ОЧЕРКИ ЗАПОРОЖЬЯ

Нечаянный случай ¹ подал мне возможность отыскать клочки запорожского архива, за последние годы существования войска, т. е. с 1730 по 1775 год, с копиями документов, доходящих до 1660 годов, т. е. почти до отпадения Украины от Польши. Это — их дипломатическая, военная, судебная, административная, даже частная [52] переписка, о которой многие, в том числе признаюсь и я, вовсе до сих пор не знали, считая Запорожцев безграмотными, варварами, почти дикими. С давних времен постигнута истина, что законы, а следственно и действия судилищ какого нибудь народа, служат верною его историею. С моей стороны собственным опытом я убедился, что в этой мнимой бездне административной переписки, которую зовут архивами присутственных мест, заключается самая верная и часто самая красноречивая современная летопись. На этом основании искал я историю Запорожья в доставшемся мне, полуистлевшем и [53] почерневшем от сырости, его архиве. Вероятно, во время занятия Сечи (1775), он был взят без описи и счету, и отдан без разбора в ближайший уездный город, откуда был перенесен в Никополь, где часть оного истребилась от невежества сберегателей. Наконец, не известно как, с делами разных уездов и провинций, очутился он в анбаре одного екатеринославского присутственного места, где отыскан мною. Здесь половина его, от времени и сырости, превратилась в какую-то грязную массу, в которой неприятно было рыться, тем более, что многие связки были без начала и без конца, изорваны или съедены червями, другие, высушенные на солнце, превращались в пыль. За то, с каким удовольствием в развалинах этого архива приходилось отрывать драгоценные сведения об этом падшем обществе, думать: какое превратное доселе имели понятие об Запорожцах все историки и русские и иностранные! И теперь еще, даже прочитав сообщаемые здесь документы, с трудом поверят и бытописатели и любители истории, что Запорожцы, даже в последние годы своего существования, имели дипломатические сношения с Крымом, Россиею и Польшею; что они участвовали храбрыми дружинами в знаменитые войны Миниха, Румянцова и др.; что часто были верным оплотом для России противу набегов орд нагайских; что внутри Коша имели [54] довольно сложное управление, занимавшееся благоустройством, судебною частию и общественным хозяйством.

Чтобы сколь возможно, по вновь собранным сведениям, сделать услугу отечественному бытописанию представлением большего числа достоверных документов об этой частице новороссийской летописи, я решился начертать небольшой опыт, под заглавием: Последние дни Запорожского войска, из которого несколько глав в виде Очерков Запорожья помещаются на страницы этого журнала.

I.

Происхождение казачества, явление славянских рыцарей в историческом мире.

Многочисленное славянское племя, известное под именем Руси или Русских (Rus, Rusini), обитало на прекрасных землях почти от вершин Днепра до Черного моря с одной, и до лесов литовских с другой стороны. Это племя составлено было из весьма многих отраслей; но, не входя в археологические и этнографические об них изыскания и не называя оных древними именами: Полян, Древдян, Дулебов и пр., заметим только, что в жилищах славянских и в самой средине их земель первое место занимает [55] собственно Русь или княжество киевское; далее к северу, на левом берегу Днепра обитали Украинцы, т. е. Мало-Руссы, Бело-Руссы и Смоляне; на юге (от Киева) Чермно-Русь, (Rus Czerwona), т. е. Подолье и Галицкое княжество, на северозападе Волынь и Полесье (Polesie), т. е. Черная Русь с Славянами литовскими.

Племена эти подвержены были беспрестанным наездам. С севера нагрянули на них непобедимые скандинавские витязи и основали целое государство в Киеве, откуда воевали другие племена и даже, с оружием в руках, на легких челнах, пробирались до Царяграда. С северозапада, дикие и бедные Литовцы, язычники, на маленьких лошадках, дурно вооруженные, дурно одетые, но сильные храбростью и нуждою, нападали на Волынь и Украину, грабили жгли и убивали, и часто не оставив даже гарнизона в захваченных ими городах, уходили в свои леса и болота. Звук их рогов ² на водил всеобщий ужас на Славян, а месть была не легка в такой стране как Литва. С запада ляхские или по-ляхские (польские) рыцари, закованные, как Немцы, в железную броню, римские католики, собирались под знамена своих королей на берегах Вислы и Нарева, и оттуда, [56] как грозные тучи, нападали на Русь, чтобы обогащаться добычею в Киеве (городе издревле торговом), или чтобы вмешиваться в дела их князей, потомков Ярослава. Наконец (уже после XII столетия), последние наездники, полчища Чингис-хана, исчадие Гуннов, варвары мусульманские и ламайские: Монголы, Татары и Нагайцы, подняв свои кибитки с степей приволжских, как саранча, их союзник, налетали на все почти русские области, и наконец, поглотив их, основали там, как в Азии, новое татарское государство. Эти наезды продолжались почти беспрерывно с IX по XIII столетие.

Среди этих набегов, войн и завоеваний, народ русский страдал много, и, быть может, распавшись на части, погиб бы среди племени завоевателей, еслиб не Вера, которую он исповедывал. Xристианская Вера на Русь приходила двояким путем: с запада и юга Европы. С запада проповедывали латинские священники, большею частию Бенедиктины, пришедшие из Италии и Богемии, которые распространились даже в Польше и основали даже там монастыри. Но они говорили по-латыни, молились Богу на языке, для всего народа русского непонятном, требовали слепого и беспредельного повиновения, не князьям славянским, а римскому первосвященнику, государю чужеземному, и требовали платы десятины, в славянских землях неизвестной. [57]

С юга приходили бедные проповедники греческие и иллирийские, т. е. славянские, которые уже успели обратить к истинной Вере Славян южных; они хотя проповедывали почти те же догматы христианства, что и римские католики X века, но не требовали ни покорности папе, ни десятины, ни отдаления государства от Церкви. Сии последние восторжествовали; с X по XIII век покойно молились Русские Богу, жили среди довольства и под самым управлением князей, пока междоусобные распри потомков Ярослава и следовавшие за ними наезды хищных врагов, не поколебали тишины. Когда, наконец, пришла година неизреченных бедствий, когда Монголы и Татары покорили всю почти русскую землю, племя славянское в Вере своей, в покорности и уважении к князьям и епископам, находило точку надежд и опоры.

