой битвы, |15| которая, начавшись рано утром, закончилась только к ночи. После этого варвары, уйдя в свой лагерь, провели там ночь, залечивая полученные раны, из римлян же одни несли караул на укреплениях, другие же, наиболее выдающиеся по своей храбрости, посменно сторожили ворота, положив перед собой много триболов (капканов), чтобы враги не |16| могли напасть на них неожиданно. Эти триболы были следующего вида. Соединив края четырех остроконечных кольев, по возможности одинаковой длины, их со всех сторон делают в виде прямоугольного треугольника и разбрасывают повсюду |17| по земле. Таким образом, три кола очень крепко лежат на земле, а один, поднимаясь кверху, является всегда помехой |18| и для людей, и для коней. Если кто-либо покатит такой трибол, то кол, торчащий кверху, ложится на землю, а другой, вместо него поднявшись кверху, мешает двигаться. Такого-то вида эти триболы. Так каждая сторона проводила ночь после битвы.
|19| На следующий день Тотила вновь со всем войском решил сделать нападение на стены Рима, римляне же защищались так же, как было указано раньше. Оказавшись победителями в этом столкновении, они осмелились выйти против врагов [326] |20| за стены. Варвары стали уступать; некоторые из римлян в пылу преследования оказались далеко от стен. Варвары собирались окружить их, чтобы не дать им возможности вернуться в город. Но Велизарий — он уже заметил, что делается — послав большой отряд из числа окружавших |21| его, смог спасти этих людей. Так отбитые и на этот раз от стен Рима, варвары удалились, потеряв многих храбрейших |22| убитыми, а многих уведя к себе в лагерь ранеными. Там они оставались (несколько дней) спокойно, залечивая свои раны, приводя в порядок оружие (у них уже много было попорчено) и заготовляя другое. Через много дней |23| они опять двинулись, собираясь штурмовать стены. Римляне вышли им навстречу и вступили в рукопашный бой. Знаменосец Тотилы, получив смертельную рану, упал с коня |24| и уронил знамя. Те римляне, которые сражались в первых рядах, бросились, чтобы унести знамя и труп знаменосца. Но наиболее храбрые из варваров успели схватить знамя |25| и, отрубив у убитого левую руку, унесли с собой. Дело в том, что убитый носил на этой руке очень ценный золотой браслет, и варвары совсем не хотели, чтобы их враги хвалились им; |26| конечно, для варваров было бы позором такое дело. Таким образом, войско варваров беспорядочно стало отступать, римляне же сняли доспехи с тела (знаменосца) и, преследуя усиленно врагов, многих убили, сами же возвратились в город, не понеся ни малейшего урона.
|27| Наиболее влиятельные из готов, придя к Тотиле, поносили его и резко упрекали его за непредусмотрительность и за то, что, взяв Рим, он не разрушил его до основания так, чтобы врагам нельзя было уже никогда его захватить. Они обвиняли его в том, что он не удержал Рим в своей власти, и сделанное ими с большим трудом и потерей времени погублено |28| им ни за что. Ведь людям уже так свойственно свои суждения ставить в зависимость от результатов поступков и дел и мысли свои пускать по течению счастья, с изменением |29| его делая внезапные перемены и в своих оценках. Поэтому-то готы, пока счастье покровительствовало предприятиям Тотилы, благоговели перед ним, как перед богом, называя его непобедимым и неодолимым, когда он [327] <приказывал> частично разрушать стены взятых городов; когда же его постигла неудача, как сейчас сказано, они не считали недостойным для себя поносить его, забыв то, что недавно еще говорили о нем, и без всякого колебания говоря |30| противоположное. Но при всех подобных обстоятельствах невозможно, чтобы всегда были в них виновны люди, так как |31| в силу своей природы им свойственно ошибаться и грешить. Сняв осаду, Тотила и варвары отправились к городу Тибуру, разрушив почти все мосты на Тибре, чтобы римляне не могли |32| легко на них нападать. Один только мост, называвшийся Мульвийским, они никак не могли разрушить, так как он был очень близко от города. Они решили из всех сил стараться восстановить укрепление Тибура, так как прежде они его |33| разрушили. Сложив сюда все свои богатства, они держались |34| спокойно. Теперь Велизарий с гораздо большей безопасностью мог приделать со всех сторон ворота к укреплению Рима и, сделав на них железные запоры, вновь послал от них ключи императору. Между тем кончилась зима, а с ней окончился и двенадцатый год войны (546—547), которую описал Прокопий.
|1| 25. Много раньше Тотила послал войско против Перузии, с тем, чтобы готы, став лагерем вокруг укреплений города, бдительно и со всей тщательностью осаждали находящихся |2| там римлян. Так как стало заметно, что у осажденных уже не хватает продовольствия, то отправленные туда люди стали просить Тотилу явиться к ним со всем войском, думая, что таким образом им будет легче и безопаснее взять Перузию |3| и находящихся там римлян. Видя, что варвары не очень охотно выполняют приказания, Тотила пожелал произнести |4| перед ними речь с увещанием. Поэтому, созвав их всех, он сказал следующее: «Видя, что вы, мои сотоварищи по оружию, неправильно сердитесь на меня, негодуя на случившийся несчастный поворот судьбы, я решил теперь созвать вас, чтобы, заставив вас отказаться от совершенно неправильного мнения, я мог дать вашим мыслям лучшее направление, чтобы вы поняли, что вам не следует совершенно неподобающим для вас образом быть мною недовольными и по глупости |5| выражать свое недовольство богом. Что человеческие [328] дела иногда терпят неудачу, это вполне естественно; но всякий, кто, будучи человеком, проявляет по отношению к выпадающим на его долю несчастиям нетерпение, сам, без сомнения, прослывет глупцом, но не устранит этим ничего, |6| что должно совершиться из назначенного ему судьбой. Я хочу вам напомнить некоторые из предшествующих событий не столько для того, чтобы оправдаться в том, что случилось теперь, сколько для того, чтобы показать, что вину |7| за это справедливее возложить на вас самих (По Haury; по другому чтению: «на других»). В самом начале этой войны, еще только приступая к ней, Витигис разрушил стены Фана и Пизавра, двух приморских городов, Рим же и все другие города Италии он пощадил, не сделав |8| им никакого вреда. От Фана и Пизавра ничего плохого готам не произошло, от стен же Рима и других укреплений, как вы сами знаете, для готов и Витигиса произошли все |9| тогдашние их несчастия. И я лично, когда принял данную вами мне власть, решил следовать в своих поступках тому, что казалось мне лучшим, а не подражать тому, что причинило нам позор (Критически сомнительное место; другие разночтения дают перевод: «которые легко выполнимы»; «чем в зависимости от возможного» и т. д.), и действовать во вред нашему делу. |10| Ведь по своей природе люди, по-видимому, ничем сильно не отличаются друг от друга, но опыт, став учителем, делает научившегося более сильным во всем, чем те, кто не соприкоснулся |11| с этим учением. Поэтому, когда мы взяли Беневент и разрушили его стены, то тотчас же мы овладели и другими городами, стены которых мы точно так же разрушили, чтобы неприятельское войско, двигаясь от какого-либо укрепленного пункта, не могло всякими хитростями затягивать войну, но было бы принуждено тотчас же, выйдя на равнину, |12| вступить с нами в открытый бой. Но они убегали от нас, |13| я же приказывал разрушать стены взятых городов. И вы, удивляясь предусмотрительности, охотно склонялись к этой мысли, считая, что и естественно, это дело своим делом. Ведь тот, кто воздал хвалу сделавшему, тем самым становится |14| соучастником этого дела. Теперь же вы сами на себя [329] стали непохожи, милейшие готы, когда случилось, что Велизарий одержал победу сверх всякого вероятия, решившись на поступок, превышающий своей безумной дерзостью все, что он когда-либо решался сделать, и поэтому вы пришли в остолбенение, пораженные этим и считая храбростью |15| поступки этого человека. Конечно, тех, кто проявляет безумную дерзость, скорее называют благородно храбрым, чем проявляющих предусмотрительную осторожность — разумно медлительными. Дерзнувший совершить выходящее вон из обычных понятий деяние почтен славой кажущейся энергии; а тот, кто при опасности предусмотрительно медлит, если он потерпит неудачу, то на него возлагается вина за случившееся, а если он сделает согласно своему плану, то неискушенным в таких делах кажется, что он ничего |16| не сделал. И кроме того, сердясь на меня, вы не отдаете себе отчета в том, из-за чего вы стали негодовать на меня. Или вы думаете, что Велизарий так уж прославился благодаря своему успеху над вами, которые, быв его военнопленными и беглыми рабами, под моим лишь водительством сами подняли против него оружие и смогли на войне не раз |17| нанести ему поражение? А ведь если вам удалось все это совершить благодаря моей доблести, то вам бы следовало молчать, стыдясь говорить о последней неудаче, на человеческих несчастиях научившись понимать, что в жизни ничего не остается неизменным. Если же некая счастливая судьба позволила вам на поле брани обрести эту силу, то для вас будет полезнее с почтением относиться к ней, чем отзываться с неуважением и резкостью, чтобы, лишившись ее милостей, вам не пришлось переучиваться и в другой раз |18| более почтительно к ней относиться. Разве не кажется несовместимым с каким бы то ни было благоразумием, получив не так давно много великих благодеяний, а сейчас, потерпев столь незначительную неудачу, стать рабами своего |19| нетерпения и сомнения. Ведь это не что иное, как отрицать и не признавать себя за людей. Ведь никогда не терпеть неудач свойственно одному только богу. Поэтому я полагаю, что вам следует, откинув такие мысли, со всем рвением идти против врагов в Перузии. Если вы сможете их захватить, [330] |20| вновь вернется к вам счастье в ваших предприятиях. Ведь то, что уже, произошло, сама вечность не может сделать, чтобы оно не было сделанным; но если для потерпевших неудачу вновь появляется возможность счастливого выполнения дела, то сглаживается память о понесенных несчастиях. |21| Завоевание же Перузии для вас не представит никаких трудностей. Киприан, который был начальником находящихся там римлян, волей судьбы и благодаря нашей предусмотрительности устранен (и уже не существует); вся их толпа, безначальная и нуждающаяся в самом необходимом, менее |22| всего может проявить доблесть. И с тыла нам никто не может причинить вреда: ведь из-за этого я решил уничтожить все мосты, чтобы нам не потерпеть от неожиданного нападения. Велизарий и Иоанн относятся друг к другу с подозрением и недоброжелательством, что можно видеть из всего, |23| что произошло. Их мысли, друг другу враждебные, уличаются их же собственными действиями. Ведь до этого времени они не могли объединить свои силы. У каждого висит на шее и поднимает его на дыбы друг против друга взаимное |24| недоверие. Раз оно закралось в их души, то необходимо будут жить там и зависть и вражда. А раз между ними установились такие отношения, то им невозможно что-либо сделать, что по ходу дел они сделать должны бы». Сказав это, Тотила повел войско к Перузии. Прибыв туда, они стали лагерем около самых укреплений, окружили их и приступили к осаде.
|1| 26. В то время как это происходило здесь, у Иоанна безрезультатно осаждавшего крепость Ахеронтиду, явилась дерзкая мысль, которая принесла спасение римскому сенату, а ему самому среди всех людей смогла создать великую, можно сказать, сверхъестественную славу. Услыхав, что Тотила и войско готов ушло осаждать стены Рима, он, отобрав, цвет конницы, самых прославленных храбростью всадников, никому не сказав ни слова, двинулся в Кампанию, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Здесь Тотила, уходя, оставил римских сенаторов. У Иоанна была цель — внезапным нападением похитить и спасти из рук врагов членов римского |3| сената, так как тамошние города были все без укреплений. В это же время случилось, что Тотила, боясь, как это и [331] произошло на самом деле, как бы кто-либо из неприятелей, сделав нападение, не захватил пленников, отправил в Кампанию |4| конное войско. Когда они дошли до города Минтурны, им показалось лучшим остаться там и спокойно дать отдохнуть и выправиться коням (во время этого пути им пришлось встретиться с большими трудностями и утомлением), нескольких же человек послать в Капую, чтобы осмотреть места, находящиеся вокруг нее. Да и расстояние, |5| думали они, между ними не больше трехсот стадий. Они послали для этой разведки четыреста человек, у которых лошади были еще крепкими, и сами они не были очень утомлены. |6| Случайно произошло, что в тот же день, в одно и то же время в Капую вошли и войско, бывшее с Иоанном, и эти четыреста всадников варваров, хотя ни те, ни другие раньше |7| не слыхали друг о друге. Внезапно завязалась ожесточенная битва: они сразу вступили в рукопашный бой. Победа осталась за римлянами, и они тотчас же убили большинство |8| неприятелей. Немногие из варваров смогли бежать и примчались во весь опор в Минтурну. Увидя их покрытыми кровью (у некоторых в теле еще торчали стрелы и копья, а иные не могли сказать ни слова, ни рассказать о постигшей их неудаче, но были лишь охвачены стремлением бежать и всем своим видом обличали страх), остальные всадники |9| готов, тотчас вскочив на своих коней, бежали вместе с ними. Прибыв к Тотиле, они объявили, что врагов пришло несметное число; ясно, что этим сообщением они стремились прикрыть стыд |10| своего бегства. Были тут и римские солдаты, не меньше семидесяти, из числа тех, которые прежде перешли на сторону готов; они уже раньше были в Кампании и теперь |11| решили примкнуть к Иоанну. Сенаторов Иоанн нашел здесь |12| мало, но жен их почти всех. По взятии Рима большинство мужчин бежало вместе с солдатами и прибыло в Порт, а |13| женщинам всем пришлось попасть в плен. Однако Клементин, патриций, бежал в какой-то из находящихся там храмов, ни в коем случае не желая следовать за римским войском, так как, сдав Тотиле и готам укрепление, которое находилось рядом с Неаполем, естественно боялся гнева императора; Орест же, римский консул, находясь близко от этих [332] мест, вследствие недостатка коней против своей воли остался |14| здесь. Таким образом, римских сенаторов вместе с присоединившимися семьюдесятью воинами Иоанн тотчас отправил в Сицилию.
