КИЕВЛЯНЕ И БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ В ИХ ВЗАИМНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

«Мий Киев, я пан и воевода киевский!» властно, с сознанием своего права, объявил Хмельницкий польским коммиссарам в, начале 1649 года при переговорах о мире. И это не были слова, сказанные гетманом под влиянием увлечения победами. Напротив, они проникнуты истинно правдивым, глубоким смыслом и доказывают тесную нравственную связь между Хмельницким и Киевом, указывают на общую им обоим цель, на проникновение единым духом. Киевляне, как бы подтверждая их, отвечали выражением своей полной преданности самому герою и своего полного сочувствия его деятельности. Ерлич свидетельствует, что 17 декабря 1648 года (Мы принимаем здесь дату М. А. Максимовича (Собр. сочин, т. I, стр. 414 и 415), переведшего дату нового стиля (у Ерлича) на дату старого. В портфеле древних актов, собранных О. И. Левицким и обязательно предоставленных им в наше пользование, мы встретили универсал Богдана Хмельницкого, данный им «у Киеве, 1648, дек, 22», как охранный лист, одному шляхтичу. Этот универсал вполне подтверждает вывод Максимовича.), когда Хмельницкий торжественно въезжал в Киев, то киевляне радовались его приезду и оказывали ему при встрече почести вдвое, а может быть и в десять раз, большие, чем когда-либо воеводам (Ерл., I, 72.). «При звоне колоколов, при громе пушек, при радостных восклицаниях многочисленного народа», как резюмирует Н. И. Костомаров слова южно-русских летописей (Богдан Хмельницкий, т. II, 54.), «предводитель со всеми старшинами въехал торжественно в полуразрушенные [70] Ярославовы Золотые ворота и у стен св. Софии был приветствуем митрополитом и духовенством; бурсаки академии и училищ пели ему латинские и украинские стихи». Из последних (бурсаков) весьма многие вовсе не возвратились в свою школу; побуждаемые любовью к родине, они стали в ряды козачества, предводимого богоданным гетманом, и Киево-могилянская коллегия опустела почти на 25 лет. Этот момент встречи и увлечения учащейся молодежи произвел на современников столь глубокое впечатление, что память о нем нашла себе выражение даже в начале XVIII в. в драме славного киевлянина Феофана Прокоповича: «Милость Божия Украину, от неудобь носимых обид лядских чрез Богдана-Зиновия Хмельницкого, преславного войск запорозких гетмана, свободившая» etc (Собрание сочинений М. А. Максимовича, т. I, 486-509.).

Понять причину такого рода отношений, между киевлянами и Хмельницким очень не трудно, - стоит лишь вспомнить главные моменты многовековой жизни Киева, а уместнее всего вспомнить их теперь, когда мы празднуем открытие памятника народному вождю, памятника, которого с нетерпением ожидали все, кто живет и жил «не о хлебе едином», памятника, на отсутствие которого у нас постоянно слышались сетования; это же воспоминание объяснит, почему такого, а не иного рода льготы дарованы были гетманом Киеву в универсалах, которые печатаются нами ниже и обязательно сообщены проф. В. Б. Антоновичем, О. И. Левицким и П. С. Калачевским из своих портфелей.

Возникновение Киева и его рост обусловились географическим положением; находясь в местности, где большие притоки Днепра уже слились в одно русло, где начинался водораздел, по направлению к западу, между реками, текущими на север в Балтийское море, и на юг в Черное он представлял большие естественные удобства для переправы беспрестанно кочевавших по территории южной Руси народов в первые века нашей эры; недаром его основание приписывается неревощику Кию; положение Киева на большой судоходной реке, [71] долго служившей главным путем «из варяг в греки», содействовало с своей стороны раннему его торговому значению: чрез Киев народы двигались с востока на запад и с севера на юг и обратно; здесь перекрещивались дороги и необходимо должен был происходить обмен товаров между встречавшимися племенами; то и другое сделало Киев главным политическим центром, что способствовало впоследствии, после принятия крещения Владимиром св., его значению, как центра просвещения и веры. Борьба и соперничество князей из-за княжения в стольном городе Киеве привело к тому, что вокруг «матери русских городов» возвысились другие политические центры, Киев же был унижен и неоднократно разоряем врагами и своими и чужими; но неумиравшая сила вечевых традиций помогала горожанам выносить все тяжкие удары судьбы и удержать первенствующее значение, как средоточие русской народности. Унижаемый, подавляемый Киев боролся под предводительством своих последних князей Владимира Ольгердовича, Скиргайла, Свидригайла, Александра (Олелька) Владимировича, его сыновей: Симеона и Михаила Львовича Глинского за свое политическое значение, за предковскую веру и обычаи против наступавшей все сильнее «лядекой неволе» но безуспешно; «очевидно», как совершенно верно замечает проф. В. Б. Антонович (Монографии, I, 244.), «княжеское сословие было бессильно в этой борьбе: его сословные понятия, удельно-федеративные идеалы были в то время уже анахронизмом, они не обнимали интересов всего населения и не могли его подвинуть на борьбу за общее народное дело.... Но в недрах Киевской области, стойко поддерживавшей до конца этот стяг скрывались зародыши новых общественных сил, которым суждено было вступить в борьбу с большим успехом в последующую эпоху». Этими силами были сословия:земянское, мещанское, боярское, крестьянское и, особенно, козачье, внесшие в свою внутреннюю жизнь старые принципы вечевого строя. Ко времени Хмельницкого эти силы успели уже развиться настолько, что ожидали лишь вождя, который повел бы их за собой; таким вождем [72] и был Хмельницкий; знаменем его было православие и народность, и это знамя как бы воплощалось в святынях Киева и в преданности мещан русской народности; отсюда связь духовная между гетманом и его «смоленным местом».

