СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛИУТПРАНД КРЕМОНСКИЙ

АНТАПОДОСИС, ИЛИ ВОЗДАЯНИЕ

27. Состояние Италии, Германии и Бургундии в первой половине І века до Оттона Великого (898-936 г).

(между 958 и 962 г.).

Начинается Вторая книга ¹.

1. После того, как теплота жизни, удалившись из членов тела короля Арнульфа, оставила его бездыханным, все народы поставили своим королем его сына Лудовика (Hulodoicus). Смерть такого великого человека (дек. 898 г.) не могла не сделаться известною всему миру и в особенности соседним венграм. Этот день был для них лучшим праздником; они считали такое событие для себя выше всех сокровищ. Что же случилось?

2. В первый же год по смерти Арнульфа и воцарении его сына, венгры собрали огромное войско и покорили своей власти мараванов (моравов), тех самых, которые были завоеваны при их помощи Арнульфом. Затем они перешли границы багоариев (баваров), разрушили их замки, сожгли церкви и избили жителей. Для распространения большего ужаса, они упивались кровью своих жертв.

3. Когда король Лудовик получил известие об опустошении своих земель и жестокости венгров, он призвал всех своих людей к походу, и, чтобы страхом возбудить большее усердие, угрожал каждому виселицей, кто уклонился бы от участия. Наконец, его огромное войско встретилось с бесчисленными толпищами того отвратительного народа. Ни один жаждущий не стремится так к холодному источнику, как этот жестокий народ ожидает дня битвы; ничто его не радует, как бой. Как я читал в сочинении, которое говорит «О происхождении» этого народа ², сами матери у венгров разрезывают [402] своим сыновьям, при самом рождении, щеки острым ножем, с тем чтобы приучить их переносить раны, прежде нежели они начнут питаться первым молоком. В справедливости этого известия уверяет нас то обстоятельство, что и до сих пор, у них родственники покойника наносят себе рани в знак печали. Эти люди aseu kai aseboiV anti twn dakreiwn, афеи кэ асевис анти тон дакрион, то-есть, «безбожные и нечестивые вместо слез» проливают кровь. Король Лудовик едва успел подойти с своим войском к г. Августе (и. Аугсбург на реке Лехе), лежащем на пределах земли свевов (швабов) и баваров, или восточных франков, как к нему пришло неожиданное, а еще более нежелательное, известие о приближении неприятеля. На следующий день оба войска столкнулись на равнинах р. Леманна (н. Лех), весьма удобных по своей обширности для подвигов Марса.

4. Прежде нежели

«Утром Аврора восстала с пурпурного ложа Титона» ³,

кровожадное и браннолюбивое отродье венгров напало на христиан, еще объятых сном. Многих разбудило жужжанье стрел прежде крика неприятелей; другие же, пронзенные на своих ложах не были подняты ни криком, ни ранами, потому что душа их отлегла прежде пробуждения от сна. Затем началась жестокая сеча; обратив тыл, как бы для бегства, турки ⁴ положили на месте многих христиан своими меткими boelis, т. с. стрелами.

О, когда златокудрого Феба чело облаками
Мрачными сам Элоим всемогущий мгновенно подернет,
Вместе и своды небесные тяжко громами застанут.
Диннара ⁵ стрелы каленые вспыхнут одна за другою:
Горе тогда тому, кто белым, черное назвал;
В совесть свою заглянуть ни один злодей не посмеют,
Гневом небесным в самое сердце глубоко сраженный: —
Так с быстротой вылетали каленые стрелы из лука,
Кожу бычачью тяжелых щитов насквозь проникая;
Граду подобно, который, зеленую жатву скосивши,
Громко шумит и по кровлям высоким со стуком летает.
Воев мечи ударялись о звонкие шлемы, и трупы
Падали быстро рядами, сраженные меткой стрелою ⁶

Феб, начав, клониться к западу, уже достиг седьмого часа своего пути (по вашему, первый час по полудни), а Марс, обращая светлое лицо к Лудовику, продолжал ему покровительствовать, как в это [403] время коварные турки, скрыв засаду, показали вид, что они обращаются в бегства. Королевское войско (regis populus), не подозревая хитрости, пустилось с жаром преследовать; но на него бросились со всех сторон из-за засады, и мнимо-побежденные начинают истреблять победителей. Сам король с изумлением видел, что его победа обратилась в поражение, которое было тем тяжелее, чем менее он мог его ожидать. Ты увидел бы долины и поля усеянные трупами, ручьи и реки обагренные кровью; ржание лошадей и трубные звуки увеличивали ужас обращенных в бегство и поощряли рвение преследовавшего неприятеля.

5. Так достигли венгры своей цели; но их злоба еще не была вполне удовлетворена таким страшным поражением христиан: чтобы насытить свою корысть, они прошли земли баваров, свевов (швабов), франков и саксов, предавая все встречавшееся на пути огню и мечу. Никто не осмеливался выжидать их прихода, за исключением тех месть, которые трудно было бы взять, или которые были укреплены самою природою. Несколько лет народ принужден был платить им дань.

6. При этом короле (т. е. Лудовик Дитяти) жил некто Адельберт (906 г.), не какой нибудь ничтожный человек, но тот великий герой, который, живя в своем замке Бавемберге (Бабенберг), вступил в упорную вражду с целою империею (res republica). Король Лудовик ходил против него часто со всеми своими силами; но этот герой выдерживал с ним борьбу, не запершись в замке, как другие то обыкновенно делать, но выступая в открытое поле, далеко от своих укреплений. Именно, случилось однажды, что приближенные к королю, изумляясь на деле его отваге, явились к Лудовику и советовали выманить неприятеля мнимым боем из крепости и после погубить. Но Адельберт не только знал подобная военные хитрости, но и сам был мастер на них, а потому встретил неприятеля так далеко от замка, что тот распознал в нем врага не прежде, как испытав на своих головах острие его смертоносного меча. После того как Адельберт, этот герой, в течение семи лет упорствовал в подобном мятеже, король Лудовик, видя, что такое мужество и храбрость можно победить только хитростью, обратился к Гаттону, майнцскому архиепископу и просил у него совета, как поступить в подобном случае. Будучи человеком хитрым, архиепископ ему отвечал: «Успокойся, я тебя освобожу от этой заботы; я устрою так, что Адельберт сам явится к тебе, а ты уже постарайся, чтобы он от тебя не ушел». Уверенный в себе, так как Гаттон не раз умел дать хороший оборот худому положению дел, он явился в Бабенберг, показывая вид, что его привело туда одно дружеское участие к Адельберту. Архиепископ заговорил так: «Хотя быть может ты и не веришь ни в какую другую жизнь, кроме настоящей, но тем не [404] менее несправедливо с твоей стороны упорствовать в мятеже против своего господина, тем более что все твои усилия напрасны; ты не хочешь понять, сколько ты выиграешь у всех и в особенности у короля, если смиришься духом. Поверь моим советам и прими клятву в том, что ты без всякого колебания можешь выйти из замка и воротиться в него. Если не веришь моим пастырским обещаниям, то будь доверчив к моей клятве; я клянусь, что как здрав и невредим ты выйдешь со мною из замка, так я позабочусь привести тебя и назад». Адельберт, допустив себя увлечь, или лучше сказать обмануть, такими речами, сладчайшими меда, поверил клятве Гаттона и вместе с тем пригласил его поужинать. Гаттон же, имея в виду свой коварный план, который он хотел немедленно привести в действие, на отрез отказался от всякого ужина. Таким образом, они оставили замок безотлагательно, а Адельберт следовал за ним, держа его за правую руку. Но едва они оставили за собою замок, как Гаттон остановил своего спутника словами: «Мне жаль, мой храбрый герой, что я не подкрепил себя, сообразно с твоим советом: ведь нам предстоит длинный путь». Не подозревая ни того бедствия, ни той погибели, которая подготовлялась ему словами Гаттона, Адельберт отвчал ему: «Так воротимся, владыко: подкрепи сколько нибудь свое тело, чтобы не истощить его муками голода». Гаттон согласился на это предложение, и тою же дорогой, которой они вышли из замка, повел назад Адельберта, держа его по прежнему за правую руку. Они наскоро поели и в тот же день оба поспешили к королю. Когда объявили королю о прибытии Адельберта, в лагерь поднялась большая тревога и шум. Король, обрадованный такою вестью, приказал всем князьям собраться и открыть судебное заседание. В собрании он обратился к судьям: «Мы знаем собственным опытом, а не по одному слуху, сколько пролито Адельбертом крови в течении последних семи лет, сколько наделал он нам тревог и вреда своими разбоями и опустошениями. Теперь я жду вашего приговора, какую награду должно присудить ему за такие блестящие подвиги». По единодушному решению, Адельберт, на основании постановлений древних королей (secundum priscorum instituta regum), был обвинен в оскорблении величества (majestatis reus) и приговорен быть обезглавленным. Но когда его связанного повлекли на казнь, он увидел Гаттона и обратился к нему: «Ты будешь клятвопреступником, если допустишь лишить меня жизни». Гаттон отвечал: «Я обещал тебя невредимым вывести из замка и также возвратить, но я и сдержал свое слово, когда вскоре после того, как мы вышли в первый раз, я тебя вывел и здравым и невредимым привел назад». Тогда Адельберт начал сожалеть со вздохами о том, что так поздно [405] разгадал хитрость Гаттона, и последовал за палачем тем неохотнее, чем более хотелось ему жить, если б только то было возможно ⁷.

7. По прошествии немногих лет (899 г.) ⁸, когда венгры не встречали более себе сопротивления ни в восточных, ни в юго-восточных странах — булгары и греки были уже их данниками — они решились, чтобы не оставить никого в покое, потревожить юго-западные народы. Собрав огромное и бесчисленное войско, они потянулись в Италию. Разбив свои холщевые палатки, или скорее тряпки, на берегах Бренты, венгры пустили вперед на три дня пути соглядатаев, чтобы разведать положение местности и плотность населения, и получили следующия известия: «Лежащая пред нами и густо населенная равнина, как вы видите сами, с одной стороны примыкает к крутым и плодоносным горам, а с другой стороны омывается морем; города в ней многочисленны и хорошо укреплении. Не знаем, мужественна ли, или ничтожна нация, но что она бесчисленна, это ясно видно. Потому мы не советуем вам начинать нападения с такими небольшими силами. Но так как есть достаточно поводов, побуждающих к войне, а именно: привычка наша к победам, отвага духа и воинское искусство, в особенности же богатства, к стяжанию которых мы стремимся, и которыми эта страна обладает в таком количестве, какого мы не видали в целом мире и не ожидали видеть: потому наш совет — возвратиться назад, так как дорога, которую можно сделать менее чем в 10 дней, вовсе не далека и не тяжела, а в следующую весну собрать самых храбрых из нашего народа и воротиться назад грозными не одною храбростью, но и многочисленностью».

8. Приняв такой совет, венгры немедленно возвратились домой и провели всю зиму в ковке оружия, изощрении стрел и в обучении своего юношества военному искусству.

9. Солнце еще не успело переступить из знака Рыб в знак Овна (по нашему в конце февраля 899 г.), как венгры с огромным и бесчисленным войском вторглись в Италию, прошли мимо твердых укреплений Аквилегии (н. Аквилейя) и Вероны, и, не встретив ни малейшего сопротивления, достигли г. Тицина, который теперь носит благозвучное название Папии (н. Павия). Король Беренгарий (см. о нем в ст. на стр. 314), не мог довольно надивиться такому отважному и необычайному нападению, тем более, что перед тем он даже и не слыхал имени такого народа. К итальянцам (Itali) ⁹, тускам, [406] вольскам, камеринам, сполетинцам были отправлены к одним письменные приглашения (libri), к другим непосредственные послы, с приказанием всем собраться в одном месте; и составилось войско, превосходившее венгров своею численностью в три раза.

10. Король Беренгарий, видя себя во главе такого огромного войска, возмечтал духом и, ожидая победы над неприятелем не столько от Бога, сколько от своей силы, остановился в небольшом местечке с своими приближенными и предался там чувственным наслаждениям. Чем же это кончилось? Венгры, видя пред собою такую многочисленную армию, пришли в замешательство и не знали, на что решиться. Сразиться они боялись, а уйти не было никакой возможности. Колеблясь в нерешимости, все же они предпочли обратиться в бегство, и преследуемые христианами перешли р. Аддую (п. Адда), с такою поспешностью, что многие из них утонули.

11. Затем венгры напали на хорошую мысль и чрез переговорщиков просили христиан принять от них обратно всю сделанную ими добычу вместе с вознаграждением за убытки и дать им свободно отступить. К сожалению, христиане отвергли это предложение безусловно, и, — о горе! — отвечая презрительно, думали больше о цепях, в которые они желали заковать венгров, нежели об оружии, которым можно было бы их истребить. Язычники, видя, что они не могли никакими условиями убедить христиан к согласию, возвратились к прежнему своему плану искать спасения в бегстве. Они снова отступали и достигли таким образом широких полей Вероны.

12. Передовые отряды христиан касались нередко аррьергарда (nо-vissimos) неприятеля, даже дошло дело до схватки, в которой язычники победили. Но едва приблизилась главная армия, как венгры, снова обратившись в бегство, продолжали свое отступление.