|15| Услыхав об этом, Тотила был в большой печали и решил отомстить Иоанну за это дело. Он двинулся против него с большею частью войска, оставив лишь часть под Перузией |16| ради несения сторожевой службы. Иоанн с бывшими при нем войсками в числе тысячи человек стоял лагерем в Лукании; послав предварительно вперед разведчиков, которые, исследуя все пути, сторожили, как бы не явилось против них |17| неприятельское войско с враждебными целями. Имея это в виду, уверенный что войско Иоанна не может сидеть в лагере, не имея своих разведчиков, Тотила, оставив в стороне обычные дороги, двинулся на них через высокие и обрывистые горы, которых там много; этого никто не мог бы даже предположить, так как эти горы считаются неприступными. |18| Поставленные здесь на страже воины, посланные Иоанном, заметив, что войско неприятелей находится около этих мест, ничего не разузнав об этом как следует, но, как |19| всегда бывает, испугавшись, бросились в римский лагерь. Случилось, что варваров захватила тут ночь. Тотила, охваченный сильным гневом, а не руководясь предусмотрительным |20| планом, пожал здесь плоды своего неразумия. Он имел с собой войско, в десять раз превосходившее численностью врагов. Ясно, что для войска более сильного выгоднее сражаться открыто днем. Поэтому он должен был бы идти против врагов на рассвете, чтобы в темноте они не могли скрыться, чего он должен был больше всего остерегаться: ведь он мог, как на охоте, обложив облавой всех врагов, тотчас же взять их живыми. Но он, уступая порыву своего гнева, в непроглядную ночь двинулся на войско |21| врагов. Никто из войска Иоанна и не думал о сильном сопротивлении; так как многие еще спали, но тем не менее готы не могли захватить многих; большинство из римлян, |22| вскочив, так как было еще темно, смогло скрыться. Оказавшись за лагерем, они бегом бросились на горы, которых много |23| было поблизости. В их числе был сам Иоанн и Аруф, [333] предводитель |24| эрулов. Из римлян погибло приблизительно сто человек. С Иоанном был некто, по имени Гилакий, родом |25| армянин, начальник небольшого отряда армян. Этот Гилакий не говорил по-гречески, не знал никакого другого языка, ни латинского, ни готского, а умел говорить только по-армянски. Несколько готов, встретившись с ним, стали спрашивать, кто он такой? Они не хотели убивать каждого попадающегося им на пути, боясь, как бы в такой ночной схватке, что и естественно, им не пришлось бы губить друг |26| друга. Он ничего другого им ответить не мог, кроме того, что он — военачальник Гилакий. Он смог запомнить название высокой должности, которую он получил от императора, |27| вследствие частого ее повторения. Поняв из этого, что он является врагом, варвары в данный момент взяли его в плен |28| живым, но немного позднее убили (По-гречески буквально стоит: «вывели в расход») его. Иоанн же и Аруф со всем своим войском бежали без оглядки и, таким образом, достигли Дриунта (Гидрунта). Готы, разграбив римский лагерь, удалились.
|1| 27. Таково было положение дел в Италии. Император Юстиниан решил послать другое войско против готов и Тотилы, побуждаемый к этому письмами Велизария: в них |2| Велизарий постоянно настаивал на этом, указывая на положение дел. Прежде всего он послал Пакурия, сына Перания, и Сергия, племянника Соломона 11, с небольшим отрядом. Прибыв в Италию, они сейчас же соединились с другим |3| войском. Затем он посылает Вера с тремястами эрулов и Варазу, родом армянина, с восемьюстами (армянами); затем он велел идти в Италию Валериану, начальнику войск в Армении, сняв его оттуда с бывшими при нем копьеносцами |4| и щитоносцами, больше тысячи человек. Вер первым пристал к Дриунту (Гидрунту) и, оставив там корабли, не захотел оставаться там, где был лагерь Иоанна, но с теми |5| всадниками, которые были у него, двинулся вперед. Это был человек легкомысленный, постоянно страдающий запоем, и поэтому проявлявший всегда в пьяном виде необдуманную |6| храбрость. Когда он подошел со своими войсками [334] близко к Брундузию, став лагерем, остановился там. Узнав об этом Тотила сказал: «Что-нибудь одно из двух: или Вер располагает большими силами, или охвачен большим безумием. |7| Двинемся же сейчас возможно скорее на него, чтобы или испытать и разузнать его силы, или дать ему почувствовать |8| результат его безумия». С этими словами Тотила, взяв большое войско, двинулся против него. Эрулы, увидя приближавшихся уже неприятелей, бежали в находящийся |9| поблизости лес. Враги, окружив их, убили из них более двухсот человек; они собирались захватить и самого Вера и оставшихся римских воинов, скрывавшихся в зарослях аканта, но по воле какой-то судьбы им, сверх ожидания, |10| удалось спастись. Дело в том, что неожиданно к этому берегу пристали корабли, на которых плыл Вараза со своими армянами. Когда это увидал Тотила, то, предполагая, что прибыло войско врагов большее, чем оно было на самом деле, снялся с места тотчас же и удалился отсюда; уцелевшие |11| же войска Вера радостно бегом бросились к кораблям. Вараза решил не плыть уже дальше, но пристал с ними у Тарента, куда немного позже прибыли Иоанн, сын Виталиана, со всем своим войском. Так устроились здесь все.
|12| Велизарию император написал, что он посылает ему большое войско, с которым ему нужно соединиться в Калабрии |13| и вместе идти на врагов. И Валериан, уже подойдя очень близко к берегам Ионийского залива, полагал, что |14| данный момент является неблагоприятным для переправы. Так как время было около зимнего солнцеповорота, то заготовить продовольствие для воинов и корм для лошадей |15| он не считал возможным. Послав Иоанну триста человек из тех, кто шел с ним, он определенно обещал, что, перезимовав |16| тут, он с наступлением весны явится и сам. Что касается Велизария, то, получив письма императора, он отобрал себе девятьсот человек, выдающихся храбростью, семьсот всадников и двести пехотинцев, всех остальных оставил охранять эту область, поставив над ними начальником |17| Конона; сам же тотчас отплыл в Сицилию. Оттуда он вышел в открытое море, намереваясь пристать к Тарентинской гавани, имея слева местечко, так называемое Сцилей; [335] это название ему дано потому, что, как говорят поэты, тут родился Сцилла; но это название дано не потому, что тут обитало, как они говорят, звероподобное женское существо, но потому, что в этом проливе и прежде и в мое время водилось много «скилаков» (дельфинов), которых и теперь еще |18| называют «морскими собаками». Название предметов вначале всегда дается по сходству, молва же, перенося их к другим людям, создает вследствие неведения истинного смысла другие, неправильные представления. И в дальнейшем время становится могучим творцом таких сказаний, а свидетелями тех событий, которые никогда не происходили, берет себе поэтов, в силу, конечно, права свободного творчества |19| в их искусстве. Так издревле местные жители называли один из мысов острова Керкиры, который обращен к востоку, «Кинос-Кефале» («собачья голова»), а другие на этом основании пожелали (создать легенду), что тут были |20| люди с собачьими головами. Еще и у писидов иные называют некоторые племена «ликокранитами» («волчьими головами») не потому, чтобы они имели волчьи головы, но потому, что гора, находящаяся у них, называется «Ликокрана» («Голова волка»). Но пусть все это каждый представляет себе, как ему хочется, пусть соответственно с этим он и рассказывает. Я возвращаюсь к тому, от чего я отошел в этом экскурсе.
|1| 28. Велизарий всячески спешил идти прямо в Тарент. Морской берег в этих местах имеет вид серпа луны; там, где берег уходит вглубь, море глубоко вливается в материк, |2| как в какой-либо большой залив. Все расстояние по этому берегу равняется тысяче стадий. С той и с другой стороны, у того места, где воды моря вливаются в этот залив, лежат два города: один, обращенный к западу, Кротон, другой — |3| к востоку, Тарент. По середине береговой линии лежит город Фурии. Так как бушевал ужасный ураган и сильные порывы ветра вызывали большое волнение, которое никак не давало кораблям плыть дальше, то Велизарий пристал к |4| кротонской гавани. Так как он не нашел там ни укреплений, ни мест, откуда бы он мог достать воинам продовольствие, то сам он с женой и пехотинцами остался тут, чтобы [336] |5| иметь возможность отсюда послать за войском Иоанна и привести все в порядок; всадникам же он велел идти вперед и стать лагерем у входов в эту область, поставив над ними начальниками иберийца Фазу и своего телохранителя — |6| копьеносца Барбатиона. Он думал, что им будет легче всего в этом случае достать продовольствие себе и своим коням, а в узком проходе естественно они будут в состоянии отразить |7| неприятелей. Луканские горы тянутся до пределе в Бруттиев и, сходясь друг с другом в узком месте, образуют два очень узких прохода, из которых один называется на латинском языке «Камнем крови», а второй местные жители |8| решили назвать Лабулой. Там у берега есть Русциана, гавань Фуриев. Немного выше (к северу), стадиях приблизительно в шестидесяти, древние римляне воздвигли очень сильное укрепление. Захватив его много раньше, Иоанн поставил в нем значительный гарнизон.
|9| Воины Велизария, идя туда, встретились с войском врагов, которых послал Тотила с тем, чтобы они попытались |10| взять укрепление. Вступив с ними тотчас в рукопашный бой, они, благодаря своей доблести, без всякого труда обратили их в бегство, хотя по численности они были много |11| слабее их, и убили из них более двухсот. Остальные бежали и, прибыв к Тотиле, передали ему все, что случилось. Римляне же, оставшись там, стали лагерем; но так как они были без своего главного начальника и к тому же одержали победу, |12| то они не принимали никаких мер предосторожности. Отдыхая ночью, они не собирались вместе и не стерегли узкие проходы, сидя около теснин; проявляя небрежность, они предавались сну, рассеявшись возможно дальше друг от друга; днем же, разыскивая продовольствие, они расходились в разные стороны, не послав никого вперед на разведки |13| и не позаботившись ни о чем другом ради своей безопасности. Когда Тотила узнал обо всем этом, то, выбрав из всего войска |14| около трех тысяч всадников, двинулся на неприятелей. Внезапно напав на них, не выстроенных в боевой порядок, а просто блуждающих всюду, как сказано выше, он поразил |15| их ужасом и привел всех в беспорядок. Тут Фазас (он находился в своей палатке поблизости), бросившись навстречу [337] неприятелям, проявил подвиги, достойные своей доблести, и помог некоторым из своих бежать, сам же со всеми, которые |16| его окружали, погиб. Это причинило римлянам великую печаль, так как на них, как на людей исключительной |17| доблести, все возлагали большие надежды. Те, которые сумели бежать, спаслись, кто как мог. Барбацион, копьеносец Велизария, с двумя другими, поспешно убегая, явился в Кротон и сообщил о понесенном несчастии, сказав, что |18| он думает, что варвары немедленно явятся сюда. Услыхав об этом, Велизарий был в большой печали. Он решил сесть на корабли; пользуясь благоприятным ветром, он со всем своим войском в тот же день пристал к Месене в Сицилии, которая от Кротона отстоит на семьсот стадий и лежит как раз напротив Региума.
