ПОХОД БОНАПАРТЕ В СИРИЮ

(Продолжение.)

В предшествовавшем нумере оставили мы осаждающих при неудавшемся предприятии вторично штурмовать Сен-Жан-д’Акр, вследствие коего назначено было обратиться к истреблению большой башни, составляющей ключ крепости.

Ради сего, положено было взорвать ее посредством мин сильнее прежних.

Башня сия состояла из строения в три этажа со сводами, из коих один во рву, а два выше оного. Расположение сие доставляло четыре ряда оборонительных выстрелов, со включением и производимых с верхней площадки. Она была в 40 футов вышиною от дна рва, стены ее толщиною около 12 футов, внутреннее пространство в 21 фут в ширину и в 24 в глубину; из одного этажа в [2] другой вела каменная лестница, а командование над гласисом было в 21 фута.

Первые минные работы заложены были 3-го Апреля.

Сколь ни было велико нетерпение Бонапарте, однакож он понял, что не должно истощать храбрость воинов тщетными неудачными покушениями. Управление артиллериею в крепости Европейскими артиллеристами, правильные укрепления ими в оной возведенные, — не позволяли ему считать за безделицу предпринятое им дело. Он решился дать отдых Джезару, доколе прибудут в лагерь осадные орудия, отправленные к нему на Флотилии Контр-Адмирала Перре. В недостаточности орудий для осады употребленных он уже удостоверился, а притом стал ощутителен и недостаток в снарядах. Дошло даже до того, что отдан был приказ, что будут платить за каждое неприятельское ядро, которое солдаты принесут. Цена была назначена: за 36-ти и 33-х-фунтовое по рублю, за 12-ти-фунтовое 75 копеек, за 8-ми-фунтовое 50 коп. Можно себе представить, с каким рвением пустились они ловить сии ядра. Праздник был для них, когда Англичане с Тигра и Тезея осыпали берег [3] выстрелами. Они собирались нарочно в кучи и когда наманили на себя залп с кораблей сих, то забавно было видеть, как они бросались догонять и ловить ядра на излете их. В дни горячей канонады приносили они в лагерь до тысячи ядер. Один солдат 13-й полубригады принес раз ядер на 80 рублей; однакож, хотев схватить одно докатывающееся уже ядро, как оно оторвало ему руку. «Чорт его побери!» вскрикнул он, «это ядро мне дорого стоит».

Для сделания ловли ядер обильнее, Генерал Домартен иногда нарочно будто-бы приступал к строению батареи на берегу, либо к вооружению лодки. Английский Командор, уже непременно каждый раз грянет залпом с судов своих. Он часто с чванством похвалялся, что он один командует берегом, под выстрелами его находящимся. Безрассудность его в сем случае простиралась до того, что по каждому предмету, какой бы ни показался на берегу: человек ли, лошадь ли, повозка ли, верблюд ли, — тотчас наводил на него орудия с кораблей. Миот, в описании похода в Египет, рассказывает, что когда он с главным Коммисаром Дором и [4] Контр-Адмиралом Гантомом отправился в Гэпфу, Англичане, увидя их шляпы с галуном, тотчас открыли с судов своих огонь по сему малому каравану, из пяти особ состоявшему. Чтобы не остаться в долгу, путешественники сии, на смех, на пушечные выстрелы их отвечали пистолетными; и перестрелка сия, смешная с одной стороны и кстати насмешливая с другой, производилась во все время продолжения перехода их.

Высылка небольшого отряда в Гаифу, когда случилось странное приключение сие, последовало по обстоятельству не менее сего страшному. Одно Турецкое небольшое судно, обманутое сигналами, стало на якорь у горы Кармель. Капитан, полагая что пристал к берегу Турецкому, высадил 16 человек с Офицером. Эскадронный Командир, Ламбер, стоявший в Гаифе, дал им выдти на молу: по лишь только они отошли некоторое пространство по берегу, выскочил он, окружил их и захватил весь отряд сей. Ободренный успехом сим, Ламбер замыслил овладеть абордажем и судном и исполнил бы сие, ежели бы ветер и взволновавшееся море ему не воспрепятствовали. [5]

После штурмования, предпринятого Апреля 1-го, осаждающие лишь медленно производили выстрелы по крепости; и сие вынужденное бездействие возвысило дерзость Джезара и помощников его. Узнав о подступавши войска Дамасского, положением Бонапарте к нападению на него побужденного, Джезар предпринял произвесть решительную вылазку в одно время с нападением на осаждающих внешних союзников своих. Сидней Смит вызвался управлять предприятием сим. Он страшился последствий действия мины, за ходом работ коей он сам наблюдал с большою заботливостию, и главное намерение его было испровергнуть оные не дав привести их к окончанию.

Вылазка назначена была на 7-е Апреля. В сей день осажденные наступили тремя колоннами против Французских окопов. Правая и левая состояли из мусульманов; но в средней, направленной против производивших минные работы, находился отряд Англичан, высаженных с кораблей. Колонны сии, под покровительством выстрелов с крепости, с яростию напали на передовые посты и поколебали было Французов, но выстрелы с плацдармов вскоре дело поправили. Правая колонна первая [6] отступила: левой же удалось взять у колонновожатых два орудия с зарядными ящиками, но 13-й полубригады Капитан Марень с 50 человеками отбил их обратно штыками и оттеснил неприятеля к могилам, находящимся у самого крепостного рва. Средняя же колонна, на которую осажденные наиболее полагали надежду, под командою Английского Капитана Алфильда смело подступала к насыпи, заслонявшей мину, и он с несколькими Англичанами ворвался было уже во вход оной; но выскочивший на него минер повалил его выстрелом из пистолета. Прочие Англичане, за ним следовавшие, и Турки, далее вперед зашедшие, были также побиты поодиначке, и вскоре вся колонна сия, присоединившись к остаткам двух других, отступила вместе с ними в крепость.

Когда неприятель удалился от окопов, пронесся в лагере слух, что убитый у входа в мину офицер есть известный Француз Фелипо, вызвавшийся лично командовать в сем предприятии. Хотя опасно было достать тело сие под выстрелами с крепости, однакож Бонапарте приказал принесть оное в главную квартиру. Несколько гренадер 9-й полубригады на сие отважились. Тело сие достали крючками [7] и притащили в лагерь, но это был не Фелипо, а Алфидьд. По найденным в карманах его бумагам открылось, что он неоднократно отличался необычайною храбростию, и что он первый, с оружием в руках, вошел в город на мысе Доброй Надежды. Бонапарте приказал достойного офицера сего похоронить с военною почестью среди могил Французов.

В сем положении были дела под крепостию, когда Бонапарте получил донесение о сражении под Назаретом и об отступлении Жюно. Вместе с сим получены уведомления о. больших сборищах мусульманских войск в других местах. Арнауты и Могребнны, служившие в войсках Паши Дамасского, присоединились к разбитым Мамелюкам Ибрагим-Паши, который по ту сторону гор Ливанских шел с войском своим на Французов, решившись на сей раз лично с ними сразиться. По воззванию его, племена Арабские, кочующие по грани большой Степи, и обитатели гор восстали, и рассылали отряды по всей стране сей. Обширные долины Дамасские покрыты были рекрутами к армии его следующими, и город сей выставил значительный участок свой. Имамы и Муфтии [8] предсказаниями своими возвышали дух воинственный в воинах, и Наместник назначил одного из сыновей своих к предводительствовать армиею сею. Все предвещало заботливое для Французской армии отвлечение к предстоящему ей действованию в стране еще ей неизвестной.

Дамасский Пашалик, в коем происходили действия сии, занимает почти всю восточную часть Сирии. Он простирается к северу от Мары по Алепской дороге до Габруна, в юго-западной части Палестины; к западу границы его составляют горы Анзариейские и Аншиливанские, верховье Иордани, земля Бизанская, где он захватывает Наблуз, Иерусалим и Габрун, и идут к востоку по Степи, вдаваясь в оную более или менее по встречаемым к населению удобным местам; но вообще граница с сей стороны недалеко отходит от упомянутых гор, исключая области Тадморской или Пальмирской. В сей обширной области заключаются равнины Гауран и Оронт (Эль-Асси), в толиком изобилии производящие пшеницу и хлопчатую бумагу, земля Дамасская и верхний Бекана, на хрящеватой и скудной ночве коего произрастают шелковичные, оливковые и Фруктовые деревья. [9]

В сей-то песчаной долине, где оканчиваются горы Ливанские, в древности красовалась Пальмира, в коей царствовала Зенобия, — Пальмира, сия Царица между городами, с своими храмами, дворцами, и вековыми памятниками. Еще и ныне, по истечении стольких веков, мертвый град сей и в могиле своей столь величествен, что тупейшие столицы наши ничто пред ним. Самый хладнокровный путешественник не может остаться равнодушным, когда, при выходе его из-за двойного ряда пригорков, как бы из-за занавеса, откроется глазам его сей бесконечный ряд колонн рисующихся по горизонту. А когда подойдешь, сколько обретаешь еще неисчезнувших воспоминаний! колико свидетельствований истлевшего величия! Здесь опрокинутые колонны, иные целы, другие вдребезги разбиты; там изящные капители, погруженные в песок, превращены в обиталище гадов; высокие произведения Ваяния обезображенные рукою времени, надписи Греческие и древние начерченные и почти стертые копьями Арабов; инде вскрытые гробницы; в пыли валяющиеся алтари; — сборище разбросанных развалин, толико сохранивших на себе печать прежнего величия [10] своего, что воображение легко восстановляет их в первобытное их состояние. Но не везде встречаются такие следы разрушения: в иных местах Восточный город сей, кажется, хотел пережать и время, и все разрушающая рука веков коснуться оного не дерзнула. Высокие колонны стоят еще невредимы как в первые дни их сооружения: они, длинными рядами, простираются либо до ступеней какого-либо храма, или до высоких сводов ворот триумфальных.

Вот в какое состояние время и варвары привели Пальмиру, которая и по ныне до половины в песок зарытая, заметаемая степным ветром, солнцем запеченная, все еще красуется: но красотою еще более пленительною, более унылою, чем в те времена, когда богатства Европы и Индии стекались на базары ее, и несметная тьма различных народов кишилась под великолепными колоннадами ее.

