ИЗУСТНЫЕ ПРЕДАНИЯ О НОВОРОССИЙСКОМ КРАЕ.

Новороссийский край, т. е. Херсонская и Екатеринославская губернии, так еще гон, так недавно на историческом поприще, что его летопись почти не требует археологических изысканий. Если принять за начало жизни сего края основание Украинской линии в 1731 году, то вся история его займет немного более одного столетия. Казалось бы, что для истории края столь современного, не нужно ничего больше, как собрав все, что об нем оффициально и частно было писано, соединить в целость. При [294] составлении моего небольшого «Обозрения истории Новороссийского края» 1 я убедился, что нить хронологическая, связывающая происшествия, была бы прервана на всяком шагу, еслиб не поддерживать оной преданиями, т. е. летописью изустною, часто неверною, особенно в годах позднейших. До сих пор живы еще кой-где свидетели Очаковской войны, взятия Хаджибея или Ясских переговоров; но редко кто из сих современников знает, когда именно совершились эти события, какие были их последствия и проч. Я встречал столетних стариков из Запорожских или Бугских казаков, помнящих 1770 годы; они рассказывают верно и в порядке все происшествия, в глазах их происходившие; но смешивают действующие лица и вовсе не могут обозначить эпохи, не только что года событий. Во всяком случае сборник таких преданий, еслиб его составление было возможно, дал бы истории новые сведения, еще никому неизвестные, и вместе представил бы образ мыслей и понятий народа, явившегося на этой девственной земле, основавшего там сперва едва временные зимовники 2 близ рыболовных [295] рек или в глубине оврагов, а после с течением времени и водворением земледелия, заводившего хутора, усадьбы и села.

Выходцы из внутри России, со всех концев Украйны и Польши, а также Сербы, Волохи и Молдаване, теснимые каким-нибудь в их родине бедствием или нуждою, отправлялись в степь, и там на берегу какой-нибудь речки или близ вырытого колодца заводили уединенные жилища для своего семейства. Вокруг них обитали только их стада, часто подверженные, вместе с хозяевами, внезапным и хищным набегам Крымцев, или какого-нибудь пограничного воеводы Польского. Со временем, семейство поселенца возрастало, сыновья и зятья строили землянки или хижины возле отцовской, и вместе с ним обработывали землю или занимались скотоводством. Но чаще молодеж отправлялась на лето в Сечь к Запорожцам, бурлаковать или молодечествовать в степи, против всякого встречного и против всякой собственности; другие на длинных чайках спускались по Днепру до великого Лимана (Днепровского) с солью и пшеницею в Очаков, для торговли с Турками, или наконец вооруженными караванами пробирались сквозь степь к Перекопским воротам, чтобы менять свои произведения (в особенности коровье масло) на Крымскую соль, серые смушки и [296] оружие. Хлебопашеством занимались не охотно, и разве переманив в свои зимовники крестьян из Польши и Малороссии, заставляли их силою или по договору пахать землю и делиться жатвою с казаками. Основатели таких зимовников, таких уединенных жилищ, если война или пожары не истребляли их, носили название осадчих (оседлых) и многие Запорожские села получили от них свое наименование. Об этой степной жизни свидетельствует один обычай, до сих пор сохранившийся в Новороссийском крае. Когда женщина родит дитя и об этом узнают в соседних хижинах или зимовниках, то немедленно все хозяйки приходят к родильнице и приносят с собою съестные припасы на неделю, часто даже одна или две оставались у больной для ее призрения: ибо предполагалось, что женщина в этом состоянии, не имея возможности работать, и будучи отдалена от других жилищ, могла бы с своим ребенком умереть с голоду.

К числу Новороссийских поселенцев принадлежал и Запорожец Никита Корж, сын Леонтия Тарана, родом из новых Койдак, села у Днепровского порога сего же имени. Его дед был выходец из Полтавского полка и ушел с сыновьями к Запорожцам в первые годы царствования императора Петра Великого. Корж — столетний старик, до конца жизни [297] сохранил твердую память, полную воспоминаниями о Запорожцах, видев уничтожение Сечи. В последние годы своей жизни найдя приют в доме преосвященного Гавриила, архиепископа Екатеринославского, он рассказывал многие подробности об этом народе, которые были тщательно записываемы и поверяемы; из сего рассказа составилось нечто целое, что и сообщено мне от его преосвященства.

