VII

VII.

Сказание о невольниках, освободившихся из турецкой каторги (1643).

Самое тяжелое бедствие, испытанное южнорусским народом в течение его исторической жизни, составляли несомненно татарские набеги, мешавшие мирному культурному развитию народа в течение почти трех столетий. Начавшись со времени Менгли-Гирея во второй половине XV века, набеги эти с большею или меньшею интенсивностью продолжаются до второй половины XVIII ¹⁵⁹. Татарские набеги не дозволяли местному населению заняться мирным развитием земледельческой и промышленной деятельности и тем более развитием умственной культуры; ежегодно, иногда несколько раз в год, толпы хищников, врываясь в страну, разоряли села, местечки и города, грабили или сожигали все имущество жителей и угоняли в ясырь множество пленников; участь последних была безнадежна; на рынках Кафы, Очакова и других портовых городов Крымского ханства ежегодно продавались тысячи, иногда десятки тысяч южно-руссов; многие из них развозились как товар по всем рынкам Средиземного моря, обращались в домашнюю прислугу или поступали в качестве рабов на [390] общественные работы. В числе последних самая тяжелая участь выпадала на долю тех пленников, которые поступали в собственность морского ведомства турецкой империи. Военные корабли того времени, так называемые галеры, двигались или на парусах, или, в случае отсутствия или нежелательного направления ветра, на веслах; в виду этой потребности на палубах кораблей устроены были скамьи, на которых помещалось несколько сот скованных железными цепями невольников, которые принуждены были по целым суткам ворочать тяжелые весла, обусловливавшие движение галеры. Непосильный труд, дурное содержание, жестокие наказания и бесчеловечное обращение доводили несчастных невольников до крайнего предела возможных человеческих страданий, из которого не предвиделось никакого выхода до смерти. Каторга, так называлась функция гребца на галере, в представлении южнорусского народа была синонимом беспредельной скорби и безнадежного бедствия, хуже которого ничего не могло создать даже пылкое воображение. Рассказы немногих невольников, случайно возвращавшихся из каторги на родину, послужили сюжетами прекрасных произведений народного творчества; в числе дум, посвященных описанию судьбы невольников на каторге, самая полная и художественная, это дума о Самойле Кошке, рассказывающая освобождение невольников из турецкой каторги и взятие ими галеры, на которой они томились ¹⁶⁰. Это прекрасное произведение народного эпическая творчества, передавая множество характерных бытовых черт из жизни невольников и отношения к ним турок, долго не могло быть приурочено к точно определенному историческому событию. Только в последнее время факт, воспеваемый в думе, получил реальную историческую окраску, благодаря появлению в печати двух отчетов о данном событии, составленных двумя его [391] участниками. Первый отчет, составленный, по всему вероятию, итальянцем Сильвестром из Ливорно, был издан отдельною брошюрою на итальянском языке в Риме, в 1643 г., в типографии Григнани; два рукописных перевода этой брошюры на польский язык хранятся в рукописном отделении института Оссолинских во Львове, под №№ 967 и 6; последний, более древний, написанный почерком XVII столетия, помещен в сборнике исторических и ученых произведений, собранных Петром Яблонским; он носит длинное заглавие, начинающееся словами: «Известие о замечательном происшествии и т. д.». Перевод из текста Яблонского помещен был в Киевской Старине ¹⁶¹, откуда мы его и заимствуем.

Другое свидетельство составлено главным деятелем освобождения невольников, калужским стрельцом Иваном Семеновым Мошкиным; оно было подано в качестве челобитной на царское имя с просьбою о назначении пособия и сохранилось в Московском архиве министерства юстиции ¹⁶²; напечатано в «Чтениях в Императорском обществе истории и древностей Российских» за 1894 г. кн. 2, откуда мы и заимствуем приведенный рассказ. Оба свидетельства передают совершенно тождественно обстоятельства события и в некоторых подробностях взаимно себя дополняют.