13. Таким образом, христиане и язычники подошли единовременно к реке Бренте, потому что усталость коней не дозволяла венграм продолжать бегства. Оба войска встретились, и только русло упомянутой реки отделяло их друг от друга. Венгры, доведенные до отчаяния, предлагали выдать все свое имущество, всех пленных, все оружие, даже своих лошадей, удерживая только по одной лошади на человека для обратного пути; чтобы придать более веса своей просьбе, они изъявили готовность, за спасение жизни, обещаться клятвенно никогда не нападать на Италию, и для уверения в том отдавали своих сыновей заложниками. Но увы! христиане, ослепленные своею гордостью, считали своего врага совершенно побежденным и угрожали ему, отправив немедленно следующую апологию, apologeian, то есть, ответ: «Если бы мы решились принять в дар то, что и без того принадлежит нам, и [407] вступить в переговор с издохшими собаками, то и сумасшедший Орест поклялся бы, что мы сумасшедшие» ¹⁰.

14. Доведенные до отчаяния таким ответом, храбрейшие из венгров собрались вместе и начали воодушевлять друг друга такими речами: «Так как человеку не может ничего хуже случиться, как потерять настоящую жизнь, просить же более нельзя, на бегство нет никакой надежды, подчиниться — это все равно, что и умереть, то чего же нам после того бояться броситься на встречу стрел и за смерть заплатить смертью? Не будет ли лучше, если припишут наше поражение судьбе, а не трусости нашей? Пасть мужественно, сражаясь, значит не умереть, но жить. Эту славу, это наше klironomeian, клирономиан, т. е. наследство, завещанное нам предками, передадим и своим потомкам. Мы должны положиться на себя, как на людей испытанных в брани, которые не раз истребляли огромные войска с ничтожными силами. Толпища простого народа, непривычного к битвам, идут на встречу одной погибели. Весьма часто Марс губить обратившихся в бегство и покровительствует решившимся мужественно бороться. Те, которые не вняли нашим мольбам, не знают и не имеют в уме того, что победить хорошо, но вознестись в победе (supervincere) не честно».

15. Воодушевленные такою речью, венгры в трех местах располагают засаду, и, переправившись через реку, бросаются в средину неприятеля (24 сент. 899 г.). Большая часть христиан, утомившись продолжительным ожиданием возвращения переговорщиков, рассеялась по лагерю, чтобы подкрепиться пищею. В это-то время, венгры напали с такою быстротою, что многим они прокололи кусок хлеба в горле; другие, обратись в бегство, не могли уйти от быстроты лошадей, так что венгры тем легче истребляли неприятеля, чем более находили его стесненным. Наконец, к большему несчастию для христиан, между ними обнаружился не малый раздор. Многие не только не шли против венгров, но еще радовались, видя погибель своих, и эти недостойные люди действовали так низко, потому что ожидали по смерти своих соперников тем безграничнее властвовать. Но оставляя своих ближних без помощи в минуту их крайности и радуясь их погибели, они устраивали собственную погибель. Христиане таким образом обратились в бегство, и язычники предались неистовству; люди, которые только-что напрасно молили о своей пощаде, не могли пощадить других, не смотря на их просьбы. Когда наконец христиане частью были избиты, частью же обращены в бегство, венгры пронесли опустошение по всему королевству. Им осмеливались сопротивляться только за стенами самых сильных крепостей. Силы венгров [408] были таки велики, что пока одна их часть опустошала Баварию, Свевию (Швабию), Францию (Франконию) и Саксонию, другая грабила Италию.

16. Таким успехом венгры были обязаны не одной своей силе: тем исполнилось истинное слово божие, более неизменное, чем небо и земля, когда оно устами пророка Иеремии угрожало всем народам в лице дома израилева: «И вот, я приведу на вас народ издалека, народ сильный, народ древний, народ, языка которого ты не знаешь и не поймешь его речи. Колчаны его — разверзтая могила; все — силачи; и пожрут они жатвы твои и поглотят ваш хлеб; пожрут сынов ваших и ваших дщерей; пожрут овец и тельцов ваших; и ваши виноградники, и ваши смоквы и маслины, и ваши твердыни, на которые полагаетесь вы, срежут мечем. Но в те дни, говорит Господь Бог, я не совсем погублю вас» ¹¹.

17. В это самое время умер король Лудовик, а Конрад (Chunradus), из рода франков (т. е. восточных), муж сильный и искусный в деле войны, был поставлен королем всеми племенами (авг. 20 — ноябр. 8, 911 г.).

18. При нем могущественнейшими князьями были: Арнольд в Баварии, Бургард в Швабии, Эверард, сильнейший граф во Франции (Франконии), Гизельберт — герцог в Лотарингии; но над всеми ними возвышался Гейнрих, всесильный герцог саксов и турингов.

19. Во второй год правления Конрада (913 г.), вышеупомянутые князья, и в особенности Гейнрих, восстали против него. Но Конрад одержал над ними верх как своим благоразумием, так и силою, и привел к повиновению. На Арнольда же он навел такой страх, что он вместе с женою и детьми убежал к венграм и жил там, пока была искра жизни в теле Конрада.

20. В седьмой же год правления (918 г.), король увидел, что для него настало время быть отозванным к Богу. Он созвал к себе вышеупомянутых князей — один Гейнрих не явился — и заговорил им так: «Как вы видите, для меня наступило время перейти от тления к нетлению, от смерти к бессмертью; потому убедительно прошу вас сохранять мир и согласие. По смерти моей, да не разжигает вас никакое властолюбие, ни желание первенства. Изберите королем и поставьте господином Гейнриха, благоразумного герцога саксов и турингов; он знаменит и мудростью, и справедливою строгостью». Говоря так, он приказал подать свою собственную корону, которая была не только богата золотом, как короны всякого другого князя, но и украшена, даже обременена драгоценными камнями, скипетр и прочие королевские одежды; и при этом, собрав последние силы, сказал: «Вручая эти королевские регалии Гейнриху, назначаю его [409] преемником и наследником королевского достоинства; и не только советую, но заклинаю вас повиноваться ему». С этим приказанием он умер (23 дев.), и по смерти его последовало исполнение его воли. Когда он скончался, вышеупомянутые князья представили герцогу Гейнриху корону и все королевские регалии, и рассказали ему все в порядке, как распорядился король Конрад. Сначала скромно отклонял от себя Гейнрих королевское достоинство, но после без честолюбия принял его. Если бы бледная смерть, «которая стучит своею ногою одинаково и в хижину бедных и в замки королей» ¹², не похитила Конрада так преждевременно, то его имя властвовало бы над многими народами в мире.

21. В это самое время возвратился из Венгрии Арнольд с своею женою и детьми и был принять с почетом баварами и восточными франками. И они не только приняли его, но и настаивали на том, чтобы он принял титул короля (ut rex fiat). Король Гейнрих, видя, что все повинуются его власти, и только Арнольд намерен сопротивляться, собрал многочисленное войско и пошел в Баварию (921 г.). Когда же узнал о том Арнольд, он не только не хотел ждать его прихода в Баварию, но собрав, сколько мог, войска, поспешил ему на встречу. Очевидно, он и сам хотел сделаться королем. Но когда неприятели сошлись для битвы, король Гейнрих, как муж мудрый и богобоязливый, понимая, что обе стороны потерпят невознаградимые потери, предложил Арнольду личное свидание. Арнольд думал, что дело идет о поединке, и потому явился в назначенный час на условленное место.

22. Король Гейнрих, видя его поспешно идущим к себе на встречу, обратился к нему с следующими словами:

Ты ль в своем безроссудстве задумал противиться Богу?
Избран был я королем всей страны по желанью народа,
Волей Христа, десница которого правит мирами:
Тартар пред ним трепетал, Флегетон его убоялся;
Гордую власть королей, пред которой повсюду дрожали,
Ниц он поверг, а смиренных сердцем напротив возвысил,
С тем чтобы слава Господня хранилась во веки и веки.
Ты ль, вероломный, жестокий, преступный, свирепый, безбожный,
Страстью слепой зараженный, уколотый зависти жалом,
Ты ли жаждешь погибели множества душ христианских?
Если народ предпочел бы тебя, в короли избирая,
Верь, что и я никогда никого не желал бы другого.

После того, когда король Гейнрих смягчил душу Арнольда речью, которая имела четвероякое достоинство, а именно, она была богата [410] содержанием, коротка, сжата и красноречива, Арнольд возвратился к своим.

23. Арнольд, известив своих обо всем, получил от них следующий apokrisin, апокрисин, т. е. ответ: «Кто сомневается в справедливости слов того мудреца ¹³, или лучше сказать в справедливости изречения истинной мудрости, которая гласить так: Мною цари царствуют, князи господствуют и мудрые изрекают правду; или в справедливости сказанного апостолом ¹⁴: Всякая власть от Бога, и кто противится власти, Богу противится? При избрании Гейнриха в короли было бы невозможно единогласие народа, если бы он не был избран еще до сотворения мира верховною троицею, которая и есть единый Бог. Будет он хорош, тогда его должно любить, а Бога за него прославлять; будет он худ, должно его терпеть, потому что в большей части случаев подданные, если они властью угнетаются, то это бывает за их грехи. Нам же кажется справедливыми чтобы ты не отставал от других, но избрал бы также его королем; и чтобы он с своей стороны отличил тебя, как человека, покровительствуемого счастием и обладающего огромными богатствами, и смягчил бы твое неудовольствие, дав тебе такое право, каким не пользовались твои предшественники, а именно, подчинив твоей власти епископов всей Баварии и предоставив тебе назначать приемников, если кто нибудь из них умрет». Арнольд последовал этому прекрасному и доброму совету своих приверженцев и сделался вассалом короля Гейнриха (Heinrici regis miles), за что и был почтен властью над епископами всей Баварии.

24. В это время (919), венгры, узнав о смерти короля Конрада и о вступлении на престол Гейнриха, рассуждали между собою так: «Быть может новый король желает заключить и новые договоры. Поднимемся, собрав многочисленное войско, и разведаем, согласен ли Гейнрих платить нам должную подать. Если он, как можно полагать, походить на прочих королей, то мы опустошим его государство огнем и мечем. Сначала мы нападем не на Баварию, а на Саксонию, где живет сам король; если, сверх нашего ожидания, он успеет собрать войско, то ни из Лотарингии, ни из Франции (Франковии), ни из Свевии (Швабии), ни из Баварии, он не получит своевременно помощи. Притом страна саксов и турингов может быть легче предана разграблению, так как она не защищена ни горами, ни укрепленными замками».

25. Король Гейнрих был тяжко болен (933 г.), когда его известили о скором появлении венгров. Не выслушав до конца слов [411] вестника, он разослал послов по всей Саксонии, повелевая каждому, до кого могло достигнуть приказание, под страхом смерти явиться к нему в течение четырех суток. Так собрал он в четыре дня огромное войско: саксы имели похвальный и достойный подражания обычай, по которому никто, по истечении тринадцати лет, не смел уклоняться от военной службы. Хотя король был весьма слаб телом, но по твердости душевной он сел, как мог, на коня, собрал около себя войско и начал в нем возбуждать охоту к битве следующими словами ¹⁵:

26. Знатный саксов народ, храбрости львиной,
В битвах издревле стяжал славное имя.
Дрался он с Карлом мечем, кровью облитым;
Власти же Карла тогда мир подчинялся;
В бегство был обращен всех победивший;
Если же он, воротясь, нас уничтожил,
Божья то милость была: Богу угодно
Было спасти от греха грешные души.
Ныне ж проклятый народ, богопротивный,
Турки, христовы враги, хвалятся громко
Весь народ полонить, верных чад церкви.
Горе нам, горе! теперь думают даже
Выю нашу склонить бременем дани.
Духом воспряньте, мои мужи-герои,
Режьте, рубите, молю, сильной рукою!
Жаждою брани святой в сердце пылайте!
Пусть отправляется враг к Стиксу с дарами,
И раскаленный обол платит Харону.

27. Король, видя, что его убеждения воодушевили войско к борьбе, восстановил тишину и, полный дара божественного пламени продолжал так: «Деяния королей древности и писания св. отцов поучают нас, как мы должны поступать. Богу не трудно ничтожною силою поразить великие силы, если вера первых будет заслуживать того; я говорю, вера, но не вера слова, а дела, не вера уст, а сердца. Дадим же обет, и, по словам псалмопевца, исполним его; я буду первым, как я первый по своему достоинству и сану. Да будет изгнана всячески из нашего государства симония ¹⁶ (simoniaca heresis), ненавистная Богу, осужденная блаженным князем апостолов Петром и безрассудно поддерживаемая до сих пор нашими предшественниками. Пусть благодать соединит тех, кого разделила хитрость дьявола». [412]

28. Король хотел еще говорить далее в этом же роде, как вестник, быстро подъехав к нему, объявил, что венгры у Мерзебурга (Meserburg), крепости, расположенной на границе саксов, турингов и славян (Sclavorum). Он присоединил к этому, что они взяли в плен множество детей и женщин, и избили огромное число мущин; а для внушения большего ужаса саксам, они положили не оставлять в живых никого свыше 10 лет. Но король, твердый духом, не был ничем устрашен, и продолжал убеждать своих воинов с большею храбростью сражаться за отечество и пасть со славою.

