I.

В 1875 г. исполнилось сто лет со времени падения «славной» Сечи Запорожской.

Несмотря на то, что прошел такой длинный период времени со дня уничтожения нашего южнорусского «рыцарства», мы, к величайшему сожалению, не имеем полной истории его: до сих пор не собраны даже существующие в памяти стариков предания о запорожцах и не приведены в известность все письменные памятники, касающиеся этого войска ¹. Между тем, предания год от году стираются с народной памяти, а вещественные памятники истребляются ². От этого равнодушного отношения наших южнорусских ученых исследователей [406] к истории Запорожья происходит то, что читающая публика о прошлом запорожского казачества имеет довольно смутные или превратные понятия; она черпает их, главным образом, из повестей Гоголя. Правда, есть у нас «История Сечи Запорожской» — Скальковского, написанная вследствие случайного открытия части запорожского архива, но, во 1-х, труд этот составляет в настоящее время библиографическую редкость; во 2-х, он обнимает собою самый малый период из истории Запорожья, именно, он касается судеб так называемого последнего коша запорожского, который существовал лишь сорок лет (1734–1775). Между тем, интересно знать судьбы Запорожья в течение двух предшествовавших столетий его существования, время и обстоятельства его зарождения, его внутреннюю жизнь в этот период, его внешнюю жизнь в эту блистательную для казачества эпоху. Кроме того, необходима более обстоятельная разработка истории Запорожья за последний период его существования, необходимо собрание и изучение всего того, что сохранилось о Запорожьи в памяти народной или в письменных памятниках.

Имев возможность собрать на крайнем севере некоторые сведения, еще никому неизвестные, о жизни в ссылке последнего запорожского кошевого Калнишевского, я сообщаю их здесь, в надежде, что будущий историк Запорожской Сечи воспользуется ими. Но прежде нежели привести собранное мною, необходимо, для уяснения предмета, сказать два-три слова о причинах падения Запорожской Сечи и коснуться слегка жизни Калнишевского во время существования Запорожья.

Занимая обширные пространства земли, всю почти нынешнюю Екатеринославскую губернию и значительную часть Херсонской, запорожцы, естественно, привыкли смотреть на эти земли, как на свою исключительную собственность. Такой же взгляд проводили между ними и русские власти, когда это было нужно. Так, в 1734 году, во время основания нового коша возвратившимися из турецких пределов запорожцами, главнокомандующий русскими войсками Вейсбах давал наставление казакам таким образом отвечать туркам о своих правах на земли: «что до этого места надлежит, где вы ныне селитесь и, по своему обыкновению, кош свой строите, то все тии места ваши [407] собственные, которыми вы через несколько сот лет беспрекословно со всех сторон владеете, и что в оные места, яко вам прямо принадлежащие, ни Россия, ни Порта, ни хан крымский и никто вступать не может и не имеет, и что для того такожде этим местам между обеими империями разграничения не было, понеже оные вам принадлежат» ³.

Сами запорожцы считали принадлежность им земель, занятых ими, столь естественною, что не позаботились даже в свое время исходатайствовать утвердительные грамоты на эти земли. Между тем, по белградскому миру 1740 г., земли, на которых сидели запорожские казаки, были признаны принадлежностью России и вошли в состав Российской империи. Считая государственною собственностью земли нынешней Екатеринославской и Херсонской губерний, русское-правительство начало в северных частях их устраивать пограничные крепости и военные поселения. Отсюда возникли споры запорожского войска с новыми поселенцами. Запорожцы посылали депутацию за депутацией в Петербург, отстаивая свои права. Начинались, по распоряжению правительства, описания земель с целью разграничения того, что принадлежало запорожцам, от того, что отходило новым поселенцам. Эти описания тянулись чрезвычайно долго и, по обыкновению, ни к чему не приводили. Военные действия с Турцией (1769–1774) на время отвлекли запорожцев от пограничных споров. Но с окончанием их, снова возобновились споры и запорожские депутации появились в Петербурге. Между тем, запорожцы вооруженною рукою выгоняли поселенцев с земель, которые они считали своими, причем поселенцы должны были оставлять свое имущество в руках казаков. Все это привело к падению Запорожья. Хотя, по окончании войны с Турцией, запорожское войско и получило благодарность от правительства за оказанную им храбрость, но как в Запорожье, с покорением Крыма, не было уже особенной надобности, то судьба его вскоре решилась — и Сечь пала.