В это-то несчастное время, быть может, впервые начались переселения русского народа в южные плодоносные степи, прибрежные лощины Днепра, Буга и других больших и малых рек. В то же время, могли среди них явиться многие вооруженные дружины славянских витязей, для защиты новой своей усадьбы. Они, в подражание ли Татарам, или по другим, доселе неизъяснимым причинам, назвали себя казаками. Но столь древнее их существование еще не подтверждено документами. Нет сомнения, что в [58] виде наездников степей, новых Бедуинов, они были известны и прежде XVI века, но, история т. е. современные летописи, молчат об этом. Подождем вернейших сведений, чтобы, основываясь на них, разыскивать: откуда произошло начало имени и общества казацкого, т. е. братства военного, враждебного всему, что не русское (южно или мало-русское): Татарам, Турции, Полякам, даже России, ибо сию последнюю, с перенесением в Москву русского Самодержавия, казаки именовали Москвою, а народ — Москалями ³.

Таким образом, полагая, что все казачество произошло от Руси, южной (Запорожцы) или северной (Донцы, Уральцы и др.), мы решились представить здесь несколько, основанных на документах, замечаний о войске запорожском. История сего войска так близка и связана с историею новороссийского края, что мы долгом сочли заняться ею со всею возможною подробностью.

Не входя в критическое исследование о происхождении имени и общества казацкого, я не могу не сделать замечания, почерпнутого из самих достоверных прагматических данных, что все казацкие общества: запорожское, донское [59] и др., явились в одно и то же время, именно в начале XVI века (1506–1515). Я говорю о явлении их историческом и политическом, в виде регулярного войска, несущего службу и уже образованного в правильную общину. Их появление или учреждение произошло, кажется, не от случайного скопления пришлецев с разных концев земель славянских: будем к ним более справедливы. Это произвольное, самоотверженное оставление своего домашнего крова: лесов волынских, богатых садов и пажитей Украины, переселение с берегов Виси, Горыни, Западного Буга, для того, чтобы в степи, или в низовьях Днепра, сооружать живую, вечно вооруженную препону противу неслыханного оттоманского могущества, не могло быть делом случайным. Заметим, что казачество сперва должно было выдерживать натиск врагов, и каких врагов! Турков, подавивших (в конце XV столетия) православное греческое государство на востоке, и генуэзские порты на всем черноморском и азовском побережье; Турков, которые, силою веры или оружия примкнули к своим бунчукам, кибитки и улусы Татар, Ногайцев, Черкесов, Башкиров, Калмыков, и угрожали всему христианскому миру Европы. Но со стороны востока Европа была ограждена славянскими государствами: Россиею, Польшею, Моравиею, Богемиею, Сербиею и др., и по всей этой, [60] врагами осажденной, так сказать, стене, проведенной по умственной границе между исламизмом и славянским христианством, в начале XVI столетия, уселись в грубо вооруженных шанцах, или по убогим хатам и зимовникам, вооруженные славянские земледельцы, и это были — казаки.

Нельзя не заключить, глядя на это географическое водворение казачества, что страх мусульманского владычества, т. е. опасение прошедшего, которое видели или испытали Славяне с XIII по конец XV столетия, и страх будущего порабощения, которого пример видели в падении Византии и в других оттоманских завоеваниях, был истинною причиною вооружения границ, т. е. началом казачества. Так, вероятно, постепенно, сообразно с обычаями народа и географическим положением края, составились: 1) Военно-поселенная граница венгерско-сербская; 2) Запорожское казачье общество; 3) Донское казачье войско. Первая учредилась из Славян южных: Иллирийцев, Словаков, Чехов и Сербов; второе из Руси или Русняков, т. е. жителей Украины, Волыни, Подолья, Галича и др., третье наконец из Славян северных, т. е. Велико-Россиян. Довольно взглянуть на казаков донских, слышать их язык, сравнить их с Запорожцами, или настоящими их потомками, сравнить даже их имена, чтобы удостовериться в [61] этом этнографическом оттенке двух народов славянских.

Как бы то ни было, в начале XVI века уже находим Запорожских и Донских казаков живущими на безмерных степях, прибрежных к Днепру, Дону и Волге, т. е. важнейшим рекам России. В то же время правительства российское и польское начинают пользоваться добрым расположением обоих казачьих обществ к ним, и ненавистью к Мусульманам, и обращают на них всю свою дипломацию. И Россия и Польша. формальными хартиями, дают им право (jura) собственности на те земли, которыми казаки с давних времен (de facto) владели; составляют из них военные дружины, вечно вооруженные и готовые, дабы их жажду к войне, наездам, грабежу, обратить на погибель столь же воинственных и беспокойных орд татарских, или легкого турецкого войска. Одним словом, нестройные, буйные и непокорные никакой власти ополчения, образовавшись в общину почти гражданскую, с правом избрания себе вождей и начальников, облекаются в священные права защитников христианства.

Взглянем на универсал гетмана Богдана Xмельницкого ⁴, данный им Запорожскому войску, [62] и в нем увидим доказательства нашему предположению. Вот он от слова до слова.

«Богдан Xмельницкий, гетман обоих берегов Днепра и войск Запорожских.