Замечательно, что Никита Корж был современник основанию Новороссийского края. Вот что говорит он о себе самом: «Родился я в «Новых Кондаках 30 мая 1731 года (т. е. в «год основания Украинской линии), и прожив «при родителях в младенчестве до 7 лет, «взят был на воспитание крестным моим отцом Яковом Емельяновичем Качаловым в «Сечь, в которой он был тогда старшиною, т. е. полковником и есаулом войсковым. Зимовник свой с скотоводством имел оп при «реке сухой Суре (впадающей в Днепр), где ныне я проживаю 3, и на том самом месте и в той самой хате, которую сам крестный отец мой выстроил, и которая хата и до сего времени существует без всякой перестройки гораздо уже более 100 лет, хотя и построена из липового дерева, резанного, и вся [298] рубленная, пространством небольшая, без всяких пристроек, кроме сеней... Детей имел я 7 сыновей и 4 дочери, внуков имею 18 душ, да правнуков 4.» Корж жил 104 года и умер в 1835 году, т. е. когда я взял на себя долг составить историю того края, которой он был живым свидетелем и повествователем.

Желая познакомить любителей отечественного бытописания с Новороссийскою народною историею, спешу предложить им несколько отрывков из рассказов Коржа. Нет сомнения, что многое в его повести преувеличено, но можно легко отыскать истину в столь близких событиях.


Отрывок I.

О Запорожской Сече.

«Когда именно и с каких времен Запорожье восприяло свое начало, о том достоверно утвердить не могу; но когда мои предки зашли на жительство в эту Украину 4, то оное уже существовало, и по устному их преданию чрез прадеда, деда и отца моего дошло и до меня сведение, что Запорожские казаки в древние времена назывались Казарами, а как их главное [299] жительство было над Днепром пониже порогов, то и названы уже после того Запорожцами. Хотя они жили под державою Российскою во времена блаженной памяти Петра Великого, по относились всеми делами своими к гетману, а Россия до распоряжения их дела никакого не имела. Гетман же имел тогда свое правительство в гетманщине (Малороссии) и командовал всеми гетманскими полками, состоявшими из Малороссийских казаков....

«Земля Запорожская простиралась по обеим сторонам Днепра: с югозападной стороны вверх по Днепру, от реки Буга до реки Случи 5; она была смежна с Польскою границею, а вниз по Днепру простиралась до великих Диманов (Бугского и Днепровского), где ныне Херсон и Николаев. С северовосточной же стороны, тоже вверх по Днепру, простиралась до речки Орели, которая впала в Днепр около местечка Китай-города. За Орелью начиналась граница гетманская; а вниз простиралась она (т. е. Запорожская земля) по реку Конку (т. е. Конские воды) противу бывшей Сечи и граничила с Донскими казаками и Крымскими Нагайцами. [300]

«Сечь по всей Запорожской земле была одна; в ней было местопребывание главного Запорожского правительства. Она всегда находилась у реки Подпильной, близ Днепра (Подпильная и впадает в Днепр), на том самом месте, где теперь селение Покровское 6, получившее название свое от Покровской Запорожской церкви, которая еще и доныне существует. Река Подпильная так глубока, что лодки Запорожские проходили по ней в Днепр, а Днепром в Лиман, а из Лимана в Черное море; а также и Греческие лодки, с бакалиею и прочими товарами приходили сим же путем до Сечи. Далее же пройти не могли, по причине порогов. В Сечи Запорожской было 40 куреней и 40 атаманов, и каждый атаман распоряжал своим куренем; во всяком курене считалось военных казаков по 1000, а в ином курене было и больше, кроме женатых, которые жили по зимовникам, т. е. по хуторам, в разных Запорожских владениях, где кому какое место нравилось; но и они числились и принадлежали к тем же куреням по названию; а в Сечи никого женатых не было. Всякий курень имел свое название, а именно: 1) был Каневский, 2) Левушкивский, 3) Плахтиевский, 4) Вершедовский, 5) [301] Стеблиовский, 6) Ираклиевский, 7) Щербиновский, 8) Пластуневский, 9) Переяславский, 10) Гушковский, 11) Дядьковский, 12) Уманский, 13) Деревяннивский, 14) Корсунский, 15) Конивский, 16) Гадяцкий, 17) Вербецкий, 18) Шастуневский, 19) Мышативский, 20) Пашковский, 21) Полтавский и так далее до последнего. Их было еще 19, да названия их я, под старость лет моих, не запомню. Главное же в Сечи правительство зависело от кошевых, коих в течение времени чрез всю бытность Запорожья было много переменных, то по случаю смерти их, то по другим обстоятельствам; но на моей памяти был кошевым Калнышь и жил долго, даже до аттакования Сечи 7; второе лице был судья Касап а третье писарь войсковой Глоба. Сии три лица составляли верховную власть и управляли всем Запорожьем.»

Отрывок II.

О радутах и фигурах Запорожских и о степной войне.

