-

Описание бедствия, постигшего Умань и всю Украину в 1768 году.

(Opisanie kleski Humanskiej i calej Ukrainy, w roku 1768 poniesionej)

Не смотря на относительно важное значение в истории южнорусского края крестьянского волнения, разразившегося в 1768 году так называемою «Колиивщиною», событие это пока мало исследовано и количество изданных, поясняющих его исторических материалов весьма скудно. До настоящего времени приведены в известность лишь несколько разрозненных документов, напечатанных спорадически в разнородных повременных изданиях, несколько народных песен, нашедших место в этнографических сборниках и, наконец, несколько польских мемуаров, представляющих пока самый связный и цельный, хотя конечно односторонний материал, так как составители, принадлежа к заинтересованной и сильно пострадавшей стороне, могли смотреть на данное событие только с точки зрения исключительно субъективной. Изданные по ныне польские мемуары, числом пять, следующие:

1., Липомана. Бунт Гонты и Железняка.

2., Павла Младановича. Уманская резня.

3., Тучапского. Краткое описание уманской резни.

4., Элеоноры Кребс. Автентическое описание уманской резни.

5., Адама Мощинского. Записки, относящиеся к польской истории за время королей Августа III и Станислава Августа.

Все пять мемуаров изданы в Познани; первые три в 1851 году отдельною книжкою, записки Кребс также отдельною брошюрою еще в 1840 году, наконец записки Мощинского в 1863 году. Из них в переводе на русский язык известны только два: Тучапского (перевод помещен в приложении к сочинению г. Скальковского «Наезды гайдамак на западную Украину» и потом вторично в «Основе») и Кребс (перевод г. Ревы издан в Киеве отдельною книжкою в 1879 г.). [521]

Названные мемуары составлены были в различное время и при различных условиях. Ближе всех по времени составления к описываемым событиям мемуар Тучанского; автор, если сам и не был свидетелем событий, то во всяком случае жил в Украине въ1768 году и собрал свои известия от современников и очевидцев. Младанович и Элеонора Кребс находились во время катастрофы в самой Умани и спасены были от смерти крестьянами с разрешения Гонты, — но в то время они были очень молоды и записки свои писали впоследствии, много лет спустя, по воспоминаниям. Липоман и Мощинский составили свои записки еще гораздо позже, по расспросам у старожилов, — участников и свидетелей событий, описываемых ими, при чем Липоман пользовался рукописями Тучанского и Элеоноры Кребс.

Но этими изданными мемуарами не исчерпывается их запас. В рукописном отделении института Оссолинских во Львове, под № 163, хранится весьма интересный рукописный сборник, носящий следующее заглавие: «История Польши, или важнейшие события, случившиеся в царствование светлейшего короля польского, Станислава Августа, сь 1768 по 1770 года.» (Dzieje Polski, czyli pszypadki znaczniejsze, za panowania najjasniejszego Stanislawa Augusta, krola Polskiego, W. X. L., zdarzone 1768-1770) В состав сборника вошли копии всевозможных документов, брошюр, отчетов, записок и т.д. В том числе, на страницах 93-107, помещен мемуар, носящий вышеприведенное заглавие. — Мемуар этот мы приводим, в возможно точном переводе. Он в ряду других иметь, как нам кажется, то достоинство, что написан во время самых событий, под непосредственным их впечатлением. В последних строках записки автор выражается в настоящем времени и рассказывает то, что происходит во время самого составления рассказа. Можно точно утверждать, что мемуар написан в июле месяце 1768 года, т.е. после взятия Умани гайдамаками (19 июня) и раньше усмирения восстания русскими войсками (6 августа). — Об управлении в это время Железняка в Уманщине автор говорит как o факте текущем, обязательном для жителей уманской волости. Судя по тому, что главный интерес рассказа сосредоточен на судьбе униатского духовенства, на разрушении униатских церквей и на участи, постигшей монахов базилианского ордена, можно полагать, что анонимный составитель записок был униатский священник в одном из 120 приходов, насильно обращенных в унию владельцем Уманщины — Силезием Потоцким. Вот текст «Описания». [522]