Сличая текст народной думы с двумя приведенными свидетельствами, мы видим, что дума воспроизводит подробности события, описанного его участниками, но переносить его в другое, несколько более отдаленное время и главную роль приписывает гетману Самойлу Кошке. Мы совершенно разделяем взгляд г. Науменка ¹⁶³, который высказал предположение, что в половине XVII столетия в памяти народной хранилось неясное предание о пребывании в турецком плену и освобождении из него Самойла Кошки, и что впоследствии, в то время, когда слагалась дума, предание это слилось с более свежими воспоминаниями, [392] рассказанными после возвращения на родину многочисленными товарищами Сильвестра из Ливорно и Ивана Семеновича Мошкина, которого Сильвестр называет капитаном Симоновичем ¹⁶⁴.

Гетман или «старший войска Запорожского», Самуил Кошка, умер за 40 лет до описываемого события; он происходил из рода Брацлавских землян; одна ветвь этого рода, владевшая поместьями в южной Брацлавщине, была разорена татарскими набегами, и представитель ее, Иван Кошка, должен был продать в конце XVI ст. свои имения кн. Константину Острожскому ¹⁶⁵. — Вероятно, один из его ближайших родственников, Самуил, отправился искать счастья на Запорожье, побывал в турецком плену и затем под конец жизни занимал пост «Старшего войска Запорожского». В этой должности он документально известен нам с июля 1600 года по январь 1602; затем имя его не упоминается более, а в марте 1602 года вместо Кошки ведет сношения с польским правительством новый представитель казачества, Гаврило Крутневич ¹⁶⁶.

1. Известие о замечательном происшествии, недавно случившемся: о том, как взята была лучшая турецкая галера, бывшая под начальством Анти-паши Мариоля, как получили свободу 207 человек невольников христиан из польской Руси и 70 невольников из других христианских стран, как взяты были в плен 40 турок и 4 богатых еврейских купца, как убит был упомянутый [393] Анти-паша со многими другими турками и какая богатая добыча найдена была на галере.

