СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛИУТПРАНД КРЕМОНСКИЙ

АНТАПОДОСИС, ИЛИ ВОЗДАЯНИЕ

23. Состояние Италии, Германии и Бургундии по свержении Карловингов и до начала І века (888-898).

(между 958 и 962 г.).

Во имя Отца и Сына и св. Духа! начинается первая книга AntapodosewV, антаподозеос, т. е. Воздаяния королям и властителям одной части Европы ¹, написанная Лиутпрандом, дьяконом церкви в Тицине [310] (н. Павия), en th ecmalosia autou, эн ти эхмалосия авту, т. е. во время его странничества, и посвященная Рецемунду, епископу церкви в Либерритане (Иллиберис), в Испании.

Книга первая начинается.

1. Достопочтенному, всякой святости преисполненному, владыке Рецемунду, либерританской церкви епископу, от Лиутпранда, тицинской церкви, не по своим заслугам, дьякона, привет! Вот уже прошло два года, как я, по скудости своих средств, не мог привести в исполнение твою просьбу, возлюбленный отче, в которой ты меня уговаривал (в 956 г.) приступить к описанию деяний императоров и королей всей Европы, как человека, который может говорить не по слуху, но с уверенностью очевидца. Я долго не мог начать этого дела, потому что меня устрашали различные обстоятельства, и сознание недостатка в себе красноречия и зависть критиков, которые, не брав книги в руки и насупив брови, по выражению ученого мужа Боэция ², думают, что, они облечены в философскую мантию, между тем, как на деле держат одну от нее тряпку; они-то, порицая меня, и скажут мне: «Наши предки написали так много, что скорее будет недостаток в читателях, нежели в книгах»; или осмеют меня известным стихом из комедии ³: «Ничего не скажется больше, что не было бы сказано уже прежде». Этим людям, умеющим только облаять, я отвечу [311] коротко: подобно одержимым жаждою, которые тем более желают, чем больше пьют, философы чем больше читают, тем больше стремятся к приобретению новых познаний. Кто утомится глубокомысленным чтением произведением красноречивого Туллия (Цицерона), тот отдыхает за чтением литературных безделок (neniis animentur). Ибо, если я не ошибаюсь, как тот, кто пораженный лучами солнца, защищает чем нибудь свои глаза, чтобы не увидеть солнца во всем его блеске, так точно и ум, подавленный размышлением при чтении философов академических, перипатетических и стоических, устанет, если его не поддержат благодетельным чтением комиков и приятным рассказом о подвигах героев. Если в книгах сохраняется память об отвратительном идолослужении древних, познание чего не только бесполезно, но даже и не безвредно: почему же проходит молчанием деяния своих современников, которые по своей славе равняются подвигам таких древних полководцев, как Юлий, Помпей, Аннибал, брат его Аздрубал и Сципион Африканский? Притом в рассказах о деяниях современных героев представляется случай указать на благость Господа нашего Иисуса Христа, действовавшую в них всякий раз, когда они жили свято, и напомнить о спасительном раскаянии, когда они в чем нибудь отступали от правил господних. А потому пусть никто не оскорбляется, если в этой книге я приведу деяния королей, утративших энергию, и властителей женоподобных. У всемогущего Бога, у Отца и Сына и св. Духа, одна есть сила, которая тяготеть над ними справедливо по их злым делам, и возвышает других за достойные их деяния. Таков обет, завещанный во истину Господом нашим Иисусом Христом святым своим людям: «Храни и повинуйся моему голосу, и я буду враг твоим врагам и угнету гнетущих тебя, и ангел мой будет тебе предшествовать». И устами Соломона вещает нам мудрость, то есть, Христос: «За него восстанет вся земля против безумцев». А что так случается ежедневно, это заметит и тот, кто дремлет. Но чтобы представить тому самое очевидное доказательство из бесчисленного множества других, я, сохраняя сам молчание, предоставлю говорить за себя городу Фраксинету ⁴ который, как известно, лежит на границе Италии и Провинции (н. Прованс).

2. Чтобы дать каждому понятие об этой местности (тебе я не думаю сказать что нибудь новое: ты знаешь все лучше меня, потому что вы можете распросить о том у самих жителей, платящих дань вашему государю, а именно Абдеррахману), скажу, что с одной стороны она омывается морем, а с других ограждена густым лесом терновника. Если кому придется забрести в него, то его так обовьет [312] кривыми ветвями и проколет иглами, что он не будет иметь средств ни подвинуться вперед, ни отступить назад, без величайших усилий.

3. По неисповедимому и неизбежно справедливому определению божества случилось (891 г.), что всего 20 человек из сарацин, отплыв из Испании на небольшом судне, были прибиты ветром к той местности, против своей воли. Высадившись ночью, эти пираты нападают тайно на город и, о ужас! избив христиан, овладевают местом, а прилежащую гору Мавр обращают в убежище против соседних народов. Желая, чтобы терновый лес сделался гуще и выше, победители угрожают смертью каждому, кто осмелится вырубить в лесу хотя одну ветку: таким образом, во всем лесу осталась одна самая узкая тропинка. Рассчитывая на неприступность места, сарацины тайно нападают на соседей со всех сторон; в то же время они отправляют беспрерывно послов в Испанию, восхваляя свою страну и уверяя, что соседи их ничего не стоят. Вскоре явились послы назад, но с ними прибыло всего 100 сарацин, чтобы убедиться в справедливости их рассказов о местности.