29. Между тем венгры расспрашивали своих пленных, могут ли они ждать нападения, и, получив в ответ, что иначе и не может быть, отправили соглядатаев разузнать, на сколько это справедливо. Пустившись в путь, они увидели короля Гейнриха с бесчисленным войском вблизи упомянутого города Мерзебурга. Но они едва имели время воротиться к своим, чтобы известить их о приближении неприятеля; и никто другой, как сам король, предстал пред ними вестником битвы.

30. Вслед за тем началось сражение. Из среды войска христиан раздался святой и чудодейственный глас: Kurie eleison, Кириэ элисон, т. е. Господи помилуй; из их же лагеря беспрестанно слышалось отвратительное и дьявольское: у! у!

31. Пред началом битвы, король Гейнрих дал своим следующий мудрый и спасительный совет: «Когда вы пуститесь на игру Марса, то не опереживайте друг друга, хотя бы у иного лошадь была быстрее; закрывайтесь взаимно щитами и на них примите первые стрелы неприятеля. За тем во весь каррьер (cursu rappido) с страшною силою полетите на неприятеля, чтобы он почувствовать на себе раны, нанесенный вашими мечами, прежде нежели имел бы время сделать второй выстрел» Помня этот спасительный совет, саксы помчались, сохраняя прямую линию строя, и никто, имея более быструю лошадь, не забежал вперед; по словам короля, прикрыв друг друга щитами, они без всякого вреда для себя приняли на них первый залп стрел, и затем, как приказал им благоразумный вождь, быстро бросились на неприятеля, так что враг прежде расстался с жизнью, нежели успел сделать второй залп. По благодати божией, венгры после того думали более о бегстве, нежели о битве: бег быстроногого рысака казался им еще весьма тихим; бляхи сбруй и насечка оружий были для венгров не обороной, а бременем. Побросав луки, разметав стрелы, сбросив с лошадей сбрую, чтобы облегчить их, они думали об одном бегстве. Но всемогущий Бог, отняв у них боевую отвагу, лишил возможности найти спасение в бегстве. Избив и рассеяв венгров, победители выпустили на волю бесчисленное множество пленных, и стоны их обратились в радостную песнь. Король приказал [413] изобразить на zograjeian, зографиан, т. е. картине, эту преславную и достохвальную победу в верхних покоях дворца в Мерзебурге, чтобы считали это дело более истинным, нежели правдоподобным ¹⁷.

32. Пока все это происходило, итальянцы, почти все, отправив прямо посольство, пригласили к себе некоего Лудовика (Слепого, короля Бургундского ¹⁸) по происхождению бургунда; прося придти к ним отнять у Беренгария (I) королевство и взять себе (900 г.).

33. Виновником такого преступного замысла был Адельберт маркграф города Эпорегия (н. Иврея в Пиемонте), за которого тот же Беренгарий выдал свою дочь, по имени Гизлу (Гизель); от нее он имел и сына, которому дал имя его деда (т. е. Беренгария). Это-то и есть тот Беренгарий (II) ¹⁹, под тяжкою тираннией которого и теперь (959 г.) воздыхает Италия, и всякий народ, управляемый им, получает погибель, а не пользу. Но возвратимся к делу, а теперь достаточно и этого сказать.

34. Этот Адельберт — да сохранить от того Бог всех добрых людей — был самых нечестивых нравов. Но сначала, быв еще юношею, не смотря на пылкость возраста, он отличался удивительным человеколюбием и необыкновенною кротостью, до того что, если, возвращаясь с охоты, встречал нищего и не имел ничего с собою, чтобы ему подать, то не задумавшись уступал ему свой рог, висевший у шеи, на золотой цепочке, и после выкупал у него за то, чего он стоил. Но в последствии он составил себе такую дурную память, что на него сложилась справедливая песня, которую знали и взрослые, и дети. Скажем ее по-гречески, потому что на этом языке оно будет благозвучнее: AdelbertoV komhV kourthV, makrospaJhV, goundopistiV, Адельбертос комис куртис, макроспатис, гундопистис; это значит: «меч у него длинен, а честь коротка».

35. По его-то приглашению и по приглашению некоторых других итальянцев, вышеупомянутый Лудовик явился в Италию. Лишь только узнал о том Беренгарий (I), как вышел против него с войском. Лудовик же, услышав, что враг идет к нему на встречу с огромными силами, у него же войско было ничтожно, дал клятву, под влиянием страха, никогда не являться в Италию, если Беренгарий дозволит ему отступить. Лудовик был так легко изгнан, потому что Беренгарий многочисленными дарами успел сохранить верность к себе Адельберта, могущественного маркграфа тусков ²⁰. [414]

36. Но по прошествии короткого времени, Адельберт начал смотреть на власть Беренгария, как на бремя. Этому не мало содействовала жена его Берта, мать Гуго, бывшего в последствии при мне (с 926 г.) королем Италии. Вследствие того, по совету Адельберта, прочие итальянские князья снова обратились с приглашением к тому же Лудовику. Властолюбие заставило его забыть клятву, и он поспешил явиться в Италию (окт. 900 г.).

37. Беренгарий, видя, что Лудовик имеет на своей стороне не только итальянцев, но и тусков (тосканцев), отправился в Верону. Лудовик же, преследуя его неутомимо вместе с итальянцами, выгнал его из Вероны и силою покорил все королевство.

38. По окончании этого дела, так как Лудовик объехал кругом всю Италию (т. е. долину р. По), ему захотелось побывать и в Тусции. Выйдя из Папии (н. Павия), он отправился в Лукку, где и был принят Адельбертом с большим почетом и торжеством.

39. Когда Лудовик увидел Адельберта окруженным отличными войсками и живущим весьма богато и роскошно, он, побуждаемый завистью, втихомолку заметил своим: «Его можно принять скорее за короля, нежели за маркграфа; он ниже меня только титулом». Это замечание не могло укрыться от Адельберта. Берта, женщина хитрая, услышав то, склонила не только своего мужа нарушить ему верность, но вовлекла в измену и других князей Италии. Вследствие того, когда Лудовик, возвращаясь из Тусции, отправился в Верону и остался там, ни о чем не думая и не подозревая никакого злоумышления, Беренгарий, подкупив городскую стражу и собрав около себя храбрейших мужей, под покровом ночи проник в город (июль, 905 г.).

40. Река Атезис (н. Эчь), подобно реке Тибру в Риме, протекает по самой середине города Вероны. На реке построен громадный мраморный мост, удивительной работы и удивительной величины. На левом берегу реки, северная часть города защищена крутым и затруднительным для подъема возвышением, так что если бы та часть города, которая расположена на правом берегу упомянутой реки, была взята неприятелем, то левая сторона могла бы еще хорошо защищаться. На самой вершине того возвышения была выстроена церковь дорогой работы, в честь князя апостолов, блаженного Петра; там-то и поместился Лудовик, как потому, что ему нравилась церковь, так и потому, что все это место было укреплено.

41. Но Беренгарий (I), как мы сказали, пробравшись в город ночью, и перейдя вместе с своими воинами мост, на рассвете, совершенно неожиданно для Лудовика, напал на него. Поднятый криком и шумом воинов, он спросил, что случилось, и убежал в церковь. Только один из воинов Беренгария знал о месте его убежища, но и тот, побуждаемый жалостью, не хотел его выдавать и утаил. Опасаясь же, [415] что узнанный другими Лудовик будет выдан и умерщвлен, он подошел к Беренгарию и сказал ему: «Так как Бог тебя до того возлюбил, что в твои руки предал твоего врага, то и ты припомни себе его наставления, или лучше сказать повеления, ибо Он сказал: Будьте милостивы, как и Отец ваш милосерд; не судите, да не судимыбудете; не презирайте, да не будете сами презрены». Но Беренгарий, как человек хитрый, понял, что он знает, где скрылся Лудовик, и потому решился обмануть его своим софистическим ответом: «Неужели ты безумный, думаешь, что я захочу умертвить человека, и при том короля, которого предал мне Бог? Разве св. Давид не мог убить царя Саула, преданного Богом в его руки? Нет, он не захотел того». Побужденный такими речами, воин указал место, в котором укрывался Лудовик. Когда Лудовик был схвачен и представлен Беренгарию, этот обратился к нему с следующими упреками: «Долго ли ты, Лудовик, будешь употреблять во зло наше терпение ²¹? Можешь ли ты не сознаться, что в последний раз я тебе оказал благодеяние и расположение, что не я побудил тебя к новому восстанию, и что я выпустил тебя только по состраданию, которого ты не стоил? Понимаешь ли ты, говорю тебе, что ты теперь запутался в сетях собственного вероломства? Ты клялся мне, что никогда не вступишь в Италию. Я дарю тебе жизнь, как было мною обещано тому, кто тебя выдал, а выколоть тебе глаза не только приказываю, но и строго повелеваю». По окончании этой речи, Лудовик был лишен зрения, а Беренгарий овладел королевством (905 г.).

42. Между тем, так как ярость венгров не могла более изливаться на саксов, франков, швабов и баваров, то они бросились на Италию, где никто не оказал им сопротивления. А так как Беренгарий (I) мало доверял своим вассалам (milites), то он даже вступил в тесную дружбу с ними.

43. Но и сарацины, поселившиеся, как я сказал выше (см. стр. 311), в Фраксинете, одержав верх над провансальцами, начали производить не малые опустошения в соседних с ними частях верхней Италии, и, разграбив многие города, дошли до Аквэ (Aquae) ²², отстоящего от Папии (н. Павии) почти на 40 миль. Этот город получил свое название от теплых вод (по лат. aquae), при которых устроено превосходное здание, в форме четырехугольника, для ванн. При этом нападении, такой страх овладел всеми, что только самые укрепленные места решались оказывать сопротивление сарацинам.

44. В это же самое время, другие сарацины, прибыв из Африки [416] на кораблях, овладели Калабрией, Апулией, Беневентом и почти всеми городами римлян, так что в этих городах одна половина принадлежала римлянам, а другая — африканцам. Последние построили на горе Гарелионе укрепление, где они держали в безопасности своих жен, детей, пленных и все свое имущество. И никто не мог, ни с севера, ни с запада, проникнуть в Рим для поклонения блаженным апостолам, без того чтобы не попасться в их руки и потом не выкупиться только за большую сумму. Хотя несчастная Италия претерпела большие бедствия от нападения венгров и сарацин из Фраксинета, но никакое зло и никакая чума не причинили бы ей столько вреда, как африканцы.

45. Рассказывают, что они по следующему случаю оставили Африку и перешли в Италию. По смерти августейших императоров, Льва (VI) и Александра ²³, в Константинополе управлял империею Роман ²⁴ (мы расскажем о том подробнее в другом месте), вместе с сыном императора Льва, Константином (913 г.), который живет еще и до сих пор (959 г.). Как то обыкновенно случалось, в первый же год правления Романа, некоторые из его народов, и в особенности ***, анатоликэ, т. е. восточные, попытались возмутиться против него. Случилось же, что в то время, когда император отправил войска для их усмирения, восстали также Апулия и Калабрия, две провинции, которые в ту эпоху еще подчинялись Византии. Когда император, отослав главные силы на восток, не мог поставить значительного войска в Апулию и Калабрию, то он сначала просил их признать над собою прежнюю его власть добровольно. Но они отказались и объявили, что никогда не согласятся на то, а потому Роман обратился к африканскому владетелю (regem) с просьбою помочь ему усмирить Апулию и Калабрию. Вызванный такою просьбою, владетель африканский перевез на бесчисленных кораблях войска свои в Апулию и Калабрию, и силою подчинил обе провинции власти императора. Но в последствии, удалившись оттуда, африканцы обратили свое оружие против Рима, и, укрепившись для безопасности на горе Гарелиане, овладели силою многими весьма хорошо укрепленными городами.

46. Но Господь наш Иисус Христос, совечный и сосущный Отцу и св. духу, милосердием которого исполнена вся земля, не желает, чтобы погиб кто нибудь из людей, но чтобы все спаслись и познали истину, да не погибнут; один Бог предвидел эту опасность еще до сотворения мира, когда после всякой твари сотворил человека [417] господином всего остального, что будет ему служить и повиноваться: в конце времен искупил его пролитием своей крови тот же истинный человек и истинный Бог, но не два существа, а одно, и принудил людей любить себя и своего Отца, одних благодеяниями, других страхом, и притом не ради себя — потому что ни наше добро не служить ему прибылью, как сказал пророк: Ибо не нуждаешься в нашем добре; ни наше зло не причиняет ему убытка — но чтобы нам оказать помощь. Ему-то и было угодно казнить нас в то время ужасами, потому что мы отвергали его благодеяния. Но чтобы сарацины не свирепствовали долее и не говорили: «Где же их Бог»? — угодно было Богу направить сердца христиан так, что они стали сражаться с большею охотою, нежели прежде обращались в бегство.

47. В то время, верховным первосвященничеством на досточтимом римском престоле был облечен Иоанн Равеннский ²⁵. Он достиг такой высоты самым гнусным злодеянием, против всех прав божеских и человеческих.