Некий знатный офицер русский, по фамилии Симонович, находился в плену у турецкого царя в продолжение многих лет вместе с другими земляками своими. Он возымел твердое намерение освободить себя и земляков из тяжелой неволи и в течение трех лет обдумывал и подготовлял план избавления своего совместно с товарищами. Содержался он в каторге на изящной и отборной цареградской галере, находившейся под начальством жестокого Анти-паши Мариоля. Наконец, в ноябре 1642 года он начал подготовлять средства для освобождения с большою осмотрительностью и в глубокой тайне, сообща с некоторыми более близкими и верными товарищами. Когда галера находилась у крепости Азака, он стал припасать понемногу ружейный порох и, завязывая его в мешки, отдавал на хранение некоему русину Микуле. Этого Микулу Анти-паша считал вполне верным себе слугою и предоставил ему должность эконома, поручив ему заведовать съестными припасами, назначенными как для его личного стола, так и для продовольствия турецких солдат и невольников; турки поэтому не наблюдали за поведением Микулы; он во всякое время расхаживал без цепей по галере и только на ночь на него налагали оковы. Пользуясь своим положением, Микула припрятал мешок с порохом, которого собралось до 40 фунтов, положив его среди мешков с сухарями, где, по милости Божьей, его не заметили ни шпионы, ни сторожа турецкие. В ноябре галера совместно с шестью другими снялась с якоря и приплыла в Царьград; из одной галеры успел бежать невольник, грек, и донес султану, что, не смотря на его указы и распоряжения, обеспечивающие безопасность греков, Анти-паша захватил в плен на свою галеру 40 человек из этого народа. Султан сделал выговор Анти-паше и приказал ему отпустить греков на волю. Но паша не желал исполнить этого приказания, и потому 9 ноября, накануне св. Мартына, он в полночь снялся с якоря, распустил все паруса и отправился в путь; остальные шесть галер получили [394] приказ на другой день следовать за ним в Наполи-ди-Романия, где паша предполагал провести зиму и вести выгоднае торговые сделки с купцами этого города. Когда галера достигла Белого (Мраморного) моря в двух милях от Царьграда, капитан Иван Симонович и его товарищи русины сочли, что им представился случай освободиться из плена раньше, чем они надеялись; они решили ускорить исполнение своего предприятия, пока их не настигнут остальные шесть галер. Переговоривши быстро между собою, они приготовились: каждый из них запасся камнем, лопатою или топором, некоторые же припасли сабли и спрятали их между скамьями; сабли эти в ту ночь раздал им юноша, по имени Сильвестр из Ливорно, которого и султан, и Анти-паша считали искренним и убежденным ренегатом, между тем как он оставался втайне христианином и состоял искренним пособником заговора. Юноша этот при наступлении ночи улегся среди турецких солдат и притворился спящим. Между тем капитан Симонович, который был прикован цепью к первой скамье, начал фитилем поджигать порох, лежа под скамьею, один же из товарищей старался закрыть его собою; порох этот был подложен под доски в задней части галеры, под то помещение, где ночевал сам Анти-паша и с ним 37 солдат турецких. Шесть солдат были расставлены на ночь на галере в качестве часовых; они заметили, что у капитана блестит в руках огонь и окликнули его, спрашивая, что он делает. Симонович ответил, что курит трубку; турки удовлетворились этим ответом и успокоились. К несчастью порох оказался отсыревшим и, не смотря на двукратную попытку, не вспыхнул; заметив это, Сильвестр, лежавший среди турецких солдат, незаметно прополз по галере и принес русскому капитану горящих углей, обернутых в тряпку; последний бросил угли вниз в то место, где был заложен порох; наконец последовал взрыв, хотя менее сильный, чем ожидали, по причине порчи пороха от сырости; от взрыва, тем не менее, взлетели на воздух 28 турок и загорелись каюты и паруса; огонь стал осыпать остальных турок, которые принуждены были, [395] полуживые, бросаться частью в море, частью среди русинов невольников. Среди смятения и криков, поднявшихся вследствие взрыва и пожара, проснулся в тревоге Анти-паша Мариоли; он выбежал на палубу исполненный ярости, стал громко браниться и кричать: «ах, вы христианские собаки! не трогаться с места, изменники! сидеть смирно!» Но русины храбро схватили камни, сабли и другое оружие и бросились на турок с криком: «вот, вот, сейчас овладеем галерою!» В это время капитан Симонович схватил саблю, напал с неотразимою отвагою на пашу и нанес ему смертельный удар со словами: «не сносить тебе головы, проклятая собака!» Затем он бросился вместе с товарищами на других турок. Вся задняя часть галеры покрыта была оторванными членами и отсеченными, окровавленными головами, которые русины сбрасывали в море. По счастливому для них стечению обстоятельств, турки не могли пустить в дело луков, ибо тетивы их были уничтожены горящими углями, падавшими из пылавших кают, так что всего два или три лука остались годными к употреблению. Из них двумя стрелами ранен был в туловище и в руку капитан Симонович; затем он подвергся большой опасности, ибо один старый, крепкий турецкий солдат бросился с желаньем доконать его, но товарищи вовремя пришли к нему на помощь; турок храбро и упорно сражался с дьявольскою неукротимостью; долго русины не могли одолеть его, пока наконец не пронзили его копьем; он пал с страшным пронзительным криком.

После продолжительной схватки невольники, с Божьею помощью, одержали полную победу; они немедленно принялись разбивать свои оковы с большим грохотом и вслед за тем бросились к канатам, желая распустить паруса, но при этом почувствовали необычную тяжесть; осмотрев паруса, они увидели, что многие турки укрылись туда, пользуясь смятением; последние просили о помиловании, и невольники согласились даровать им жизнь и объявили их пленниками. Другие турки бросались в море из-за спасения жизни, а человек восемь или десять, в том числе и сын Анти-паши, спрыгнули в шлюпку; с галеры видно было, как лодка эта, [396] полузалитая водою, кружилась по морю; весьма вероятно, что она потонула.