Дамаск ¹ в сравнения с величественными развалинами сими, ничто иное как деревушка. Однакож сию столицу Паши, твердыню Исламизма, почитают [11] правоверные за чудо из городов. Долина, на коей он построен у подошвы гор Ливанских, изрезана бесчисленным множеством ручейков, вытекающих из окружных гор. Свежесть, распространяемая в воздухе сим множеством живых потоков, соделывает долину сию наиприятнейшим местопребыванием для жителей Востока. Они говорят об ней как об Эдеме, и в стихотворениях именуют ее первым садом в свете, отдавая ей преимущество пред тремя другими, таким же названием величаемыми местами: Самаркандом, Шагаб-Буаном и Базрою.

По славе сей, на всем Востоке установленной, и потому, что он лежит на дороге в Мекку, слывет Дамаск городом святым, вратами Каабы. Тут собираются все шествующие к святым местам из Северной Азии и даже Персияне из Багдата и Базры. Число благочестивых сих путешественников простирается в год от 30 до 50 тысяч. Многие приходят месяцев за 4 или за 6 ранее; но главный привал караванов стекается под конец Рамадана, и тогда удваивается число жителей в Дамаске, которое в обыкновенное время простирается не более как до 40 [12] тысяч человек. В сие время бываешь тут великолепная ярмарка, продолжающаяся несколько недель. Дамасцы с давних времен слывут за самых ревностнейших исполнителей закона Магометова.

Таков был народ, восставший против Французов в союзе с Джезаром. Для побуждения его к войне сей, описывали ему Бонапарте как лютейшего противника Корана. «Уверяли, что он по взятии Акра обратится на Мекку и уничтожит обычай шествования к святым местам и мимоходом разорить Дамаск». Хитрость сия удалась: Дамаск сделался сборным местом всех недовольных Сириян, и сын Паши выступил с многочисленным войском, одушевленным уверенностию, что идет сражаться за веру свою.

По известиям сим решился Бонапарте действовать наступательно, зная, что самому напасть всегда выгоднее, чем ожидать нападения сидя в окопах. Он тотчас отрядил Генерала Клебера к Назарету, приказав ему соединиться с отрядом Жюно. Клебер выступил из лагеря 9-го Апреля, и форсированным маршем дошел в тот же день до Бедаун на реке Нагар-эль-Каледие, и расположился там на [13] бивак, а на другой день прибыл он в Назарет. Тут, узнав, что неприятель все еще стоит в своей позиции у Лубие, выступил он против него 11-го Апреля. До деревни Шагара никого он не встретил; но у оной, около версты от Лубие и трех верст от Кана, увидел он толпы Мусульманов, стремящихся на него с окружных гор. Это были войска Пашей, в числе 5 т. кавалерии и тысячи пехоты, которая, издалека завидев неприятеля маневрировала чтобы окружить его, и для сего вытягивала фланги свои. Клебер смекнул цель движения их и предупредил оное. Он тотчас атаковал деревню Ниагару, в которой засела Турецкая пехота, и остальное войско свое, построив в каре, выслал против кавалерии на штыки. Обе схватки сии были жестоки, но непродолжительны: деревнею овладели, и неприятель в беспорядке переправился на другой берег Иордани.

Последствия сражения сего были бы еще несравненно важнее, ежели бы недостаток в патронах не воспрепятствовал Клеберу преследовать неприятеля. Он отступил к Назарету и окопался в позиции у Сафуре. Войска же Пашей, рассеянные [14] при бегстве их, не прежде как чрез несколько дней могли собраться у Табарие, у моста Эл-Магама, и большая часть у так называемого Базара. Вскоре собрались к Базару сему и все войска Пашей, и 14-го числа выступили на равнину Сулинскую: в войске сем были Мамелюки Ибрагим-Бея, Янычары Дамасские и Алепские, Могребины, Арнауты и Сирийские Арабы в соединении с Горцами Наблузскими. Поселяне утверждали, что войска сего идет до 50 т.; но без всякого преувеличения можно принять, что было их тысяч до 15-ти или до 18-ти. Клебер донес Бонапарте, что он выступает против их.

Другим донесением Бонапарте извещен был, что арриергард войска Пашей сделал нападение на Сафед, в коем Мюрат оставил Капитана Симона с небольшим гарнизоном. Капитан сей, признавая себя не в силах устоять противу столь многочисленного неприятеля, ретировался в крепостцу, в коей неприятель содержит его в тесной блокаде. Неприятель неоднократно покушался уже на эскаладу, но каждый раз был отбит храбрым гарнизоном, который остался невредимым и лишился только одного из солдат своих. [15]

Время было послать гарнизону подкрепление, и Мюрат опять уже выступил 13-го числа с усиленным войском своим. Он получил повеление с отрядом из тысячи человек пехоты, двух легких орудий и с частью драгун идти форсированным маршем к Якубу, овладеть оным, зайти в тыл войскам, блокирующим Сафет, и, ежели можно, соединиться с Клебером. Мюрат, выступив из лагеря, направил путь свой к равнине, с которой видна была крепостца Сафет; но, вместо того чтобы следовать вдоль протока, взял он вправо, и провел ночь на равнине Якубской.

С рассветом выступил он в поход. Темнота не позволяла открыть неприятеля; но, подошед к мосту, увидел он с правой стороны несколько конных разъездов: число их скоро увеличилось и завязалась ружейная перестрелка в горных дефилеях. Гарнизон, извещенный о приближении Мюрата, гнал ему на встречу толпы Арабов и Дамасцев. Сначала полагал Генерал ошибочно, что неприятель подступает к Сафету и направил было туда марш свой; но вскоре, увидя с правой стороны своей приближающуюся неприятельскую кавалерию, [16] переменил он боевой строй свой. Послав на помощь гарнизону роту карабинеров, под командою Адъютанта Бимона, сам он, построив войска свои в два баталионные каре, пошел к Якубскому мосту. Увидя Французов, неприятель был встревожен в лагере своем. Мусульманская кавалерия тотчас высыпала, и, по обычной тактике своей, бросилась объезжапиь около Флангов Французов, подступавших скорым шагом. Вскоре однакож, по первым выспирелам, вся сия масса кавалеристов остановилась в недоумении; один лишь Дамасцец осмелился подскочить к фронту и сделать несколько выстрелов; но он пал жертвою отваги своей, а прочие отступили.

Тут Французские воины, разгоряченные и обольщенные богатыми ставками, разбитыми по ту сторону Иордани, уже не шли, а бежали, напирая друг на друга, бросаясь с крутизны на неприятельскую кавалерию, толпившуюся при переходе чрез узкий мост. Ежели бы Мюрат имел более кавалерии, то нанес бы неприятелю еще сильнейшее поражение; но сколь быстр ни был напор пехоты его, не могла она довольно скоро подоспевать с вершин высот, по [17] берегу Иордани простирающихся, для довершения поражения бегущего неприятеля. Сей арриергард войска Пашей рассыпался пред горстью воинов Французских. Такой страх овладел ими, что они оставили все свои снаряды, съестные припасы, ставки и все заключавшиеся в оных сокровища. Никогда еще столь легкая победа не привносила столь обильной добычи. Мамелюки, Османлии и Янычаре, привыкшие к неге и изобилию, выступают в поход не как наши войска, кои в сие время были без провианта, без одежды, без обуви, почти нагие, претерпевали нужду во всем; они, напротив того, влачат с собою все принадлежности роскоши. После победы сей, войска Французские за ужином своим имели изящные, толико прославленные, закуски Дамасские, сахарные варенья и всякого рода сладкие печенья. После довольное время продолжавшегося свободного хватанья осталось еще достаточно добычи для навьючения оною нескольких верблюдов. Сим отважным и счастливо совершенным налетом понравилось положение Французов в сем краю. Освободив крепостцу Сафет и исполнив первое из полученных приказаний, Мюрат обратился к выполнению [18] второго, к соединению отряда своего с войском Клебера.

Генерал сей, как он о том и донес, выступил уже из Сафуреи 13-го числа. Получив в лагере подкрепление в кавалерии, четыре орудия, и патроны, предпринял он обойти Турок в их позиции у Сулина и напасть на них внезапно; во трудности дороги, которую приток и сами проводники порядочно не знали, недопустили произвесть сие до восхождения солнца. В 6 часов утра, когда он показался в виду неприятеля, усмотрели его с передовых постов расставленных на высотах, и, по первому сигналу, вся армия мусульманская была выстроена. Воспользовавшись однакож первою тревогою, Клебер бросился на неприятеля, овладел небольшою крепостцою и поставил в оной гарнизон из нескольких сот человек. Крепостца сия, неприступная для кавалерии, командовала всею равниною и могла служишь вместо подвижного госпиталя во время сражения и убежищем при отступлении. Исполнив сие пустился он на равнину, построив войско свое в два каре. Неприятель тотчас выскочил на него всеми силами своими. Сначала налетели 4 тысячи кавалерии, но [19] встречены будучи сильным ружейным огнем, они вскоре отступили я присоединились к двум пехотным отрядам, в три тысячи человек каждый, и вместе уже с ними вторично бросились на кареи Французов.

Какое зрелище! в летописях воинских еще не слыханное. Две тысячи Французов, среди равнины, осененные оградою выставленных штыков, стоят неподвижны как глыба гранитная; против них десять тысяч пехоты и 25 тысяч кавалерии тщетно с яростию усиливаются прорваться в ряды их. Рассеянные по фронту кареев стрелки открывают огонь меткими выстрелами, за ними последовали частные и общие залпы, и яростные налеты Турок все расшибались о сию непоколебимую, из штыков составленную, стену, смерть извергающую. При каждом таковом налете ружейные и картечные выстрелы низвергали все что ни представлялось пред кареями: людей и лошадей, так что под конец, сии наваленные груды трупов служили Французам вместо прикрытия.

Около 10-ти часов Клебера заметя, что один из кареев, коим командовал Жюно, недовольно обширен для вмещения в оный [20] всех патронных и зарядных ящиков, приказал оба каре соединить в один. Жюно привел движение сие в исполнение с величайшею точностию, не смотря на все усилия, употребленные Турками к воспрепятствованию оному. Битва продолжалась в сем новом строю все с тою же гибелью для неприятеля и с тем же непредвидением окончания оного для Французов. Казалось, что число сражающихся не уменьшается, а еще напротив того возрастает. Налеты кавалерии, сто раз опрокинутые, сто раз снова направляемы были на каре, в чаянии, что усталость ослабив силу рук, неодолимым для них оружием действующих, поможет им исторгнуть победу у уставших. Уже время было, однакож, кончить сражение сие: патронов и зарядов оставалось не много. Четыре часа продолжавшееся жесточайшее сражение утомило и самых неутомимейших, и Клебер, не надеясь уже более получить подкрепления, старался удержать только поле за собою до вечера. Зная, что Дамасцы по обычаю обитателей Востока, с закатом солнца прекратят сражение, предполагал он тогда: либо их преследовать, либо отступить в порядке. [21]

В час по поду дни был он все еще в семь положения: большое движение на равнине на стороне, неприятельской предвещало попытку последнего решительного нападения от Турок: Французы, умирающие от истощения и изнеможения, снова приготовлялись дать жесточайший отпор, и, не надеясь уже остаться победителями, решились по крайней мере заставить неприятеля дорого заплатить за жизнь их, — как вдруг раздался вдали пушечный выстрел от стороны Акра. «Это Бонапарте! вскликнули по всем рядам; «это Бонапарте! победа, наша!» И в самом деле то был он.