«Панам, панам енеральной старшине, полковникам, полковой старшине, сотникам, атаманам, и черни всего войска Украинского и всякой кондиции людям, также кому бы о сем теперь и в потомные часы (времена) ведать надлежало, объявляем сим нашим универсалом: ижь (что) атаман кошовый войска Запорожского пан Демьян Барабаш в обще с старшиною войсковою и атаманами куренными, положилы перед нами грамоту найяснейшего короля польского Стефана Батория в року 1576 месяца августа 20, на прошение антецессора нашего гетмана Якова Богдана (Богданко) и Кошеваго Низового Запорожского войска Павлюка данную, в якой королевской грамоте написано ижь: «Его королевская мосць, видячи козаков Запорожских до его королевского маестата зичливую прихильность и рыцарские отважные службы, которыми завжды великие бесурманские погромлялись силы, гордое их прагене (жажду) на кровь христианскую, до конца затлумили, и [63] пащоку (пасть) их на корону польскую и на народ благочестивый украинский рыкающую замкнули, и вход в Польшу и Украину заступили, все их неисчетные силы и наглие на народ христианский набеги, грудми своими спереди; яще их службы нагорожаючы, а дабы им войска Запорожского казакам, для зимовых станций где було прихильность мети, также от неприятеля раненных своих заховуваты и лечиты, в других долегающих нуждах отпочинок (отдых) маты, и всякой пожиток ку воле своей зобираты, и чтоб также и наперед заохочены были жичливо в войску служиты и против неприятелей отчизны своей, охочо и неомильно отпор чинити, надает его королевская мосць казакам Низовым Запорожским векуисте город Терехтымиров с монастырем и перевозом, опрочь складового старинного их запорожьего города Чигрина ⁵; и от того города Терехтымирова на ныз по над Днепром рекою, до самого Чигрина и Запорожских степов к землям чигринским подойшлих все земле со всеми на тех землях насаженными местечками, селами и футорами, рыбными по тому берегу в Днепре ловлями и иными угодии, а вшир от Днепра на степь, як тых [64] местечек, сел и футоров земли здавна находилы и теперь в их заведанью мает заховаты, город старинный же Запорожский Самар, с перевозом и землямы в гору Днепра по речку Орел, а вныз до самих степов нагайских и крымских: а чрез Днепр и лиманы Днепровый и Боговий як из веков бувало, по Очаковские в Лузи; а в-гору реки Богу, по речку Ситоху; от самарских же земель чрез степь до самой реки Дону, где еще за гетмана козацкого Прецлава Ланцкорунского (1506–1511), козаки Запорожские свои зимовники мевали.» — И жебы тое все непорушно во веки при козаках Запорожских найдовалось, е. к. м. тоею грамотою своею козакам Запорожским укрепил и утвердил; и просил он пан кошовий запорожский Барабаш со всем войском Запорожским и нашего на тое гетманского универсалу, прекладаючи жалобу: же (что) чрез многие перешедшие года от войны с Татарамы, Туркамы, Волохамы, а наостоток и з Ляхамы войско Запорожское вневец зруйновалось и в таких утысках (притеснениях) все оные их городкы а земли з рук у их вылупленни, що не только коней своих на яких в войску служат, але и себе чим прокормить с чего не мают; мы теды (тогда, следственно), Богдан Хмельницкий, хотя и удалялись от такого войска Запорожского просьбы, ведаючи их и самих от стародавных королей [65] польских привилегиями умоцненных и особливые клейноты ⁶ и армату войсковую маючих, но же мы от сего войска Запорожского и Украинского на оборону отчизну нашей назначенные зверхностью (начальством) найдуемся и з полною от Бога и от всего войска и народа украинского, по обоим сторонам Днепра далеко расширяючись нам врученную моць (силу) и владзу, як к войску, так и во всех городах и всем украинским народам дириговать (dirigere, управлять) маючи, так по той зверхней владзы нашей на тую просьбу пана Кошеваго и всего войска Запорожского прихиляючись, тими всеми городами, селами и футорами и з их всякими угодии, як от найяснейшего короля польского Батория войску запорожскому надано, владеть и пожитковатись с того дозволяем, и чтоб тое все непорушно в их владзы навеки было, сим нашим универсалом ствержаем. В року 1655 януария 15. В Белой Церкви.»

В этом универсале (грамоте) Хмельницкий, хотя и отторгшийся от Польши, подтверждает однакож запорожской общине все то, что [66] польскими королями дважды, в 1516 и 1576 годах, было даровано и почти имело силу закона политического. Здесь также очень видно, что этот дар назначен как награда за прежние службы, как поощрение к новым подвигам. Того же рода призвание на службу находим в царских грамотах и в повелениях монархов, сообщенных войску чрез фельдмаршала Миниха, генералов фон Вейсбаха, графа Панина и др.

Почти то же находим в первоначальной истории Донского войска. Г. Броневский полагает его начало между 1520 и 1540 годами, ибо в 1559-м Донцы считались уже подданными царя Иоанна IV, как видим из подвига казаков противу крымского хана Девлет-Гирея, разбивших улусы ногайские близ Перекопа. Царь по этому случаю (как говорит г. Броневский) писал своим воеводам: «Как скоро Крымцы пойдут к Оке, Донцам итти им в тыл к Перекопу.» Но лучшим доказательством нашего предположения, что Донская община политически образовалась в одно время с Запорожскою и что устроивалась Великою Россиею с тою же целию, как и Запорожская Поляками, служат две следующие грамоты, приведенные г. Броневским.

Первая дана 17 августа 1571 года, т. е. 5 годами только раньше, нежели грамота Батория, [67] дарованная Запорожцам. В ней сказано: «От царя и великого князя Ивана Васильевича всея России, на Дон, донским атаманам и казанкам. Послали есмы для своего дела под Азов казачья атамана Микиту Мамина, да Молчана Яковлева с товарищи, и как они на Дон приедут и о которых наших делех Микита Мамин вам учнет говорити, и вы б с ним о наших делех промышляли за один; а как нам послужите и с Микитою нашими делы учнете промышляти, и вас пожалуем своим жалованием. Писано в Москве лета 1571, августа в 17 день.»