Освободившихся невольников на этой галере оказалось более 250; все это были отборные, молоды и храбрые христианские воины. Лишь только окончилась битва и водворился порядок, тотчас все бросились к веслам и принялись грести изо всех сил; они быстро помчались по морю тем более, что дул попутный ветер. Они непрерывно работали веслами и плыли в течение семи дней по направлению к Калабрии, намереваясь пристать к гавани в Чивита-Веккии, порте Орвиетской области, высадиться там, поклониться святым в Риме и оставить галеру в подарок святейшему папе Урбану VIII. Во время пути случилось, что галера встретила турецкую фелюку, в которой плыли семь человек турок; последние, увидев одну из своих галер, приблизились к ней, спрашивая, нет ли на пути христианских кораблей. Один из русинов, выдавая себя за турецкого начальника, ответил им, что кораблей христианских в море нет, и ласково пригласил их к себе, предложив угощение. Но когда они взошли на галеру, то русины разразились громким хохотом, турки же с крайним прискорбием увидели себя неожиданно в плену. В восьмой день плаванья поднялась страшная буря; она поломала 17 весел и раздробила руль галеры; вследствие этого беглецы должны были сократить путь, они пристали к берегу в гавани Мессине, где и поныне находится упомянутая галера со всеми взятыми на ней богатствами, которые будут исчислены ниже.

Достойно замечания то обстоятельство, что в горячей схватке с турками убит был всего один русин и ранено до двадцати человек; притом несколько человек, сидевших в той стороне, где произошел взрыв, получили обжоги.

В добычу освободившимся невольникам поступили пленники: 34 турка, две турчанки, 3 мальчика, 2 негра и 4 богатые купца еврея, предложившие 10,000 скуди выкупа. Самая галера, принадлежавшая к цареградской дивизии флота, была лучшая и богатейшая во всем турецком флоте: вся она была вызолочена, снабжена [397] пятнадцатью прекрасными парусами различной величины, восемью большими канатами, двенадцатью якорями, семью большими пушками и двенадцатью меньшими медными. Кроме того на ней оказалось 250 мушкетов, большой запас сабель, из которых более двадцати были оправлены в золото и серебро, два полные набора лошадиной сбруи с седлами, позолоченные, отделанные серебром и украшенные жемчугом и дорогими камнями в прекрасной оправе; одна золотая булава, украшенная также дорогими камнями; 20 пурпурных кафтанов, подбитых соболем, 20 одеял из златоглава, 40 кинжалов с серебряными рукоятями, украшенными драгоценными камнями; цельный рог единорога, предмет весьма редкий и ценный; 8,000 талеров, 600 венгерских червонцев, обломков серебра весом на 300 талеров; 60 мешков пшеницы и множество других припасов; 20 прекрасных и богатых знамен и множество богатого и тонкого белья; по два полных мундирных костюма для 250 солдат; 15 прекрасных ковров, каждый ценою в 150 скуди, 250 деревянных брусьев и 150 больших железных полос, предназначенных для постройки новой галеры; множество штук дамасской ткани и других предметов торговли.

2. Челобитная калужского стрельца, Ивана Семеновича Мошкина.