Это ужасное и горестное бедствие началось и возникло в Мотренинском монастыре, вследствие безбожного поступка игумена этого монастыря, который, подговорив несколько десятков запорожских казаков, призвал их к себе в качестве зачинщиков и возбудил к бунту громады соседних сел. Он благословил их истреблять, без угрызения совести, всех ляхов, униатов, как духовных, так и мирян, a также евреев, — не исключая ни преклонных стариков, ни малых детей, дозволив оставлять в живых только тех поляков и униатов, которые обратятся в дизунию (православие). Получив благословение игумена, собранная им сволочь тронулась с места для осуществления предпринятого тиранского намерения. К ним немедленно примкнули в большом количестве казаки и хлопы из окрестностей: Чигрина, Черкасс, Смилы, Лысянки и Белой Церкви; они разбрелись по всей Украине, — по местечкам и селам, и принялись за убийства. В Лысянке они опустошили монастырь францисканцев, одних ксендзов они повесили тут-же, других, успевших укрыться в лесу, разыскивали с помощью крестьян и убивали. Между тем дворяне и евреи со всей Украины бежали в Умань, надеясь спасти жизнь, укрывшие в сильной уманской крепости. Узнав об этом, гайдамаки стали всячески помышлять о том, чтобы произвести разбой в Умани, однако не двинулись быстро к этому городу, но стали мало по-малу появляться в Уманьщине, стараясь прежде снискать себе содействие крестьян, принадлежащих к уманскому имению. Одним они рассказывали, будто имеют указ русской Императрицы, разрешающий им безбожное предприятие; расположение других снискивали то напитками, то обещанием распределить между крестьянами должности по управлению краем; они похвалялись, что не допустят более польским панам господствовать над крестьянами и утверждали: "мы всю Украину отнимем у Польши и захватим Волынь и Подолие!" Действия свои в Уманьщине гайдамаки начали с села Ризаной: здесь они явились неожиданно, захватили живших в этом селе шляхтичей врасплох и перебили их вместе с женами, детьми и слугами; нескольких шляхтичей, защищавшихся в своих домах, они истребили огнем, сжегши дома. Затем они [523] отправились в местечко Буки, отстоящее в одной только мили от Ризаной. В то время в Буках отправляли миссию священники базилианского ордена: но крестьяне, узнав o волнении, немедленно стали обнаруживать признаки бунта, осыпали монахов угрозами, перестали ходить в церковь, слушать их поучения и запретили детям посещать проповеди. Местный приходской священник тоже отшатнулся от унии и стал поощрять к бунту прихожан. В виду такого настроения, базилианские миссионеры, не окончив миссии, должны были в бегстве искать спасения. — Гайдамаки между тем разбрелись по всей Уманьщине, разнося смерть и тиранство; из Буков они отправились в Соколовку и другие близлежащие села, и убивали всех захваченных поляков, в том чисме в Соколовке они умертвили пана Гиновского, русина, но униатского исповедания. Таким образом они свирепствовали в Уманьщине в течении пяти дней.

Раньше, чем эти бездельники приблизились к Умани, оба полковника уманских надворных казаков, паны Обух и Магнушевский, вышли на встречу им, во главе вооруженного отряда конных казаков, желая отразить от Умани этих убийц. Вероятно, они исполнили-бы это с успехом, если-бы сотники, Гонта и Уласенко, остались верны и не отказались-бы повиноваться полковникам; но упомянутые сотники вошли в сношения с гайдамаками и согласились с запорожцами, чтобы погубить Умань. Узнав, что гайдамаки выступили уже из Соколовки и грабят окрестности, сотники двинулись за ними, но не для того, чтобы разгромить их, a единственно для того, чтобы соединиться с ними. Гонта и Уласенко объявили полковникам, что не желают более оставаться под их командою и присовокупили: “бегите, если хочете оставаться в живых; в противном случае погибнете, если не от руки гайдамаков, то от нашей!" Лишь только полковники отъехали в сторону от своего отряда, они наткнулись на засаду: в лесу на них напали семь человек разбойников, укрывшихся там, долго их преследовали и убили двух трубачей, но успевших спастись бегством вместе с полковниками.