«Хотя нам уже известны Запорожские границы, бывшие тогда с обеих сторон Днепра, [302] но неизвестны еще радуты 8 и фигуры, кои устроены были по ту (левую) сторону Днепра от северовосточной гетманской стороны, начиная от устья реки Орели по самую Конку реку (т. е. река Конские воды) 9. Над самым Днепром около воды, построены были заездные дворы и назывались радутами, так что одна радута от другой была на 10, 20 и по 30 верст, смотря по положениям открытых и закрытых мест, дабы одна другую могла видеть. Всякая радута было строение пространное, широкое, подобно казарме или Сечевым куреням, без чуланов и перегородок, с сеньми и одною чрез сени коморкою для поклажи. Покрыта была обыкновенным тесом, а инде и камышем, и обведена пространным двором и деревянным забором, в средине с конюшнями для приезжих лошадей. Все радуты были устроены таким же образом. В сих радутах жили казаки Гетманские, у коих шапки были четвероугольные с длинными рожками (углами), а иногда и Запорожские, всегда безотлучно. В каждом радуте было по 50 человек, которые переменялись погодно. Сии казаки устроены были для бекетов (т. е. пикетов) и разъездов на случай неприятеля. [303]

«Около ка из вышепоказанных радутов, построены были фигуры чудным и удивительным образом, расстоянием от радута в пол или четверть версты, не ближе, в осторожность от огня. Каждую фигуру строили они из 20 бочек смоленых таким образом. С самого начала делали фундамент или основу фигуры на 6 бочках, кои переворотив насторчь (?), ставили на землю, упитанную смолою, циркулярно, (т. е. в кружек), плотно одну подле другой, как в кучку Гетманскую, и огораживали деревья на шляхах (дорогах), или наподобие самого большого винокуренного чана, так, чтобы в средине оного кружка из бочек было пустое место, и связывали этот циркуль, стоящий на земле, крепко, толстыми смолеными канатами. Должно заметить, что все бочки имели только нижнее дно. На верхнем круге бочек ставили другой свод из 5 бочек, таким же способом связанный, как и первый. Третий ряд бочек был только из 3, а четвертый из 2 бочек; на самом же верху вместо маковки ставили одну бочку, не имевшую ни верхнего, ни нижнего дна, и эта уже оканчивала фигуру. В сей фигуре на самом верху, в бездонной бочке, сделана была перекладина, думать надобно железная. К перекладине был привязан длинный канат, которого один конец свободно висел у самого основания фугуры, а другой [304] имел связку мочулы (пакли), вываренной в селитре....

«Надобно еще сказать, что во всяком радуте, над гетманскими казаками поставлен был начальником эсаул, который командовал ими и распоряжал, чтобы у фигуры бессменно были часовые по 2 или 3 человека, а из прочих казаков назначались бекеты и отряды для разъездов. Казаки обмундированы были самою лучшею гетманскою аммунициею, при полном вооружении, как то: мушкете, ратище, сабле и 4 пистолетах. Отряды составлялись из 5 до 10 и более казаков, которые разъезжали на верховых уборных лошадях от радута до радута, всякий по своим станциям, а также и на степях, где жатва и покос бывали, а иные проезжали до самой границы и высматривали неприятеля, с которой стороны появится. В тогдашния времена, Нагайцы и Крымские Татары сильно беспокоили Запорожцев и Гетманцев, делали набеги, захватывали стада, грабили и убивали людей, разоряли слободы и зимовники, и отводили многих в плен. По сей причине и Гетман делал вспоможение Запорожцам своими казаками. Бывало только наши отряды и бекеты увидят где нибудь Орду, приближающуюся к пределам Запорожским и Гетманским, тотчас казаки скачут к ближайшим радутам и дают тревогу, что неприятель близко. Тогда уже есаул [305] скачет с казаками к фигуре, и зажигает ее посредством веревки, прежде сего мною описанной.

«Когда фигура разгорится, то и прочим радутам дают чрез сие знать. И так, в одно время и в один почти день все фигуры по радутам загорятся, и все жители окрестных мест в степях, лесах и по плавням, занимающиеся разными работами, уходили со скотом своим в слободы и спасали жизнь свою, а потом уже и все полки Запорожские, стоящие по поланкам 10, для запасу собирались в одно место, сразиться с неприятелем. Вот для чего устроены радуты и фигуры. Из числа оных один радут и фигура устроены были за Днепром, противу самых новых Кайдак.

«Теперь следует рассказать о хищничестве неприятелей, папа дающих с своими малыми шайками, и о предосторожностях противу них Запорожцев.