Царю Государю и Великому Князю Михаилу Федоровичу всея России бьет челом холоп твой, калужской стрелец, Ивашка Семенов сын Мошкин. Был я, холоп твой, на твоей государевой службе на Усерде ¹⁶⁷, и на той службе взяли меня, холопа твоего, в полон крымские люди и продали меня, холопа твоего, в Турскую землю на каторгу; и я, холоп твой, живот свой мучил на каторге за тебя, праведного государя, 7 лет, и веры [398] христианской не забывал, и стал подговаривать своих товарыщей, всех невольников, чтоб как турок побить и в православную христианскую веру пойтить. И те, государь, мои товарыщи слова моего не ослушались и в православную христианскую веру пошли и розных земель было со мною, холопом твоим, невольников в Турской земле 280 человек; и в том мне, холопу твоему, присягали, что слова моего слушать и ни в чем меня, холопа твоего, не выдать и твоего государского счастия исповедать, И мы, холопи твои, Божиею милостию и твоим государским счастием турских людей побили 210 человек, а 40 живых взяли, и с своих рук и ног железа посняли и им на руки и на ноги поклали. И как, государь, пошли турские люди из Царя-града на Черное море под Азов ¹⁶⁸ 100 кадерг и 200 кораблей и со многими мелкими судами, и везли те турские люди на тех кораблях многие запасы; и пришедши те турские люди под город под Азов, и выбирали из тех кораблей запасы, порох на каторге, и возили на берег. И мы, холопи твои, в тот час украли у тех турских людей 40 фунтов пороху и схоронили меж запасу сухарей. И те, государь, турские люди доставали Озоев и его не достали, и много войска истеряли и пошли от Озоева опять во Царь-город, и пришли, государь, во Царь-город, и турской царь на них опалился и многих пашей четвертовал и вешал, что они города Азоева не достали. И наш турчанин Апты-паш Марьев, у которого мы, холопи твои, живот свой мучили на каторге, убоялся и побежал в ночи из Царя-града на Белое море, и отшедши от Царя-града 2 версты и стал ночевать; а то, государь, деется на Дмитрову субботу в 8-м часу нощи нынешняго 151 г. И мы, холопи твои, вспомня православную христианскую веру, и видим Божию милость и час добрый и взяли мы, холопи твои, порох из тех сухарей из запасу; и я, холоп твой, Ивашка, подложил тот порох, где [399] спит тот турчанин Апты-паш Марьев и с ним спало лутших янычар 40 человек. И зажегши я, холоп твой, фитиль и стал порох палить и запаливал дважды, и не мог загореться; и тот турчанин усмотрел с теми янычарами у меня, холопа твоего, тот фитиль с огнем, и стал меня, холопа твоего, бранить, что де ты собака делаешь? И я, холоп твой, ему сказал, что хочу пить табак дымной, «и ты де пив и ляги спать»; и мне, холопу твоему, в том поверил, и тот Апты-паш с теми янычары лег спать и поставил сторожу. И в то время я, холоп твой, не мог ничего учинити. И подговорил одного иноземца Шпанския земли, а их турскую веру веровал, и наговорил я, холоп твой, его на христианскую веру и велел ему принесть головню огню и велел ему увертеть в плат, чтобы не видали сторожа; и тот же государь иноземец принес головню с огнем, увертев в плат, и подал мне, холопу твоему. И потом я, холоп твой, стал его выпрашивать, чтобы он мне, холопу твоему, выдал сабель; и он слова моего не ослушался и выдал 12 сабель. И я, холоп твой, те сабли роздал ближним своим товарыщам, которые сидели подле меня. И потом я, холоп твой, тое головню подложил под порох и от той, государь, головни порох загорелся и турских людей, янычар, которые спали с пашем, в море половину побросало, а половина государь осталось тех сорока человек на каторе, а сам Апты-паш спал на упокойном месте, и всех государь было на каторе турских людей 250 человек. И услышав Апты-паш крик и шум, и выбежал на переднюю лаву и держит в руках саблю и стал говорить: «то есте сабаки крестьяне изменники, сядьте, а не вставайте, и что вы то делаете?» И я, холоп твой, Ивашка, учал ему говорить спорно и стал его Апты-паша называть: «то еси сабака турчанин неверный». И проколол я, холоп твой, того Апты-паша саблею в брюхо, а потом его ухватили ближние мои товарыщи и бросили его в море, и потом я, холоп твой, стал гоняться за турскими людьми со всеми своими товарыщи, которые остались на каторге. И в то время те турские люди учали с нами биться и почали по [400] нас из луков стрелять; и в ту пору меня, холопа твоего, те турские люди из лука пострелили в голову, а другою стрелою в правую руку и порубили меня саблею в голову