|1| 29. Приблизительно в это время войско славян, перейдя реку Истр, произвело ужасающее опустошение всей Иллирии вплоть до Эпидамна, убивая и обращая в рабство всех попадавшихся навстречу, не разбирая пола и возраста и |2| грабя ценности. Даже многие укрепления, бывшие тут и в прежнее время казавшиеся сильными, так как их никто не защищал, славянам удалось взять; они разбрелись по всем окрестным местам, совершенно свободно производя |3| опустошения. Начальники Иллирии с пятнадцатитысячным войском следовали за ними, но подойти к неприятелям |4| близко они нигде не решались. Тогда в Византии и в других местах происходили частые и очень сильные и необычные землетрясения в зимнюю пору, преимущественно ночью. |5| Живущие в этих местах были в великом страхе, предполагая, что они будут засыпаны, однако им не пришлось испытать |6| ничего дурного. В то же время и река Нил, поднявшись свыше восемнадцати локтей, наводнила и оросила весь Египет. Когда в верхней Фиваиде вода стала спадать и уходить в свои берега в установленное время, она позволила живущим там сеять и заниматься другими сельскохозяйственными |7| работами, как обычно. В нижних же частях страны, вода как покрыла поверхность земли, так и не уходила, причиняя крайние бедствия, и держалась все время посева, чего прежде не случалось никогда. Немного времени [338] спустя местами вода, вошедшая было в свое русло, вновь |8| разлилась. Поэтому погнили все семена, которые за это время были посеяны. Люди в виду необычности такого несчастия были в большом затруднении, а из животных многие вследствие недостатка корма погибли.
|9| Тогда же было поймано и то морское чудовище (кит), которое византийцы называли Порфирием. Это чудовище больше пятидесяти лет мучило Византию и прилегающие к ней местности; правда, оно делало это с большими иной |10| раз перерывами. Оно потопило много судов, моряков со многих кораблей оно своим стремительным нападением заставляло теряться и разгоняло их очень далеко. Император Юстиниан очень заботился поймать это чудовище, но никак |11| не мог сделать это. Как удалось поймать его теперь, сейчас расскажу. Случилось, что море было совершенно гладкое и спокойное и у устья Эвксинского Понта плавала очень |12| большая стая дельфинов. Внезапно увидя чудовище, они рассыпались, кто куда мог; большинству кинулось к устью |13| реки Сагарис. Захватив некоторых из них, чудовище тотчас же их проглотило. Но затем под влиянием ли голода, или жажды борьбы оно продолжало их преследовать, пока незаметно |14| не подплыло близко к берегу. Попав здесь на глубокий ил, оно стало биться и всячески двигаться, чтобы возможно скорее уйти отсюда, но никак не могло уйти с отмели, |15| а еще сильнее засасывалось илом и грязью. Когда слух об этом прошел по всем окрестностям, все бегом бросились сюда и, поражая его непрерывно всякого рода топорами, не только |16| его убили, но и вытащили крепкими веревками на берег. Положив его на телеги, они нашли, что длиной оно приблизительно локтей тридцать, шириной десять. Разрезав и разделив его на части, некоторые сейчас же съели свою долю, |17| другие же решили доставшуюся им часть засолить. Когда византийцы приняли в соображение бывшие землетрясения и то, что случилось на Ниле, и узнали о поимке морского чудовища, тотчас стали предсказывать, что произойдет |18| нечто, именно то, чего каждому хотелось. Не находя выхода из настоящих трудностей, люди любят говорить о чудесах, относящихся к будущему, и в тягостях текущих бедствий [339] |19| находить указания без всякого основания на будущее. Я предоставляю заниматься этими гаданиями и толкованиями чудес другим, а сам я только вот что знаю: задержка воды в Ниле на этой земле была в данный момент причиной больших несчастий, и с гибелью морского чудища получилось |20| освобождение от многих бедствий. Иные говорят, что то чудище, которое было поймано, не то, о котором я упоминал, но другое. Я же возвращаюсь к тому, от чего я сделал отступление в своем рассказе.
|21| Совершив все то, что мною было указано выше, и узнав, что римляне, стоящие гарнизоном в Русциане, начинают чувствовать недостаток в съестных припасах, Тотила думал, что он сможет взять их очень скоро, если они не будут в состоянии откуда бы ни было ввозить себе продовольствие; он стал лагерем от них возможно ближе и держался здесь, упорно ведя осаду. Так пришла к концу зима и с ней кончился тринадцатый год (547—548) войны, которую описал Прокопий.
|1| 30. [548/9 год н. э.] Имератор Юстиниан послал в Сицилию на кораблях не менее двух тысяч пехоты и велел Валериану без всякого |2| промедления идти к Велизарию. Отплыв, он пристал к Дриунту |3| (Гидрунту), где нашел и Велизария с женой. К этому времени Антонина, жена Велизария, отправилась в Византию, чтобы просить императрицу дать для этой войны больше |4| сил и снабжения. Но императрица Феодора, захворав, скончалась (28 июня), прожив как императрица двадцать один |5| год и три месяца. 12 В это время римляне, осажденные в крепости Русцианы, страдавшие от недостатка питания, вступили в переговоры с врагами и согласились сдать им укрепление приблизительно в середине лета, если за это время никто не придет к ним на помощь, с тем чтобы лично воспользоваться |6| безопасностью. В гарнизне было много знатных италийцев, в том числе Деоферон, брат Туллиана, из римского войска триста иллирийских всадников, которых Иоанну удалось здесь поместить, поставив начальниками над ними Халазара — копьеносца, родом массагета, исключительно хорошо знающего военное дело, и фракийца Гудилу; были здесь и сто человек пехоты, посланных Велизарием [340] |7| для охраны этого гарнизона. В то же время те солдаты, которые Велизарием были оставлены в Риме для охраны, убили своего начальника Конона, возведя на него обвинение в торговле хлебом и другими продуктами в ущерб войску. |8| Затем они отправили к императору послами некоторых священников, твердо заявив, что если император не простит им этой вины и к определенному сроку не заплатит по ведомостям денег, которые им задолжало, казначейство, то они без всякого промедления перейдут на сторону Тотилы и готов. Император исполнил их просьбу.
|9| Между тем Велизарий вызвал к себе в Дриунт (Гидрунт) Иоанна и вместе с Валерианом и другими предводителями собрал большой флот и тотчас же с поспешностью поплыл |10| к Русциане, стараясь всячески помочь осажденным. Когда с высоты осажденные в крепости увидали этот флот, у них вновь воскресли надежды, и они решили не сдаваться неприятелям, |11| хотя уже подходил назначенный ими день. Но во время этого похода поднялась ужасная буря, и, кроме того, весь этот берег не имел никаких гаваней; поэтому все корабли были разбросаны далеко друг от друга, так что им |12| пришлось здесь бесполезно потратить много времени. Собравшись в гавани Кротона, они вновь отплывают к Русциане. Когда варвары увидали флот, они вскочили на коней и вытянулись вдоль всего берега, имея намерение помешать |13| неприятелям организовать высадку. Тотила поставил их в большом числе на берегу против корабельных носов, причем одни из них были вооружены копьями, другие |14| стояли с натянутыми луками. Увидя это, римляне испугались и никак не решались подойти близко к берегу, но, поставив недалеко корабли на якорь, они ничего не предпринимали; потом, отказавшись от высадки, они повернули назад и, отплыв в открытое море, вновь пристали к кротонской |15| гавани. На общем совете им показалось наилучшим, чтобы Велизарий отправился в Рим и там все устроил возможно лучше и ввез туда продовольствие, а Иоанн и Валериан, высадив людей с кораблей и посадив их на коней, отправились сухим путем в Пиценскую область с тем, чтобы внести замешательство в ряды тех врагов, которые осаждали [341] |16| там городки. Они надеялись, что таким образом они заставят |17| Тотилу снять осаду и двинуться против них, Иоанн так и сделал со своей тысячей всадников. Валериан же, испугавшись опасности, переплыл на кораблях по Ионийскому заливу и поплыл прямо в Анкону. Он думал, что таким путем он с полной безопасностью прибудет в Пиценскую область |18| и соединится с Иоанном. Но Тотила не захотел даже при этих условиях снять осаду, он остался и сам продолжал ее, а из всего войска выбрал две тысячи всадников и послал их в Пиценскую область, для того, чтобы они соединились с бывшими там варварами и отражали Иоанна и Валериана.
|19| Осажденные в русцианской крепости в виду полного отсутствия продовольствия и не имея никакой надежды на помощь со стороны римлян, отправили к Тотиле послами копьеносца Гудилу и италийца Деоферонта относительно сохранения |20| им жизни, прося, чтобы он им простил содеянное. Тотила заявил им, что он не накажет никого, кроме Халазара, нарушившего прежний договор, на всех же других он не распространит этого обвинения. На этих условиях он принял |21| сдачу крепости. У Халазара же он отрубил обе руки и его половые органы, а затем казнил его. Из воинов тем, которые пожелали остаться, он разрешил сохранить свое имущество с тем, чтобы и в будущем они несли военную службу на одинаковых и равных правах с готами; это он обыкновенно делал и с другими пленными, взятыми им в других |22| укреплениях. Тем же, которые совершенно не хотели оставаться, он разрешил удалиться куда они хотят, но с совершенно голыми руками, не желая, чтобы кто-либо из них |23| служил у него против своей воли. И вот восемьдесят человек из римского войска, оставив все свое достояние, ушли в Кротон, другие же, сохранив свое имущество, остались |24| у Тотилы. Имущество у всех италийцев он отобрал, но жизнь |25| их оставил неприкосновенной. Тем временем жена Велизария, Антонина, прибыв в Византию после смерти императрицы, просила императора, чтобы он отозвал сюда ее мужа. Она очень легко добилась этого. К этому побуждала императора Юстиниана и война с персами, тяжелым гнетом лежавшая на нем. [342]
|1| 31. В это время некоторые лица составили заговор на императора Юстиниана. Как они дошли до такого замысла и как он у них провалился, так что они не могли выполнить |2| своего намерения, я сейчас расскажу. Когда Артабан низложил тирана Гонтариса, как я об этом уже рассказал в предыдущих книгах (IV [II], 28, § 29), у него вспыхнула необычайная страсть к племяннице императора, Прейекте, которая была уже помолвлена с ним; он во что бы то ни стало |3| хотел взять ее себе в жены. Этого очень желала и она сама, руководимая в этом не любовью к этому человеку, а тем, что она была ему обязана большой благодарностью: он отомстил за убийство ее мужа Ареобинда, спас, похитив, ее, когда она была пленницей и вот-вот должна была против |4| воли разделить ложе с тираном Гонтарисом. Так как оба они пришли к такому решению, то Артабан послал к императору Прейекту, а сам, хотя был назначен начальником всей Ливии, надоедал императору с просьбами, придумывая всякие неосновательные мотивы, чтобы быть вызванным |5| в Византию. К этому побуждала его надежда на брак, рисовались ему и многие другие блага, проистекающие отсюда, между прочим возможность в дальнейшем быть в |6| близком кругу императрицы. Люди, добившиеся нежданно-негаданно благополучия, не могут на этом успокоить свои мысли, но стремятся все дальше и в своих надеждах заходят так далеко, что в конце концов лишаются не по |7| заслугам полученного ими благополучия. Однако император исполнил его просьбу. Он вызвал Артабана в Византию, назначив другого правителем Ливии, как мной это и рассказано |8| (IV [II], 28, § 45). Когда Артабан появился в Византии, то народ, восхищенный его подвигами, всячески высказывал |9| ему свое расположение. Он был высок ростом и красив, |10| по характеру приветливый и немногословен. Император оказал ему исключительные почести. Он назначил его начальником войск, стоящих в Византии, и командиром федератов (союзных отрядов), и в знак почета записал его в число |11| консулов. Но женить его на Прейекте он никак не мог, так как у Артабана раньше была жена, единоплеменная с ним |12| и бывшая за ним замужем еще с детских лет. Давно уже он [343] отверг ее на основании одной из тех причин, которые выставляются |13| обычно, когда жена становится чужой мужу. Пока положение Артабана было не блестящим, она сидела дома, ничего не предпринимая, но молча перенося свое положение. Когда же Артабан прославился своими подвигами и был возвеличен судьбой, женщина не могла уже переносить своего униженного положения и отправилась |14| в Византию. Она явилась молящей к императрице и просила вновь вернуть ей мужа. Привыкшая протягивать руку помощи женщинам, находящимся в несчастном положении, императрица решила, что Артабан должен обязательно жить с ней, против всякого его желания, а на Прейекте |15| женился Иоанн, сын Помпея и внук Гипания. Такого несчастия Артабан не мог спокойно перенести, но рассвирепел и стал говорить, что уже приходится пожалеть о его подвигах, если ему, оказавшему столько услуг римлянам, не позволяют жениться с обоюдного согласия на той, которая была уже ему просватана, а заставляют жить с той, которая для него является самой неприятной из всех; а ведь это |16| обычно особенно мучит душу человека. Поэтому вполне естественно, что тотчас же после смерти императрицы он |17| вновь с большим удовольствием отослал от себя эту жену. Был у императора племянник Герман; у него был брат Боранд. Этот Боранд недавно умер, оставив большую часть |18| состояния брату и его детям. Так как у него была жена и единственная дочь, император приказал девушке столько получить из его состояния, сколько велит закон. Этим император хотел защитить интересы девушки, но это больше всего уязвило Германа.