Самым замечательным лицом в истории Сечи, по крайней мере, последнего ее десятилетия, был последний кошевой атаман запорожцев, Петр Иванович Калнишевский. [408]

Хотя в куренных списках Калнишевский был записан под простонародным именем Петра Калныжа, тем не менее, как положительно известно, он происходил из казачьего, т. е. дворянского звания малороссийского, именно из Лубенского полка. Но, подобно всем запорожцам дворянского происхождения, он скрывал свое имя и род, пока не сделался кошевым. Достоверно то, что его племянница была замужем за хорунжим лубенским, Стефаном Вертильяком, и что он вызвал потом из Малороссии своих племянников Вертильяков, потомство которых до сих пор существует в числе помещиков Херсонской губернии.

Калнишевский отличался особенною религиозностью и страстью созидать храмы. Так, в 1763 г. он построил церковь в гор. Лохвице, в 1768 г. — в Киеве, в Межигорском монастыре, во имя св. Петра и Павла, а в 1770 г. — в Ромнах; в тоже время он послал к иерусалимскому патриарху для храма Гроба Господня богатые церковные сосуды. По словам Скальковского, по сравнении с предшественниками, Калнишевский, несмотря на незнание грамоты (что считалось необходимым условием звания кошевого), был довольно образован (?), сметлив и самого непреклонного характера. Он с удивительным искусством знал современных ему людей, и если бы политические происшествия 1770 годов не уничтожили нужды в запорожском войске, он бы надолго спас эту знаменитую общину. Зная, что недостаток в хлебопашестве был главною причиною той зависимости, в которой находилось войско от пожалования казною провианта, он все усилия употребил на умножение сел, хуторов и зимовников, требуя, чтобы новые поселенцы непременно пахали землю и сеяли рожь. Он переманил многих молдаван и болгар из Новой Сербии, Польши и Буджака и поселил их в Кодацкой паланке, близь порогов.

В первый раз мы встречаем имя Калнишевского в «Истории Сечи» около 1750 г., по случаю преследования гайдамак тогдашним запорожским кошевым Григорием Федоровым. Этот кошевой был гроза гайдамак, которые с 1750 г. уже не довольствовались простым разбоем или воровством на дорогах, но вооруженною рукою нападали на врагов и друзей в их жилищах без всякого различия и страха. Федоров, вместе [409] с войсковым есаулом Петром Калнишевским. с большими командами пускался в степь для преследования и истребления гайдамак. Он учредил особые форпосты и разъездные отряды, которые, под ближайшим надзором и распоряжением самих войсковых есаулов, целые годы проводили в поле, гоняясь за гайдамаками по степям, балкам и даже камышам. Во время таких разъездов, войсковой есаул Калнишевский, в 1754 г., преследуя грабителей, нашел их близь р. Буга, укрепившихся на полуострове, среди камышей, пушками и засеками, но, несмотря на их сопротивление, разбил и истребил большую часть, а остальных разогнал.

После этого Калнишевский был на один год выбран войсковым судьею, а в 1755 г. был, в числе трех лиц, назначен депутатом в С.-Петербург, где и пробыл более года. Назначение депутации состояло в том, чтобы хлопотать о рассмотрении, по представленным от войска древним грамотам, прав земского владения в запорожском крае, часть которого уже отошла в донское войско, под сербские и новосербские поселения, и о даровании на те земли, которые за ним окончательно будут признаны, всемилостивейшей грамоты. В 1758 г. была от войска другая депутация по тем же делам, прожившая в Петербурге до начала 1760 г. В этой депутации также участвовал Калнишевский. Через два года Калнишевский в первый раз был избран кошевым атаманом запорожского войска. Новый атаман пользовался большим уважением со стороны всех благоразумных казаков, но партия простонародная не была расположена к нему, так что он не был избираем в кошевые ни в 1763, ни в 1764 г. Но в 1765 г. Калнишевского снова избрали в кошевые и он эту должность сохранил десять лет сряду, чего до тех пор в коше «из веку веков не бывало».