У Главнокомандующего, с обыкновенною его предусмотрительностию, рассчитано было, день за день, час за час, что каждому из отряженных им Генералов и что ему самому делать должно. Он одного за другим отрядил, Жюно, Мюрата, Клебера, подкреплял одного другим и сам держался, в готовности дать помощь там, где она востребуется. Апреля 15-го, на рассвете, выступил он из лагеря осадного, оставя под Акром только дивизии Ланна и Рейнье; а с собою ваял всю остальную кавалерию, всю дивизию Бона и 8 [22] орудий. Ввечеру того же дня стал он биваком на высотах Сафурейских, а 16-го на рассвете выступил к Сулину, держась ущелин, облегающих горы. В 10 часов узрел он вершину горы Кабер-Симани, отстоящую верст на 5 от поля сражения, и увидел Клеберову дивизию сражающуюся с неприятелем, а в верстах четырех позади видев был и лагерь Мамелюков у подошвы горы Нур.

Увидев опасность, в которой находятся товарищи их, войска небольшой армии Бонапарте с нетерпеливостию просились лететь им на помощь; но он, потерпеливее их, удержал сей первый порыв.

Сколь ни была велика опасность, в коей находился Клебер, однако ж нужно было на короткое время остановишься дабы дать войскам не много вздохнуть и между тем обдумать план атаки. Посему остановился Бонапарте с версту от поля сражения. Тут построил Главнокомандующий войска свои в три каре, два пехотные, а третий кавалерийский, который он с Генерал-Адъютантом Летюрком отрядил с двумя легкими орудиями против лагеря Мамелюков. Пехотные же кареи повел Бонапарте таким образом, чтобы, в [23] совокупности с кареем Клебера, обхватить неприятеля в равносторонний треугольник, коего стороны в две тысячи сажен. Заключенный, по плану Главнокомандующего, в сем треугольнике, со всех сторон теснимый, от лагеря своего и от дороги к Табареи отрезанной Турецкой армии, не останется другого средства к спасению как броситься к Иордани, где отдельный отряд Мюрата его ожидает для довершения победы. В сие-то время, когда Бонапарте расположил все сии маневры и расчислил последствия оных, приказал он выстрелить из 12-ти-фунтовой пушки. Дивизия Клебера поняла сигнал сей и все по оному исполнила с благоразумием и счастливым успехом. И в самом деле, по селу вдали раздавшемуся выстрелу, Клебер догадался о приближении Бонапарте, тотчас изменил предположения свои. Решившись прежде ограничиться одними оборонительными действиями, вдруг перешел он к наступательным и сам открыл атаку на Турок, сбиравшихся учинить нападение на него. Генерал Вердье, с четырьмя ротами, отделивши!» от каре, бросился к Сулину, защищаемому Турецкою пехотою, а Жюно подкреплял его пикетом [24] кавалерии. По упорном сопротивлении деревня сия взята, в самое то время когда Бонапарте прибыл на поле сражения. Тут 32-я полубригада, под командою неустрашимого Рампона, бросилась скорым шагом на неприятеля с фланга и с тыла. Генерал Виаль с 18-ю полубригадою направился к горе Нуру, между тем как пешие колонновожатые и кавалерия спешили к Женине, чтобы отрезать там неприятелю дорогу, по коей он мог отступать. Стратегическое движение сие привело неприятеля в замешательство. Теснимый в продолжении целого дня одною дивизиею, как мог он надеяться устоять противу прибывших новых сил сих под начальством мужа, коего высокая слава гремела уже на Востоке? Лишь только явился на поле Бонапарте, оцепенели сии многочисленные толпы войск Азиятских. Приказания уже не исполнялись, начальников не слушались, и, в суматошном страхе, пешие и конные друг с другом сталкивались, теснились, и уже не в состоянии были отражать нападения. Вскоре последовало всеобщее расстройство: теснимые со всех сторон, без памяти бегущие неприятельские войска встречают у Нура Виаля, у Женины пеших [25] колонновожатых, у каждого выхода, везде Французские войска, кои искусною тактикою были как-бы размножаемы; наконец вся армия сия с великим трудом могла убраться за гору Фавор, и оттуда, будучи беспрестанно преследуема, удалилась ночью к мосту Магама. Французы штыками преследовали их до моста сего, и тут множество неприятелей погибло в Иордани.

К блистательной победе сей присоединилось в следующий день достохвальное деяние отряда Мюрата. 16-го числа, Мюрат уже опять перешел Якубскую равнину, оставя влеве Кафарнаум ². На другой день на самом рассвете был он у Табарие ³. Город сей по высоким стенам его нельзя было бы взять налетом. Но, [26] вероятно, слухи о той славной победе вселили страх гарнизону крепости; ибо Французы нашли ее уже оставленною. Взятием Табареи обязаны Французы счастью: тут нашли они значительные запасные магазины. Ежелибы не затруднения в перевозке, то запасов Табареи было бы достаточно для целой армии на все время продолжения осады.

Таково было сражение при горе Фаворе или при Эздрелоне ⁴, столь обильное выгодными последствиями, столь удивительное во всем ходу его. Сражение сие, без сомнения, есть удивительнейшее из блистательных подвигов похода Французов в Египет и в Сирию. Четыре тысячи Французов опрокинули, истребили 35-ши тысячную неприятельскую армию. Шесть тысяч Турок пали на поле сражения, а Французы лишились не более 200 человек. Раненые, числом около ста, перевезены были в Назарет в монастырь, в коем учрежден был госпиталь. [27]

Слава приобретенная знаменитых сражением спить в равной мере принадлежит обоим Генералам, в сей день войском командовавшим. Начатое хладнокровным геройством Клебера довершено было гением Бонапарте. Потребно было не менее как совокупное действование сих двух великих полководцев, чтобы истребить армию сию, которую обитатели Востока, в метафорических выражениях своих, именуют толико многочисленною, колико есть звезд на небе и песчинок в море.

После сражения сего осадному войску уже нечего было опасаться внешних нападений; сражением сим приобретены были воинские снаряды и обильные магазины со съестными запасами. Вся страна сия очищена от неприятеля, освобождена крепостца Сафет, взят лагерь Мамелюков и в нем сто верблюдов и 150 пленных, и наконец дан грозный урок селениям Нур, Женин и Сулин, кои, в союзе с Джезаром, с самого прибытия Французов, беспрестанно грабили нх копной и убивали провожающих оные. Не взирая на вопли жителей, три деревни сии были сожжены. Сначала предложено было распространить мщение и на жителей: но Бонапарте умилостивился. [28]

Армия провела ночь с 16 на 17-е Апреля на биваках при горе Фаворе, и от сего достопамятного числа разосланы от Бонапарте приказы по всем частям Французской армии, занимавшим Тир, Цезарею, пороги Нила, Александрию, Пелузийские устья и берега Чермного моря. На другой день, осмотрев гору сию, столь знаменитую Преображением Спасителя, Главнокомандующий выступил обратно к Сен-Жан-д’Акру.

Он остановился ночевать в Назарете. Положение небольшого селения сего прекрасное: среди гор между двух лесков финиковых и сикоморных. Жители оного почти все Християне, и радушие, с каковым принят был Французский отряд в сей Евангельской стране, напоминало времена патриархальные. Старшины Назарета вышли встретить Главнокомандующего у древнего фонтана, около коего паслись многочисленные стада; они встретили его как гостя, и жители исполнили тоже с воинами, сопровождавшими его. Бонапарте с главным Штабом своим провел ночь в Назаретском Монастыре.

Монастырь сей, как видно, построен во времена Крестовых походов, весьма незначителен; но радушие и гостеприимство [29] монахов все замеряли. На другой день повели Генерала в церковь, она не велика и в бедном состоянии. Старшина, родом Испанец, но хорошо говоривший по Италиански, указал Бонапарте на левой стороне алтаря колонну из черного мрамора, коея капитель держится в потолке, а основание расшиблено на несколько футов от полу, так что она кажется висящею.

В Монастыре сем было до 50 раненых в последнем сражении. Трудные, увидя священников просили у них помощи религии. На людей сего рода, святость места, название Назарета, Девы Марии, Иисуса Христа, без сомнения, имели большое влияние к побуждению их к сим замечательным просьбам.

По кратком пребывании в Назарете, Бонапарте отправился в осадный лагерь, куда и прибыл 20 Апреля с главным Штабом своим, с дивизиею Бона, и кавалерийским отрядом Мюрата.

В горах между Фавором и Назаретом остался один Клебер. 17 Апреля он расположился в селении Хая-Уюн. Эль-Тугар, просто называемом Базар. Ему повелено было занять мосты Якубский и [30] Магама, и крепостцы Сафет и Табарие для наблюдения за всею страною по Иордани.

Во время отсутствия Бонапарте не происходило ничего примечательного под стенами Сен-Жан-д’Акра. Апреля 15, в самый день выступления в поход к горе Фавору, Джезар сделал было вылазку; но, сильно опрокинутый постами у цитадели и водохранилища, он опять заперся в крепости.

Между тем работы подвигались: вторая и третья параллели были почти готовы, и саперы работу производили уже саженях в 20 от контр-эскарпа. Они, хотя совсем открытые, не употребляли летучей саппы, а копали землю стоя на коленях и в глубочайшем молчании; и опасную работу сию производили они с неимоверным дерзновением. Третья параллель в особенности стоила им чрезвычайных трудов Она была вдоль обстреливаема с судов и крепости, и саперы тут встречали великие затруднения от множества камнем выложенных могил, на кои они по сей линии попадали. Разрушение сих гробовых памятников не только сопряжено было с затруднительными работами, но оно производило еще опасные последствия [31] возбуждением негодования Мусульманов от такого нарушения святыни их веры.

