АДМИРАЛ Ф. Ф. УШАКОВ НА СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ

в 1798-1800 гг.

Если бы позволительно было к слову «герой» применить эпитет «типичный», то хотелось бы сказать о Федоре Федоровиче Ушакове: типичный русский морской герой. Как схожи некоторые характерные его черты с чертами, например, Спиридова, Сенявина, Нахимова, Макарова! Но Ушакова не только не оценил царь, «всемилостивейше» выживший его из флота; его не оценили и современники и ближайшее потомство. Русскому флоту нужно было дождаться сталинских времен, чтобы увидеть орден Ушакова на груди особенно отличившихся командиров наших морских сил.

Если заслуги Ушакова как флотоводца все же отмечались в. скудной научной и популярной литературе о нем, то его дипломатической роли, крайне важной для интересов России, уделялось совершенно недостаточно внимания.

Эта сторона деятельности знаменитого адмирала больше всего сказалась во время его средиземноморской экспедиции 1798-1800 гг., о которой мне и хотелось бы напомнить.

Основным материалом для этой работы явились документы Центрального государственного архива Военно-Морского флота в Ленинграде. Часть документов была ранее напечатана в виде приложения к вышедшей в 1856 г. книге Р. Скаловского «Жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова» под наименованием «Оффициальная корреспонденция адмирала Ушакова». Из иностранных документальных публикаций я пользовался служебной и личной перепиской Нельсона («The Dispatches and Letters of Vice - Admiral Lord Viscount Nelson») и другими изданиями, на которые имеются ссылки в тексте.

Кроме всех этих источников, есть одно произведение мемуарной литературы первостепенного значения, которым я пользовался. Это — «Записки флота капитан-лейтенанта Егора Метаксы». Еще старинный библиограф и любитель биографических изысканий Д. Бантыш-Каменский утверждал в 1836 г., что Ушаков «оставил после себя любопытные записки, которые принадлежат ныне г. Метаксе». 1 Записки самого Ушакова до сих пор нигде, не обнаружены, и поэтому книга Метаксы является источником особенно ценным. «Записки» Метаксы впервые [90] были изданы в полном виде В. Ильинским в 1915 г. и прошли как-то почти незамеченными. Между, тем, по своему значению для истории экспедиции Ушакова книга Метаксы совершенно бесценна и решительно незаменима. Она чуть ли не изо дня в день фиксирует события, очевидцем и деятельным участником которых был этот молодой грек, поступивший на службу в русский флот еще в 1785 г. и пользовавшийся полным доверием Ушакова.

1

Вторая половина XVIII века была, временем, когда военному вождю сплошь и рядом приходилось обращаться в дипломата и принимать на месте, не дожидаясь указаний из Петербурга, крайне ответственные решения. Петербургская «обратная почта» приносила ответы коллегии иностранных дел на запросы иногда через месяц, иногда через полтора после отправления этих запросов с берегов Черного моря или Дуная, а иногда и через три месяца, если запрос отправлялся, например, с Ионических островов. — Поневоле приходилось действовать самостоятельно. Румянцев и особенно Кутузов обнаружили замечательные дипломатические способности. Первый навсегда связал свое имя не только с Ларгой и Кагулом, но и с Кучук-Кайнарджийским миром, а второй прославился не только Бородинским боем, но и Бухарестским трактатом, по которому, — к полному изумлению всей Европы, Россия получила Бессарабию.

Ушаков в этом отношении должен быть причислен к военным вождям типа Румянцева и Кутузова. Его проницательность, тонкость ума, понимание окружающих, искусно скрытая, но несомненная недоверчивость не только к врагам, но и к «союзникам», и даже главным образом к союзникам, — все это позволило ему совершенно, по существу, самостоятельно вести русскую политику и делать одновременно с Суворовым большое русское дело на Средиземном море в течение двух тревожных и критических лет европейской политики. Многие дипломатические трудности, с которыми сталкивались Суворов и Ушаков, происходили от аналогичных причин. Замечу, кстати, что Суворов всегда необыкновенно высоко ставил Ушакова.

Суворов терпеть не мог увертливых карьеристов-немцев, любивших на всякий случай прибавлять чуть ли не к каждому своему высказыванию, что они не знают «наверное» (nicht bestimmt). Великий полководец ценил твердость и точность, а эти качества были особенно присущи Ушакову. Вот что читаем в «Словаре» Бантыш-Каменского:

«Суворов, не любивший рассыпать похвалы там, где не следовало, особенно уважал Федора Федоровича и любил отдавать справедливость его заслугам. В бытность сего полководца... в Италии, приехал к нему однажды курьер с депешами от Ушакова, начальствовавшего в то время соединенным русско-турецким флотом в Средиземном море. Прочитав некоторые бумаги, Суворов вдруг оборотился к привезшему их и спросил: «А что, здоров ли мой друг Федор Федорович?» — Посланный, родом немец... отвечал поспешно: «А, господин адмирал фон-Ушаков!»... «Убирайся ты с твоим фон! Этот титул ты можешь придавать такому-то и такому-то, потому, что они нихтбештимтзагеры, немогузнайки, а человека, которого я уважаю, который своими победами сделался грозою для турков, потряс Константинополь и Дарданеллы [91] и который, наконец, начал теперь великое дело освобождения Италии, отняв у французов крепость Корфу, еще никогда неуступавшую открытой силе, этого человека называй всегда просто Федор Федорович». 2

Ушаков проявил себя как умнейший, тонкий и осторожный дипломат и вместе с тем как человек широкого государственного кругозора, едва только сложились благоприятные для того условия.

Случилось это уже к концу блестящей жизненной деятельности Ушакова, когда по повелению Павла он должен был с эскадрой итти в Константинополь, соединиться там с турецкой эскадрой и отправиться вместе с турками воевать против французов к Ионическим островам, а затем к берегам Италии, чтобы поддержать Суворова в очищении Италии от войск французской Директории.

Обстановка в Европе создалась крайне сложная. Генерал Бонапарт, отправившись в 1798 г. из Тулона на завоевание Египта, по дороге захватил Мальту, затем, благополучно сбив с толку гонявшегося за ним по Средиземному морю Нельсона, высадил большую армию в Александрии и победоносно пошел вперед, к Каиру, сокрушая сопротивление на суше. Но опоздавший Нельсон напал на доставивший Бонапарта и его армию французский флот и одержал большую морскую победу при Абукире 21 июля (1 августа) 1798 г.

Вторжение французов в Египет затрагивало не только английские интересы, но и (хотя, конечно, в меньшей степени) русские. Укрепление французов в восточной части Средиземного моря грозило полным превращением Турции во французского вассала, появлением французского флота в Черном и Азовском морях, т.е. уничтожением всего того, что было достигнуто Россией в результате Кучук-Кайнарджийского мира 1774 г. и Ясского мира 1791 г. Египетская экспедиция с этой точки зрения являлась прямым продолжением и как бы дополнением предшествующих событий: захвата Бонапартом в 1797 г. Венеции и числившихся за Венецией Ионических островов, проникновения французов в Адриатическое море и т. д. Нечего и говорить, что завоевание Бонапартом почти всего Апеннинского полуострова к особенно утверждение французов в Неаполе и во всем королевстве Обеих Сицилий могущественно укрепляли и уже наперед делали более осуществимыми все дальнейшие планы и предначертания Директории, связанные со странами Леванта.

Но не только эти причины толкали Павла к войне против Франции. Для него Директория была такой же ненавистной революционной «гидрой», как и Конвент, и он считал своей священной обязанностью против этой «гидры» бороться. Как и во всем, он решил здесь не следовать примеру своей матери. Екатерина II может быть громче всех в Европе кричала о необходимости сокрушить силой «парижских чудовищ», которых она, конечно, и в самом деле ненавидела и опасалась, но за все свое царствование не послала против Франции ни одного русского солдата, предпочитая, чтобы другие взяли на себя эту нелегкую борьбу. А. Павел именно и хотел явиться паладином монархического принципа, спасителем, «тронов и алтарей» и т. д. Он оказался [92] фактически еще до начала XIX столетия царем, установившим мрачной памяти традицию «европейского жандарма», роль которого так долго играл после Павла русский царизм.

Когда все эти разнообразные мотивы обусловили участие России во второй коалиции, оказалось, что два других главнейших партнера в затевавшейся тяжелой борьбе — Австрия и Англия — не только относятся к России неискренно, но уже наперед держат против нее камень за пазухой. Австрийский император Франц и его министр граф Тугут умоляли Павла прислать на помощь Австрии в Северную Италию Суворова с русской армией. Английский кабинет во главе с Вильямом Питтом Младшим, конечно, жаждал, чтобы на помощь англичанам как можно скорее пришла в Средиземное море русская эскадра. Но и австрийцы и англичане боялись русских, не доверяли им, завидовали их успехам, хотя по существу эти успехи шли на пользу общего дела. А главное — эти союзники мечтали уже наперед не только о победе над французами при помощи русских, но и о том, чтобы сами-то русские не очень задерживались в тех местах, где эти победы произойдут. Это почувствовал на севере Италии и в Швейцарии Суворов. Сразу это понял и действовавший на Ионических островах и на юге Италии Федор Федорович Ушаков. Он во время сумел приготовиться и парировать скрытые удары.

