СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ВИЛЬГЕЛЬМ (ГИЙОМ) ТИРСКИЙ

ИСТОРИЯ ДЕЯНИЙ В ЗАМОРСКИХ ЗЕМЛЯХ

HISTORIA RERUM IN PARTIBUS TRANSMARINUS GESTARUM

23. – Время правления Готфрида Бульонского. 22 июля 1099–18 июля 1100 г.

(Между 1174 и 1180 г.)

Начинается книга девятая

(Предыдущее см. выше, в статьях 2, 11, 19).

I. Когда священный город (Иерусалим), по многообильной благодати Господа, был возвращен христианскому народу (15 июля 1099) и спокойствие до некоторой степени восстановилось, по прошествии семи дней, проведенных в величайшей радости, но со страхом божиим и духовным торжеством, князья собрались в восьмой день (22 июля 1099), с целью, призвав благодать Духа святого, избрать из среды своей главу государства, на кого они могли бы возложить королевские заботы о стране. Пока они были заняты этим делом, несколько лиц из духовенства, проникнутые гордынею, которая заставляла их думать о том, что им принадлежит, а не Христу, сошлись вместе и объявили князьям, заседавшим отдельно, что они имеют сообщить им нечто по секрету. Быв допущены в собрание, они сказали: «Духовенству объявлено, что вы собрались здесь, чтобы избрать королем одного из среды себя. Мы считаем ваше намерение добрым и святым, но оно требует большой [270] осмотрительности, если вы захотите исполнить его с должным порядком. Нет сомнения, что все духовное стоит выше светского, а то, что выше, должно и стоять впереди. Потому, если вы не желаете с намерением исказить естественный порядок вещей, то должно, как мы полагаем, прежде всего найти богоугодного и благочестивого мужа, который мог бы быть поставлен во главе божьей церкви и сделаться ей полезным, прежде нежели будет приступлено к избранию светского властителя. Хотите вы следовать такому порядку, и мы будем тем довольны и станем за вас телом и душой; если же вы не захотите, то мы объявим все, что вы постановите без нашего согласия, ничтожным и недействительным». При первом взгляде, это требование казалось весьма благовидным, но оно, как то окажется из последующего, скрывало в себе злое намерение. Во главе этой партии духовенства стоял некто епископ Мартуронский (н. Martorano, на юг от Козенцы), из Калабрии, который был связан тесною дружбой с Арнульфом, о котором была уже выше речь (см. о нем выше, на стр. 212); этого-то человека, поставленного в духовный сан и бывшего сыном священника, притом весьма известного невоздержным образом жизни, так что он вошел в поговорку y армии и служил предметом песен у людей глупых и чувственных, когда они пели хором – этого-то человека епископ Мартуронский, в противность каноническим правилам и желанию добрых людей, хотел посадить на патриарший престол. Сам же епископ был самых развратных нравов; честь ни во что не ставил, а потому легко мог подружиться с упомянутым Арнульфом, по пословице: «каков кто сам, таких и общество любит»; древняя поговорка сказала: «равное с равным сходится легко». Он уже овладел церковью в Вифлееме, и договорился с Арнульфом, если этот, при его помощи, вступит на патриарший престол, то он утвердит за ним навсегда владение тою церковью. Но все эти замыслы уничтожила смерть, как то будет рассказано ниже. Действительно, после кончины блаженной памяти государя епископа Адемара IIюи, легата апостольской церкви (т. е. папы), в духовенстве ослабли религия и добрые нравы, и оно вело распущенную и зазорную жизнь. По смерти вышеупомянутого блаженного мужа, в его звание вступил, правда, человек богобоязненный и благочестивый, Вильгельм Оранский (Aurasiensis), и он отправлял его при своей жизни в точности, но вскоре он отошел ко Господу, при городе Марра. По смерти же этих мужей, все пошло так, как сказано y пророка: «Каков народ, таков и священник», и только государь епископ г. Альбары и немногие другие имели в виду страх господень.

