-

Взгляд на поступки турков с подвластными им греками.

(Из путешествия в Грецию Димитрия и Николая Стефанополи.)

В числе изысканий, составлявших предмет отправления Гг. Стефанополи в страны древней Греции, поручено было им от бывшего Французского Правительства, собрать сведения о Турецком Правительстве и о политическом духе Греков, подвластных Оттоманской Порте. При разговоре их о сем, в бытность в Морее, с Майнотами, потомками древних Лакедемонян, один старый Майнот, который в течение всей жизни занимался наблюдением и того и другого, сказал им следующее: [57]

«Никто не может лучше нас доставить вам нужные о том сведения. Ежедневно даем мы пристанище семействам, которые в отчаянии, оставляя родину, ищут убежища в Майне. Вы сами были свидетелями, в каком виде явился вчера Священник с женою и детьми. От сих-то невольных изгнанников мы узнаем все, что Турецкое Правительство хотело бы сохранить в вечном молчании».

«Султан, вам известно, не знает другого закона, кроме своей воли. Всегда движимый честолюбием, жестокостию и фанатизмом, он мечтает о завоевании всей Европы, чтобы народы оной, которых почитает неверными, обратить к Исламизму. В сем намерении несколько раз покушался он овладеть Мальтою и Корфу, сими двумя оплотами, преграждающими ему путь в Италию. Властвуя над честию, собственностию и жизнию своих подданных, он располагает ими, как пастух стадом. Горе Мусульманину, коего богатство поселит в нем зависть. Стремясь отнять его имущество, он посылает сперва отнять у него голову, и, что вам покажется всего удивительнее, сами Турки, или по [58] закоренелой своей глупости, или по свойственному им суеверию, погибая под ударами деспота, не смеют почитать его правление тиранским».

«Но неограниченная власть Султана не есть еще единственная причина всех бедствий: он ищет только самых высоких голов Государства. Притом он столько занят удовольствиями сераля, что не имеешь времени осведомляться о происходящем в провинциях. Из них бывают однако ж Султаны, искренно желающие народного блага; но по той же причине, по которой могут производить зло, лишены они удобности делать добро. Султан полагается на первого Визиря, облеченного им полною во всем властию; Визирь полагается на Пашей, Аг, Мусселимов, Кадиев и Спагов, размещенных по всем частям Государства, с предоставленною им неограниченною властию. Все должности — продажны, смотря потому, кто больше даст, и цены определенной нет. Паша, Ага или другой чиновник, получив место, отправляется с таким числом приближенных своих, какое ему угодно. Все города, местечки, находящиеся на [59] пути, должны доставлять безденежно съестные припасы и все, что ему нужно».

«Вступив в должность, первое действие власти употребляет он на то, чтобы возвратить с несчастных, вверенных его управлению: 1-e чего стоила ему должность; 2-е чем он подарил своих покровителей; 3-е сколько обязался ежегодно посылать тем, которые взялись отвращать народные жалобы, могущие в последствии дойти до Визиря; 4-е сколько ему нужно на содержание и жалованье своего войска; наконец 5-е, сколько честолюбие или осторожность велят ему запасать благовременно для наполнения своих сундуков, чтоб быть в состоянии воевать с соседними Пашами или блистать в Константинополе, когда будет вызван. Но все сии суммы суть только дополнение к обыкновенным податям, платимым Султану; а сверх сих произвольных налогов, Паша, под предлогами самыми ничтожными, самыми несправедливыми, заключает всякого в тюрьму, отвращает слух от доказательств невинности, и возвращает свободу не иначе, как за денежный выкуп».

«Народ, свыше меры изнуряемый, обращается иногда с жалобами к Визирю. [60] Если они доходят, что редко случается, то Визир справляется, с которого времени Паша состоит в должности; ежели с недавнего, то сундуки его еще пусты, и следственно бесполезно посылать за его головою; но ежели соскучит беспрестанными на него жалобами, то сменяет его, и повелевает удавить, а на его место делает преемником другого Пашу, которого жестокости и вынуждения производят вскоре такие же жалобы».