Осадные работы становились еще затруднительнее по мере как осажденные возводили новые оборонительные строения. Апреля 20-го, Фелипо приступил к строению внешнего плацдарма для прикрытия градских ворот вправо от укреплений у морского берега. До сего, по уверению Сиднея Смита, ворота сии заслонялись только глыбою камня, которую отваливали для выпуска и впуска войск. Плацдарм сей должен был предохранять город от внезапного нападения с сей стороны ⁵. Обезопасившись в сем месте, Турецкие инженеры выводили контр-апрошные прокопы с тылу [32] окопов осаждающих, кои затрудняли сообщения из одной параллели в другую. Едва вошед в ставку свою в лагере под Сен-Жан-д’Акром, получил Бонапарте донесение из Яффы, что Контр-Адмирал Перре туда прибыл с эскадрою своею. Отплыв из Александрии с осадною артиллериею и достаточным количеством снарядов, Фрегаты Юнона, Куражез и Альцест ускользнули от эскадры, блокировавшей порты Египетские: преследуемые до берегов Сирии Тезеем (Капитан Миллер), они спаслись только быстротою хода их и от случившегося взрыва на корабле их преследовавшем. Перре, лишь только бросил якорь у Яффы, тотчас выгрузил 3 пушки 24-х-фунтовые и шесть 18-фунтовых, и в тот же день отправил их в осадный лагерь, где их ожидали с крайним нетерпением. Дабы употребить в пользу эскадру сию, Бонапарте дал повеление Гантому и Перре крейсировать вдоль берегов Сирия, для наблюдения за направляемыми к Акру Английскими судами и перехвачивания подвозов, в крепость сию посылаемых. Морское предприятие сие осталось без успеха; но зато на сухом пути, в сие же время, Генерал-Адъютантом [33] Летюрком предпринятая экспедиция была удачнее.

В Сирии, как и в Египте, снова появились толпы Арабов, рыскающих по степям за добычею и пресекающих сообщения. Они оцепили Французский лагерь, останавливали и грабили транспорты и убивали всех, в одиначку им попадавшихся.

Их надлежало унять. Уже множество жертв пали от кинжалов их, и фуражиры не смели удаляться из виду передовых постов.

Арабы разбили шатры свои в это время в скрытых изворотах гор Кармельских: в ущельях учреждены их притины и пристанища. Знаменитая гора Кармель, которая первая из далека уже представляется взорам путешественника, сходящего на берег Сирии, есть продолжение длинного хребта, коего горы Ливанские составляют славную отрасль. Каменистая скала сия от них отделяется и выдается к морю, где оканчивается крутым обрубом около 350 сажен вышиною.

Вид оной мрачный: едва встречаются по иным местам слабые следы прозябаемости на глинистом покрове, по обширным плоскостям известкового плитняка, [34] изредка набросанном. В обширном уединении сем обитают одни шакалы, медведи и гиены, и изредка встречаемые лозы дикого виноградника и несколько отдельно, между кустарником, растущих оливковых дерев, как будто свидетельствуют, что в древние счастливейшие времена, рука человека касалась сей земли бесплодной. Вершина горы сей составляешь небольшую площадку, верст на пять в поперечнике, которая в древности называлась дынною поляною. Сюда, как сказывают, удалился пророк Илия для избежания преследований Ахаба Царя Израильского; и по ныне существующая еще часовня означает бывшее местопребывание его. Любопытствующим показывают пещеру его и Фонтан, подле коего построен, и ныне еще существует, монастырь Кармелитов. Место сие, равно святое для Христиан, Израильтян и Мусульманов, посещают во множестве пилигримы сих трех исповедании.

Вот в какой стороне Летюрк с своими 300 воинами должен был преследовать толпы хищников, производивших грабежи в окрестностях лагеря. Проходя чрез утесистые скалы по дорогам кремнистым, явились они внезапно пред ставом Арабов, [35] окружили их, побили всех сопротивлявшихся, разогнали остальных, захватили все их сокровища и чрез два дня возвратились в Акр, гоня пред собою 800 волов, добычу крайне пригодную для армии.

Между тень минные работы, на коих основаны были толикие надежды, приходили к концу. Двадцать один день продолжались подземные работы сии, замедляемые то вылазками неприятеля, то действиями бомб и недостатком воздуха для дыхания. Сначала предположено было заложить под башнею три мины, расположив оные по углам равностороннего треугольника, в расстоянии 18 футов одну от другой, и таким бы образом можно было взорвать всю башню; но как неоднократно почти уже встречались с неприятельскими минерами, то для избежания встречи сей, надлежало спуститься на 12 футов ниже дна рва. По сей причине и заложены были только две мины на 8 футов одна от другой, с зарядом по 15 пуд. пороху каждая. Для увеличения взрыва, заложена была под гласисом, в 3-х футах от главной галереи, усиленная мина с зарядом в 45 пуд. пороху.

В сем положении были мины 24-го Апреля в 9 часов утра. С самого [36] рассвета открыли осаждающие огонь со всех батарей: сбили уже орудия с крепости, и войска, для штурмования назначенные, в траншеях собранные, с нетерпением ожидали сигнала. Мины подозжены, и по грохоту обрушившейся башни и сыплющимся повсюду каменьям и частям взорванных строений казалось, что взброшенная на воздух башня рассыпавшись ниспадает в ров. Но когда дым и пыль рассеялись, увидели, что только треть башни была взорвана, куртины же справа и слева, часть левого фаса и фланки справа и слева остались невредимы, так что сама крепость не была повреждена, и настоящей бреши сделано не было. Подземелье под самою миною, о коем и не догадались, отчасти отвлекло действие пороха. Не смотря на сие, Бонапарте, дабы воспользоваться первым действием страха, дал сигнал к штурму. 15 карабинеров 2 легкой бригады бросились по всходу, развалинами образованному, но как 14 из них, быв сражены ружейными выстрелами, из верхних этажей башни и с ближних куртин производимыми, то остальные, за ними следовавшие, принуждены были воротиться.

В 3 часа повелен был вторичный штурм, для которого назначена была [37] дивизия Бона, и впереди оной храбрые 18-я и 32-я, полубригады. К несчастью, неприятель между тем имел время осмотреться. Забившись во второй этаж башни и на верхнюю площадку, мог он оттуда поражать штурмующих, не быв сам подвержен выстрелам их. Едва бросились Французы вторично на обвал, посыпались на них каменья, гранаты, бураки, и другие горючие снаряды и вещества, в сопровождении с меткими и смертоносными ружейными выстрелами, и они вторично принуждены были воротиться. Видя сию вторичную неудачу, Бонапарте не мог уже удержаться. Он из-за земляной насыпи батареи у водохранилища, откуда он наблюдал за ходом штурма сего, выскочил со шпагою в руке, бросился к сражающимся, чтобы лично вести их опять на штурм. С великим лишь трудом догнавший его фельдфебель мог удержать его, и даже он должен был употребить насилие ⁶.

Весь следующий день (25 Апреля) производили проломные выстрелы по верхним этажам башни, дабы выгнать оттуда осажденных и пробить наконец брешь в [38] крепости. Около в часок вечера удалось храброму Капитану 32 полубригады Лаплану ворваться в первый этаж башни и засеешь там с 30 гренадерами, под уцелевшею частью свода. Там гренадеры, скорчившись и забившись в уголок, не находя места где бы могли стоять, старались отыскать какое-либо сообщение с верхним этажом. Была тут лестница вдоль левого фланка, по весьма узкая и выставленная против выстрелов, сквозь бойницы производимых, так что, кто на оной ни покажется, сей час был застрелен. Приведенные в отчаяние, не находя никакого выхода, и будучи не в состоянии отвечать на выстрелы, коими разил их неприятель, засевший в развалинах верхнего этажа, гренадеры сии кричали, чтобы доставили им лестницы, кои оставались назади, по случаю, что Инженерный Капитан Брюле убит был на штурме. По клику сему Инженерный Поручик Море с 12 саперами бросился к ним с потребными инструментами и лестницами. Взойдя на обвал, приставил он лестницу к правому фланку башни, взлез один во второй этаж посмотрел оный. Тут удостоверился он, что всякое покушение с сей стороны останется без успеха, и что [39] ежели бы и удалось здесь ворваться, все еще не достигли бы до сообщения с городом: Поручик Море, среди величайших опасностей, на кои он сам охотно вызвался, сходя вниз но внутренней лестнице, увидел, что Турки прикатывают большие тюки с шерстью. Намерение их было сделать в самом рве род капониера, чтобы обойти обвал бреши. Как предприятие сие большое могло иметь влияние на последующие распоряжения по осадным работам, то и решился Море донесть о сем в главную квартиру. Сдав команду свою Поручику Фюзо и воспользовавшись мгновенным прекращением действий, спустился он на обвал бреши, усеянной зажигательными снарядами, и сильно обстреливаемой с верхней площадки. Чудным образом уцелевший, в исстрелянной, и растопленною смолою прозженной одежде, является он пред Бонапарте, находившемуся в траншеях и рассказывает ему о том, что он видел. С сей минуты Главнокомандующий удостоверился, что всякое покушение штурмовать крепость останется без успеха, доколе вся башня не будет сравнена с землею. Он тотчас позвал Поручика минеров Лиедо, для принятия нужных мер к [40] заложению вновь еще нескольких мин. В сии дни, 24 и 25 Апреля, Французы, без всякой пользы, потеряли много солдат и отличных офицеров. Необычайное сопротивление, которое Французы встретили со стороны Сен-Жан-д’Акра, привыкшие побеждать, как говорится, с первого маху, распространило по всему осадному лагерю глубокое уныние и ослабило дух воинов. Целый уже месяц храбрейшее в свете войско (после Русского) истребляется в тщетных покушениях против Азиатской крепостцы и нисколько вперед не подвигается. Все льстивые надежды една за другой исчезли, и в лагере уже не видать было прежнего обильного довольствия. Друзы и Мотуалцы, хотя все еще оставались в большой дружбе с Французами, но, будучи сами не зажиточны, мало доставляли припасов в лагерь, и часто доводилось довольствоваться одною скудною казенною порциею. Да добывание и той коликих стоило трудов! то денег нет, то хлеба нет, то недостаток в способах перевозки. Между тем служба в траншеях становилась день ото дня тягостнее, беспрестанно надлежало то тут, то там, починять расстреленные брустверы; днем скорпионы и ядовитые гады, ночью — ужасный вой [41] шакалов и гиен, злоязвенная вонь от трупов, в траншеях согнивающих; жестокий кровяной понос, наконец начинала появляться и моровая язва; все сие приводило армию в самое гибельное положение. Полагаясь всегда с вступлением на гений Главнокомандующего своего, начинала она, в первый еще раз, сомневаться в нем: она исполняла еще обязанности свои, но уже не больше, как только одни обязанности свои. Не видно было уже того рвения, того самоотвержения, которое порождаешь великие деяния; все исполнялось просто только из холодного повиновения, без всякого рвения. В солдатах и офицерах видно было, что каждый уже себя обрек на смерть. С каждым днем увеличивался список умерших. Из 15 Офицеров Инженерного Главного Штаба десятерых уже не стало, и главный Начальник Инженеров, знаменитый Кафарелли, уже предан был земле.