|1| 32. Таковы были отношения у императора с Артабаном и Германом. Был в Византии некто, именем Арсак, родом армянин, потомок Арсакидов, близкий по родству с Артабаном. |2| Незадолго до этого он был уличен в том, что замышлял предательство и государственный переворот, т. е. был уличен в измене, так как в интересах персидского царя Хозроя |3| хотел у римлян произвести восстание. Император не причинил ему ничего плохого; он только велел его слегка высечь и провезти по всему городу на верблюде, но не изувечил [344] его тела, не отнял у него богатств и даже не наказал изгнанием. |4| Но обиженный даже таким наказанием, Арсак стал |5| строить козни против Юстиниана и политического строя. Когда он увидал, что одинаково с ним считает себя обиженным и Артабан, он стал его еще сильнее подстрекать, как своего родственника, и, опутывая этого человека хитрыми словами, делал его все более и более враждебным императору; он, не переставая, говорил ему это и днем и ночью и упрекал в несвоевременной храбрости и благородстве. |6| Он постоянно повторял ему, что при чужих тяжелых обстоятельствах, не касавшихся лично его, он высказал себя решительным, что он был тем самым, кто низложил тирана, и без возражений взялся убить своею собственной |7| рукой Гонтираса, бывшего его другом и сотрапезником. А теперь он присмирел и так робко сидит здесь, в то время как его родина замучена непрерывными наборами и военными постоями, истощена чрезвычайными поборами, отец его казнен под предлогом невыполнения договоров и соглашения, вся его родня порабощена и рассеяна по всей Римской империи. |8| И при таких-то обстоятельствах Артабан довольствуется тем, что он — начальник римских войск и носит пустой титул римского консула: «И ты,— сказал он,— будучи мне родственником, ни в чем не сочувствуешь мне, претерпевшему ужасное унижение; я же, дорогой мой, очень сожалею о твоей судьбе с этими двумя женами, из которых одной ты не по заслугам лишен, а с другой по принуждению |9| должен жить. Поэтому никто, конечно, у кого есть хоть капля разума, не должен отказываться от участия в убийстве Юстиниана под предлогом трусости или какого-либо страха: ведь он постоянно без всякой охраны сидит до поздней ночи, толкуя с допотопными старцами из духовенства, |10| переворачивая со всем рвением книги христианского учения. А кроме того,— продолжал он,— никто из родственников Юстиниана не пойдет против тебя. Самый могущественный из них — Герман, как я думаю, очень охотно примет участие в этом деле вместе с тобою, а равно и его дети; они еще юноши, и телом и душою готовы напасть на него и пылают против |11| него гневом. Я питаю надежду, что они и сами схватятся [345] за это дело. Они чувствуют себя обиженными им настолько, как никто ни из нас, ни из других армян». Такими словами Арсак околдовывал Артабана. Когда он увидал, что Артабан сдается, он повел дело против другого персо-армянина, по |12| имени Ханарагна. Этот Ханаранг был юноша красивый с виду, но легкомысленный, с чисто детским умом.
|13| Когда таким образом Арсак сделал его и Артабана участниками своих планов и получил их согласие, он оставил их, говоря, что он хочет сделать в этом деле Германа и его сыновей |14| своими единомышленниками. Старшим из сыновей Германа был Юстин, юноша с первым пушком бороды, очень энергичный и быстрый на всякое дело; незадолго перед тем |15| он получил консульское кресло. Придя к нему, Арсак стал говорить, что хочет по секрету побеседовать с ним, встретившись |16| в каком-нибудь храме. Когда они оба оказались в храме, Арсак прежде всего потребовал от Юстина, чтобы тот клятвенно ему обещал никому, кроме отца, не открывать |17| тех речей, которые он услышит. Когда тот дал требуемую клятву, он стал упрекать юношу, что он, будучи ближайшим родственником императора, спокойно смотрит, как главные должности по управлению государством не по заслугам и не по положению занимают люди низкого звания, из рыночной толпы, а он, будучи таким, что ему следовало бы вершить делами, не обращает внимания на то, что всего этого лишен не только он сам, но и его отец, человек высочайших достоинств и при этом брат Юстиниана, и что они являются лишь |18| частными людьми. Ведь вышло же, что и состояние его дяди не перешло к нему; насколько это зависело от воли Боранда, он был назначен наследником этого богатства, а затем неправильно |19| был его лишен (императором). И естественно, что ими еще больше будут пренебрегать, когда из Италии вернется |20| Велизарий. Говорят, что он уже находится посредине Иллирии. Такими словами Арсак побуждал юношу к заговору на жизнь императора, открыв ему, что у него было уже договорено относительно этого дела с Артабаном и |21| Ханарангом. Услыхав это, Юстин пришел в страшное замешательство, голова у него пошла кругом, и он заявил Арсаку, что ни он, ни отец его Герман этого делать никак не могут. [346]
|22| Арсак сообщил о своей неудаче Артабану, а Юстин передал весь свой разговор своему отцу. Поделившись в свою очередь этими сведениями с Марцеллом, начальником дворцовой стражи, он спрашивал у него по этому делу совета, |23| будет ли полезно, если они донесут об этом императору? Этот Марцелл был человеком суровым по характеру, крайне молчаливым; он ничего не делал из-за денег, не любил ни смешных слов, ни смешных представлений; не чувствовал расположения к распущенному времяпрепровождению; вел он всегда жизнь суровую и чуждую удовольствий; до мелочности был предан справедливости и страстно любил |24| правду. Он не позволил тогда говорить с императором. «Неудобно,— сказал он,— чтобы ты был доносчиком. Если бы ты пожелал о чем-либо тайно беседовать с императором, то сторонники Артабана сейчас же будут думать, что ты сделал донос об этом деле, а если Арсак сумеет бежать и скрыться, |25| то обвинение останется недоказанным. Я лично, не проверив дела совершенно точно, не привык ни сам верить ему, ни |26| докладывать о нем императору. Поэтому я хочу об этом деле или услыхать своими собственными ушами, или чтобы кто-либо из моих близких по уговору с вами совершенно ясно слышал от кого-либо, кто будет говорить об этих делах». |27| Услыхав это, Герман велел своему сыну Юстину сделать так, |28| чтобы поручение Марцелла было выполнено. Но с Арсаком по этому делу Юстин говорить никак не мог, так как он |29| наотрез, как сказано, ему отказал. Тогда он спросил Ханаранга, приходил ли недавно к нему Арсак с известным предложением, будто бы, по согласованию с Артабаном? «Лично я,— сказал он,— никогда не решился бы доверить какую-нибудь |30| тайну подобному человеку. Но если бы ты сам захотел поговорить со мной по этому делу, то, посоветовавшись вместе, может быть, мы могли бы сделать какое-либо прекрасное |31| дело». Посоветовавшись об этом с Артабаном, Ханаранг все рассказал Юстину, что раньше ему сказал Арсак.
|32| Когда Юстин обещал, что и сам он это выполнит и постарается привлечь отца к согласию с ним, то Герман решил пригласить Ханаранга на беседу к себе; они и установили [347] |33| определенный день для разговора. Дав знать об этом Марцеллу, Герман просил прислать к ним кого-либо из его близких, чтобы он своими ушами слышал речи Ханаранга. |34| Он прислал Леонтия, зятя Афанасия, человека, ставящего выше всего правдивость и известного как человек, исключительно |35| справедливый. Введя его к себе в дом, Герман поместил его в комнате, где висела плотная шелковая занавеска, являвшаяся занавесом того ложа, за которым они всегда |36| ели. За этим занавесом он спрятал Леонтия, а сам с сыном Юстином оставался по другую сторону занавески. И тут, |37| когда Ханаранг пришел, Леонтий совершенно ясно слыхал все его речи, о чем они договорились между собой,— он, |38| Артабан и Арсак. В этих разговорах им было заявлено следующее: если они убьют императора, когда Велизарий будет еще на пути в Византию, то ничего у них не выйдет из намеченного плана. Так как им хотелось бы провозгласить императором Германа, то Велизарий, конечно, соберет большое войско во Фракии, и, если он двинется на них таким образом, они ни в коем случае не будут в состоянии отразить его. Итак, в страхе перед прибытием Велизария они откладывают |39| это дело. Но как только Велизарий прибудет в Византию и будет у императора во дворце, тогда поздним вечером они явятся туда, захватив кинжалы, и убьют Марцелла и Велизария |40| вместе с императором. Таким образом, им будет безопаснее тогда устроить все то, что они хотят. Узнав обо всем этом от Леонтия, Марцелл даже и тогда решил не докладывать императору; он еще долго медлил, чтобы большой |41| поспешностью опрометчиво не упустить из рук Артабана. Герман же сообщил об этом деле Бузе и Константиану, боясь, как это и случилось, чтобы от этого промедления не возникло какого-либо подозрения.
|42| Спустя много дней, когда было дано знать, что Велизарий уже близко, Марцелл доложил императору все это дело. Император велел тотчас же арестовать и заключить в тюрьму Артабана и его соумышленников и приказал некоторым из |43| начальников произвести допрос под пыткой. Когда стал ясен весь этот заговор и уже был точно записан в протоколах, император назначил заседание полного сената во дворце, [348] где обыкновенно бывают разбирательства по спорным пунктам. |44| Сенаторы, прочтя все, что удалось выяснить следственной комиссии, тем не менее хотели привлечь к ответу Германа и его сына Юстина, пока наконец Герман, представив в качестве свидетелей Марцелла и Леонтия, не смыл с себя |45| этого подозрения. Они, а вместе с ним и Буза и Константиан, под клятвой подтвердили, что ничего Герман не скрыл от них по этому делу, но передал им все так, как я только |46| что рассказал. Тотчас все сенаторы освободили от обвинения его и его сына, как не совершивших никакого преступления |47| против государственного строя. Когда все явились во внутренние покои императора, то сам император был очень разгневан; он негодовал и особенно был раздражен против Германа, ставя ему в вину задержку осведомления. Какие-то двое начальников, подслуживаясь к нему, подтвердили его мысли и вместе с ним делали вид негодующих. Этим они еще больше усилили гнев императора, стараясь на чужих несчастиях |48| заслужить у него себе милость. Все остальные молчали, подавленные страхом и своим сопротивлением предоставляя свободу проявлению его воли. Один только Марцелл своей прямой и открытой речью мог спасти этого |49| человека. Беря вину на себя, он настойчиво заявлял, что Герман давно и усиленно предлагал сообщить императору об этом факте, но он, Марцелл, очень тщательно разбирался |50| во всех мелочах и поэтому так медлил сообщением. Этим он утишил гнев императора. За это Марцелл получил великую славу среди всего народа, так как он в минуту, самую трудную для Германа, проявил всю свою душевную доблесть. |51| Император Юстиниан отрешил Артабана от занимаемой им должности, не сделав ему, помимо этого, ничего дурного, а равно и всем остальным, если не считать того, что всех их он держал под арестом, но без бесчестия, во дворце, а не в обычной тюрьме.
|1| 33. За это время войны варвары стали определенно владыками всего запада. Для римлян эта война с готами, хотя вначале они одержали ряд блестящих побед, как я об этом уже сказал раньше, принесла тот результат, что они не только без всякой пользы для себя погубили много и людей [349] и денег, но сверх того потеряли и всю Италию и должны были видеть, как Иллирия и Фракия подвергаются грабежу и уничтожению без всякого сожаления со стороны варваров, поскольку они были соседями этих стран. Произошло это |2| следующим образом. В начале этой войны все те части Галлии, которые были им подвластны, готы отдали германцам, полагая, что у них не будет сил одновременно бороться на два фронта — и с римлянами, и с германцами. Обо всем этом я уже рассказывал в предыдущих книгах. (V [I], гл. 13, |3| § 24, 28). Этому факту римляне не только не могли помешать, но император Юстиниан сам подтвердил, закрепив его в их пользу для того, чтобы не встретить со стороны этих воинственных варваров какого-либо враждебного противодействия, в случае если и они будут вовлечены в эту войну. |4| Ведь франки не считали свое обладание Галлией надежным, если к этому делу не приложит своей печати самодержавный император. С этого времени короли франков получили в свои руки Массилию, бывшую фокейскую колонию, и все |5| приморские местности и владели морем в этих местах. Они стали председателями на конных состязаниях в Арелате, они стали чеканить золотую монету 13 из металлов, бывших в Галлии, выбивая на этом статере образ не римского самодержца, как это было в обычае, но собственно свое, франкских |6| королей, изображение. Правда, серебряную монету уже давно стал чеканить персидский царь, как он хотел, но на золотых статерах ставить свой образ не считал себя в праве ни он, ни какой-либо другой из всех варварских государей, хотя бы при этом он был владельцем большого количества золота, так как такую монету они не могли ввести в обращение с ведущими с ними торговые дела, хотя бы торговцами были даже сами варвары. Таково было положение у франков.