2

Следует заметить, что еще весной 1798 г. в Петербурге не знали, с кем придется воевать черноморскому флоту: с французами или с турками, либо с теми и другими? Вот что говорилось в рескрипте императора Павла I на имя вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова от 23 апреля (4 мая) 1798 г.:

«Вследствие данного уже от нас вам повеления о выходе с эскадрою линейного флота в море и занятии позиции между Севастополем и Одессою, старайтесь наблюдать все движения, как со стороны Порты, так и французов, буде бы они покусились войти в Черное море, или наклонить Порту — к каковому либо покушению; обо всех таковых движениях, ежели, вы что узнаете от приходящих из Константинополя судов или откроете сами каковые движения, то извещаете с нарочными генерал-лейтенанта князя Дашкова в Киеве или Вознесенске, где он будет находиться; так же доносите и к нам». 3

Но чем более распространялись тревожный слухи о каких-то загадочных морских вооружениях Франции в Тулоне, тем больше в России крепла мысль, что удар может быть направляется именно против русских черноморских берегов. 13 (24) мая 1798 г. последовал новый рескрипт Павла на имя Ушакова:

«Как скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Черное море, то немедленно сыскав оную, дать решительное сражение и мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь нашего флага соблюдена будет, разве бы оная (французская эскадра. — Е. Т.) была гораздо превосходнее нашей, в таком случае делать вам все то, что требует долг и обязанность, дабы всеми случаями [93] вы могли воспользоваться к нанесению вреда неприятелям нашим». 4

Одним из толчков, ускоривших вступление России в войну против Франции, бесспорно, было взволновавшее всю Европу отплытие из Тулона флота и войск (36 000 чел., считая с командой) под начальством генерала Бонапарта. Как раз тогда, когда готовилась, а затем отправилась в свой загадочный путь армия Бонапарта, в Петербурге было решено принять немедленно меры. Куда направляется Бонапарт? В Ирландию (как сам он нарочно распускал слухи)? В Константинополь? В Египет? Что Бонапарт высадился в июле 1798 г. в Александрии и что опоздавший Нельсон уже после этого события разгромил 21 июля (1 августа) при Абукире французский флот — об этом в России узнали очень не скоро.

Беспокойство внушала именно вторая гипотеза. Дипломаты, генералы и адмиралы, выросшие на традициях и воззрениях екатерининских времен, знали, что при старом французском режиме неизменным принципом французской политики была всемерная поддержка Турции в ее борьбе против России и что упорное стремление упрочить свои торговые интересы на востоке Средиземного моря, а если повезет счастье, то и на Черном и Азовском морях, долгими десятилетиями руководило всей дипломатической деятельностью Версальского двора. Революция в этом отношении мало что изменила, и, например, марсельская буржуазия с таким же искренним сочувствием приветствовала политику Директории на Леванте, с каким встречала всегда враждебные России планы и действия на Востоке министра Людовика XV герцога Шуазеля или министра Людовика XVI графа Верженна.

Гремевшая уже по всему свету слава молодого завоевателя Италии. Бонапарта придавала всем слухам и предположениям о новом его предприятии особенно тревожный характер. Было ясно, что если он направляется в Константинополь, то Турция, добровольно или по принуждению, непременно вступит с ним немедленно в союз и соединенная франко-турецкая эскадра с десантом войдет в Черное море.

Султан Селим III и его Диван боялись французов именно потому, что на этот раз «союз» с Францией крайне легко мог превратиться в завоевание французами части турецких владений. При этих условиях русское предложение туркам об общей борьбе против грозящего нашествия было встречено Портой Вполне сочувственно, тем, более, что кроме России в этом общем антифранцузоком наступлении должны были принять участие Австрия и Англия.

Еще до того, как этот «союз» с Турцией был заключен, последовал высочайший указ адмиралу Ушакову от 25 июля (5 августа) 17S8 г. Ему приказывалось «немедленно отправиться в крейсерство около Дарданеллей, послав предварительно авизу из легких судов» к русскому посланнику в Константинополе Томаре. Дальше Ушакову нужно было ждать извещения от Томары о том, что Порта просит русской помощи против французов, и как только такое извещение получится, Ушаков должен быть выйти в Босфор. 5

Удивляться, что обратились именно к Ушакову, не приходится. Герой, одержавший несколько замечательных морских побед на Черном [94] море, знаменитый на всем Востоке непобедимый «Ушак-паша» не имел в тот момент соперников между русскими адмиралами. Ушаков получил высочайший указ 4 (15) августа 1798 г. в Севастополе. Немедленно он начал сборы и уже 13 (24) августа вышел в море. Эскадра Ушакова состояла из шести линейных кораблей, семи фрегатов и трех авизо. Общее число артиллерийских орудий было 794, общее число команды и морской пехоты — 7411 чел. По утверждению летописца и участника этого похода лейтенанта Егора Павловича Метаксы, корабли были лучшими в Черноморском флоте, командный состав и матросы — отборными. Среди командиров кораблей были Сенявин, Селивачев, Алексиано, Поскочин и другие, уже имевшие на флоте очень почетную репутацию.

23 августа (3 сентября) Ушаков прибыл к Босфору. Немедленно он послал в Константинополь уведомление русскому посланнику Томаре и 24 августа (4 сентября) получил ответ, приглашавший его войти в Босфор.

Таким образом Турция вступала во вторую коалицию, если неформально, то фактически. Старые екатерининские вельможи просто не могли опомниться и поверить ушам и глазам своим: русские в союзе с турками! «Надобно же выроста таким уродам, как французы, чтоб произвести вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть: союз наш с Портою и переход флота нашего чрез канал.. Последнему я рад, считая, что наша эскадра пособит общему делу в Средиземном море и сильное даст Англии облегчение управиться с Бонапарте и его причетом», — писал канцлер князь Александр Андреевич Безбородко русскому послу в Англии Семену Романовичу Воронцову. 6

В Константинополе Ушаков принял деятельное участие в разработке планов военных действий. Турецкому правительству тогда уже известно стало и о высадке Наполеона в Александрии, и об его походе из Александрии к югу, в глубь страны, и об истреблении французских судов Нельсоном при Абукире. Но опасность для Турции и, поскольку с ней связана была Россия, также для русских интересов, не миновала. Французы еще в 1797 г. захватили Ионические острова и часть Балканского западного побережья в Эпире и Албании. Таким образом не только Египет, но и запад Балканского полуострова отхватывался французами уже непосредственно от владений Порты. Ионические острова, до захвата их французами принадлежали не туркам, а Венецианской республике (уничтоженной Наполеоном в 1797 г.), и они являлись самой важной французской базой на востоке и в центральной части Средиземного моря.

Произошел ряд совещаний, в которых, кроме русских (Ушакова и Томары) и турок (великого визиря, рейс-эффенди и других), принял участие также английский представитель Спенсер Смит. Ушаков, судя по всему, ставил себе в этих совещаниях две цели: во-первых, получить в возможно лучшем виде вспомогательную турецкую эскадру; во-вторых, не брать на себя точных обязательств на случай успешного изгнания французов с Ионических островов, прежде всего не обязываться присоединить эти острова к владениям султана, которому они вовсе не принадлежали, но который очень хотел Их получить. И то и другое Ушакову удалось. Он получил под свое командование! турецкую эскадру, а насчет Ионических островов ничем определенным не обязался. [95] Турции предоставлялся лишь совместный с Россией протекторат над островами, да и то временный. Конечно, уже самое изгнание французов с Ионических островов избавляло от непосредственной опасности и Архипелаг и проливы. Но, повидимому, турецкому султану Селиму III приятнее было бы видеть Ионические острова в своей власти, а не во власти своих неожиданных, совсем для Турции новых, русских союзников. Вопрос об островах уточнен не был.

Ушаков добился не только предоставления ему турецкой эскадры, но и обязательства со стороны турок снабжать, русский флот продовольствием и средствами (натурой, а не деньгами) для ремонта судов в случае надобности. Затем Ушаков со своими офицерами осмотрел турецкие корабли. С чисто технической стороны эти суда произвели превосходное впечатление. «Все корабли обшиты медью, и отделка их едва ли уступает нашим в легкости..... Артиллерия вся медная и в изрядной исправности, но вооружение кораблей и оснастка их не соответствует вовсе прочему: в оной нет ни соразмерности, ни чистоты... Такелаж и вообще снасти не прочны, а паруса на кораблях бумажные, к мореплаванию, весьма не способные». 7 Экипаж турецкий был очень плох; люди набирались из невольников либо просто с улицы, часто насильственным путем, а по окончании похода они снова выгонялись на улицу. Около половины команды в течение каждого похода спасалось дезертирством. У офицеров не было ни малейшей выучки. Не имелось карт, приборов, компасом был снабжен лишь адмиральский корабль. Медицинского обслуживания не было вовсе. Какой-то солдат Кондратий сделался из коновала главным штаб-лекарем на турецком флоте.