4. Между тем возникли несогласия среди самих провансальцев которые жили ближе других к сарацинам. По взаимной ненависти они стали умерщвлять друг друга, грабить и вредить при всякой возможности. Но так как одна из боровшихся сторон не могла вполне удовлетворить своей ненависти и корысти, то и обратилась с просьбою о помощи к вышесказанным сарацинам одинаково хитрым, как и вероломным, и вместе с ними истребила своих ближних. Им было мало убийства: они обратили в пустыню и плодородную землю. Но мы поймем, какую пользу могла принести им зависть, когда припомним сказанное по этому случаю одним поэтом:

Нет ничего справедливей зависти: тех, кто завистлив,
Именно гложет она, в муках терзая их дух!

Завистливый хочет обмануть других, и попадается сам; готовит погибель другому и гибнет! Чем же то кончилось? Сарацины достигли того, на что не хватало их собственных сил; победив одну сторону силою другой, и, получив новую помощь из Испании, они начали теснить всеми способами и тех, кого, повидимому, дотоле защищали. Тогда объял трепет все соседние народы, потому что по словам пророка, один гнал пред собою тысячу, и двое обращали в бегство десять-тысяч. И почему все это так случилось? Потому что Бог предал их, и Господь заключил их.

5. В то время (891 г.) в Константинополе правил Лев Порфиродный, сын императора Василия, и отец того Константина, который живет еще и теперь, и благополучно царствует (958 г.). Булгарами предводительствовал Симеон, храбрый воитель, христианин, но весьма враждебный [313] своим соседям, грекам. Венгерский народ, жестокость которого испытали почти все, и которые, как мы обстоятельнее расскажем в другом месте, божиею милостью и мощью святейшего и непобедимого короля Оттона (I) устрашен и не смеет подняться, в ту эпоху никому из нас не был еще известен. Отделенные от нас неодолимыми преградами, которые простой народ называет клузами (clusae, от немецкого корня clausen, замыкать), венгры не могли тронуться ни на юг, ни на запад. В то же время, по смерти Карла по прозванию Лысого ⁵, правил багоарами (баварами), свевами, тевтонскими франками, лотарингами и храбрыми саксами могущественный король Арнульф. С ним мужественно боролся Центебальд, герцог мараванов (моравов). Императоры Беренгарий (I) и Видо (Гвидо) спорили за итальянскую корону. Формоз, епископ г. Порто (при Остии), был верховным и вселенским папою на римском престоле (Romanae sedis summus et univerealie papa). Но теперь объясним самым кратким образом все, что произошло под управлением каждого из них…

Автор начинает свой обзор с Восточной римской империи, и от гл. 6 до гл. 12 первой книги говорит вообще о македонской династии и в особенности о правлении Льва Порфиродного: за тем возвращается на запад к эпохе Арнульфа, как то следует ниже.

13. Между тем (892 г.) Арнульф, могущественнейший из королей над народами, живущими под Большою-Медведицею (т. е. северными), не имея сил покорить сопротивлявшегося ему мужественно Центебальда, герцога мараванов, о котором мы упомянули выше, разрушил, о ужас! те крепчайшие оплоты, которые, как мы сказали, народ называл клузами, и призвал к себе на помощь народ венгров (Hungarii), жадный, отважный, не верующий во всемогущего Бога, привычный ко всякому злодеянию, устремленный к убийству и грабежу; но едва ли можно назвать помощью то, что вскоре, по смерти Арнульфа, обратилось в бедствие и даже погибель как для его народа, так и для всех прочих, живущих на юге и западе. Что же случилось? Центебальд побежден, покорен, платит дань; но не он один! О слепое властолюбие короля Арнульфа! о несчастный и злополучный день! Для свержения какого нибудь одного ничтожного человека (homuntii) вся Европа повергнута в отчаяние. Сколько овдовело жен, осиротело отцов, обесчещено дев, пленено священно-служителей и божьего народа, разрушено церквей, опустошено земель, и все это по одному слепому честолюбию! Заклинаю тебя, читал-ли ты изречение самой Истины: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей [314] повредит; или какой выкуп даст человек за душу свою»? ⁶ Если ты не боишься строгости праведного судьи, то твою свирепость должна была бы укротить мысль о том, что и ты принадлежишь к человечеству. Ведь ты был среди людей таким же человеком, высшим конечно по положению, но по природе не отличным от других (non tarnen natura dissimilis). Плачевны и жалки заблуждения людей; различные породы зверей, гадов и птиц, которых неукротимая дикость и смертоносный яд удалил от людей, как-то, василиски, ястребы, носороги или грифы, которых один внешний вид считается пагубным, живут друг возле друга мирно и безвредно, на основании общего происхождения и одинаковой природы; человек же, сотворенный по образу и подобию божию, сознающий божеские законы, одаренный разумом, не только не ищет любить своего ближнего, но даже старается преследовать его ненавистью. Посмотрим, что говорит о таких людях Иоанн, не какой нибудь простой писатель, но чудный девственник, знакомый с небесными тайнами, кому Христос на кресте поручил мать, девственнику девственницу: «Всякий ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечнoй в нем пребывающей» ⁷. Но возвратимся к делу. Победив герцога мараванского Центебальда, Арнульф мирно правил государством (893 г.). Венгры же, заметив путь и осмотрев страну, замыслили в сердце то зло, которое обнаружилось впоследствии.

