СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ

О ТОМ, КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ С ВОССТАВШИМИ ЖИТЕЛЯМИ ВАЛЬДИКЬЯНЫ

Меморандум Макиавелли написан летом 1503 года (начало июня – середина августа) и является откликом на события в Ареццо, где 4 июня 1502 г. вспыхнуло восстание против власти Флоренции, подавленное с помощью французских войск в августе того же года. Восстание было инспирировано Чезаре Борджа, который к этому времени овладел Романьей и стремился подорвать позиции Флоренции в Тоскане, не решаясь пока на открытую конфронтацию и на прямое, вмешательство в дела соседней области (на волнения в Ареццо он воздействовал через своего кондотьера Вителлоццо Вителли).

Это маленькое сочинение Макиавелли резко выделяется в огромном массиве его официальной служебной переписки, и не только тем, что он дает в нем волю своей страсти к «излишне смелым умозаключениям», которые были не по душе высокопоставленным флорентийским чиновникам (друг и сослуживец Макиавелли Бьяджо Буонаккорси специально просил его ими не увлекаться). Многие из «умозаключений» настоящего трактата стали спустя десять лет бессмертными афоризмами «Государя»: среди них и высказывание о необходимости во всяком деле идти до конца, и о том, что своих врагов нужно или привлекать к себе благодеяниями, или истреблять под корень, и о великом искусстве действовать в точно пойманный момент капризного времени. Но самое примечательное в этом меморандуме - методика. Здесь она впервые в творчестве Макиавелли принимает форму, которая кристаллизуется затем в его зрелых трактатах. Впервые римской истории отводится роль хранительницы абсолютного исторического опыта, которым надлежит поверять опыт текущей истории. Призыв учиться у истории был вполне банальным в начале XVI века, но старшие гуманисты, предшественники Макиавелли в деле ренессансной историографии, извлекали из этого учения смысл, по преимуществу нравственный, тогда как Макиавелли понимает школу истории как школу максимально эффективного политического действия: для любой реальной или гипотетической ситуации [467] найдется римский прецедент, позволяющий безошибочно ее оценить и найти в ней единственно верную линию поведения. Конечно, в этом убеждении Макиавелли отразилась ренессансная вера в неизменность человеческой природы и ренессансное преклонение перед античностью, но никакого догматизма, никакого слепого подчинения авторитету здесь нет: Макиавелли не подчиняет настоящее прошлому, а извлекает из настоящего тот смысл, который из прошлого уже извлечен политическим гением римского народа и интеллектуальным гением римских историков. Макиавелли, иначе говоря, создает здесь первый образец рационального метода исторического познания.

Настоящий русский перевод впервые опубликован в книге: Макиавелли Н. Сочинения. М.-Л., Academia, 1934, т. 1.

(Р. Хлодовский)

О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны

Когда Луций Фурий Камилл ¹ вернулся в Рим после победы над жителями Лациума, много раз восстававшими против римлян, он пришел в Сенат и сказал речь, в которой рассуждал, как поступить с землями и городами латинян. Вот как передает Ливий ² его слова и решение Сената: «Отцы сенаторы, то, что должно было свершить в Лациуме войной и мечом, милостью богов и доблестью воинов наших ныне окончено. Воинство врагов полегло у Педа ³ и Астуры ⁴, земли и города латинян и Анциум ⁵, город вольсков, взяты силой или сдались вам на известных условиях. Мы знаем, однако, что племена эти часто восстают, подвергая отечество опасности, и теперь нам остается подумать, как обеспечить себя на будущее время: воздать ли им жестокостью или великодушно их простить. Боги дали вам полную власть решить, должен ли Лациум остаться независимым или вы подчините его на вечные времена. Итак, подумайте, хотите ли вы сурово проучить тех, кто вам покорился, хотите ли вы разорить дотла весь Лациум и превратить в пустыню край, откуда не раз приводили вы в опасное время на помощь себе войска, или вы хотите, по примеру предков ваших, расширить республику Римскую, переселив в Рим тех, кого еще они победили, и этим дается вам случай со славой расширить пределы города. Я же хочу сказать лишь следующее: то государство стоит несокрушимо, которое обладает подданными верными и привязанными к своему властителю; однако дело, которое надо решить, должно быть решено быстро, ибо перед вами множество людей, трепещущих между надеждой и страхом, которых надо вывести из этой неизвестности и обратить их умы к мыслям о каре или о награждении. Долгом моим было действовать так, чтобы и то и другое было в вашей власти; это исполнено. Вам же теперь предстоит принять решение на благо и пользу республики». [261]