«Однако ж Визирю не всегда удается делать то, что он хочет. Паши, вместо того, чтобы безмолвно позволить себя удавить, или подставить голову под меч Капиджи Баши, силе противопоставляют силу, и Визирь принужден бывает прибегнуть к хитрости или измене, подкупая одного из их приближенных, и достает голову ценою обещаний, которые редко исполняет. Паши всего более заботятся о накоплении сокровищ, чтобы посредством оных умножить войска свои, и сделаться страшными другим соседним Пашам, которые, будучи подкуплены Визирем, могли бы напасть на них. Таким образом, между сими наместниками редко обходится без войн, [61] которых жертвою всегда бывает народ. От произвола их зависят все поборы и налоги, коих бремя несут обыкновенно Греки, рассеянные по Европейской Турции. Счастливы, если удается им ценою золота покупать свое спокойствие! но это случается редко. Они осуждены сносить самые тяжкие оскорбления, не только от Пашей и чиновников их, но и от последнего из Турок. Всякий Турок есть тиран в глазах Грека».

«Обыкновенный налог, платимый Греками, именуется харатси. Это есть род поголовной подати, которой Турки не подлежат, а Греки платят за себя и детей, исключая детей женского пола, вступивших в семилетний возраст. Следовательно, чем семейство многочисленнее, тем более отец обременен податью. Кроме того Греки обложены десятиною со всех своих произведений. О если бы они могли ценою сего избавиться корыстолюбия Пашей! Но сии кровопийцы, алкая беспрестанно сокровищ, обременяют их поборами по своему произволу. Зрелище народных бедствий есть, кажется, торжество для них». [62]

«Нигде конечно, не видано таких притеснений, какие Греки претерпевают от Турок. Если иностранцы посещают наши области, то Турки, не оставляя их без себя, угощают их, стараясь скрыть от них, или показать в другом виде внутреннее состояние земли. Путешественник является в древних Афинах, знает, что он в отечестве Платона и Аристида; но знает ли, что все развалины и обломки, наполняющие сие место, суть не менее того памятниками любостяжания и варварства Аг и Пашей, виновников таковых опустошении? Грек, хищностию Наместника доведенный до крайней нищеты, оставляет свое пепелище, и со всем семейством переселяется в область другого Паши. Прием пришельцу делается ласковый, потому что каждый Паша ничего столько не желает, как умножения подвластного ему народа. Единственная выгода Грека и есть сия возможность, переходить с места на место и скитаться по всему Государству без вида, не опасаясь ответственности, лишь бы имел свидетельство за взнос подати. Паша подает помощь переселяющемуся, доставляет ему средства работать, но только в той надежде, [63] чтоб извлечь себе пользу из его трудов. Не успеет бедный выйти из нищеты, как вынуждениями Паши вновь обращается в то же состояние, и вновь видит себя принужденным искать другого убежища».

«Всякий Магометанин, по правилам веры, мыслит, что имеет право презирать все народы, и в особенности тиранствовать над Греками. Те из Греков, которые обитают в деревнях, расположенных по горам, со времени войны с Россиею, не страшатся уже Турок, и отражают их силою, избегая открытой воины. Но чего не терпят от сих извергов живущие по городам и в окрестностях оных? Ударит ли Янычар Грека, обидит ли его? Грек должен снесть, не говоря ни слова. Он мог бы тем же отплатить Турку и скрыться в горах; но какие бы следствия произошли для его семейства и родных? От самого младшего до старейшего в роде, все было бы истреблено без пощады».