Появление Ушакова возбуждало в течение его пребывания в турецкой столице живейшее любопытство. Всюду, где бы Ушаков ни появлялся, отношение к нему было самое предупредительное, и сам он вел себя с большим тактом, сознавая, конечно, что его союзнические и дружественные отношения с турками кажутся константинопольскому населению, не искушенному в тонкостях и превратностях дипломатии, несколько парадоксальными. Он спешил начать действия, но турки проявляли обычную медлительность. Только 9 (20) сентября Ушаков, уже прошедший к Галлиполи, принял Кадир-пашу (в наших документах «Кадыр-паша») и ознакомился с турецкой эскадрой. Кадир-паша, ставший в подчинение по отношению к Ушакову, считался начальником шести линейных кораблей, восьми фрегатов, восьми корветов и 14 канонерских лодок. Таким образом численностью турецкая эскадра превосходила русскую, но боеспособностью неизмеримо уступала ей. Пошли непосредственно вместе с Ушаковым не все суда турецкой эскадры, а только 4 корабля, 6 фрегатов и 4 корнета, остальные же пока остались в Дарданеллах «для хранения» (т. е. для охраны пролива).

3

28 сентября (9 октября) 1798 г. Ушаков подошел к о. Цериго (Чериго). В тот же день с фрегатов «Григорий Великой Армении» и «Счастливый» на остров был высажен десант, который занял крепость Св. Николая. Французы укрылись в крепости Капсала: 1 (12) октября крепость Капсала подверглась комбинированной атаке со стороны десанта, трех [96] русских фрегатов и одного авизо. Французы сопротивлялись упорно, но не очень долго. Подавленный мощью артиллерийского огня и стремительностью атаки, французский гарнизон уже через несколько часов принужден был вывесить белые флаги. Ушаков поставил мягкие условия: французов отпускали «на честное слово» (не сражаться в эту войну против России), и. им позволено было выехать в Анкону, занятую тогда французским гарнизоном, или в Марсель.

Здесь Ушаков впервые начал осуществлять план, с которым он, повидимому, сроднился еще до открытия военных действий. Население (греки, по преимуществу) встретило русских с необычайным радушием, и Ушаков своим первым же распоряжением еще усилил эти благожелательные чувства: он объявил, что поручает управление о. Цериго, попавшим в его власть, лицам «из выборных обществом дворян и из лучших обывателей и граждан, общими голосами признанных способными к управлению народом». 8 Острову давалось местное самоуправление, причем выборы на первых порах ограничивались двумя классами: дворян и торгового люда (купцов, судовладельцев, домовладельцев). Конечно, это самоуправление было подчинено верховной власти адмирала Ушакова, но, по обстоятельствам времени и места, самоуправление с правом поддерживать порядок своими силами, с правом иметь собственную полицию, с охраной личности и собственности от возможного в военную пору произвола — привело в восхищение напуганных островитян.

Чтобы вполне объяснить восторженный прием, которым так обрадован был адмирал Ушаков, нужно вспомнить историческую обстановку, в которой совершалось освобождение Ионических островов от французов русскими моряками.

К 1798-1799 гг. уже миновало то время, когда французов встречала как освободителей часть (и значительная часть) населения стран, куда они входили победителями. Крутая эволюция, превратившая «войны освобождения» первых светлых времен революции в войны завоевания и ограбления, эволюция, уже очень заметная в 1796 г., при первом вторжении Бонапарта в Италию, продолжалась все ускоряющимся темпом в 1797, 1798, 1799 гг. Греки и славяне Ионических островов, итальянское крестьянство королевства Обеих Сицилий и Церковной области, египетские феллахи на берегах Нила жестоко чувствовали суровый военный деспотизм победителей, полнейшее свое бесправие перед французами и ощущали французское завоевание как грабительский захват, потому что в большей или меньшей степени грабеж населения в этих южных странах, занятых французами, практиковался невозбранно. Пресловутый лозунг, брошенный генералом Бонапартом., — «война должна кормить себя сама», — приносил свои плоды. Даже та часть населения, которая в других местах больше всего поддерживала французов, т.е. буржуазия, здесь, на Ионических островах, не оказала им ни малейшей помощи: ведь эти «Венецианские», как их называли, острова, так долго состоявшие в тесной связи с Венецией — богатой торговой республикой, — почти никогда и не знали угнетения буржуазного класса феодальным дворянством, а от военных постоев, от произвола и грабежа французов, именно торговцы в. городах страдали в первую очередь. В Калабрии, Апулии, Неаполе положение было [97] иное: если часть крестьянства и городской неимущий класс остались в общем врагами французов, то часть буржуазии («образованный класс») стала на сторону французской республики. Но несмотря на кратковременность пребывания французов в королевстве Обеих Сицилий, к концу этого пребывания даже и в среде буржуазии успели обнаружиться симптомы недовольства; стали замечать, что французское завоевание имеет в виду интересы не столько итальянской, сколько французской буржуазии.

Такова была та солидная почва, которая подготовила благоприятное для русских настроение среди части населения сначала на Ионических островах, а потом в Южной Италии. Если же на Ионических островах это благожелательное настроение населения выразилось в столь бурно-восторженных формах, то не следует забывать, под каким террором жило христианское (греческое и славянское) население островов. Ведь Ушаков явился тогда, когда могущество Али-паши Янинского на западе Балкан находилось в зените. А о том, что между французами и Али-пашой уже велись переговоры, на островах были осведомлены.

4

13 (24) октября 1798 г. Ушаков от о. Цериго перешел со своим флотом к о. Занте. Положение он застал здесь такое. Французский гарнизон засел в крепости на крутой горе и кроме того выстроил несколько батарей на берегу. Ушаков приказал капитан-лейтенанту Шостаку разгромить батареи и организовать десант. Для этой операции были выделены два фрегата и гребные суда. После оживленной перестрелки Шостак сбил батареи и начал высадку десанта. Жители острова толпами стали сбегаться к берегу, восторженно приветствуя высаживающиеся русские войска. Произошло, правда, некоторое замешательство, когда вместе с русскими стали высаживаться и турки, потому что греки ненавидели и боялись турок ещё больше, чем французов. Но уже очень скоро они сообразили, что главой предприятия является Ушаков, и успокоились.

Наступал вечер, а оставалось еще самое трудное дело: взять крепость. Орудия, палившие с русских кораблей по крепости, ничего поделать не могли, так как ядра не долетали. Капитан-лейтенант Шостак послал в крепость к французскому коменданту полковнику Люкасу парламентера с требованием немедленной сдачи, Люкас отказал. Тогда Ушаков приказал десанту штурмовать высоту, на которой располагалась крепость. Солдаты и моряки, окруженные толпами жителей, освещавших путь фонариками, двинулись к крепости под предводительством капитан-лейтенанта Шостака. Но тут из крепости вышел комендант Люкас, изъявивший желание условиться с русским командованием о сдаче. Боясь, что население растерзает его, если он появится во французском мундире, Люкас явился переодетым в штатское.

Шел уже одиннадцатый час ночи, когда Люкас встретился с Шостаком в доме одного из старшин города грека Макри. Шостак обещал в 8 час. утра выпустить из крепости с воинскими почестями французский гарнизон, который сдастся в плен и сдаст все свое оружие. Имущество у французов было обещано не отнимать, но они должны были возвратить то имущество, которое сами отняли у населения. Русские обязались не преследовать тех, кто стал в своё время на, сторону французов. [98]

14 (25) октября состоялась сдача гарнизона и над крепостью был поднят русский флаг. Комендант, 444 солдата и 46 офицеров с очень большим трудом были отправлены к Ушакову на корабли-разъяренный народ хотел отбить их и растерзать. Нужно сказать, что, помимо ограбления жителей и произвола военных властей, греки островов (особенно Занте, Кефалонии и Корфу) страдали еще от полного прекращения с появлением у них французов какой бы то ни было морской торговли. Англичане еще до появления ушаковской эскадры пресекли всякое сообщение между Ионическими островами, Мореей и Италией. Обнищание населения быстро прогрессировало именно на тех островах, где торговля прежде кормила большую массу жителей.

На русских кораблях с пленными французами обращались прекрасно, тем же из них, кто попал на суда Кадир-бея, довелось вынести все муки галерных невольников. В конце концов пленные были отправлены в Константинополь, а восемнадцати семейным офицерам Ушаков разрешил выехать с семьями в Анкону, занятую тогда французами.

15 (26) октября Ушаков, при звоне церковных колоколов, встреченный криками и приветствиями громадной толпы, высадился на берег. Во время шествия русских им из окон бросали цветы. Солдат и моряков угощали вином и сладостями, на домах вывешены были ковры, шелковые материи, флаги. «Матери, имея слезы радости, выносили детей своих и заставляли целовать руки наших офицеров и герб российский на солдатских сумках. Из деревень скопилось до 5000 вооруженных поселян: они толпами ходили по городу, нося на шестах белый флаг с Андреевским крестом». Все это ликование совсем не нравилось туркам, которые «неохотно взирали на сию чистосердечную и взаимную привязанность двух единоверных народов», — пишет очевидец Метакса. 9 Но дальше чувства населения Занте выразились еще более недвусмысленно.