Вторая дана царем Феодором Иоанновичем в 1584 году. В ней очень обширно описывается служба, которой царь требует от казаков, чтобы они: «с азовскими людьми жили смирно и задору никоторого азовским людем не чинили, чтобы в том нашему делу порухи не было. И которые, будет, азовские люди учнут ходити на Дон и по рекам, для рыбных ловель и для дров и иных которых запасов; а вы бы тех людей, Доном и по рекам пропущали и задору никоторого не чинили». В конце той же грамоты повелено Донцам: «а как Борис (Петрович Благово) в Азов придет, и вы бы его проводили, чтобы Казыева улусу и от крымских людей пройти здорово и бесстрашно, а будет салтан турецкий пошлет к [68] нам с нашим Борисом Благово, своего посланника, и вы бы его посланника провожали честно, вместе с Борисом.»

Одним словом, чего польское правительство ожидало от казаков Запорожских, того требовали от Донцов и государи российские; и сколь часто первые бесчинствами своими ввергали Польшу в споры с Турциею и навлекали набеги Татар, столько же и Россия терпела некогда от своевольства и раздоров Донского войска, Но вообще как Запорожцы, так и Донцы, служили передовыми оплотами славянских государств с востока и юга, противу натиска оттоманского могущества, которого передовая линия состояла из Татар крымских, Ногайцев и пр.

Г. Броневский, доказывая прагматически происхождение Гребенских (1580), Яикских или Уральских (1584), Волжских и других казаков ⁷, происходящих от Донского общества, доказывает вместе истину настоящей гипотезы, что все вообще казачество образовалось в правильные общины или ордена, в половине XVI столетия, для защиты славянских государств от мусульманского порабощения. [69]

Для дополнения сведений наших об этом предмете, любопытно было бы рассмотреть с подробностию историю военной границы сербско-венгерской и отыскать начало гусарских полков. Предоставляем это тем, которые, более счастливые, будут иметь под рукою нужные к тому материалы.

II.

Состав Запорожского войска, его владения, границы, управление, военные силы.

Запорожское войско занимало весьма обширное пространство земель нынешнего новороссийского края; почти вся херсонская губерния (исключая забужской или очаковской части), и вся екатеринославская, считались их принадлежностью. На карте Дебокеста, приложенной мною к 1-й части моего Xронологического обозрения Истории Новороссийского края, все эти места названы: «жилища и зимовники Запорожских казаков.» Из этой карты, как оффициальной и служившей руководством (в 1750 годах) при основании в степи сербских поселений, легко можем видеть границы Запорожья в начале XVIII столетия. Таким образом находим, что с запада идет по Синюхе и Бугу граница турецкая (т. е. [70] очаковская область); с севера и северо-востока примыкает Велико-Россия, т. е. Новосербия, поселение на украинской линии, и Славяносербия, все три водворения, основанные на землях, которые Запорожцы считали своими. На востоке (т. е. юговостоке) лежат станицы другого казачества — Донского войска, а на юге — степь Ногайская, отделенная от Запорожья нижним Днепром; это — поприще вечных войн и враждебных сношений с крымским ханством.

По документам, найденным мною в Запорожском архиве и по упомянутой выше грамоте короля Стефана Батория, границы эти откинуты несравненно далее; ибо в XVI и XVII столетиях, на землях казачьих не было никаких жилищ, и кроме их самих никто не смел переходить заветных границ: ни Поляки со стороны Виси (т. е. киевской губернии и Подолья) ни Русские со стороны Украины, т. е. из-за Днепра. Только целые полки русской армии, или хоругви молодых польских сенаторов, являлись на степи, чтобы прогонять татарских наездников, или отмстить за учиненные ими опустошения ⁸, или [71] чтобы наказать казаков за их своевольства и грабежи.

Взяв, следственно, за меру Запорожья весь край, заключенный в сказанных нами границах, легко можно обозначить, где были их коши, т. е. столицы и поланки, т. е. уезды ⁹. [72]

Коши главные известны нам 3, которые мы назовем, сообразно с историею: 1) Польский, т. е. в Сечи на Xортинском острову (с 1570 но 1712); об нем, под названием полуостров Сечи, упоминается и в трактатах с Турциею 1812 года.

2) Крымский кошь, после опалы императора Петра В., устроился в Алешках, где был почти до 1736 года; 3) наконец Русский в Новой Сечи (или новосеченский ретраншамент), ныне село Покровское, где Запорожское войско окончило и свой политический быт. В коше было седалище властей и пребывание кошевого атамана, куренных начальников или атаманов, войсковой канцелярии (или коша), склад скарбницы (казны), арматы, г. е. артиллерии и военных припасов, наконец пребывание самого войска, т. е. казаков членов общины на правах и условиях товариства. Кошь или Сечь была и главнейшая крепость запорожская. Курень, т. е. домик или барак кошевого, был, как говорят современники, хранилищем и войсковых клейнотов: знамени, булавы, бунчука и печати. Этих клейнотов, т. е. священных драгоценностей своего быта, Запорожцы были лишены во время измены Мазепы, когда они не только вспомоществовали неверному гетману, но даже, явившись в поле как враги России, передались на сторону заклятого своего противника хана крымского. III-м пунктом адрианопольского трактата, [73] заключенного в 1713 году, Запорожье осталось под властью Крыма. Впрочем, оно пробыло так не долго; любовь к православной вере и православному народу русскому, ненависть ко всему мусульманству (бесурманству) и обиды, от татарских властей терпимые, заставили их возвратиться, и, как они говорили: «уже не тайно, лечь (но) явно под властью и обороною Ее И. В., первых своих православных христианских монархов наследницы, и теперешней Самодержицы Всероссийской, в вечные часы жить и ей вернее служить» — пожелали. Императрица Анна Иоанновна простила им прошедшее, приняла опять под свое милостивое покровительство (1734–1735) и новую Сечь или Кошь основать позволила. Об этом встречаем уже подлинные документы. В одном из них киевский генерал-губернатор граф фон-Вейсбах (от 19 апреля 1731 г.) пишет к кошевому Милашевичу: «О прибытии вашем с старого (Олешек) на новое место, урочище Подпольное, известен»; — далее: «Всемилостивейше пожалованную от Ее И. В. грамоту посылаю» ¹⁰. В другом же, от 4 апреля, граф фон-Вейсбах дает войску обширные об этом новом водворении наставления, из которых довольно [74] любопытны следующие: «Курени или домы так построить себе и всегда от крымской стороны укрепляя, себя в опасности и в доброй осторожности состоять, и ежели б Татаре какую-нибудь противность пред вами показали, то силу силою их отвращать, и тем не даваясь в их руки, себя оборонять и на Высочайшую Ее И. В. обнадеживаемую милость, всегда неусыпно уповать. А до того если по чаянию кто из Очакова, из Крыму имел к вам прислан быть с угрожением, или с требованием, дабы вы по прежнему в подданстве их татарском остались, то на то, по моему мнению, можете вы им ответствовать нижеследующее (§ 1): «Что вы люди вольные, из доброй воли, а не с принуждением в их татарскую протекцию отдались; зачем (почему) ныне, с доброй же воли, паки к своей природной протекции ретироваться могли: для того-то, по призыву хана крымского, противу Е. И. В., яко вашей истинно природной Всемилостивейшей Государыни, служить не хощете и не можете».

