Милостивый Государь, глубокоуважаемый Михаил Петрович!

Василий Николаевич все еще в Назарете, откуда возвратится лишь 23 сего месяца, а в его отсутствие совершились здесь два важных события, о которых и считаю необходимым Вам сообщить.

Накануне отъезда в Назарет Василий Николаевич сообщил Бухарову, что Великий Князь не пожелал его видеть в Иерусалиме во время Их пребывания в нем, и что если он сам не устранится, по крайней мере, на это время, то будет вызван из Иерусалима Министерством. На другой день после этого Бухаров говорил Франгиа: «Хорошо, что Хитрово высказался, теперь я знаю, что делать», и действительно сочинил такое дело, что если Министерство убедится в действительности факта, то, полагаю, даже и ему будет стыдно за Бухарова. Прошу Вас иметь в виду, что я, в качестве русского, особенно заинтересовался этим делом и не упустил ни одного источника, из которого можно было почерпнуть не подлежащие сомнению сведения. Nomina sunt odiosa, и потому в письме не упоминаю источников, но Василий Николаевич будет их знать и Вам сообщит лично. Оказалось следующее: Бухаров подослал доверенного человека к францисканскому кустоду сообщить, что В. Н. приехал с тем, чтобы помочь архимандриту захватить в ограду Гефсиманской церкви, без сомнения, известный Вам камень, как раз лежащий на месте церковного (неразб.), и с которым связано какое-то латинское предание, которого католики крепко держатся. Кустод, разумеется, бросился к французскому консулу, консул к паше, паша известил Бухарова, который сам явился в городской меджлис, где состоялось постановление (масбата), дабы, в предупреждение захвата паше поставить во дворе церкви турецкую полицию; Бухаров изложил на это полное согласие, которое и удостоверил собственноручно подписью на постановлении меджлиса, а в подкрепление турецкой полиции послал в Гефсиманскую церковь еще и от себя трех эфиопов. И полиция, и эфиопы и по сие время сторожат, к общему соблазну, традиционный камень от посягательства на него, должно быть, Русской Августейшей Фамилии. Весь город знает положение дела в истинном свете, — кто смеется над нами, русскими, кто разводит руками и не может понять, как это русский консул является предателем русских, да еще по отношению к Царской собственности? В городе только и толков, что об этом деле, и иностранцы, не стесняясь, говорят о нем с русскими, будто убеждены и не скрывают этого, что в действительности никакого посягательства со стороны [445] русских на легендарный камень не было. К приезду В.Н-ча все подробности дела будут выяснены настолько, что ему останется только проверить сведения по тем же источникам, из которых они почерпнуты. Думаю, что ему необходимо будет для вящего утверждения переговорить и с французским консулом, и с нашим по этому делу.

Василий Николаевич уехал из Иерусалима в Назарет 4 с. м., и тотчас же после его отъезда явилась русская и турецкая стража на Гефсиманском месте. Устроив это дело, Бухаров на следующий день уехал в Яффу и пробыл там до 12 числа; тотчас же по приезде туда, в гостинице Говарда, с ним сделался ужасный припадок, так что все доктора Яффские были призваны к нему на помощь; припадок повторился в Яффе три раза, а в промежутке он до того кутил, как рассказывают Яффские жители с омерзением, что не осталось ни одного самого грязного притона, которого бы он не посетил. 11 с. м., в прошедшую субботу, чиновник Палестинской Комиссии Клементьев, остававшийся один в Иерусалиме, получил шифрованную телеграмму, вскрыл ее и, встревоженный содержанием, тотчас же поскакал с ней в Яффу, откуда немедленно возвратился с Бухаровым, а с последним, тотчас по возвращении в Иерусалим, опять сделался сильнейший припадок, продолжавшийся целые сутки. Между тем, распространился слух, что помянутая телеграмма заключала в себе отозвание Бухарова из Иерусалима. Насколько слух верен, — не знаю, но Д. Н. совсем лишился рассудка и, как бешеный, кидается на всех. Больше всех достается Антонину и доктору Решетилло. Первому он устроил какую-то пакость в Горнем, куда и уехал Антонин, а последний вынужден был послать Зиновьеву докладную записку о деяниях Бухарова.

Нелишним считаю также сообщить, что германский консул получил непосредственно от Бисмарка три вопроса:

1. В каких отношениях французский консул с русским?

2. Правда ли, что французский консул делает всякие уступки русским в ущерб католикам?

3. Справедливо ли жалуются (кому ?) греки, что русские ничего не хотят для них делать?

Соколов связался здесь с Бухаровым и, подстрекаемый им, непозволительно дерзко обращался с людьми, неприятными Д.Н-чу. Он, по всей вероятности, наскажет Вам целый короб лжи всякого рода, и поэтому, прежде чем дать ему веру, Вы, конечно, сожжете письма Василия Николаевича.

Другой приятель Бухарова, Свечин, три дня кряду что-то писал в кабинете консула. По всей вероятности, пространный донос на Палестинское Общество, или клеветническую корреспонденцию в газету «Гражданин».

Вам известно, конечно, письмо ко мне Патриарха, которым тот просил моего посредничества для займа на уплату долгов. В.Н-ч, по [446] приезде сюда, поручил мне вести с Его Блаженством переговоры по этому делу от имени Общества, и после отъезда В.Н-ча в Назарет, я имел дважды по этому предмету беседу с Патриархом, и в последнее свидание поставил ему условие, чтобы он дал благословение на устройство церкви на месте раскопок и убедил его дать таковое, пока, разумеется, на словах, а когда дело будет близиться к окончательному решению, тогда можно будет испросить у него и письменное благословение. Долгов у него всех оказывается, по его списку, 77,000 наполеонов, кроме монастырских, которые никогда не будут уплачены, и на них должен он будет уплачивать проценты по смете кредиторов.

Постройка жилья быстро подвигается и в городе, и на купленном месте. Надеюсь 1 июля снять фотографию с оконченного второго этажа восточного корпуса.

С глубочайшим уважением и преданностью имею честь быть и проч.

АВП РИ, ф. РИППО, оп. 873/1, д. 22, л. 93-95 об.