Крепко держа в руках власть и не потворствуя грубым инстинктам войсковой черни, Калнишевский возбудил к себе ненависть беспорядочных людей в войске и два раза подвергался опасности погибнуть от их рук. 26-го декабря 1708 г., когда кошевой на общей войсковой раде, пожелавши старшине и всему войску счастливого праздника, сообщил им монаршие [410] повеления по случаю угрожавшей России войны с Турцией и по обычаю спросил:

– «А що, братчыкы, будем робыты?»

Толпа вооруженных казаков прервала его речь, разогнала собрание и после, с секирами и саблями, бросилась на домы старшин, разграбила и разрушила их. После того ворвалась в войсковую тюрьму и, освободив оттуда заключенных и уже осужденных кошем за гайдамацство в Польше преступников, вооружила их и хотела возмутить все войско. Но до этого не допустили начальник сечевых церквей, архимандрит Владимир, и куренные атаманы, имевшие влияние в своих куренях. В смятении, кошевой, переодевшись в монашескую рясу, и главные старшины бежали Днепром из Сечи и скрылись в Кодаке, под защитою его пушек и верного товариства Кущевского куреня, в котором был записан Калнишевский.

В марте 1770 г., в Щербиновском курене, казаки сделали было заговор с целью кошевого и старшину убить и предаться Турции. К счастию, заговор был открыт своевременно, без последствий для Калнишевского ⁴.

Вместе со всем запорожским войском, кошевой Калнишевский участвовал в войне против турок и татар в 1769 и 1770 годах. По окончании кампании, кошевому пожалована золотая медаль с портретом императрицы «за оказанные отлично храбрые противу неприятеля поступки и особливое к службе усердие». При этом дана милостивая грамота всему запорожскому войску.

Затем кошевой с запорожскими казаками принимал деятельное участие в войне с Турцией 1772–1774 годов. При начале этой войны кн. Потемкин, имевший потом роковое влияние на судьбу Запорожья, заявляя в письме к кошевому: «к запорожскому войску любовь и готовность к услужению», просил записать его братчиком в Кущевский курень, т. е. причислить в войско, что, конечно, с удовольствием было исполнено Калнишевским. По окончании войны, Потемкин, будучи назначен новороссийским генерал-губернатором, еще благосклонно относился к войску. По крайней мере, 21-го июня [411] 1774 г., он так писал Калнишевскому: «ведая по слуху и славе отличность дарований ваших в ратном ополчении и стройном правимого вами коша содержании, за долг почел: в знак всегдашней к вам моей любви, послать к вам карманные дзигарки (часы) и оксамиту на платье, дабы нося оные, имели вы ежечасное воспоминание о том, который всегда содержит вас в неизгладимой памяти и все ваши препоручения исполнять за обрадование и собственное удовольствие поставляет. Уверяю вас чистосердечно, что ни одного случая не оставлю, где предвижу доставить каковую-либо желаниям вашим выгоду, на справедливости и прочности основанную, и как у престола монархини о пользе вашей ходатайствовать, так и по соседству в претензиях ваших, разобрав связь обстоятельств, мне еще неизвестных, помогать вам вседушно готов».

Но вскоре намерения и планы Потемкина относительно Запорожья изменились. Не прошло и года со времени благосклонного письма его, как Сечи уже не существовало.

В мае месяце 1775 г. были двинуты войска для занятия Запорожья. 4-го июня генерал Текеллий окружил Сечь и потребовал к себе кошевого атамана Калнишевского, войскового писаря Глобу и войскового судью Головатого. По явке к нему, эти лица были взяты под караул, а имение их, также как и войсковое, было подвергнуто описи. Затем войско было объявлено не существующим.

II.