Об этом поселении находим еще и благословение Рафаила, киевского архиепископа, к которого духовной власти Запорожцы имели беспредельное уважение. Приведем несколько слов из этого послания ¹¹. [75]

«Благородный и почтенный мосце пане атаман кошовый со всем войска Низового Товариством, нам в Дусе Святе благосклоннии сыны!

«...Требуете благородие ваше со всем запорожским войском нашего архиерейского благословения, дабы на преселение всего войска запорожского при урочищи Подпольной, Покрова Божией Матери (церковь) вновь построить. В начале благородию вашему и всему войску запорожскому православные святые восточные Церкве сыном, за истинную к Церкве Божией горливость и сыновскую к нам благосклонность, Божие благословение и наше архиерейское посылаем… и церковь Покрова Пречистые Богоматери при показанном урочище Подпольной, по положению церковному, заложить и благопоспешно устроевать и освятить и в ней Бескровную приносити Жертву, ко всеблагосердому Господу нашему, и прочая священная действовать, когда оная церковь устроена будет, властью нам от Господа данною, архиерейски благословляем.........»

Так устроилась новая и последняя Сечь при впадении речек Базавлука и Подпольной в Днепр, и в 1742 и 1750 годах особенными милостивыми указами пожаловано было войску, кроме клейнотов, еще и жалованье: деньгами (8000 руб. медною монетою), провиантом и артиллерийскими припасами. [76]

По тем же документам находим, что все войско разделялось на две совершенно различные части: на общину запорожскую, о которой вскоре говорить будем отдельно, и на села или зимовники, по всей запорожской земле рассеянные и подчиненные уездным начальствам, т. е. Поланкам, в которых командовали полковники. Община (или Кошь) состояла из кошевого и куренных атаманов, старшин, есаулов и казаков военно-служащих и непременно холостых, а Поланки заключали в себе остальное народонаселение, казаков семейных и их крестьян. Над всякого деревнею был начальник, называвшийся громадным атаманом.

Поланки были:

1) Кодацкая первая от границ Малороссии,

2) Никитинская (или Перевозинская),

3) Самарская, за Днепром,

4) Калмиусская, по берегам Азовского моря,

5) Ингульская, в средине степи между Очаковом и устьем р. Ингульца в Днепр,

6) Буго-гардовская ¹², которая тянулась от р. Ингульца до устья р. Синюхи в Буг, близ Орлика, т. е. Ольвиополя. [77]

Кодацкая Поланка, так названная от шанца ст. Кондака, основанного близ порога сего имени в 1633 году, начиналась недалеко от Чигрина (т. е. Крылова), тянулась по правому берегу Днепра и доходила до укрепленного с. Каменки (Лоцманской Каменки), близ нынешнего Екатеринослава. Никитинская, шла с этого места и доходила до устья Базовлука в Днепр, т. е. до Новой Сечи; Ингульская с Кизиркеменем или Бериславлем и Александр-шанцем (ныне Xерсон), занимала 3-ю часть степи, а Буго-гардовская, содержала в себе остальную ее часть по берегам Буга и Синюхи. Заднепровские земли, т. е. весь край от Днепра по Украинской линии с одной и до устья р. Калмиуса (Калки) в Азовское море с другой, разделялись на две Поланки: Самарскую на севере и Калмиусскую на юге.

В таком виде было Запорожье в начале второй половины XVIII столетия, когда по воле Императрицы Елисаветы Петровны предпринято было поселение и устройство гусарских полков к новороссийской степи. Ново-Сербия была основана на землях Буго-Гордовской Поланки, а Славяно-Сербия и украинское поселение водворены на землях сатерской и калмиусской Поланок.

Никитинская переправа, Никитин перевоз, ныне Никополь, кроме местопребывания полковника и Поланки, была еще важным для [78] Запорожцев местом: ибо здесь была главная точка стражи, наблюдавшей за действиями непримиримых врагов-соседей: крымских Татар и Ногайцев. Сюда 3 раза (в 1753, 1762 и 1763 годах) съезжались коммиссары русские, казачьи и татарские, для решения спорных дел за границы и распри между соседями за взаимные молодечества (junaetwa), т. е. грабежи и наезды. После, до самого уничтожения Сечи, это был важный торговый порт и точка сбыта для небольших караванов, которые, не смотря на опасности, лишения и дальний путь, пробирались из России или Украйны, чрез степи, до нижнего Днепра. Здесь ожидали их купцы турецкие или даже запорожские, которые, выпросив у ачаковского сераскира или перекопских каймаканов благосклонные фирманы, могли русские товары перевозить в Крым или даже Константинополь, разумеется, на турецких кораблях. После аттакования Сечи, и следственно, разрушения самого общества (1775), оставшиеся в Коше мирные казаки переведены были на жительство в Никиту: остатки обширных их куреней видны были еще в начале XIX столетия, но теперь и следов их не осталось.