«Сколько бы ни старался Грек вести жизнь беспорочную и не иметь дела с судьями, но если Турок захочет к нему привязаться, то имеет верное [64] к тому средство. Подговорив из своих собратий двух лжесвидетелей, в том, будто бы Грек в их присутствии изъявил желание принять закон Магометов и в последствии от того отступился, Турок с доносом смело является к Судье, представляя обвиненного и свидетелей. По сему доносу, убежденный таковыми свидетелями, Судья предлагает несчастному Исламизм или смерть. Выбор его должен быть немедленный, и Грек без всякой вины осуждается на то или другое. На острове Кандии, жестокость простирается еще далее. Лишь только примет Грек закон Магометанский, по совершении обряда немедленно отсекают ему голову, из опасения, чтобы он не учинил отречения. Жестокая мера сия там в употреблении с тех пор, как один Консул Французский, для пользы своей приняв веру Магомета, отверг ее тотчас по возвращении во Францию».

«Корыстолюбие и учение их веры суть главные причины неистовств со стороны Турок. Ослепленные фанатизмом и жестокие по принятым правилам, они взирают вообще на Христиан с таким презрением, что и зовут их [65] не иным именем, как гьяур, собака. Нет в Европе Турка, который бы не считал себя в право бить Христианина, какого бы сана ни был сей последний. Доказательством тому есть Французский Посланник Верженн, который, неизвестно за что, в Константинополе посреди улицы получил пощечину от Турка.

В Турции более, нежели где либо, система управления основана на ужасе, владычествующем от трона до хижины последнего Мусульманина. Капитан-Паша Гассан простер сумасбродство свое до того, что являлся в народ по одну сторону с тигром, а по другую со львом, которых приучил к себе. Правду сказать, служба тигра чуть было ему самому не стоила весьма дорого. Обнявшись неожиданно с господином, он приблизил уже смертоносные зубы свои к щекам Гассана, но к счастию, успели остановить его ласки и зверство. Человек из черни, самый даже невольник, не успев получить хотя малозначительное место, приобретенное им чрез происки и низость, начинает уже грозить палками, цепями, смертию. Пашам и прочим должностным людям недоставало только к варварству присоединить [66] пустосвятство. Но и сие произведено некоторыми, которые от приходящих к ним скрываясь за занавесью, отвечали только краткими и двусмысленными словами, как древние оракулы, которых они, как видно, брали себе в пример.

У Турок нет других наставлений, кроме содержащихся в Алкоране; фанатизм их не терпит другого учения, и вот на чем утверждено их Государство. Открывается ли у них война с какою-либо Европейскою Державою? они почитают ее делом религии восстают толпами и идут на смерть, чтоб заслужить небо. Но сия набожность ни сколько не делает их милосердее; везде, где они проходят, отправляясь на войну или возвращаясь с оной, все, даже в собственной их земле и принимает вид опустошения. И чего Янычар не позволяет себе? Проходя деревнею, нужно ли ему закурить трубку: он входит в дом, и если войдет ему в голову показать себя храбрецом, то зажигает строение, и с тем уходит. Фракия, со времени воины Порты с Россиею, еще наполнена развалинами сел, свидетельствующих о таковых подвигах храбрости. Судите же, сколько должны терпеть [67] во время войны Греки, почитаемые от Турков врагами? Какого порядка, какого послушания ожидать можно от таких войск? Неповиновение, правда, не всегда остается у них без наказания. По жалобе одного из начальников на беспорядок, существующий в его лагере, Визирь, вместо ответа, прислал Капиджи Башу для отсечения 30,000 голов. Сколько раз сами Турки исправляли ужасную должность Капиджи Башей? Кто перечтет всех Греков и Христиан, умерщвленных Турками в Смирне, по сожжении Турецкого флота при Чесме?