Религиозное значение Киева, поколебленного княжескими усобицами в XIII веке, с XVI века снова поднимается, благодаря учреждению особой митрополии; и по мере того, как усиливалось гонение на русскую веру со стороны Польши, возрастало и значение Киева. С этих пор Киев и становится страшен врагам, преимущественно как очаг православия и просвещения, с чем неразрывно связывалась и идея национальная; в силу то этого еще до Хмельницкого Киев не раз принимал участие в козацких восстаниях, избивая, вместе с нападавшими козаками, приверженцев католицизма и полонизма; в возбуждении массы народа принимало нередко участие даже высшее местное духовенство. Но вот раздался могучий призыв Богдана благословенного на великое дело народного освобождения от иноверного ига его предтечей, поборником просвещения, митрополитом Петром Могилой, и, как море, заволновалась южная Русь; волны восстания подходили в Киеву все ближе и ближе; вокруг него разгорался бунт крестьян; Киев повял, что наступает решительное время, и также поднялся; после корсунской победы мещане начали избивать шляхту и ксендзов. В декабре 1648 года подходил к Киеву гетман; возбужденные его приближением, киевляне подняли жесточайшее гонение на католиков и униатов; они врывались в дома, схватывали укрывавшихся и топили в водах Днепра; многие спасались в стенах монастырей, особенно Печерского; преследования и убийства продолжались с 11-го по 14 декабря, а 17-го, как мы уже сказали, киевляне восторженно приветствовали избавителя; тут же ожидал Хмельницкого иерусалимский патриарх Паисий. «От лица всего православного мира на востоке», скажем словами Н. И. Костомарова (Богдан Хмельницкий, т. II, 54, 55, 74.), «он приносил ему поздравления и побуждал на новую войну против папизма». [73]

В начале 1649 года, когда польские коммиссары в Переяславе вели переговоры о мире, когда Хмельницкий требовал для жителей Киева, его школ и монастырей неприкосновенности и свободы, горожане, вместе с набежавшими восставшими крестьянами, возобновили резню, которая продолжалась до мая месяца и превратилась лишь потому, что жертвы ненависти были все уничтожены.

После Зборовской битвы гетман опять имел торжественную встречу в Киеве. Здесь, по словам летописца, «он, лежа ниц пред гробами святых, заливался слезами благодарности и воздавал хвалу Всевышнему».

В 1650 г., когда польские коммиссары явились в Киев для новых переговоров, им не было оказано никаких почестей, свойственных сану; напротив, мещане обнаружили сильное раздражение и злобу.

Но с 1651 года обстоятельства приняли неблагоприятный для запорожского войска оборот и Киеву пришлось, вместе с ним, испытать превратность судьбы; в августе козаки под Киевом были разбиты польскими и литовскими войсками; последние заняли город, и 17 августа Киев был предан огню и мечу; церкви не были пощажены; в Успенской церкви сгорели городские и земские книги этот неоцененный материал для истории того времени; горожане просили пощады; но, само собою разумеется, напрасно; поляки отомстили за гибель своих собратов; разоренье продолжалось до конца августа. Однако, успехи поляков были непродолжительны; батогская битва нанесла им решительное поражение и окончательно определила намерения вождя. Истомленный Киев откликнулся на победу еще раз избиением шляхты в начале июня 1652 года. С этих пор он, разоренный войной, ходатайствует уже пред гетманом о льготах, и 8 июня 1652 года получает универсал, в котором Богдан Хмельницкий запрещает войсковым людям и козакам проходить через Киев и его перевоз, предъявлять какие-либо убыточные для мещан требования о провианте, фураже, квартирах; в то же время и лица, проезжающие через город оффициально, не должны [74] требовать более того, что означено в выданной ин бумаге; универсал этот выдан Хмельницким своему «месту столечному» в виду «великого спустошеня места Киева, которое од войска лядзького понесло».