14. Пока все это происходило, король Галлии Карл, прозванный Лысым ⁸, отошел (888 г.) из здешней жизни и умер. Во время его правления служили у него двое благородных (nobiles) из Италии, весьма могущественные владетели (principes), из которых один назывался Видо (Гвидо), а другой Беренгарий ⁹. Они были связаны такими узами дружбы, что дали друг другу клятву, в случае, если переживут Карла, содействовать взаимному возвышению, а именно, Видо должен был получить Францию, называемую романскою ¹⁰, а Беренгарий Италию. Но не все роды дружбы, заключаемой людьми по их любви к общительности, при различных случаях жизни, бывают надежны и постоянны; так, у многих простое предварительное знакомство мало [315] по малуобращается в дружеские отношения; у других к тому же приводить сближение по делам торговым, по наклонностям военным, по общей любви к искусству, к науке; но во всех этих случаях, дружба, как легко снискивается по различным побуждениям или выгода, или страсти или других потребностей, так точно при первом случае к разрыву и разрушается; но в особенности непостоянна та дружба — и это доказано многочисленными примерами — которая началась клятвою сохранить дружбу. Конечно, к скорейшему разъединении такой дружбы содействуют более всего тот хитрый враг человческого рода, который старается сделать людей клятвопреступниками. Если нас кто спросить, не имея правильного понятия об истинной дружбе, что такое истинная дружба, то мы ответим: согласие и истинная дружба могут быть прочны только между людьми, обладающими чистыми нравами и с одинаковою силою преследующими одинаковую цель.

15. Случилось же так, что ни Видо, ни Беренгария не было на погребении короля Карла (III). Едва Видо услышал о его смерти, как отправился в Рим, и без согласия франков (absque Francorum consilio) был помазан на управление всею Франциею (totius Franciae) ¹¹. Франки же, по отсутствию Видо, поставили королем Одо; а Беренгарий, на основании советов Видо и клятвенного обещания, данного им, вступил в управление итальянским королевством. Вслед за тем Видо отправился во Францию.

16. Но когда он, пройдя владения бургундов, хотел уже вступить во Францию, называемую римскою, его встретили вестники франков с предложением возвратиться назад, так как, говорили они, франки утомились, ожидая его, и по всеобщему желанию избрали королем Одо, потому что без короля не могли оставаться долго. Впрочем, рассказывают, вот по какому случаю франки не избрали Видо своим королем. Когда он приближался к городу Метцу, знаменитейшему во всей Лотарингия (in regno Lotharii), то послал вперед своего стольника (dapiferum) приготовить ему, как то подобает королю, съестные припасы. Епископ города Метца, по обычаю франков, собрал огромное количество требуемого, но стольник ему заметил: «Если бы ты мне подарил коня, то я устроил бы так, что король Видо довольствовался бы одною третью всего изготовленного». На это епископ отвечал: «Не прилично нам иметь над собою короля, который может довольствоваться жалким столом в десять драхм». И так вышло, что франки оставили Видо и избрали Одо.

17. Видо, смущенный не мало посольством франков, был взволнован различными размышлениями: королевство итальянское он уступил Беренгарию, обязав себя к тому клятвою, а королевство [316] франков, как он теперь хорошо узнал, невозможно было получить. Таким образом, Видо колебался между двумя целями; но королем франков сделаться было нельзя, и потому он решился нарушить данную Беренгарию клятву. Собрав войско на скорую руку — к нему присоединилась конечно и часть франков, связанная с ним родством — Видо поспешил в Италию и с полною доверчивостью обратился к жителям г. Камерино и Сполето, как своим союзникам (propinqui). Ему удалось склонить на свою сторону подкупом вероломных друзей Беренгария, и за тем он объявил войну своему противнику.

18. Обе стороны, собрав свои силы, изготовились к гражданской войне и при реке Тривии (н. Треббия), в пяти милях от Плаценции (н. Пиаченца) вступили в бой. Много пало и с той и с другой стороны: Беренгарий обратился в бегство, а Видо восторжествовал.

19. Вскоре, по прошествии нескольких дней, Беренгарий, собрав огромные силы, дал новое сражение Видо, на широких полях Бриксия (н. Бресчия). После страшного разгрома, Беренгарий спас себя только бегством.