48. В то время Римом управляла полновластно — стыдно то и сказать — Теодора, распутная женщина (scortum inpudem), бабка того Альберика, который не давно (964 г.) умер (см. ниже родосл. табл. № 2). Она имела двух дочерей, Мароцию и Теодору, не только во всем ей подобных, но и опередивших ее в любовных интригах (veneris exercitio). Мароция родила преступным образом (nefario adulterio) от папы Сергия, о котором я упомянул выше ²⁶, Иоанна (XI) который по смерти Иоанна (X) Равенского, получил должность (dignitatem) в римской церкви, а от маркграфа Альберика родился Альберик, который позже, в наше время, захватил незаконно в свои руки верховную власть в Риме. В то время (906 г.), первосвященником Равенны был Петр, а равеннский архипастырь (archipraesul) считался вторым после римского архиерея (archiereon). Петр по долгу подчинения весьма часто посылал к апостольскому владыке (т. е. римскому папе) будущего папу Иоанна (X), который был в то время священником его церкви. Теодора, как я уже сказал, распутная женщина, разожженная любовью, пленилась лицом Иоанна, и Иоанн хотя сначала не отвечал ей, но потом совершенно увлекся. Пока происходили эти бесстыдства, умер епископ в Бонопии (п. Болонья), и Иоанн был выбран на его место. Немного позже, за день до его посвящения, умер вышеупомянутый архипастырь (archipraesul) Равенны, и по проискам Теодоры, Иоанн, разжигаемый честолюбием, оставляет прежнюю Бонопскую церковь, и, в противность постановлениям св. отцов, овладевает тем местом. Отправясь в Рим, он был вскоре поставлен [418] епископом Равеннской церкви ²⁷. Вскоре после того (914 г.) божьим соизволением умер и папа (Анастасий ІII), которой его незаконно поставлял. Тогда распутная и чувственная Теодора, чтобы не быть отдаленной от своего любовника на 200 миль, на который Равенна отстоит от Рима, почему она могла обладать им весьма редко, принудила равеннского архипастыря оставить свою кафедру, и о ужас! овладеть верховным римским престолом (911 г.). По утверждению такого наместника святых апостолов, пуны (Poenu, или Puni т. е. африканцы или сарацины), как я выше сказал, ограбили жалким образом Беневент и римские города.

49. В это время (912 г.) один молодой человек из среды пунов, оскорбленный нанесенными ему обидами, бежал от своих и явился к папе Иоанну (X); по божественному вдохновению он ему сказал следующее: «Великий жрец, если бы ты имел ум, то не допустил бы пунов так жестоко грабить твой народ и подчиненную тебе землю. Избери юношей, отличающихся особенною быстротою, и прикажи им повиноваться мне, как своему полководцу (imperatorem), наставнику и властелину. Никто из них не может иметь более одного копья и одного меча; я разрешаю им взять самую простую одежду и небольшое количество пищи».

50. Получив наконец 60 таких юношей в свое распоряжение, он поспешил против пунов, и засел в одном узком проходе, чрез который лежал им путь. Так как пуны очень часто возвращались по этому месту из своих набегов, то они бросились на них с криком и совершенно неожиданно из своей засады, и без труда перебили их: за криками удары следовали непосредственно. Пуны не успели опомниться, как уже были поражены их копьям. Слух об этой победе и этот опыт воодушевили многих римлян, и они в различных местах поразили пунов; вследствие умного совета того африканца, они должны были оставить города, и удержали за собою одно укрепление на горе Гарелиане.

51. При утверждении Иоанна, как мы сказали, папою (911 г.), пользовался большою известностью князь беневентинцев и кануанцев, по имени Ландудьф, муж храбрый и искусный в военном деле. Так как пупы не мало потрясли государственный порядок, папа Иоанн обратился к Ландульфу, этому знаменитому князю, с просьбою дать ему совет относительно африканцев. Выслушав это, князь отвечал папе чрез послов: «Это дело, духовный отец, требует больших размышлений. Пошлите к императору аргосцев (ad Argorum imperatorem — так на западе называли в то время византийского [419] императора), заморские владения которого опустошаются беспрерывно, подобно нашим. Пригласите также на помощь жителей Камерина и Сполето, и начнем с божиею помощью жестокую войну с ними. Если победим, припишем победу Богу, а не своим силам; если же победят пуны, наше поражение будет отнесено не к нашей слабости, а к нашим грехам».

52. Услышав это, папа немедленно отправил, послов, в Константинополь, убедительнейше прося оказать ему помощь. Император (Роман), как муж богобоязненный и святейший, тотчас же отправил на кораблях войско (916 г.). Когда они высадились у реки Гарелиана, папа Иоанн (Х), равно как и могущественнейший князь беневентинцев, жители Камерина и Сполето, все находились уже там на месте. Между ними произошла ожесточенная битва. Но когда пуни увидели, что христиане одолевают, бросились на вершину горы Гарелиана и ограничивались защитою узких проходов.

53. Греки в тот же день расположились лагерем именно с той стороны, с которой бил труднее приступ, и по которой пуны могли легче убежать; расположившись таким образом, они наблюдали за пунами, преграждая им путь к побегу, и в ежедневной борьбе истребляли их в большом числе.

54. В этих ежедневных схватках пунов с греками и латинами, при помощи божией, ни один пун не ушел от того, чтобы или не погибнуть от меча или не попасться живым в плен. Во время этой борьбы, святейшие апостолы Петр и Павел были видимы благочестивыми верными, и я верю в то, что только их молитвами христиане обратили в бегство пунов и одержали победу.

55. В это время умер могущественный маркграф тусков Адельберт, и сын его Видо получил от короля Беренгария (I) утверждение в звании маркграфа на место отца. Жена же Адельберта, Берта, сохранила не меньшую власть и при своем сыне Видо. Хитростью, подкупом и развратом она привязала некоторых к себе. Вследствие того, когда спустя несколько времени Беренгарий арестовал, ее и сына и заключил их под стражу в Мантуе, она не сдала ему своих городов и замков, но удержала их за собою, и он освободил из плена как ее, так и сына.

56. Берта (см. ниже родосл. табл. № 2), судя по слухам, имела трех детей от своего мужа: Видо, вышеупомянутого нами, Ламберта, который живет до сих пор (959 г.), лишенный зрения, и Эрменгарду, не уступавшую ей в разврате; она выдала ее за Адельберта, иврейского маркграфа, когда умерла Гизла, дочь короля Беренгария (I) и мать нынешнего короля Беренгария (II). Эрменгарда родила ему сына, по имени Аискария; о его доблестях и отважном духе я расскажу в следующей книге. [420]

57. В то время (917 г.), этот самый Адельберт, зять короля, маркграф иврейский, Одельрик палатный граф (palatii comes, пфальцграф, коронный граф), родом шваб (ex Suevorum sanguine), Гизлеберт богатейший и храбрый граф, Ламберт архиепископ миланский и некоторые другие князья Италии, восстали против Беренгария (I). Причина же того следующая. Когда Ламберт, по смерти своего предшественника, должен был поставиться архиепископом миланским, король Беренгарий, в противность постановлениям св. отцов, потребовал от него значительную сумму, и приказал, по получении ея, росписать, сколько должны получить cubicularii, сколько hostiarii, и даже altilium custodes. Архиепископ Ламберт, человек самолюбивый, заплатил королю требуемое им с величайшею досадою, как увидишь то из последующего.

58. В то время, Беренгарий держал в плену Одельрика, палатного графа, о котором мы сказали выше. Постановив Ламберта архиепископом, он поручил ему Одельрика, пока он сам не определит, как поступить с ним. Но Архиепископ, не забывая той суммы, которую он внес за свое звание, вступил в сношение с пленником.

59. Несколько дней спустя, король Беренгарий, отправив послов, потребовал к себе Одельрика. Но не подвержено сомнению, что Ламберт дал на это следующий иронический ответ: «Я нарушу свои святительские обязанности, если выдам кого нибудь другому на смерть.» Послы поняли, что архиепископ перешел на сторону возмутившихся, если без позволения короля выпустил того, кто был ему сдан. Возвратившись оттуда к королю, они, вместо ответа, привели ему стих Теренция: «Если что хочешь хорошо сохранить, так только поверь ему».

60. В это время у бургундов правил гордый король Рудольф (II) ²⁸. Его могущество увеличивалось и тем обстоятельством, что он был женат на дочери герцога швабов, Бургарда, по имени Берте. К нему-то и обратились итальянцы с посольством и просили придти к ним для изгнания Беренгария.

61. Пока все это происходило (921 г.), венгры, незамеченные итальянцами, подошли к Вероне: два предводителя (reges) их, Дурсак и Бугат были в тесной дружбе с Беренгарием. Пока таким образом маркграф Адельберт (Иврейский), палатный граф Одельрик, граф Гизельберт и многие другие совещались в горах у города Бриксаны (н. Бресчия), отстоящего на 50 миль от Вероны, каким образом свергнуть Беренгария, этот последний уговорил венгров, в доказательство их дружбы, напасть на его неприятелей. Венгры жадные до крови и войны, потребовали у Беренгария проводника, зашли тайными обходами в тыл неприятелю и напали с такою быстротою, [421] что никто не имел времени ни надеть доспехи, ни даже схватиться за оружие. Многие были изрублены, многие попались в плен; палатный граф пал в битве, хотя он впрочем не храбро защищался; а маркграф Адельберт и Гизельберт были живыми захвачены в плен венграми.

62. Но Адельберт, хотя не большой герой, за то человек хитрый и ловкий, увидя себя окруженным врагами без возможности спастись бегством, немедленно сбросил с себя перевязи, золотые поручья и драгоценные украшения, и надел дрянные одежды своего вассала (militia), чтоб не быть узнанным венграми. Попавшись в плен, он, при вопросе о своем звании, выдал себя за вассала одного из своих вассалов (militis cujusdam militem), и просил отвести его в близь лежавший замок Кальцинарию, где у него будто бы жил родственник, который выкупит его. Его отвели туда и продали за ничтожную цену, так как никто его не узнал. Выкупил же Адельберта его собственный вассал, по имени Лев.

63. Напротив того Гизельберт, как узнанный, был избит, закован и полунагой представлен королю Беренгарию. Так как его привели к королю без штанов (sine femoralibus), в короткой верхней одежде (andromade), то, когда он бросился немедленно королю в ноги, сзади открылось все (genitalium ostensione membrorum) до того, что все присутствовавшие едва не умерли от смеха. Но король, человек мягкого сердца, оказал ему милость, которой он впрочем не заслуживал, и не отплатил ему злом за зло, как того желало войско (роpulus); он приказал обмыть его и одеть в лучшие одежды; затем, возвращая ему свободу, король сказал: «Я не требую от тебя никакой клятвы и поручаю тебя твоей собственной чести; если ты дурно поступишь со мною, то Богу отдашь отчет в том».

64. Но, возвратившись домой и скоро забыв оказанное ему благодеяние, Гизельберт согласился, по предложению Адельберта, зятя короля, и других мятежников, отправиться к Рудольфу (II) и пригласить его. Таким образом Гизельберт пустился в дорогу (922 г.) и уговорил Рудольфа, раньше, чем в 30 дней, явиться в Италию. Он был принят там всеми, и оставил Беренгарию из всех его владений один город Верону. Рудольф удерживал в своей власти Италию, в течении целых трех лет (922-925).

65. Когда один и тот же человек, в течении 12 часов, может и нравиться, и не нравиться, когда один и тот же предмет то любят, то отвергают, кто в состоянии тогда угодить всем одинаково? Вот таким же образом, по прошествии трех лет, король Рудольф для одних был хорош, для других невыносим. Вследствие того половина народа в королевстве была расположена к Рудольфу, другая же [422] часть благоприятствовала Беренгарию. Обе стороны начали готовиться к отчаянной гражданской войне; и так как Видо, епископ города Плаценции, был на стороне Беренгария, то битва произошла при Флоренциоле в 12 милях от Плаценции ²⁹.

66. Король Рудольф выдал свою сестру Вальдраду, которая и до сих пор славится своею красотою, умом и нравами, за Бонифация, могущественного графа, который позже в наше время (946 г.) получил маркграфство у камеринов и сполетинцев. Собрав войско, Бонифаций явился к Рудольфу на помощь вместе с графом Гариардом; но как человек хитрый и смелый, он считал более выгодным укрыться в засаде и ожидать окончания дела, нежели выдерживать первый натиск. Уже войско Рудольфа почти все обратилось в бегство, и приверженцы Беренгария, дав знать о победе, начали собирать добычу, как Бонифаций и Гариард, выйдя поспешно из засады, поразили их тем легче, чем неожиданнее было нападение. Гариард дал некоторым пощаду, ударяя их копьем, а не мечем; но Бонифаций, не спуская никому, произвел страшное опустошение. Тогда Бонифаций в свою очередь поднял знамя победы; по этому знаку собрались бежавшие приверженцы Рудольфа и, преследуя беренгарийцев (berengaricos), принудили их обратиться в бегство. Сам же Беренгарий искал убежища в известном городе Вероны. Во время этой войны такое множество было избито, что и до сих пор чувствуется недостаток в способных носить оружие.

67. После того, король Рудольф покорил себе силою всю Италию и, поспешив в Павию, собрал около себя всех и обратился к ним с следующею речью: «Так как мне удалось, помощью божией победив врагов, овладеть всем государством, то теперь мне пришло на мысль, препоручив вашей верности итальянское королевство, посетить прежнее отечество Бургундию». На это ему отвечали итальянцы: «Если тебе так угодно, мы согласны».