Ушаков собрал немедленно «главнейших граждан» к себе на совещание и сразу же заявил, что предлагает приступить «к учреждению временного правления, по примеру острова Цериго». Во время этого совещания громадная толпа народа собралась на большой площади, ожидая результатов. «Но когда зантисты услышали, что они остаются независимыми под управлением избранных между собою граждан, то все взволновались и начали громогласно кричать, что они не хотят быть ни вольными, ни под управлением островских начальников, а упорно требовали быть взятыми в вечное подданство России, и чтобы определен был начальником или губернатором острова их российский чиновник, без Него они ни на что согласия своего не дадут». 10

Дело было совершенно ясно для всех: островитяне смертельно боялись и ненавидели турок и были убеждены, что какое бы самоуправлений Ушаков им ни дал, турки, как только он со своей эскадрой уйдет, под каким-либо предлогом (или (вовсе без всякого предлога) завладеют островом, что будет еще безмерно хуже, чем французское управление. Единственно, чему они верили, было покровительство России. Ушаков смутился. «Таковое неожидаемое сопротивление, сколь ни доказывало народную приверженность к России, крайне было оскорбительно, для наших союзников и поставляло адмирала Ушакова в весьма затруднительное положение». 11 Ему пришлось объясняться [99] с народом, и это объяснение, записанное в отчете Метаксы (не русского, а грека по происхождению), вплетает новый лавр в исторический венец славы Ушакова. «Он (адмирал Ушаков. — Е. Т.) с ласкою доказывал им (народу. — Е. Т.) пользу вольного независимого правления и объяснял, что великодушные намерения российского императора могли бы быть худо истолкованы, ежели бы, отторгнув греков от ига французов, войска его вступать стали В Ионические острова не яко освободители, но яко завоеватели, что русские пришли не владычествовать, но охранять, что греки найдут в них токмо защитников, друзей и братьев, а не повелителей, что преданность их к русскому престолу, конечно, приятна будет императору, но что он для оной договоров своих с союзниками и с прочими европейскими державами порушать никогда не согласится». Жители долго спорили и не соглашались и «много стоило труда адмиралу Ушакову отклонить сие общее великодушное усердие зантиотов». 12

На первых порах Ушаков назначил «трех первейших архонтов», а уж те должны были кооптировать других членов совета. Полицию («городскую стражу») должны были избрать сами граждане. Оставив на Занте маленький гарнизон, Ушаков отправился дальше, к о. Корфу.

Но еще до отплытия от берегов Занте адмирал получил известие, что отправленный им для овладения о. Кефалония капитан 2 ранга И. С. Поскочин успешно выполнил 17 (28) октября 1798 г. свое поручение.

5

Любопытно отметить, что еще до прибытия Посконина к о. Кефалония жители этого острова восстали против французов и те, очистив берег, бросили батареи и бежали в крепость. Но им не удалось укрыться. Посланный Поскониным отряд перехватил французов и взял их всех в плен. Нужно сказать, что здесь на Кефалонии, повидимому, все же были кое-какие приверженцы французов — если не среди крестьян, то среди городского населения. По крайней мере, на нечто подобное намекают следующие строки записок Метаксы: «Народ наполнял воздух радостными восклицаниями и клялся истребить всех французов и приверженцев их... Чернь, устремясь на один дом, начала оный грабить, называя хозяина якобинцем», но русский мичман «бросился в толпу, захватил зачинщиков и растолковал им, что дело это не касается до них, что должно оное оставить на рассмотрение самого адмирала...» Что этот случай не был единичным, доказывают следующие слова того же Метаксы: «Все благонамеренные граждане изъявили страх свой и подтвердили, что оба города (Ликсури и Аргостоли. — Е. Т.) окружены множеством вооруженных деревенских жителей, которые намереваются ворваться в оные и их ограбить под предлогом злобы своей противу якобинцев». 13 Посконин немедленно принял меры, выставив заряженные пушки перед пикетами. А Ушаков приказал трем фрегатам приблизиться на картечный выстрел к обоим городам Кефалонии и в случае грабежей и буйств (и невозможности остановить их «лаской» стрелять сперва холостыми зарядами, а затем картечью. Таким образом русская картечь чуть-чуть не была пущена в ход не [100] против «якобинцев», а в защиту «якобинцев»! Но толпа присмирела и никто не пострадал.

23 октября (3 ноября) на о. Кефалония прибыл Ушаков. Население встретило адмирала с таким же ликованием, как и на других островах. К нему привели взятого в плен вместе со всем гарнизоном французского коменданта Кефалонии Ройе. Француз «изъявил главнокомандующему чувствительнейшую свою благодарность за вежливое и человеколюбивое обхождение капитана Посконина, которого он называл избавителем, защитившим как его самого, так и всех французов от мщения цефалониотов (кефалонитов. — Е. Т.)». Ройе утверждал, что греки грубо с ним обошлись еще до прибытия эскадры: «Ежели бы не усилия великодушного сего офицера (Посконина. — Е. Т.), подвергнулись бы мы, конечно, неминуемой и поносной смерти...» Ушаков отвечал: «Вы все называете себя образованными людьми, но деяния ваши не таковы... Вы сами виновники ваших бед...» Ушаков намекал на безобразные насилия французских оккупантов над жителями. островов, возбудившие такую ненависть к французам. Очень характерно, что Ушаков укорял Ройе не за то, что тот служит «безбожной республике», а за то, что он очень плохо ей служит. «Я вел себя, как следует исправному французскому офицеру», — сказал Ройе. «А я вам докажу, что нет», — возразил Ушаков. «Вы поздно взялись укреплять вверенный вам остров, вы не сделали нам никакого сопротивления, не выстрелили ни из одного орудия, не заклепали ни одной пушки». 14

Невольно приходит на память слепая, беспощадная ярость Нельсона по отношению к пленным «бунтовщикам», откровенно им признаваемая ненависть к французам «за то, что они французы», его безобразное поведение в Неаполе летом 1799 г., гнусное повешение пленного республиканского адмирала Караччиоло. Благородная укоризна Ушакова французскому офицеру за то, что тот плохо исполнил свой долг перед Французской республикой, необычайно характерна для русского флотоводца.

6

Общее настроение Ушакова выяснилось вполне после его прибытия на Кефалонию. Организовав сразу и здесь нечто вроде самоуправления, т.е. (немедленно назначив несколько человек постоянных жителей острова (причем адмирал тут уже привлекал также и крестьян), которым поручалось на первых порах поддерживать порядок и подготовить организацию выборов в местный совет, он незамедлительно должен был разрешить очень важный вопрос. На Кефалонии французская оккупация оставила, по всей видимости, больше следов, чем на островах Цериго и Занте. Дворянство здесь было полно жажды мести против тех горожан, которых подозревали или даже очень доказательно уличали в сочувствии «якобинцам». Разъяренные враги этих оказавшихся в совсем отчаянном положении местных «якобинцев» жаждали немедленной расправы, жаждали крови. «Именитое» купечество острова, раздраженное, как сказано, прекращением морской торговли во время французской оккупации, этих несчастных «якобинцев» не только не защищало, а старалось утопить. Кто были эти «якобинцы»? Трудно сказать в точности, — Повидимому, представители довольно немногочисленной кефалонийской интеллигенции, 15 может быть также представители [101] ремесленного класса, мелкой городской торговли, как в соседней Морее. Так или иначе, Ушакову на другой же день после его появления на Кефалонии были представлены все нужные документы; для ареста и осуждения целого ряда лиц, заседавших в устроенном французами «муниципалитете» (вроде того «муниципалитета», который французы устроили в 1912 г. в Москве) или подписавших прокламации во французском духе и т. д. Доносители имели все основания ждать, что Ушаков поступит так, как в подобных случаях поступали все без исключения австрийские и английские военачальники, т. е. предаст обвиняемых «якобинцев» аресту, следствию, суду, казни. Но русский герой поступил иначе: «Адмирал Ушаков, входя в положение сих несчастных граждан, покорствовавших силе и действовавших, вероятно, более от страха, нежели из вредных намерений, не обратил никакого внимания на донос сей и избавил мудрым сим поведением обвиненных не токмо от неминуемых гонений, но и от бесполезных нареканий». 16

Даровав таким образом, как и во всех прочих местах, попадавших в его власть, полную политическую амнистию «якобинцам», Ушаков 28 октября (8 ноября) покинул Кефалонию, оставив и здесь небольшой гарнизон. Он направился к о. Корфу, но уже в пути получил известие, которое заставило внезапно изменить маршрут и двинуться не к Корфу, а к о. Св. Мавры, как его называют наши русские источники (итальянцы, греки и англичане называют этот остров Санта-Маура). Известие пришло от капитана 1 ранга Дмитрия Николаевича Сенявина, которого Ушаков отправил к о. Св. Мавры, еще находясь на о. Занте. Сенявину было поручено овладеть островом, но теперь Сенявин извещал адмирала о встретившихся серьезных трудностях. Отрядив часть своих сил к о. Корфу для подкрепления блокады острова (уже начатой), Ушаков с четырьмя русскими судами (2 линейных корабля и 2 фрегата) и тремя турецкими (2 линейных корабля и фрегат) пошел к о. Св. Мавры.