|7| Когда дела готов и Тотилы оказались лучше, чем у римлян, то франки без всякого труда присвоили себе большую часть Венетской области, так как ни римляне не могли им сопротивляться, ни готы не были в состоянии вести войну против них обоих. С своей стороны и гепиды захватили и держали в своей власти город Сирмий и большую часть [350] Дакии, после того как император Юстиниан отнял эти места у готов. Они обратили в рабство живших там римлян и, идя все дальше и дальше, грабили и совершали насилия над |9| Римской империей. Поэтому-то император перестал давать жалованье, которое они издавна привыкли получать от |10| римлян. Что касается лангобардов, то император Юстиниан одарил их городом Норикой, крепостями в Паннонии и многими другими местностями, сверх того дал им огромные |11| суммы денег. Поэтому лангобарды переселились из наследственных владений и осели на этом берегу Истра, недалеко |12| от гепидов. Они в свою очередь грабили Далмацию и Иллирию вплоть до пределов Эпидамна и обратили в рабство жителей. Когда же некоторые из их пленных сумели бежать и вернуться на родину, то варвары, проходя по всей Римской империи как союзники римлян, если опознавали здесь кого-нибудь из бежавших, захватывали их как своих личных беглых рабов и, оторвав от груди родителей, уводили к себе домой, так как никто им в этом не препятствовал. Затем |13| с соизволения императора другие места Дакии, около города Сингидона, заняли эрулы — они и ныне живут там; и они также делали набеги на Иллирию и местности, прилегающие к Фракии, и на широкое пространство опустошали их. Некоторые из них стали римскими солдатами и были зачислены |14| в войска под именем «федератов» (союзников). И всякий раз, когда отправляются послы эрулов в Византию, они без большого труда получают от императора жалованье для тех людей, которые грабят римских подданных и затем спокойна удаляются.
|1| 34. Так поделили между собой варвары Римскую империю. Позднее гепиды и лангобарды, как живущие по соседству друг с другом, воспылали друг к другу жестокой враждой. |2| Желая всеми силами души войны друг с другом, они страстно хотели вступить с врагами в открытый бой и уже |3| назначили определенный срок для столкновения. Но лангобарды, полагая, что в войне один на один они не будут равносильны гепидам (они были по численности слабее своих противников), решили привлечь к союзу с собой римлян. |4| Отправив к императору Юстиниану послов, они просили его [351] прислать к ним войско. Когда об этом узнали гепиды (В некоторых рукописях читаем: «гепиды же, будучи союзниками римлян, решили, что им надо просить римлян или вместе с ними поднять оружие для этой войны и требовать, чтобы они совместно с ними вели эту войну, или не мешали ни тем, ни другим и не оказывать помощи ни одному из этих племен»), то и они в свою очередь с тою же просьбой отправляют послов в Византию. Во главе гепидов в это время стоял Торизин, |5| а во главе лангобардов Авдуин. Император решил выслушать речи и тех и другие, но не вместе, а допустив каждого |6| из них к себе отдельно. Первыми из них предстали перед императором лангобарды и сказали следующее: «Нам, государь, приходится поражаться наглости гепидов, которые, столько раз и столь ужасно нарушив права вашей империи, теперь явились сюда к вам с тем, чтобы нанести вам величайшее |7| оскорбление. Они единственные, которые в сношениях со своими соседями позволяют себе крайне оскорбительное отношение; считая их крайне глупыми, так что их можно всегда обманывать, они, думая воспользоваться добротой |8| и легковерием ими же обиженных, приходят к ним. Мы просим вас посмотреть только на то, каково отношение гепидов к дружбе. Этим путем вы можете совершенно точно вывести заключение, которое послужит на пользу Римской империи, если вообще люди могут с полным вероятием предугадывать |9| будущее, основываясь на примерах прошлого. Если бы случилось, что племя гепидов проявило свою наглую неблагодарность только в сношении с кем-либо другим, то нам потребовалось бы и много слов, и много времени, и посторонние свидетельства, если бы мы захотели уличить образ действия и характер этих людей. Но теперь пример того, |10| как они поступают, вы можете найти тут же, на себе самих. Смотрите: когда готы в прежнее время держали в своей власти Дакию, которая им платила подати, то все гепиды, как и искони, жили на том берегу Истра и настолько трепетали перед силою готов, что никогда не решались даже пытаться когда-либо перейти через реку. Тогда они считали себя союзниками и крепкими друзьями римлян и под предлогом этой дружбы каждый год получали большие дары от [352] бывших раньше императоров и не в меньшей степени и от |11| тебя. Я охотно спросил бы этих лиц, что хорошего сделали они римлянам за все это? Ведь они не могли бы сказать на это |12| ни слова. До тех пор пока они не могли наносить вам обиды, не по какому-либо сознательному решению, но принужденные к этому в силу своего безвыходного положения, они |13| оставались спокойными. Вы уже не считали для себя нужным предъявлять претензии на земли по ту сторону Истра, а явиться на эту сторону Истра им мешал страх к готам. |14| Кто же назовет сознательным добрым отношением просто невозможность для них насилия. Разве можно назвать твердой дружбой ту, нарушить которую не представляется возможным? Не так это, государь, совсем не так! Природный характер человека выясняется только при наличии для него возможности свободно действовать, а эта свобода выявляет его характер тем, что позволяет ему действовать, как он |15| найдет нужным. Смотри же: как только гепиды увидали, что готы изгнаны из всей Дакии, а вы очень заняты другими войнами, эти преступные люди тоnчас же решились повсюду |16| перейти в ваши земли. Кто мог бы словами выразить недопустимость |17| поступка! Разве этим они не выразили своего презрения к Римской империи? Разве не нарушили святости установления клятв и союзных договоров? Разве не проявили наглого поведения против тех, против кого они менее всего могли его проявлять? Разве они не проявили насилия над вашей империей, именем рабов которой они так хвалились, в то время когда у вас была свобода действий, чтобы двинуться против них? Гепиды, государь, владеют Сирмием и обращают в рабство римлян и хвалятся, что овладели |18| всей Дакией. Какую же войну они выиграли когда-либо за вас, или вместе с вами, или против вас самих? Или за какое состязание они присвоили себе эту страну в качестве награды? И при этом они действовали так не раз, будучи вами оплачиваемыми людьми, вашими наемниками, и, как говорят, не знаю с какого времени получая с вас деньги. |19| Но никогда еще не было поступка более позорного, чем вот это посольство. Когда они увидали, что мы горим желанием вступить с ними в войну, они дерзнули явиться в Византию [353] и предстать перед лицом императора, столько раз оскорбляемого |20| ими. Может быть, в безграничности своего бесстыдства они будут приглашать вас к союзу против нас, с такой |21| серьезностью и заботливостью относящихся к вам. Даже если они явились сюда, чтобы вернуть то, во владение чем они вступили, не имея на это никакого права, то римляне должны считать, что именно лангобарды являются главными виновниками полученной вами от этого пользы: принужденные страхом к нам гепиды хоть и так поздно надевают |22| на себя против воли личину доброго расположения к вам. Обычно бывает, что тот, кто получил услугу, будет чувствовать расположение к тому, кто создал, для его врага, такую необходимость (быть уступчивым). Если же они и теперь не хотят отказаться от того, чем незаконно владеют, то что же |23| может быть выше подобного злонравия? Вот что да будет сказано с варварской простотой нами, не умеющими говорить длинных речей и вовсе не соответствующих важности данных |24| обстоятельств. Ты же, государь, рассмотри то, что недостаточно, чем это нужно было бы, нами сказано, и сделай то, что будет полезно и для римлян и для твоих лангобардов, приняв сверх всего остального в соображение еще и то, что по всей справедливости римляне будут стоять в одних рядах с нами, исповедующими с самого начала одну с ними религию, и уже тем самым пойдут против тех, которые являются арианами».
|25| Так сказали лангобарды. На другой день допущенные к императору в свою очередь послы гепидов сказали следующее: «Справедливо, государь, тех, которые приходят к своим соседям с просьбой о союзе, прежде всего спросить, справедливо ли то, о чем они собираются просить и полезно ли для обоих будущих союзников и так выступать со своими речами по вопросу, ради которого они присланы послами. |26| Что лангобарды несправедливо поступают с нами, ясно уже из того, что мы прилагаем старания прекратить наши |27| распри третейским судом; а для тех, которые <будто бы> стремятся действовать насильственно, предлагать судебное |28| разбирательство совсем не подходит. О том, что гепиды и численностью населения, и доблестью намного превосходят [354] лангобардов, зачем разводить длинные речи перед теми, |29| которые и без того это знают? А чтобы идти на борьбу в союзе с более слабыми и тем ввергнуть себя в неизбежную беду, хотя можно было бы, став в один ряд с более сильными, без всякой опасности добиться победы, этого, мы думаем, |30| не захотят себе люди даже и мало разумные. Так что и в дальнейшем, если вы пойдете на кого-либо войною, гепиды будут вместе с вами, во-первых, обязанные вам благодарностью за содеянное, а во-вторых, избытком своих сил доставляя вам, что и естественно, возможность одоления врагов. |31| К тому же вам следует обратить внимание еще вот на что. Лангобарды только что стали друзьями римлян, гепидам же с незапамятных времен пришлось быть вашими союзниками |32| и знакомцами. А дружбу, закрепленную долгим временем, не так-то легко разорвать. Так что вы приобретете союзников не только могущественных, но и постоянных. |33| Таковы те законные основания, которые должны привести вас к союзу с нами. Посмотрите же теперь, каковы лангобарды |34| по своему характеру: они ни в коем случае не желают разрешить наши споры судебным разбирательством, хотя мы много раз приглашали их к этому, но они одержимы бессмысленной дерзостью. Теперь же, когда война, можно сказать, у них на носу, они пятятся назад перед нею в сознании собственной своей слабости и обращаются к вам, требуя чтобы римляне приняли на себя совершенно незаконно |35| борьбу за них. Конечно, эти воры выставляют, что основанием для вас к этой войне с нами является Сирмий |36| и другие места Дакии. Но ведь в твоей империи остается еще столько городов и столько стран, что надо искать людей, которым бы ты мог дать некоторую их часть для поселения. |37| Ведь, в самом деле, и франков, и эрулов, и этих самых лангобардов ты одарил столькими городами и странами, государь, |38| сколько и не сочтешь. Поэтому и мы в твердой уверенности на твою дружбу все делали, что ты хотел. Желающий развязаться с частью своего имущества считает, что гораздо выше того, кто добивается его милостей, стоит тот, кто предупредил его и сам по собственному выбору взял себе подарок, если это, конечно, было сделано без обиды для владельца и если [355] такая решимость, по-видимому, руководилась сознанием и смелостью очень близкой дружбы, как это имело место |39| у гепидов по отношению к римлянам. Подумайте же об этом: вот почему мы больше всего просим вас в союзе с нами идти войной всеми нашими силами на лангобардов; если же вы на это не согласны, то не вмешивайтесь ни с той, ни с другой стороны. Если вы так решите, то поступите справедливо и очень полезно для Римской империи.
|40| Так сказали послы гепидов. После многих совещаний император Юстиниан решил отослать их с пустыми руками и, заключив военный союз с лангобардами и обменявшись клятвами, он послал им больше десяти тысяч всадников под |41| начальством Константиана, Бузы и Аратия. Вместе с ними соединился и Иоанн, племянник Виталиана, причем от императора ему был дан приказ, как только произойдет сражение с гепидами, прямо оттуда спешно со своим войском |42| идти в Италию. Ведь он и сам прибыл из Италии. В качестве союзников за ними следовало тысяча пятьсот эрулов, над |43| которыми среди прочих начальников был Филемут. Все же остальные эрулы в числе трех тысяч стали на сторону гепидов, так как недавно они отпали от римлян по причине, |44| которая мною рассказана раньше (VI [II], гл. 15, конец).