II. Впрочем князья обратили мало внимания на те слова и продолжали заниматься предпринятым. Некоторые рассказывают, что они, желая при выборе действовать по воле божией и сообразно достоинству лица, пригласили к себе приближенных служителей каждого из старейших князей и обязали присягой сказать правду, без всякой утайки, о характере и образе жизни их господина. Они поступали так с тою целью, чтобы избиратели получили тем лучшее [271] и точнейшее понятие о заслугах тех, из числа которых желали избрать короля. При таких точнейших показаниях слуг, основанных на клятве, о характере их господ, избиратели могли втайне познакомиться как с недостатками, так и с добрыми качествами избираемых, и совершенно правильно судить о каждом из них. Когда спросили прислугу государя герцога о ее господине, служители отвечали, что окружающим его не нравится в нем только одно, что он, войдя раз в церковь, не может выйти из нее и по окончании литургии, и расспрашивает священников и людей сведущих о каждом образе, о каждой картине, что вовсе не нравится и даже противно его приближенным, которые не имеют страсти к тому; при этих выжиданиям герцога, нельзя никогда поспеть во-время к столу, и кушанья, изготовляемые к определенному времени, теряют свой вкус. Когда избиратели услышали то, то они превознесли хвалами того мужа, которому вменялось в порок то, чем другие гордятся, и после долгих совещаний избрали единодушно королем государя герцога и с торжественным песнопением отвели его благоговейно ко Гробу господню. Однако рассказывают, что большая часть князей была за государя графа Раймунда Тулузского; но его приближенные, сообразив, что если граф не будет избран, то вернется тотчас домой, и желая охотно попасть на родину, выдумали многое против своей совести ко вреду государя графа. Но он остался последователем Христа и не пошел домой, продолжая начатое им пилигримство и обет добровольной бедности, зная хорошо что «претерпевший до конца – спасется» (Матф. 24, 13), и помышляя о словах Господа: «Никто, взявшийся за плуг и оглядывающийся назад, не унравит себя в царствие божие» (Лук. 9, 62).

В III, IV и V главах, автор рассказывает, как в первые же дни правления Готфрида возникло несогласие между ним и графом Тулузским за башню Давида: Готфрид успел овладеть ею, и оскорбленный Раймунд удалился из Иерусалима к Иерихону, где он имел намерение омыться в водах Иордана; потом Готфрид должен был выдержать борьбу с епископом Мартуронским и его партиею, возведшею на патриарший престол Арнульфа: Арнульф был низложен. Далее автор говорит, как найден был животворящий крест, по указанию одного сириянина, и положен в храме; наконец, приводит родословную Готфрида: Готфрид родился в королевстве франков, в реймсской провинции, в городе Булоне, на берегу Английского моря; его отец, Евстафий, был графом города, а мать, Ида, сестрою герцога Лотарингского, Готфрида Струмы (Горбатого); от этого брака родились три сына: Готфрид, герцог Лотарингский, усыновленный своим дядею и потому наследовавший ему; Балдуин, граф Эдесский, наследовавший брату в Иерусалиме, и Евстафий, граф Булонский, наследовавший отцу в его родовом владении; дочь последнего, Матильда, была замужем за Стефаном Блоа, королем Англии. Далее автор обращается к легендам и рассказам о деятельности Готфрида до крестового похода:

VI. Мать этих столь великих князей, святая, религиозная и богоугодная женщина (Ида), когда ее дети были еще в нежном [272] возрасте, предвидела, по внушению Духа святого, их будущую судьбу, и предсказала все, что из них выйдет. Однажды ее сыновья играли, как то свойственно детям, около матери и, толкая друг друга, припадали на ее грудь; случилось, что в ту минуту, когда вошел их отец, уважаемый граф Евстафий, дети спрятались под плащ (chlamyde) своей матери. Так как они и там продолжали возиться, шаля руками и ногами, граф спросил, что такое под ее плащем шевелится? Говорят, что она отвечала: «Там сидят три великих владетеля: один будет герцог, другой король, a третий граф». Впоследствии, божьею милостью, это предсказание исполнилось, и дело доказало, что слова матери сбылись, ибо первый из них, государь Готфрид, наследовал своему дяде в герцогстве (Лотарингском) и потом, по выбору, князей достиг иерусалимского престола, имея своим преемником следующего брата, государя Балдуина; a третий, государь Евстафий, был по смерти отца его преемником и получил дедовское наследство. Басню о лебеде и о сверхъестественном происхождении братьев я пропускаю с намерением, хотя в справедливости того уверяют многия повествования (Так о том говорит Альберт Ахенский); но мне кажется это противным всякой истине. Потому, отложив этот рассказ в сторону, мы обратимся к слышанному нами о герцоге; между всем прочим, что он совершил с обычною ему славою, есть некоторые обстоятельства, особенно достойные воспоминания, так что мы намерены внести их в наш рассказ.