Сенаторы хвалили речь консула, но сказали, что дела в восставших городах и землях обстоят различно, так что они не могут говорить обо всех, а лишь о каждом отдельно, и когда консул доложил о делах каждой земли, сенаторы решили, что ланувийцы ⁶ должны быть гражданами римскими и получить обратно священные предметы, отнятые у них во время войны; точно так же дали они гражданство римское арицинам ⁷, номентанам ⁸ и педанам ⁹, сохранили преимущества тускуланцев ¹⁰, а вину за их восстание возложили на немногих, наиболее подозрительных. Зато велитерны ¹¹ были наказаны жестоко, потому что, будучи уже давно римскими гражданами, они много раз восставали; город их был разрушен, и всех его граждан переселили в Рим. В Анциум, дабы прочно укрепить его за собой, поселили новых жителей, отняли все корабли и запретили строить новые. Можно видеть по этому приговору, как решили римляне судьбу восставших земель; они думали, что надо или приобрести их верность благодеяниями, или поступить с ними так, чтобы впредь никогда не приходилось их бояться; всякий средний путь казался им вредным. Когда надо было решать, римляне прибегали то к одному, то к другому средству, милуя тех, с кем можно было надеяться на мир; с другими же, на кого надеяться не приходилось, они поступали так, что те уже никак и никогда не могли им повредить. Чтобы достигнуть этой последней цели, у римлян было два средства: одно — это разрушить город и переселить жителей в Рим, другое — изгнать из города его старых жителей и прислать сюда новых или, оставив в городе старых жителей, поселить туда так много новых, чтобы старые уже никогда не могли злоумышлять и затеять что-либо против Сената. К этим двум средствам и прибегли римляне, когда разрушили Велитернум и заселили новыми жителями Анциум. Говорят, что история — наставница наших поступков, а более всего поступков князей, что мир всегда населен был людьми, подвластными одним и тем же страстям, что всегда были-слуги и повелители, а среди слуг такие, кто служит поневоле и кто служит охотно, кто восстает на господина и терпит за это кару. Кто этому не верит, пусть посмотрит на Ареццо ¹² и на всю Вальдикьяну ¹³, где в прошлом году творились дела, очень схожие с историей латинских племен. Как там, так и здесь было восстание, [262] впоследствии подавленное, и хотя в средствах восстания и подавления есть довольно заметная разница, но самое восстание и подавление его схожи. Поэтому, если верно, что история — наставница наших поступков, не мешает тем, кто будет карать и судить Вальдикьяну, брать пример и подражать народу, который стал владыкой мира, особенно в деле, где вам точно показано, как надо управлять, ибо как римляне осудили различно, смотря по разности вины, так должны поступить и вы, усмотрев различие вины и среди ваших мятежников. Если вы скажете: мы это сделаем, я отвечу, что не сделано главное и лучшее. Я считаю хорошим решением, что вы оставили правящие органы в Кортоне, Кастильоне, Борго, Фойано ¹⁴, обошлись с ними ласково и сумели благодеяниями вернуть их приязнь, ибо нахожу в них сходство с ланувийцами, арицинами, номентанами и тускуланцами, насчет которых римляне решили почти так же. Но я не одобряю, что аретинцы, похожие на велитернов и анциан, не подверглись такой же участи, как и те. И если решение римлян заслуживает хвалы, то ваше в той же мере заслуживает осуждения. Римляне находили, что надо либо облагодетельствовать восставшие народы, либо вовсе их истребить и что всякий иной путь грозит величайшими опасностями. Как мне кажется, вы не сделали с аретинцами ни того ни другого: вы переселили их во Флоренцию, лишили их почестей, продали их имения, открыто их срамили, держали их солдат в плену — все это нельзя назвать благодеянием. Точно так же нельзя сказать, что вы себя обезопасили, ибо оставили в целости городские стены, позволили пяти шестым жителей остаться по-прежнему в городе, не смешали их с новыми жителями, которые держали бы их в узде, и вообще не сумели так поставить дело, чтобы при новых затруднениях и войнах нам не пришлось тратить больше сил на Ареццо, чем на врага, который вздумает на нас напасть. Вспомните опыт 1498 года, когда еще не было ни восстания, ни жестокого усмирения этого города; все же, когда венецианцы подошли к Биббиене ¹⁵, вам пришлось, чтобы отстоять Ареццо, отдать его войскам герцога Миланского ¹⁶, и если бы не ваши колебания, то граф Рануччо ¹⁷ с своим отрядом мог бы воевать против врагов в Казентино и не понадобилось бы отзывать из-под Пизы Паоло Вителли ¹⁸, чтобы послать его в [263] Казентино. Однако ненадежность аретинцев заставила вас на это решиться, и вам пришлось встретиться с очень большими опасностями, помимо огромных расходов, которых вы бы избежали, если бы аретинцы остались верными. Сближая, таким образом, то, что было тогда, с тем, что мы видели позже, и с условиями, в которых вы находитесь, можно заключить наверняка, что если на вас, упаси боже, кто-нибудь нападет, то Ареццо восстанет или вам будет так трудно удержать его в повиновении, что расходы окажутся для города непосильными. Не хочу обойти молчанием и вопрос, можете ли вы подвергнуться нападению или нет и есть ли человек, который рассчитывает на аретинцев.