Часть римлян, шедшая на помощь лангобардам, неожиданно наткнулась на отряд эрулов, бывших под начальством |45| Аорда, брата их вождя. Произошел горячий бой; победителями остались римляне, которые убили Аорда и многих из эрулов. Узнав, что римское войско очень близко, гепиды прекратили свои распри с лангобардами, и против воли |46| римлян эти варвары заключили между собой мир. Когда римское войско узнало об этом, оно оказалось в большом затруднении. Оно не могло уже идти дальше, но и повернуть назад предводители не считали возможным, боясь, как бы гепиды и эрулы не сделали набега на Иллирию и не разграбили |47| страну. Оставшись там, они донесли императору о сложившихся обстоятельствах. Так шли дела там. Я же возвращаюсь к тому месту моего рассказа, откуда я сделал это отступление. [356]
|1| 35. Велизарий возвращался теперь в Византию без всякой славы; за пять лет он нигде не стоял твердой ногой на земле Италии и нигде не прошел по ней сухим путем, но все это время скрывался в бегстве, постоянно переплывая от одного приморского укрепления к другому вдоль берега. |2| И поэтому враги могли более безбоязненно поработить Рим и, можно сказать, все другие города. Тогда он покинул и город Перузию, который был первым из городов Этрурии; он подвергался жестокой осаде, и когда Велизарий был еще |3| в пути, он был взят силой. Вернувшись в Византию Велизарий остальное время жизни проводил тут, пользуясь большим богатством, почитаемый за прежние свои успехи. Прежде чем он отправился в Ливию, божество предсказало |4| ему эти успехи совершенно явным знамением. Это знамение было следующего рода. В предместье Византии у Велизария было имение, которое называлось Пантейхион: лежит оно на противоположном материке. Незадолго перед тем как Велизарий собирался вести римское войско против Гелимера и Ливии, его виноградники принесли невероятный |5| урожай. Его слуги наполнили вином, которое получается из этого винограда, огромное количество бочек и поставили их в винный погреб, низ бочек закопав в землю, а верх |6| аккуратно заделав глиной. Месяцев восемь спустя в некоторых бочках вино забродило, сорвало ту глину, которой каждая из этих бочек была запечатана, и в таком количестве вытекло и разлилось по земле, что образовало в этом подвале |7| огромное озеро. Когда это увидали слуги, они пришли в изумление; они наполнили этим вином много амфор и, вновь |8| заделав глиной эти бочки, хранили о случившемся молчание. Но когда они увидали что это явление повторяется часто, в одно и то же время, они рассказала хозяину; он же, собрав многих из близких себе сведущих людей, показал им, что тут делалось; они, признав это за знамение, предсказывали, что все это указывает на большое счастье для этого дома.
|9| На этом окончилась карьера Велизария. Римский архиерей Вигилий с теми италийцами, которые до тех пор были (в Византии), очень многочисленными и очень знатными, не переставал настойчиво умолять императора, чтобы [357] |10| он приложил все силы овладеть Италией. Больше всех настаивал на этом Цетег, 14 патриций, много раньше получивший консульское кресло; из-за этого он сам недавно |11| прибыл в Византию. Сказав, что он сам подумает об Италии, император большую часть времени проводил, занимаясь христианскими догматами, стараясь примирить встречающиеся там противоречия и весь отдавшись этим вопросам. Вот что делалось в Византии. В это время случилось, что один лангобард |12| бежал к гепидам по следующей причине. Когда |13| королем лангобардов был Вацес, был у него племянник, по имени Ризнульф, который в случае смерти Вацеса по закону |14| должен был занять престол. Желая, чтобы власть перешла к его сыну, Вацес, возведя на Ризнульфа ложное обвинение, |15| присудил его к изгнанию. Поднявшись из наследственных владений, он с немногими спутниками тотчас же ушел |16| в изгнание в область варнов, оставив здесь двух сыновей. Вацес подкупил деньгами варнов, чтобы они убили Ризнульфа. Из сыновей Ризнульфа один умер от болезни, другой |17| же, по имени Ильдигес, бежал к славянам. Немного времени спустя сам Вацес умер, и королевская власть у лангобардов перешла к Вальдару, сыну Вацеса. Так как он был совсем мальчик, то ему был назначен опекун |18| Аудуин; он распоряжался королевством. Обладая, кроме того, и сам большим могуществом, он вскоре стал королем, |19| так как этот мальчик погиб от болезни. Когда же между гепидами и лангобардами, как я уже рассказывал, возникла война, то Ильдигес с теми из лангобардов, которые последовали за ним, приведя с собой большой отряд славян, тотчас же прибыл на помощь к гепидам, и гепиды надеялись, |20| что они вернут ему королевский трон. Вследствие заключенного в данный момент мира между гепидами и лангобардами Аудин тотчас же стал просить гепидов, как ставших друзьями, выдать ему Ильдигеса. Но гепиды решили ни в коем случае не выдавать этого человека; поэтому они предложили |21| ему уйти отсюда и спасаться, куда он хочет. Ни минуты не колеблясь, он со своими спутниками и несколькими |22| добровольцами из гепидов вновь ушел к славянам. Поднявшись оттуда, он отправился к Тотиле и готам, имея [358] при себе войско не меньше чем в шесть тысяч; прибыв в Венетскую область, он встретился с несколькими отрядами римлян, которыми командовал Лазарь, вступил с ними в бой, обратил их в бегство и многих убил. Но он не соединился с готами, а, перейдя реку Истр, удалился в область славян.
|23| В то время как это происходило в тех местах, о которых я рассказывал, один из копьеносцев, телохранителей Велизария, по имени Индульф, родом варвар, храбрый и энергичный, который случайно был им оставлен в Италии, |24| без всякого основания перешел на сторону Тотилы и готов. Тотчас же Тотила послал его с большим войском и с кораблями |25| к побережью Далмации. Прибыв к местечку, называемому Муикуро, которое очень близко по берегу расположено от Салон, он сначала вошел в сношения со здешним населением, выдавая себя за римлянина и близкого Велизарию человека, а затем сам, обнажив меч и приказав сделать |26| то же своим спутникам, внезапно перебил всех жителей. Разграбив все ценности, он ушел отсюда и внезапно напал на другое укрепленное место по побережью, которое римляне |27| называют Лавреатой. Высадившись здесь, он уничтожил всех попавшихся ему навстречу. Когда об этом узнал Клавдиан, который был начальником Салон, он послал против него войско, посадив его на так называемые дромоны (быстроходные |28| суда). Прибыв в Лавреату, римляне вступили с ними в сражение, но понесли в битве решительное поражение и бежали, кто куда мог, покинув в гавани свои дромоны. Там находилось много и других судов, груженых хлебом |29| и продовольствием. Все это захватили Индульф и готы, перебили всех попавшихся им навстречу и, разграбив ценности, вернулись к Тотиле. Кончилась зима, а с ней окончился и четырнадцатый год (548—549) войны, которую описал Прокопий.
|1| 36. После этого Тотила повел все свое войско против Рима и, подвергнув его осаде, стал там лагерем. Велизарий оставил там три тысячи воинов, отборных по доблести; их он оставил в качестве гарнизона для Рима и дал им в начальники Диогена, одного из своих телохранителей, человека исключительно |2| умного и опытного в военных делах. Поэтому он [359] продержался в этой осаде долгое время. Осажденные, благодаря выдающейся доблести, оказались равносильными при сражениях всему войску врагов; Диоген очень внимательно следил за стражей, чтобы никто не мог подойти к стенам с враждебными целями, и, посеяв везде внутри укреплений хлеб, боролся этим способом с недостатком продовольствия. |3| Много раз варвары пытались брать стены приступом, но при их попытках взойти на них римляне благодаря своей доблести их отражали. Однако, овладев Портом, варвары |4| всеми силами стали осаждать Рим. Таково было положение дел здесь. Когда император Юстиниан увидал, что Велизарий вернулся в Византию, он решил послать другого главнокомандующего с войском против готов и Тотилы. |5| Если бы он выполнил это намерение, то, я думаю, что пока Рим был еще в его руках и воины, находившиеся там, были целы и могли соединиться с пришедшими на помощь |6| из Византии, он мог бы победить своих врагов в этой войне. Теперь же, приказав готовиться к отправлению Либерию, одному из римских патрициев, он потом, конечно, в виду занятости другими делами, отложил свое намерение.
|7| Осада Рима продолжалась уже долгое время, и вот некоторые из исавров, которые сторожили ворота, называемые воротами Павла, тайно вошли в переговоры с Тотилой и договорились предать ему город. Они жаловались, что в течение многих лет им ничего не было дано императором, а одновременно они видели, что исавры, которые в первый раз предали готам Рим, живут роскошно и тонут в избытке |8| богатств. Был назначен день для выполнения этого плана. Когда наступил назначенный срок, Тотила прибег к следующей |9| хитрости. В первую ночную стражу он спустил на реку Тибр два больших (Другое чтение: «маленьких») судна, посадив на них людей, умеющих играть на трубах. Он приказал им переплыть на веслах на противоположный берег Тибра и изо всех сил затрубить |10| в трубы, когда они будут очень близко от укреплений. Сам он незаметно от врагов держал наготове войско готов около вышеупомянутых ворот, называвшихся воротами апостола [360] |11| Павла. Сообразив, что если бы некоторые из римского войска, стараясь скрыться, как это бывает в темноте, захотели бежать из города, то они направились бы в Центумцеллы, так как другого укрепления у них в этих краях не было, он решил занять ведущую туда дорогу и посадил в засаду отряд храбрых воинов с приказанием убивать всех бегущих. |12| Те, которые были на судах, когда оказались около города, |13| затрубили, как им было приказано, в трубы. Пораженные большим страхом и в крайнем волнении римляне, внезапно покинув без всякого основания свои сторожевые посты, бросились туда бегом на помощь, полагая, что на это место |14| укреплений сделано нападение. Одни только исавры, собиравшиеся совершить предательство, остались на месте своей стражи и, получив полную возможность, открыли ворота |15| и приняли врагов в город. Тут произошло ужасное избиение всех попадавшихся им навстречу; многие, стараясь убежать, устремились к другим воротам; но все, кто шли к Центумцеллам, попали в руки находящихся в засаде и погибли. Лишь очень немногие из них с трудом могли убежать; среди них, говорят, спасся и раненый Диоген.
|16| Был в римском войске некто, по имени Павел, по происхождению киликиец; он прежде стоял во главе дома Велизария, а затем, командуя конным отрядом, отправился в Италию и вместе с Диогеном был поставлен во главе гарнизона |17| в Риме. По взятии города этот Павел с четырьмястами всадников бежал в гробницу Адриана и занял мост, который |18| вел в храм апостола Петра. На рассвете войско готов вступило с этим отрядом в бой; но они очень упорно сопротивлялись неприятелям и одержали победу, убив многих варваров, так как в этом им помогало и большое число столпившихся |19| здесь неприятелей и узость прохода. Как только это заметил Тотила, он тоnчас же прекратил битву и велел готам занять позиции против засевших в гробнице Адриана и оставаться |20| спокойными, полагая, что он возьмет этих людей голодом. Этот день Павел и бывшие с ним четыреста человек провели без пищи, так провели они и ночь. На другой день они задумали убить себе в пищу нескольких лошадей, но до глубокого вечера они колебались приступить к такой еде, [361] удерживаемые необычайностью для себя такой пищи, хотя |21| голод их очень сильно мучил. Тогда, посоветовавшись между собой и призвав друг друга к благородной смелости, они пришли к выводу, что лучше для них уже сейчас окончить |22| жизнь славной смертью. Они решили внезапно броситься на неприятелей, убить из них, кто сколько сможет, и в этом |23| смелом подвиге найти свою кончину. Немедленно обнявшись друг с другом и поцеловавшись, они радостно стали готовиться к смертному пути, намереваясь погибнуть все до |24| одного. Но об этом подумал и Тотила; он испугался, как бы люди, обрекшие себя смерти и не имеющие уже в дальнейшем никакой надежды на спасение, не причинили готам |25| непоправимого ущерба. Поэтому, послав к ним двоих, он предложил им выбор: хотят ли они, оставив тут коней и сложив оружие, дав клятву, что никогда не пойдут войной на готов, возвратиться в Византию, и за это получить обещание полной личной неприкосновенности, или, сохранив при себе все свое достояние, служить в дальнейшем у него на |26| одинаковых и равных правах с готами. Римляне с удовольствием услыхали это предложение. И в первый момент все выбрали возвращение в Византию, но потом, подумав, что стыдно им возвращаться назад пешими и невооруженными, боясь погибнуть, попав в какую-нибудь засаду при возвращении, а вместе с тем и сердясь, что римская казна за столь долгое время задолжала им жалованье, все добровольно захотели остаться вместе с войском варваров, кроме Павла и некоего исавра Минды; они явились к Тотиле и просили |27| отправить их в Византию. Они говорили, что у них на родине |28| остались жены и дети, без которых они не могут жить. Так как они, по мнению Тотилы, говорили правду, то он принял их просьбу и, одарив деньгами на дорогу, отпустил их, дав им конвой. И все другие из римского войска, которые в бегстве скрылись по храмам города, числом до трехсот, получив |29| от Тотилы обещание безопасности, перешли на его сторону. В дальнейшем Тотила не пожелал ни разрушать, ни покидать Рима, но решил поселить здесь готов и римлян, принадлежащих к сенатскому званию, равно и всех других по следующей причине. [362]
|1| 37. Незадолго перед тем, послав к королю франков, Тотила |2| просил дать ему в жены свою дочь. Но франк отказал ему в его просьбе, говоря, что он не является, да и не будет никогда владыкою Италии, так как, взяв Рим, он не смог его удержать в своей власти, но, разрушив часть его, он |3| вновь уступил его врагам. Поэтому Тотила стал спешно свозить в него в данный момент продовольствие и велел возможно скорее ремонтировать то, что он сам раньше разрушил или сжег. Он послал за римлянами, за римскими сенаторами |4| и за всеми другими, которых он держал в Кампании. Затем, после того как он присутствовал на конном состязании, он стал готовить все войско, как бы собираясь идти походом |5| на Сицилию. Вместе с тем он снарядил четыреста военных судов, как бы приготовляясь к морской битве. Кроме того, у него был целый флот, очень многочисленный, из тех больших судов, которые были посланы с востока сюда императором |6| и со всем экипажем и грузом попали в его руки. Одного римлянина, Стефана, он отправил послом к императору, прося его прекратить эту войну, заключить с готами клятвенный договор, с тем чтобы они были в будущем его союзниками, |7| если он пойдет на других врагов. Но император Юстиниан не разрешил его послу явиться к нему, а на его предложения вообще |8| не обратил никакого внимания. Когда об этом услыхал Тотила, он тотчас же опять стал готовиться к войне. Ему показалось более соответствующим обстоятельством сначала попытаться |9| взять Центумцеллы, а уже потом идти в Сицилию. Начальствовал тогда над гарнизоном в этой крепости Диоген, |10| телохранитель Велизария, имея при себе значительную силу. Когда войско готов пришло к Центумцеллам, оно стало лагерем |11| под самыми стенами и приступило к осаде. Отправив послов к Диогену, Тотила предлагал ему и воинам, что если они хотят решить исход их спора битвой, то пусть приступят |12| к этому делу немедленно. Он убеждал их, чтобы они не ласкали себя никакими надеждами, будто от императора придет к ним на выручку какое-либо другое сильное войско, что император Юстиниан уже не в силах в дальнейшем вести |13| войну с готами; достаточным для этого доказательством |14| служит все то, что за это время случилось в Риме. Он [363] предложил им на выбор, чего они желают: или соединиться с войсками готов на равных и одинаковых правах, или быть доставленными в Византию, выйдя отсюда с полной личной |15| неприкосновенностью. Диоген и римляне заявили, что они вовсе не желают ни решать этого дела одной битвой, ни объединяться с войском готов, так как они не могли бы жить без |16| своих детей и жен. Но и сдать в данный момент без всякого приличного основания ту крепость, охранять которую им поручено, им никак невозможно, так как в этом у них пока не будет никакого оправдания, а ведь они хотят быть отправленными |17| к императору. Они просили отложить этот вопрос на некоторое время, чтобы за этот срок они могли известить императора, в каком они находятся положении; если же за это время от императора не придет никакой помощи, они сдадут город готам и сами уйдут, но тогда их |18| удаление не будет необоснованным. Когда Тотила выразил на это согласие, то был установлен день и с каждой стороны в подтверждение договора в качестве заложников было дано по тридцать человек. Готы, сняв осаду, направились против |19| Сицилии. Когда они прибыли в Регий, то, прежде чем перейти находящийся здесь пролив, они попытались взять силой |20| крепость, находящуюся в Регии. Начальниками находящегося здесь гарнизона были Торимут и Гимерий, которых поставил |21| во главе воинов в бытность свою здесь Велизарий. Так как они имели с собой много отборных воинов, то они отразили пытавшихся штурмовать стены неприятелей и, сделав вылазку |22| из крепости, одержали победу. Но потом, намного уступая по численности неприятелям, они заперлись в стенах |23| и тихо сидели. Тотила оставил часть войска готов для того, чтобы их сторожить, ожидая, что этих римлян он может спустя некоторое время захватить вследствие недостатка у них продовольствия, а остальное войско он послал на тарентинцев, и крепость, бывшую в этом городе, взял без всякого труда. Те же готы, которых он оставил в Пиценской области, взяли благодаря измене находящийся там город Аримин.