«Дикие Нагайцы подобны тогда были хищным диким птицам, высоко в гору взлетающим для того, чтобы скорей увидеть свою добычу и [306] захватить ее. Так и они, дабы наполнить свои кровожаждущие руки грабежем и убийством, всегда по своему обычаю въезжали прежде на высокие могилы или курганы, по 6 и по 10 человек вместе, и взъехав на курганы, осматривали где пасутся стада, и где люди на работе? Тогда уже нападали на них, брали в плен людей и грабили скот.– Сии набеги весьма были часты; в толпе грабителей бывало не более как до 20 человек, на отборных и испытанных лошадях; при том же они вкрадывались малыми шайками для того, чтобы можно было удобнее уйти в случае неудачи 11.

«Равным образом и Запорожские бекетные, т. е. разъезжие казаки, для предосторожности также въезжали на курганы наблюдать, не покажутся ли где неприятельские Нагайские шайки. Но по всем радутам отданы были приказы, чтобы из числа разъездных бекетовых казаков, всегда один только взъезжал на курган, а не 2, 3, или кучею, дабы народ Запорожский, находящийся в степях, мог отличать неприятелей от своих казаков. О том же было обвещено всему Запорожью, по всем поланкам, слободам и зимовникам, чем легко было [307] предупредить наезды: потому что увидя неприятеля, всегда имели осторожность собираться в кучи, по знакам, делали таборы из возов, и соединенными силами поражали неприятеля из ружей, а часто и в плен захватывали: ибо всякий поселянин, едучи в степь, имел для запасу в возе ружницу (мушкет). Нагайцы же стреляли только из луков; ружей у них не было, и когда бывало истратят все свои стрелы, то остаются в нашей власти.

«Что сказал я о Нагайцах, всему этому я, Корж, очевидный свидетель»....

Сделаем здесь небольшое замечание. Кому неизвестно несметное количество курганов, которыми покрыты поля Волыни, Украины, Подолии и в особенности Новороссийской степи, от Кременчуга до берегов Черного и Азовского морей простирающейся? Теперь с умножением народонаселения, хлебопашества, с постройкою городов и сел, число курганов значительно уменьшилось; но должно себе представить степь, глухую н безмерную, как Океан, во дни юности расскащика, т. е. в 1740 и 1750 годы, чтобы поместить на ней устройство радутов и фигур, описанных Коржем. Все, что он рассказывает происходило до 1775 года и разрушения Сечи, т. е. когда то, что могло назваться Новороссийским краем, составляло длинную и узкую полосу земли в северной части нынешних [308] Херсонской и Екатеринославской губерний, на западной и северовосточной стороне степи. Все остальное обширное пространство края, от Елисаветграда до Днепровского и Днестровского Лиманов с одной, и от Днепровских порогов до Сиваша и Азовского моря с другой, было поприщем, где Запорожские ватаги и 4 Нагайские орды, наездники и осаждаемые по-очередно, целые столетия представляли зрелища, здесь кратко описанные Коржем. Быть может, предшественники Запорожцев и Татар, народы, которых имена едва дошли до нас, с тою же целию воздвигли эти тысячи курганов, чтобы среди них в безопасности утвердить свое кочевье? Кто знает? Нельзя же думать, чтобы сии курганы поднялись сами собою на степи, как ковыль после обильного дождя?

Эти раду ты, вечно стоящие на страже в краю пустом, открытом, беззащитном от природы; эти фугуры, воспламеняющиеся внезапно в минуту опасности, дающие весть земледельцам, что пора искать убежища в укрепленных поланках, а казакам садиться на коней, вооружаться копьем и саблею, чтобы состязаться в степи с равными себе хищниками, напоминает верную хотя и поэтическую картину огненного креста, так мастерски описанную Вальтером Скоттом в его романе Дева Озера, хотя и поприще, и действующие лица, совершенно различны. [309]

Отрывок III.

Аттакование Сечи.