VII. На одном поединке, в который Готфрид вступил весьма неохотно, но от которого отказаться не было возможности, по существующим обычаям в стране, не потеряв чести, он отличился замечательным образом, и это событие следует занести в наше повествование. Этот знаменитый муж был вызван в самом дворце императора (т.-е. немецкого короля, Гейнриха IV, которому Готфрид служил, в качестве герцога Лотарингского) одним могущественным и благородным лицом, принадлежавшим к числу князей и бывшим в родстве с императором; поводом же к поединку послужил спор за добычу и вопрос о богатом наследстве. В назначенный для решения распри день обе стороны, и истец, и обвиненный, явились ко двору. По открытии заседания, когда тот упомянутый благородный изложил свою жалобу, a герцог всеми силами старался его опровергнуть, определено было, по законам страны, единоборство и поединок (monomachia et pugna singularis). Высокие князья империи употребили все усилия, чтобы столь знаменитые мужи отказались от намерения выставить себя народу на позор столь недостойным образом и вступить друг с другом в бой, в котором честь одного из двух непременно пострадает; но их убеждения остались бесплодны; императорский приговор был исполнен, и бойцы выступили на площадь, окруженную со всех сторон народом и князьями, помещенными в определенном месте, чтобы попытать свое счастие. Когда высокие и [273] знаменитые соперники мужественно и храбро дрались, случилось, что герцог, нанеся удар противнику по его щиту, переломил меч, так что в руках его остался кусок клинка, не более полуфута длиною от рукоятки. Когда окружавшие князья увидели, что положение герцога сделалось весьма невыгодно, они объявили перемирие и убедительно просили императора разрешить покончить спор мужественных князей мирным образом. Но герцог сурово отклонил все мирные предложения: он стоял на своем и возобновил борьбу снова. Его противник, имея в руках цельный меч и чувствуя свое превосходство над герцогом, сильно наступал на него и не давал ему покоя, пока тот с свойственною ему храбростью, которою он так отличался, не схватил в гневе рукоятки своего меча и не ударил своего противника в левый висок с такою силою, что тот упал полумертвый на месте. Когда тот лежал еще бездыханен, герцог отбросил прочь обломок своего меча и, схватив меч распростертого врага, подозвал князей, которые недавно предлагали ему сделку, и настоятельно просил их устроить мир и избавить пораженного, но превосходного мужа от столь постыдной смерти. Князья изумлялись доблестям и несравненному человеколюбию герцога, укрепили мир и положили лестный конец бою, причем, однако, герцог был признан всеми как победитель и повсюду признаваем, как человек достойный бессмертной славы.

VIII. Вот и другой подвиг, который живет у многих в памяти и доставляет Готфриду немалую славу; мы считаем это достойным помещения в наш труд. Народ саксов, самый грубый из всех немецких народностей, отложился от государя императора Гейнриха (IV), не желая нести на себе иго римской империи и предпочитая жить свободно, без всяких законов и порядка, по своему произволу. Саксы сопротивлялись столь упорно, что поставили королем против вышеупомянутого императора одного графа, по имени Рудольфа (Швабского, в 1087 г.), мужа благородного и происходившего из той же нации. Вследствие того император собрал к себе всех князей империи и изложил им, как тяжко оскорбили его саксы, что, впрочем, им самим было не безъизвестно, и требовал, чтобы они отмстили за него. Ревнуя о славе империи и негодуя на поведение саксов, князья друг перед другом предлагали ему свои услуги и обещали вооружиться, так как, говорили они, подобный тяжкий проступок против римской империи не может быть оставлен без внимания, и за него должно наказать смертью, a потому определили отмстить мечем такое оскорбление величества. На основании совещания и повеления государя императора, они собрались в назначенный день со всех концов государства, как светские, так и духовные князья, в числе многих тысяч, чтобы вторгнуться в землю саксов и отмстить им за их величайший проступок. Когда наступил день битвы, войско стало в порядок и обе стороны изготовились к борьбе, император созвал князей и спросил их, кому он может с уверенностью поручить имперское знамя и начальство над столь огромною армиею. На это ему все отвечали, что никого нет лучше для такой обязанности [274] государя герцога Лотарингии Готфрида. Так как многия тысячи избрали его и объявили лучшим человеком, то император, не смотря на его отказ, и передал ему орла (т. е. знамя). В этот-то день и случилось (при Фолькгейме, в Тюрингии), что герцог в пылу битвы, предшествуя с орлом императору, обратился с отрядом, которым руководил сам император, на ту часть неприятельского войска, которою командовал лжекороль Рудольф. Сойдясь таким образом, он прорвал ряды королевского войска и на глазах императора и некоторых князей вонзил королю в грудь то знамя, которое тот нес, так что Рудольф пал замертво на землю, и снова поднял вверх окровавленный значок. Когда саксы увидели, что их король пал, их мужество поколебалось, и они сдались государю императору, который даровал им амнистию, получив от них предварительно удовлетворение, a именно, крепости и заложников, которые могли бы удостоверить его в том, что ничего подобного впредь не случится. Мы поместили этот рассказ с тою целью, чтобы показать, каким уважением высоких князей мира пользовался тот муж, о котором идет теперь речь; никто не усомнится, как важно, если кто-нибудь будет объявлен первым такими князьями, которые не имеют себе подобных в свете, особенно когда их мнение было подтверждено таким знаменитым подвигом; рассказанное нами служит доказательством, что они справедливо судили о нем. Возъимев намерение отправиться в пилигримство (т. е. крестовый поход, in peregrinationem), он подарил в своей благочестивой щедрости между прочим в вечное владение Люттихской церкви замок Бульон (Bulionem), именем которого прозывался сам, и который был славен своим положением, своею крепостью, отличными полями и другими преимуществами, равно как и своею обширною областью. Но мы предприняли описать только те его деяния, которые он совершил у нас (т. е. в Палестине), a потому и возвратимся к главному предмету.