20. Не имея возможности противостоять Видо, по малочисленности своего войска, Беренгарий обратился с просьбою о помощи к вышеупомянутому могущественному королю Арнульфу, обещая за себя и за своих служить ему, если он одолеет Видо и добудет ему итальянское королевство. Побуждаемый такими обещаниями, король Арнульф отправил с сильным войском своего сына Центебальда, рожденного от наложницы, и соединенные силы союзников с быстротою подступили к Папии (н. Павия). Но Видо успел так укрепить шанцами и войском (tarn sudibus, quam exercitu) речку Вернаволу, омывающую город с одной стороны, что противники, разделенные водой, протекавшей между ними, не могли напасть друг на друга (893 г.).

21. Прошел двадцать один день, но враги, как я сказал, не могли наносить никакого вреда друг другу; тогда один из баваров начал каждый день выезжать вперед и осмеивать итальянские войска, крича им, что они трусы и не умеют наездничать ¹². К большему стыду противников, он влетел в их ряды, вырвал копье из рук одного воина и с торжеством ускакал в свой лагерь. Для отмщения за такое посрамление своей нации, выступил со щитом на встречу вышеупомянутому бавару Губальд, отец того Бонифация, который впоследствии, в наше время, был маркграфом г. Камерино и Сполето. Противник же его не только не забыл своего первого успеха, но, сделавшись еще смелее и увереннее в победе, выехал с радостью на бой; он, то поднимал вскачь своего изворотливого коня, то, натянув [317] поводья, осаживал. Но Губальд бросился на него прямо; когда же они съехались так близко, что могли уже наносить друг другу удары, тогда бавар по своему обычаю начал поворачивать своего коня в различные стороны, чтобы тем сбить с толку Губальда. Когда же он, маневрируя таким образом, обратил тыл с тем, чтобы, сделав быстрый поворот, напасть внезапно на Губальда, этот последний, дав лошади шпоры, настиг бавара, и прежде нежели он имел время повернуть коня, пронзил его копьем между плеч, до самого сердца. За тем Губальд схватил лошадь бавара за узду, а всадника, сняв с него доспехи, столкнул в реку, и с триумфом, как мститель за оскорбление соотечественников, возвратился в свой лагерь. Это событие навело не малый страх на баваров, а итальянцев ободрило. Тогда Центебальд, по совещании с своими, получил от Видо большую сумму денег и возвратился домой.

22. Беренгарий, увидя, что судьба ему не благоприятствует, вместе с Центебальдом явился ко двору короля Арнульфа, умоляя и обещая, как прежде говорил, подчинить его власти себя и всю Италию. Прельщенный такими обещаниями, король собрал значительное войско и вступил в Италию (894 г.). Беренгарий же, чтобы внушить к себе доверие и дать залог верности, нес, как слуга, королевский щит.

23. Получив добровольно доступ в Верону, Арнульф подступил к Пергаму (н. Бергамо). Жители этого города, уверенные, или лучше сказать обманутые крепостью своих стен, не хотели его принять; тогда он, обложив город, взял его силою; жители же были изрублены и умерщвлены. Граф города (civitatis comes), по имени Амвросий, был подпоясан мечем, облечен в полное оружие и драгоценные одежды, и в этом виде повешен пред городскими воротами. Это событие навело не малый ужас на прочие города и их властителей (principes); у всякого, кто это слышал, рассказ отдавался в обоих ушах.

24. Жители Медиолана (н. Милан) и Павии, устрашенные одною молвою, не ожидали и прибытия Арнульфа, но отправили на встречу ему посольство с обещанием оказать повиновение. Вследствие того Арнульф послал для защиты в Милан Оттона, могущественного герцога саксов, деда этого славного и непобедимого короля Оттона, который и теперь здравствует, благополучно царствуя, а сам прямою дорогою направился на Павию.

25. Видо, не имея сил выдержать такой натиск, бежал по направлении к Камерину и Сполето. Король, преследуя его без промедления и настоятельно, овладел силою всеми городами и замками (castella). Не было такой местности, как бы она ни была защищена самою природою, которая могла бы устоять против его отваги. Тут нечему и удивляться, если сам царь всех городов, великий Рим, не мог [318] выдержать подобного натиска? Когда римляне отказали ему, при его нападении ¹³ на город, в повиновении (fidutia), он, созвав своих воинов, говорил (896 г.) им следующее ¹⁴:

26. «Мужи великие духом, славные помощью Марса!
«Золото служит для вас украшением только оружий,
«Дети же Ромула им украшают книги пустые;
«Духом воспряньте, с отвагой возьмитесь за ваше оружье ¹⁵!
«Нет ни Помпея Великого, нет ни Юлия с ними;
«Он лишь один мог наших смирить необузданных предков;
«Тот же, кого родила святая британка ¹⁶, давно уж
«Лучших людей из старого Рима в Аргос ¹⁷ отправил.
«Римляне ж нашего времени знают одно лишь искусство:
«Удить на удочку, щит же блестящий им не по силам!»