«Сечь была аттакована при блаженной памяти Екатерине II; по в котором именно году — за давностью не помню: по счету моему, уже более 50 лет тому 12. Она аттакована была генералом Текелием. Текелий, пришедши с вооруженною армиею к Днепру, отдал приказ всем своим полкам, раскомандировав их, как следует, дабы ой приближаясь к Запорожью в один именно день и в урочное число, т. е. на самую Троицу на зеленых святках 13, в мае месяце заняли все по Днепру Запорожские пределы; сам же с своею дивизиею и артиллериею, также в тот самый день, приближался к Сечи, и став за две версты от оной, на открытом месте разбил свои палатки. Тогда он велел выстроить в линию всю свою артиллерию против Сечи, не начиная однакож ни одного выстрела, а также и от Сечи не было никакого сопротивления. Постояв в палатках около Сечи [310] два дни, Текелий узнал между тем чрез курьеров (да и сечевому начальству стало известно), что Российские полки заняли уже все паланки, все местечки и все слободы по всему Запорожью. На третий день Текелий послал уже своего курьера в Сечь и просил всех старшин Запорожских к себе в гости. По получении такого известия, кошевой собрал всех куренных атаманов на сходку и начал советываться. «А що: панове атаманы, теперь будем робыты? От москаль у гости нас клыче; чи пидем, чи не пидем? чи отдамо сичь Москалеви, чи не отдамо?» — Тогда атаманы и ватажки и прочие характерники 14, начали между собою [311] бунтоваться: иные согласны были смириться, а иные противились, в надежде своего характерства и говорили: «Нехай Текелий приведе еще стильки войска як се, то мы всих в пух разобьем, як мух передавым! Чи то можно сичь и славное Запорожье Москалеви отдаты за спасибо? «Сёго николы, пока свит солньца не буде!» Такие отважники были саромы, бурлаки и не женатые, а притом и оседлостей никаких не имели, посему и бунтовались; но большая пасть как из атаманов, так и из богатых казаков, имея у себя жен и детей и разные достаточные обзаведения по зимовникам, рассуждали иначе. «Хоть мы» — говорили они — «войско Текелиево, находящееся теперь в лагерях и истребим безнужно до ноги, но то бида, что те полки, кои вступили уже в наше владение и запали все паланки и слободы, услышав наше сопротивление, разорят все наши тамошние пожитки, а жен и детей наших предадут смерти.» А потому они не согласны были на мнение бунтовщиков.

«Сверх того и бывший в сечи архимандрит, услышав таковое их нестроение и мятеж, [312] вышел к ним из церкви во всем священном облачении, и с крестом в руке начал уговаривать мятежников: «Убойтеся Бога! что вы думаете дети, вы — Христиане, и жаждете проливать кровь единоутробную! Вы Христиане, а подымаете руки против Христиан! Убойтеся Бога и перестаньте! Видео уже судьба наша такова, и мы видим от Бога достойная по делам нашим. Вот вам Крест, и Распятый на нем: если вы Его не послушаете, то все внезапно погибнете.» От такого разительного увещания и каменное сердце содрогалось; начали плакать не только мятежники, но и все старшины и войско и тут же отвечали архимандриту: «Ну, паноче! будь тому так; знав ты, що сказаты. Мы готовы за тебе и головы наши положиты, не тылько послухаты:» ибо они имели особенное уважение к архимандриту и ко всему духовенству, единственно зато, что архимандрит бывало с прочими иеромонахами переменно всякое воскресенье и в каждый воскресный день говаривали им в церкви проповеди, наизусть, самыми разительными, на их Малороссийском языке выражениями. А за то самое и Запорожцы щедро награждали духовенство.

«Теперь возвратимся к их совету. Когда уже по увещанию архимандрита и по прочим обстоятельствам все склонились к одному мнению, то начали говорить кошевому: «Ну, батьку, [313] вельможный пане! теперь як хочь, так и думай с сими гостьми, а мы готовы тебе слухать; чи идты, то идты.» — Тогда кошевой им сказал: «нельзя, братци, нейты: бовже се не дурныця 15; вы сами бачете 16, то Москаль нас аттаковал кругом и артиллерию на нас всю вооружив; уже се гости такие, що пишовши до них, вряд ли назад вси вернемось. Но быть тому так, нечего уже довше думать. Господы поможи! Дай Боже час добрый! Ходым, панове атаманы! що буде, то буде; а бильше буде, так як Бог дасть.» — И потом взяв хлеб, пошли все к Текелию в палатку, и поднесши ему, говорили: «Кланяемся вашему превосходительству хлибом и силью!» — «Блогодарю, Запорожники, за хлеб за соль» — отвечал Текелий, и приказал слуге своему взять хлеб от них. Потом распрашивал, кто у них кошевой? какие по нем первые чиновники и как прозываются? — И когда кошевой, стоя впереди, объяснился, что он Калныж, а чиновники его: Судья Касап 17 и писарь Глоба, а прочие все, указывая на атаманов, куренные атаманы, тоже чиновники со всех 40 куреней, тогда Текелий [314] просил кошевого сесть, а также и прочим даны были места. Угостив их по приличию и распросив, что следовало, пошел с ними в Сечь, взяв с собою часть офицеров и часть охранительного войска; видя же, что Запорожцы сдаются ему добровольно, приказал в ту же минуту закрыть свою артиллерию. Пришедши в Сечь, Текелий спросил кошевого: «Куда же ты меня, кошевой, прежде поведешь в гости?» Тогда кошевой, поклонившись, просил его и всех офицеров в свой курень, и предложил гостям богатую трапезу в деревянных ваганах и коряках 18, а также ложки и тарелки были деревянные. Покушав, Текелий очень много благодарил за пищу, но удивлялся чрезвычайно, что весь прибор, даже сосуды для напитков были деревянные, а пища чрезвычайно вкусна и разнообразна, и спросил, кто у вас такую вкусную пищу варит? Кошевой отвечал: «у нас есть, ваше превосходительство, у куринях казацьких очень хорошие кухари.» Тогда Текелий просил кошевого, чтобы и ему отпустить такого одного кухаря и обещал положить ему хорошее жалованье, а кошевому обещал дать два блюда каменные, также и всем куренным атаманам [315] по одному блюду, чтобы такую хорошую пищу не ели из корыт, а из блюд. При сих речах и обещаниях Текелиевых один из числа бывших там куренных атаманов, прозвание Строц, обозвавшись, сказал Текелию: «ваше «превосходительство! хоть с корыта та до сыта, и хоть с блюда та худа.» — Текелий спросил атамана: что это за наречие, я его не понимаю.– Строц поклонившись ему, начал объяснять пословицу: «Извините меня, ваше превосходительство, вы трапезу изволите кушать с блюд, да лицем худы» (ибо Текелий был хотя ростом и высок, но очень худощав): а мы из корыт иимо, да сыты.»...