Относительно дальнейшей судьбы кошевого, писаря и судьи до сих пор не было ничего известно. Скальковский в «Истории Новой Сечи» пишет: «знаем, что кошевой, писарь и судья были отправлены в Москву, но что затем последовало с ними — неизвестно. Говорят, что Калнишевский был отправлен на жительство где-то на берега Дона, ибо находим в одной песне следующий намек:

Ой полеты, та полеты, чорная галко,
    Та на Дин рыбу исты!
Ой прынесы, та принесы, чорная
    Галко, от кошоваго висты! [412]

Пишущему эти строки приходилось слышать, что у потомков запорожцев, в Екатеринославской губернии, существует предание, будто бы последний кошевой атаман Запорожской Сечи, Калнишевский, после уничтожения коша, удалился в Турцию с прочими казаками, женился там и имел сына. До сих пор на развалинах Сечи ожидают появления запорожца, сына Калнишевского ⁵.

Но как это предание, так и сообщенное г. Скальковским — неверны.

Лето 1862 года мне пришлось провести на берегах Белого моря, в селении Ворзогорах, отстоящем от гор. Онеги в 25-ти верстах. Живя в этом селении, я часто распрашивал крестьян о Соловецком монастыре, который от Ворзогор находится в расстоянии только 180-ти верст и в который тамошние крестьяне ездят ежегодно, иные на короткое время, а иные на год и более.

Один крестьянин (по фамилии Лукин), старик лет 80-ти, рассказывая о заключенных в Соловецком монастыре, к величайшему моему изумлению и удовольствию, упомянул мимоходом, что там был заключен какой-то атаман казаков, которого он сам видел. И просил его припомнить все, что он знает об этом атамане, которого он видел, и он сообщил мне следующее:

– «Ходили мы на звериной промысл, на Белом море, и случилось быть в день Пасхи в Соловецком монастыре. Года не помню, а было это, кажись, в скорости после французской войны (1812 г.) и при архимандрите Паисие 1-м ⁶. Пришли мы в трапезу перед обедом, дожидали монахов с порцией. Приходит человек незнаемый, за караулом три солдата с ружьем. Спрашивал нас любопытно: «кто царем теперь, как цари живут нынче и какие благополучие на Руси теперича». Мы отвечали, что царем Александр Павлович; живут по прежнему, все, славу Богу, благополучно и хорошо. Он бы и больше распрашивал, да солдаты не позволили говорить. «От этого человека отойдите прочь, сказали они, с этим человеком не приводится [413] говорить вам». И монахи тоже запрещали: «архимандрит увидит, так нехорошо вам за это будет....» Архимандрит пришел и он подошел к благословению. Архимандрит говорил ему: «ты древен, землей пахнешь» (давая знать этим, что ему не долго осталось жить). Он тут и жизнь кончил. Опосля монахи сказывали, что это какой-то кошевой атаман, сидит близко 40 годов в совершенном заточении ⁷. Его выпущали только три раза в год: на Пасху, Рождество и Преображение. Выпущали на трапезу — монастырского хлеба кушать. Я как теперь его помню: росту среднего, старый видом, седастые волосы и волос обсекся; видно, что много сидел. Борода не долга, белая. Одет был в китайчатый синий сертучок; пуговицы, не знаю, оловянные, чтоль — маленькие такие, в два ряда. Говорил не так чисто, как по-русски».

Другой крестьянин добавил к этому рассказу, что когда привезли кошевого, то он был чрезвычайно здоров и широк в плечах. Потом же сделался худ и стар «и где то костье делось. Ходил он в красной одежде (кармазын). Он много имения положил, всю сумму (т. е. свои деньги и имущество); евангелие его и поднесь стоит. Если будете в Соловецком, сходите в ризницу и спросите у ризничего: где вещи кошевого? — покажут».

Из рассказов ворзогорских крестьян я узнал следующее о положении узников в Соловецком монастыре в прежнее время.