В городе Умани постоянно принимались военные предосторожности. Меры эти теперь еще более были усилены в виду [524] предстоящего несомненно нападения. Город был достаточно снабжен пушками, гранатами и вооруженным гарнизоном. Въезд в город был оставлен открытым только в одни ворота, все-же другие ворота были заграждены палисадами и баррикадами изнутри; у ворот и на валах кругом поставлены были пушки, a у бойниц размещены были многочисленные стрелки: казаки, шляхтичи, мещане, слуги, студенты (Ученики базилианского училища), евреи и хлопы. Все почти были хорошо вооружены, кроме евреев, у которых не оказалось оружия; тем не менее и они в большом количестве приняли участие в защите города, вооружившись топорами, a также ножами и косами, которые приделали к длинным шестам. За день до появления врагов многие паны, предчувствуя измену со стороны казаков, хотели уехать из города, чтобы избежать опасности, даже сами управляющие городом власти стали собираться в путь; но евреи никого не выпустили и едва не убили пана губернатора:(Губернаторами назывались управляющие помещичьими имениями; в качестве лица, заступающего пана, губернатор, кроме заведывания хозяйством, имел право суда гражданского и уголовного, с правом смертной казни над крестьянами управляемого им имения. Если поместье было обширно и если владелец имел укрепленный замок и надворную милицию, то губернатор соединял должности коменданта крепости и главного начальника милиции) “погибайте вместе с нами, говорили они, если вы нас по ныне вводили в заблуждение относительно безопасности!"

Гайдамаки стали атаковать город с утра, часу в одиннадцатом. Желая начать приступ, они бросились густою толпою к воротам и попали неожиданно под выстрелы пушек; но артиллеристы не узнали их, и полагая, что это отряд своих казаков, не воспользовались этою ошибкою. — Тогда гайдамаки рассеялись кругом всего города, зажгли предместья и стали в них обыскивать дома, винокурни и риги, разыскивая евреев и поляков и предавая их смерти. Пол-часа спустя на помощь гайдамакам явился Гонта с своим отрядом и, поклонившись Максиму Железняку, начальнику бунтовщиков, переехал на другую сторону города; соединив свои силы для кровавого дела, они совместно стали подготовлять приступ. О, Господи! какой страх [525] объял народ, затворившийся в городе, когда стало очевидно, что изменили уманские сотники. Несколько раз они приносили присягу на верность и обещали, в случае нужды, защищать город хотя-бы с опасностью жизни; их усиленно упрашивали начальники, задабривая их тысячами рублей, подарками и напитками; сами они постоянно выдавали себя преданными и верными; ныне те-же сотники нарушили присягу и заключили союз с разбойниками для истребления и погибели осажденных. Страшному горю предавались как миряне, так особенно монахи и все духовенство, в виду столь грозной опасности, столь богопротивного презрения к костелам, столь тяжелого разорения своего имущества и невозвратимой его потери.