Не будем говорить о том, насколько вам могут быть страшны иноземные государи, а побеседуем об опасности гораздо более близкой. Кто наблюдал Чезаре Борджа ¹⁹, которого называют герцогом Валентино, тот знает, что, оберегая свои владения, он никогда не думал опираться на своих итальянских друзей, так как венецианцев он ценил низко, а вас еще ниже. Поэтому он, конечно, должен думать о том, чтобы создать себе в Италии такую власть, которая дала бы ему безопасность и заставила бы всякого другого правителя желать его дружбы. Что таково его намерение, что он стремится захватить Тоскану, страну, близко лежащую и пригодную, чтобы образовать вместе с другими его владениями единое королевство, — это вытекает необходимо из причин, о которых сказано выше, из властолюбия герцога и даже из того, что он заставлял вас терять время на переговоры и никогда не хотел заключить с вами договор. Дело теперь только в том, удобное ли сейчас время для его замыслов. Я вспоминаю, как кардинал Содерини ²⁰ говорил, что у папы ²¹ и у герцога, помимо других качеств, за которые можно было назвать их великими людьми, было еще следующее: оба они большие мастера выбирать удобный случай и, как никто, умеют им пользоваться. Мнение это подтверждено опытом дел, проведенных ими с успехом. Если бы спор шел о том, настала ли сейчас удобная минута, чтобы вас прижать, я бы ответил, что нет, но знайте, что герцог не может выжидать, кто победит, ибо, при краткости жизни папы, времени у него останется мало; ему необходимо воспользоваться первым представившимся случаем и положиться во многом на счастье.

Комментарии

1. Луций Фурий Камилл – консул 338 г. до н. э., покоритель Лация.

2. Тит Ливии (59 г. до н.э. - 17 г. н. э.) – римский историк, автор «Истории Рима от его основания». Далее цитируется «История Рима», VIII, 13, 11-18.

3. Пед – древний город в Лации к востоку от Рима.

4. Астура – река, остров и город в Лации.

5. Антий (ныне Порто д'Анцо) — город вольсков, древнеиталийского племени, обитавшего на юго-востоке Лация на границе с Кампаньей.

6. Ланувийцы – жители Ланувия, древнелатинского города на Альбанской горе, к юго-востоку от Рима.

7. Арицины — жители Ариции, города в Лации на Аппиевой дороге к юго-востоку от Рима.

8. Номентаны — жители Номента (ныне Ментана), города в Лации к северо-востоку от Рима.

9. Педаны — жители Педа (см. выше).

10. Тускуланцы — жители Тускула, города в Лации (ныне Фраскати).

11. Велитерны — жители Велитров (ныне Веллетри), города вольсков.

12. Ареццо – город в Тоскане.

13. Вальдикьяна — долина р. Кьяна.

14. Кортона, Кастильоне (Фьорентино), Борго (Сансеполькро), Фойано (делла Кьяна) – небольшие города в области Ареццо.

15. «...венецианцы подошли к Биббиене...» — В 1498 г. венецианцы, которые поддерживали Пизу, осажденную флорентийским войском, вторглись в Тоскану и захватили Биббиену, городок в области Ареццо, надеясь, что флорентийцы снимут часть своих войск из-под Пизы.

16. Герцог Миланский – Лодовико Сфорца (1451-1508), по прозвищу Моро («мавр»), захватил власть в Милане по смерти своего старшего брата, Галеаццо Мария (1476), и после устранения своего племянника, Джан Галеаццо (1480). Он призвал в Италию Карла VIII, был лишен престола Людовиком XII (1498), на короткое время его вернул, но вскоре был взят французами в плен (1500). В 1498 г. выступил на стороне флорентийцев, своих извечных врагов.

17. Граф Рануччо (да Марчано) — флорентийский военачальник в 1498 г., остановивший продвижение венецианцев.

18. Паоло Вителли — флорентийский военачальник, сменивший на этом посту Рануччо да Марчано и казненный по обвинению в измене (1499).

19. Чезаре Борджа (1476-1507) – с 1498 г. герцог Валентинуа (в итальянской транскрипции – Валентино), герцог Романьи (1501). Сын папы Александра VI, он стал епископом в шестнадцать лет, кардиналом в восемнадцать, затем снял с себя религиозный сан, был назначен гонфалоньером церкви (1499), захватил Романью, но смерть отца положила конец его честолюбивым замыслам, а избрание папой Юлия II (1503) лишило его всех завоеваний. Конец жизни провел в Наварре. Макиавелли наблюдал Борджа дважды, во время посольства к нему в июне и октябре 1502 г.

20. Кардинал Содерини – Франческо Содерини (1453-1524), брат Пьеро Содерини, великого гонфалоньера Флоренции, епископ Вольтерры, кардинал с 1503 г. Он был главой посольства к Чезаре Борджа в июне 1502 г.

21. Папа — Родриго Борджа (1431-1503), с 1492 г. — папа Александр VI, скандально прославлен святокупством, любовными похождениями, отравлением своих политических противников. Вначале противник, затем сторонник французского присутствия в Италии, всеми средствами способствовал деятельности своего сына, Чезаре Борджа, по «собиранию» итальянских земель вокруг Рима. По слухам, умер, отравившись ядом, приготовленным для его гостей.