|24| Услыхав об этом, император Юстиниан решил назначить своего племянника Германа полномочным военачальником [364] против готов и Тотилы и приказал ему приступить к приготовлениям. Когда слух об этом дошел до Италии, он очень |25| обеспокоил готов. У них Герман пользовался славой счастливого полководца. Все римляне тотчас же исполнились счастливых надежд, и воины императорского войска еще |26| с большим воодушевлением выносили все опасности и невзгоды. Но император, не знаю почему, передумали, вместо Германа, назначил на это дело римлянина Либерия, о котором я |27| упоминал раньше. Он быстро все сорганизовал и готовился немедленно отплыть с войском; за это он также заслужил добрую славу и возбудил лучшие надежды. Но когда император |28| опять раздумал, то и он остался ожидать в бездействии. В то же время и Вер, собрав вокруг себя очень воинственных и храбрых солдат, вступил в открытый бой с готами, бывшими в Пиценской области недалеко от города Равенны; но в этом сражении он потерял многих из следовавшего за ним войска и погиб сам, проявив себя в эту трудную минуту как храбрый воин.
|1| 38. Около этого же времени войско славян, собравшись не больше чем в три тысячи человек, перешло через реку Истр, не встретив ни с чьей стороны противодействия, и затем без большого труда, перейдя реку Гевр, 15 разделилось |2| на две части. В одной части было тысяча восемьсот человек, |3| вторая включала всех остальных. Начальник римского войска в Иллирии и Фракии вступили с этими войсками в открытое сражение, но хотя эти части и были разъединены, однако римляне были разбиты благодаря их внезапному нападению, одни из них были убиты, другие в беспорядке бежали. |4| После того как начальники римлян были таким образом разбиты обоими отрядами варваров, хотя варвары по численности были намного слабее римлян, один из неприятельских |5| отрядов вступил в сражение с Асбадом. Это был воин из отряда телохранителей императора Юстиниана, зачисленный в состав так называемых кандидатов; он командовал регулярной конницей, которая издавна имела пребывание во фракийской крепости Тзуруле, и состояла из многочисленных |6| отличных всадников. И их без большого труда славяне обратили в бегство и во время этого позорного [365] бегства очень многих убили, Асбада же в данный момент взяли живым в плен, а потом убили, бросив в горящий костер, предварительно вырезав из кожи на спине этого человека |7| ремни. После этого они стали безбоязненно грабить и все эти местности и во Фракии и в Иллирии, и много крепостей и тот и другой отряд славян взял осадой; прежде же славяне никогда не дерзали подходить к стенам или спускаться на равнину (для открытого боя), так как эти варвары никогда |8| прежде даже не пробовали проходить по земле римлян. Даже через реку Истр, по-видимому, за все время они перешли только один раз, как я выше об этом рассказывал.
Эти славяне, победители Асбада, опустошив подряд всю страну вплоть до моря, взяли также приступом и приморский город, по имени Топер, хотя в нем стоял военный гарнизон. Это город был первым на фракийском побережье |10| и от Византии отстоял на двенадцать дней пути. Взяли же они его следующим образом. Большая часть врагов спряталась перед укреплением в труднопроходимых местах, а немногие, появившись около ворот, которые обращены на |11| восток, беспокоили римлян, бывших на стене. Римские воины, находившиеся в гарнизоне, вообразив, что врагов не больше, чем сколько они видят, взявшись за оружие, |12| тотчас же вышли против них все. Варвары стали отступать, делая вид, что, испуганные их нападением, они обратились в бегство; римляне же, увлеченные преследованием, оказались |13| далеко впереди укреплений. Тогда поднялись находившиеся в засаде и, оказавшись в тылу у преследующих, |14| отрезали им возможность возвратиться назад в город. Да и те, которые делали вид, что отступают, повернувшись лицом к римлянам, поставили их между двух огней. Варвары всех |15| их уничтожили и тогда бросились к стенам. Городские жители, лишенные поддержки воинов, были в полной беспомощности, но все же стали отражать, насколько они могли |16| в данный момент, нападающих. Прежде всего они лили на штурмующих кипящее масло и смолу и всем народом кидали в них камни; но они, правда, не очень долго отражали грозящую |17| им опасность. Варвары, пустив в них тучу стрел, принудили их покинуть стены и, приставив к укреплениям [366] |18| лестницы, силой взяли город. До пятнадцати тысяч мужчин они тотчас же убили и ценности разграбили, детей же и женщин |19| обратили в рабство. Вначале они не щадили ни возраста, ни пола; оба эти отряда с того самого момента, как ворвались в область римлян, убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта непогребенными |20| телами. Они убивали попадавшихся им навстречу не мечами и не копьями или какими-нибудь обычными способами, но, вбив крепко в землю колья и сделав их возможно острыми, они с великой силой насаживали на них этих несчастных, делая так, что острие этого кола входило между ягодицами, а затем под давлением (тела) проникало во внутренности |21| человека. Вот как они считали нужным обращаться с ними. Иногда эти варвары, вбив глубоко в землю четыре толстых кола, привязывали к ним руки и ноги пленных и затем непрерывно били их палками по голове, убивая их таким образом, как собак или как змей или других каких-либо |22| диких животных. Остальных же вместе с быками или мелким скотом, который они не могли гнать в отеческие пределы, они запирали в помещениях и сжигали без всякого сожаления. Так сначала славяне уничтожали всех встречающихся им |23| жителей. Теперь же они и варвары из другого отряда, как бы упившись морем крови, стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных.
|1| 39. Позднее готы напали на укрепление в Регии, осажденные же, очень решительно защищаюсь, отразили их наступление, причем Торимут всегда проявлял против них |2| подвиги, достойные его доблести. Зная, что у осажденных не хватает продовольствия, Тотила часть войска оставил здесь для того, чтобы сторожить их, чтобы неприятели ничего не могли в дальнейшем получать из продовольствия и чтобы вследствие недостатка в предметах первой необходимости они сдались бы сами и сдали крепость. Сам же, с остальным войском переправившись в Сицилию, напал |3| на стены Мессены. Командовал находящимися здесь римлянами Домнециол, племянник Бузы. Он встретил варваров под укреплениями стен, вступил с ними в бой и оказался [367] не хуже их. Но вновь войдя в город, он, заботясь об его охране, сидел там и не предпринимал ничего. Так как готам никто не препятствовал, они опустошили почти всю Сицилию. Осажденные же в Регии римляне, которыми командовали Торимут и Гимерий, как я говорил выше, так как у них совершенно не осталось продовольствия, договорившись с врагами, сдались сами и сдали крепость.
Когда об этом услыхал император, он собрал многочисленный флот, и, посадив на него большое количество пехоты из регулярного войска, поставил над ним начальником Либерия и велел ему возможно быстрее плыть в Сицилию |7| и всеми силами стараться спасти (для римлян) остров. Но когда он назначил Либерия начальником этого флота, он тотчас опять стал раздумывать. Либерий был человеком уже в очень преклонных годах и совершено неопытным |8| в военном деле. Отпустив Артабану все его вины и все обвинения против него и назначив его начальником всех фракийских войск, он тотчас же послал его в Сицилию, дав небольшое войско и поручив принять от Либерия отправленный |9| вместе с ним флот, а Либерия отозвал в Византию. Своего племянника Германа он назначил полномочным вождем для того, чтобы вести войну против Тотилы и готов. Войско ему он дал небольшое, но денег дал значительную сумму и поручил ему собрать возможно более крупные силы во Фракии |10| и Иллирии и со всей поспешностью двигаться в Италию. Он приказал вместе с ним двинуться в Италию и эрулу Филемуту со своими отрядами, и Иоанну, бывшему зятем Германа и племянником Виталиана (назначенный начальником иллирийских войск, он имел там свое пребывание).
|11| Тогда Германа охватило великое честолюбие, он захотел увенчать себя победой над готами, чтобы за ним в будущем осталась слава, что для Римской империи он сохранил Ливию |12| и Италию. Когда в прежнее время Стоза стал узурпатором власти в Ливии и очень сильно упрочил за собой власть над нею, то Герман, посланный императором, победив сверх ожидания в открытом бою восставших, прекратил этот незаконный захват власти и вновь возвратил Ливию под владычество римлян, как мной рассказано в прежних книгах [368] |13| (IV [II], гл. 16). И теперь, когда дела в Италии пришли в такое критическое положение, как я только что рассказал, он хотел приобрести себе и здесь великую славу за то, что, |14| покорив Италию, он вернул ее под власть императора. Прежде всего (так как у него давно уже умерла жена, по имени Пассара) он взял себе в законные жены Матазунту, дочь |15| Амалазунты и внучку Теодориха, так как Витигис уже умер. Он надеялся, что если вместе с ним при войске будет она в качестве его жены, то готы, естественно, постыдятся поднять оружие против нее в память владычества Теодориха и |16| Аталариха. Затем, тратя большие деньги, полученные от императора и не щадя никаких личных средств, он неожиданно для всех собрал в самое короткое время большое войско |17| из очень воинственных людей. Дело в том, что римляне, как люди опытные в военном деле, покинув без внимания многих начальников, у которых они были их личными копьеносцами и щитоносцами, последовали за Германом как из самой Византии, так и из Фракии и Иллирии. Большую энергию в этой вербовке проявляли сыновья Германа, Юстин и Юстиниан, |18| которых, уходя на войну, он взял с собой. С разрешения императора он набрал себе некоторые отряды и из регулярной |19| конницы, находившейся во Фракии. Также многие из варваров, которые жили около реки Истра, привлеченные славой имени Германа, явились сюда и, получив крупные |20| суммы денег, соединились с римским войском. Стекались сюда и другие варвары, собираясь со всех концов земли. И король лангобардов, имея готовыми тысячу тяжело вооруженных, обещал немедленно их прислать.