В одном лишь, отдельно на высоте стоявшем, кавалерийском лагере Мюрата сохранялась еще Французская веселость. Там еще только смеялись и наслаждались по возможности малыми удовольствиями, кои место и обстоятельства доставлять могли. [42]

Мюрат сотворен был для такой беспечной жизни. Под Сен-Жан-д’Акром как и в Европе, и всюду, вставал он с рассветом дня, и с такою тщательностию делал туалет свой, как будто собирается куда-либо на вечер: — потом подавали изрядный завтрак ему, со штабом его, после коего все расходились к должностям своим. В полдень делал он визиты в лагере, и в 5 часов возвращался к обеду: он во всей строгости соблюдал Парижские обычаи. После обеда, развалившись на мягких диванах, курили трубки в ставке его, а к вечеру наслаждался он зреющем сражения у стен крепостных, ежедневно происходившего, любовался освещением воздуха зажигательными снарядами, мимо его просвистывающими. В авангардах, где ежеминутно можно быть захвачену, и где и самые смельчаки не позволяют себе уснуть, он возил с собою все потребности неги, и каждый вечер раздевался и ложился спать на мягкой постели; и когда его уговаривали не делать сего, представляя ему, что в семь положении может он быть настигнут неприятелем. «Ну что ж, отвечал он, я вскочу на коня в рубахе и меня лучше [43] будут видеть к темноте». Сей же самый Мюрат, когда в последствие сделается Королем, будет выходить в строй против неприятеля весь в золоте, в алмазах, в шишаке, украшенном перьями, дабы наманивать на себя все выстрелы. Он же, когда гнусная измена предаст его в руки врагов его, будет, при расстреливании его, просить, чтобы не целили ему в лицо и не обезобразили прекрасного воинского чела его.

По мере как упадал дух в войске французском, возрастала дерзость Джезара. — Ободренный многократными неудачами Французов, замышлял он перейти к действиям наступательным, и его Инженер Фелипо, приготовлял ему средства к тому, распространив внешние укрепления до самых параллелей осаждающих: недовольствуясь плацдармом, по правую сторону учрежденным, устроил он еще другой по левую, вровень с дворцом Джезара, примыкая к контр-эскарпу. Отсюда продолжил он контр-апроши свои, вровень с выведенными по правую сторону, и так, чтобы захватить все траншеи осаждающих, и иметь возможность обстреливать оные по всем направлениям. Работы сии удобно производились под [44] покровительством выстрелов с крепости. Превосходство в числе осажденных, большое число работающих, тюки с шерстью, из коих составляли они прикрытии свои, все сие ускоряло оборонные работы их. В несколько дней фланкировали они башню с обеих сторон, построили кавальеры и выставили на батареях 24-х-фунтовые пушки.

Для остановления успехов сих и испровержения укреплений, становившихся со дня на день более опасными, надлежало иметь более орудий и снарядов, чем их имели осаждающие. Неоднократно пытались истреблять контр-апроши неприятельские, но весь успех состоял только в загвозжении нескольких орудий, и не было возможности держаться в траншеях, обстреливаемых с башни и с крепостного вала. Надлежало довольствоваться насыпанием траверсов во второй и третьей параллелях, построением траншей — кавальеров, и прорываньем подходов против линий неприятельских, стараясь испровергать оные; и таким, образом, шаг за шагом, отбивать осажденных. Саппы ведены были вплоть до самых оборонных линий, так что Турецкие и Французские саперы работы свои производили и дрались в двух или трех [45] саженях одни от других. Прибегли и к фугасам, для взорвания неприятельских подходов и потребления всех, неосторожно ко оных державшихся.

В сие время и артиллерия производила значительные работы. До сего, и по личному приказанию Бонапарте ⁷, который полагал, что без большого труда все кончит, строили наскоро батареи и контр-батареи, с брустверами ненадлежащей высоты и толщины, и даже не одевали щеки амбразур. Но когда более сблизились с крепостию и столкнулись с передовыми окопами неприятеля, усмотрели надобность в исправлении сих, наскоро заложенных, батарей; некоторые из них должно было увеличить и построить еще другие для обстреливания [46] как вала, так и малой башни и куртин ее, и многие из них оградами завертывая горжами, для надежнейшего обеспечения их против вылазок. В сих затруднительных работах, артиллеристы оказали обыкновенное их рвение и неутомимость, ни на одну минуту не изменявшуюся. Генералы, Офицеры, солдаты, все участвовали в работах, и многие ознаменовали свое искусство и неустрашимость. Ежели бы недостаток в способах не соделывал невозможным достижения лучших успехов толико геройскими напряжениями, то Акр конечно и осьми дней не устоял бы против Французов.

Наконец, 1-го Мая, получила артиллерия некоторое подкрепление: несколько орудии, выгруженных в Яффе прибыли в лагерь, и тотчас выставлены были четыре 18-ти-фунтовые, для простреливания пролома в башне, которая казалась неистребимою ⁸. [47] Двадцать гренадер опять были отряжены, чтобы ворваться в укрепление сие, но осажденные из устроенного ими подхода во рву приняли их в тыл и разили меткими выстрелами с самого близкого расстояния. Гренадеры тщетно старались держаться в развалинах и не могли прорваться в крепость. Предприятие сие, как и все предшествовавшие, доказало только, что не возможно овладеть Сен-Жан-д’Акром с сей стороны.

В самое сие время Турки сделали сильную вылазку против Французов с правой стороны. Джезар надеялся пощипать их на сем пункте, между тем, как внимание их обращено было на другой; но две роты гренадер бросились на Турок с такою яростию и со столь удачным соображением, что отрезали более вперед забежавших и опрокинули их в море. Вылазка сия стоила Паше 300 самых храбрейших воинов его.

Надлежало сознаться, что ошиблись в избрании фронта для атаки. Башня сия, столь долгое время обстреливаемая и вся ядрами прорешеченная, составляла вовсе отдельное от крепости укрепление, без всякого сообщения с оною, и совершенное истребление [48] оной ни к чему бы не повело. Решено было избрать другое место для атаки. Бонапарте приказал пробивать другую брешь в западной куртине, идти саппою ко рву, и миною взорвать контр-эскарп. Работами сими заняты были осаждающие до 4-го Мая. В особенности, заложение лоты слоило больших трудов: саперы должны были производить работы сии лежа на брюхе, в передовом подходе, при чем не было возможности подавать им какую либо помощь.

С своей стороны и Турки с не меньшим рвением подвигали оборонные работы свои, хотя, под жестокими и беспрерывными выстрелами Французских батарей, могли они сначала подаваться вперед весьма лишь медленно, и с большою осторожностию; но под конец недостаток у Французов в порохе и снарядах облегчал им трудности и опасности в работах сих. Сим воспользовавшись, ускоряя они выведение сапп своих с правой стороны, для воспрещения осаждающим сообщения из траншей со вновь залагаемого ими миною.

По чрезвычайной опасности сапп сих для траншей осаждающих, Бонапарте вознамерился истребить оные. Ради сего замыслил он сделать ночное нападение, зная, [49] что жители Востока избегают сражаться по закате солнца.

Однако же Джезар не слишком придерживался восточных обрядов, и сверх того Сидней-Смит и Фелипо растолковали уже ему, колико вредные последствия подобные предрассудки могут иметь в войне с Европейцами. Войски его всегда были в готовности отражать нападения, не токмо днем, но и ночью. Джезар даже прибегнул к осторожности, развесить ряд фонарей около крепостной стены.

Не смотря на все сие, атака была приказана, и гренадеры выступили в темноте и в тишине. Сначала все шло весьма удачно. Французы пробрались внутрь Турецких передовых укреплений, напади на передовые посты, опрокинули и истребили часть оных и даже загвоздили три пушки. Но как выстрелы с вала направлены были сверху прямо в укрепления сии, то и невозможно было в оных держаться, и гренадеры принуждены были убраться из занятых уже ими, прежде чем могли успеть разорила оные. На рассвете осажденные тотчас опять их заняли.

Главнейшие усилия неприятеля обращены были против галереи новой мины, [50] учрежденной для подорвания контр-эскарпа пред куртиною. После нескольких тщетных покушений решился Фелипо 6-го Мая прорезать контр-эскарп у самой мины. Мина была уже готова, но Генерал Домартень, против воли Бонапарте, отложил взрыв оной до следующего дня, ожидая подвоза пороху из Газы. Отсрочка сия все испортила. В три часа по полудни Турки открытою саппою двинулись к прикрытию мины и овладели оным. Их встретили пушечными выстрелами, и в ночи выжили их даже из нового их ложемента, но все уже было вершено: мина была разорена и засыпана. Можно сказать, что к предприятиям сим привязано было какое то злополучие: три покушения, одно за другим, были испровергнуты и ни одно не удалось; оставалась только одна еще надежда на батареи, с коих бы можно было пробить брешь, такой величины, чтобы уже вся армия могла бросишься на штурм. По мере как прибывали орудия из Яффы, вооружали оными батареи и все было уже готово ⁹. [51] Предпринимая сей решительный общий штурм, Бонапарте для оживления соревнования, более и более ослабевавшего, учредил роты избранных ¹⁰, кои как войско отборное назначены было идти впереди, наравне с гренадерами.

Когда все было готово, дан был сигнал к штурму (в ночи с 6 на 7 Мая): приказано было вновь овладеть неприятельскими плацдармами и подходами, фланкирующими брешь, и в особенности тем, который венчает гласис первой линии. [52] Сначала избранные 85-й полубригады с гренадерами, с отвагою бросились на назначенные места, и трех-цветное знамя развивалось уже на башне, но вдруг распространился в войске панический страх и ослабил рвение воинов. Неприятельские выстрелы довершили остальное, и Французы опять принуждены были отступить. И тут-то еще в большей силе обнаружилось ослабление духа в воинах их. Вместо того чтобы бросишься на брешь сомкнутыми колоннами, шли они по частям и вяло: храбрейшие, коих истинная храбрость влекла вперед, очутились оставленными и пали жертвами отважности своей; прочие же, коих храбрость была просто машинальная, привычная, без душевного влечения, предались гибельной трусости: они не упускали ни малейшего случая отлучиться из траншей, и для отведения раненых находилось услужливых несравненно более, чем бы нужно было.