«Потом когда уже Текелий пообедал и распростился с кошевым и атаманами, то долго еще любопытствовал по всей Сечи, осматривая все курени Запорожские и все их пожитки. Наконец возвратился в лагерь и пробыл там более недели; в течение сего времени офицеры Русские и солдаты приходили в Сечь, а казаки и их атаманы посещали их лагерь и друг с другом гуляли и обходились свободно и вольно. После того Текелий, призвав к себе кошевого, судью и писаря, и прочитав им именный Высочайший указ, велел им троим готовиться в С. Петербург к Императрице, которые в скорости и были отправлены; но не все, ибо судья Касапь до отъезда еще в скорости [316] заболевши, помер и погребен в Сечи; а отправлены только два, т. е. Калмыж и Глоба. Текелий же, приняв всю Запорожскую Палестину в свое управление, привел всех Запорожцев к присяге и устроив все, как следовало, стал уже безопасен; но все еще находился в лагере.

«Между сим временем войско Запорожское, видя, что старшина их отправлен в столицу, а Русские обычаи и порядки не по их вкусу, сильно поколебались, и начали думать да гадать як бы Москали у шоры убрать, а самым десь дальше мандровать 19» и придумали вот что: собрали 50 человек казаков и послали к Текелию в гости с хлебом и солью. Пришедши к нему, говорили: «кланяемся вам, добродию, хлибом и силью!» — «Благодарствую, Запорожники, за хлеб и соль» — сказал Текелий — «что вы мне скажете?» — А вот що, добродию! мы чулы, что нам уже без письменного вида и билетыв не можно никуды из Сечи отлучаться?» — Точно так, Запорожники: не отлучайтесь ни куда без моего ведома.» — «Та для тогожь-то ведома, пане, мы и пришлы, щоб нам хоть один билет на всих написалы: бо мы будем купы держаться и ни куды врозь не росплывемось.» — «Хорошо, хорошо» — [317] продолжал Текелий — «да как же у вас прежде было?» — «Та у нас пане сих билетыв ни колы не бувало; ни батьки, ни дыды наши их не зналы и прадиды не чувалы, и кто куда хотив, туда и ишов и иихав.» — «Куда же вы теперь хочете идти с билетами?» спросил опять Текелий, и за чем? –«В Тилигул 20, добродию, на зарабитки до лямы: бо у нас не матыма ни сорочки, ни чого, як бачишь, голая сирома, а щежь треба буде, може, колы ни будь и подушное заплатыти, та и панам хоть трохи удилыты.» Тогда Текелий громко рассмеялся и сказал им: «Ступайте, Запорожники, с Богом! Заработывайте себе, да и в казну-то собирайте.» Чуем, добродию, чуем!» и поклонившись ему все казаки разом (вдруг), пошли в полковую канцелярию, а Текелий, призвав адъютанта, велел выдать один билет на 50 казаков. Когда казаки получили свой билет, то собравшись со всею своею аммунициею и харчевыми клунками (мешками), взяли [318] с собою несколько лодок по числу гребцов, тоже нагруженных экипажем; сели в оные тайно ночью, не только те, кои имели билет, но и безбилетных столько, сколько в лодках поместиться могло, может быть до тысячи, и отчалили в Тилигул. Спустя несколько дней пришли еще 50 человек к Текелию за билетом, и получив билет, поступили так же как и первые, не забыв взять и безбилетных, сколько поместить могли. Видя, что в билетах ни кому отказа не чинят, казачество прислало еще часть войска, которая тоже просила билетов, как и прочие, на Тилигул, и получив оные, отправились так же как и прочие шайки. Таковым же способом и порядком и вся уже сирома (г. е. неженатые Запорожцы) со всех 40 куреней, получая билеты под предлогом Тилигула, убралась почти вся к Туркам.