В прежнее время все заключенные делились на три разряда. Первый — те, которые находились на покаянии; они жили в заключении и обязаны были ходить в церковь ежедневно. Узники 2-го разряда сидели в заключении в отдельных комнатах и под замком. Им позволялось, с разрешения архимандрита, иногда выходить: зимой на прогулку, летом на работу (косить и т. д.). Наконец, узники 3-го разряда могли выходить только три раза в год, а остальное время сидели безвыходно под замком. В монастыре этих называли «великими грешниками». К числу их, вероятно, причислялся и Калнишевский. Из этих грешников некоторые сидели еще в [414] рогатках. Рогатками назывался инструмент, надевавшийся на голову. Он состоял из железного обруча вокруг головы, ото лба к затылку, замыкавшегося помощию двух цепей, которые опускались вниз от висков, на замок под подбородком. К этому обручу было приделано перпендикулярно несколько длинных железных шипов. Таким образом, эти рогатки не позволяли человеку лечь ни на бок, ни на спину, ни навзничь, так что он должен был спать сидя. Из последнего разряда заключенные обыкновенно или вскоре умирали, или, по выражению крестьян, делались блаженными, т. е. сходили с ума, и тогда жили долго ⁸. Кроме того, крестьяне рассказывали, что в Соловецком монастыре показывают две тюрьмы (вышедшие теперь из употребления): Жаравину и Корчагину. Корчагина тюрьма называлась так от того, что в ней нельзя было сидеть иначе как скорчившись, а Жаравина, говорили они, не знаем; может быть от того, что там было очень жарко. Все тюрьмы находились в то время в монастырской стене, комнаты были очень малы, а окна такой величины, что можно только руку просунуть. Теперь для заключенных построен особенный большой дом, а рогаток больше давно не употребляют ⁹.

В 1863 г., проездом из Онеги в Холмогоры, мне довелось рассматривать в Архангельске архив архангельского губернского правления; пересматривая в нем «Опись не секретных дел бывшей губернской канцелярии» губернатора Головцына, я отыскал записанным под 1,243 № «Дело по сообщению государственной военной коллегии-конторы об отсылке, для содержания, в Соловецкий монастырь кошевого Петра Калнишевского. Июля 11-го дня 1776 года». [415]

Из этого дела видно, что после разорения Сечи Текеллием (совершившегося 4-го июня 1775 г.), Калнишевский, до объявления ему высочайшей конфирмации, последовавшей в июне 1776 г., содержался в конторе военной коллегии. Высочайшая конфирмация подписана на докладе генерал-аншефа, военной коллегии вице-президента и пр. Григория Александровича Потемкина. Калнишевского сопровождал 1-го Московского пехотного полка секунд-маиор Александр Пузыревский с одним унтер-офицером и пятью рядовыми. Подорожная дана Пузыревскому в Москве, 25-го июня, на девять подвод «с некоторым арестантом», ехали так: на первой тройке Пузыревский. на второй — унтер-офицер и три рядовых, на третьей — два рядовых с узником. На остальных, вероятно, имущество Калнишевского. На обратном пути Пузыревский имел три подводы и команда его тоже три. Из конторы дана была Пузыревскому инструкция, чтобы он «содержал арестанта в крепком присмотре и во время пути от всякого с посторонними сообщения удалял». При отправке Калнишевского на вечное содержание в Соловецкий монастырь, велено производить ему из вступившего в секвестр его имения по одному рублю в сутки. 11-го июля Калнишевский привезен в Архангельск к губернатору Головцыну. Губернатор нарядил из архангелогородской губернской роты сержанта и трех рядовых, отдав их в команду Пузыревского для караула «колодника», если будет иметься в них надобность. Так как путь к Соловецкому монастырю лежит морем, то для отправления туда узника нанято было судно у купца Воронихина. 18-го июля Пузыревский доносил рапортом Головцыну из урочища Кумбыш, что судно его два раза садилось на мель и повредилось, почему он для поправления его (также за противною, морского погодою) возвратился в устье реки Двины, хотя находился от нее в море верстах в тридцати. 29-го июля судно прибыло в Соловецкий монастырь, и Калнишевский был сдан архимандриту Досифею и предан заточению. Святейший синод предписал Досифею удалять Калнишевского от всякого с посторонними людьми сообщения и содержать за неослабным караулом обретающихся в оном монастыре солдат; поэтому сержант и 3 рядовых отправлены обратно в Архангельск. [416]

При этом деле находится допрос Калнишевского о векселе по займу от него полтавским жителем Кованькою денег две тысячи рублей.

В бытность генерал-поручика Текеллия при занятии Сечи, приходил к нему уволенный полковой есаул Петр Макуха и словесно представил, что полтавского полка бунчуковый товарищ Руденко и отставной капитан Константин Мавроени препоручили ему, Макухе, отдать бывшему кошевому атаману Калнишевскому взятые ими и с полтавским жителем Михаилом Кованькою 887 руб. из числа 2-х тысяч руб. и отобрать от Калнишевского вексель.