В сем положении была Французская армия, когда, 7-го Мая, завидели на море несколько парусов, и вскоре явилось изрядное количество судов. Явление сие произвело великую тревогу в осадном лагере. Не Гантомова ли это флотилия, не эскадра ли, которую Директория обещала выслать [53] на помощь восточной армия своей? Не подкрепление ли это для Англичан? Не Турецкой ли транспорт? Все были в неизвестности. Сидней-Смит сеялся с якоря и пошел на встречу появившимся судам. Вскоре однакож по выставленным флагам сделалось известным, что Сидней-Смит встретил союзников. И в самом деле это были 30 Турецких судов, на коих из Родоса высланы были на помощь Джезару войски и воинские потребности.

Бонапарте тотчас все понял. Дабы предупредить последствия, кои от подкрепления сего ожидать было должно, он тотчас распорядился произвесть решительную генеральную атаку, в следующую ночь (с 7-го на 8-е Мая). В 10 часов вечера 18 и 32 полубригады, под командою Бона, Рампона и Виаля, открыли атаку. На сей раз Французы оживлены были прежним их духом, прославившим их во дни блистательнейших побед их. Ничто не могло устоять против их: плацдармы, подходы на гласисе были похищены у неприятеля и усеяны трупами, взято несколько знамен и пушек, загвозжено несколько орудий. Башня, знаменитая сия башня, была взята, и гренадеры засели в [54] верхних этажах ее. В сей суматохе, среди мрака ночи, Генералы, Офицеры, солдаты, все сражалось. Храбрый начальник 18-й полубригады Бойе тут пал с 17-ю офицерами и 130 воинами своими. Но смерть их отомщена была другими смертями. Трупы Турок навалены были в таком множестве на обвале бреши, что Французы составляли себе из них брустверы. В сем положения было дело на рассвете 8-го Мая.

Солнце 8-го Мая освещало последствия борьбы сей. Транспорт с порохом прибыл из Газы, и батареи No 13-го и No 2-го вооружены, одна тремя 24-х-фунтовыми пушками, другая четырьмя 18-ти-фунтовыми. Начали действовать из оных по куртине, соединяющей обе башни, и к 2 часам стена была уже прострелена. Дали о сем знать Бонапарте, он прислал Бертье лично о сем удостовериться.

Брешь в самом деле была прострелена между двух контр-форсов, в стене, толщиною футов в 5, но какая брешь? такая лишь, что едва могли проходишь трое рядом; обвал осыпался скатом на обе стороны и внутренний вал обрушился в [55] казематы ¹¹, из коих по крутому и неудобному всходу можно было соскочить в город, в узкую улицу, около 7 или 8 сажень шириною, коея другую сторону составляли стены садов и домы, позади коих были довольно обширные пустопорожние места.

В семь положении повелено было штурмовать крепость: очередь была дивизии Бона идти вперед, но она столько потерпела в минувшую ночь, что Бонапарте сменил ее дивизиею Ланна, которая взяла штурмом Яффу, я выбор сей принят был за доброе предзнаменование. Дивизии Бона назначено было подойти после, а дивизия Генерала Рейнье, велено было овладеть неприятельскими плацдармами и занять третью паалель с ее подходами. Около 4 часов выступила вся дивизия Ланна с 400 до 500 гренадер и избранных впереди колонны, под командою Генерала Рамбо. Шедшие впереди отважного авангарда сего 30 смельчаков 13-я полубригады с Поручиком Бойе, [56] взлетела на брешь и вошли в каземат, но при выходе из оного, по деревянному сходу, увидели они до 20 стрелков сверху вала по них прицеливающихся, в самые отважные не осмеливались войти. «Постойте, Капитан, сказал один из гренадер, мы отсюда вырвемся невредимы». Подошед один к выходу высунул он на штыке фуражку свою. Турки, полагая, что это уже показывается голова колонны, выпустили по фуражке сей выстрелы свои, и вслед за сим гренадеры выскочили, и, в первый еще раз, водрузили знамя свое на валу крепости.

Видя сие Генерал Рамбо с ротою элитов бросился сквозь сие же отверстие в крепость. Одна часть воинов его устремилась к Джезарову дворцу, чтобы захватить поставленные там две пушки, а с остальными обратился он на мортиры, завалом и за городскими домами расставленные. Не смотря на пули, коими они были осыпаемы из домов, сквозь пробитые в оных бойницы и из садов сераля, гренадеры беглым шагом достигли до батарей сих и оными овладели с таким славным успехом, что уже по всему Французскому войску раздались радостные клики [57] с взятии Сен-Жан-д’Акра. Бонапарте, находившийся в сие время с Генералом Боном на батарее у водохранилища, поздравил его, что «под его начальством взят город сей». Но радость сия не долго продолжалась.

Сии палисады, сии домы с бойницами, сады сераля, в коих учреждена была внутренняя оборона, Инженер Фелипо заблаговременно соединил одни с другими так, что они составляли как бы второй ряд укреплений. Предосторожность сия спасла Джезара: без оной город был бы взят.

Прибывшее накануне на рейду, под начальством Гассан-Бея, Турецкое войско, не было еще высажено на берег, и гарнизон, двухмесячною осадою, на половину уже уменьшенный и до крайности изнуренный, трепетал, видя башню и крепостной вал в руках Французов. Еще несколько минут, и оплот Сирии остался бы в руках Бонапарте. Сидней-Смит понял всю опасность сего положения крепости. Он тотчас выслал к бреши экипажи свои вооруженные пиками. При появлении подкрепления сего, Джезар вышел из дворца своего, в коем по восточному обычаю он должен был оставаться выдавать награждения приносящим ему головы [58] неприятельские, и лично раздавать патроны. Старец сей поспешал на место битвы, восклицая с жаром: «не допущу, чтобы друзья мои Англичане сражались без меня» ¹².

За Джезаром последовало множество Турок, до того скрывавшихся, и все они храбро держались до прибытия первых воинов Гассан-Бая.

Тут давалось Сиднею-Смиту преодолеть другого рода упорство Джезара. Он даже [59] и в сем крайнем положении не хотел пожертвовать ревнивостию своею, и не соглашался впустишь в сад сераля иных войск, кроме своих. Пост сей, по соединению его с градскою стеною, был весьма важен, и одни Албанцы гвардии Джезара, коих осталось только около 200 не могли бы одни удержать оный. Однако же после некоторых переговоров, согласился он наконец впустишь туда Турецкий полк Шихлиев ¹³, состоявший из тысячи человек, водруженных штыками и обученых Европейской экзерциции и по именному повелению Султана Селима отданных под начальство Сиднея-Смита.

В сем положении были осажденные, когда Французский авангард, соскочив с вала, овладел вышеупомянутыми батареями внутри крепости: Рамбо подавался все вперед с гренадерами своими, послал Адъютанта к 69-й полубригаде, чтобы она поспешала на брешь. Она на штурме лишилась начальника своего и шла уже под командою старшего Баталионного Командира. Когда полубригада сия по обвалу бреши [60] спустилась в крепость, для подкрепления ворвавшихся уже в город, несколько раневых пробирались сквозь брешь обратно в траншеи и мимоходом вымолвили, что без саперов ¹⁴ невозможно прорваться сквозь завалы по улицам учрежденные и домы с бойницами. Рассказы сии привели полубригаду в нерешимость: она вместо того, чтобы бросаться тотчас вслед за гренадерами, осталась некоторое время на валу в недоумении, на что решиться.

Сие происходило в самое то время, когда полк Шихлиев занял свои места в саду серали Джезара и за стенами садов домов по улице, идущей вдоль крепостной стены; а остальные войски Гассан-Бея между тем к ним примыкала. Осажденные, увидя Французов на бреши остановившихся, приняли их ружейными выстрелами, на кои и те вздумали отвечать. [61]

Плохим действованием сим ободренные Турки, воспользовавшись прибывшим к ним подкреплением, кинулись в ров и обошед обвал бреши с тылу отрезали от оного 13-ю полубригаду, шедшую на штурм. Тут усилили и ружейную стрельбу из домов, по улицам, из-за переград, из сераля, и поражали подступающих Французов на всех пунктах, между тем как Англичане бросали гранаты по засевшим в верхнем этаже башни. Говорили даже, но оно невероятно, будто бы переодетые во Французские мундиры Англичане, прокравшись в ряды Французских войск, кричали: «мы обойдены, спасайтесь». Таковые клики неоднократно производили пагубнейшие следствия во Французских армиях. Панический страх овладел осаждающими. Повеления Бонапарте не были исполнены даже и там, где было еще возможно исполнить оные.

По предначертанным распоряжениям штурма, войски забравшиеся в башню, коль скоро станут всходишь на обвал бреши, должны были атаковать другое укрепление, с которого стреляли с правой стороны по бреши. Баталионам, в траншеях оставленным, приказано было овладеть [62] наружными плацдармами, дабы неприятель не мог ни делать вылазок из оных, ни бить в тыл бреши. Все сие осталось без исполнения. Неприятель воспользовался сими ошибками. Между тем как Французы думали, что они гонят его перед собою, Турки по сторонам пробирались им в тыл и из гонимых сделались преследующими. Уже 69-я полубригада, струсив, отступила с вала и через то расстроила шедшие за нею колонны. Даже и две взятые батареи были опять оставлены и орудия на оных не загвозжены. Тщетно 13-я полубригада, код командою Ланна, геройскими усилиями старалась восстановишь утраченный перевес в деле сем со стороны Французов. Вся выгода перешла на сторону Турок; передовые плацдармы и подходы к оным заняты были сильными отрядами, под выстрелами коих должны были переходишь все подкрепления, подсылаемые оставшимся на крепостном валу. Бонапарте на помощь 13-й полубригаде выслал даже своих пеших вагоновожатых, но они, добравшись до последней параллели, встретили ее уже на бегстве. Все усилия Ланна удержать бегущих и возобновить атаку остались тщетными, а притом же будучи ранен [63] пулею в голову он не в состояния уже был командовать. Лишившись начальника, теснимые со всех сторон Турками, Французы понемногу убрались из рва и с валу, и искали спасения в третьей параллели.