27. Такие слова воспламенили геройский дух воинов и, жаждая славы, они презирали жизнью. Прикрыв себя щитами и плетенками, осаждавшие подступили к стенам; изготовлено было множество осадных орудий. В это время, когда народ смотрел на приготовления неприятеля, заяц, испуганный криками, выскочил и побежал по направлении к городу. Многие из воинов, как это случается обыкновенно, пустились за ним в погоню; а римляне, думая, что на них нападают, соскочили со стен. Когда же воины заметили это, то, сбросив с себя плащи и седла с лошадей, так как они были верхом, и, набросав их у стены, забрались по этой куче на самый верх. Другой же отряд войска, захватив с собою бревно, длинною в 50 фут, разрушил им ворота и силою овладел тою частью Рима, которая называлась Леоновскою (Roma Leoniana) ¹⁸, и в которой почивало драгоценное тело блаженного Петра, князя апостолов. Тогда и те, которые жили по ту сторону Тибра, пораженные ужасом, подчинились Арнульфу.

28. В то время, благочестивейший папа Формоз был тяжко оскорблен римлянами, и по его-то приглашению прибыл в Рим король Арнульф. Овладев городом, он повелел, в отмщение за обиду, панесенную папе, перевешать многих из римских вельмож, поспешивших к нему на встречу (896 г.). [319]

29. Причина же вражды между папою и римлянами была следующая. Когда умер предшественник Формоза (891 г.), одна часть избрала папою Сергия, одного из дьяконов римской церкви. Другая же и не малая часть римлян желала иметь папою Формоза, епископа г. Порто, за его благочестие и богословские познания. Когда наступило время поставлений Сергия наместником апостолов, другая партия, благоприятствовавшая Формозу, выгнала из алтаря Сергия, произведя большое смятение и нанеся противнику всякие оскорбления; на место же Сергия поставлен был папою Формоз.

30. Но Сергий отправился в Тусцию с тем, чтобы просить помощи у могущественного маркграфа Адельберта, что и получил. Действительно, по смерти Формоза, когда и Арнульф умер в своем отечестве, Адельберт изгнал поставленного преемника Формоза и сделал папою Сергия (904 г.). По своем утверждении, Сергий, как человек безбожный и невежественный в священном писании, приказал вырыть Формоза из могилы и, облачив его в святительская одежды, посадить на престол римского первосвященника. За тем он обратился к трупу с следующими словами: «По какому праву ты, быв уже епископом в Порто, простер свое честолюдие на римский престол?» ¹⁹. По совершении этого, он приказал сорвать с трупа одежды, обрезать три пальца и бросить в Тибр; все поставленные Формозом были лишены своего звания и вторично посвящены. Каков этот поступок, ты можешь судить о том, святейший отец, уже и потому, что лица, получившие благословение от Иуды, предателя Господа нашего Ииcyca Христа, но еще до совершения им предательства, не были лишены благодати и после того, как он предал Спасителя, а сам повесился, если только они себя не замарали сами каким нибудь бесчестным поступком. Благословение, которое сообщается служителям божьим, получается ими не от видимого, но от невидимого пастыря» Не тот Бог, кто поливает, ни тот, кто садит, но тот, кто дает растительную силу.

31. Но каково было достоинство и благочестие папы Формоза, мы можем видеть из того, что впоследствии, когда рыбаки нашли его труп и положили в церкви блаженного Петра, князя апостолов, образа многих святых почтительно преклонялись пред ним. Я сам слышал это весьма часто от богобоязненных людей города Рима. Но оставим это и возвратимся к порядку рассказа.

32. Король Арнульф, достигнув цели своих желаний, не переставал преследовать Видо ²⁰, и направившись к Камерину осадил [320] в замке «Твердом» (Castrum Firmum), твердом и по имени, и по своей природе, жену Видо. Сам же Видо неизвестно где скрывался. Так как вышеупомянутые замок был тверд не только по имени, но и но природе, то начали приготовляться осадные орудия для овладения им. Когда же жена Видо была стеснена со всех сторон и не имела никаких средств к спасению, она начала помышлять в змеином сердце, как бы погубить короля. Призвав к себе одного из самых приближенных лиц к Арнульфу, она старалась склонить его большими деньгами оказать ей услугу. Он уверял ее, что только в случае сдачи города он может быть ей полезен; и она не только обещала ему гору золота, но и заплатила на месте, умоляя его дать королю напиться из той чаши, которую он получит от нея: жизнь короля, говорила она, не будет в опасности, но дух его смягчится. Чтобы уверить в справедливости своих слов, она в его присутствий дала одному из слуг напиться из этой чаши, и этот, оставаясь перед ним целый час, ушел невредимым. Но при этом случае будет кстати вспомнить справедливое изречение Виргилия:

«Жажда проклятая злата людей ко всему приводила»! ²¹

В самом деле, взяв с собою смертоносную чашу, он немедленно подал Арнульфу напиться из нее. Едва только король выпил, как им овладел таков тяжкий сон, что даже и громкие рыдания всего войска не могли разбудить его целых три дня. Рассказывают, что когда слуги старались привести его в себя то шумом, то сотрясениями, король оставался лежать без чувств с открытыми глазами, не имея сил произнести ни одного внятного слова. Казалось, что он, как сумасшедший, не говорит, но мычит. Это обстоятельство побудило войско, отложив мысль о битве, отступить.