Для дополнения сведений о составе и силах Запорожья, сообщаем следующий весьма важный и довольно редкий документ. Генеральная канцелярия малороссийского войска потребовала (орд. [79] 31 марта 1759 года) от Коша сведений: «а яко енеральней войсковой канцелярии небеспотребно иметь верное известие, сколько может из войска запорожского действительно выступать, когда повелено будет, в поход, особливо конных и особливо пеших казаков? того ради, по определению канцелярии, предлагается о том прислать рапорт в скорости.

Кошь, отвечая, что он имеет всегда в готовности до 5,000 пеших и до 6000 конных казаков, присылает подробный «Реестр, сколько в каком курене готовых в поход со всею исправностию казаков состоит» (6 июня 1759 року).

Соединив эту цифру с числом войска, занимавшего постоянно пограничную стражу, т. е. с [81] 1899 челов., и считая не менее 3000 чел. для занятия караулов и охранения небольших запорожских укреплений в Сечи, Кеменце, Гарде и др., выйдет, что Запорожье имело всегда готового и вооруженного товариства более 16,000 человек, не считая семейных и земледельческих казаков.

III.

Запорожская община или товариство.

В небольшой статье, под заглавием: Изустные предания о Новороссийском крае ¹³, я из рассказов Никиты Коржа, последнего, быть может, запорожского повествователя, поместил сведения, могущие быть доказательством, что Запорожцы, т. е. славянские витязи, составляли род военного братства, учредившегося подобно римско-католическим монашеско-рыцарским орденам. Подобно им, казаки связаны были узами: общины (societas), Веры (religio), и цели или призвания (vocatio). В наше время многим, даже и сведущим, читателям покажется странно и невероятно, чтобы полуобразованные казачьи ватаги, почти безграмотные и к семье европейских народов не принадлежащие, явились на историческое поприще в виде рыцарского общества тогда, как все другие ордена [82] уничтожились и остались только в грамотах, именах и гербах дворянства западного. Из трех главных рыцарских орденов: Xрамовые давно уже были уничтожены (1313 г.); кавалеры св. Марии или немецкие (тевтонские крестоносцы), некогда ужас литовских идолопоклонников, обратились в светское сословие (1562 г.) и сделались вассалами Сигизмунда Августа, короля польского, с преобразованием владений ордена в княжество прусское; оставались только одни рыцари Св. Ионна Иерусалимского, нашедшие пристанище на безлюдной скале острова Мальты, но те сражались только на море с Турками и их варварийскими вассалами.

Мне кажется, что именно по причине падения рыцарских римско-католических орденов, явились витязи православного исповедания. Подобно первым, они были связаны таинственными узами: братства или товариства (от польского слова towarzystwo, общество); веры, ибо никто не мог быть казаком, если не был православным, так, что пришлецы всех других религий, принимались в общество не иначе, как после принятия или обрядов восточной Церкви или православия. Они были обречены обету послушания, ибо не только вся община, но даже церковь запорожская, не завися ни от каких епархий, повиновалась одному только начальнику ордена (магистру, grand-maitre), т. е. кошевому; обету [83] безбрачия (castitatis), ибо, как всем известно, только неженатые участвовали в военных подвигах войска и составляли кошь. Наконец та же цель, то же призвание: война с врагами христианства, и защита государств (западно-европейских или славянских, все равно), от наездов турецких и татарских, собирает равно и Запорожцев под свои бунчуки и хоругви, а тевтонских рыцарей под сень знамен Богородицы Марии.

О некоторых из упомянутых здесь обстоятельств, представить можем письменные документы, которые хотя не весьма древни, ибо XVIII столетия не переходят, довольно верно изображают и прошедший быт общества.

Понятие об общине или товаристве встречается на каждом шагу в делах Запорожья. Из всех виденных нами документов, усмотреть было легко, что никто в Запорожье не составлял лица, отдельного от мира, громады; всякий пока был, или считался в коше, кошевой, куренные атаманы, полковник, есаул или простые казаки, действовал миром (collectivement), от имени всего казачьего общества, т. е. коша. Никто даже не имел отдельной собственности (votum paupertalis), на в землях, ни в движимости, исключая только оружия и коня. Но освобожденный из товариства, женатый и поселенный, свободно делался помещиком, [84] хлебопашцем или купцом, и назывался человеком посполитым, или же казаком городовым, для различия от казака войскового.

Вот примеры. Когда в последнем периоде существования Запорожья (1735–1775), русское правительство считало это войско только частицею владении своего вассала, великого гетмана украинского, генеральная его канцелярия так надписывала свои ордера: «высокоблагородные и высокопочтенные: господин войска запорожского кошевой атаман с старшинами и товариством.» Взаимно бумаги от атамана или коша к военным или другим властям писались так: «вашего высокопрев. нижайшие слуги атаман кошевий Петр Калнишевский, войсковая старшина и товариство ¹⁴». Или в письме к хану крымскому Каплан-Гирею: «вашему ганскому величеству всего добра желатели и нижайшие до услуг: Иван Милашевичь атаман кошевой войска запорожского-низового стовариством» (5 мая 1734). Во всеподданнейшей челобитной, поданной Запорожцами Императрице Екатерине II (12 марта 1773) написано: «бьют челом всеподданнейшие В. И. В., войско Запорожское-Низовое, атаман кошевый, войсковая старшина, старики, атаманы, куренные и все войско». Внизу просьбы кошевой подписывал всю эту формулу своею рукою. [85]

Даже в предписаниях полковникам, Поланкам, отрядным командирам и пр., было писано: «Из коша войска Запорожского-Низового, пану полковнику Самарскому Иванову с старшиною и впред будучим по нем полковником с старшиною. Приказ» (1761 мая 15), а внизу:» Атаман кошевой Григорий Федоров стовариством.» Подчиненный отвечал: «в кошь войска Запорожского Низового и пр.», а подписывался: «№№ Буго-гардовский полковник с товариством.»