Все, находившиеся в городе, приняли участие в защите. С одиннадцати часов утра, лишь только началось нападение, до вечера и в течение всей наступившей ночи не умолкала пушечная и ружейная пальба, продолжавшаяся до 10 часов следующего утра. Те христиане, которые не сражались, проводили время в молитве в костеле, в церквах, в храме отцов базилианов; многие исповедовались, другие отравились крестным ходом (процессиею) вокруг города, сопровождая образ Богородици, находившийся в базилианском костеле, которого заступничество во многих случаях было испытано. Когда несли этот образ, даже неверующие евреи со слезами и глубокими вздохами падали на землю и вознося к образу руки, взывали: “спаси нас, пресвятая Богородица!" До двадцати лиц евреев при этом изъявили желание креститься, что и было исполнено. С помощью Божиею и пресвятой Богородицы не допустили-бы до кровопролития, если бы сотник Гонта дьявольскою хитростью не смутил защищавшихся. Он, заметив храбрость бойцов, хотя и не составлявших регулярного войска, но защищавшихся хорошо и, видя, что все пушки исправно действуют, стал бегать вокруг города и кричать: “сдавайтесь, ничего вам не сделаемъ"! Вследствие этого в городе произошло смятение: многие кричали, что нужно положить оружие. Отворили ворота и вышли на встречу гайдамакам. Надеялись, что жизнь будет спасена, были убеждены, что в этом отношении дана будет гарантия. Горькая ошибка! Лишь только оружие было сложено и ворота добровольно отворены, часть [526] гайдамак бросилась с одной стороны рубить палисады, другие огромною толпою ворвались в ворота и сразу принялись творить жестокости. Нужно-бы омочить перо не в чернила, a в горькие слезы, чтобы описывать то страшное пролитие христианской и еврейской крови, то опустошение храмов Господних, те богохульные оскорбления Господа и Его пресвятой Матери, которые были совершены, когда убийцы ворвались в город. Одни развеялись по улицам, площадям и домам, другие у ворот стали умерщвлять собравшихся там. Войдя в костел, они вывели оттуда на погост верных, пребывавших в молитвах, и стали их варварски мучить и убивать. Тут были замучены: пан Ржонжевский, стольник брацлавского воеводства, с женою, паны: Марковский, скарбник Корженевский, Лежинские, Завадзкий, Винницкий, Цесельский, Томашевский, писарь государственной таможни, и многие другие, почтенные и именитые шляхтичи, числом около 2000. Здесь погиб пан губернатор уманский Младанович с женою и детьми; одну дочь eгo четыре раза поразили копьем (Известие это не справедливо: Гонте удалось спасти двое детей Младановича: дочь Элеонору (впоследствии по мужу Кребс) и малолетнего сына Павла. Оба они составили впоследствии опасение как катастрофы уманской, так и собственного спасения). Из церквей также вытаскивали людей и убивали. Во время этих убийств, в костеле отцов базилианов служили обедню с пением; разъяренные палачи, вбежав в костел, удержались до конца службы. Но когда кончилась обедня и прочтены были другие, прибавочные молитвы, они сейчас принялись стрелять в людей в костеле, истязать, вытаскивать на двор и там убивать. Ксендза ректора базилианского ранили выстрелом, потом стали его допрашивать о месте хранения денег, отвели в монастырь, там кололи копьями, наконец на монастырском дворе втолкнули в канаву. В костеле они кололи вице-ректора и били eгo нагайками и дубинами. Отца закристияна, миссионера, раздели до одной рубахи и всего изранили и окровавили; потом всех троих связали, водили кругом рынка, истязали без милосердия побоями и посадили под стражу: но и там не долго оставили; они вновь их вывели на улицу и закололи до смерти; тела их несколько дней валялись на улице не похороненными. Монастырь базилианов разграбили совершенно. [527] Многие хлопы особенно настаивали на истреблении базилианов и даже некоторые мещане указывали студентов униатов, побуждая разъяренных убийц умерщвлять их. Костелы, принадлежавшие белому духовенству, постигла та же участь. Приходского (католического) священника, после всяческих истязаний, повесили. Св. дары разбросали, топтали, растирали руками, ели и клали в свои трубки. Распятие Иисуса Христа с богохульными речами повесили на веревке. Образ Богородицы кололи копьями, стреляли в него, топтали, приговаривая: “пусть он вас теперь защитит, вчера вы таскались по городу, ожидая от него спасения!" Резные из дерева статуи святых апостолов Петра и Павла они поставили у ворот, обзывали их конфедератами и стреляли в них; потом перенесли их на болото, привязали к ним цепи и с кощунственными насмешками приглашали их молотить грязь. Статую святого Иоанна волокли по городу, привязав к лошади, отрубили ей голову топором и всю изрубили на куски. Все образа и книги, латинские и польские из католического костела и русские — из базилианского, сожгли. Одевшись в ризы ксендзов, ходили по улицам, по площади и заходили в шинки, где напившись зазывали прохожих подходить к ним под благословение или кощунствовали, представляя отправление мессы и других церемоний и обрядов богослужения. Одним словом: окончательно ограбили храмы, оставив в них лишь покойников в гробах. Затем опустошили весь город, роясь даже в земле, чтобы разыскать спрятанные деньги. Трудно исчислить все совершенные гайдамаками убийства: одних они расстреляли, других искололи, третьих убивали топорами и дубинами, малых детей подкидывали на копья, беременным женщинам распарывали животы. Крестьянам приказали совершать такие-же варварства в селах и разыскивать дворян, укрывавшихся в лесах, на полях и в степи, и те очень усердно исполняли это приказание. Они жестоко мучат и убивают тех крестьян и священников русских, которые, увлекаясь милосердием, дали у себя приют кому-либо из поляков, униатов или евреев, или-же припрятали их имущество. Уже многих священников и простолюдинов постигла эта участь. Впрочем некоторых девиц и замужних женщин, a также их детей и родственников они пощадили: несколько молодых [528] шляхтичей, учившихся в школе, записали в регистр своего войска, предварительно крестив их по своему обряду; многих девиц шляхетских повенчали с хлопами. Несколько тысяч убитых трупов вывезли за город и вблизи его бросили, не прикрыв землею, на съедение собакам. В самом городе колодезь в 30 сажень глубиною наполнили трупами. Вообще страшно и вспомнить обо всех ужасах, страшно проходить у города живому человеку: везде опустошение, везде валяются трупы; страшный смрад от их разложения заражает окрестные поля и леса. Они совершенно разграбили и опустошили как город, так и всю уманскую волость, причинили убытки на целые миллионы и захватили несметные суммы денег.