и в брюхо. И потом я, холоп твой, как зажигал под тех турских людей, и обгорел я, холоп твой, по пояс. И постреляли государь те турские люди моих товарищей, поранили 20 человек, а до смерти, государь, убили одного человека; и потом мы, холопы твои, Божиею милостию и твоим государским счастьем тех турских неверных людей побили. И пошли мы, холопи твои, на Шпанскую землю и дал нам Господь Бог доброй ветер, и чинили мы два паруса, и пошли, государь, мы через Белое море, и шли мы, холопи твои, 7 дней и 8 нощей, и пришли мы в Шпанскую землю в побережный город в Мисину; и стали нас Шпанския земли иноземцы призывать и призвали нас, холопей твоих, в город и зазвали нас в одну палату, и приставили к нам сторожу, и воду нам, холопям твоим, продавали. И я, холоп твой, не мог в том ничего учинити потому, что ранен и обгорел и два месяца лечился; и потом я, холоп твой, оздоровел и стал писать Шпанския земли до воеводы, чтобы нас, холопей твоих, из своей земли отпустил в православную христианскую веру. И он нас пустить не хотел и давал нам гроши и платья и жалованья, чтобы мы служили шпанскому королю; и мы, холопи твои, христианския веры не покинули и шпанскому королю служить не захотели; мне, холопу твоему Ивашке, давал Шпанские земли король по 20 руб. на месяц, и мы ему служить не захотели. И пошел я, холоп твой, с своими товарищи в православную христианскую веру на твою государскую милость. И как мы, холопи твои, пошли из той Шпанския земли из города Мисины ¹⁶⁹, и взяли у нас 7 человек, и засадили в тюрьму, что мы, холопи твои, шпанскому королю не захотели служить, и каторгу у нас, холопей твоих, те Шпанския земли отняли со всеми животы, что [401] было, и отняли у нас, у холопей твоих, те Шпанские немцы 40 человек турских людей невольников; и потом мы, холопи твои, не могли ничего учинити, и отпустили нас, совсем ограбив душею да телом, и дали нам, холопям твоим, лист вольной. И шли мы через их Шпанскую землю до Рима до папы римскаго наги и босы и голодны; и от папы римскаго шли мы на Венецу и из Венецы шли мы, холопи твои, до цесаря крестьянского. Цесарь крестьянской был нам рад и звал нас на службу и давал нам жалованье большое, а мне, холопу твоему Ивашке, давал поместье; и мы ему служить не захотели и христианския веры покинуть, и шли мы, холопи твои, в православную христианскую веру на твою государскую милость. И из Цысарския земли пришли мы, холопи твои, на Венгерскую землю и из Венгерской земли пришли мы к литовскому королю в Варшаву; и литовской король для твоего государскаго величества велел нам дати пити и есть, дал нам пристава своего, королевскаго коморника Андрея Заклику, и дал нам подводы, мне, холопу твоему Ивашке, на дорогу дал 10 руб., а товарищам моим всем по 2 руб., и вез на подводах до Вязьмы, а из Вязьмы ехали мы, холопи твои, до Москвы на твоих государевых подводах. И шел я, холоп твой Ивашка, с товарыщи своими через многие земли наг и бос, и во всяких землях призывали нас на службу и давали жалованье большое, и мы, холопи твои,. христианския веры не покинули, и в иных землях служить не хотели, и шли мы, холопи твои, на твою государскую милость. Милосердый государь царь и великий князь Михайла Федорович всея России! Пожалуй меня, холопа своего, с моими товарыщи за наши службишка и за полонское нужное терпение своим царским жалованьем, чем тебе праведному и милосердому государю об нас бедных Бог известит. А служили мы, холопи твои, Пронька Герасимов, Гришка Никитин, Ивашка Игнатьев, Юшка Михайлов тебе государю на Дону казачью службу верою и правдою с воды и травы, и были под Азоевым и в нем зимовали; и как крымской царь пошел в Русь, и мы, холопи твои, вышли из Азоева и пошли за крымскими людьми на [402] перевоз на Донец на Севорской, не хотели государь их в Русь пустить, и на том перевозе нас, холопей твоих, те крымские люди переранили: меня Проньку в четырех местах, 3 раны стрелиныя, четвертая саблю; а у меня Гришки на том бою те крымские люди отсекли у левой руки перст, да ранили меня ж, холопа твоего, из лука под титьку, да саблею порубили по пояснице; а меня, холопа твоего, Ивашку, ранили турские люди на каторге из лука в стегно, как пошли мы в православную христианскую веру; меня Юшку ранили крымские люди в трех местах на том же перевозе. И на том бою нас, холопей твоих, те крымские люди взяли в полон и продали на каторгу, и живот свой мучали на каторге за тебя, праведного государя, 7 лет.