В сем правительстве, осужденные не имеют времени томиться в темницах; лишь только приговорен преступник к наказанию палками, или к смерит, как уже приговор исполняется. В просвещенной Европе существует правило: лучше простить сто виновных, нежели погубить одного невинного; в Турции же напротив считают, лучше погубить сто невинных, нежели освободить одного виновного. Но вопреки сей строгости, за золото можно спасти величайшего преступника. Металл сей у Турок, как и у всех развращенных народов, есть мера, по которой присуждается [68] прощение или наказание. Прежде, нежели Турок предстанет на суд Паши, должен он предварить приход сей подарком, коего цена более или менее обещает ему благоприятность оракула. Упущение сей формы производит часто самые гибельные последствия. Нет тому еще полгода, как один знатный Турок, приехав по делу к Визирю, был им принят весьма ласково. Он выходит, садится на лошадь, и тогда, как благосклонность Визиря приводила его в восхищение, толпа Янычар выбегает, бросается на него и рубит ему голову. Богатство было его преступление. Имущество его взяли, по обыкновению, в казну, и оно перешло в руки к Султану.

Но не одни недвижимые имения возбуждают зависть должностных людей: приметят ли на Греке богатую одежду— последний Турок вынув нож, разрезывает платье его с верху до низу. Однако же в Константинополе сделать сего не отважатся.

Не думайте, чтобы все Турки походили друг на друга; вообще не должно смешивать народ и правительство. Турок, живущий в Малой Азии, добр, прост, человеколюбив, гостеприимен; но Аги, [69] управляющие сим народом, стараются содержать его в бедности, дабы удобнее содержать в рабстве. Всякое новолуние сии правители облагают его податью, из коей одна часть идет Султану, а прочие в собственную их кладовую. За сию подать, как единоверцы и преданные учению Магомета до исступления, Турки избавлены прочих притеснений, претерпеваемых Греками в Европе; сии несчастные суть рабы рабов.

Родится ли у Грека в Ромелии, младенец мужеского пола? первый, узнавший о сем Турок, посылает отцу платок. Сие значит, что с того времени мальчик должен быть рабом его, а отец признавать над ним власть Турка. Если же отец не примет плашка, то Турок не замедлит найти случай погубить как того, так и другого.

Кто перечтет все произвольные и тиранские поступки Турок пропиву Греков? Они как властители повелевают ими, и за малейшее непослушание убивают. Один Грек островитянин, продавал в розницу хлеб с лодки в Салоникском порте: когда он досыпал уже мешок мукою, в то время Турок с гавани приказал ему сходить за огнем, [70] чтобы раскурить трубку. Грек поспешал окончить свою работу, но вдруг получает удар из пистолета и падает мертв. «Вот тебе полный мешок!» сказал Турок с злобною усмешкою. И так сии самые люди, которые ставят за грех убить собаку, кошку, считают за ничто убить Христианина. Кто же приучил Мусульман быть равнодушными к убийствам? Самые их властители. Один из последних Султанов издал закон, чтобы никто из Христиан его подданных, не имел красного цвета в своей одежде. Намерен будучи привесть сие к скорейшему исполнению, вздумал он обойти улицы Константинополя, переодевшись, чтобы не быть узнанным, и приказал позади себя в некотором расстоянии следовать четырем из своих приближенных. Лишь только примечал он в числе одежды хотя несколько красного, то давал знак одному из четырех исполнителей воли своей, отсечь несчастному голову. Мальчик, работавший у сапожника, забыл снять красную шапочку, которую носил обыкновенно; он пел сидя за работою у дверей лавки; Султан проходит, [71] видит его, дает знак: и шапочка упадает вместе с головою.

Добродетель, невинность, уединение не служат защитою от гонении и убийств, определяемых силою власти. В Морее случилось то же, что часто происходит в Турции. Али-Бей, начальствующий на сем полуострове, был как-то обижен Арнаутом Оглу, Агою города Триполицы. Не в силах будучи отмстить Аге, он приказал схватить одиннадцать Греков, работавших на земле округа того города, велел их посадить на кол, чтобы страданиями сих несчастных отплатить своему врагу.