_______________________

Богдан Хмелницкий, гетман, з войском Запорозским.

Всем в обец и кождому з особна, кому о том ведати належит, меновите паном полковником, асаулом, сотником, атаманом и всему товариству нашему войска Запорозского, за войском идучим и назад поворачаючим, до ведомости доносим, иж счо видечи мы великое спустошене места Киева, которое од войска лядзького понесло, теды мы тому забегаючи, абы место наше столечное и церкви Божие при вере нашой православной хрестиянской в цале зоставали, вышменованое место Киев беручи под оборону нашу, и тот универсал наш для вшелякое обороны оным даем, сурово приказуючи, абы се жаден не важил с товариства нашого, до войска идучи и назад поворочаючи, на перевоз киевский и через место Киев ити и жадных становиск, ночлегов, покосов, в оном не отправовали; а хто бы з листом нашим хто-колвек посланый будет, теды не повинен нечого вымысляти, опроч того, счо оному од нас в листе нашом доложоно будет; а ежели бы который колвек своеволник, лекце поважаючи сей уневерсал наш, вымысли якие непотребные вымышляючи, кривды чинити в месте мел, такового кождого своеволника полковникови киевскому, а в небытности наказному, позволяем вибесекцею карати, росказуем, жебы того постерег, абы найменшое кривды мешчане киевские неодкого не поносили бы, иначей не чинечи. Дан з табору, з-под Каменца Подолского, дня 8 июня, 1652.

(Приписка на обороте: «Универсал его мл. п. гетмана войска Запорозского с. под Камеенца-Подолского, на померное от збожа цркви соборной належачое од его мл. пна гетмана ясневелможного п. Богдана Хмелницкого даный року 1652, июня 8 два». Приписка эта не соответствует содержанию акта и, в виду несомненности документа, мы объясняем ее тем, что канцелярист, надписывавший, надо думать в одно время несколько универсалов и в том числе мещанам киевским и соборной (конечно, Успенской на Подоле) церкви, по ошибке написал содержание одного на другом.)

Богдан Хмелницкий,
рука власна.

(М. П.)

(Из портфеля П. С. Калачевского). [75]

_______________________

Спустя год он защищает неприкосновенность городских сенокосов и полей в новом универсале от 2 июня 1652 г.:

_______________________

Богдан Хмелницкий, гетман, з войском Запорозским.

Ознаймуем сым нашим писанем обывателем преорским и козаком, иж мещане киевъские, яко од давных часов до майстрату киевъского кгрунта и сеножати мают наданые и оные правами держат, и теперь мети хочем, абы в оных жадное одмены (першею ласкою нашею упевнены) не мели, кривды, принагабаня найменшого ни од кого абы не терпели в оных сеножатях, так на Оболоню, яко и индей, где толко свои кгрунта мают и оных от давных часов заживают, жаден силомоцне, так з козаков, яко и поспулства, оные собе привлащаючи, косыти абы се не кусыл, сыи писанем нашим сурове росказуем. А ежели бы которий своеволник, спротивляючисе воле и сему выразному нашему писаню з обывателей ореорских албо з козаков в надею козацьства мел бы якую найменшую кривду албо перешкоду в оных сеножатях помененым мещаном киевским чинити и оные неналежъне кусил се собе привлащати, таковых мы теды кождого томуж пану полковныкови киевъскому сурове без холкгы карати росказуем, иначей не чинячи. Дат. з под Бару, июня 2, року 1653.

Богдан Хмелницкий,
рука власна.

(М. П.)

(Из портфеля проф. В. Б. Антоновича).

_______________________

В универсале от 4 августа 1654 года гетман поставлен был в необходимость охранять одно из важнейших по своей доходности право мещан на винокурение и медо- и пивоварение, право, из за которого шли у города нескончаемые тяжбы то с монастырями, то с козаками. Хмельницкий разрешает [76] духовенству варить мед, но не по десяти или пятнадцати бочек, а только по две, чтобы интересы мещанской пропинации не несли убытку:

_______________________

Богдан Хмелницкий, гетман, з войском Его Царского Величества Запорозким.

Ознаймуем тым писанем нашим кождому, кому о том ведати належит, иж що есмы позволили капитуле киевской кануни сытити, теды и тепер того не одменяем; одно поменение свещенники меду не по десяти албо по петнадъцати кадей ситити, але, водлуг давного звычаю, по кадей две ситити мают, а не болшей; з которых канунов воск на фалу Божую ити мает, иначей не чинечи. Дан з табору, з-под Фастова, дня 4 августа, 1654.

(На обороте приписка: «Що попом канон ситити, данный в року 1654, августа 4 дня од Богдана Хмелницкого».)

Богдан Хмелницкий,
рука власна.

(М. П.)

(Из портфеля П. С. Калачевского).