В следующих главах, от IX до XV включительно, автор обозревает первые полгода правления Готфрида, от его избрания в июле 1099 г. до конца декабря того же года. Сначала, по духу того времени, он говорит о заботах нового короля о церкви и о его щедрости в отношении к ней; замечает, что, по смирению пред церковью, Готфрид никогда не носил золотой короны, из уважения к терновому венцу Спасителя, и что, вследствие того, многие историки не хотят вносить его имя в список королей иерусалимских. Потом автор переходит к нападению египетской армии на Иерусалим в августе месяце и рассказывает, как, при своей малочисленности, Готфрид одержал победу над нею при Аскалоне, благодаря тому случаю, что стада, захваченные накануне у неприятеля, сами собою последовали за войском и были приняты за многочисленную армию; после этой победы автор говорит о том, как в конце августа начали удаляться князья из Иерусалима: графы Фландрии и Нормандии возвратились на родину; граф Тулузский ушел в Константинополь, где и пробыл два года; при Готфриде остался Танкред и Вернер Грэй; первый из них получил от Готфрида в наследственное владение Тивериаду, княжество [275] Галилейское и город Каифу на морском берегу, a два года спустя был призван княжить в Антиохию; наконец, автор переходит к рассказу о пилигримстве Боэмунда Антиохийского и Балдуина Эдесского в Иерусалим; на дороге к ним присоединилась толпа италиянцев, в числе которых находился Даимберт, архиепископ Пизанский: по совещанию с прибывшими князьями, Готфрид избрал, в начале 1100 года, Даимберта патриархом Иерусалимским, a Арнульф был низложен; его же защитник, епископ Мартуронский, еще прежде погиб в битве при Аскалоне; Готфрид и Боэмунд получили от нового патриарха инвеституру на свои владения, и не только возвратили ему все, чем патриархи владели в древния времена, но еще присоединили многое от себя. Но это обстоятельство, вскоре после удаления Балдуина и Боэмунда в свои владения, произвело разрыв между духовною и светскою властью в Иерусалиме, на чем наш автор и останавливается подробнее.

XVI. Между тем (в начале 1100 г.) в Иерусалиме возникло несогласие между государем патриархом и государем герцогом; оно было возбуждено усилиями злонамеренных людей, которые всегда стараются вызвать ненависть и нарушить спокойствие. Государь патриарх требовал себе именно святой, Богу посвященный город вместе с замком, a также Иоппе и все, что туда принадлежит. После некоторого времени борьбы, герцог, как человек кроткий и смиренный, уважающий слово божие, уступил в день Сретения господня, в присутствии духовенства и всего народа, четвертую часть Иоппе Храму св. Воскресения. Позже, в праздник Пасхи, он передал, в присутствии духовенства же и народа, собравшегося на праздник, город Иерусалим вместе с башнею Давида и со всем, что туда принадлежало, в руки государя патриарха, но с условием, что он будет сам пользоваться этими двумя городами, пока Господь не расширит королевства завоеванием одного или двух следующих городов. Если же до того времени умрет герцог, не оставив законных наследников, то все вышепоименованное без всякого спора и притязаний других должно достаться государю патриарху. Все рассказанное нами мы узнали от других и на то есть письменные свидетельства, но мы тем не менее должны изумляться, каким образом государь патриарх дошел до того, что начал подобную распрю с герцогом, когда мы нигде не читали и ни от кого из людей достоверных не слыхали, чтобы государь герцог получил свое королевство от победоносных князей с условием уступить кому что-нибудь навсегда или на время. Если же мы ничего об этом не знаем, то вовсе не по невежеству или невниманию, ибо мы больше нежели кто-нибудь другой занимались исследованием этого вопроса, имея давно уже в виду занести то в настоящий труд.