Сенявин немедленно ввел его в курс дела. Во-первых, оказалось, что французский гарнизон (540 чел.) намерен серьезно сопротивляться, имеет сильную артиллерию и засел в крепости, очень хорошо защищенной со всех сторон большими водными преградами. Во-вторых, внезапно возникло очень неприятное осложнение: Али-паша Янинский — юридически представитель и чиновник Порты, а фактически самостоятельный властитель части Эпира и части Албании — вошел в тайные сношения с французским комендантом о. Св. Мавры полковником Миолеттом, обещая последнему 30 000 червонцев и немедленное отправление всего французского гарнизона в Анкону или любой другой порт, находящийся во власти Франции. Одновременно Али-паша подослал лазутчиков к влиятельным жителям! острова, обещая им полную безопасность и всякие блага.

Конечно, Али-паша хотел захватить остров (отделенный совсем узеньким проливом — в «пятьсот шагов» ширины — от албанского берега, принадлежавшего уже Янинскому паше) лично для себя. Но поскольку этот паша «числился» все-таки на турецкой службе и в подчинении у султана, он делал вид, будто старается в пользу союзников, которые поэтому должны ему помогать, а не мешать.

Ушаков решил, во что бы то ни стало как можно скорее овладеть о. Св. Мавры. Еще до прибытия Ушакова Сенявин энергично обстреливал крепость с ближайшей горы и с албанского берега, где он [102] устроил батарею. Следует заметить, что узкий пролив, отделяющий о. Св. Мавры от албанского берега, очень мелок, и местами его можно было переходить вброд.

Все это заставляло Ушакова очень серьезно обдумать обстановку, создавшуюся в связи с происками Али-паши.

Положение французского гарнизона становилось безвыходным. Оно было таким, собственно, с первого момента появления Ушакова в этих водах; если до высадки Сенявина еще возможно было рассчитывать уйти с острова на судах, которые обещал дать Али-паша, то теперь, когда русские уже высадились и бомбардировали крепость, о реальной помощи со стороны Янинского паши нечего было и думать.

Французы дали знать, что они согласны сдаться, если Ушаков их отправит в Анкону на своих судах. Но адмирал категорически отказал. Осада продолжалась. К Сенявину явились «старшины» острова, заявившие, что они собрали до 8000 вооруженных добровольцев и просят позволения принять участие в готовящемся штурме крепости. Однако до штурма дело не дошло. 1 (12) ноября над французской цитаделью был поднят белый флаг. Все условия, выставленные русским командованием, были приняты французским гарнизоном.

Но раньше, чем продолжать свое победоносное продвижение, Ушакову необходимо было принять к серьезному соображению подозрительные махинации и прямые угрозы безопасности Ионических островов, исходившие с западного побережья Балканского полуострова от самого могучего из тамошних турецких сатрапов — Али-паши Янинского.

7

Али-паша принадлежал к тому типу свирепых разбойничьих восточных атаманов, игрою случая попавших в положение самостоятельных государей, наиболее ярким представителем которых является, например, современный ему иранский изверг Ага-Магомет-хан, опустошивший Грузию в 1795 г. Сфера действий у Али-паши была, конечно, несравненно более узкая, сил было гораздо меньше, но психологически) они похожи друг на друга, как родные братья. Располагая хорошо вооруженной группой подчинившихся ему феодальных властителей, Али-паша, во-первых, держал в рабском повиновении население той части Албании, которой ему удалось овладеть, а во-вторых, с давних пор приучил это подвластное население смотреть на постоянные набеги и вторжения в земли соседей как на главную, если не единственно доходную и надежную статью бюджета государства и частных лиц.

В какой зависимости находился Али-паша от султана Селима III? С чисто юридической стороны никаких сомнений быть не может: он числился верноподданным рабом повелителя правоверных, халифа Константинопольского. Но ведь и египетский хедив и властители Туниса и Алжира тоже числились в таком сане, — от этого константинопольскому султану было не легче. Али-паша иногда посылал дань султану или бакшиши сановникам Дивана (в особенности, если перед этим Удавалось удачно ограбить турецких купцов), порой же ровно ничего не посылал и, напротив, обирал до нитки владения султана. Али-паша держал в страхе в особенности подчиненные туркам балканские народы западного побережья полуострова — греков, сербов. Только черногорцы очень мало боялись албанцев и иногда, при удачных [103] условиях, внезапным налетом облегчали возвращавшихся из лихой экспедиции албанцев от обременявшей их добычи. Неимоверная жестокость Али-паши Янинского особенно близко роднила его с персидским Ага-Магомет-ханом. Али-паша часто предавал пленников перед казнью самым утонченным жестоким пыткам, он гордился сложенными в горы отрубленными головами, украшавшими его сады и дворец.

Али-паша Янинский владел не только Яниной. В большей или меньшей степени власть его, то расширяясь, то суживаясь территориально, распространялась и на Эпир, и на некоторые области Фессалии, и на Албанию и иногда на запад Македонии. Писалось в фирманах, что Али-паша — турецкий подданный и как бы наместник султана. Это до такой степени считалось бесспорным государственноправовым фактом, что султаны неоднократно, но тщетно обнаруживали желание срубить ему голову. «Палачи в одежде придворных чиновников, имевшие повеление отрубить ему (Али-паше. — Е. Т.) голову, лишались обыкновенно собственной своей, как скоро вступали только в его владения». 17

Умный, ловкий, зоркий, очень решительный, пронырливый бандит, зверски жестокий по нраву и проявлявший жестокость даже тогда, когда она не вызывалась никакой необходимостью, Али-паша начал свою карьеру очень скромно: рядовым разбойником в шайке своего отца Вели, грабившего путешественников на юге Албании, но кончившего жизнь в качестве провинциального сановника «в сане «аги» города Тепеленги.

Умертвив после смерти отца всех своих братьев и прочих претендентов на наследство, Али быстро возвысился внезапными нападениями на соседей и постоянными удачными походами на больших феодалов Фессалии, Македонии, Эпира, кончавшимися нередко аннексией их владений. Турецкий султан боялся его. «Порта, видя все покушения свои противу его жизни тщетными и опасаясь сильного перевеса на всем восточном берегу Адриатического моря, ежели Али-паша объявит себя явно независимым, прибегала... к разным робким и бессильным мерам, страхом ей внушаемым. Видя твердость, решимость и силу Али, султан принужденным нашелся, наконец, не оспаривать у него обладания, отторгнутых у него лучших европейских его провинций». 18 Так говорит Метакса, которому пришлось лично побывать у Али-паши после прибытия эскадры Ушакова в Средиземное море.

8

Таков был могущественный фактический властитель нескольких пашалыков адриатического побережья Балканского полуострова. Ушакову пришлось иметь дело с этим опаснейшим человеком. Али-паша именно в это время внезапно напал на город Превезу (на юге Эпира), перебил часть французского гарнизона, вырезал значительное число жителей и дочиста ограбил город.

Но как только Али-паша узнал о появлении Ушакова, он поспешил вступить в сношения с французами. Через посланных в Корфу и другие места эмиссаров Али-паша предложил французскому командованию [104] союз и дружбу против русских. От Превезы Али-паша направился к городу Парга. Паргиоты решили города не сдавать и защищаться до последней капли крови. Они немедленно послали к Ушакову на эскадру, стоявшую у о. Занте, депутацию, умоляя о помощи и принятии их в русское подданство. Ушаков ответил, что «он ни мало не уполномочен приобретать для России новые земли или подданных, Почему, к сожалению своему, требование жителей Парги удовлетворить не может и не в праве». Выслушав это, депутаты пришли в «величайшее отчаяние; они пали к ногам адмирала Ушакова», рыдали и заявили, что если Ушаков не позволит им поднять русский флаг и откажет в покровительстве, то они перережут всех своих жен и детей и пойдут с кинжалами на Али-пашу. «Пусть же истребится весь несчастный род наш», — кричали депутаты. Взволнованные русские офицеры «стояли в безмолвном исступлении». Ушаков просто не знал, что ему делать. Он «прошел раза два по каюте и, подумав несколько, объявил депутатам, что, уважая горестное положение паргиотов и желая положить пределы дерзости Али-паши... соглашается принять их под защиту соединенных эскадр на таковом же основании, как и освобожденные уже русскими Ионические острова, что впрочем, зная великодушие своего государя, он ответственность всякую берет охотно на себя». 19

Неописуемый восторг овладел депутатами Парги, они целовали руки и ноги русского адмирала.