_______________________

Но как видно духовенство не соблюдало предписания гетмана и продолжало нарушать городские интересы; чтобы пресечь возможность злоупотребления и оградить киевлян, Хмельницкий в новом универсале от 6-го апреля 1655 года подчиняет сычение меда духовенством в том же количестве двух кадей контролю горожан, обязав священников сытить мед только «в бровары месцъком ратушном»:

_______________________

Богдан Хмелницъкий, гетман, з войском его Царского Величества Запорозким.

Ознаймуем тым писанем нашим, иж що надалисьмо уневеръсал свещеником капитулы киевъской на сычение канунов, теды, ведлуг наданого уневерсалу од нас, свесченицы мают по две кади мед сытити, и то в бровары месцъком ратушном; а ежелибы который свесченик мел где индей канон [77] сытити и болш, неж две кади, теды од того наданя певне отпадут. Дан в Чигирыне, априля 6 дня, року 1655.

Богдан Хмелницкий,
рука власна.

(М. П.)

(По списку О. И. Левицкого из бумаг В. П. Горленка).

_______________________

В универсале 26 ноября 1655 года гетману снова пришлось защищать мещан от даванья «вшеляких непотребных датков»: подвод, сапог и чулок, при чем нарушитель этих льгот, кто бы он ни был, прямо отдавался в руки магистрата «на суровое каранье».

_______________________

Богдан Хмелницкий, гетман, з войском Его Царского Величества.

Паном полковником, асаулом, сотником, атаманом и всему товариству войска Его Царского Величества Запорозкому, старшине и черни, в тягненю за войском идучим, яко и з войска назад поворачаючим, конъним и пешим, и на якой колвек услузе нашой будучим, вшелякое кондыци и людем и каждому, кому бы сие наше писание показано было, доносим до ведомости, иж непоеднокрот од майстрату киевского доходит до нас скарга, же так од посланцов наших, яко и од инших розных наездов, великие пренагабанъе и докуки поносят, чого мы, болш не хотячи слухати оный маестрат киевский и всех месчан тамошних, пры ласцы нашой заховавши, од вшеляких непотребных датков и даваня подвод уволняем, сурово напоминаньи, абы се жаден з Козаков товариста нашого и вшелякое кондиции людей, за оказанем сего листу нашого, на помененъных (мещанах) а ни подвод, а ни чобот и панчос и инших вымыслов вытягати не важил, и хочай бы хто и з листом нашим на якой колвек послузе нашой войсковой мел се знайдовати, теды и тот ничого вымышляти и подвод жадных вытягати у помененых (мещан) не мают, одно того пильновати, счо бы му в листе нашом было доложено кгде инъде выехавши, с Киева на своих конях, подвод упоминати се; кгды того потреба была; которые бы, без писана нашого, з перначами наехавъши вымыслы якие починити мели и тому суровому [78] писаню вашему были спротивъными, теды мы кождого такового, яко своеволника, тому ж майстратови киевскому, и до нас не отсылаючи, срокго карати позволяем, чего особливе пан полковник наш киевский ностерегати мает, якобы оным ни од кого найменьшая кривда не деялася, иначей не чинячи. Дат. в Паволочи, новембра 26, року 1655.

(Последний документ особенно важен по своему почерку; нам кажется, что он от начала до конца писан собственноручно гетманом, судя по твердости пера, одинаковости чернил и начертанию многих отдельных букв; написан он школьным киевским почерком и ясно доказывает, что Хмельницкий был воспитанником киево-могилянской коллегии, как свидетельствуют об этом даже польские историки.).

Богдан Хмелницкий,
рука власна.

(М. П.)

(Из портфеля проф. В. Б. Антоновича).

_______________________

Путешественник-современник (Павел Алеппский, архидиакон патриарха Макария, сопутствовавший последнему в Москву в 1653 году и описавший эту поездку), умиленный зрелищем в Киеве всеобщего сочувствия гетману восклицает: «Что ты такое, о Ахмиль (искажение: Хмель, Хмельницкий)! Недавно ты еще носил холопские путы (по крайней мере твои враги поляки говорят это о тебе), а теперь короли и королевы посылают тебе посольства и предлагают богатые дары. Слава единому Богу, который поднял тебя и унизил твоих противников в твоим ногам!» (Сборник материалов для исторической топографии Киева. Отд. II, стр. 74 (Изд. Киев. Археогр. Коммиссии).).

Но из присылавших ему дары королей гетман избрал «царя православного», которому присягнул 8 января 1654 года, а 14 января присягнул и верный Хмельницкому Киев, устроив торжественную встречу послам царя Алексея Михайловича.

И. Каманин.

Текст воспроизведен по изданию: Киевляне и Богдан Хмельницкий в их взаимных отношениях // Киевская старина, № 7. 1888

© текст - Каманин И. 1888
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1888