XVII. Справедливо одно, что во время прибытия латинцев и еще гораздо прежде того патриарх иерусалимский владел четвертою частью города, как собственностью. Как он именно получил то и в чем состояло его право, мы желаем вкратце теперь сообщить; после многих трудов наши исследования привели нас к [276] следующему результату. Старые предания сообщают, что город, доставшись в руки неверных, никогда, даже на самое короткое время, не пользовался миром и был тревожим беспрерывными войнами и осадами, ибо соседние властители старались овладеть им; вследствие того башни и стены, частью от древности, a частью от повреждений при осадах, пришли мало-по-малу в упадок, так что город был вполне открыт для всех неприятельских нападений. Так как в то время на востоке и юге между всеми государствами первое место занимал Египет, и по силе, и по богатству, и по образованию, и египетские калифы старались расширить пределы своих владений во все стороны, то египетские войска овладели всею Сириею до Лаокидеи, которая, будучи вблизи Антиохии, составляет предел Келесирии. Калиф поставил наместников в южных и приморских городах, наложил дань и подчинил себе всю страну. Вместе с тем он позволил жителям городов снова выстроить стены и снабдить их башнями. На основании этого закона, Иерусалимский наместник предписал жителям города, сообразно тому повелению, возобновить стены и башни. При разделении работы между гражданами, на долю бедных христиан, живших в городе, досталась четвертая часть постройки, более из ненависти к ним, нежели соответственно их силам. Христиане же были до того истощены налогами, поборами и всякого рода повинностями, что едва все вместе взятое их имущество было достаточно для исправления одной или двух башен. Видя, что все это служит только новым предлогом к их утеснению и не имея никакой другой защиты, они пошли к наместнику и просили его со слезами наложить на них тяжесть, которую они могли бы вынести, a этот труд говорили они, превышает их силы. Но он прогнал их от себя, говоря с угрозою: «Неповиновение приказаниям высокого обладателя равняется оскорблению святыни. Итак, или кончайте возложенный на вас труд, или мы вас накажем мечем, как оскорбителей величества». Наконец, различными просьбами и подкупом они получили у наместника отсрочку, во время которой они намерены были отправить посольство к государю и императору в Константинополь, чтобы просить его о денежной помощи для совершения той работы.

XVIII. Когда назначенные к тому послы явились к императору, они изобразили ему вернейшим образом печаль и слезы народа верующих, при воздыхании находившихся там слушателей, и, представив картину того, что они должны переносить, как плюют на них, как их бьют, бросают в темницы, лишают имуществ, умерщвляют, рассказали и многое другое, что бедный народ терпит, непрестанно во имя Христа; наконец, они объяснили, какое новое средство придумал неприятель для их притеснения. На греческом престоле сидел в то время великий и разумный муж, государь Константин, по прозванию Мономах (1042–1054), который управлял константинопольским государством с твердостью и силою. Он обратил внимание на слезные мольбы верующих и, из сострадания к их постоянным притеснениям, щедро обещал им дать столько золота, сколько то будет нужно для возложенной на них работы. Но он [277] присоединил к этому одно условие, a именно, что он даст им золото только в том случае, если они могут выхлопотать у государя той страны позволение, чтобы в пределах стен, построенных на счет императора, жили одни христиане. В то же время он предписал жителям острова Кипра выдать иерусалимским христианам из казенных налогов и податей столько золота, сколько понадобится для той работы, если только они успеют склонить своего государя к вышеупомянутому разрешению. Послы, возвратившись домой, изложили патриарху и народу божьему все, что удалось им сделать, и те весьма обрадовались услышанному и употребили все усилия, чтобы выполнить условие, наложенное императором. Они отправили послов к своему верховному государю, a именно к египетскому калифу. Послы изложили ему свою просьбу, и с божьею помощью им удалось получить согласие калифа и грамоту за печатью и подписью. Исполнив таким образом счастливо это поручение, они отправились на родину, и с божиею помощью та часть стены, которую им следовало построить, была окончена в год от воплощения господня тысяча-шестьдесят-третий (1063), в правление египетского калифа Мостансер-Биллаха (Bomensor Elmostensab), за 36 лет до освобождения города. Прежде сарацины и верующие жили вместе; с этого же времени, по повелению самого властителя, сарацины должны были переселиться в другия части города, a вышеназванную четвертую часть без всякого спора предоставить христианам. Повидимому, чрез это служители Христа пришли в гораздо лучшее положение, ибо соседство с детьми Белиала (т.-е. с неверными) влекло за собою частые ссоры и неприятности; теперь же, так как они жили отдельно, не имея посреди себя плевел, им было гораздо спокойнее. Если у них являлись жалобы, то они предоставляли решение дела на суд церкви и подчинялись в своих распрях приговору тогдашнего государя патриарха. Таким-то образом, с того времени, четвертая часть Иерусалима не имела другого судьи, кроме патриарха, и церковь всегда считала ту часть города своею собственностью. Эта четвертая часть была отделена следующим образом от остального города: внешняя ее черта шла от западных ворот, называемых вратами Давида, мимо угловой башни, именуемой башнею Танкреда, до северных ворот, известных под именем ворот первомученика Стефана; внутреннюю же границу составляла городская улица, которая ведет от последних ворот прямо к лавкам менял и оттуда к западным воротам. В этих пределах заключались те святые места, где Господь пострадал и воскрес, странноприимный дом, два монастыря, мужской и женский, с одинаковым названием de Latina (латинского языка), также дом патриарха и жилище каноников Гроба господня, со всем, что им принадлежало.