При описании имения Калнишевского полковником Языковым и капитаном Потресовым этого векселя не отыскано. А потому новороссийская губернская канцелярия просила военную коллегию о спросе у Калнишевского, где находится означенный вексель. Контора военной коллегии писала, 10-го августа того же 1776 года, архангельскому губернатору Головцыну об истребовании от Калнишевского и судьи Головатого сведения об упомянутом векселе. На спрос Калнишевский. 2-го сентября, объявил, что вексель по займу от него с товарищи Кованькою денег 2 т. р. имелся при бытности его в Сечи с прочими войсковыми делами у судьи Павла Головатого, а у него никогда не бывал и ныне не находится.

В ведомостях на 1799 год, посылавшихся в святейший синод о содержащихся в Соловецком монастыре колодниках, в которых отмечалось, по какому указу прислан колодник, за что, и как он себя ведет, — против фамилии Калнишевского отмечено: «При указе из святейшего правительствующего синода за вероломное буйство и разорение российских подданных, содержать безвыпускно из монастыря и удалять не только от переписок, но и от всякого с посторонними людьми обращения. Оной Калнишевский жизнь свою провожает смиренно и никаких беспокойств от него не происходит».

В ведомостях 1802 г. он уже не показан.

Не имев сам возможности посетить Соловецкого монастыря, я просил своих знакомых, члена московского археологического общества А. Г. Гоздаво-Тышинского и члена географического общества П. П. Чубинского, при посещении монастыря, [417] собрать сведения о Калнишевском. Из них первый доставил мне два нижеследующие документа о ссылке Калнишевского. а второй — надписи с евангелия Калнишевского и с надгробного памятника.

1.

Всемилостивейшая государыня! Вашему императорскому величеству известны все дерзновенные поступки бывшего Сечи Запорожской кошевого Петра Калнишевского и его сообщников, судьи Павла Головатого и писаря Ивана Глобы, коих вероломное буйство столь велико, что не дерзаю уже я, всемилостивейшая государыня, исчислением оного трогать нежное и человеколюбивое ваше сердце, а притом и не нахожу ни малой надобности приступать к каковым-либо исследованиям, имея явственным доводом оригинальные к старшинам ордера, изъявляющие великость преступления их пред освященным вашего императорского величества престолом, которою, но всем гражданским и политическим законам, заслужили, по всей справедливости, смертную казнь. Но как всегдашняя души вашей спутница добродетель побеждает суровость злобы кротким и матерним исправлением, то и осмеливаюсь я всеподданнейше представить: не соизволите-ли высочайше указом помянутым преданным правосудному суду вашему узникам, почувствовавшим тягость своего преступления; объявить милосердное избавление их от заслуживаемого ими наказания, а вместо того, по изведанной уже опасности от ближнего пребывания их к бывшим запорожским местам, повелеть отправить на вечное содержание в монастыри, из коих кошевого в Соловецкой, а прочих — в состоящие в Сибири монастыри, с произвождением из вступившего в секвестр бывшего запорожского имения: кошевому по рублю, а прочим по полуполтине на день; остающееся затем обратить, по всей справедливости, на удовлетворение ими верноподданных ваших рабов, кои, повинуясь божественному вашему предписанию, сносили буйство бывших запорожцев без наималейшего сопротивления, ожидая избавления своего от десницы вашей и претерпев убытков более нежели на 200.000 рублей, коим и не оставлю я делать соразмерное удовлетворение.

Верно-всеподданнейший раб князь Потемкин.

На подлинном подписано собственною ее императорского величества рукою тако: «Быть по сему».

14-го мая 1776 г. — Царское село.

2.