68. После удаления короля Рудольфа, жители Вероны, задумав зло, начали делать покушение на жизнь Беренгария, и их намерение не укрылось от короля. Зачинщиком и исполнителем этого преступления явился Фламберт, с которым король покумился, восприняв его сына из святой купели. Накануне этого дня, король позвал к себе Фламберта и сказал ему:

69. «Если бы ты не был со мною связан тесными и искренними узами дружбы, то можно было бы поверить тому, что о тебе говорят. [423] Рассказывают, что ты покушаешься на мою жизнь; но я не так легко им верю. Я хочу тебе только напомнить, что все приобретенное тобою и в отношении имущества, и в отношении почестей, могло быть приобретено только моими благодеяниям. Потому ты должен, хранить ко мне большое расположение, чтобы мое достоинство могло быть покойно на счет твоей привязанности и верности. Я не заботился ни о чьем счастьи и ни о чьем имуществе, как о твоей чести. Все мои старания, усилия, заботы и помыслы жителей этого города были направлены к тому. Знай одно: если я буду видеть, что твоя верность остается постоянною, то при этом меня будут радовать не своя собственная безопасность, но твое умение быть благодарным за мои милости».

70. Сказав это, король протянул ему золотой тяжеловесный кубок, и прибавил: «Выпей, что в нем, из любви ко мне и за мое здоровье; а то, в чем вино, удержи для себя. Без сомнения, вместе с напитком, вошел в него сатана; так написано и об Иуде предателе Господа нашего Иисуса Христа: «И после сего куска вошел в него сатана».

71. Забыв и прошедшие и настоящия благодеяния короля, Фламберт провел целую бессонную ночь, склоняя войско (populos) к умерщвлению Беренгария. В эту ночь, король, по своему обычаю, оставался в красивой беседке, близь церкви, а не во дворце, где можно было хорошо защищаться. Не подозревая никакого злого умысла, он не приказал даже поставить стражу на ночь ³⁰.

Лишь только крыльями взмахнул
Петух, указывая стражу,
И медный колокола звук.
Раздался громко, призывая,
Заботы мира отложив,
Воздать хвалу Тому, который
Нам временную жизнь открыл
И указал искать на небе
Другой отчизны край святой; —
Тогда король пошел поспешно
Во храм Всевышнего молить.
Туда ж торопится презренный
Фламберт со свитою убийц,
На жизнь святого покусившись.
Король, нe зная цели их,
Услышав, шум, вперед выходит
Узнать, что там, и видит вдруг
Толпу людей вооруженных!.. [424]
Скажи, Фламберт, мой верный муж,
«Что за толпа, чего желает
«Народ с оружием в руках»?
— «Не бойся, отвечал предатель,
«Не на тебя идет толпа:
«Она сразиться ищет с теми,
«Кто покушается давно
«На жизнь твою, о мой властитель».
Обманутый король спешит
Укрыться в их среде, и, ужас! —
Его, как тинника, влекут,
И подлый Ромфей в тыл наносит
Удар тяжелый королю;
И пал тогда благочестивый,
Вручая Господу свой дух.

72. Наконец, какую святую кровь они пролили, как бесчестно поступили эти бесчестные, о том, если бы и мы умолчали, заговорил бы камень, лежащий пред вратами церкви и указывающей на кровь его всем проходящим. И никто не проходит мимо, не зачерпнув воды и не окропив этого места.

73. Король Беренгарий выростил у себя, как родного, одного юношу по имени Милона, настоящего героя, достойного памяти и хвалы. Когда бы король последовал его совету, то не испытал бы такой жалкой судьбы, если бы только божественное определение не решило, что иначе не может быть. Милон хотел именно в эту ночь, когда король Беренгарий был обманут, занять ночную стражу. Король же, обманутый обещаниями Фламберта, не только не позволил Милону оставаться на страже, но и строго то запретил. Милон, как муж верный и честный, помня всегда благодеяния своего короля, хотя не мог его защищать, потому что отсутствовал, но постарался за то жестоко отмстить. Три дня спустя по смерти короля, он, схватив Фламберта и сообщников его в этом ужасном злодеянии, приказал их повесить (924 г.). Впрочем Милон обладал многими и другими превосходными качествами, о которых мы скажем в своем месте, если то будет угодно Богу.

Первая глава третьей книга заключает объяснение причин, побудивших автора назвать свое сочинение «Воздаянием». См. перевод этой главы выше, на стр. 309, примечание 1.

2. По смерти короля Беренгария (I) и в отсутствие Рудольфа, полчища венгров, под предводительством Саларда, рассеялись по всей Италии, окружили валом стен Павии и, расположившись лагерем [425] вокруг, не выпускали некого из города. Не имея сил им сопротивляться, жители Павии поплатились по грехам своим.

3. Феб золотой, удаляясь от севера, в знак Зодиака
Начал вступать, растопляя снега на высоких покатах;
Ветры Эола подули, чтоб лютые венгры могли бы
Пламени город предать: дуновеньем Эола разлился
Быстро огонь по Павии, и вместе с огне налетели
Яростно венгры, повсюду смерть разнося, и стрелами
Встретили тех, кто бежал от огня и пожара спасаясь.
Бедный, когда-то красивый, город Павия сгарает!
Молот Вулкана, в союзе с Эолом, работает сильно,
Домы родные и стены господних церквей разрушая.
Гибнут матери, дети, невинные девы, и с ними
Гибнет толпами святой, православный народ беззащитно ³¹.
Первосвященник — зовут Иоанном, но слыл он в народе
Добрым — сложил свою бедную голову рядом с другими.
Временем долгим скопленное золото в складах богатых
В клоаки ручьями течет, распущенное огненным жаром.
Бедный, когда-то красивый, город Павия сгорает!
Ты бы увидел: реками лилось серебро, и валялись
Яспис зеленый с топазом и нежный сапфир драгоценный;
Но никому и на мысль не пришло заглядеться на злато.
Бедный, когда-то красивый, город Павия сгорает!
Светлые волны Тицина клубилися мутной волною.
Бедный, когда-то красивый, город Павия сгорела

в год от воплощения 924, за 4 дня пред мартовскими идами, 12 индиктиона, в третьем часу. Заклинаю вас всех, кто будет читать эти строки, сохраните благочестивую память о сгоревших.

4. Но меч всесвятого и всемогущего Бога, которого милосердие и правда воспеты пророком, и чья благость наполняет собою весь мир, свирепствовал не до совершенного истребления. Хотя город сгорел и заслуженно по грехам нашим, но он не был предан в руки неприятеля. Так исполнилось сказанное царем и пророком: «Неужели во веки отвергнет нас Бог? неужели до конца лишит нас своей благости, из рода в род? или забудет сжалиться над нами, и милость свою сдержит в гневе своем»? Другой пророк, обращаясь к Богу, сказал: «Когда прогневишься, не забудешь благости своей». Таким образом, те, которые спаслись, мужественно сопротивлялись венграм, и радостно пели вместе с пророком: «Изменилась к нам десница Всевышнего».

Много содействовало тому и преславное заступничество святейшего отца нашего и премудрого мужа, блаженного Сира, останки которого почивают в упомянутом городе, и который предсказал, что [426] город Павия будет близок к падению, но спасется по милосердию божьему. Отправленный для проповеди блаженным Гермагором, учеником евангелиста Марка, блаженный отец, вдохновленный даром предвидения, почтил Павию следующим предсказанием:

6. «Возрадуйся радостью, город Павия, потому что к тебе грядет благополучие от далеких гор; и назовут тебя соседние государства не ничтожным, но богатым городом». Чтобы более уверить в справедливости своего предсказания, он в тоже время предсказал падение знаменитого города Аквилеи: «Горе тебе, Аквилея, потому что на тебя нападут нечестивые, разрушат, и ты не возникнешь, снова отстроенная». Действительно, Аквилея, этот богатейший и громадный некогда город, была взята и разрушена до основания нечестивым королем гуннов Аттилою, и не возникла в последствии, как то мы видим и теперь; Павию же, по словам святого мужа, мы и считаем и видим по прежнему богатою, не потому только, что она возвышается над одними ближайшими городами, но и над самыми отдаленными. Нечего и сравнивать Павию с другими городами, когда и сам знаменитый во всем мире и известнейший Рим уступил бы ей первенство, если бы не обладал драгоценными останками блаженных апостолов. Из всего этого явствует, что Павия была спасена заступничеством нашего патрона, блаженного Сира, который удостоил ее столь непреложного и драгоценного предсказания. Сжегши Павию и распространив опустошение по всей Италии, венгры возвратились во-свояси.

7. В это самое время (924), по смерти Адельберта, маркграфа аквилейского, жена его Эрменгарда, дочь могущественного маркграфа тусции Адельберта и Берты, распоряжалась всею Италиею. Источником ее власти — стыдно и молвить то — были ее преступный связи со всеми, не только с князьями, но даже и с простолюдинами (ignobilibus).

8. Около того же времени, король Рудольф возвращаясь из Бургундию прибыл в Италию, и, по смерти Беренгария, овладел силою всем государством. Но спустя несколько дней, между итальянцами произошел разрыв. Красота Эрменгарды возбуждала ревность между ее поклонниками, тем более что эта непотребная женщина одних привлекала к себе, других же отвергала. Вследствие того, богатейший архиепископ Милана и некоторые другие приняли сторону короля Рудольфа; Эрменгарда же окружила себя таким множеством мятежников, что мужественно воспротивилась въезду короля в Павию, столицу государства.

9. Но король Рудольф придвинулся к Павию с войском и раскинул лагерь в одной миле от города, в том месте, где сливаются реки Тицин и По, прославленный Виргилием под именем:

Fluviorum rex Heridanua, [427]

и в другом месте:

Cornigor Hesperidum fluvius regnator aquarum.

Эрменгарда, женщина коварная, отправила к королю ночью, через реку, следующее письмо: «Если бы я захотела тебя погубить, то тебя не было бы уже давно на свете. Потому что все твои желают оставить тебя и перейти ко мне, и ждут только моей воли. Ты был бы давно уже взят и связан, если бы я последовала их советам». Король не только поверил этому известию, но и пришел в ужас; отпустив послов, он отвечал ей, что намерен совещаться с нею о том, как поступить. Не медля много, в следующую ночь король Рудольф, тайно от стражи, отослав от себя всех, опустив занавес палатки и сложив постель, оставил своих и поспешил к Эрменгарде.

11. Утром, королевские воины с осторожностью ходили около палатки. Но когда собрались князья, им показалось удивительным, что король спить в такое необыкновенное время. Они начали шуметь, как никогда воины Олоферна, стараясь его разбудить, но, как и от Олоферна, не получали никакого ответа. Войдя наконец в палатку и не найдя ничего, одни думали, что его похитили, другие — что он был убит. Никому и в голову не приходило, что король мог бежать. Пока они не знали от изумления, что и подумать, явился вестник, объявивший, что король Рудольф идет на них вместе с их противниками. Пораженные ужасом, они с такой поспешностью обратились в бегство, что если бы ты их увидал, то сказал, что они не бегут, а летят.

12. Когда они собрались в Милане, как месте безопасном, Ламберт, архиепископ, с общего согласия отправил к могущественному и благоразумнейшему графу провансальцев Гуго ³² посольство с предложением явиться в Италию, отнять королевство у Рудольфа и овладеть им в свою пользу. Впрочем он сам уже давно покушался, по различным побуждениям, овладеть итальянским королевством. Так еще при короле Беренгаре, он вторгался в Италию с значительными силами; но тогда для него еще не наступило время господства, и устрашенный Беренгарием Гуго был обращен в бегство.

13. Когда Рудольф, по причине вероломства окружавших его, не мог одолеть своих противников, он отправился в Бургундию и просил герцога швабского Бургарда, на дочери которого был женат, придти к нему на помощь. Бургард собрал войска и вместе с Рудольфом отправился в Италию. Достигнув Ивреи, он обратился к своему зятю с следующим предложением: [428]

14. «Мне кажется, было бы не глупо, еслиб я, под предлогом посольства, отправился в Милан; пользуясь таким случаям, я мог бы рассмотреть город и познакомиться с расположением умов». Сказав это, он отправился в путь, и, подъехав уже к Милану, своротил с дороги, чтобы помолиться в церкви блаженного и драгоценного мученика Лаврентия; но, говорят, у него было другое на уме, а не молитва: так как эта церковь стояла вблизи самого города и была удивительной и дорогой работы, то, рассказывают, он хотел устроить там крепость, чтобы чрез то удержать в своих руках не только миланцев, но и многих других итальянских князей. Оставив церковь и проезжая верхом вдоль городских стен, он обратился к своим землякам с следующими словами, говоря на своем, т. е. на немецком (teutonica) языке: «Если я у этих всех итальянцев не оставлю по одной шпоре, и не доведу их до того, что они будут ездить на клячах, то не буду Бургардом; а крепость и высоту этих стен, на которые они так рассчитывают, я не ставлю ни во что: одним ударом своего копья я сброшу их со стен за-мертво». Он был убежден, что между его неприятелями никто не понимал немецкого языка, и потому говорил таким образом. Но на беду для него, там стоял какой-то презренный оборвыш (pannosus), понимавший язык Бургарда, и тотчас передал слышанное им архиепископу Ламберту. Ламберт, как умный человек, не обнаружил Бургарду никакого подозрения, но, питая злой умысел, оказал ему даже большие почести. Между прочим, в знак особенной дружбы, он дал ему позволение устроить охоту за оленем в своем парке (in brolio), чего не разрешал до тех пор никому, кроме самых коротких друзей. В тоже самое время он склонил всех жителей Павии и некоторых итальянских князей погубить Бургарда, и удерживал его столько времени, сколько, по его мнению, нужно было, чтобы дать собраться убийцам.