XIX. Около этого времени (т. е. Пасхи 1100 года), когда почти все князья, принимавшие участие в пилигримстве, возвратились домой, и герцог, получивший королевство, остался один с государем Танкредом, которому, как человеку разумному, храброму и счастливому во всех предприятиях, он дал участие в управлении, [278] число войска и вообще вся сила наших была так ничтожна, что если собрать всех вместе, не пропуская ни одного, то едва можно было насчитать 300 конных и 2,000 пеших людей. Из городов весьма немногие достались в руки нашим, да и в этом случае между ними находились местечки, принадлежавшие врагу, так что если было нужно отправиться из одного города в другой, то не иначе, как с величайшею опасностью. А деревни, даже на нашей земле, были повсюду населены неверными и сарацинами, которые относились к нашим самым враждебным образом; хуже всего то, что они жили так близко к нам, и нет ничего пагубнее, как враг в собственном доме. Они не только убивали или отводили в плен тех из наших, которые без предосторожностей ходили по дорогам; мало этого: они отказались от обработки полей, чтобы заставить наших терпеть голод, и желали лучше сами погибнуть голодной смертью, нежели доставлять содержание своим врагам. Наши должны были оставаться на-стороже не только за городскою чертою, но даже и внутри самых домов, лежавших в пределах стен, нельзя было жить спокойно и безопасно, ибо число наших было весьма невелико, a поврежденные стены были легко доступны для неприятеля. Ночью разбойники врывались в обезлюденные города и многих убивали в собственных их домах; вследствие сего одни тайно, a другие совершенно явно бросали приобретенные ими жилища и возвращались домой, опасаясь, что когда-нибудь те, которым было поручено охранение страны, будут разбиты неприятелем так, что никто не спасется от меча. По этому поводу был издан закон о годовом сроке на владение местом, в пользу тех, которые, не смотря на тяжкое время, обнаружат твердость и в течение одного года и одного дня будут владеть собственностью спокойно и бесспорно. Этот закон, как я сказал, был направлен против тех, которые по страху оставляли свои владения, чтобы они не имели права делать на них притязания, если возвращались по истечении года.

Но, не смотря на такое крайнее положение государства, богобоязненный и боголюбимый муж Готфрид, с помощью господней, приступил к расширению пределов государства. Он, собрав свое войско и народ, осадил приморский город, близь Иоппе, ныне называемый Арсуром, a в старину известный под именем Антипатриса. Но так как этот город был населен людьми отважными и мужественными, хорошо снабженными оружием, съестными припасами и другими жизненными потребностями, a герцог испытывал большой недостаток и не имел даже кораблей, которые могли бы запереть осажденных с моря, то он и был вынужден снять осаду и выждать другого времени, когда Бог предоставит ему случай совершить этот подвиг. Но это ему никогда не удалось, ибо его похитила преждевременная смерть.