«Наконец Текелиевы офицеры начали рапортовать, что в Сечи уже мало казаков, и рассказали все их хитрости и умыслы. Тогда Текелий, сильно осердясь, пошел в палатку и был в великой задумчивости, так, что ни с кем не говорил и никуда не выходил целый день. Вдруг явились к нему и последние, оставшиеся в малом числе сечевые казаки, и поклонясь хлебом-солью по обычаю, говорили Текелию: «повели и нам, вельможный пане, выдать билет на заработки.» — «Да вам-то куда [319] билеты, злые Запорожники?» с гневом закричал Текелий. — «В Тилигул, пане, до лямы». — «В Тилигул, в Тилигул, а город пустой оставили; не велю ни кому из вас билетов давать», сказал Текелий и прогнал их с глаз. Однакож сии последние, хотя и без билетов, также закивали пятами за своею сиромою и подяковали (поблагодарили) Текелия за хлеб и за соль. Текелий приказал позвать к себе всех куренных атаманов, но их пришло к нему не более 10; он их спросил: «почему пришли не все?» — «Як же нам, пане, всем прийти, «колы нима никого по куреням: атаманы, пане, «разъехались по зимовникам, а сырома без вести разбрелась. Да и мы думаем по домам; чего мы тут будем командовать? Старшину от нас отобрали, а казацького войска нема.»– «Да где же ваше войско, где ваши казаки?» вскричал Текелий. — «Як пане де? Авжежь вы им билеты подавали на заробитки, туда, де рыба ни почом, ни в Тилигул, чи що!» Текелий, осердясь на атаманов, выгнал их из палатки. Наконец прожив около Сечи еще несколько времени, того же лета уехал в столицу, а войско его стояло 7 лет в пределах Запорожских.

«Вот каким образом казацкая Сечь аттакована и кончилось самоуправство Запорожцев. Бежавшие из Сечи Запорожцы приняты были [320] Турецким султаном, и было велено их поселить при впадении Дуная в Черное море, на лучшей и выгоднейшей для них земле, по обилию рыбной и звериной ловли, где они и находились до нынешнего времени, по 1830 год, слишком 50 лет; во время же последней Турецкой кампании передались опять под Российскую державу, под покровительством кошевого, Осипа Михайловича Гладкого, и ныне составляя Азовское казачье войско, находятся (1831) одна часть по квартирам в разных селениях Днепровского уезда, а другая на Турецкой границе.»

Примечание. Чтобы напомнить причины уничтожения Запорожского войска и их Сечи, укажем манифест Императрицы Екатерины II, в 3 день августа 1775 года обнародованный. Из этого же манифеста между прочим видно, что генерал-поручику Текелию повелено было войти с его дивизиею в Сечь и прекратить существование Запорожского войска. Текелий в рапорте своем, от 6 июня 1775 года, донес Императрице, что он 4 числа июня без малейшего сопротивления Сечь занял, кошевого Канишевского, писаря Глобу и судью Головатаго арестовал, артиллерию и суда на речке Подпольной взял в казну, и что 3000 казаков, бывших в Сечи, видя арест начальников, немедленно положили оружие. [321]

В заключение исчислим здесь все Запорожские селения, по словам Коржа.

1) Старый Кайдак.

2) Новый Кайдак.

3) Лоцманская Камянка (обитаема преимущественно лоцманами Днепровских порогов).

4) Половица, ныне Екатеринославль.

5) Диевка.

6) Сухачевка.

7) Тарамское.

8) Карнауховка.

9) Тритузное.

10) Камянское.

11) Романков.

Все эти села, начиная у Кайдацкого порога, идут по правой стороне Днепра вверх по реке до места, где ныне находится город Верхнеднепровск.

12) Самара или Новосельца, ныне Новомосковск. Здесь устроен был Запорожцами монастырь, доныне существующий, где находились витальницы, т. е. комнаты для жилища и угощения приходивших на молитвы Запорожцев.

13) Старожилая Каменка.

14) Петриковка.

15) Могилев.

Села сии находятся уже за Днепром по рекам Самаре и Суре. [322]

16) Тупаловка.

17) Перещепино, на самой границе Запорожья с гетманщиною; названо от того, что оно перещепивало, т. е. разделяло обе части Украйны.

Два эти села находятся по реке Орели.