33. Но я уверен, что это зло постигло короля Арнульфа, как справедливая кара верховного судьи. Когда при счастьи его власть была грозна повсюду, он приписывал все своей силе и не воздавал должной хвалы всемогущему Богу. Служители божии влачились в оковах, девы, посвященные Богу, претерпевали насилие, замужним наносилось бесчестие. Самые храмы не служили убежищем: в них совершались пиры, попойки, раздавались постыдные песни и праздновались вакханалии (dibachationes); о ужас, во внутренности храмов женщины предавались публично разврату.

34. На обратном пути, король Арнульф, тяжко заболевший, был преследуем Видо ²² по пятам. Поднявшись на гору Бардо (в герцогстве Парма, близь Берчето), он решился, по совету окружавших, [321] ослепить Беренгария, чтобы овладеть Италиею в свою пользу. Но один из родственников Веренгария, пользовавшийся особенным расположением у короля, узнал о том намерении и не медля известил Беренгария. Беренгарий, передав другому факел, которым он светил королю, убежал и поспешно прибыл в Верону.

35. С того времени все итальянцы (Italienes) потеряли всякое уважение к Арнульфу и ни во что его не ставши. Потому, когда он пришел в Павию, в городе произошло великое восстание, и его войско потерпело такое поражение, что городские крипты, называемые иначе клоаками, наполнились трупами. Вследствие того, Арнульф, не имея возможности идти на Верону, предположил отступить по дороге Аннибала, которую называют Бардом (между Ивреей и Аостом, где ныне стоит крепость Бард), и чрез гору Юпитера (и. Большой С. Бернард). Достигнув города Эпорегии (п. Иврея), он встретился там с маркграфом Апскарием, по внушению которого возмутились все жители. Арнульф поклялся до тех пор не оставлять этого места, пока не будет выдан ему Апскарий. Но этот, как человек трусливый и вообще похожий на того, о ком сказал Виргилий (Эн. XI, 338): «Щедрый на деньги, еще больше на слова, но не охотник до боя» — убежал из крепости и скрылся в ущелиях, вблизи городских стен. Впрочем он поступил так и для того, чтобы жители по всей совести могли уверить короля Арнульфа, что Анскария нет в городе. Король поверил этой клятве и продолжал свой поход.

36. Прибыв в отечество, Арнульф умер (899 г., 8 дек.) самою поносною смертью. Замученный, как говорят, мелкими червями, которых называют pedunculi, он испустил дух. Утверждают при этом, что черви разводились в нем с такою быстротою, что никакие медицинские средства не могли их истребить. Был-ли он тем, по выражению пророка (Иерем. 17, 18) «стерт сугубым сокрушением», за свое страшное преступлено, а именно за выпуск венгров, или такое наказание на земле постигло его для искупления в жизни вечной, разрешение этого вопроса мы предоставляем мудрости Того, о ком говорит апостол (I Коринф. 4,5): «Не судите прежде времени, пока не приидет Господь, который осветит скрытое во мрак и обнаружит сердечные намерения; и тогда всякому похвала будет от Бога».

37. Между тем Бог наказал жену Видо, приготовлявшую смерть Арнульфу, горем вдовства: король Видо, преследуя, как мы сказали, Арнульфа по пятам, умер (896 г.) на походе близь реки Таро. При этом известии, Беренгарий немедленно отправился в Павию и захватить силою верховную власть в свои руки. Но приверженцы и друзья Видо, опасаясь мести со стороны Беренгария за причиненные ему оскорбления, а также и потому, что итальянцы всегда любят иметь двух властителей, чтобы одного держать в руках страхом другого, [322] поставили королем сына умершего Видо, по имени Ламберта, красивого юношу, едва пришедшего в возраст и весьма воинственного. Народ начал переходить на его сторону, оставляя Беренгария; и Беренгарий, по малочисленности войска, не имея силы бороться с Ламбертом, подступившим с огромною армиею к Павии, отправился в Верону, где и оставался в безопасти. Но нисколько времени спустя, власть Ламберта оказалась тягостною для вельмож, так как он был весьма строг, и они отправили в Верону послов, прося Беренгария придти к ним и выгнать Ламберта.

38. Магимфред (Манфред), весьма богатый граф города Милана, упорствовал в мятеже целых пять лет; он не только отстаивал город, т. е. Милан, в котором сам находился, но и страшно опустошал окрестные места, подчиненные Ламберту. Вследстие того король решился не уходить без мести, приводя часто слова псалмопевца: «Когда настанет время, я взыщу правду»; и вскоре он произнес над ним смертный приговор. Это обстоятельство навело не малый страх на всех итальянцев.