Указ ее императорского величества самодержицы всероссийские из святейшего правительствующего синода ставропигиального Соловецкого монастыря архимандриту Досифею. Святейшему правительствующему синоду ведением от 8-го сего июня из правительствующего сената сообщено, что правительствующий сенат, по репорту генерала аншефа, военной коллегии вице-президента, Астраханской, Азовской и Новороссийской губернии генерал-губернатора и кавалера князя Григория Александровича Потемкина, и по приложенной копии с высочайше конфирмованного ее императорским величеством всеподданнейшего его доклада о бывших Сечи Запорожской кошевом Петре Калнишевском и его сообщниках, судье Павле Головатом и писаре Иване [418] Глобе, с таковым от него, господина генерал-губернатора, донесением, что как содержатся они в военной конторе в Москве, то, по объявлении им высочайшего ее императорского величества указа, и имеют они без малейшего продолжения времени, отправлены быть на прописанном в докладе основании, т. е. на вечное содержание в монастыри: кошевой в Соловецкой, а протчие в состоящие в Сибири монастыри-ж, под строжайшим присмотром от означенного места до другого военных команд; для препровождения-ж их до тех мест определяется к каждому по одному штаб-офицеру, с выдачею для произвождения определенного на пропитание их жалованья, также и на прогоны до тех мест, на счет Новороссийской губернии, потребной суммы. От сената же он, генерал-губернатор и кавалер, требовать, чтобы сообщить святейшему правительствующему синоду для надлежащего предписания к духовным тех монастырей властям, чтобы содержаны были узники сии безвыпускно из монастырей и удалены-б были не только от переписок, но и от всякого с посторонними людьми обращения. Также и о произвождении им определенного к пропитанию жалованья: кошевому по рублю, а прочим по полуполтине на день, которое и будет доставляемо туда погодно из новороссийской губернской канцелярии. Определил: в святейший правительствующий синод сообщит ведение, дабы благоволил, по требованию господина генерал-губернатора и кавалера, учинить предписание властям показанных монастырей, с тем, что как из конфирмованного ее императорским величеством 14 минувшего мая доклада видно, что вышеупомянутые узники подлежали, за их великие преступления, смертной казни, но из высочайшего ее императорского величества матернего милосердия от того избавлены, а вместо того осуждены на вечное содержание в монастырях, то тем уважительнее и содержание их тамо происходило бы сходственно с представлением его, господина генерал-губернатора, а между тем и определенные к пропитанию каждого деньги, кои новороссийская губернская канцелярия доставлять будет, начальники монастырей, принимая, раздавали-б тем узникам, чего ради с конфирмованного доклада сообщена в святейший синод копия и, по указу ее императорского величества, святейший правительствующий синод приказали: вышеозначенных узников: Калнишевского в Соловецкий монастырь принять и о содержании его безвыпускно из монастыря, и об удалении его не только от переписок, но и от всякого с посторонними людьми обращения, и о имении в том вам, настоятелю, прилежного надомо трения. и о доставлении к пропитанию получаемого из Новороссийской губернии жалованья, по поступлении с ним во всем так, как в ведении правительствующего сената предписано и вам, архимандриту, с приобщением при сем с конфирмованного доклада копии, послать указ, с тем, чтобы посылаемый туда узник содержан был за неослабным караулом обретавшихся в оном монастыре солдат, и ставропигиального Соловецкого монастыря архимандриту Досифею чинить о том по сему ее императорского величества указу: а о протчих узниках к преосвященному Варлааму, епископу тобольскому, указ из святейшего синода послан, и о всем том правительствующему сенату и господину генерал-губернатору и кавалеру знать дано. Июня 10-го дня 1776 года. [419]

3.

Надпись на евангелии, пожертвованном Калнишевским.

«Во славу Божию устройся сие святое евангелие во обитель святого преображения и преподобных отец Зосимы и Савватия, соловецких чудотворцев, что на море океане при архимандрите Ионе. А радением и коштом бывшего Запороцкой Сечи кошеваго Петра Ивановича Калнишевского. 1801 года, а всего весу 34 ф. 25 зол., всей суммы 2.435 р.

На застежках: 1-я, «Московской третией гильдии купец серебряных дел мастер Владимир Андреевич». 2-я. «Старанием и трудами Соловецкого монастыря наместником иеромонахом Вениамином святое евангелие сделано».

4.

Надпись на могиле Калнишевского.

«Господь наш Иисус Христос положил душу свою на кресте за всех нас, не хочет смерти грешника.

