Наше сооружение на раскопках поднимает уже шум в городе. С тех пор как я знаком с Решад-Пашой, он, касаясь в разговоре сооружения на раскопках, иначе не называл его как «Ваша новая церковь». Из этого следует, что турецкие власти давно уже знали, что мы строим там церковь и до сих пор относились к этому совершенно покойно. Но вот 10-го октября я получил от Максимова прилагаемое при сем официальное письмо, в котором говорится, что по городу пошел слух, что мы ставим образа в церкви, и просит [566] меня прислать кого-нибудь, чтобы лично осмотреть это здание, так как без моего разрешения туда никого не впускали. Образа тогда действительно были уже повешены, но иконостаса и престола еще не было. Утром 11 октября я пошел сам к Максимову и предложил ему идти со мною на раскопки, говоря при этом, что хотя у нас и есть там одна комната, в которой повешены давно уже пожертвованные нам иконы, но что из этого еще не следует, что мы выстроили уже церковь. Тогда Максимов отказался идти на раскопки, говоря, что после моего объяснения он находит бесполезным для себя идти туда и в случае получит какую-нибудь официальную бумагу от местных властей, то будет отвечать на нее согласно моему заявлению. Между прочим, консул заметил мне, что если бы действительно наше здание оказалось церковью, выстроенной без фирмана, то, на основании какого-то договора с турками, меня будут судить турецким судом, а он, консул, не будет иметь права вступиться за меня. Я успокоил Максимова, говоря, что надеюсь, что до суда дело не дойдет, и при этом заметил, что церковью называется здание тогда, когда в нем не только поставлены образа, иконостас и престол, но когда оно освящено и в нем совершается богослужение. На этом наш разговор прекратился и мы расстались.

АВП РИ, ф. РИППО, оп. 873/1, д. 496, л. 28-29.