Между тем те 200 отважнейших, кои с Рамбо ворвались в город еще не знали о том, что позади их происходило. Полагая, что за ними следует вся армия, они с яростию бросились и на вторую ограду внутри крепости и взяли оную штурмом. Они уже гнали перед собою неприятеля, вытесняя его из садов, коих стены служили им оградами. Они прорвались уже до сераля Джезарова, и, тут остановившись, провозгласили громкое ура! полагая, что ими одержана победа. Но каково было их изумление, когда оглянувшись назад, увидели они одних лишь Турок! Оставленные, от колонн своих отрезанные, решились они все погибнут. Они пробрались до одной мечети, ворвались в оную и затворивших там, выдержали они еще часа два атаку всего почти гарнизона. В бытописаниях нет точного извещения о том, чтобы все сии храбрые воины погибли в резне сей. Там был Англичанин Сидней-Смит, человек столь [64] же великодушный сколь и храбрый; там был Француз Фелипо, который за толикие услуги, им оказанные, мог бы выпросить пощаду жизни соотечественникам своим; однако же ни о храбром Рамбо, ни о его воинах, таким образом в Акре в западню попавших, по сие время никакого нет известия. Можно себе представить, какими ужасами были сопровождаемы последние минуты жизни их.

Вот чем кончилось кровопролитнейшее сражение, продолжавшееся 25-часов. Сражавшиеся с обеих сторон в совершенном утомлении оставались во всю ночь каждый на своем месте, не в силах будучи что либо предпринять. Одна лишь непреклонная деятельность Бонапарте могла устоять противу толиких бедствии: он во весь день не сходил с батареи, на которой он получал донесения и рассылал приказания. Видя, что город и в сей раз ускользает из рук его, он воскликнул: «хотя бы оставалось у меня только четыре воина и один капрал, я пойду с ними, и мы возьмем крепость». И в самом деле было с чего треснуть от досады. Ему, победителю при Монтенотте, при Арколе, при Риволи! Ему, завоевателю [65] Италии, даровавшему мир при Кампо-Формио; ему, звезде славы Франции, герою исполинскому, заставившему дрожать Директорию! Ему, покорившему Египет в 15 дней! Ему, Бонапарте, не совладать с ничтожною крепостцою, утратить перед оною два месяца жизни своей, оставить под стенами ее тысячи храбрых воинов, а коих отечество потребуешь от него отчета, и, после толиких усилии, претерпеть неудачу, как Генералу обыкновенному, отступить, бежать от Джезара, от Английского Командора! — Вошь какие мысли приходили в брожение в голове Главнокомандующего. Преувеличивая в мнении своем бесславие, сопряженное с отступлением, решился он упорствовать в приведении в исполнение предприятия своего, и послал повеление Клеберу, стоявшему в лагере у Базара при Назарете, чтобы он 9-го Мая явился перед Акром, в готовности штурмовать крепость 10-го Мая.

Во весь день 9-го и во всю ночь на 10-е беспрерывно стреляли по куртине, чтобы расширить брешь. Обрушили свод каземата, чрез который ворвались в крепость 8-го числа, так что сделали обвал, по которому могли уже всходишь шестеро [66] в ряд. Но я неприятель, с своей стороны, не оставался в бездействия. В продолжения сох 36 часов, устроил еж три значительные укрепления, одно справа, другое слева обвала, а третье против оного; так что брешь оставалась уже бесполезным проломом без выхода. Бонапарте, 10-го числа, в день, назначенные для новой решительной атаки, прибыл в траншеи, в 2 часа утра, для осмотрения всего лично и соображения атаки своей. Он под неприятельскими выстрелами подвергался большой опасности, подходил до самой подошвы обвала, обходил ряды воинов своих, выкидывая несколько из тех взглядов, коих очаровательное действие солдаты его как будто начинали уже позабывать; потом дал сигнал к штурму. Впереди выступили избранные всех четырех дивизий, за ними шли гренадеры 19-й и 75-й полубригады, а потом все прочие войски; им приказано было внезапно кинуться на осажденных и силою овладеть валом.

Первый порыв, как обыкновенно, увенчан был успехом. Генерал Вердье взлетел на назначенное ему место. Неприятельские посты были взяты, и все защищавшие оные истреблены; но когда надлежало [67] прорываться далее в крепость, наткнулись на сооруженную вторую лилию укреплений, уставленную стрелками. Необходимость опять принудила отступить. Наконец, после жесточайшей канонады, в 4 часа вечера, по просьбе гренадер 25-й полубригады, составлявших часть войска Клебера, решились на последнее отважное нападение. Начальник части сей, Вену, двинувшись на штурм сказал Генералу Мюрату: «ежели крепость не взята сего вечера, то знай, что Вену нет в живых». Крепость не была взята, и Вену пал на обвале бреши. Во время штурма сего, лично командовавший Клебер, всюду был виден на местах опаснейших. Величественный видом своим, великий деяниями своими, со шпагою в руке, окруженный дымом, освещаемый огнем от выстрелов, стоял он на краю рва как бы на подножии, отдавал приказания громким голосом своим и представлял собою образец полубогов, воспетых Гомером. Бонапарте и сам не отлучался с места битвы. Он, стоя на брешь-батареи, сквозь зрительную трубу наблюдал за ходом дела, как вдруг ядро из крепости пушенное, сбило эполемент и повалило Главнокомандующего. Он свалился на [68] Бертье, который подхватил его за убитого. К счастью, ядро его даже не задело, и он свален был одним действием быстрого движения воздуха.

Не смотря на присутствие таких начальников, последнее предприятие сие также было неудачно. Храбрость гренадер не была достаточна для преодоления сей второй внутренней линии укреплений, которую взять нельзя было без помощи орудии, а выстрелы из оных до нее достигать не могли. Ров изрыгал огонь, густые снопы картечей, как будто извергаемы были из земли, от всюду прилетала смерть на Французских воинов, а сами они не в состоянии были высылать оную. Войски везде держались с упорством: Клебер в бешенстве ударял шпагою в судорожных движениях по лядвии своей; но Главнокомандующий, признавая препятствие непреодолимым, дал рукою знак к отступлению, и 25-я полубригада должна была оставить поприще, бывшее свидетельницею многократно повторенных, но всегда без успеха остававшихся, покушений.

Держаться не было уже возможности. Тут, в три дни, лишились Французы 500 воинов и множества, отличных офицеров. Дивизионный Начальник Бон был [69] смертельно ранен пулею в живот, Генерал-Адъютант Фуле пал на бреши, Батальонный Начальник и Адъютант Главнокомандующего, Кроазье, Офицеры Генерального Штаба Пипо и Жербо, исправляющий должность Генерал-Адъютанта Русель-Моннарти, пали с оружием в руках, эскадронный Командир, Швед Нетервуд, Адъютант Клебера тяжело ранен. По странности случая и два родственника Бонапарте, кои еще оставались при нем (зять его Евгений Богарне и Капитан Аригги) были также в числе раненых. Первому задела пуля череп, а второму прострелен был затылок, каковая рана обыкновенно бывает смертельна, но на сей раз главный Медик Ларей спас его скоро поданною помощию. Когда он получил рану сию, находился он так близко подле Главнокомандующего, что кровь брызнула почти на него. Как все засуетились около Аригги, Бонапарте, в нетерпеливости и с хладнокровием, конечно притворным, вскричал: «ну, что такое, он убит, отнесите его». Но вскоре чувства родственные взяли верх и над хладнокровием Генерала, и он, подозвав Главного Комиссара Дора, сказал ему: «Я поручаю попечению вашему Капитана [70] Аригги, он мой родственник и я большое принимаю в нем участие».

Разумеется, что таковая потеря со стороны Французов, сопровождаема была не меньшею со стороны неприятеля: трупами их усеяны были и крепостной вал, и рвы, и окрестные укрепления. Трупы сии, согнивавшие в траншеях, заражали воздух смертоносными испарениями. Ни с той ни с другой стороны не было принято никаких мер к ограждению здоровья воинов. Бонапарте предложил Джезару перемирие на несколько дней для погребения убитых. Не желая подвергнуть опасности кого-либо из офицеров своих, послал он предложение сие с одним Турецким шпионом, пред сим захваченным в лагере. Турок сей, принужденный повиноваться, отправился в Акр с письмом следующего содержания.

Александр Бертье, Начальник Главного Штаба армии.

Ахмет-Паше Эль-Джезару.

«Главнокомандующий поручил мне предложить вам перемирие на несколько дней, для погребения трупов, по траншеям рассеянных; он желает также произвесть размен пленных: в его руках находится [71] часть гарнизона Яффы, Генерал Абдала и в особенности бомбардиры и канонеры, присланные с конвоем, сопровождавшим транспорт, прибывший, три дни тому назад, в Акр: они все из Константинополя».

Надеялись, что Джезар примет предложение сие, но Турок с оным посланный встречен был ружейными выстрелами и не смел идти далее. Однако же 15-го Мая удалось ему пробраться в город, и он исполнил поручение свое. Но ни что еще не означало, что Джезар согласится на предложение, ибо во весь день пушечная пальба с крепости не умолкала. Сверх сего, в 7 часов вечера, по сигналу, данному пушечным выстрелом сделана была общая вылазка из крепости на всех пунктах; однакож, как известно, Турки одерживают верх только за стенами, и были, следовательно, и в сей раз принуждены отступить в беспорядке в крепость.

Другая подобная вылазка, но с большею еще яростию произведена была 16 Мая. Вся милиция Гассан-Бея и полк Шихлиев, под командою Полковника оного Сулеймана-Аги, высыпались из внешних плацдармов и бросились прямо на третью параллель. Схватка была жестокая и упорная. Сражались в [72] рукопашку, дулы ружей и знамена смыкались. Генерал Мюрат, вызвавшийся командовать в траншеях, сразил многих Турок собственными руками своими, и Адъютант его Капитан Колбер тяжело ранен подле него. Наконец неприятель отступил, преследуемый смертоносными картечными выстрелами и штыками Французов; он оставил поле сражения, усеянное трупами воинов своих, и на несколько дней ограничился одними оборонительными действиями.

По прогнании неприятеля узнали в лагере, что вылазка предпринята им была с двояким намерением, в отношении солдатском, и в отношении моральном. Джезар вероятно полагался на первое, а Сидней-Смит на второе. Они набросали в траншеях множество печатных листков, кои ходили по рукам солдат. Это было воззвание от великого Визиря на Французском языке, подписанное Сиднеем-Смитом, следующего содержания.

От Министра Блистательной Порты Генералам, Офицерам и солдатам армии, находящейся в Египте.

«Французская Директория, забыв вовсе права народные, ввела вас в заблуждение, [73] употребила во зло доверенность вашу, и, попирая права воинские, послала вас в Египет, страну подвластную Блистательной Порте, уверив вас, будто бы она сама согласилась допустить завоевание ее земли.