«Здесь погребено тело в Бозе почившего кошевого бывшей некогда Запорожской грозной Сечи казаков атамана Петра Калнишевского.

«Сосланного в сию обитель по высочайшему повелению, в 1776 году, на смирение. Он в 1801 году, но высочайшему повелению, снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить обитель, в коей обрел душевное спокойствие смиренного христианина, искренно познавшего свои вины. Скончался 1803 года октября 23 дня, в субботу, 112 лет от роду, смертию благочестивою, доброю».

«Блаженни мертвии умирающие о Господе! Аминь. А. А. ¹⁰

1856.

————

К приведенным сведениям о ссылке и времени кончины последнего, по времени, вождя Запорожской Сечи добавим, что заключение Калнишевского было действительно чрезвычайно строгое. О месте его заточения не было известно даже его родственникам Вертилькам. По крайней мере, один из их потомков, Николай Вертильяк, сообщивший автору «Истории Новой Сечи» кое-что по части запорожских древностей, не мог ничего передать ему о судьбе Калнишевского. По сведениям, собранным в Соловецком монастыре указанными выше лицами, Калнишевского содержали сначала, в течение многих лет, в помещении, ровно ничем не отличающемся от чулана, маленьком, сыром, холодном и полутемном; чулан этот находился в одной из каменных башен монастыря. В последние годы перед освобождением, [420] говорят, ему было отведено несколько лучшее помещение, рядом с жилым покоем. Несмотря на всю строгость заточения, Калнишевский перенес его в течение 25-ти лет, по крайней мере, без явного повреждения нравственных сил, как это бывало почти со всеми заточенными. Нельзя не сказать, что это была по-истпне запорожская натура!

Относительно других товарищей по судьбе Калнишевского, мы можем сообщить кое-что только о войсковом писаре Иване Глобе; на счет же войскового судьи Павла Головатого нам ничего неизвестно.

Известие о Иване Глобе получено от известного любителя русской литературы Н. Д. Мизко. Иван Яковлевич Глоба, последний писарь Запорожской Сечи, по ссылке Калнишевского отправлен в Сибирь, в гор. Туруханск, где и умер в тамошнем монастыре около 1790-го года; об этом можно догадываться из того, что 7-го сентября 1791-го года был составлен «регистр» его имущества, т. е. опись оставшейся по его смерти одежды и вещей и началась переписка о розыскивании его наследников.

П. С. Ефименко.

Комментарии

1. Необходимо однако заметить, что несколько весьма важных материалов к истории Запорожья помещено в «Чтениях московского общества истории» и в «Записках одесского общества истории». Ред.

2. Не далее как в 1874 году, на третьем археологическом съезде в Киеве, было, между прочим, заявлено в реферате г. Левченко «Об уничтожении памятников старины в южной России», что в городе Елисаветграде. Херсонской губ., есть часть запорожского архива ни что архив этот валяется в больнице. Е.

3. «История Новой Сечи» — А. Скальковского. Одесса, 1846 г., т. II, стр. 75.

4. Все эти сведения извлекаем из «Истории Новой Сечи». Е.

5. Предание это пересказано мне в Москве, в 1859 г., И. А. Гатцуком.

6. Здесь значительная ошибка в годе.

7. Здесь также ошибка в числе годов.

8. Слова крестьян на счет последнего обстоятельства подтверждаются ведомостями архимандритов об узниках за прошлое столетие. Так, против многих фамилий стоит отметка в роде следующей: «находится в несовершенном уме» и т. п.

9. Из «Наряда по указу правительствующего сената о посылке в 1768 г. в Соловецкий монастырь штаб-офицера для осмотра земляных погребов, которые сделаны для колодников», видно, что в 1742 г., по указу синода, закладены две тюрьмы, именуемые: первая — Корожная, в бойнице, другая — Головленкова, у Архангельских ворот, в стене, не земляная, но поверх земли. Е.

10. Соорудитель памятника архимандрит Александр.

Текст воспроизведен по изданию: Калнишевский, последний кошевой Запорожской Сечи. 1691-1803 // Русская старина, № 11. 1875

© текст - Ефименко П. С. 1875
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1875