Да верхняго города Ломова ¹⁷⁰ козачишка Тимошка Иванов: взяли меня холопа твоего те крымские люди в полон под городом под Ломовым и продали на каторгу, а в то время был воевода на Ломове Богдан Иванович Соковнин; и живот свой мучил на каторге 7 лет, ж руку левую у меня выбили из плеча мушкетом.

Меня, холопа твоего, Якимка Васильева, взяли в полон литовские люди в московское разорение и живот свой мучил в Литве 9 лет; и из Литовския, государь, земли взяли меня в полон крымские люди и в Крыму живот свой мучил 10 лет; и из Крыма уходил трижды в православную христианскую веру, и крымские, государь, люди меня поймали и мучили и продали на каторгу; и живот свой мучил на каторге 20 лет, и в неволе государь, я живот свой мучил 40 лет, и ранили государь меня турские люди на каторге саблею дважды, как мы пошли в православную христианскую веру ¹⁷¹. [403]

Служил я, холоп твой, Кирюшка Кондраев тебе государю казачью службу; как была Литва в Москве, и боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарской послал нас с Иваном с Вельяминовым на Тулу, и под Тулою взяли меня, холопа твоего, ногайские люди в полон, и у ногайских людей живот свой мучил 13 лет; и ногайские люди продали меня на каторгу, и с тех мест и по ся мест живот свой мучил на каторге.

Орлянин, сынчишко боярской Назарка Васильев сын Жилин; посылал меня, холопа твоего, с Орла воевода Борис Колтовской в подъезд за крымскими людьми, и в том государь подъезде крымские люди меня ранили саблею, порубили руку, и ранена государь взяли в полон и продали на каторгу, и живот свой мучил у турских людей на каторге 7 лет.

Елчанин, сынчишко боярской неверстаный; посылал, государь, меня, холопа твоего, Ивашка Осипова сына Климова с Ельца города воевода Василий Измайлов за отца моего турского посла встречать и в той посылке взяли меня, холопа твоего, в полон крымские люди и продали на каторгу, и на каторге живот свой мучил я, холоп твой, 16 лет.

Воронежец сынчишко боярской неверстаный, Мартин Яковлев сын Сенцов: ехал я, холоп твой, из Воронежского уезда из своего поместьишка к городу Воронежу, и на дороге взяли меня крымские люди в полон и продали на каторгу, и на каторге живот свой мучил у турских людей 15 лет.

Белогородец, сынчишко боярский неверстаный, Филька Еремеев сын Кореплясов: служил я, холоп твой, тебе государю неверстан за отца своего 3 года, и под Белым городом взяли меня, холопа твоего, в поле крымские люди в полон и продали на каторгу, и на каторге живот свой мучил у турских людей 2 года.

Служил я, холоп, твой, Ивашка Лукьянов, тебе государю в московских стрельцах в Никитине приказе Бестужева, и был я, холоп твой, на твоей государевой службе на Яблоновом и с Яблонова посылан был я, холоп твой, на Оскол для твоего [404] государева запасу, а нас было 200 человек; и в то время выходил крымской царь и нас, холопей твоих, те люди поймали в полон и продали на каторгу, и на каторге я, холоп твой, живот свой мучил у турских людей 7 лет; и как пошли мы с каторги в православную христианскую веру, и в те поры, государь, меня ранили турские люди саблею.

Чугуевской стрелец, Логинка Макаров: посылан я, холоп твой с Чугуева в поход за крымскими людьми, и в том, государь, походе взяли меня крымские люди и продали на каторгу, и живот свой мучил на каторге 2 года; и как, государь, пошли мы с каторги в православную христианскую веру, и в те поры меня ранили саблею по левой руке, да из лука дважды.

Одоевец ¹⁷² Никита Афанасьев: взяли, государь, меня в полон крымские люди в поле и продали на каторгу, и живот свой мучил на каторге 25 лет.

Валуйскаго города стрелецкой сын Родька Дементьев: служил я, холоп твой, за отца своего и на стороже взяли меня в полон крымские люди и продали на каторгу, и живот свой мучил на каторге 2 года, и турские люди меня ранили, посекли саблею левую руку да из лука по пояснице.