15. Наконец, Бургард уехал из Милана и в тот же день прибыл в Новару. Проведя там ночь и рано утром собравшись продолжать дорогу в Иврею, он был внезапно встречен толпами итальянцев, бросившихся на него. Но он не встретил их, как следовало бы мужественному воину, а обратился в бегство. Так как, по словам блаженного Иова (14, 5), он не мог миновать своей судьбы, и помощь лошади не надежна (Псал. 32 (33), 17), то лошадь споткнулась и сбросила его в ров, окружавший город. Там и погиб он, пронзенный копьями авзониев (т. е. итальянцев). Спутники же его, видя случившееся и не имея никакого средства к спасению, искали убежища в церкви святейшего исповедника Гауденция. Но авзонии, оскорбленные и раздраженные угрозами Бургарда, выломали церковные двери и избили всех находившихся там, даже и тех, которые скрылись под алтарем. [429]

16. При известии об этот, событии, Рудольф оставил Италию и поспешно возвратился в Бургундию. Между тем (926 г.), Гуго, граф Арелата (в. Arles, в южной Франции) или Прованса, сел на корабль и по Тирренскому морю отправился в Италию. Провидение же, желавшее его господства в Италии, послав попутный ветер, привело его в самый короткий срок к г. Алфей, то-есть Пизе, столице области Тусции, о которой сказал еще Виргилий (Энеид. X, 179):

Alpheae — ab origine Pisao.

17. По прибытии его в Пизу, явился туда посол от римского папы Иоанна Равеннского (X). И почти из всех стран Италии прибыли туда же послы, предлагавшие ему точно также сделаться их королем. Он же, давно сам преследуя эту цель, поспешил в Павию и по всеобщему согласию принял правление в свои руки. Вскоре Гуго отправился в Мантую, где его встретил папа Иоанн и заключил с ним союз (926 г.).

18. В это время, по смерти Берты ³³, матери этого самого короля Гуго, сын ее Видо, рожденный от брака с Адельбертом, владел маркграфством Тусциею и был женат на развратной римлянке Мароцие.

19. Король Гуго был одинаково и образован, и отважен; его храбрость равнялась его уму. Он почитал Бога и любил любящих Его; к бедным был внимателен и весьма ревностен к пользам церквей; люди, посвятившие себя религии и наукам (religiosi phylosopbique viri) пользовались y него не только любовью, но и почетом. Но при всех его столь блестящих добродетелях, он затемнял свою славу предосудительною наклонностью к женщинам.

20. Так он взял себе в жены Алду, родом из тевтонских франков, и имел от нее сына, по имени Лотаря. Но в то же время он получил от одной знатной женщины, Вандельмоды, сына Губерта, который и теперь здравствует и считается могущественным князем области Тусции. Его деяния, если то будет угодно Богу, я расскажу в своем месте.

21. Утвердившись королем, Гуго, как человек благоразумный, разослал послов во все страны, чтобы снискать дружбу многих королей и князей, но в особенности дружбу преславного короля Гейнриха (I), который, как мы выше сказали (кн. II, 20), управлял баварами, швабами, лотарингами, франками и саксами. Этот король Гейнрих покорил своей власти многочисленное племя славян (Sclavi) и [430] сделал их своими данниками. Он же первый подчинил данов (т. е. жителей Дании) и принудил их к повиновению, и чрез то имя его сделалось славным у многих народов.

22. Так как король Гуго искал повсюду расположить к себе королей и князей, то он позаботился сделать свое имя известным даже отдаленным ахивянам (Acbiviis, т. е. византийским грекам). У них правил в то время император Роман, достойный и памяти и хвалы (см. выше, стр. 416), щедрый, человеколюбивый, благоразумный и благочестивый. К нему-то Гуго и отправил послом (927 г.) моего отца, как человека честного и велеречивого (propter linguae urbanitatem).

23. Прибыв в Византию, мой отец привез, между прочими подаркам короля Гуго императору Роману, двух собак, каких в той стране никогда не видали. Когда они были представлены императору, то несколько человек принуждены были крепко держать их, чтобы они не бросились на него и не растерзали зубами. Я думаю, что собаки, увидав Романа, приняли его не за человека, а за пугало, потому что он был одет, по обычаю греков, в какой-то женский плащ (teristro) и необыкновенное платье.

24. Впрочем мой отец был принят у императора самым почетным образом, и притом не по новизне самого посольства и не по значительности подарков, а по одному совершенно особенному обстоятельству. Когда мой родитель, на дороге в Грецию, прибыл в Фессалонику, на него напали славяне, возмутившиеся против императора Романа и опустошавшие его страну; но с божиею помощью мой отец разбил их и взял в плен двух предводителей. Когда он представил пленных императору, радость последнего была так велика, что он дал отцу значительный подарок, и мой отец весьма довольный тем возвратился к королю Гуго, отправившему его послом к императору. Но несколько дней спустя после возвращения, он заболел, удалился в монастырь и принял одежду схимника, в которой и отошел ко Господу (927 г.), по прошествии 15 дней, оставив меня ребенком (me parvulo derelicto). Теперь же, так как я упомянул об императоре Romanou, т. е. Романе, то мне кажется не излишним при этом случае поместить рассказ о том, кто он был и каким образом получил верховную власть………………………

За этим следует у Лиутиранда длинное отступление (25-38 гл.) по поводу византийской истории, которое мы и опускаем, как случайно прерывающее главную нить рассказа; с 89 гл. автор возвращается к своей теме и продолжает историю Италия и Германия следующем образом.

39. В то время (около 926 г.), в Павии могущественными судьями (praepotentes judices) были Вальперт и Тезо, по прозванию Эверард. Власть Вальперта была основана на том, что он успел поставить [431] епископом, в богатейшем городе Кумах, своего сына Петра, а Розу свою родственник выдал за палатного графа Гиллеберта. Впрочем в то время они оба умерли. Весь народ в Тицине, то-есть, в Павии, сходился у Вальперта и пред ним вел свои процессы и решал распри. Вышеупомянутый Гезо, по прозванию Эверард, находясь в некотором родстве с ним, и принимая участие в его власти, пользовался потому таким же значением; но он помрачал дурными нравами свое благородное происхождение: был чрезмерно честолюбив, жаден, завистлив, склонен к мятежу, подкупен и вообще не помнил заповедей господних. Бог за то и не оставил его без возмездия; чтобы не распространяться много, скажу коротко: он, совсем подобный Катилин, который старался умертвить консула и защитника республики Марка-Туллия Цицерона, решился предать смерти короля Гуго. Однажды случилось королю Гуго остановиться, с небольшою свитою и ничего не подозревая в Павии; Гезо, произведя мятеж, хотел воспользоваться тем, чтобы напасть на короля; но он опоздал, так как Вальперт, не обладавший тем же жестокосердием, промедлил явиться на место.

40. Сам король Гуго, своими витиеватыми в меду сладчайшими речами, успел отклонить его от предпринятого злоумышления. Когда король узнал, что против него составляется заговор, и что участники собрались в доме Вальперта, он подослал им сказать следующее: «Вследствие чего, вы, храбрые мужи, восстаете с таким упорством против вашего государя и короля? Пусть каждый из вас объявить, чем он был недоволен; исправление худого никогда не поздно, особенно если оно будет сделано тщательно». При этих словах все успокоились. Один Гезо, с прежним остервенением, старался склонить всех напасть на короля и предать его постыдной смерти. Но, по соизволению божию, его злоба осталась без всякого действия. Подосланные королем рассказали ему все, как они видели и слышали.

41. Таким образом Гуго, при своем хитром уме, не придав никакой важности случившемуся, вышел из Павии и торопясь удалиться из нее как можно дальше, разослал повсюду приказы (libros), и повелел собраться своим вассалам. Вместе с ними явился и могущественный граф Самсон, бивший величайшим врагом Гезо. Увидев короля, он обратился к нему так: «Я вижу, ты весьма озабочен городскими событиями, которые тебя так тяжело огорчили в последние дни; но если ты меня выслушаешь и примешь мой совет, то, поверь, они попадутся сами в собственный сети. Ты не легко сыщешь другого, который дал бы тебе совет лучший моего; тебе же наверное никто лучшего не даст. Об одном только прошу: если, по моему плану, они будут захвачены, отдай в мои руки Гезо со всем его скопом». Когда же король обещал ему выдать его, он присоединил: «Лев, епископ г. Тицина (т. е. Павии), не считается другом Вальперта и [432] Гезо: они, где могут, во всем ему противоречат. Вы знаете, что есть обычай, по которому все знатные граждане выходят за город на встречу королю, если он является в Павию из других мест. Итак, прикажите тайно епископу, чтобы он, когда вы придете в Павию в назначенное время, и они все выйдут за город на встречу нам, запер отвсюду городские ворота и взял себе ключи; таким образом, если мы захотим схватить их, то они не будут в состоянии ни убежать в город, ни получить помощи оттуда». Так все и случилось. Когда король подошел в назначенное время к Павии, и вышеупомянутые лица вышли к нему на встречу, епископ исполнил весьма охотно то, что ему было приказано. Король, по совету Самсона, повелел всех их схватить. Когда Гезо был выдан Самсону, последний лишил его зрения и урезал ему язык, которым он злословил короля. Все это было бы хорошо сделано, если бы Гезо остался немым навсегда, как его сделали слепым! Но, о злодей! так как его урезанный язык не потерял дара слова, то по сказанному в одной басне греков, он вследствие своего ослепления еще продлил жизнь, которая и до настоящего времени не перестала быть пагубой для многих. Мы помещаем здесь содержание этой басни, которая, по бессмыслию греков, так объясняет, почему слепые всего дольше живут: ZeuV kai Hra hrisan peri ajrodisiwn, thV pleiona ecei hdomaV en tn sunnousia kai tote Tiresian Ebrou uion ezhtisan. OutoV gar en taiV amjoteraiV jusesoi metamorjwJi ... OutoV oun kata thV HraV apejkunato, kai Hra orgisJeuisa epirwsen, autwn, Zeus de ecarisato autw poloiV zhsai etesi, kai osa elegen mantika legein «Зейс кэ Ира ирисан пери афродисион, тись плиона эхи идомас эн ти синнусиа; кэ тотэ Тиресиан Эвру ион эзитисаню. Утос гар эн тэс амфотерес фисеси метаморфоти…. Утосьун ката тис Ирас апефкинато, кэ Ира оргистиса эпиросен автон, Зейс дэ эхарисато авто полис зисэ этеси, кэ оса элегеп мантика легин». В переводе это значит: «Юпитер и Юнона поспорили о любви, кто из них обладает большею страстью. Они спрашивали о том Тирезия. Он имел двойную природу (т. е. был гермафродитом).... Тирезий решил дело против Юноны, и раздраженная Юнона ослепила его. Юпитер же дал ему многолетнюю жизнь и дар предсказания во всем, что он будете говорить». Но возвратимся к делу. Гезо, как мы сказали, по обезображении членов, потерял их силу. Его сообщники отданы под стражу. Вальперта обезглавили на следующий же день, а огромные его богатства расхитили; Христина, жена его, была схвачена и предана пыткам, чтобы вынудить у нее признание, где скрыты сокровища. Таким образом был наведен ужас не только на Павию, но и на все страны Италии: более не пренебрегали Гуго, как прочими королями, и всячески старались оказать ему уважение.

42. В это самое время, прибыл в Италию Ильдоин, епископ [433] церкви лаудоциенской (Leodiensis), изгнанный из своей епархия, и явился к королю Гуго, с которым он состоял в родстве. Приняв его с почетом, Гуго отдал ему епископство веронское (928 г.), для пользования его доходами. Вскоре после того умер архиепископ Ламберта, и он поставил Ильдоина на его место епископом Милана. Вместе с Ильдоином пришел один монах, по имени Ратерий; за свое благочестие и познание в семи свободных искусствах (septem liberalium atrium peritiam) он был сделан епископом в Вероне, где считался графом упомянутый нами выше Милон (932 г.) ³⁴.

43. Между тем маркграф Тусции Видо, вместе с своею женою Мароциею начал обдумывать план свержения папы Иоанна (X); к тому их побудила ненависть к Петру, брату папы, которого Иоанн и почитал, как своего брата. Видо, во время пребывания Петра в Риме, тайно собрал около себя большое число вассалов. Когда однажды папа вместе с братом и многими другими находился в Латеранском дворце, вассалы Видо и Мароции, бросившись на них, умертвили Петра пред глазами его брата; самого же папу схватив, отдали под стражу, где он вскоре и умер. Говорят, что они, наложив подушку на рот, задушили его злейшим образом. По смерти его, был поставлен папою сын Мароции Иоаннъ (XI), которого родила эта непотребная женщина от папы Сергия (см. выше, II, 48, на стр. 417). Вскоре после того умер Видо, и преемником его сделался брат его Ламберт (931 г.).

44. Мароция же, эта бесстыдница, отправляет, по смерти своего мужа Видо, послов к королю Гуго, и приглашаете его придти к ней и овладеть знатнейшим городом Римом. Но при этом она извещала, что все это может пополниться только в таком случае, если король Гуго женится на ней.