Смелым был поступок Ушакова. Прежде всего адмирала мог постигнуть гнев Павла, потому что Константинополю вовсе не нравилось такое самочинное покровительство русских городу, который Турция хотела присоединить к своим владениям. Затем приходилось раздроблять и без того малые русские силы между материком и островами, между Али-пашой и французами. Хлопот было много.

Ушаков решил сделать попытку, спасая Парту, в то же время обеспечить мирные отношения с Али-пашой. И тут он проявил себя замечательным дипломатом. Письмо Ушакова к Али-паше в своем роде образчик дипломатического искусства. Приходилось объяснять такие недвусмысленные поступки, как посылку отряда с офицерами, с несколькими орудиями, с военным кораблем на помощь паргиотам. Ушаков в этом письме делает вид, будто паргиоты отныне друзья й союзники не только Ушакова, но также Али-паши и султана турецкого, словом всех, кто борется против французов, и что город Парга вполне дружествен и даже покорен Али-паше (заметим, что войти туда Али-паше и его войскам так и не пришлось). Это письмо, помеченное 25 октября (5 ноября) 1798 г., в дружелюбных тонах уведомляло Али-пашу, как истинного «союзника», об успехах русской эскадры на островах Цериго, Занте, Кефалонии, а «между прочим», и о новых союзниках» — паргиотах. И выдерживая эту роль союзника, Ушаков даже поздравляет Янинского пашу «с знаменитой победой» (над городом Превезой), о чем Али-паша ему сообщил. Вот выдержки из этого любопытного документа, написанного Ушаковым в изысканно любезном стиле:

«Высокородный и превосходительный паша и губернатор провинции Янины, командующий турецкими войсками.

Милостивый государь мой! [105]

Почтеннейшее письмо ваше чрез нарочно присланного с наиприятнейшим удовольствием я имел честь получить. За благоприятство и дружбу мне оказанные и за уведомление о знаменитой победе вашей покорнейше благодарю и вас с тем дружелюбно и с почтением моим поздравляю; притом, имею честь уверить о совершеннейшей дружбе и тесном союзе наших государей императоров, которых повеления мы с глубочайшим благоговением и дружелюбно выполняем. Рекомендую себя в дружбу и благоприятство вашего превосходительства, и уверяю честным словом, что всегда стараться буду вспомоществовать вам во всех действиях, к общей пользе против наших неприятелей французов.. Об острове же Св. Мавры уведомляю, что я во все острова прежде бывшие Венецианские весьма благовременно общие приветствия наши и приглашения с командующим турецкою эскадрою Кадыр-беем, послал. Острова Цериго, Занте и Цефалонию от французов мы освободили и взяв их (французов. — Е. Т.) пленными, отослали на матерой, берег полуострова Морей, а некоторых отпустили на договоры. Из острова Св. Мавры двоекратно ко мне присланы прошения островских жителей; весь народ оного острова с покорностью отдается в общее наше покровительство и просят, чтобы мы приняли их на тех же правах, на каких устанавливаем обще с Кадыр-беем все прочие острова, оставляя их свободными до высочайшей конфирмации обеих дружественных держав наших. А за сим два дни прежде вашего письма, получил я также от жителей острова Св. Мавры уведомление, что они отдавшись совсем в нашу волю и покровительство и флаг на оном подняли российский.

Я вас, милостивый государь, поздравляю с тем, что мы на крепостях всегда поднимаем обще два флага: Российский и Турецкий.

Послал я от себя два корабля к острову Св. Мавры, также и от турецкой эскадры два же корабля посланы, и приказал я командующему отдельной от меня эскадрою, флота капитана 1-го ранга и! кавалеру Сенявину, сей остров, крепость, и обывателей принять в общее наше покровительство и учреждение; флаги поднять на крепости оба вместе, Российский и Турецкий, которые означают совершенную между нациями нашими дружбу. Надеюсь, что ваше превосходительство с таковыми благоприятными нашими расположениями также согласны. Военные наши действия и распоряжения производим мы по настоящим обстоятельствам политическими правилами сходно с обнародованными от Блистательной Порты Оттоманской извещениями; со всеми островскими и береговыми жителями обращаемся весьма дружелюбно, привлекая их ласковостию и добрыми нашими с ними поступками, покоряем даже сердце и чувствования их в нашу волю и распоряжение. Обсылками моими во все острова прежде бывшие Венецианские успел я дотоль приятной цели достигнуть, что и из Корфы неоднократно уже получаю уведомления, что жители оного острова нетерпеливо ожидают нашего прибытия и, с сердечным признанием своей покорности, с распростертыми руками нас примут и общими силами стараться будут с нами вместе истреблять французов. Город, крепость, и весь народ отдаются в наше покровительство и распоряжение на тех же правах, какие мы утверждаем.

При таковых благоприятных обстоятельствах надеюсь и Вашему превосходительству можем мы делать помоществование и всех береговых жителей, против которых войска Ваши находятся, покорить без кровопролития, об чем из многих уже мест ко мне писали и просят; [106] а особливо из Парги, чтобы мы приняли их в нашу волю и распоряжение, и что они ожидают только наших повелений и во всем покорны.

Я и Кадыр-бей дали им письма, и я в письме моем советовал им, чтобы они явились к Вашему превосходительству, объявили бы оное и на таковых условиях Вам отдались с покорностию. Чрез таковые благоприятные наши с ними поступки весь этот край даже сам себя защищать может против общих наших неприятелей, а жители островские и береговые будут нам вернейшие и искренние друзья и надежнейшие исполнители воли нашей во всех наших предприятиях. Вся важность будет состоять во взятии крепостей острова Корфы, но и тут я надеюсь, что таковыми поступками нашими и благоприятством к жителям можем мы взять крепости в непродолжительном времени.

Если благоугодно вашему превосходительству береговых жителей принять в таковое же покровительство ваше и оказать им ваше благоприятетво, то они будут ободрены и во всех случаях станут делать нам всякие вспоможения. В случае же надобности, в рассуждении острова Корфу, если востребуется ваше нам воспомоществование, буду писать и просить о Том ваше превосходительство и надеюсь, что вы к тому готовы». 20

Это письмо вполне ясно по основному мотиву. Ушаков вовсе не имел в виду отдавать под разбойничью власть Али-паши завоевываемые острова. Он решил оставить их в своем распоряжении. Поэтому он усвоил себе по отношению к Янинскому властителю особую тактику. Он все время притворялся, будто всерьез считает Али-пашу верноподданным и послушным чиновником турецкого султана, а поэтому, значит, может требовать с его стороны всяческой помощи в осуществлении предначертанной в Константинополе, цели. С другой стороны, Ушаков после первых же серьезных успехов и завоевания четырех островов дал понять Али-паше, что островов-то он ему не даст ни в коем случае и что острова будут «свободны», пока их участь не будет решена союзными правительствами. Но «береговые жители», против которых Али-паша воюет, не входят в сферу влияния Ушакова и с ними Али-паша может ведаться, конечно, не рассчитывая на русскую помощь. Это звучало тонкой насмешкой. Янинскому паше удалось, правда, взять Превезу, но город Парта отбил все атаки турецкого хищника и продолжал сопротивление.

9

Письмо Ушакова от 25 октября (5 ноября) 1798 г. было переслано Али-паше с тем же нарочным, который привез Ушакову письмо от Али-паши. Но не успел Ушаков отправить это послание, как он узнал о новом наглом насилии со стороны Али-паши, который схватил русского консула в Превезе Ламброса, заковал его в кандалы и отправил на галеру. Колебаться (не приходилось. Ушаков немедленно написал 29 октября (9 ноября) новое письмо янинскому деспоту, но уже совсем в ином тоне. Приводимый ниже текст этого письма мы находим в «Записках» Метаксы, которого Ушаков отправил к Али-паше.

«Жители города Парги прислали ко мне своих депутатов, прося от союзных эскадр (помощи и защиты противу покушений ваших их [107] поработить. Ваше превосходительство угрожает им теми же бедствиями, которые нанесли войска ваши несчастным жителям Превезы.

Я обязанным себя нахожу защищать их, потому что они, подняв на стенах своих флаги соединенных эскадр, объявили себя тем под защитою Союзных Империй. Я, с общего согласия турецкого адмирала Кадыр-бея, товарища моего, посылаю к ним отряд морских солдат с частью турецких (войск, несколько орудий и военное судно.