XX. Но при этой осаде произошло одно в высшей степени замечательное событие. В лагерь пришли мелкие вожди (reguli) небольших селений в горах Самарии, среди которых лежит город Неаполь (Наплуза), и поднесли герцогу дары, состоявшие из хлеба, [279] вина, миндалю и изюму; как мы полагаем, цель их была не столько поднести эти дары герцогу, сколько высмотреть число и средства наших. Придя в лагерь, они просили настоятельно, чтобы их отвели к герцогу. Явившись к нему, они предложили свои дары, принесенные ими, a герцог, как человек простой, избегавший светской пышности, сидел на мешке, набитом соломой и положенном на землю, в ожидании своих людей, которых он послал на фуражировку. Те вожди были чрезвычайно изумлены, видя это, и спрашивали, как такой великий князь и удивительный государь, который, придя с Запада, потряс весь Восток и основал могущественное государство, может сидеть так бесславно и не иметь у себя ни ковров, ни шелковых материй, ни внушать к себе уважение толпою вооруженных телохранителей. Герцог спросил, о чем они спрашивают, и отвечал: «Для смертного человека достаточно иметь землю сиденьем, так-как после смерти она сделается его постоянным жилищем». Когда эти лазутчики услышали то, они изумились такому смиренному и мудрому ответу и при прощаньи сказали: «Это муж, которому должны подчиниться все земли и который, по справедливости, предназначен был властелином людей и народов». Так изумительно было для обитателей соседних стран счастье и храбрость чужеземцев, и их страх и изумление были тем больше, что они слышали такие рассказы от своих, которым они вполне доверяли. Это замечательное происшествие скоро распространилось по самым отдаленным пределам Востока.

В XXI главе автор делает отступление по поводу событий Антиохийского княжества, где Боэмунд, приглашенный жителями одного города Месопотамии, Мелетена, поспешил к ним, но попался в засаду и был взят в плен турками (См. о плене Боэмунда ниже, в ст. 26); Балдуин Эдесский хотя и старался освободить Боэмунда, но не успел и ограничился присоединением Мелетена к своим владениям.

XXII. Когда (т.-е. после неудачной осады Арсура) знаменитый муж, государь герцог, и те, которые остались с ним в Иерусалиме, чтобы охранять государство, по удалении прочих, должны были бороться с крайностью и бедностью, которые трудно описать, надежные лазутчики принесли известие, что в Аравии, за Иорданом, в стране аммонитян, кочуют беспечно арабские орды, и наши, напав на них с быстротою, могут приобресть богатую добычу. Убежденный этими доводами, знаменитый муж собрал в тишине нескольких конных и пеших людей, сколько новое государство могло их выставить, пошел за Иордан, вторгся в неприятельскую землю и счастливо закончил предприятие. Когда он возвращался назад с огромным числом крупного и мелкого скота и с бесчисленным множеством пленных, какой-то благородный и уважаемый в своей дружине князь, человек отважный и страстно [280] любящий войну, заключил с ним перемирие чрез переговорщиков, и, получив от герцога дозволение, пришел к нему со свитою благородных людей из своего народа. Он много слышал о славе и силе той нации, которая пришла с далекого Запада и, преодолев все затруднения, подчинила себе весь Восток; особенно же много слыхал он об отличной храбрости и несравненной силе герцога, почему у него и явилось сильное желание повидаться с ним. Засвидетельствовав ему свое уважение и приветствовав его с почтением, он убедительно просил герцога отрубить мечем на его глазах голову верблюду, которого он привел с этою целью, чтобы после рассказывать другим о примере его храбрости. Так-как князь пришел издалека, чтобы видеть его, то герцог согласился, извлек меч, и с такою легкостью отрубил верблюду голову, как будто бы дело шло о том, чтобы рассечь ничтожную вещь. Араб чрезвычайно изумился такой страшной силе, но мысленно приписывал это отчасти острию клинка, которым действовал герцог. Потому он просил позволения высказать откровенно свое мнение и сказал, может ли герцог сделать то же самое другим мечем. Герцог засмеялся, взял y него меч и с такою же легкостью отрубил голову другому верблюду. Тогда изумление того мужа возросло безконечно, и он ясно видел, что сила заключается не в острие меча, а в руке, и что все, слышанное им о его силе, справедливо. Тогда он представил герцогу в дар золото, серебро и лошадей, стараясь тем снискать его дружбу, и по возвращении домой прославлял доблесть герцога повсюду, куда ни являлся. Герцог же возвратился с своего добычею в Иерусалим.

XXIII. В этом же месяце, a именно в июле, государь Готфрид, славный правитель (moderator) королевства Иерусалимского, смертельно захворал тяжкою и неизлечимою болезнью. С увеличением ее, когда никакое средство не помогало, он приказал напутствовать себя св. причащением, с благоговением исповедал свои грехи и отправился, как истинный исповедник Христа, по пути всякой плоти туда, где ему будет стократно воздано и где он с душами святых будет причастником жизни вечной. Умер же он 18 июля, в год от воплощения господня 1100. Его погребли в Храме св. Гроба, на Лобном Месте, где пострадал Господь и где погребают до настоящего дня его преемников.

Кончается книга девятая.

_______________

Начинается книга десятая.