Что замышляешь ты снова Мароция, дочь Афродиты,
Чувственно взоры бросая на брата покойного мужа?
Иродиада! ты хочешь быть братьев обоих женою;
Иль ты забыла в своем ослеплении запрет Иоанна
Брату брать в жены вдову по смерти брата родного.
Не оправдает тебя и глагол Моисея пророка:
Он повелел, чтобы брата вдова выходила за брата,
Если только детей не имел от брака покойный.
Ты же, известно, имела детей и от первого брака.
Знаю ответ твой вперед, что «дозволено все Афродите»
Вот и Гуго идет, как вол обреченный на жертву;
Власть над Римом великим больше его привлекает.
Но для чего же ты губишь, преступница, мужа святого?
Титул ты королевы желаешь купить преступленьем;
Изгнана будешь из Рима за то: так Богу угодно. [434]

А что такая участь постигла ее справедливо, то поймут люди не только рассудительные, но и легкомысленные. При въезде в Рим стоит укрепление, весьма твердое и превосходной архитектуры ³⁵; перед воротами ее находится мост на Тибре, весьма дорогой работы, и по нем лежит дорога как для входящих в Рим, так в для выходящих из города; другого же перехода не существует. Но и по мосту можно пройти не иначе, как с согласия стражи, охраняющей укрепление. Для прочих подробностей упомяну только об одном обстоятельстве, а именно, укрепление само имеет такую высоту, что церковь, устроенная на вершине его и посвященная архистратигу небесного воинства архангелу Михаилу, называется «церковью св. Ангела-до-небес (Sancti Angeli ecclesia usque ad coelos). Король, оставив в отдалении войско, по доверию к гарнизону укреплений, явился в Рим с малочисленною свитою. Принятый римлянами с почетом, он вошел и в само укрепление для брака с непотребною Мароциею; вступив же в такой оскверненный брак, он считал свою власть над римлянами совершенно обеспеченною. Но у Мароции был сын Альберик, рожденный ею от маркграфа Альберика. Когда он, по убеждению матери, подавал на руки мыться королю Гуго, своему отчиму, Гуго ударил его по лицу в наказание за то, что он лил неумеренно и без уважения к королю. Альберик, желая отмстить нанесенную ему обиду, собрал римлян и произнес пред ними следующую речь: «Достоинство Рима пало до того, что он подчиняется власти непотребных женщин. Что может быть отвратительнее и презреннее, как погубит наш город для удовлетворения бесчестной страсти одной женщины? Бургундам-ли, некогда рабам римлян, повелевать римлянами? Если, будучи в нове и гостем, он ударил по лицу меня, своего пасынка, то чего вы можете ждать от него, когда он обживется? Разве вы не знаете прожорливости и чванства бургундов? Посмотрите на одно происхождение их имени; бургунды названы так вот почему: когда римляне, покорив весь мир, взяли многих из этого племени в плен и привели с собою, они приказали им построить свои дома за городом, но за свое чванство они были выгнаны римлянами оттуда; а так как они, на своем языке, собрание нескольких домов, не окруженных стеною, называют burgum (отсюда нов. немецк. Burg и итальян. borgo), то римляне и называли их Burgundiones, что значит в переводе «изгнанные из бурга» ³⁶. Впрочем, на туземном языке они называются галлами аллоброгами. Что же касается до меня, то по [435] собственному fronesin, то-есть, толкованию, называя их Burgundines, я разумею всегда gurguliones (горланы), как потому что они по своему чванству кричат во все горло, так и потому, что и более справедливо, они сильно преданы обжорству, которое удовлетворяется горлом». Выслушав это, все вскоре оставили короля Гуго, и избрали своим властителем того самого Альберика; а чтобы король Гуго не имел времени ввести своего войска, они немедленно осадили укрепление (932 г.).

45. Так совершилось возмездие господне, и того, что король Гуго приобрел помощью отвратительного преступления, он не мог никакими средствами удержать. На него напал такой страх, что, спустившись по той части укрепления, которая примыкает к городской, он оставил Рим и убежал к своим. По изгнании короля Гуго вместе с Мароциею, Альберик один управлял Римом, в то время как брать его Иоанн (XI) занимал верховный и вселенский престол.

46. Некоторые говорят, что Берта, мать короля Гуго, не родила ни одного сына мужу своему маркграфу Адельберту, но тайно брала новорожденных у других женщин, представляясь беременною, и таким образом сама себе подкинула Видо и Ламберта, с тою целью, чтобы по смерти Адельберта иметь сыновей, именем которых она могла бы удержать за собою всю власть своего мужа. Мне кажется, что вся эта сказка выдумана для того, чтобы король Гуго мог подобным обстоятельством прикрыть свое постыдное честолюбие и освободиться от ubrin т. е. пятна бесславия. Но еще вероятнее другая цель, для которой было выдумано то, а именно следующая. Ламберт, получивший, по смерти брата Видо, маркграфство Тусцию, был муж воинственный и способный решиться на все. Король Гуго смотрел на него косо и боялся за итальянское королевство. Ему угрожала опасность, чтобы итальянцы не оставили его и не избрали королем Ламберта. Наконец и Бозо, брат короля Гуго от одного отца, расставлял коварно сети Ламберту, потому что сам сильно желал сделаться маркграфом Тусции. Под влиянием советов Бозо, король Гуго с угрозами запретил Ламберту называть себя его братом. Но Ламберт, как человек смелый и непокорный, отвечал не почтительно, как то следовало бы, но с необузданностью: «Чтобы король не мог отвергать, что я его брат, и что мы из одной утробы рождены, я желаю доказать то публично поединком». Король, услышав то, назначил одного юношу, по имени Теудина, который и вступил с ним в бой по тому делу. Но Бог, справедлив, и суд его прав, в ком нет неправды, чтобы разрешить недоумение и обличить правду пред всеми; Он произвел то, что Теудин немедленно пал, и Ламберт вышел победителем. Король Гуго был весьма тем смущен. Но по данному ему совету, он приказал схватить Ламберта и отдать под стражу. Гуго опасался, что он, по возвращении ему свободы, отнимет у него королевство. [436] Схватив его таким образом, он отдал маркграфство Тусцию своему брату Бозо, а Ламберта вскоре за тем лишил зрения.

47. Около этого времени (933 г.), итальянцы отправили посольство в Бургундию, приглашая Рудольфа придти к ним. Но едва Гуго узнал о том, как послал и с своей стороны к Рудольфу, уступая ему всю землю, которою он владел в Галлии до приобретения итальянского королевства (т. е. Арелат или Прованс), и в замен того поручил взять с него клятву никогда не являться в Италию. Не менее постарался он снискать дружбу могущественного короля, вышеупомянутого Гейнриха (I), отправив к нему множество подарков. Имя же Гейнриха пользовалось в то время большим почетом у итальянцев, потому что он первый победил данов и сделал их своими данниками, а до него никто не мог подчинить их. Это — то неукротимое племя, которое обитает на отдаленном севере у берегов океана, и которого дикость нанесла удар не одному образованному народу. Однажды они поднялись с своим флотом вверх по Рейну и страшно опустошили все огнем и мечем; даже такие значительные города, как Агриппина, которая ныне называется Колониею (н. Кёльн, по франц. Cologne), Трир (Treveris), отстоящий далеко от Рейна, и многие другие города в королевстве Лотаря (т. е. Лотарингия, Lotharii regnum, н. по франц. Lorraine), были взяты приступом и сравнены с землею; чего они не могли унести, то сожигали. Даже ванны (thermae) и дворец в Гране (Aquae Grani, н. Aix-la-Chapelle или Aachen, Ахен) были ими обращены в пепел. Но оставим все это и возвратимся к главной нити рассказа.

48. Арнольд, герцог Баварии и Карпитии, о котором мы упоминали выше, живя недалеко от Италии, собрал войско и отправился в поход, с целью отнять у Гуго его королевство (935 г.). Он, пройдя Тридентинскую область, первое маркграфство Италии с этой стороны, приблизился к Вероне и был там встречен дружелюбно графом Милоном и епископом Ратерием ³⁷, так как они и пригласили его. Лишь только король Гуго получил о том известие, как поспешил против него с войском.

49. Прибыв на место, он разослал в окрестности конные отряды; значительная толпа бавар сделала вылазку из замка Гаузенинг и вступила в бой с итальянцами, но потерпела такое поражение, что не спаслось даже никого, кто мог бы известить о том прочих. Это обстоятельство привело герцога Арнольда не в малое смущение.

50. Вследствие того, по принятому плану, он решился оставить Италию, захватить с собою графа Милона в Баварию и, пополнив [437] войско, возвратиться вместе с ним снова в Италию. Это намерение не укрылось от Милона.

51. Волнуемый различными мыслями, Милон решительно не знал, как тут поступить. Обратиться к королю Гуго он боялся, потому что оказал ему дурную услугу; быть же уведену Арнольдом в Баварию казалось Милону хуже не только смерти, но и самого ада. Находясь в таком нерешительном положении, все же он предпочел бежать от Арнольда и явиться к Гуго, так как он знал, Гуго может быть легко побужден к милосердию. Арнольд же поспешил отступить в Баварию с такою поспешностью, как только мог. Но прежде он разрушил укрепление в городе Вероне и, взяв с собою брата Милона и его воинов, защищавших крепость, увел их в Баварию (935 г.).

52. По удалении Арнольда, город сдался королю Гуго, а епископ Ратерий, схваченный, был сослан в Павию. Там-то он и начал писать свое остроумное и колкое произведение: «О тяжести своей ссылки» (De exilii sui erumno) ³⁸. Кто захочет прочесть это, тот найдет там многое высказанным тонко по этому случаю, и что приносит уму не только удовольствие, но и пользу.

Здесь кончается Третья книга «Воздаяния», и начинается Четвертая.

1. Все, что я писал до сих пор (т. е. до начала 930-х годов), о святейший владыко, изложено мною так, как то я слыхал от достоверных людей бывших очевидцами случившегося (qui ea creverant); дальнейшее же за сим я расскажу, как человек, сам бивший свидетель того, что совершалось. В то время я достиг того возраста, когда мой приятный голос мог заслужить милостивое внимание короля Гуго (931 г.); а он чрезвычайно любил хорошее пение (euphoniam), и в этом отношении, никто из моих сверстников не мог меня превзойти.

2. Король Гуго, встречая везде удачу, назначил, с согласия всех, после себя королем сына своего Лотаря (15 мая, 931 г.), которого родила ему жена Альда. После того, он начал помышлять о завладении Римом, откуда его недавно изгнал постыдным образом. Собрав войско, он пошел на Рим. Опустошив безжалостно окрестные места [438] и страны, он, не смотря на ежедневные аттаки города, не мог им овладеть.

3. Надеясь обмануть Альберика хитростью, Гуго предложил ему руку своей дочери Альды, родной сестры своего сына Лотаря, с тем чтобы таким образом заключить мир с ним и заставить его думать что он, в качестве зятя короля, совершенно безопасен. Альберик же, как человек не глупый, на дочери его женился (936 г.), а Рима, которого домогался Гуго, не выдал, и вообще не доверил себя своему тестю. Впрочем король Гуго угостил бы Альберика и поймал toutw tw agkhstrw, туто то анкистро, то есть на удочку, еслиб тому не помешало коварство его вассалов (militum), которые вовсе не желали мира между ними, потому что при их враждебных отношениях каждый вассал, кого бы захотел король наказать, мог бежать к Альберику, который из ненависти к королю охотно принимал беглеца и помещал его в Риме, осыпав почестями.

В 4 в 5 главах, автор делает отступление по поводу нового вторжения сарацин в Италию и одного чуда, случившегося в Генуе; затем рассказывает характеристический для того временя эпизод из правления Гуго:

6. Около этого времени, Маназес, епископ Арелата (н. Arles), узнав о возникшем могуществе короля Гуго в Италии, и быв с ним в кровном родстве, бросил вверенную ему церковь и, в надежде ограбить и растерзать большее число церквей, направился в Италию. Король же Гуго, имея в виду утвердить свою власть в государстве раздачею важных мест своим родственникам, охотно поручил ему, противу всякого права и долга, церкви Веронскую, Тридентскую и Мантуанскую, как бы для управления, но, говоря точнее, на кормление (in escam). Не довольствуясь и этим, он отдал ему и всю Тридентскую мархию; таким образом, по дьявольскому навождению, Маназес сделался военным вассалом (miles), и за то перестал быть епископом. Но, отец agie, то-есть, святой, позволь мне несколько остановиться на этом: я хочу поразить его собственным оружием, которое он употребил для защиты своего поступка. А именно, Маназес говорил так: «Блаженный Петр (т. е. апостол), устроив Антиохийскую церковь, точно также ушел (transvolavit) в город Рим, который в то время, по своему могуществу, повелевал всеми тогдашними народами. Устроив божиею помощью святую и почитаемую во всей вселенной церковь в городе Риме, он поручил прежнюю церковь, Антиохийскую, своему ученику, блаженному евангелисту Марку; но еще прежде он основал церковь Аквилейскую, и тогда поспешно отправился в Александрию. Что все это именно и случилось так, не может не знать никто, кто только читал Деяния апостолов». Но я отвечаю на это: «О Маназес, узнай от меня истину: твои родители были пророками, когда [439] дали тебе твое имя; Manases значит забывчивый, т. е. забывший Бога. Как бы лучше могли твои родители предсказать о твоей судьбе? Ты, говорю, забыл самого себя, не вспомнил даже того, что ты человек. И дьявол знал св. писание, но, будучи превратным, превратно это толковал, и конечно не для спасения, а для погибели…..