Узнал я также, к крайнему моему негодованию, что, при штурмовании войсками вашего превосходительства города Превезы, вы заполонили пребывавшего там российского консула майора Ламброеа, которого содержите на галере вашей скованного в железах. Я требую от вас настоятельно, чтобы вы чиновника сего освободили немедленно и передали его посылаемому от меня к вашему превосходительству лейтенанту Метаксе, в противном же случае, я отправлю нарочного курьера в Константинополь и извещу его (султанское величество о неприязненных. ваших поступках и доведу оные также до сведения его императорского величества всемилостивейшего моего государя». 21

Прибыв в Превезу, Метакса почти тотчас был принят Али-пашой. Идя на эту аудиенцию, русский офицер по дороге упал в обморок от нестерпимого смрада; по обе стороны большой лестницы резиденции Янинского паши «поставлены были пирамидально, наподобие ядер пред арсеналами, человеческие головы, служившие трофеями жестокому победителю злополучной Превезы». 22

Ознакомившись с письмом Ушакова, Али-паша заявил Метаксе:

«Адмирал ваш худо знает Али-пашу и вмешивается не в свои дела. Я имею фирман от Порты, коим предписывается мне завладеть Превезою, Партою, Воницою и Бутривтом. Земли сии составляют часть матерого берега, мне Подвластного. Он адмирал, и ему предоставлено завоевание одних островов... Какое ему дело до матерого берега? Я сам визирь султана Селима и владею несколькими его областями..., Я мог, да и хотел было, занять остров С. Мавру, отстоящий от меня на ружейный выстрел, но увидя приближение союзных флотов, я отступил, — а ваш адмирал не допускает меня овладеть Партою... Что он думает?» 23

Консула Ламброеа Али-паша, однако, в конце концов согласился освободить. От взятия Парги он, отказался, примирившись с пребыванием там посланного Ушаковым русского гарнизона.

10

Метакса вернулся благополучно, с полным, так сказать, «личным успехом». А ведь почти одновременно произошел случай, о котором сам Али-паша с восхищением вспоминал, как о ловкой военной хитрости. Притворившись другом и союзником французов, высадившихся на берег Эпира, Али-паша получил от Директории осыпанный драгоценными каменьями кинжал в знак нерушимого союза и дружбы Янинского паши с Францией. А сейчас же после этого, выторговав у султана кое-какие уступки, Али-паша заманил к себе под предлогом чествования своего нового друга и союзника французского генерала Роза, задержал его, заковал в кандалы и после страшных пыток отправил [108] в Константинополь, где султан Селим III заключил генерала в Семибашенный замок. Оттуда Роз уже никогда не вышел.

Метакса был спасен страхом Али-паши перед Ушаковым. Али-паша осведомился у Метаксы, не тот ли это Ушаков, который разбил «славного мореходца Саид-Али» (Саид-Али был разбит при Калиакрии в 1791 г.). Импонировала Янинскому варвару не только громкая на всем Леванте слава «Ушак-паши», но и его эскадра» и его успехи в борьбе против французов. Али-паша не посмел ни отказать Ушакову, ни задержать Метаксу.

Ушаков совсем не ждал столь полного успеха своей политики. Уже не только острова, но и западный берег Балканского полуострова («матерой берег») волновался и громко раздавались требования населения «остаться под Россией». Это ставило Ушакова в щекотливое положение: ведь тут уже затрагивались интересы не Али-паши а права и суверенная власть Оттоманской Порты. Вот что писал Ушаков вице-президенту адмиралтейств-коллегии графу Кушелеву 10.(21) ноября 1798 г.; еще до овладения о. Корфу:

«Благодарение всевышнему богу, мы с соединенными эскадрами, кроме Корфы, все прежде бывшие венецианские острова от рук зловредных французов освободили. Греческие жители островов и матерого берега, бывшего венецианского же владения, столь великую приверженность имеют к государю императору нашему, что никак не можно описать оную. Едва я только успокаиваю их; не хотят ничего общего иметь с турками: все вообще в присутствии, турок кричат, что никакого правления и правителей не хотят кроме русских, и беспрестанно восклицают: «Государь наш император Павел Петрович!» Политические обстоятельства понудили меня уговаривать их всячески, что государи наши императоры послали -нас единственно освободить их от зловредных французов и сделать вольными на прежних правах, до воспоследования высочайшей конфирмации. Сим успокаиваются они, только потому, что надеются на будущее время непременно остаться под Росеиею. Хотя я знаю, что политические обстоятельства сего не дозволят, но как эти бедные люди после останутся и на каких правах, неизвестно; мы узаконяем их теперь и доставляем спокойствие». 24

В «самом деле, с первого же момента появления своего у Ионических островов Ушаков, его моряки и солдаты вели «себя по отношению к местному (греческому, по преимуществу, а также славянскому) населению так благожелательно, с таким непритворным русским добродушием и до такой степени водворили атмосферу спокойствия и полной личной безопасности, что местные жители, привыкшие к совсем другому обхождению со стороны французских оккупантов, просто не могли в себя притти от удивления и восхищения. А тут еще был и близкий материал для сравнения. Али-паша именно в это время напал на торговый город Превезу. Взяв Превезу, он, как уже сказано, варварски перерезал значительную часть мужского населения, угнал женщин, захватил все имущество горожан. Немногие спасшиеся бежали на занятые Ушаковым острова, моля о защите.

Все это и произвело вполне естественный эффект. Можно смело сказать, что не было у России в 1798-1800 гг. более преданных друзей, [109] чем население. Ионических островов, которое трепетало от ужаса при одной мысли об уходе русской эскадры. Нельзя без чувства законной гордости за русского моряка читать сохранившуюся в нашем Военно-морском архиве рукопись донесения Ушакова Павлу, в котором дано простое, но тем более волнующее описание создавшейся после первых побед Ушакова обстановки. Читатель увидит, что Ушаков жалеет об отсутствии «историографа» при его эскадре. Но он сам оказался прекрасным историографом деяний своих воинов и в то же время — гнусных злодейств Али-паши. Донесение Ушакова помечено 10 (21) ноября 1798 г. В нем Ушаков как бы резюмирует свои достижения на Ионических островах.

«Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу: прежде бывшие венецианские острова большие и малые, все нашими соединенными. эскадрами от французов освобождены, кроме острова Корфу, который содержится эскадрами нашими в блокаде. Берега от полуострова Морей простирающиеся к венецианскому заливу, также от французов освобождены, обыватели всех оных мест столь привержены и преданы Вашему императорскому величеству, я не в состоянии описать той великой приверженности, какая действительно от душевного рвения их явственна, а особо когда пришли мы с эскадрами к острову Занте, встречены жителями оного острова так, как во всеподданнейшем рапорте моем от 26 минувшего октября (ст. ст. — Е. Т.) объяснено, редкое гребное судно и лодка показали, на которых не было бы российского белого флага с Андреевым крестом, когда по надобности сходил я на берег и был в монастырях и в церквах от стеснившегося народа по улицам и от устраняющегося на обе стороны нельзя было пройтись от чрезвычайного крику, беспрестанно возглашающего имя Вашего императорского величества «виват Павел Петрович, виват государь наш, Павел Петрович!». Генерально почти во всех домах и из окошек оных выставлены висящие флаги первого адмирала, несколько тысяч таковых было видно по всем улицам на белых платках и на холстине нарисованные Андреевым крестом, также из окошек развешено было множество одеял, Платков и разных бумажных и шелковых материев. Женщины из окошек, а особо старые, простирая руки, многие крестясь плачут, показывая видимость душевных действиев, какие в них от удовольствия происходят, малолетних детей выносят, заставляют целовать руки у офицеров, даже и у служителей наших, словом во всех островах замечено мною в рассуждении обывателей чрезвычайная приверженность к Вашему императорскому величеству, таковой вид наносит товарищам моим (туркам. — Е. Т.) неприятность, но я всеми способами — учтивостью и ласкою стараюсь их успокоить всех, знатных первейших жителей, приходящих ко мне, всегда посылаю к Кадыр-бею, командующему турецкою эскадрою, для оказания такового к ему почтения, и с просьбами, с какими ко мне приходят, к нему также посылаю, и все дела, касающиеся решаем вместе общим нашим согласием. Одно только сумнительство со мною встретилось, когда Али паша, командующий на берегу турецкими войсками, разбил в Превезе французов и покусившихся быть вместе с французами нескольких жителей, по побеждении то в Превезе, перерезаны все, кто только, не попали, в руки, старые и малые и многие женщины, а достальных, которые взяты женщины и ребята продаются торгом подобно скотине и отдаются в подарки, прочие же разбежались в разные острова и наполнили оные стоном и плачем, которые же после осмелились возвратиться [110] в Превезу и с теми подтуплено жестоко и многие лишились жизни, достальные не смеют возвратиться. По убедительным просьбам от таковых людей писали и я и Кадыр бей учтивые наши письма к Али паше и для успокоения жителей просили его всех оставшихся жителей города Превезы, равно и взятых пленными жителей же из разных островов великодушно простить и Освободить, но незаметно, подействуют ли наши просьбы.