В Константинополе загорелось судно в гавани, в части города, называемой Стени. Сбежавшиеся во множестве матросы потушили пламя и спасли судно. Нужна была жертва для примера, но где ее найти? Виновный открыт не был. Препятствие сие не остановило Визиря. Драко сын был схвачен и повешен перед дверями своего дома, как зажигатель, по той причине, что дом его всех ближе стоял к гавани. Но истинная причина его погибели та, что он был миллионщик. Быть миллионщиком есть величайшее преступление в глазах [72] Турецкого Правительства, если можно так назвать чудовищное собрание тиранов всякого рода, одинаково подлых. Ставраччи, Грек родом, приобрел великие богатства в должности Спафария в Валахии и Трансилвании. Видя себя предметом беспрестанных гонении, он имел смелость предстать самому Султану. «Государь! сказал он: у меня более 12-ти миллионов пиастров; детей не имею, будь моим наследником; но позволь мне спокойно провести жизнь, пользуясь моим имуществом». Откровенность сия понравилась Султану, и он положив ему на плечо руку сказал: «поди, пользуйся твоею собственностию и ничего не опасайся». Ставраччи подлинно жил несколько лет спокойно, но потом жизнь его не замедлила показаться слишком долгою. Чтоб ускорить конец ее, сказали, что он имеет намерение бежать в Россию со всеми своими деньгами. Доносят на него Султану; немедленно получается смертный приговор; несчастного берут и вешают. Говорят однако же, что ему оставляли жизнь, с условием принять Магометанскую веру. «Лучше умереть, отвечал он с гордостию: нежели принадлежать вашей проклятой секте». [73]

Что делают господа, то рабы перенимают. Иногда даже превосходят их в жестокости. Ничего нет ужаснее поступков Янычар, особливо в Салонике. Орда сих кровожадных людей является к продавцу съестных припасов, приказывают ему приготовить хороший обед; не только ничего ему не платят, но если недовольны, убивают хозяина, наносят поругание жене и дочерям и выходят, ограбивши весь дом. Горе тому, кто смеет на них жаловаться!

Кто поверит, что в Наполи ди Романии допущены силою закона гонения, производимые там Грекам? Если бы кто, видя оскорбляемого, терзаемого и убиваемого Грека, осмелился подать ему помощь, тот бы недостоин был имени Мусульманина и проклят Пророком. Нет закона, который бы строже был исполняем. Таким образом, когда жертва окровавленная и пораженная, падает и умирает, вместо помощи и жалости, раздаются одни крики одобрения. В крепостях и везде, где властвует Турецкая сила, обыкновенно происходят подобные ужасы. Греки, обитающие в горах, не дают себя в обиду без наказания. Напротив [74] того, их деревни служат убежищем тем из их племен, которые ищут укрыться от насилия Турок, особливо юности, спасающей свою невинность от гнусных желаний чад Магомета.

Янычары, сии полчища, коих имя напоминает все неистовства, не знают никакого предела. На острове Кандии один из них убил Турка, друга Паши, и бросился в лодку, в намерении уйти. Еще не далеко он отплыл от берега, как донесли Паше о семь убийстве. Немедленно Паша отправляет за ним в погоню 18 Греков и человек 12 своих людей, с повелением поймать виновного, под смертною казнию. Виновный вскоре достигнут и схвачен. Но в то время, как они приставали с ним к берегу, орда Янычар бросается в судно, убивает всех Греков и освобождает убийцу.

Дабы окончить картину толиких ужасов, довольно будет прибавить, что бывают такие времена, когда жители Константинополя удерживаются от употребления рыбы, в тех мыслях, что она питается человеческим мясом, видя все берега морские от столицы до Дарданелл покрытые телами, бросаемыми в море». [75]

Сие повествование ужаснуло все собрание. — «Чем более жестокости в поступках Турецкого Правительства», сказал Стефанополи: «тем ближе оно к своему падению. Первым знаком его разрушения будет освобождение Греции!»

С французского.

Текст воспроизведен по изданию: Взгляд на поступки турков с подвластными им греками. (Из путешествия в Грецию Димитрия и Николая Стефанополи) // Северный архив, Часть 26, № 5. 1827