Но всего замечательнее, что именно в конце существования Запорожья (1761–1775), т. е. когда уже главный командир новороссийской губернии, генерал-аншеф Федор Воейков, для спокойствия южной России, подал первую мысль об уничтожении самого войска, между Русскими, особенно военными, которые совершили крымский или турецкий поход, явилась мода или прихоть, вступать в запорожскую общину казаками (разумеется номинально), и приписываться по куреням. Важнейшие лица в империи в этом участвовали. Первый пример, отысканный нами в запорожском архиве, есть следующий аттестат.

«Его высокопревосходительства г. генерал-аншефа и киевского генерал-губернатора Ивана Глебова сын, артиллерии поручик Иван Глебов, по его желанию в войско Запорожское-Низовое, в курень дядьковский, в число тамошнего товариства принят и в войсковые и [86] куренные реестры, для всегдашнего его г. поручика при войске в показанном курене счисления, вписан: для чего ему г. поручику сей аттестат скоша войска Запорожского, при подписи нашем и при войсковой печати, выдан 1763 года сентября 8 дня.»

Таким же образом была приняты в казачество и получили аттестаты:

В 1767 году, стат. сов. Петр Веселицкий, бывший после резидентом при крымском хане; с двумя сыновьями.

В 1767 году, стат. сов. Шубский.

В 1767 году, полковник Кулябка.

В 1769 году, секунд-маиор Николаи Воейков.

В 1770 году, астрономической экспедиции главный предводитель, артиллерии бомбардирского полку поручик Xристофор Эйлер, в кущовский курень.

В 1770 году, генерал-аншеф граф Петр Панин, в пашковский курень.

В 1772 году, генерал-маиор Григорий Александрович Потемкин, в кущовский курень.

В 1773 году, генерал-поручик граф Федор Остерман, в гот же курень.

И весьма много других. [87]

Но всякий Запорожец мог оставить товариство, сделаться земледельцем, горожанином, купцом и проч, не оставляя ведомства войскового, или даже удалиться из его пределов. В первом случае он делался семейным казаком и мог сидеть зимовником на запорожских землях, где хотел, внося небольшой оброк натурою, участвуя только в повинностях, так сказать, гражданских, напр. содержанием перевозов, починкою мостов, гатей, крепостей и проч. Это составляло села, подчиненные поланкам. Если казак оставлял совершенно войско, то уже от его зависимости освобождался. Во всяком случае, ему выдавалось увольнительное свидетельство, в роде следующего:

«Из коша войска Запорожского-Низового, дан оного войска бывшему куреня Кущевского товарищу, а ныне по женитьбе жителю миргородского полку, города Миргорода Василию Сиомаку, в том, что» и проч. Здесь прописывалась вся его военная, казачья и пограничная служба и наконец удостоверение, что он из товариства уволен. Мы избрали этот пример из тысячи подобных и полагаем, что в первые веки существования Запорожья таким образом устроилась вся Украина, которой источником или метрополиею должно считать Запорожье, т. е. коши на низовьях Днепра. [88]

Заметил также, что псе должности в коше и по поланкам назначались по выбору, что происходило и в римско-католических рыцарских орденах ¹⁵. В раде войсковой от громады, т. е. общем совете всего запорожского общества, избирался кошевой, обыкновенно на один год, войсковой судья и войсковой писарь. В радах куренных, по куреням, избирались куренные атаманы, а по поланкам полковники, но уже с утверждения коша. Эти рады соответствуют кругам донского войска. Несмотря на избирательность, власть кошевого была неограниченна: он был владыка жизни и смерти всякого казака; он заключал договоры, принимал и отправлял посольства; на его имя адресовались все грамоты от соседних держав или властей; от его имени велась дипломатическая административная и судебная переписка. С 1647 года, они беспрекословно, и, как видно из документов, с удовольствием повиновались императорской российской власти, даже гордились ею; но власть гетманов украинских была только поминальна и на бумаге. До сих пор сохранившаяся пословица: «Терпи казак, атаман будешь», доказывает, что по правам товариства, всякий казак мог быть избран в атаманы; но власть его и звание прекращались немедленно по избрании [89] другого лица в кошевые. Тогда атаман делался опять казаком-товарищем своего куреня, наравне с другими. То же происходило и в других рыцарских орденах, с тою только разницею, что власть гроссмейстера была пожизненна.

В заключение настоящей главы приведем здесь еще один документ, найденный тоже в запорожском архиве. Это — письмо Потемкина к кошевому Калнишевскому, в ответ на его просьбу о ходатайстве у Императрицы, чтобы избранный войском в старшие священники был утвержден в звание войскового архимандрита. Списываю оное со всевозможною точностью:

«Ясновельможный Мосце пане Кошевый!

«Петр Ивановичь

«Любезный мой батьку!

«Xотя и не имею чести знать вас самолично, но будучи одно-куренец, а теперь и сосед по Новороссийской губернии ¹⁶, и ведая по слуху и славе отличность дарований ваших, в ратном [90] ополчении против неприятеля, и стройном правимого вами Коша содержании, как и имев опыты вашей ко мне дружбы, за долг почел с сим письмо-вручителем паном есаулом Антоном Головатым, в знак всегдашней к вам моей любви, послать к вам карманные дзигарки (zegarek, часы), и оксамиту (aksamit, бархат) на платье, дабы вы, нося оные, имели бы ежечасное воспоминание о том, который всегда содержит вас в незагладимой памяти, и все ваши препоручения исполнять за обрадование и собственное удовольствие поставляет. Уверяю вас чистосердечно, что ни одного случая не оставлю, где предвижу доставить каковую-либо желаниям вашим выгоду, на справедливости и прочности основанную, и как у Престола Монархини о пользе вашей ходатайствовать, так и по соседству в претензиях ваших разобрав всю связь обстоятельств, мне еще неизвестных ¹⁷, — помогать вам вседушно готов, пребывая непоколебимо.

Ясневельможности вашей                    
всеохотнейшим слугою           
Григорий Потемкин».