39. Наконец, в это же самое время (898 г.) попытались возмутиться против него Адельберт, знаменитый маркграф Тусции, и Ильдепранд могущественный граф. Адельберт обладал такими силами, что между всеми владетелями Италии один пользовался прозванием Богатого. У него была жена, по имени Берта, мать Гуго, который в последствии в наше время, был королем (Италии); по ея-то наущению, Адельберт замыслил свое страшное злодеяние; собрав войско, он вместе с Ильдепрандом поспешно отправился против Павии.

40. Между тем Ламберт, ничего не подозревая, занимался охотою в Маринке, отстоящем почти на 40 миль от Павии. Ламберта, охотившегося в глубине лесов известили о случившемся уже тогда, когда вышеупомянутый маркграф и граф перешли гору Бардо, сопровождаемые огромным, но ничтожным войском тусков. Ламберт, как муж души непоколебимой и одаренный физическою силой, не хотел собирать всего своего войска, но взяв с собою бывших на лицо, около 100 человек, поспешил встретить неприятеля.

41. Он подошел уже к Плаценции, когда пришло известие, что неприятель расположился лагерем близь реки Сестериона (ныне Stirone), у замка (н. Borgo San Doimino), в котором лежало тело святейшего и драгоценного мученика Домнина. Не подозревая того, что готовила им наступившые ночь, союзники, пропев какие-то нелепые tragodimata, т. е. песни, предались сну; другие же в следствие невоздержности опьянели. Тогда король, решительный духом и хитрый умом, пользуясь безмолвием ночи, напал на неприятеля, перебил спящих и переколол успевших проснуться. Наконец, дело дошло до самих предводителей войска. Когда вестником этого блестящего дела предстал [323] пред ними не кто нибудь другой, а сам король, страх отнял у них способность не только сражаться, но даже и искать спасении в бегстве. Ильдепранда схватили во время бегства, а Адельберта нашли спрятавшимся в стойле. Когда его увидали и привели к королю, последний сказал ему: «Теперь и верю в то, что твоя жена Берта своим пророческим даром предсказывала тебе, и обещала силою своей науки сделать тебя или королем, или ослом. Но верно она не захотела сделать тебя королем, или, что вернее, не могла, а потому, чтобы не солгать, сделала тебя ослом и загнала в стойло вместе со скотами Аркадии»! С Адельбертом, были взяты в плен и другие; их отвели закованными в Павию отдали и под стражу.

42. После того король Ламберт снова занялся охотою в вышеупомянутом месте Маринве, где вместе рассуждали, в собрании всех вельмож, о том, как поступить с пленными. Но, о если бы охота за зверями не обращалась иногда в охоту за королями! Конечно рассказывают, что Ламберт в то время, когда по обычаю гнался за вепрем, упал с лошади и сломал себе шею. Я не утверждаю, что было бы нелепо верить такому рассказу, но есть и другое известие об этом смертном случае, которое мне кажется правдоподобнее и повторяется всеми народами. Магимфред, граф г. Милана, о котором мы выше (гл. 38) упоминали, осужденный на смерть за преступление против государства и короля, оставил единственным наследником своего имущества сына Гуго. Король Ламберт, видя его красоту и отвагу, которыми он превосходил многих, старался различными благодеяниями смягчить его печаль, произведенную смертью отца. Таким образом, Гуго пользовался его расположением преимущественно пред другими. Случилось же, что во время охоты короля Ламберта в Маринке — там находился огромный и чудный парк, весьма удобный для охоты — когда все по обыкновению рассеялись, с королем в чаще леса остался один Гуго. Сидя долго на стороже за вепрем и утомившись продолжительным ожиданием, король расположился отдохнуть, доверив вполне охранение себя этому вероломному человеку. Пользуясь отсутствием прочих, страж, или лучше сказать предатель и палач, забыв благодеяния, которыми он был осыпан, помнил одну только смерть отца. Он считал казнь отца несправедливою и не боялся нарушить клятву, данную им королю; ему не было стыдно сделаться наместником Иуды, предателя Господа нашего Иисуса Христа; но что всего ужаснее, он не побоялся вечных мучений, и, схватив огромный сук, ударил спящего короля по шеи изо всех сил. Мечем не смел он ударить, чтобы не выдать себя, и рассуждал в своем извращенном уме так, что от меча произойдет рана, а удар деревом убедить всех, что он упал с лошади и сломал себе шею. Долго оставалось это дело неизвестным. Но когда впоследствии король Беренгарий, не имея противников, овладел [324] мужественно королевством, Гуго признался в своей вине и таким образом выполнил собою сказанное царем и пророком: «Ибо восхваляется грешник в пожеланиях души своей, и благословляется совершившей неправое».

43. После того, королевская власть Беренгария расширилась еще более, а маркграф Адельберт и прочие возвратили свои владения.

44. О возлюбленный отец, смерть такого короля, как Ламберт, должно оплакивая описывать и описывая плакать. Он имел честные нравы, был богобоязненно строг; его украшали вместе и юность и святая зрелость ума. Скорее он делал честь власти, нежели власть ему. Если бы смерть не похитила его слишком рано, то он успел бы впоследствии своим мужеством подчинить себе весь мир.