«Неужели вы не видите, что послав вас в отдаленную страну, единственное намерение ее было изгнать вас из Франция, ввергнуть вас в бездну опасностей, и погубить вас всех до единого. Если же вы, в совершенном неведении обстоятельств сих, вступили в землю Египетскую, ежели вы служили орудием к приведению в исполнение, доселе неслыханного, нарушения договоров между Державами, то не есть ли сие последствие вероломства Директоров ваших?

«Оно точно так, но тем не менее должно освободить Египет от столь нечестивого нашествия. Бесчисленные войски уже двинулись, сильные флоты покрывают море. Те из вас, какого бы звания они ни были, кои желают избегнуть угрожающих вам опасностей, должны, в самом непродолжительном времени объявить намерения свои Начальникам союзных Держав, на суше и на водах: они могут быть уверены, что их доставать туда, куда они пожелают, [74] и даны будут те паспорты для свободного пропуска их в союзных Государствах и незадерживания их судами на морях; да поспешат они заблаговременно воспользоваться благодетельными предложениями Блистательной Порты, и да примут они их как благоприятствующий им случай высвободиться из ужасной пропасти, в которую они ввергнуты.

Писано в Константинополе в 11 день луны Рамадана 1213 года Эгири (Февраля 15-го 1799).

Подписано: Юсуф Визирь.

Под сим приписано:

«Я нижеподписавшийся Полномочный Посол Короля Английского при Оттоманской Порте, и Командующий ныне союзным с флотом у Акра, свидетельствую верность с сего воззвания и ручаюсь за исполнение оного.

На корабле Тигр, 10-го Мая 1799 года.

Подписано: Сидней Смит.

Самое странное в документе сем, без сомнения, есть приписка Английского Командора: такое покушение подговаривать к измене, конечно, не согласуется ни с характером, ни с обыкновенными поступками [75] его. Много было уже суждений политически-сентиментальных о сем, по крайней мере, неуместном поступке. Не наше дело разбирать оный, заметим только, что Сидней Смит самым чувствительнейшим для него образом был за оный наказан. Он, как хитрый дипломат, ожидал успеха от воззвания сего, но оно оставалось без ответа и без успеха. Все уже должно отнесши к неосмотрительности его, что он, без малейшего успеха, врезался в такой поступок.

Как будто для того, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения о участвовании Английского Командора в сочинении сего воззвания, на другой день, 17 Мая, Английский парламентер явившийся на берегу, роздал несколько сот воззваний сих на передовых постах. В сем-то и состояло вероятно главнейшее поручение, ему данное; ибо вздорный и пустой предлог, им предъявленный никого обмануть не мог. Он привез Бонапарте от Английского Адмирала уведомление, что между Англиею и Портою, 5-го Генваря 1799 года, заключен договор о союзе, и привел несколько Французских пленных, освобожденных из рук Джезара. Бонапарте сквозь официальность [76] присылки сей проникнул однако ж истинное намерение. Английский бот был отправлен обратно к флоту без всякого ответа, и пушечная перестрелка продолжалась ¹⁵.

Случай сей обнаружил тайную вражду, которую Бонапарте питал против Английского Командора с самого приступа к осаде. Он воспользовался поступком сим, которым обижались даже и воины его, и на другой день отдал в приказе, что Сидней Смит сумасшедший, и что он парламентеров его принимать более не будет. Сим взбешенный Командор прислал Бонапарте вызов на поединок, над коим он много смеялся. «Пусть воскресит он Марлборуга, отвечал он с насмешкою, тогда я приму вызов его! Ежели же Англичанин сей станет упорствовать в намерении сразиться на огражденном поле, [77] то мы выговорим, себе на берегу несколько сажен неприкосновенной для воинских с действий земли, и я вышлю одного из гренадер моих с ним сразиться». Предложение сие, разумеется, принято не было, и последствием сего было одно лишь усугубление вражды между двумя мужами, сотворенными чтобы уважать друг друга, и которые впоследствии времени, когда политические предубеждения их изменились, лучше отдавали справедливость один другому.

(Отвратимся от ужасов сих! — отдохнем до следующего нумера — там ожидают нас бедствия еще гибельнейшие).

Комментарии

1. В старину Дамаскус, ныне Демек или Эль-Хам; так называют и всю Сирию. На Востоке обыкновенно всю область называют по главному городу.

2. Сие название одного селения, в древней Галилеи, толико прославленного повествованиями Евангелистов, значит селение (Кафар) Наума. В Кафарнауме долгое время имел пребывание свое Иисус Христос, и Св. Матфей описывает, что город сей был в цветущем состоянии. Ныне же это деревушка почти в развалинах.

3. Древний Тивериад, построенный Иродом Антипою в честь Тиверию. В первых столетиях, по нашему летосчислению, была тут знаменитейшая Академия Востока, называемая Школа Тевериадская. Он некоторое время был столицею Галилеи. Минеральные теплые воды его издревле были знамениты.

4. Эздрелон вернее, потому что сражение действительно происходило в долине Эздрелонской; но гора Фавор была видна за несколько верст. В летописях же сражение сие более именуется Фаворским.

5. Пришед к Сен-Жан-д’Акру, инженеры полагали, что около оного нет рва. Показания Друзов и Мотуалов, согласные с повествованием о сем Вольнея, наиболее их утвердили в мнении сем. Надлежало собственными глазами увидеть, чтобы удостоверится в противном. Однакож ни Вольнея ни Друзов нельзя винить в совершенной неправильности их показании. Ров, хотя и был глубиною в 15 футов, но только пред четвероугольную башнею и передним фронтом крепости, да и тот оканчивался скатом к берегу и к городским воротам, так что путешественники и окрестные жители, входившие в Сен-Жан-д'Акр всегда чрез ворота сии, могли думать, что вовсе нет рва около оного.

6. Сему свидетелем был Генерал-Маиор Ренар, бывший тогда Старшим Адъютантом 15-й бригады.

7. Это истина, и вот сему доказательство. В первые дни осады Бонапарте лично осматривал работы, и быв на бреш-батарее, коею командовал Капитан Дижон, он изъявил удивление свое о том, что Капитан сей делает эполемент в 12 футов толщиною, и что забавляется (собственные слова его) одевать щеки амбразур; потом ,положив ему дружески руку на плечо, присовокупил он: «Гг. Офицеры, выпущенные из училища, слишком! придерживаются точности в работах своих; к чему сии предосторожности на войне? Главное дело состоит в выигрании времени». Сие сообщено от самого Генерал-Лейтенанта Дижона, бывшего тут действующим лицом.

8. Башня сия построена знаменитым Ахмет-эбн-Тулуном в конце третьего столетия Эгиры, (в 9-м по нашему леточислению) когда, завоевав Египет и Сирию, возобновил он укрепления Яффы, Акра и Сура. Эта самая та башня, которая по бытописаниям о крестовых походах столь долгое время держалась против рыцарей крестовых и замедляла овладение Христианами городом сим.

9. В No 1 Журнала сего года, сообщено распределение батареи при начале атаки. Здесь следует изложение расположения батареи, после еще устроенных:

No 8-й, на оной поставлены были сначала 2 пушки 24-х фунтовые. Они были во фланг атакуемой башни и подкрепляли центр справа. После были тут поставлены 2 мортиры.

— 9-й 2 пушки 4-х фунтов. и 2 гаубицы.

— 10-й 2 — — 4-х — — против вылазок.

— 11-й 2 — — 4-х — — у водохранилища; переменены после двумя 12 фунт.

— 12-й 1 — — 12-ти фунтов. против правой части у башни.

— 13-й 3 — — 24-х фунтов. для пробивания вторичной большой бреши.

— 14-й 3 — — 24-х фунтов. для пробивания третьей бреши в замке Джезара.

10. Это было начало учреждения Волтижеров, великими деяниями столь прославившихся впоследствии. Приказ под Сен-Жан-д’Акром, о учреждении избранных (eclaireurs) оканчивается словами, каковые у Бонапарте всегда были наготове, когда он обращался к солдатам: «настоящий избранный никогда не обращается спиною к неприятелю».

11. Вдоль стены со внутренней стороны, как бывает во всех Турецких крепостях, устроены казематы, т. е. своды, поддерживающие стену, и в паралель оной идет внутренняя стена между подпорами сводов сих; из казематов сих сходят вниз по узким неудобным деревянным сходам. Таковые же казематы нашли Французы и в Яффе.

12. Должно полагать, что в бою сем Джезар был лично в схватке с Мюратом, на штурме сем охотником находившимся. Когда, несколько лет после того ориенталист Жобер с Полковником Себастиани представлены были Паше Акрскому, рассказывал он им происшествие сие следующими словами: «Я добрый приятель и добрый неприятель; говорят, что Джезар лют и жесток: он только правосуден. Я всегда любил Французов. Что я им сделал? За что пошли они на меня войною? Однакоже тем не менее я их уважаю с тех пор, как покороче с ними познакомился. Во время штурмования города сего, один из ваших Генералов, ваш Мурад, вскочил на стены города моего; тут, как разъяренный лев, бился он один против всех моих воинов, и я сам, подоспешви, взнес уже меч над ним для сражения его, но мужественный вид и храбрость его удержали руку мою. «Нет», сказал я себе: Джезар не лишить жизни столь благообразного и храброго воина. Я срубил у него только султан с шляпы, который и теперь сохраняю у себя, и приказал воинам своим отвесть его с бреши долой и сохранить его невредимым».

13. Название сие составлено из слова Ших (сабля, штык); — не от сего ли происходит наше название штык?..

14. Приказ, чтобы идти на штурм, отдан был столь поспешно, что забыли выслать отряд саперов пред колонною. Был также большой недостаток в инженерных офицерах: все 15 человек, к осадной бригаде принадлежавшие, были убиты, либо ранены, за исключением одного Капитана Ферю, который был в чуме и после от оной умер, и Поручика Маре, который также был зачумлен, однако ж выздоровел.

15. Злоба Бонапарте против Сиднея Смита, возродившаяся под Сен-Жан-д’Акром продолжалась долгое время после того. Когда он был Консулом, предлагали бывшего в плену во Франции племянника Сиднея, простого мичмана, разменять на одного Капитана корабля, но он по одному только имени Сиднея, в том отказал. Потом, когда племянник сей ему был представлен, сказал он ему. «Дядюшка ваш весьма не метко стреляет из орудий». «Генерал, — отвечал мичман, нисколько не оробевши, — вы мне говорите точно то о дядюшке моем, что он мне говорит о вас».

© текст - ??. 1834
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный журнал. 1834