|21| Когда слухи об этом, даже превосходя действительность, стали достигать Италии (а в человеческих делах всегда так бывает, что молва, чем дальше, тем больше растет), готы отчасти испугались, отчасти почувствовали себя в безвыходном положении, если им придется воевать с потомством |22| Теодориха. И римские воины, которые принуждены были против воли быть в рядах готов, отправив к Герману посла велели ему дать знать, что как только они увидят, что он явился в Италию и что его войско стало там лагерем, они без промедления всеми средствами постараются соединиться [369] |23| с ними. Ободренные всем этим, войны императора в Равенне, а также и в других городах, которые еще удалось им удержать в своей власти, воспрянули надеждами, почувствовали новую силу и решили со всей тщательностью охранять эти |24| места для императора. Также и те, которые раньше с Вером или с другими вождями, вступая с врагами в открытый бой, были побеждены при столкновении с неприятелями и бежали и теперь поодиночке скитались, кто где мог, когда они услыхали, что этим путем идет Герман, собрались все в Истрии |25| и, поджидая его войска, не предпринимали ничего. В это время, так как наступил срок, условленный между ним и Диогеном относительно Центумцелл, Тотила послал к нему |26| и велел согласно договору сдать город. Но Диоген ему ответил, что он уже не уполномочен это сделать, так как он слыхал, что полномочным военачальником в этой войне |27| назначен Герман и что он со своим войском находится недалеко; что касается заложников, то он желает получить обратно |28| своих, возвратив тех, которых он получил от готов. Отпустив тех, которые были ему присланы, он усиленно наблюдал за охраной города, с нетерпением ожидая Германа |29| с его войском. Вот в каком положении были здесь дела. Окончилась зима, и с ней кончился и пятнадцатый год (549—550) войны, которую описал Прокопий.
|1| 40. Пока Герман собирал свое войско в Сардике, городе Иллирии, и приводил его в порядок, заготовляя усиленно все, что нужно было для войны, огромная толпа славян, какой |2| никогда раньше не бывало, явилась на римскую территорию. Перейдя реку Истр, они подошли к городу Наису. Когда немногие из них, отделившись от войска стали блуждать в одиночку по этим местам, некоторые из римлян захватили их и, связав, стали допытываться, чего ради это войско |3| перешло через Истр и что они собирались сделать. Славяне твердо заявили, что явились сюда, чтобы осадить и взять Фессалонику и города вокруг нее. Когда об этом услыхал император, он пришел в большое беспокойство и тотчас приказал Герману отложить поход на Италию и защищать Фессалонику и другие города и отразить, поскольку он |4| может, нашествие славян. Из-за этого Герман задержался. [370] |5| Славяне же, узнав точно от пленных, что Герман находится в Сардине, почувствовали страх. Среди этих варваров Герман пользовался большой известностью по следующей причине. Когда Юстиниан, дядя Германа, вступил на престол, анты, ближайшие соседи славян, перейдя Истр, с большим |6| войском вторглись в пределы римлян. Незадолго перед тем император назначил Германа начальником войск всей Фракии. Герман вступил в бой с войском неприятелей и, нанеся им сильное поражение, почти всех их перебил. За это дело Герман получил великую славу среди всех, а особенно среди |7| этих варваров. Боясь его, как я сказал, и полагая, что он ведет с собою весьма значительную силу, как посланный императором против Тотилы и готов, они тотчас прервали свой поход на Фессалонику и не дерзали больше спускаться на равнину, но, повернув назад и пройдя по горам через всю |8| Иллирию, оказались в Далмации. Избавившись от этой заботы, Герман велел всему войску готовиться, чтобы через |9| два дня начать поход на Италию. Но какая-то злая судьба поразив его внезапной болезнью, заставила его окончить свой жизненный путь. Так внезапно умер Герман, человек исключительной храбрости и энергии, во время войны прекрасный и искусный военачальник, все делавший самостоятельно, хороший организатор, во время мира и при счастливых обстоятельствах умевший очень твердо охранять законы и порядок государственной жизни; он был самый справедливый судья, ссужавший всем нуждающимся большие суммы и за них не бравший никогда никаких процентов, во дворце и при народе наиболее строгий и гордо державшийся, дома же радушный, приятный в обращении, откровенный и приветливый. Насколько у него было сил, он не позволял, чтобы во дворце происходили какие-либо правонарушения против установленных порядков; он никогда не принимал участия в заговорах византийских партий и не имел с ними общения, хотя многие из власть имущих доходили до такой глупости. Но будет об этом.
|10| Император был очень огорчен произошедшим несчастием. Он приказал Иоанну, племяннику Виталиана и зятю Германа, вместе с Юстинианом, вторым сыном Германа, вести [371] |11| это войско в Италию. Они пошли по направлению к Далмации, чтобы перезимовать в Салоне, так как им показалось невозможным в такое время года пройти вокруг залива и явиться в Италию. Переправиться же морем, не имея кораблей, |12| для них было невозможно. Что же касается Либерия, который еще не знал, что император передумал относительно командования флотом, то он пристал к Сиракузам, осажденным |13| врагами. Прорвавшись через ряды стоявших тут варваров, он вошел в гавань и со всем флотом оказался внутри |14| укреплений. Немного позже прибыл к Кефалении Артабан и, когда он узнал, что флот и войско с Либерием уже отплыли отсюда и направились к Сицилии, тотчас поднял паруса |15| и сам переплыл здесь так называемое Адриатическое море. Когда он был близ Калабрии, поднялся страшный ураган, ветер был очень силен и дул им в лицо; все корабли были раскиданы, так что можно было думать, что многие из них |16| занесены в Калабрию и оказались во власти врагов. Но оказалось не так: гонимые страшной силой ветра, они повернули назад в открытое море и, терпя сильные бедствия, вновь оказались в Пелопонезе. Из других — кому как посчастливилось, |17| одни погибли, другие спаслись. У одного корабля, на котором плыл сам Артабан, сломалась в открытом море при волнении мачта; корабль попал в опасное положение, но, несясь по воле сильного ветра и следуя за течением, он пристал к острову Мелите. Так совершенно неожиданно удалось Артабану выйти невредимым из этого опасного положения.
|18| У Либерия не было достаточно сил, чтобы сделать вылазку против осаждающих или сразиться с ними в открытом бою. Да и продовольственных запасов у осажденных на долгое время было недостаточно, так как осажденных было много. |19| Поэтому он со своим флотом отплыл оттуда и незамеченный врагами удалился в Панорм. Тотила же и готы ограбили почти все местности Сицилии, увели огромное количество коней и других животных и увезли с острова хлеб, все другие плоды и все ценности (а их было много); нагрузив все это на суда, внезапно покинули остров и вернулись в Италию. Сделали |20| они это по следующему поводу. Был некий римлянин, [372] по имени Спин, родом из Сполеция, которого не так |21| давно Тотила сделал своим квестором (казначеем). Он жил в |22| городе Катане, бывшем не укрепленным. Как-то случилось, что он был взят в плен врагами. Стараясь спасти его, Тотила предлагал вместо него римлянам одну из знатных женщин, |23| бывших у него в плену. Но римляне ни в коем случае не считали справедливым сменять человека, носящего звание |24| квестора, на (какую-то) женщину. Тогда этот человек, испугавшись, как бы враги его не убили, обещал римлянам, что он тотчас убедит Тотилу удалиться из Сицилии, и со всем |25| войском готов переправиться в Италию. Римляне, на основании |26| этого обещания связав его всякими клятвами, отдали готам, получив за него женщину. Явившись к Тотиле, он стал говорить ему, что готы, ограбив почти всю Сицилию, вопреки своим интересам из-за каких-то маленьких крепостей |27| все еще теряют здесь время. Он утверждал, что не так давно, когда он был у врагов, он слыхал, что Герман, племянник императора, окончил свои дни, что Иоанн, его зять, и Юстиниан, второй из его сыновей, со всем собранным Германом войском находится уже в Далмации и, тотчас снарядившись, прямо отправятся оттуда в Лигурию с тем, чтобы сделать набег, забрать в рабство жен и детей готов и ограбить все ценности: «Лучше было бы,— говорил он,— нам самим встречным ударом пойти против них и в безопасности |28| вместе с нашими близкими провести зиму. Если мы их победим, то с наступлением весны нам можно будет опять без всякого страха двинуться против Сицилии, не думая уже ни о каких врагах». Тотила был убежден этими доводами. |29| Он оставил гарнизоны в четырех крепостях, а сам со всем остальным войском, забрав с собою всю добычу, переправился в Италию. Таковы-то были дела здесь.
|30| Иоанн с императорским войском, прибыв в Далмацию, решил провести зиму в Салонах, имея в виду с окончанием |31| зимы двинуться прямо в Равенну. В это время славяне, которые перед тем оказались в пределах владений императора, как я только что рассказывал, и другие, немного позднее перешедшие через Истр и соединившиеся с прежними, получили полную возможность беспрепятственно вторгаться [373] |32| в пределы империи. Многие подозревали, что Тотила, подкупив этих варваров крупными денежными суммами, направил их на римлян с тем, чтобы императору было невозможно хорошо организовать войну против готов, будучи связанным |33| борьбой с этими варварами. Я не могу сказать, явились ли эти славяне, делая угодное Тотиле, или пришли сами, никем не призванные. Разделившись на три части, эти варвары причинили всей Европе неслыханные бедствия, грабя эти местности не просто случайными набегами, но зимуя здесь, как |34| бы в собственной земле, не боясь неприятеля. Позднее император послал против них отборное войско, во главе которого между прочим стояли Константиан, Аратий, Назерес, Юстин, другой сын Германа, и Иоанн, по прозвищу «Фага» («обжора-расточитель»). |35| Главным начальником над ними он поставил |36| Схоластика, одного из дворцовых евнухов. Это войско захватило часть варваров около Андрианополя, города, который лежит посреди Фракии, на расстоянии пяти дней пути |37| от Византии. Дальше уже варвары двинуться не могли; ведь они имели с собой бесчисленную добычу из людей, |38| всякого скота и ценностей. Оставаясь там, они решили вступить с врагами в открытый бой, но собирались сделать это так, чтобы те даже и не предчувствовали, что они этого хотят. Славяне стояли лагерем на горе, которая тут возвышалась, |39| римляне — на равнине, немного поодаль. Так как уже прошло много времени, как они сидели так друг против друга, то римские воины стали выражать нетерпение и позволять себе недопустимые поступки, упрекая вождей, что вот они, как начальники римского войска, имеют для себя продовольствие в изобилии, а не обращают внимания на солдат, мучимых недостатком в предметах первой необходимости, |40| и не хотят вступить с врагами в бой. Под их давлением военачальники начали сражение. Произошел сильный бой, |41| и римляне были разбиты наголову. Здесь погибло много прекрасных воинов; военачальники, которым грозила близкая опасность попасть в руки врагов с остатками армии, |42| с трудом спаслись бегством, кто куда мог. Варвары захватили знамя Константиана и, не обращая внимания на римское |43| войско, двинулись дальше. Они получили возможность [374] ограбить местность, так называемую Астику, с древнейших времен не подвергавшуюся разграблению, и поэтому им удалось получить отсюда большую добычу. Таким образом, опустошив большую область, варвары подошли к «Длинным стенам», которые отстоят от Византии не много больше одного |44| дня пути. Немного позже римское войско, идя следом за этими варварами, захватило одну часть их и, неожиданно |45| напав на них, обратило их в бегство. Из врагов они многих убили, спасли огромное количество римских пленников и, найдя в числе добычи знамя Константиана, вновь его вернули себе. Остальные варвары со всей другой добычей возвратились домой.
Комментарии
11. Пакурий был племянником иберийского царька Гургена (1, 12, 4 сл.). О Сергие, см. IV [II] война с вандалами, 21.
12. Малама, 484, 4; Феофан, 1, 226, 8; Крамер, 113; Зонар, 3, 282; Кенрен, 1, 658, 9; Виктор Тонненский под 549 годом; 1, 334, под 548 годом. Императрицей Феодора была коронована 1 апреля 527 г.
13. Впервые на востоке такую золотую монету стал чеканить халиф Абель-Малек в 691 году н. э.
14. Имя Цетега восстанавливает Хаури (Haury), на основании VII [Ш], 13, 12 и Lib. Pont., 1, 153, 14. Рукописи дают «Готиг».
15. Река Гевр совершенно неизвестна. Может быть это Морава?
(пер. С. П. Кондратьева)
Текст воспроизведен по изданию: Прокопий из Кесарии. Война с готами. М. АН СССР. 1950
© сетевая версия - Thietmar. 2013
© OCR - Андреев-Попович И. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© АН СССР. 1950