P. S. «При сем уведомляю вас, что Ее И. В., снисходя на вашу просьбу, Всемилостивейше соизволила указать, начальствующего у вас иеромонаха Владимира к вам на Сечь произвесть архимандритом: с чем его высокопреподобие и поздравить не забудьте.»

«Кланяйтесь от меня кущевскому куренному атаману, товариству и всем серомахам (сорвиголовам).

«Будь ласков, батьку, пришли мне гарного (прекрасного) татарского коня, шоб козаковать годы вся.»

(Окончание в будущем нумере.)

Комментарии

1. В 1839 году, по Высочайшему повелению, дозволен был мне осмотр архивов присутственных мест в новороссийских губерниях и Бессарабии, для извлечения оттуда документов, относящихся к истории, и составления таким образом Исторического архива новой России. Еще в 1835 году приобрел я от частных лиц несколько важных документов о Запорожье, но они составляли столь малую частицу его истории, что могли служить только свидетельством отдельного какого нибудь события, не составляя основания никакому рассказу. Только теперь, по следам уже существующих документов и по указанию просвещенного любителя истории, г. председателя екатеринославской палаты государственных имуществ, И. И. Гладкаго, отыскал я в груде истлевших и полуизорванных бумаг, частицу запорожского архива, вероятно принадлежавшего к гораздо большему собранию. Как оно составилось, где начало и конец оного? еще не известно; но надеюсь, что покровительство г. новороссийского и бессарабского генерал-губернатора графа М. С. Воронцова, принявшего в этом деле живейшее участие, будет залогом успеха в последующих разысканиях. Здесь представляется отрывок довольно большего сочинения, неимеющего другого достоинства кроме того, какое представляет указатель перерытого еще, богатого рудника, или плодородной, но не обработанной еще нивы.

2. Чрезвычайно длинные трубы, сделанные из коры древесной и употребляемы до сих пор в Литве в лесах пастухами.

3. Даже Боплан, в своем Описании Украйны (в Рус. перев. стр. 30], говорит, что: «Азов или Азак взят был в 1642 году московскими казаками», т. е. Донцами. Боплан выражается языком народа, у которого жил очень долго.

4. В нем помещается грамота, данная казакам королем польским Стефаном Баторием. Но прежде еще, именно между 1506–1516, король Сигизмунд I ласкал это войско, давал ему кварту (жалованье) и оружие. Есть еще следы учреждений Казимира IV (1471); но мне не удалось их видеть.

5. Этот город назван складовым вероятно от того, что здесь был склад, хранилище их добычи и оружия.

6. Войсковые клейноты от польских королей данные были: знамя с изображением белого орла, серебряная булава, бунчук и печать. Этим войско принимало инвеституру на вассальство. Клейнот по польски — драгоценность, означал иногда документ.

7. В одном указе 1757 года повелено: «Козаков, переводимых от крепости св. Анны, именовать Азовскими.» Они тоже из семейства Донских.

8. На счет пограничной службы Запорожцев и следственно охраняемых ими на своем рубеже от Турков и Татар, пунктов, мы имеем довольно любопытный документ, под заглавием: «Ведомость, сколько по сей стороне Днепра, от стороны Очакова, между Днепром и Бугом, и в которых местах от войска Запорожского Низового, в будущую зыму стоять имеет на постах людей, 1771.» Из этой ведомости видно, что пограничные пункты были: 1) при речке Каменце, где она впадает в Днепр; 2) внизу реки Днепра, в урочище Скалозубовском; 3) против Сечи запорожской, в урочище Темной; 4) при р. Осокоровке и по Днепру; 5) при устье р. Ингульца в Днепр (близ нынешнего Xерсона); 6) по рр. Ингулу, Громоклею, и в разных местах, способных к предосторожности, чтобы примыкать и к нижеписанным, кои в Гарду; 7) в Гарду над Бугом и по оному (до устья Синюхи). На всех этих постах было: войсковой старшина 1, полковников 6, полковых старшин 14, казаков конных (т. е. пароконных) 1510, пеших 320, служивых (т. е. слуг) 69, а всех чинов 1899 человек с 3168 лошадьми.

9. Слово кошь значит у Запорожцев и просто столицу, и в переносном смысле общину, commune. Слово польское Kosz или Koszyk, значит корзину; не от сходства ли Сечи, окруженной палисадами, с корзиною, она названа кошем? По турецки кошь значит собирать: следственно кошь был бы тоже местом собрания. Поланка по турецки, как говорит Менинский, т. I, стр. 883, значит небольшое укрепление. «Meschant ckastcau entoure de palissades.» У Запорожцев поланка значила и уезд и уездный город и даже уездный суд, заведываемый полковником.

10. Грамота эта (от 31 августа 1733 года) помещена в приложениях к IV части Истории Малой России, Бантыша-Каменского, стр. 275 и 276.

11. [место вставки предположительно. — Распоз.]. Из Киева 3 апреля 1734 года.

12. Гард на Украйне значить место рыбной ловли. Не далеко от Ольвиополя, на Буге, было село Запорожский-гард, от которого произошло и название этой Поланки.

13. Этот отрывок напечатан в 7[6] нумере нашего журнала.

14. Рапорт киевскому военному губернатору Федору Воейкову, от 21 августа 1773.

15. О выборах вольными голосами часто говорит Бантыш-Каменский в своей истории Малороссии.

16. Последний кошевой Калнишевский был из Кущовского куреня, к которому, как мы видели, приписался и Потемкин. Он намекает здесь на указ от 31 мая 1774, в коем повелено: «военной коллегии вице-президента генерал-поручика Григория Потемкина определить в Новороссийскую губернию генерал-губернатором.» Всякий товарищ называл кошевого батьком (отцем), а казаков братьями.

17. Потемкин упоминает здесь о беспорядках в Новороссийской губернии, причиняемых Запорожцами, на которые жаловался предместник его Ф. Воейков.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Запорожья // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 29. № 113. 1841

© текст - Скальковский А. А. 1841
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1841