I. После того как государь герцог Готфрид, преславной и святой о Боге памяти, первый и знаменитый латинский правитель Иерусалимского королевства, покинул этот свет, чтобы наследовать [281] лучший, престол оставался незанятым три месяца. Но, наконец, или вследствие последней воли государя герцога, или по определению тех немногих князей, которые были на-лицо, избрали государя графа Эдесского Балдуина, его кровного брата, и он получил его королевство по праву наследства. Балдуин в своей юности был хорошо наставлен в науках и, как говорят, поступил в духовные; в этом звании он, вследствие своего знатного рождения, приобрел бенефиции, называемые обыкновенно пребендами, a именно, церковь в Реймсе, Камбрэ и Люттихе. По неизвестным причинам променяв одежду духовного на оружие, он сделался рыцарем. Впоследствии он женился на знатной и благородной женщине из Англии, по имени Гертруде, и вместе с нею и с братьями, государем герцогом Готфридом и государем Евстафием, этими бессмертными героями, счастливо и благополучно отправился в тот первый поход. Но его жена умерла, еще до прибытия армии в Антиохию, после тяжкой болезни, при Марезии, и была там погребена. Когда впоследствии его пригласил князь Эдессы и усыновил и когда он по смерти его наследовал графство со всем, принадлежавшим ему, он женился на дочери одного благородного и знатного армянского князя Тафрока, который вместе с своим братом Константином имел близь Таврских гор неприступные крепости и большое число войск, почему эти братья за свои громадные поместья и богатства считались королями того народа. Относительно происхождения Балдуина, доблестей его родителей и места рождения мы не будем говорить вторично, так-как в рассказе о деяниях государя герцога мы обстоятельно изложили их общее происхождение.

II. Он был высок ростом и гораздо выше своего брата, так что он, как и Саул, стоял головою выше всего народа. Волоса на голове и бороде были темные; цвет лица довольно белый; нос орлиный; верхняя губа выдавалась вперед, но не так, чтобы тем безобразить. Поступь его была исполнена достоинства; речь и обращение важное; на плечах он носил всегда плащ, так что чужие, при важности его речи и обращения, принимали его скорее за епископа, нежели за светское лицо. Но чтобы остаться верным первородному греху и проклятию, был он, как говорят, весьма чувствен, хотя при этом так осторожен, что то никого не оскорбляло, ничьего не нарушало права, никому не причиняло насилия, и, что редко случается в подобном деле, едва было известно немногим самым приближенным служителям. Еслибы кто захотел его извинять, как то делают греховные люди, то такой мог бы найти достаточными такие извинения, которые хотя и не имеют цены пред очами верховного Судии, но бывают принимаемы людьми, и последующий наш рассказ укажет на то. Балдуин не был ни слишком толст, ни слишком худощав, и имел умеренный объем; ловко владел оружием, отлично ездил верхом и был весьма деятелен и усерден, когда того требовали общественные дела. Излишне будет восхвалять его великолепие, храбрость, знание военного дела и другия превосходные качества, которые он наследовал вместе с братом, тем более, что он до того подражал [282] своему брату, государю герцогу, что считал преступлением не во всем следовать по его стопам. Но ему ставят в упрек то, что он стоял в близких отношениях с тем архидиаконом Иерусалимским Арнульфом, негодным и преступным человеком, склонным ко всякому злу, о котором мы говорили выше, что он овладел патриаршим престолом и советами которого Балдуин руководился.

Остальные главы десятой книги, от III до XXX, и вся одиннадцатая книга посвящены автором на описание времени правления Балдуина I, от 1100 до 1118 года; рассказав его борьбу с патриархом Даимбертом, который, в силу договора, требовал себе Иерусалима и башни Давида, автор далее останавливается на военных событиях правления Балдуина, которыми оно изобиловало, ибо при нем были завоеваны: Арсур, Цезарея, Птолемаида, Библос, Триполь, Сидон, Берит, и построена сильная крепость на Иордане, Монреаль, т. е. Королевская-Гора. Чтобы придать законную форму своим завоеваниям, Балдуин просил папу Пасхалиса утвердить за ним завоеванное, и папа дал ему грамоту, как и на то, что уже было завоевано, так и на то, что будет приобретено впоследствии. В последний год своего правления Балдуин I сделал первый шаг к осаде Тира, построив близь него крепость Скандалий, и напал на Египет, но, поев рыбы, пойманной в рукаве Нила, захворал и вскоре умер 1118 года.

(Продолжение см. ниже, в ст. 28).

Вильгельм Тирский.

Belli sacri historia, libri XXIII. – Кн. IX, X и XI.

О жизни и сочинениях Вильгельма Тирского см. ниже, в примечании к ст. 41.