Все прочих мест береговые жители прежде бывшие в венецианском владении, видя чрезвычайные жестокости, пришли в отчаянность и озлобление, а особо обыватели города Парга, хотя неоднократно пашою принуждаемы были не-сколькие люди подписать договоры, какие он им приказал сделать, но все общество не принимает их и слышать не хочет; в город и крепость его и войска от него посылаемые не впущают, подняли сами собою российский флаг на крепости и из рук его не выпускают неотступно просят от эскадр наших покровительства. Я писал об них Али паше и к ним писал, чтобы они явились к Али паше и просили бы его принять их в защиту и покровительство на тех же правилах, какие учреждаем мы на островах. Депутаты явились к нему с покорностью, но насильным жестоким образом принуждены написать от себя такие договоры, какие он желал и когда они возвратились с ними, то общество и слышать не хотело, к нашему флагу на крепости подняли еще турецкой флаг и явились ко мне обливаясь слезами, от ног моих не отходят, чтобы мы соединенными эскадрами приняли их в защиту, покровительство и распоряжение союзных держав сходно на тех же правилах как острова от нас учреждены. Я послал их, чтоб просили о том сотоварища моего Кадыр бея, он весьма довольно их со своей стороны уговаривал, чтобы отдались Али паше, но в отчаянности их напоследок лично Кадыр бею, командующему эскадрою при моем офицере и при драгомане от Порты ко мне определенным решительно отозвались, что буде мы не примем их в наше покровительство и защиту, которого они от нас просят в крайней своей отчаянности, последнее употребят средство — порежут всех своих жен и детей. Против Али паши и войск его, когда будут они их атаковать в городе их и крепости станут драться до того, пока умрут все до одного человека, российского и турецкого флагов, которые они имеют сами собою добровольно никак не оставят.

При таковых крайностях имели мы между собою в общем собрании в присутствии моем, Кадыр бея, присланного от Порты к нему министра Махмут Ефендрия, драгомана от Порты при мне находящегося и присланного секретаря от Али паши советовалися и полагали, чтобы Паргу оставить на время под нашим покровительством на основании островских жителей до высочайшей только конфирмации, как об ней повелено будет. Примет, ли Али паша сей наш совет или нет, остаюсь я теперь еще в безызвестности, но жители Парги не отходят и не освобождают меня никакими отговорами, неотступно настоят и просят слезно, чтобы непременно приняли мы их в наше покровительство и чтобы я дал им хотя одного офицера с тремя или четырьмя солдатами и позволили бы иметь флаг наш на крепости, инако они решаются лучше умереть, нежели отдаться Али паше.

Всемилостивейший государь, таковые чувствительные обстоятельства повергают меня в великое сумнение, я замечаю, Блистательная Порта, конечно старается и намерена весь тот берег удержать в своем подданстве, потому опасаюсь я, чтобы сей случай не нанес какого-либо [111] безвинного на меня подозрения и негодования, тем паче предосторожность в рассуждении моей опасности понуждает меня сумневатъся, что никакого предписания о установлении островов и всего прежде бывшего венецианского владения, как они должны остаться я не имею кроме того, что в конференции будучи полагалось со всеми обывателями сих мест поступать со всякой благосклонностью, приятством и дружеством, и по совету с нашим министром и по публикациям какие выданы от Порты манифестами от патриарха, сходно со оными поступаем мы и острова узаканиваем, на таковом точно основании, делая их вольными и на прежних правах до высочайшей конфирмации. Но Парту, на матером берегу состоящую, по означенным обстоятельствам не смеем мы сами собою с Кадыр беем приступить и узаконить и чтобы дать им от нас для охранения их офицеров и служителей и теперь в таком я еще состоянии, ежели Али-паша не последует нашему совету, дать ли нам от себя в Паргу сколько нибудь людей на том основании или оставить ее вольною Али паше. Жители оного места от меня не отходят и не решаются ни на что другое, кроме просимого ими удовлетворения. Откровенно осмеливаюсь всеподданейше донесть Вашему императорскому величеству генерально все жители здешнего края, прежде бывшие в венецианском владении, бесподобную приверженность имеют к России и к Вашему императорскому величеству сими только средствами мы малым числом десантных наших войск побеждаем и берем крепости, которых великими турецкими войсками и без наших по мнению моему никак бы взять было невозможно, ибо жители островские все бы противу их вооружились и были бы преданы французам и с ними вместе дрались бы до последней крайности, словом по сие время действия наши простираются по учтивым и благоприятным нашим обращениям с островскими жителями, которых стараюсь я привлечь и уговорить, с нами действовать обще против французов. Жестокие поступки Али паши на берегу поколебали было сумлением и всех островских жителей, но как беспрерывно стараюсь я их успокаивать, то они с великой доверенностью ко мне идут вооружаться и действуют со мной. Теперь прибыл я с эскадрою в Корфу и жители с восхищением и с распростертыми руками нас принимают. Всемилостивейший государь, если бы я имел с собою один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять, совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск кроме наших к тому не употреблять, жители будут служить нам по всей возможности и всеми силами, обстоятельства только мои не допускают увериться могу ли без десантных войск с людьми одними в эскадре нашей имеющимися ее взять, тем паче провиант на эскадре почти весь в расходе, остается на малое количество только дней, дров также почти нет, от Кадыр бея посланы суда в Морею за провиантом и за дровами, которой мы ожидаем, но таковое доставление провианта будет весьма медлительно и не может составить количества столько, чтобы путь наш был далеко, от Корфу. Министр Вашего императорского величества в Константинополе находящийся, писал ко мне и установил как-должно будет провиант заготовлять и доставлять ко мне, но это будет для будущего времени, за всем тем блокируя Корфу стараться буду надзирать, чтобы французы в здешнем крае нигде десант не высадили, действия наши буду располагать по известиям какие от стороны Анконы и из других мест получать буду. [112] Всеподданнейше осмеливаюсь просить Вашего императорского величества при столь важных и многотрудных делах какие случаются по всем сим обстоятельствам, не имею я хороших с достаточными сведениями письмоводцев, историографа, также нет живописца, которые могли бы всё то описывать и делать что по уставу Вашего императорского величества полагается, дела же многие какие случаются весьма нужно бы вести исторически подробнее, нежели я, будучи занят множеством разных дел, то исправлять могу и необходимо надобны к сему отлично способные люди, о которых всеподданнейше прошу, есть-ли возможно, откудова надлежит всемилостивейше повелеть ко мне доставить. Потому можно бы иметь лучших переводчиков иностранных языков, при мне хотя и есть офицеры, знающие иностранные языки, но в письме и в переводе недостаточны, сколько бы желалось — и надобно. В острове Корфу, по осведомлениям моим состоят в крепостях и на острове Видо французского гарнизона с присовокуплением к ним разных людей до 3-х тысяч человек, на кораблях под крепостью находящихся, на французском корабле 84-х пушечном при весьма отличной сильной своей артиллерии экипажу людей считая до осьми сот человек, на взятом от англичан в плен 60 пушечном считают не полной комплект, на одном фрегате, на двух бомбардирских и) на нескольких еще судах сказывают людей недостаточно, а сколько числом еще неизвестно. Я сего числа с эскадрою подхожу в близость к крепости к острову Видо, намерен его атаковать и стараться десантом соединенных эскадр овладеть, а после действовать по обстоятельствам, что как способнее окажется». 25


Комментарии

1. Д. Бантыш-Каменский, Словарь достопамятных людей русской земли, часть пятая. Москва, 1836, стр. 197-198.

2. Д. Бантыш-Каменский, Цит. соч., стр. 198-199. Эти строки взяты Бантыш-Каменским из неподписанного документа, имеющегося в делах Центрального государственного архива Военно-Морского флота (ЦГАВМФ).

3. ЦГАВМФ, ф. Сборный, д. № 7, л. 87, копия. См. также Материалы для истории русского флота, часть XVI. СПБ, 1902, стр. 231-232.

4. ЦГАВМФ, ф. Сборный, д. № 7, лл. 88-89, копия. См. также: Материалы для истории русского флота, часть XVI. СПБ, 1902, стр. 239.

5. Материалы для истории русского флота, часть XVI, СПБ, 1902, стр. 250,

6. Сборник Русского исторического общества, т, XXIX. СПБ, 1881, стр. 406.

7. Записки флота капитан-лейтенанта Егора Метаксы, Петроград, 1915, стр. 16.

8. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 37.

9. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 50--51.

10.Там же, стр. 51.

11. Там же.

12. Цит. соч. Е. Метаксы, (стр. 51-52)

13. Там же, стр. 70-71.

14. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 73-74.

15. Ее наличие констатируют наши источник,

16. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 76.

17. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 115.

18. Там же.

19. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 129-130.

20. ЦГАВМФ, ф. Сборный, дело № 97, лл. 13-15. См. также: Р. Скаловский. Жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова, СПБ. 1856, стр. 373-376.

21. Цит. соч. Е. Метаксы, стр. 131-132.

22. Там же, стр. 134.

23.Там же, стр. 140-141,

24. ЦГАВМФ, ф. Сборный, д. № 97, л. 18, копия. См. также: Р. Скаловский, цит. соч. стр. 379-380.

25. ЦГАВМФ, ф. Канцелярия адмирала Ушакова, дело N° б, лд. 72-76, протокольная запись.

Текст воспроизведен по изданию: Адмирал Ф. Ф. Ушаков на Средиземном море в 1798-1800 гг. // Морской сборник, № 11-12. 1945

© текст - Тарле Е. В. 1945
© сетевая версия -Тhietmar. 2019
© OCR - Николаева Е. В. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1945