Никита Корж так заключает свое сказание: «Вот все стародавные Запорожские селения, бывшие еще до аттакования Сечи, а на прочих местах во всех Запорожских владениях были только одни зимовники, хутора и шалаши казацкие, как у кочующих Нагайцев. Да и все вообще без изъятия пастухи, скитавшиеся по пространным степям Запорожским, как то: табунщики, скотари и чабаны (т. е. пасущие лошадей, рогатый скот и овец) вели жизнь по шалашам, которые называли кошами 21; церквей же, кроме находившейся в Сечи, и Самарского монастыря, было только 5, в селениях: Старом Кайдаке, Новом Кайдаке, Карнауховке, Романкове и Могилеве.»

Об Алешках и Никитском перевозе или Никополе, о усадьбе близ бывшей крепости Переволочной и о Старой Сечи, Корж ничего не упоминал, может быть по неизвестности ему [323] сих Запорожских селений, или потому, что по преклонности лет его многое осталось в забвении.


Комментарии

1. Первый том этого сочинения издан в Одессе в 1836 году, второй в конце 1837 года.

2. Зимовники или хутора, т. е. отдельные жилища, куда на зиму переселялись с своих постов казаки, или где жили их жены и семейства.

3. Это было говорено в 1831 году.

4. Украина, т. е. страна, край земли.

5. Это явная ошибка. Вместо реки Случи, надобно, кажется, понимать реку Синюху, отделявшую последние Запорожские зимовники и гирды, т. е. рыбные заводы, от Польши. Река Случь находится в Волынской губернии.

6. Село Покровское — Екатеринославской губернии и уезда, близ м. Никополя.

7. Аттакование Сечи, т. е. занятие и уничтожение Запорожья Текелием, в 1775 году.

8. Радут — вероятно, слово испорченное от редутов или укреплений, которыми окружены были все границы.

9. В рассказе удержаны по большой части выражения самого Коржа.

10. Поланки, т. е. уездные города. Поланками также назывались суды, учрежденные по всем важнейшим Запорожским селениям, и состоявшие из 3-х панов: полковника, есаула и писаря, и 3-х подпанков, из Сечи присылаемых.

11. С юга нижний Днепр отделял зимовники и кочевья Запорожцев от степи Нагайской, подвластной хану Крымскому, и оттуда-то чаще всего происходили наезды.

12. Сечь уничтожена в 1775 году, а рассказ Коржа списан в 1831 году, т. е. 56 лет спустя.

13. Троицын день по Малороссийски называется зеленые сзятки, с Польского zielone swiatki, от зеленых веток, которыми украшают тогда домы и комнаты.

14. Вот, что Корж рассказывает о Ватажках и характерниках: «Из сих (Запорожских) казаков большая часть была холостых, которые в особенности в Сечи назывались сиромами и занимались только в свободное время от службы рыбною и звериною ловлею.... Они часто доходили до своевольства и тогда пускались великими шайками на добычу, и начинали красть, хищничать и убивать. Они грабили чумаков на великих шляхах, проезжих купцов, и нападали на Ляхов и Жидов в Польше с таким ожесточением, что Ляхи от страха кидали домы свои и уходили во внутренность Польши за Варшаву, а Жиды без вести пропадали и духу боялись Запорожского. Между сими Запорожскими шайками, у каждой были ватажки или атаманы, называемые характерники, т. е. такие волшебники, что их никакое огненное оружие, ни пуля, ни пушка не берет. И когда бывало дерут (грабят) Ляхов, по великим и богатым дворам, в коих хотя бывало много сторожей и вооруженных часовых, но ватажок так очарует всех в доме, что никто из них не услышит и не увидит ни одного казака из его шайки, и тогда уже они берут что хотят.»

15. Не дурныця, не шутка.

16. Бачете, видите.

17. В донесении Текелия кошевой назван Канитевский, а судья Головатый.

18. Ваган — большая деревянная чаша или миска, коряк или черпало — род большой ложки.

19. Москаля в шоры убрать, т. е, обмануть. Самым десе дальше мандровать — а самим убраться по-дальше.

20. Тилигул, река впадающая большим лиманом в Черное море, близ станции Коблевки в Одесском уезде. Итти на Тилигул до лямы — была пословица, значившая то же, что уйти за границу, ибо Тилигул находится уже на Очаковской степи, за Бугом и следственно принадлежал Турции. Часть беглецов там же и поселилась, особенно в окрестностях Хаджибея, по-ближе к Днестру.

21. Такого рода зимовники или коши были у речки Кошевой, близ Александровского шанца, где ныне Херсон, на речке Корабельной, на устье Синюхи и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Изустные предания о Новороссийском крае // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 19. № 75. 1839

© текст - ??. 1839
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1839