Управившись таким образом, гайдамаки оставили гарнизон в городе, главные-же свои силы расположили лагерем за городом. Во все местечка и села они командировали по несколько десятков казаков, которые продолжали там производить убийства, отдали поместья в управление хлопам, помещичие-же стада, лошади и пасеки конфисковали. От людей, бывших в их лагере и смотревших на преступный дележ ими добычи, я слышал, что они продолжительно меряли золото соусником, a серебро огромною медною чашкою; богатые шелковые платья рвали ва тряпки, нагрузив ими предварительно целые возы; лошадей согнали громадное стадо; коляски и кованные возы продавали по рублю, сабли-же и солдатские палаши иностранные торговцы покупали у них за несколько десятков грошей.

Максим Железняк основал свою резиденцию в уманском замке. Он отправил предписание ко всем священникам в Уманьщине, чтобы они отправлялись к переяславскому епископу отрекаться от церкви Божией (т.е. от унии) и приносить присягу на благочестие (т.е. православие). Он объявил им, что если хотят сохранить жизнь и приходы, то должны запастись в Переяславле благословением епископа, его уставною грамотою и антиминсом. Одни по собственной охоте, другие по принуждению последовали уже этому приказанию и даже те, которые не имели ни малейшего желания переходить в благочестие, боясь за свою жизнь, уехали уже в Переяславль рукополагаться у заграничного епископа. [529]

Между тем разбойники продолжают свирепствовать в Уманьщине; они приехали в маньковецкий базилианский монастырь, построенный в лесу, и перебили в нем монахов. Вообще, по словам точного известия, всех базилиан погибло 12, a именно: в Умани 4, в окрестности города 3, в маньковецком монастыре 2 и на дороге в Умань 3. Остальные монахи как маньковецкого, так и уманского монастырей убежали в лес, но, как носится слух, были там перебиты. Говорят, что видели на дороге труп монаха ордена камедулов. Крестьяне из Уманьщины бегут за границу. Вообще во всей Украине господствует страх и смятение.

Текст воспроизведен по изданию: Описание бедствия, постигшего Умань и всю Украину в 1768 году // Киевская старина, № 3. 1882