Здесь кончается Первая книга «Воздаяния», и начинается Вторая. ²³

Епископ Лиутпранд.

Antapodosis, I, 1-5; 13-44.

О Лиутпранде и его сочинениях см. ниже в примечании кн ст. 27.

Комментарии

1. Так назвал Лиутиранд свое историческое произведение (о его содержании и характере см. ниже в примечании); вот каким образом сам автор объясняете в начале третьей книги (III, 1) повод к такому оригинальному заглавию своего труда: «Я уверен святейший отец, что заглавие моего сочинения не мало тебя удивить. Может быть ты возразишь: «Если автор имел в виду описать деяния знаменитых людей, то почему же его труд называется AntapodoshV, антаподозис? Отвечаю на это: цель всего труда состоит в том, чтобы отметить, назвать и изобличить дела, совершенные Беренгарием (II), который теперь, не скажу, правит, но тиранствует в Италии, и его жены Виллы, которая на безграничность своих злодеяний может быть названа второю Иезавелью, и Ламией, за ненасытную вражду стяжания. Я, мой дом, родные и семейство незаслуженным образом были поражены ими и копьем клеветы и разграблением, и поруганиями в такой степени, что того не может ни язык выразить, ни перо (calamus) написать. Да послужат таким образом настоящия страницы антаподозисом, т. е. воздаянием: я за свои страдания обнажу и пред современниками, и пред грядущим потомством смертных, их asebeian, асевиан, т. е. безбожие. Но мой труд будет в то же время воздаянием и людям благочестивым и блаженным за оказанные ими мне услуги. Из лиц, упомянутых мною, не найдется, за исключением этого безбожника Беренгария, ни одного, или почти ни одного, благодеяниям которого мои родители или их дети не были бы крайне осчастливлены. Наконец, то обстоятельство, что этот ничтожный труд был написан, как я выразился, (I,1) en th ecmalosia, эн ти эхмалосия, т. е. в плену или в странничестве, указывает на мои настоящия воздыхания. Хотя я начал писать свое сочинение во Франкененвурде (н. Франкфурт-на-Майне), отстоящем на 20 миль (около пяти нынешних немецк. миль) от Магонции (н. Майнц), но оно пишется еще и теперь на о. Паксосе (на ю. от о. Корциры, у Эпирских берегов), в 900 милях, или и более, от Константинополя». Объяснение всего сказанного Лиутпрандом см. в очерке его жизни, помещенном ниже в примечании.

2. В известном его сочинении: De consolatione philosophiae.

3. Пролог к комедии Теренция: Eunuchi, ст. 41.

4. Ныне Frainrt, близь гавани на французском берегу Средиземного моря.

5. Автор в этом месте смешал Карла II Лысого с Карлом III Толстым, и в место Crassus написал Calvin.

6. Матф. 16, 26.

7. И. Иоан. 3, 16.

8. Повторение прежней ошибки: Лысый вместо Толстого. Карл III Толстый умер 13 января 888 года.

9. Видо был герцогом и маркграфом Сполето, а Беренгарий, сын Эбергарда и Гизелы, дочери Лудовика Благочестивого, герцогом Фриоуля. Но оба они, как и вообще все владетели Италии, были франкского происхождения, тем и объясняется их пребывание во Франции, где они имели и родственников, и друзей. См. в конце тома родословную таблицу № 2.

10. Francia Romana — нынешняя Франция и Бельгия, в противоположность Francia Tcutonica — т. e. нынешняя Германия, на сколько она принадлежала Карлу В.

11. Т. е. вся Карлова монархия.

12. Наездничество было в то время в первый раз в большом ходу; см. монах Сангал., Вядукинд, и особенно Нитгард, III, 6.

13. Говоря о нападении Арнульфа на Рим, Лиутпранд переходит внезапно от первого его похода к третьему (896 г.), и додает по этому поводу большое отступление.

14. Речь Арнульфа в стихах показывает, что Лиутпранд пользовался для истории этого времени какою нибудь старою поэмою, откуда и взял целиком несколько строф.

15. Sumite nunc animos, vobis furor arma uiinietret — стих взятый из Виргил. Энеиды I, 160.

16. Мать Константина В., св. Елена.

17. Аргос вместо того, чтобы сказать в Грецию, т. е. в Константинополь.

18. Roma Leoniano назывался правый берег Тибра, укрепленный папою Львом IV, по разрушении церкви св. Петра сарацинами, в 846 г.

19. Канонические законы запрещали епископу переменять одно епископство на другое.

20. Лиутпранд, вследствие своего отступления перемешал события: Видо умер еще до взятия Рима и Арнульф преследовал его жену Агильтруду и ее малолетнего сына Ламберта.

21. Энеида, III, 56.

22. Лиутпранд, повидимому, опять возвращается к событиям первого похода Арнульфа, когда еще жил Видо.

23. См. продолж., в ст. 27.