Воронежец Гришка Киреев: взяли государь меня в поле крымские люди и продали на каторгу, и живот свой мучил на каторге 8 года, и как пошли мы с каторги в православную христианскую веру, и турские люди ранили меня из лука дважды, и от тех ран лежал я при смерти 2 месяца, и копье выняли у меня из раны у папы римскаго.

Лебедянскаго уезда Петрунька Ларионов: взяли, государь, меня в полон крымские люди на поле и продали на каторгу и живот свой мучил на каторге 2 года.

Щацкаго города ¹⁷³ Максимка Полуехтов: взяли государь меня в полон на поле на работе крымские люди и живот свой мучил [405] в Крыму 15 лет, и продали на каторгу, и живот свой мучил на каторге 17 лет.

Стенька Лукьянов: взяли государь меня в полон литовские люди в Московское разоренье маленька; и из Литовския земли уходил я трижды, и, нагнав меня литовские люди, один порубил топором, а другой саблею и как я, холоп твой, Ивашка, шел из неволи из Турския земли с каторги, и того Степашка нашли на него по дороге в Литовской земле и взяли, государь, мы его с собою, что он похотел в православную христианскую веру,

Камарицкаго уезда твоей государевой дворцовой волости села Девяткина крестьянин Андрюшка Григорьев: взяли меня сироту твоего в полон крымские люди под Мценским городом на поле и продали меня на каторгу, и живот свой мучил, я сирота твой, на каторге у турских людей 7 лет.

Пожалуй, государь, нас бедных и безпомощных холопей и сирот своих для такого нужнаго полонскаго терпения своим царским жалованьем, чем тебе праведному и милосердому государю об нас бедных Бог известит. Царь государь, смилуйся, пожалуй!

На обороте помета думного дьяка Разряда Гавренева: «151 г. июня в 20 день государь пожаловал тому стрельцу ... велеть дать корму по 2 алтына, а достальным всем детям боярским по 8 денег, казакам по 7, пашенным крестьянам по 6 денег, для того, что свободились без окупу и отослать подначало к патриарху для исправления, для того, что у папы приимали сокрамент».

Комментарии

159. Последний набег Крым-Гирея на Новую Сербию и южную Киевщину был предпринят в 1769 году (Memoires du baron de Tott, т. III).

160. Дума эта была напечатана в сборниках: Лукашевича — Малорусские и Червонорусские думы и песни (1836), Максимовича — Сборник украинских песней (1849) и Антоновича и Драгоманова — Исторические песни малорусского народа — т. I (1874).

161. 1883 год, июнь, стр. 224-228.

162. Приказного стола разряда столбец № 1408.

163. Киевская старина L с. стр. 229.

164. По счету обих мемуаров в числе 280 освободившихся пленных было 207 «христиан из польской Руси», 20 человек служилых людей Московского государства, которые перечислены поименно, и до 50 из других христианских стран.

165. Нейман. Старая Брацлавщина и ее люди. Киевская Старина 1889. Июнь, стр. 535.

166. Listy Stanislawa Zolkiewskiego, стр. 107-117.

167. Город Усерд основан в 1641 году на берегу речки того же имени; ныне это казацкая слобода «Стрелецкая» в Бирючском уезде Воронежской губ. Мошкин взять был в плев еще до основания города, отправляя станичную службу в сторожевом посту на берегу реки Усерда.

168. Азов (по-турецки Азан) — турецкая крепость на левом берегу Дона близ устья этой реки; Азов взят был в 1637 году донскими казаками и оставался в их власти до 1643 года.

169. Сицилия и Неаполь принадлежали тогда Испании, почему Мошкин и называет эти страны Шпанскою землею.

170. Верхний Ломов, ныне заштатный город Пензенской губ. Нижнеломовского уезда.

171. Яким Васильев Быков подал сверх того отдельную челобитную, в которой просил разрешения постричься в монахи в монастыре Св. Спаса на Новом «без вкладу». Просьба его была удовлетворена. (Чтения в Имп. Общ. Истории и древностей 1894, кв. II, стр. 97-98).

172. Одоев — уездный город Тульской губ.

173. Шацк, уездный город Тамбовской губ.

(пер. К. Мельник)
Текст воспроизведен по изданию: Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. II (первая половина XVII ст.). Киев. 1896