Затем автор описывает подробно по евангелию искушение Спасителя сатаною, и объясняет причины, побудившие св. Петра оставить прежнюю церковь, и удалиться в Рим, указывая своему противнику на то, что св. Петр искал в такой перемене церкви не стяжания богатств, но мученической смерти.

7. В то время, тот Беренгарий (II), под тиранниею которого теперь (960 г.) стонет Италия, был только маркграфом Ивреи (Ерогеgiae civitatis marchio). Король Гуго отдал ему в супружество свою племянницу Виллу, дочь Виллы и его брата Бозо, маркграфа Тусции. Но дерзостью и могуществом был славен в то время брат того Беренгария, Анскарий, сын Адельберта и Эрменгарды, сестры короля Гуго ³⁹.

8. Маркграфом Камерина и Сполето был в то время известный герой Тедбальд, близкий родственник короля Гуго. Он пошел на помощь беневентскому князю против греков, притеснявших его, и, дав им сражение, одержал победу. При этом случае множество греков попалось ему в плен. Приказав их оскопить, он обратился к их страгигу (полководцу) со словами: «Так-как я слышал, что ваш святой император очень любить евнухов, то я ему и препровождаю, по своей скромности, пока немногих; но в последствии, с божиею помощью, надеюсь послать больше».

В 9 главе, автор рассказывает, каким образом одной женщине удалось спасти своего мужа от жестокости распоряжения Тедбальда.

10. В это же время, брат короля Гуго, Бозо, побуждаемый своей корыстолюбивою женою Виллою, снова замыслил зло против брата. Это не скрылось от Гуго. Бозо был схвачен и отдан навсегда под стражу. Вот и причина его восстания. Когда Ламберт, о котором мы упоминали выше (см. III, 46, на стр. 436), был ослеплен, и Бозо получил мархию Тусции, жена его Вилла обнаружила при этом чрезвычайное любостяжание, так что ни одна из знатных женщин в Тусции не решалась надевать на себя драгоценные украшения. Не имея детей мужеского пола, она родила за то четырех дочерей: Берту, Виллу, Рикильду и Гизлу. Из них Вилла была женою того Беренгария (II), который живет и теперь; она постаралась сделать все, чтобы ее мать [440] была не самою худшею из женщин. Но, чтобы не пускаться далеко в описание ее деяний, я остановлюсь на самом постыдном, и ты можешь потому заключить, какова она была в прочих делах.

Рассказ этот составляет содержание 11 главы; Вилла украла у мужа своего одно драгоценное украшение, которое и было, при обыске, найдено в ней самой, но подробности этого обыска в самый способ спрятать вещь превосходит всякое воображение и признаваемые в наше время границы приличий. Автор (см. его жизнь ниже в приложении) из ненависти к Вилле не пропустил случая записать самый безобразный анекдот.

12. Кроме того, в то же самое время (сент. 937 г.), умер Рудольф король бургундов, а король Гуго женился на его вдове Берте, так как Альда, мать сына его Лотаря, умерла еще прежде. Но и этот сын его, Лотарь, женился на дочери Рудольфа и той же Берты, по имени Аделаиде (Adelegida), славной своей красотою и честными нравами ⁴⁰. Все греки считают это непозволительным, а именно, сын не может без греха жениться на девушке, мать которой вышла замуж за его отца, и две плоти соединились во едино.

13. Но Гуго, обманутый интригами многочисленных своих наложниц, не только не оказывал супружеской любви жене своей Берте, но и всячески преследовал ее; а как Бог справедливо наказал его за то, мы не опустим рассказать в своем месте. Из множества своих наложниц, он всего более преступно любил трех: Пецолу, рожденную от самых последних рабов; от нее он имел сына Бозо, которого поставил епископом в Плаценции по смерти Видо; потом Розу, дочь Вальперта, который, как мы сказали (ІII, 41, на стр. 432), был обезглавлен; от нее он имел дочь редкой красоты; третья была Стефания, родом римлянка, которая родила ему сына Теобальда; его он поставил в последствии архидиаконом в церкви миланской, с тем условием, чтобы, по смерти архиепископа, его возвысили на месте умершего. Что из этого вышло, и как Бог не попустил исполниться тому, я расскажу, когда дойдет до того очередь. Народ называл тех трех за их бесстыдство именами богинь: Пецолу Венерой, Розу Юноной, за коварство и вечную ревность, притом же она была дороднее телом; и наконец Стефанию называл Семелой. Так как они жили не с одним королем, то их дети происходили от неизвестных отцов.

14. В это же время (июля 2, 936 г.) отошел ко Господу король Гейнрих (I), пораженный тяжкою болезнью, в замке лежащем на границе турингов и саксов, и называемом Мемлебен (Himenleve). [441]

Его тело было перенесено в Саксонию и погребено с великими почестями в церкви, находящейся в монастыре благороднейших и благочестивейших дев, который построен на королевской земле и носит название Кведлинбурга. Там живет его уважаемая жена, разделявшая его власть и происходившая из того же рода, по имени Матильда, женщина (matrona), каких я никогда не видал и не слыхал; она постоянно заботится о том, чтобы служили торжественные панихиды для искупления ее грехов, и приносит себя живою жертвою Богу. Она родила своему мужу, еще прежде нежели он был королем, сына, по имени Оттона (т. е. Великого), того Оттона, который властвует теперь над всем западом и севером мира, умиротворяет их своим разумом, радует своим благочестием и держит в страхе строгою правдою. После же избрания Гейнриха в короли, она родила ему еще двух сыновей, из которых один был назван, по имени отца, Гейнрихом. Он был весьма образован, предусмотрителен в советах; красота его привлекала к нему сердца, и взгляд его был вместе живой и кроткий. Мы и теперь еще проливаем обильные слезы о смерти недавно постигшей его (ум. 1 ноября 955 г.). Наконец третий сын был Бруно, которого благочестивый отец посвятил служению Богу, когда норманны разрушили до основания церковь в Утрехте (Trajectensam ecclesiam), для восстановления ее ⁴¹. Но деяния сыновей Гейнриха мы изложим в своем месте ⁴², а теперь возвратимся к своему предмету.

15. Как велики были ум и мудрость короля Гейнриха (I), мы можем судить о том потому, что он поставил королем лучшего и благочестивейшего из своих сыновей. О мудрый король, твоя смерть угрожала бы всему народу погибелью, если бы тебе наследовал не такой великий преемник. Почему я и помещаю здесь в честь их обоих следующие стихи:

Некогда сам ты, Гейнрих знаменитый,
Недругов веры бил неумолимо;
Ныне же, слышим, в горе все народы:
Умер, наш Гейнрих, ждет нас всех погибель!
Но не печальтесь, слезы осушите:
Видите, на место Гейнриха вступает
Отто король наш, слава всей вселенной,
Гейнриха образ, недругов христовых
Враг вековечный, наш же миротворец.
Отто возвратит нам, что мы потеряли
С смертью государя, Гейнриха святого: [442]
Отто муж кроткий, добрым всем защита,
Злым неумолимый враг и истребитель.
Недругов много: будет с кем бороться;
Слава победы Отто ожидает;
Под ноги будет враг его повержен,
Кто бы он ни был, хоть в стране далекой,
Там где мерцает Боотесъ лениво ⁴³,
Или где солнце к западу садится —
Геспера имя страны те имеют,
Геспер же носит Луцифера имя,
Так как он держит факел пред Авророй.

16. Король Оттон, еще до вступления на престол женился на Отгите, дочери брата Адельстана ⁴⁴, из знаменитого рода англов и имел от нее сына по имени Лиутольфа. Недавняя ⁴⁵ смерть (957 сент. в) последнего наполняет наши глаза слезами всякий раз, когда мы о том вспомним. О если бы он совсем не родился, или, если бы он не умер так преждевременно! ⁴⁶

Епископ Лиутпранд.

Аntapodosis, II; III, 2-24, 39-52; IV, 1-16.

О Лиутпранде и его сочинениях см. ниже в примечании к статье 31. Продолжение хроники см. ниже в ст. 29.

Комментарии

1. См. первую книгу выше, на стр. 309.

2. Так озаглавлено известное сочинение Иордана De Getaram origine (см. т. I, стр. 355); Лиутпранд ссылается именно на XXIV гл., где говорится о гуннах (см. перев. этой главы в т. I, стр. 290).

3. Виргил. Георг. I, 447.

4. Тиrсі,так Лиутпранд. называет венгров, вподражание византийцам.

5. Топаstis — латинский перевод, имени германского божества Donnar.

6. См. выше примеч. 2, па стр. 318.

7. Весь этот рассказ Лиутпранда о Гаттоне дает понятие о нравах того времени и напоминает собою известную народную поэму «Рейнеке-фукс», которая могла сложиться во время весьма близкое к эпохе описываемой Лиутпрандом.

8. Скорее Лиутпранд должен был сказать: «Незадолго пред тем»; это — очевидный анахронизм: Адельберт был казнен в 906 г.

9. На официальном языке того времени, под Италиею разумели одну долину р. По.

10. Insanos capite non sanus juraret Orestes! — оборот, заимствованный из Горац., Сат. II, 3, 132.

11. Иерем. V, 15-18.

12. Подраж. Горац. Од. I, 4.

13. Притчи Солом. VIII, 15, 16.

14. Римл. ХIII, 1, 2.

15. Речь Гейнриха в стихах была опять заимствована Лиутпрандом из какой нибудь современней поэмы, служившей ему источником; она написана особым размером: каждая строчка разбита на две части; первая представляет первую половину пентаметра, а вторая — конец эксаметра, а именно: Знатный саксов народ | храбрости львиной, В битвах издревле стяжал | славное имя.

16. Т. е. продажа духовных мест.

17. Сравн. описание той же войны Гейнриха I с венграми, ниже у Видукинда, I, 82, в переводе ст. 28.

18. См. в конце тома родослов. табл. № 2: внук Лудовика II имп.

19. См. о нем выше примеч. 1, на стр. 809; он был личный враг Лиутпранда.

20. См. ниже в конце тома родословн. табл. № 2: зять Лотаря II, кор. Лотарингия.

21. Quosaque tandem abutere, Hulodoice, patientia nostra? знаменитое начало речи Цицерона против Катилины.

22. Ныне Aegui, на pеке Бормиде, между Генуей и Аостой.

23. Дети Василия Македонянина (от 886-912), при которых Олег осаждал Константинополь.

24. Роман Лекапин, тесть и соправитель сына Льва VI, Константина VII Порфиродного, современника вел. кн. Ольги.

25. Иоанн X (914-928).

26. См. выше в ст. 23, стр. 319.

27. В равеннских хартиях Иоанн обозначен епископом от 15 июля 906 г. 4 сент. 911 г.

28. См. Род. табл. № 2.

29. Лиутпранд, по моде того времени, далее, пред описанием самой битвы, вставляет вместо прелюдии, стихи, которые должны были мрачно настроить читателя, и в которых является на сцену Феб и Марс; но это один набор пышных фраз.

30. Лиутпранд прерывает свой рассказ и вставляет отрывок в стихах, заимствованный им из какой нибудь известной в то время поэмы, воспевшей трагическую смерть Беренгария.

31. Sancta catervatim moritur catecumina ples (т. е. plebs) tunc.

32. См. Родосл. Табл. № 2: сын Берты и сводный брат Эрменгарды.

33. Берта была дочь Лотаря II и Вальдрады; Гуго родился от ее первого брака с Теобальдом, по смерти которого она вышла вторично замуж за Адельберта, маркграфа Турции, и имела от него сына Видо.

34. См. выше, кн. II, 73, на стр. 424.

35. Лиутпранд говорит о «Гробнице Адриана», переименованной в эпоху христианства в «Крепость св. Ангела».

36. Burgundiones = Bargum + ohne, без; т. е. ohne Burg, безгородные, откуда будто бы латинизированная форма Burgundiohnes или Burgnndiones; такова филология Альберика, пущенная им в ход для своих политических целей.

37. См. выше гл. 42, на стр. 433.

38. Сочинение, написанное Ратерием в ссылке, называется Agonisticon в 6 книг., и названо так потому, что оно поучает духовным оружием бороться с прельщениями мира; но намеки на судьбу автора и современников весьма темны, потому что Ратерий мог опасаться преследований.

39. См. в конце тома Родослов. табл. № 2, объясняющую родственные отношения лиц, упоминаемых автором.

40. Та самая Аделаида, которая в последствии бежала из Италии и предложила свою руку Оттону Великому. См. ее жизнеописание ниже, в ст. 30 а 32.

41. Из жизни Бруно, написанной Руотгером, гл. 4, видно, что Гейнрих отправил своего сына еще 4 лет от роду, в Утрехт, к епископу Бальдерику на воспитание; в 953 г. Бруно был сделан архиепископом. Кельна. См. ниже его жизнь в ст. 33.

42. Лиутиранд имел в виду написать особо жизнь Оттона Великого, на что он и намекает. См. ниже ст. 31.

43. Т. е. на севере.

44. Вернее, на сестре Адельстана.

45. Это выражение указывает на время, около которого была писана Лиутправдом четвертая книга, а именно, около 960 г.

46. Последние главы IV книги, от 17 до 34, заняты отрывочными известиям из истории правлений Гейнриха I Птицелова.